Найти и потерять (гет)

11 класс. Скоро экзамены. А ещё — думать о том, кем ты станешь. Но сейчас не просто думать — а думать усиленно, тревожно. Боже, как я ненавижу это.

И как только ты начинаешь ловить дзен, что твоё призвание найдёт тебя само, когда придёт время, как тут кто-то из родственников со стороны мамы спрашивает, решила ли я, кем буду.

«Конечно, в свои семнадцать я всецело отдаю отчёт тому, куда ведёт меня моя жизнь и кем я буду на её протяжении», — подумала я и зашла в класс, на биологию.

Любимая первая парта. Хочу быть на виду у учителя. И не хочу сидеть с галёркой. Но, честно говоря, иногда поглядываю туда (и немножко завидую). Круто быть на хорошем счету у учителей. Но иногда мне хотелось быть свободной — как те, с галёрки, не скованные статусом «отличника», боязнью плохих оценок и ругательств от родителей. Хотя, родители, кажется, их тоже ругали. Только не за плохие оценки, как меня, а за поведение.

Я в очередной раз глянула на задние парты. С презрительной гримасой повернулась обратно, за свою парту, но внутри себя мне хотелось сбросить маску благочестия и пересесть к ним. Срывать уроки, сидеть без тетрадки и не заглядывать в рот учителю. Если б я только могла…

Прозвенел звонок, заставляя меня забыть о моих бунтарских фантазиях.

Физкультура. Разговоры и девичий смех в раздевалке.

— Ты видела, как он посмотрел? — сказала моя одноклассница своей подруге и расхохоталась.

Я слегка улыбнулась. Так круто было слушать любовные приключения моих одноклассниц. Но, в то же время, было грустно от того, что я не могла испытать что-то подобное. Почему-то нормальные парни будто обходили меня стороной. А те, что засматривались и пытались заговорить, — мне не нравились.

В раздевалку зашли девочки из другого класса — 11-А. Кажется, у нас совместная физкультура. До этого нас объединяли только с малышами.

— Математичка заболела, мы сегодня с вами, — заявила одна из девиц своей подруге, которая мне являлась одноклассницей. Они громко, и, наверное, даже демонстративно, чмокнулись в щёки.

Я вышла с раздевалки, как и половина наших девочек, чтобы освободить раздевалку для девочек из другого класса. Мы зашли в зал. Парни из 11-А перекидывали друг другу волейбольный мяч. Один из них — высокий, челкастый, — схватил мяч, и, подпрыгнув у баскетбольной сетки, кинул его туда. Справа, от лавочек послышались аплодисменты и одобрительные возгласы девочек, что отлынивали от физкультуры по «женским обстоятельствам».

— Дим, возьмёшь меня к себе в команду? С тобой мы точно победим, — прокричала одна из девиц, улыбаясь во весь рот.

Дима, — видимо так его звали, — лишь усмехнулся, не одарив девчонку даже мимолетным взглядом. Он снова подкинул мяч и попытался забить его в сетку. В этот раз промазал. Я посмотрела в сторону лавочек. Девочки смотрели на Диму с щенячьим восторгом, и то и дело перешёптывались после каждого его броска. Мой взгляд вернулся к Диме. Было неудивительно, что он пользуются завидной популярностью в своём классе: высокий (а это уже 50 баллов к успеху), модная причёска, довольно широкие плечи, симпатичное личико. Я словила себя на том, что залипаю на Диму, когда он посмотрел на меня. Я очнулась от своих мыслей и на секунду растерялась.

— Чё смотришь? — чуть нагловато кинул в мою сторону Дима.

Я повела бровью и отвернулась. «Будто мне было до тебя дело», — подумала я. Внутри внезапно вскипела злость, заколотилось сердце. Мне хотелось крикнуть ему, что я вовсе не залипала на него, а всего лишь задумалась. Снова посмотрев на него, я поняла, что это будет выглядеть глупо, да и весомых аргументов у меня нет. Факт на лицо — я засмотрелась на него. Но вовсе не потому, что он мне вскружил голову как девочкам с лавочки! И почему он так разозлил меня? Почему так хотелось доказать ему, что мне нет до него дела? Пройдя вдоль зала, я заметила на себе взгляд той, что обращалась к Диме. Глянув на неё, я мгновенно словила посыл её надутого выражения лица: «Почему ты так смотрела на него?». О Боже! Сдался мне твой Дима!

Не желая вставать между сомнительными отношениями Димы и его навязчивой одноклассницы, я села на соседнюю лавочку. Но моё уединение не продлилось долго — в спортзал зашёл физрук и просвистел в свисток.

Что было неудивительно — одним из капитанов волейбольных команд стал Дима. По какой-то случайности я оказалась с ним в одной команде. Подойдя к команде Димы, я невольно покосилась на девчонку с лавочки. Она пристально следила за мной и, кажется, была уже не так весела. «Хоть бы она ничего не подумала», — подумала я. Меньше всего хотелось встревать в чужие отношения, особенно если ты вообще не имеешь на чужого партнёра никаких видов.

Встав на позиции, мы начали игру. В парнях проснулся настоящий азарт. Они вели не игру, а ожесточённую борьбу, вероятно позабыв, что в их командах есть девочки, которые не ставят себе цель уничтожить врага.

Чаще всего мяч до меня даже не долетал. Точнее, рядом стоящий командир просто не давал ему шанса до меня долетать. И всё же, даже Дима не всегда мог вовремя среагировать. Когда мяч точным прицелом летел прямо на меня, я отбила его одним чётким и уверенным ударом. Мяч приземлился прямо на поле врага, от чего моя команда заулюлюкала, и кто-то даже похлопал в ладоши. Я была горда собой как никогда. Одно маленькое заработанное очко — и я чувствовала себя поистине победителем. Кажется, теперь я понимаю парней: азарт просыпается, когда начинает получаться.

Дима продолжал стоять рядом и не давать мне шанса снова получить дозу окситоцина от точного удара. Но это не могло продолжаться вечно. Когда мяч летел про траектории точно на пол, что означало забитый нам гол, я внезапно вытянула руки и даже чуть подпрыгнула, чтобы поймать его. Снова раздались восторженные хлопки. Я поспешила тут же избавиться от мяча. Он полетел к команде противника, но моя радость осталась со мной, и наполняла меня всё больше. Эмоций добавляло то, что игрок из меня, в общем-то, не очень, и от мяча я стараюсь держаться подальше, но сегодня, видимо, особенный день.

Когда мяч коснулся поля противника, и наша команда радостно закричала, прозвучал тройной свисток, что означало конец урока. Дима, восторженный ещё одним заработанным игровым очком, повернулся ко мне:

— А ты круто играешь.

Я посмотрела на него и лишь улыбнулась.

— Ты тоже, — ответила я после недолгой паузы.

Он улыбнулся своей обворожительной улыбкой — той самой, от которой, скорее всего, и падали в обморок его одноклассницы. Дима подкинул мяч и словил его одной рукой, ещё раз глянул на меня и направился к выходу из зала. Всем видом я старалась показать безразличие к Диме. Нет, не для него. Для девочки с лавочки.

После совместного урока я начала замечать Диму. Теперь он был будто в каждом углу школы. Вот он выходит из кабинета английского, а здесь на весь коридор слышен его смех.

Не то, чтобы я пыталась разглядеть его. Просто теперь я замечала его постоянно, и удивлялась, как раньше даже не видела его в школе. Может, он проходил домашнее обучение? Или, их уроки всегда проходили на третьем этаже, куда наш класс направлялся только на урок истории? И, в общем-то, ничего не было плохого в том, что теперь Дима заполнял собой всё пространство. Просто теперь он замечал и меня. Замечал и отводил взгляд, делая вид, что не знаком со мной. В этом мы сошлись: я не напрашивалась на светские беседы и была рада отсутствию излишнего внимания ко мне, ведь Вероника — так звали девочку с лавочки, — то и дело кидала в мою сторону косые взгляды, отчего мне приходилось сильнее делать вид, что с её Димой у меня ничего нет. Знаете, это сложно. Особенно, когда между вами и правда НИЧЕГО НЕТ!

