Привет со дна (джен)

Время до начала учебного года пролетело со скоростью искажающего реальность прыжка через гиперпространство. Один миг — её дрожащие пальцы разворачивали заветный пергамент, следующий — её жизнь превратилась в вихрь безумных приготовлений.

Но это были не просто сборы. Это был ритуал. Торжественный и горький обряд создания новой Оливии. Той, что уходит навсегда. Родители, не сговариваясь, вытряхнули на стол все свои скудные, пропитанные потом и усталостью сбережения. Эти монеты были тяжелее свинца — в них была заключена плоть и кровь, годы их заточения в клетке из безнадёги.

Сборы проходили в нервной, наэлектризованной атмосфере. Вспыхивали ссоры, чаще всего из-за мелочей. Элеонора, сжимая в руках нечто бледно-розовое и воздушное, пыталась навязать дочери образ хрупкой феи из своих юношеских грёз.

— Тебе нужно выглядеть как они! — в её голосе звучала отчаянная мольба. — Как они все!

— Мне нужно выжить среди них, — твёрдо парировала Оливия. — А для этого мне нужно остаться собой.

После бурь и взаимных упрёков рождался разумный компромисс. Практичный. Лишённый блеска, но полный собственного достоинства. Вместо рюшей — удобные юбки и прочные брюки, способные пережить не одну битву. Вместо бантов — добротная ткань, которая не расползётся по швам после первой же недели.

Было куплено и одно-единственное вечернее платье. Глубокого фиолетового цвета, словно ночное небо над Тумами, усыпанное стразами, выложенными в узор неизвестного созвездия. Это был не просто наряд. Это была униформа для будущих балов и приёмов, костюм для очередного спектакля.

Каблуки, как неизбежная дань этикету Алфеи, заняли своё почётное место на дне чемодана. Но по соседству пристроились заношенные, верные кеды и крепкие ботинки — её молчаливый манифест и запасной путь к отступлению, всегда ведущий домой.

Пустые тетради, жаждущие знаний. Простые, но честно купленные амулеты для концентрации. Несколько потрёпанных фотографий, где родители, щурясь от солнца, пытались улыбнуться на фоне вечно почерневшей стены. И новый, пахнущий кожей чемодан — самый дорогой и нелепый предмет в их убогом жилище, символ разрыва и нового пути.

И вот она стояла, готовая. Оливия — гордость семьи. Тихая, невысказанная гордость всего Нижнего Города.

Весть о её поступлении разнеслась с быстротой магического пожара. Реакция была бурей: завистливые взгляды соседей тонули в искреннем, пусть и грубоватом, восхищении тех, кто сам когда-то мечтал.

И потянулась вереница людей с подарками. Не от благодетелей, а от тех, кто оставался на дне. Это были дары, от которых сжималось сердко. Старый гном-сапожник, чинивший её первые ботинки, принёс пару изящных туфель: «Чтоб по ихним паркетам ходила да нас, старых, не забывала». Начальник смены, чьё лицо обычно выражало лишь суровость, вручил ей маленькое зачарованное зеркальце: «Увидишь в нём беду — отвернись. Иногда лучше не видеть, что грядёт». Соседка-травница подарила шёлковую ленту для волос, на которую иглой, дрожащей от возраста, вывела древние защитные руны.

Для обитателей Верхнего города это были бы милые безделушки. Здесь же, в Нижнем Городе, где каждая монета отливалась кровью и потом, это были сокровища. Последние сбережения, семейные реликвии, вложенные в неё, как в единственный лотерейный билет на лучшую жизнь. Каждый подарок был безмолвным криком: «Запомни нас! Вытащи отсюда, если получится!»

Оливия принимала их с улыбкой, в которой пряталась тяжесть. Её чемодан наполнялся не только вещами. Он наполнялся грузом чужих надежд. Она больше не была просто абитуриенткой. Она стала символом. Живым доказательством того, что дно — не приговор. И это осознание было страшнее любого экзамена.

Алфея встречала новое поколение воспитанниц во всём свои ослепительном величии. Её знаменитые стены из розового кварца и взмывающие в лазурное небо ажурные башни казались декорацией к самой прекрасной из когда-либо рассказанных сказок. Воздух над кампусом вибрировал от сгустков чистой магии и гудел приглушённым хором сотен голосов. То тут, то там пространство искривлялось с бархатным хлопком, рождая новых arrivals. Одни девочки появлялись в гордом одиночестве, сжимая в потных ладонях ручки скромных чемоданов. Других окружала пёстрая свита — важные родители в расшитых золотом мантиях, слуги, гнущиеся под тяжестью дорогих сундуков, и даже официальные делегации с гербами и штандартами родных планет. Все эти ручьи стекались в единый поток, устремлённый к главному порталу, где уже виднелись фигуры встречающей комиссии.

На фоне этого сияющего великолепия, словно пятно на идеальной картине, застыли трое. Оливия и её родители.

Их отпустили с завода. Официальным уведомлением за подписью начальника смены. Персональный выходной — неслыханная милость для обитателей Нижнего Города, дарованная лишь для одной цели: проводить дочь. В её новую жизнь.

Мать, Элеонора, облачилась в своё лучшее, единственное праздничное платье — простое, но элегантное, тёмно-зелёного цвета, пахнущее нафталином и давними, потускневшими надеждами. Отец, Артур, достал из глубин заветного шкафа свою старую мантию выпускника Базового Магического. Ткань была безнадёжно помята, на локтях проступали потёртости, но он надел её с таким видом, словно это были ритуальные одеяния члена Высшего совета. Его спина, годами согнутая над рабочим станком, на секунду выпрямилась, а в потухших глазах вспыхнул и погас один-единственный огонёк — огонёк сжимающей сердце гордости.

Они стояли, как маленький, но несгибаемый островок достоинства посреди бурлящего, безразличного потока элиты. Элеонора с заботливой суетой поправляла воротник платья дочери, смахивая несуществующие пылинки. Артур молча, с неестественной силой сжимал ручку её нового, такого чужеродного здесь чемодана.

— Ты всё помнишь? — тихо, почти шёпотом спросила Элеонора, и её голос предательски дрожал, выдавая всю глубину переживаний.

—Всё, — кивнула Оливия, с трудом глотая подступивший к горлу ком.

Они смотрели на сияющие аркой врата Алфеи. Для других это были врата в престижное учебное заведение. Для них троих — это был портал. Портал в иную реальность, в мир, куда им самим вход был заказан навсегда