Так шли учебные дни, которые были похожи один на другой. Но один из дней выделялся: тот, в котором по расписанию стояла совместная физкультура.

По обыкновению, несколько человек собрались в зале ещё до начала урока. Усевшись на лавочку, я стала наблюдать за несерьёзной игрой в баскетбол. Каким было моё удивление, когда Дима скользнул по мне мимолетным взглядом, а затем развернулся лицом к сетке и сделал бросок. Промазал, и, кажется, был этим несколько раздосадован. В голове промелькнула мысль, что он сделал бросок демонстративно, и целевой аудиторией его была я. Но такие мысли быстро растворялись, ведь в присутствии Вероники я боялась даже думать о таком.

Я не боялась Веронику. Она выглядела довольно тихой и спокойной девочкой. И с Димой её явно что-то связывало, ведь когда она смотрела на него и пыталась с ним заговорить, то, не получав ожидаемой реакции, вдруг грустила, замолкала и закрывалась в себе. Такое поведение показывало её ранимой и очень уязвимой, и было даже немного грустно, что она попала под чары своего одноклассника. И, тем не менее, я не хотела конфликтов, и тем более не имела задачей показать Веронике, что заслуживаю внимания Димы больше, чем она. Напротив, мне хотелось избежать этого и дать шанс этой паре — вдруг Дима разглядит её тонкую душу и откроет ей свою.

Когда капитаны, на этот раз футбольных комнад, снова были определены, и их задачей было выбрать себе состав, Дима указал на меня. Не скрыв своего удивления, я сделала шаг в его сторону. В остальном он вёл себя как обычно и, мне показалось, даже старался не пересекаться со мной взглядами. Вряд ли он тоже делал это из-за Вероники.

Меня поставили на ворота. Удачно предотвратив несколько голов, я перестала бояться мяча, и страх уехать в больницу с переломом отступил. Но, слишком увлечённый игрой, командир команды решил меня своеобразно взбодрить: в попытке поймать мяч он стал отбегать спиной вперёд, прямо на меня. У меня не было шанса спастись — Дима так быстро бежал, что уже в следующую секунду я почувствовала удар в левую часть тела, и грохнулась на пол. Дима развернулся ко мне и на его лице отобразилось удивление с примесью сожаления. Он торопливо наклонился и протянул ко мне руки, помогая мне встать.

— Прости, прости, ты как? — тараторил он.

— Нормально. Всё нормально, — так же торопливо ответила я.

Я осознала, что он был так близко, а его рука располагалась на моей спине, — только тогда, когда он убрал её. Я ощутила странный холод на том месте, где только что была ладонь Димы. Мне хотелось отмотать время назад, чтобы я снова почувствовала его близость и прикосновение, так близко увидела его взгляд, и осознала это в моменте, насладилась этим. А не тогда, когда я его, бегущего к чужим воротам, уже провожала взглядом.

Три свистка — и оба класса в коридоре. Дима снял футболку. Заметив это, я упорно сделала вид, что даже не обратила внимания на этот жест. Сделала ли я это для Вероники? Не знаю. Возможно, моё поведение в этот раз демонстрировалось для Димы. К слову, на меня он даже не взглянул. Наверное, эта выходка адресовалась не мне. Ведь тогда бы он захотел проверить, пришла ли я в восторг от этого неуместного, и, даже неприличного, действия. Но я, за те несколько секунд, успела разглядеть подтянутое спортивное телосложение, пусть и немного худощавое. Слегка выделяющиеся кубики пресса не совсем сочетались с торчащими рёбрами, но это не выглядело несуразно. Скорее наоборот — даже уместно для подросткового тела. Мои щеки залились краской, и, прежде чем кто-либо смог это заметить, я скрылась за дверью раздевалки.

Теперь, когда мы встречались в коридорах, не отводили взгляд друг от друга так быстро. Один раз мне показалось, что Дима порывается со мной поздороваться. Всё же, было здорово, что он не решался сделать это, ведь я и сама не знала, как реагировать. Поддерживать позицию «Я впервые тебя вижу» — становилось всё труднее.

Хотя бы потому, что вечером я нашла его страницу Вконтакте. Просмотрев почти все фотографии, я осмелилась нажать на синюю кнопку «Добавить в друзья». Сердце застучало в ушах, во рту пересохло. «Что я наделала?» — подумала я, и нажала «Отменить заявку», уповая на то, что ему не успело прийти уведомление.

Но это больше не имело значения, ведь уведомление пришло мне: Дмитрий С. принял вашу заявку в друзья.

Простое действие — нажать на кнопку «Добавить в друзья». И он это сделал. Но реакция моего тела на такое простое действие была неоднозначной: сердце застучало в ушах и подобралось к горлу, дыхание сбилось, руки задрожали. Странная реакция на того, с кем «ничего нет». Благо, сейчас меня не видит Вероника. Я снова зашла на страницу Димы. Он сделал довольно банальный жест, который именовался «Был в сети 5 минут назад». Ладно, тогда на сегодня хватит приключений.

Утром, подходя к школе, я почувствовала странный эмоциональный подъём. Будто произошло что-то хорошее. Или должно было произойти? И нет, это не касалось хороших оценок или отменённой контрольной. Этот день вызывал у меня стойкое ощущение чего-то нового. Нового знакомства? Но, ведь я уже была знакома с Димой, и по сути добавление в друзья — это лишь формальное, виртуальное тому подтверждение. Или нет?.. В кабинете трудов было занято. «И кому могли поставить первым уроком труды?» — подумала я, и сразу получила ответ. За несколько секунд до звонка из кабинета трудов вышли… 11-А.

Внезапно мне стало стыдно. Почему? Не знаю. Захотелось спрятаться, и не заходить туда. Не видеться, не пересекаться. Что я там говорила о формальном знакомстве? Так вот, можете забыть. Это не просто формальное знакомство. Это был иной жест. Такой, который мог вызвать именно такую реакцию. Какой это, — иной, — мне лишь предстояло выяснить.

«Да брось, не стал бы он приходить на труды к первому уроку». Эта мысль придала мне смелости, и я шагнула в класс.

Нет, стал бы.

Мне не приходилось нарочно отводить взгляд и делать вид, будто мне на него всё равно. Всё это делало за меня моё тело. Я вела себя так, будто бы его нет, хотя он был. Он был там настолько, что место, где он стоял, заняло всё моё внимание. Я не видела и не слышала ничего, кроме него. И я заметила, что он наблюдает за мной. Как я обхожу токарный стол, как кладу рюкзак на стул, стоящий в метре от него.

— Привет.

Я робко подняла взгляд.

— Привет, — еле слышно ответила я, выдавливая из себя лёгкую улыбку.

Он улыбнулся в ответ. А затем накинул лямку портфеля на плечо и вышел из класса. А я села на стул и весь урок не могла унять дурацкой улыбки.

Когда мы пересекались в коридорах, Дима всегда чем-то себя занимал. Ну, знаете? Когда проходишь мимо знакомого тебе человека, знаешь, что он будет смотреть на тебя, но при этом ты делаешь вид, что слишком увлечён чем-либо -активно обсуждаешь с другом столовскую еду, смеёшься, толкаешь одноклассника в плечо. Так вот, этим он и занимался. А я старалась делать вид, что не смотрю на него, хотя успевала за мгновение разглядеть то, чем он пытался привлечь моё внимание. «Пытался привлечь? Разве?» — мысленно я всё еще сомневалась в том, что Дима обращал на меня внимание, и всё время пыталась оправдать его поведение чем-то обычным. Тем, чем он наверняка привык заниматься каждый день — тешить своё эго грустными глазами его воздыхательниц, вести себя нарочито весело, громко, чтобы все слышали, как ему хорошо в компании друзей.

Этот внутренний диалог привёл меня в уныние. Я точно понимала, что не хочу стать одной из этих, «с грустными глазами». Поэтому точно и бесповоротно, начиная с этого момента, запретила себе проявлять любое внимание к Диме. И, конечно же, как и полагается в таком случае, пожалела о том, что первая добавилась к нему в друзья. «Наверняка теперь он думает, что я в его власти», — подумала я, что снова вызвало во мне волну негодования. Мне снова захотелось доказать обратное. Подойти и сказать, что мне на него безразлично, и отправила заявку только потому, что делаю так со всеми (хотя не делаю). Но всё это снова выглядело бы глупо и только подтверждало бы то, против чего я боролась.

Мой собственный запрет был бессовестно нарушен. Тем же вечером, сидя за компьютером, я держала курсор на «Удалить из друзей». Конечно, это предполагало импульсивное действие, подтверждающее то, что я думаю о Диме. Но желание доказать моё безразличие лишало меня рассудка. Поэтому следующее действие было ещё более безрассудным, чем то, которое планировалось изначально. Зайдя в диалог, я набрала сообщение: «Я тебя видела». Неожиданно для себя улыбнувшись, я нажала на Enter. Дима, конечно же, был не в сети, ведь тогда бы я не стала ему ничего писать. Но возле его аватарки внезапно загорелся зелёный огонёк. В этот момент внутри меня всё похолодело. Сердце застучало в ушах, когда возле моего сообщения появилось две галочки, а позже — «Дмитрий С. печатает сообщение…». Диалог издал характерный звук, похожий на щелчок. В нашем чате добавилось: «Я тоже».

На этом наш диалог был закончен.

Во мне боролись две стороны: одна говорила сохранить своё достоинство и заблокировать для себя Диму — не Вконтакте, а в общем (хотя, и там тоже!); а вторая призывала отдаться зарождающимся чувствам. И именно они вызывали у меня еще одно чувство — чувство вины. Казалось, что я не должна ощущать нечто подобное, тем более к Диме — этому нарциссу из 11-А. Неужели я хочу стать одной из тех, кто по два дня будет ждать его сообщений, а в сухо брошенном «Привет» искать скрытый смысл? Конечно нет! Сегодня, идя в школу, я твердила себе, что не должна к нему проявляться, и тем более с ним заговаривать. Этим утром я дала себе обещание забыть о нём и заниматься учёбой. Но меня насмешили эти мысли, и я усмехнулась. Неужели было то, о чём стоило забывать?

Как это обычно и бывает, когда точно обещаешь себе чего-то не делать, происходит то, что не зависит от тебя.

— Привет, — и это рушит твой грандиозный план по забыванию того, чего не было. Я растерялась. В этот момент промчались миллион мыслей, начиная от той, чтобы просто сделать вид, что я не услышала его, и заканчивая той, чтобы улыбнуться во весь рот и поздороваться в ответ. Но я выбрала что-то между.

— Привет, — тихо, после недолгой паузы произнесла я, и сразу робко отвела взгляд, при этом слегка улыбнувшись. Мы шли в противоположных потоках, которые уносили нас в разные углы школы, поэтому продолжать диалог не было необходимости. Но я заметила, как он проводил меня взглядом, будто бы ждал чего-то. Чего он мог ждать? Пусть скажет спасибо, что я вообще с ним заговорила! Боже, я снова нарушила свой запрет!

Между уроками я словила себя на том, что слишком часто оборачиваюсь на школьников, проходящих мимо открытой двери кабинета. Для чего? Конечно, чтобы увидеть Диму. На переменах я стала чаще оставаться в кабинете, чтобы случайно не наткнуться на него. Я хотела и одновременно не хотела увидеть его. А точнее, мне хотелось остаться в своём домике, но при этом выглядывать из него в поиске того самого взгляда. А ещё, я заимела дурную привычку на доске расписания искать, в каком кабинете сейчас проходил урок у 11-А.

Так проходили мои школьные дни. Иногда я твердила себе, что поступаю глупо, но это не мешало мне снова проходить мимо кабинета, в котором проходил его урок. В минуты осознания я снова винила себя в этом, обещала, что больше не буду заниматься такой ересью. Но мысли о Диме были навязчивыми, и только, чтобы они покинули меня хоть на миг, я шла к доске расписания. Едва ли это помогало, ведь после подобных действий моё воображение разгоралось ещё больше.

Стоило мне погружаться в личные переживания, не относящиеся к Диме, как он давал о себе знать. Стоя у кабинета, я настойчиво и уже чуть сердито отмахивалась от дразнящего меня одноклассника. В последний раз, когда моё терпение было уже на пределе, я скорчила злую гримасу и гневно выкинула: «Отвали!». Именно в этот момент, мимо проходящий Дима, бегло оценив ситуацию, отвесил задире подзатыльник, после чего прошёл мимо, не одарив меня даже мимолётным взглядом. Во мне это вызвало приятный трепет, но я постаралась не зацикливаться на этой ситуации.

Наконец, в школе настал момент, когда заработали все творческие кружки. Я, неся в рюкзаке чешки для сцены, мчалась на занятие по актёрскому мастерству. За последнее время это, пожалуй, было единственным целительным средством от мыслей о Диме. К слову, это было всего лишь второе занятие, но я уже сейчас осознавала, как я счастлива заниматься актёрством. Сегодня на занятии, неожиданно для себя, я увидела Веронику. Как позже выяснилось, ходила она в театральный кружок с прошлого года. Само её присутствие не огорчало меня, ведь здесь не было той причины, по которой необходимо было играть спектакль «Между нами ничего нет». Однако я не могла не заметить, как Вероника иногда косилась на меня. Признаться, во мне это не вызывало никаких эмоций, и я просто делала вид, будто не замечаю этого. К середине занятия она, вероятно, не почувствовав исходившей от меня угрозы, быстро потеряла ко мне интерес.

Занятие было окончено. Нам сообщили, что с завтрашнего дня начнутся репетиции к предстоящему спектаклю, поэтому явка для всех участников кружка обязательна.

Предвкушая участие в спектакле, я вовсе забыла о своих любовных приключениях. Сидя на уроке, я каждые десять минут проверяла время, старалась быстро отвечать возле доски (будто это могло как-то приблизить вечер), а на переменах пыталась написать хоть что-то из домашки, чтобы оставшаяся часть дня была посвящена творчеству.

Одновременно медленно и быстро подбиралось время репетиции. Я по обыкновению влетела в актовый зал, окрылённая желанием играть на сцене, и уселась на свободное кресло. Алёна Анатольевна, — преподаватель по актёрскому мастерству, вкратце обозначила идею спектакля, и стала распределять роли. Женщина поставила у сцены мальчика с двумя девочками, одной из которых была Вероника. Я наблюдала со стороны за расстановкой и всё гадала, какая роль мне достанется.

Мои размышления прервала открывшаяся дверь, в которую вошел Дима. Внутри всё опустилось, а сердце заколотилось с бешенной скоростью.

— Простите за опоздание, — произнёс он почти безразлично, и кинул рюкзак на свободное кресло.

— Слава богу ты пришёл! — воскликнула Алёна Анатольевна. В актёрском искусстве всегда не хватало «штанов», и мальчики были на вес золота. Но что тут делал Дима? Признаться, я была удивлена. Хотя нет, в этом не было ничего удивительного. Такой видный парень, как он, хотел заниматься всем одновременно. А точнее, демонстрировать самому себе и остальным, что он — лучший во всём. Дима не увидел меня, либо нарочно сделал вид, что не увидел. Алёна Анатольевна взяла Диму за локоть и потянула в мою сторону. Мы не смотрели друг на друга и тогда, когда она уже привела нас к сцене и поставила рядом друг с другом. — Вот, вы будете стоять здесь. А теперь запоминай: она тебе нравится. Кстати, вы знакомы? — преподаватель посмотрела сначала на Диму, а затем на меня.

И тогда наши взгляды встретились.

— Нет, — неожиданно резко ответила я. — Я Настя. — уже обращаясь к Диме.

— Дима, — ответил он и улыбнулся. Я не могла не заметить, какие ровные и белоснежные были у него зубы. Мы были всё ещё смущены, поэтому после короткого (снова формального?) знакомства мы уставились на преподавателя. Дабы не смотреть друг на друга, мы заглядывали в рот Алёне Анатольевне и внимательно слушали все указания.

— Ты давно уже пытаешься обворожить её. А ты, — женщина посмотрела на меня, — Из знатного рода. Благородной семьи. Ты хочешь пойти с ним в сад, куда он зовёт тебя, но не можешь. Тебе нельзя так откровенно взять и уйти с ним. Ты должна смущаться. Вы должны говорить, всё время. Мне нужны светские беседы на фоне. И один любовный роман.

Она проговорила это так быстро, и так же быстро ушла, что мы с Димой еще какое-то время провожали её взглядами, оттягивая момент, когда наши глаза снова встретятся. Но этот момент был неизбежен. Дима медленно повернул ко мне голову, и только потом его взгляд коснулся меня. Парень был выше меня и мне приходилось немного задирать голову, чтобы смотреть в его глаза. Мы глупо улыбнулись друг другу. Наш молчаливый зрительный контакт прервался и начал превращаться в диалог, когда Алёна Анатольевна прокричала: «Начали!».

— Чем ты занимаешься? Помимо учёбы.

Я издала смешок и пожала плечом:

— Театром, как видишь.

— В прошлом году тебя здесь не было.

— Ты занимаешься уже год? — я взглянула на него и смутилась, когда осознала, что всё это время он смотрел на меня.

— Да.

Повисла пауза и на наших лицах снова появилась глупая улыбка. Теперь непрерывный зрительный контакт не вызывал неловкости, но вызывал боль от напряжения в щеках. Внутри было странно. Кажется, я ничего не чувствовала. И при этом ощущала что-то тёплое. Будто что-то невесомое, полупрозрачное, грело мне душу.

— Кажется, мы должны о чём-то говорить, — напомнила я.

— Да, точно. Как-то раз мы с друзьями напились. Гуляли по ночному городу… — и дальше был очень красочный рассказ, который Дима вещал, будто бы, с удовольствием, а я только кивала, улыбалась и местами смеялась. — Наутро мы оказались в Лондоне. — подытожил он. Улыбка сошла с моего лица. Я спросила серьёзно:

— Так ты это выдумал?

— Да.

Мы внезапно рассмеялись.

— Начало было правдой, — добавил он. — Но ведь нужно было создать видимость разговора.

От моего внимания не ускользнуло то, как по-джентельменски он взял инициативу разговора на себя. Я не только была освобождена от задачи придумать тему диалога, но ещё и так погрузилась в его рассказ, что местами не могла понять, рассказывает он настоящую историю или играет.

Пока мы увлечённо болтали на все возможные темы, Алёна Анатольевна отрепетировала все сцены и очередь дошла до нас.

— Так, теперь я смотрю на вас, — мы замолчали и вместе обернулись к ней. — Воркуйте, я смотрю.

Дима посмотрел на меня, и, выдержав паузу, серьёзно сказал:

— У тебя красивые глаза.

Я смущенно улыбнулась и опустила взгляд, всем видом демонстрируя, как я влюблена в своего кавалера. Для пущей убедительности я заправила локон за ухо.

— Отлично! — хлопнула в ладоши преподаватель и отошла от нас. — Теперь мне нужно взглянуть на общую картину. А затем вы… да, вы, Дима — переместитесь сюда. Да, вот сюда.

Прошло уже более двух часов, и многие из нас устали. Мы с Димой уже не так активно беседовали, но я часто замечала, как он смотрит на меня, пока я смотрю на других. Вскоре репетиция была закончена. Я побрела к рюкзаку, не торопясь переобулась и лениво сложила чешки в рюкзак, исподтишка поглядывая на Диму. Он тоже не особо спешил уходить, однако из зала вышел первым. Меня кольнула досада, что мы не попрощались, но усталость была сильнее и забирала всё моё внимание.

Когда все оставшиеся были готовы покинуть зал, Алёна Анатольевна поблагодарила нас за занятие, наказала обязательно быть на следующей репетиции и пригрозила хорошим подзатыльником в случае её пропуска. Я вышла из зала и с удивлением обнаружила, что Дима не ушел. Он стоял у входа и общался с девочкой из другого класса. Увидев меня, он улыбнулся и вытянул руку:

— Пока!

— Пока, — в ответ я улыбнулась и отбила пятюню.

Идя домой, я всё думала о том, что Дима сказал про мои глаза. Играл ли он?

Несмотря на новый вариант приветствия и прощания, открытый нами, в школе мы всё так же ограничивались лишь коротким приветом и сдержанной улыбкой. Я не хотела акцентировать внимание других на нашем общении, а Дима, скорее всего, опасался за свою репутацию «свободного парня» среди девчонок. Хотя, возможно, я была слишком плохого мнения о нём. Сначала мне казалось, что он нарцисс, эгоист и избалован женским вниманием. Но вчера, на репетиции, он открылся мне по-новому. Он был намного умнее и глубже, чем представляется изначально. Поэтому о его мотивах сохранить наше общение в тайне оставалось только догадываться.

Вечером я написала Диме:

«Привет. Выучил текст?)».

Некоторое время Дима не отвечал, хоть и был в сети. Я вышла из диалога, намереваясь не тратить время на ожидание его ответа, а потратить его на домашку. Идея была провальной, и я не могла думать ни о чём, кроме его сообщения. Вскоре раздался звук уведомления:

«Привет. Нет. А он был?))».

Увидев манеру, с которой писал Дима, я улыбнулась. Далее мы продолжили общаться как тогда, на репетиции, подхватывая суть сказанного налету, шутили так, будто эти шутки понимали только мы двое. Дима общался довольно дружелюбно, но мне было невдомёк, почему он игнорирует меня и не сразу отвечает на сообщения.

На следующий день в школе Димы не оказалось. Я и не обратила внимания, как заглянула в его расписание на доске. Четвёртым уроком у него стояла физкультура, как и у нас. В моей голове уже давно была сформирована нейронная цепочка: совместная физкультура = приключения.

Но их не последовало. Это был обычный урок, куда Дима тоже не явился. Самой очевидной причиной пропуска школы была болезнь. На этом варианте я и перестала гадать, что же с ним случилось.

Придя домой после школы, в быстром темпе я стала переодеваться на репетицию, параллельно жуя бутерброд с колбасой, налепленный в спешке. Мне оставалось мало времени до выхода, но при этом я сочла важным написать Диме:

«Привет) Тебя сегодня не было. Ты заболел?».

Его статус «В сети» не особо радовал, учитывая, что моё сообщение он игнорировал уже десять минут. Не дождавшись его сообщения, я вышла из дома и поспешила на репетицию.

Угрозы Алёны Анатольевны напугали не всех: помимо Димы, на репетиции отсутствовало ещё два человека. Но её, кажется, не особо это волновало: то ли она ожидала, что подобное может случиться, то ли ей попросту было всё равно.

В середине репетиции решено было сделать перерыв. Девочки, что не первый год в театральном, вдруг стали обсуждать Вову, который сегодня не пришёл.

— Потому что он такой… пассивный что ли. Ему будто не особо это и надо.

Я оказалась невольным слушателем девичьего диалога, так как стояла рядом. Пила воду, поправляла одежду, и вообще старалась сделать безучастный вид, поскольку мне действительно было всё равно, каким актёром был Вова.

— Другое дело — Дима.

Не знаю, произошло ли это на самом деле, но мне показалось, что мои уши — словно кошачьи, — повернулись в сторону, откуда только что прозвучало знакомое имя.

— А что он? — спросила вторая собеседница, за что я ей была премного благодарна, ведь тот же вопрос интересовал и меня.

— Ну, он такой, знаешь, очень артистичный. Из него прямо льётся эта энергия! Знаешь, такой, нарцисс, — и засмеялась.

Внутри стало очень тоскливо и холодно. Возможно, мы и общались тепло, но его поведение было весьма неоднозначным и наполняло меня не тёплым трепетом (как должно было быть), а сомнениями и эмоциональными колебаниями.

Тогда я вспомнила то, что подумала о нём изначально. Дима — эгоистичный, нарциссичный и самовлюблённый мальчишка. И такого мнения была не только я, но и другие. Значит, я не ошиблась, и зря сама себя убедила в том, что он другой.

Мне показалось. Всего лишь показалось.

Оставшаяся часть репетиции прошла в собственных меланхоличных мыслях. Я вернулась домой.

Неохотно открыв мессенджер, я увидела новое сообщение от Димы: «Привет. Да».

Я сразу написала ответ: «Выздоравливай».

А затем закрыла диалог и погрузилась в собственные мысли. Ночь обещала быть долгой, по итогам которой я определила для себя, что мне совершенно не подходит бегать за таким мальчишкой.

Острее ощущать пустоту, когда до этого она была заполнена. Но эта опустошённость позволила мне остудить голову и перестать проверять доску расписания, ждать репетиций и физкультуры. Хоть и моё лицо с каждым днём всё сильнее окрашивалось печалью, внутри меня становилось легче. По прошествии той недели, пока Дима не появлялся в школе, думать о нём я не перестала, но эти мысли больше не вызывали во мне тоску. Я не могла забыть всё, что успело произойти за такое короткое время, но стала привыкать к тому, что теперь Дима для меня, как и раньше, не должен ничего значить.

И снова в толпе я вижу его образ. Встречные потоки толпы школьников несут нас к друг другу, и я успеваю ощутить весь спектр эмоций — от злости до безразличия. А Дима, видя меня, выжидающе смотрит, будто пытается разгадать, что я чувствую к нему, как отношусь. Неуверенно и не сразу, он кивает, и осторожно бросает: «Привет». Я улыбаюсь не искренне, чего, в общем-то и не скрываю, и отвожу от парня взгляд. Боковым зрением замечаю, как он оборачивается на меня, когда я оказываюсь позади него.

За неделю репетиций мы успели отработать многое. Несмотря на выздоровление Димы, принимать участие в спектакле он не торопился, да и Алёна Анатольевна о Диме больше не заикалась. Взглянув украдкой на Веронику, и увидев её грустный взгляд, устремившийся в пол, я вспомнила первую репетицию. Мы с Димой были так увлечены беседой, что я и вовсе забыла о существовании Вероники и моего негласного спектакля «Между нами ничего нет». Вероятно, девочка была расстроена, но напрасно, ведь мы с ней были в одной лодке, а не в разных, как она считала. Мне хотелось подойти к ней и поддержать её, ведь я как никто понимала, что она чувствует, но всё же я воздержалась от утешительных акций в её адрес. Возможно, она продолжала видеть во мне угрозу и мои добрые намерения могли бы восприняться ею чем-то оскорбительным.

Когда мы вышли из зала, я увидела Диму. Здороваться второй раз за сегодня не было необходимости, и я просто прошла мимо. Каким было моё удивление, когда Дима остановил меня, схватив за локоть:

— Привет, — торопливо сказал он. В моих глазах он искал подтверждение того, что я не потеряла к нему интереса, ведь мы с Димой не виделись всю неделю, и даже не переписывались.

— Чего тебя не было? — неожиданно мягко спросила я.

Он замолчал, и ещё какое-то время мы молча смотрели друг на друга.

— Давай я провожу тебя.

Я пожала плечом, и пошла к выходу. Дима нагнал меня и путь домой мы продолжили вместе.

Довольно долго мы молчали. Наконец, Дима решил завести диалог:

— Как школа?

Я посмотрела на него, не поверив, что, находясь в данной ситуации, его действительно интересует общий вопрос о школе. Или сейчас он играл светскую беседу?

— Ты не будешь играть в спектакле?

Дима отвернулся и поджал губы.

— Я попробую. Но у меня сейчас не хватает времени, чтобы ходить на репетиции.

Расспрашивать его я не стала, ведь понимала, что при желании он всё расскажет сам. Желание, к счастью, у него имелось, поэтому он продолжил:

— Я начал ходить в театральную студию по вечерам. Не каждый день, конечно, но она забирает намного больше времени и сил, чем наш театральный кружок.

— Чем тебе не понравился наш кружок?

Дима посмотрел на меня, и мы остановились. Снова смотрели друг другу в глаза и молчали. Во взгляде парня читались разные эмоции и столько недосказанных слов, значение которых разгадать я никак не могла.

— Я планирую поступать в театральный. В Москву.

Дима смотрел на меня так, будто ждал от меня реакцию на сказанное. А у меня её не было. Я просто ждала, что он скажет дальше. Уловив это, Дима продолжал:

— Туда не так просто поступить. И с этим может помочь только профессиональная студия. Как подготовка к поступлению. Ну, а школьный кружок — сама понимаешь, — в ответ я кивнула, и путь наш продолжился. К слову, до моего дома оставалось всего ничего.

Долгая пауза отрезала предыдущую тему диалога, и я, набравшись смелости, спросила:

— Почему ты не писал мне?

Дима долго молчал и даже тогда, когда я уже остановилась у ворот своего дома, парень не смотрел на меня. После глубокого вздоха, Дима всё же вернул ко мне свой взгляд.

— Потому что я уеду.

Я смотрела на него в ожидании продолжения монолога, но он не случился. Я нетерпеливо спросила:

— И?

Парень усмехнулся и покачал головой.

— Что «и»? Сейчас мы дадим волю эмоциям, летом я уеду в Москву, и мы навсегда расстанемся, я разобью тебе сердце. Да и себе тоже. Разве тебе это нужно? А мне? Посмотри на себя. Ты умная, хорошо учишься, ходишь в театральный. Возможно, когда-то ты станешь актрисой. Что я смогу тебе дать, будучи там? Здесь тебя ждёт целая жизнь, и зачем же осложнять её глупым ожиданием, отношениями на расстоянии?

Дима говорил это так серьёзно, что мне не верилось, что он и вправду так считает. Этот заносчивый и нарциссичный мальчишка думает о моих чувствах. Правда думает, или всё же больше печётся о своих?

— С чего ты взял, что можешь решать за меня? — я сказала это спокойно, и даже мягко, без тени укора, но на Диму это произвело впечатление. Он замолчал и крепко задумался, не отводя от меня глубоких карих глаз. Не выдержав затянувшейся паузы, я продолжила свою мысль. — Может это и так. Я, если честно, удивлена, что именно из-за этого ты не писал мне. Но тем не менее: решать за меня ты не вправе.

Мы стояли и молчали так долго, что от ночного холода кончики моих пальцев стали покалывать. Я вздохнула:

— Мне пора.

Дима коснулся моей руки. Я повернулась к нему так, будто не заметила этого, хотя на самом деле по телу моему пробежали мурашки.

— Прости, что не писал тебе. Мне не нужно было самому всё решать. Сначала стоило обсудить всё с тобой.

Мы снова смотрели друг на друга, но наши взгляды смягчились, стали теплее. Но холод на улице был сильнее, потому я улыбнулась в последний раз, сказала короткое «Пока» и зашла в дом.

Я совру, если скажу, что диалог, случившийся между мной и Димой прошлым вечером, не заставил меня улыбнуться. Хотя за эту неделю я дошла до стадии принятия, и всё же новые события пробудили во мне положительные эмоции. Кажется, ещё никогда я не ходила в школу с таким рвением.

По обыкновению, мы встретились в противоположных потоках. Наверное, можно было бы подумать, что между нами особо ничего не изменилось, но в этот раз Дима схватил меня за запястье и выдернул из толпы школьников. Мы отошли к стене. Этот жест было трудно не заметить, поэтому одноклассники, — мои и Димы, — обернулись на нас.

— Привет, — Дима улыбнулся во весь рот своими ровными белоснежными зубами. Я всё так же смотрела на него снизу, и тоже улыбалась. Я безумно смущалась чужих взглядов наших одноклассников, которые наверняка уже таращились на нас, поэтому смотрела только на своего нового друга и не отводила взгляда. — Какие у тебя сегодня уроки? — спросил он, так и не дождавшись от меня ответа.

— Русский, английский, математика.

Дима со скучающим выражением лица закатил глаза, и я засмеялась. Было странно общаться с ним так близко, изучать его эмоции, повадки. Ощущения были двоякие: одновременно непривычно было познавать нового человека, и в то же время это было интересным наблюдением.

— Когда там совместная физра? — он снова улыбался и смотрел прямо на меня.

Я лишь молча пожала плечом и улыбнулась.

— У тебя есть репетиция сегодня?

Казалось, будто Дима общается сам с собой: задаёт вопросы, остающиеся без ответа, улыбается, и будто живёт сам по себе. Это объяснялось тем, что я была увлечена отслеживанием новых эмоций, зарождающихся во мне от общения с моим новым другом. Наблюдение забирало всё моё внимание. И всё же на один вопрос он получил ответ:

— Да.

Он ещё раз улыбнулся, отошел от меня и направился в свой класс. Я тоже пошла на урок.

Ответ на вопрос: «Почему Дима спрашивал про репетицию?» — я получила на самой репетиции, ведь он туда заявился. Как раз тогда, когда я и Вова проговаривали наши новые реплики, Дима подошёл к Алёне Анатольевне и сообщил ей, что поможет со спектаклем. Она, конечно же, без колебаний согласилась, ведь театральный дефицит мальчиков выбора особо не предоставлял. Когда радостное согласие Алёны Анатольевны услышали все присутствующие, Дима подошел к Вове и попросил его сыграть другую сцену. Вова без вопросов согласился. Честно говоря, вряд ли Вове вообще была разница, где играть и с кем, ведь он действительно казался довольно пассивным и безучастным, каким и представляла его я после обсуждений девочек.

Жест Димы произвёл на меня особое впечатление. С его стороны это было довольно отважное решение, учитывая, что он ходит на занятия в театральную студию, и времени на другие дела у него не остаётся. К тому же, заявление о помощи было прилюдным. Меня поистине восхитила его уверенность и желание обозначить, что он хочет играть в сцене со мной, — об этом нетрудно было догадаться и другим. Среди этих других была Вероника, которая то ли специально не смотрела в нашу сторону, то ли бессознательно опускала голову и отводила взгляд, не желая видеть нас вместе.

Я не из тех, кто отдаст своё только из жалости к другому. И давать шанс паре «Вероника+Дима» мне больше не хотелось по очевидным причинам. Но эта девчонка вызывала у меня особые чувства, которые больше были похожи на сочувствие, и вызывали желание поддержать. Было ощущение, будто я знаю, что она чувствует, но помочь ничем не могу. Оставалось только без особо удовольствия наблюдать, как уголки её губ опускаются, когда её взгляд случайно падает на нас с Димой.

Всю репетицию мы болтали, смеялись, и Алёна Анатольевна даже, возможно, пожалела, что согласилась снова ввести Диму в спектакль. Наше веселье продолжалось и по дороге домой.

— Зайдёшь на чай? — спросила я, когда мы были уже у моего дома.

— Нет, спасибо, — по его ледяному тону я поняла, что отказ был актом вежливости.

— Да брось ты! — сказала я и, смеясь, схватила его за руку и повела в дом.

Пока родители засыпали Диму вопросами про учёбу и планируемое будущее, я старалась как можно быстрее заварить чай, хоть и за быстроту вскипания чайника ответить не могла. Схватив чашки с уже готовым чаем, я облегченно выдохнула, когда позвала Диму пройти за мной. Он заметно расслабился, когда я закрыла за нами дверь в мою комнату и усадила его на кровать.

Парень вдруг рассмеялся.

— Что? — улыбаясь, спросила я, и словила себя на том, что мне нравится наблюдать за ним, когда он смеётся.

Дима взял чашку из моих рук и отпил чай, глядя на меня. Так было всегда — мы вели себя странно (или нет?), когда оставались наедине. Всё, что мы делали в таком случае — молчали, улыбались, и постоянно смотрели друг другу в глаза. И тогда я понимала, что необязательно вести романтические беседы или дурачиться: отношения могут наполняться смыслом и без того.

Поставив чашку на стол, Дима встал и принялся обходить комнату, рассматривая предметы, стоящие на столе, полках, и картины на стенах.

— Ну как?

— Что? — он посмотрел на меня.

И снова это молчание с молниями между нами. Наши вопросы часто оставались без ответа, а диалоги не заканчивались логично. Казалось, что слова излишни, и мы общались телепатически.

Дима, абсолютно не огорчённый отсутствием ответа на свой вопрос, продолжил своё занятие. Он взял мою фотографию в рамке. На ней я была изображена в кокошнике в образе русской красавицы. Такие фотографии часто делали в первом классе, и я стала участником одной из таких акций. Рассматривая фотографию, Дима улыбнулся, но ничего не сказал. Меня тронула его реакция, ведь по эмоциям, отобразившимся в этот момент на его лице, можно было понять, что он подумал о чём-то положительном. О чём именно — мне хотелось и не хотелось узнавать.

— У тебя есть что-то сладкое? — парень взял чашку и сел на кровать.

— Наверное.

Я открыла нижний ящик стола, где всегда хранились вкусности, которые я прятала от посторонних глаз и хотела съесть наедине. Дима вдруг рассмеялся, и я снова почувствовала трепет в сердце, когда услышала его смех. В это время я села рядом с ним, держа в руках добытую молочную шоколадку.

— Что? — спросила я.

— Ты прячешь сладости? От кого?

— Ну, наверное, от таких, как ты, — ответила я и засмеялась.

— От каких?

Я знала, о чём он спросил, и какой ответ ждал, но вдруг внутри меня всё затихло, и я перестала улыбаться. Увидев перемену в моём лице, Дима принял серьёзный вид и стал внимательно вглядываться мне в глаза.

— Таких… сильных, — сказала я после продолжительной паузы. — смелых, уверенных. — с каждым моим словом наши взгляды наполнялись теплотой, и мы становились ближе, — не физически, — но это было важнее и намного масштабнее любых прикосновений. — Разносторонних, внимательных. Смышлёных, интересных, начитанных. Откуда ты знаешь русскую литературу? Почему интересуешься театром и хочешь стать актёром? Что тебя натолкнуло на это? Какие жанры кино тебе нравятся и почему. Что ты ощущаешь, когда сам являешься героем спектакля. Что ты ощущаешь, когда остаёшься наедине. О чём думаешь и какие планы строишь. Увлекаешься ли ты гороскопами и предсказаниями, или, как и многие считаешь, что эта фигня только для девчонок. Как ты смотришь на жизнь, что считаешь правильным, а что — нет? Как ты реагируешь на ситуации, на которые другие люди реагируют с возмущением. Так ли внимательно ты относишься к ощущениям, как и я? Ценишь ли пустоту и одиночество так же, как их ценю я. Нравится ли тебе молчать, когда ты один? А когда со мной?

Я не знала, сколько прошло времени с тех пор, когда я закончила говорить. Ведь с тех пор мы молчали. Молчали и смотрели друг другу в глаза. Дима мог бы бесконечно отвечать на мои вопросы, но большее мы получали, когда никто из нас не говорил. Просто присутствовать — это всё, в чём мы нуждались, когда были вместе. Какая-то часть меня, неведомая мне самой, требовала жарких страстей, интриг, острых ощущений. Но, находясь рядом с ним, я чувствовала вселенский покой, и это было самым ценным чувством на земле.

Школьные дни проходили незаметно. Я больше не ждала наступления выходных так яро, потому что и в школе теперь мне было куда интереснее. Я старалась продолжать хорошо учиться, но, признаться, это становится труднее, когда на уроках вместо чтения русской классики, ты читаешь сообщения своего новоиспечённого возлюбленного.

В школе отношения мы не скрывали, но и не демонстрировали без надобности. Со стороны казалось, что мы давние друзья, каждый из которых боится сделать первый шаг и признаться в чувствах. Но и без наших конкретных действий, — а только по взгляду, — можно было определить, что за буря происходит между нами каждый раз, когда мы с Димой встречались. Один раз на совместной физкультуре меня сбил его одноклассник. Они тогда чуть не подрались, и это была первая драка в мою честь, хоть я и не на шутку испугалась за мальчиков.

Репетиции сменялись одна за одной. Некоторые из них Дима пропускал, так как был занят в театральной студии, которая тоже планировала ставить спектакль в конце года. Позже в школе объявили о скорой постановке танца для выпускного, где театралы должны были участвовать обязательно. Несмотря на мои отговорки, Дима заверял, что дополнительные репетиции танцев ему только в радость. Я была безусловно рада тому, что свой выпускной танец я буду танцевать с милым сердцу, но понимала, как ему было тяжело совмещать несколько занятий одновременно.

Помимо школы мы с Димой постоянно гуляли. Родители свыклись и уже даже не обращали внимания, когда мы, держась за руки, появлялись то у меня, то у него дома. Мы проводили вместе практически всё свободное время, хотя его оставалось итак не много ввиду многочисленных репетиций.

Дима любил участвовать в моей жизни, а я — в его. Когда я болела, он приносил мне сладости и напоминал, что знает, куда я их положу. На наши дни рождения, которые разделяли всего четырнадцать дней в календаре, мы обменялись кулонами в виде театральных масок. Дима уверял меня, что если я захочу, то стану замечательной актрисой. А я не говорила ему того же, — просто молча верила в него и восхищалась его талантом.

Он приходил на школьные спектакли, а я испытывала особое удовольствие играть, зная, что он в зале. В свою очередь, я приходила на его зачёты, которые они тоже сдавали на сцене. Я впервые ощутила, что значит, когда тебе нравится наблюдать за дорогим тебе человеком, особенно, когда он в своей стихии. Это поистине особый вид наслаждения.

Он не отвечал на вопросы, которые я задала ему в тот вечер. Но я получала на них ответы. Каждый день. Мне нравилось узнавать его, наблюдать, замечать наши сходства. Мы понимали друг друга без слов, буквально. На его вопросы я могла ответить одним словом и причину моего ответа он объяснял сам. Я не могла поверить, что существует человек, с которым у меня может быть такой мощный коннект.

Настало время выпускного. Родители арендовали для каждого класса банкетный зал. Удачно получилось совместить все три выпускающихся класса, чему мы с Димой были рады, как никто другой.

Заиграла медленная мелодия. Дима встал и протянул мне руку. Без раздумий я взяла его ладонь, и мы пошли танцевать. Формальные, выученные танцы были позади — они остались на выпускной линейке. Сейчас мы могли насладиться тем танцем, что подходил именно нам.

Мне безумно нравилось танцевать именно с Димой. И вообще всё, что касается любимого человека — приносит несказанное удовольствие. Кажется, Дима испытывал тоже самое, и от этого осознания по моему телу прошли мурашки.

— Замёрзла? — тихо, бархатным голосом спросил Дима.

— Нет.

Мой взгляд упал на Веронику, которая сразу опустила взгляд, когда встретилась с моим.

— У вас что-то было с Вероникой? — я чуть отпрянула, чтобы посмотреть в глаза Димы.

— С кем? — недоумевая спросил он. По его выражению лица было ясно, что он всерьёз не понимает причину вопроса. Взгляд Димы метнулся в сторону Вероники и вернулся ко мне. Я всё также выжидающе на него смотрела. — Нет, конечно. Может, у неё что-то и было, но я об этом не знаю. — он засмеялся. Я улыбнулась. — А что?

— Она так смотрит.

Дима лишь пожал плечом. Через несколько секунд по его лицу скользнула тень печали. Он знал, что я заметила, поэтому, после недолгой паузы, объяснил:

— Я не хочу уезжать от тебя.

Улыбка сползла с моего лица и я отвела взгляд. Нас обоих тяготила эта тема, но видимо, пока я усердно старалась наслаждаться тем, что есть сейчас, Дима в это время только и думал об отъезде. Ведь он уже совсем скоро. Мы надолго замолчали, погрузившись в раздумья.

— И когда мы планируем сбежать с этого карнавала?

Я усмехнулась.

— Надоело смотреть на моё роскошное платье?

— Мне никогда не надоест, — серьёзно.

— Может, смотреть на него и круто, но носить его тяжелее. Так что лично мне оно надоело.

— Поехали, я сниму его с тебя.

В груди, или в животе, — сейчас было неясно, — разгорелся пожар. Огонёк в глазах Димы подкидывал туда дров. Покраснев, я улыбнулась и опустила глаза. Парень улыбнулся широкой улыбкой и взял меня за руку. Сообщив о нашем решении родительскому комитету, который в этот вечер выполнял функции надзирателей, мы покинули вечеринку.

Решено было остаться у меня, так как моим родителям так было спокойнее. Когда мы зашли, в доме было тихо и пусто. Я осмотрела весь дом и никого не нашла. Видимо, родители тоже где-то гуляли. Когда я вернулась в свою комнату, Дима небрежно кинул пиджак на стул, и стягивал с шеи бабочку.

— Фух, вечер формальностей окончен.

Я отпустила краткий смешок. Дима был очарователен и в одной костюмной жилетке, которая прекрасно контрастировала с объёмной белой рубашкой. Подойдя к зеркалу, я ещё раз взглянула на своё отражение. Шёлковое платье небесно-голубого цвета радовало глаз. Мне стало грустно, что этот невероятный вечер подходил к концу.

— Не хочу его снимать.

Сначала мне показалось, что Дима никак не отреагировал, и залип в телефон. Но неожиданно из его мобильного заиграла приятная мелодия. Дима подошел ко мне и, взяв меня за руки, потянул на себя. Мы снова танцевали. Такой, — без пиджака и бабочки, — он был намного притягательнее. Наши губы слились в нежнейшем поцелуе.

Когда телефон замолчал, Дима осторожно развернул меня спиной к себе. По моему телу прошлись мурашки, когда платье стало свободнее в области груди и живота от того, что Дима расстегнул молнию. Кожу шеи обжигало его горячее и трепетное дыхание, а всей спиной я чувствовала его тепло и кажется, даже, слышала сердцебиение. Мы замерли в таком положении, то ли опасаясь того, что будет дальше, то ли просто наслаждаясь моментом, который происходит в первый, и, возможно, последний раз. Я развернулась к нему и посмотрела в его глаза.

— Ещё не рано?

— Нам есть восемнадцать, — он усмехнулся. Я улыбнулась, наслаждаясь его тихой уверенностью и тем, как он умело всё переводил в шутку, чтобы сбросить излишнее напряжение.

Мы целовались. Сначала стоя босыми ногами на полу, потом на постели. Не знаю точно, сколько прошло времени, но оно было наполнено нежностью, трепетом, наслаждением. Тогда я осознала, что этот волшебный миг больше никогда не повторится.

Лёжа в постели, мы наслаждались тишиной, и никто не смел прервать это очаровательное мгновение. Каждый из нас думал о своём, но какими бы ни были мысли — тягостными или беззаботными, они не могли испортить прелести настоящего момента. Прошло минут пять упоительной тишины, прежде чем Дима тихо заговорил.

— Поехали со мной.

Когда я посмотрела на него, то обнаружила его смотрящим в потолок. Дима повернул ко мне голову и выжидающе смотрел на меня.

Я знала, что кроется за этим предложением. Это было не просто приглашение в Москву. Это было приглашение в жизнь. Новую, для него и для меня. Дима планировал поступать в московский университет и, очевидно, предполагал остаться в столице и после учёбы. Он просил меня отправиться с ним, присоединиться к его пути. Для меня это означало оставить здесь всё — родной дом, родителей, предстоящую учёбу и работу, занятия в театральном. К тому же, я совершенно не понимала, что меня ждёт в Москве и как сложится моя жизнь, если я поеду с Димой. Казалось, что жизнь была разложена по полочкам: я уже решила (или за меня решили родители) поступать на юридический факультет, после обучения работать по профессии, параллельно продолжая свою актёрскую деятельность. А это внезапное предложение вносило полный разлад — тогда бы мне предстояло осваиваться в новом городе, поступать в московские университеты, и где бы там я реализовалась, как актриса?

В тот момент я осознала, какими разными были наши пути. Эта досада кольнула мне сердце.

— Я не могу, — прошептала я.

Мы долго смотрели друг на друга и молчали. Поджав губы и опустив глаза, я отвернулась на другой бок. Я засыпала с надеждой, что Жизнь не разлучит нас так быстро, и Она найдёт способ нас, таких разных, сохранить.

После выпускного время летело беспощадно быстро. Пока я занималась подачей документов в университет и сдачей вступительных экзаменов, Дима проходил различные прослушивания в московские университеты культуры.

Этим летом мы виделись редко. Каждая наша встреча ощущалась последней, отчего была наполнена томными поцелуями и жадными объятиями. Мы пытались вкусить каждое мгновение последних совместных дней. Наши воодушевлённые разговоры были только о поступлении и предвкушении студенческой жизни. Дима рассказывал мне про общежитие и новых соседей, а я внимательно слушала его и отмечала про себя, что до безумия люблю слушать его истории. Часто, я ловила Диму задумчивым. На мои вопросы он отвечал, что «всё хорошо» и отстранялся. Я списывала это на огорчение скорой разлукой, ведь сама я тосковала не меньше. Вскоре Дима получил письмо о поступлении в московский театральный университет. Я была искренне восхищена тем, что он смог пройти все испытания и поступить на бюджет. Мой восторг подбадривал его, а в глазах читалась благодарность. Казалось, что за это лето мы стали ещё ближе. Наша связь укреплялась всё больше. Ночные разговоры часто заканчивались тягостным пониманием неизбежности разлуки. Дима не меньше моего тосковал по тому, что нам только предстояло пережить. В одну ночь мы пообещали друг другу, что попробуем сохранить то, что только приобрели.

Одним жарким летним днём мы с Димой заглянули к Алёне Анатольевне. Она была тронута тем, что именно её решение поставить нас вместе в сценку стало одной из отправных точек в наших отношениях. Женщина поздравила Диму с поступлением в театральный и заверила его, что он станет успешным актёром. Насчёт меня преподаватель сказала, что всегда ждёт меня на репетиции.

Окончание лета в этот раз наводило особую тоску — на днях Дима должен был улетать. Конечно же, все эти дни я не находила себе места: мне было грустно, страшно, одиноко. Но я старалась держаться, ведь мы с Димой обещались не сдаваться при первой же неудаче. К тому же, мне тоже предстояла учёба и новые горизонты неизведанной студенческой жизни.

Сегодня мы должны были встретиться, вероятно, последний раз в этом году. Я прибежала в парк, предвкушая считанные счастливые минуты без разлуки. Но им не суждено было осуществиться: Дима смотрел на меня ледяным взглядом, за которым скрывалась бесконечная тоска. Моя улыбка сползла с лица, и я почувствовала приближение чего-то неотвратимого. После долгой паузы начался диалог, который навсегда оставит кровавый отпечаток на моей душе.

— Нам всё же не стоит больше поддерживать отношения. Я знаю, что обещал тебе. Мы обещали друг другу. Но я не спал всю последнюю неделю, и понимаю, что не могу так. В моей голове не укладывается, как возможно поддерживать такие отношения. Я не смогу, правда. Я не буду мучить тебя, усложнять тебе жизнь. Тебя ждёт столько всего, а это глупое ожидание будет тяготить тебя, тормозить.

— Не бойся, мы справимся.

— Нет.

Он отвернулся, а я старалась сдержать подступившие к горлу слёзы. Я обняла его со спины, прислушиваясь к его бешенному сердцебиению.

— Я ещё не встречал таких, как ты. И глупо будет всё прекратить сейчас. Но я правда не могу.

Дима развернулся ко мне и, взяв меня за плечи, заглянул в мои глаза. Мы смотрели друг на друга и молчали. Во взглядах читалась целая буря эмоций и невысказанных слов, но ни слова больше не прозвучало. Дима отнял руки от моих плечей и стало невыносимо холодно. Он едва сдерживал слёзы, а я всё пыталась понять, что вдруг сподвигло его на такое решение.

Всё его тело противилось, но он отступал назад. Ещё немного, и он скрылся за поворотом. А я осталась стоять там, совсем не понимая, что делать дальше. Казалось, что это очевидно — идти учиться в университет и строить свою жизнь. Но сейчас это будто не имело смысла. Даже простые радости, вроде игры в компьютер, не могли принести покоя. Отныне всё казалось слишком простым и неинтересным.

Последние дни лета я провела в слезах. Было тяжело, но я знала, что это пройдёт. И прошло, но потом.

Я уповала на учёбу, но она едва ли заставляла меня забыть о самых прекрасных месяцах моей жизни. Внимание парней из университета вызывало у меня приступ тошноты, и каждого из них я неосознанно сравнивала с Димой. Стоит один раз ощутить глубокое чувство привязанности, и чувство, что нашёл своего человека — и ты больше никогда не спутаешь это с другими ощущениями. Теперь все попытки воздыхателей завести со мной диалог проваливались треском. Я не пыталась их оттолкнуть — просто с ними я не чувствовала того — сокровенного, родного. Я не могла больше ни с кем проводить время. Во всех них не было его.

Мне хотелось всё вернуть.

Затем я проклинала Диму. Говорила сама себе, что ненавижу его. За то, что он появился в моей жизни. Позже, я становилась к нему безразличной. И снова всё по кругу.

В тишину я говорила, что ненавижу Жизнь. Жизнь, что заставила меня почувствовать нечто сокровенное и до боли родное, а потом всё отняла.

Я пыталась понять поступок Димы. И, как бы я ни пыталась оправдать его в своих глазах, вывод напрашивался один — он выбрал быть там. Выбрал карьеру, отказавшись от любви. Может, он и заботился обо мне, но о себе он заботился не меньше. Всё, что он говорил обо мне, о моей жизни и тяжести отношений на расстоянии — относилось и к нему самому. Он понимал это, и не нашёл возможным совместить те два мира, к которым тянулась его душа.

Разум твердил горькую правду: хотел бы — совместил. Я бы совместила.

Но разве я не сделала свой выбор в тот вечер, когда он звал меня с собой? Наверное, глупо было винить в разлуке только его, ведь мы оба решили остаться там, где мы в итоге оказались.

С того самого летнего дня мы больше не писали друг другу. Хотя за этот месяц, выпивая стакан-другой на студенческих вечеринках, моя рука тянулась к телефону, но я всегда одёргивала себя.

Время постепенно уносило эмоции, и после воспоминаний о нашем совместном времяпровождении, я уже не вытирала мокрые щёки, а лишь меланхолично улыбалась. Чувств больше не оставалось. Тело забывало прикосновения его рук, в носу больше не стоял запах его парфюма. Те чувства, что он подарил мне, остались лишь в голове. Было грустно, что сердце больше не помнило трепета, что хранило после каждой встречи с Димой. Я могла только мысленно вспомнить о том, как это было.

В один день пропали все внутренние диалоги. Стало оглушительно тихо.

С этого дня мир заиграл по-новому. С этого дня началась новая жизнь, в которой Дима остался лишь умственным воспоминанием, а сердце отныне освободилось.

Возможно, у этой истории будет продолжение… ;)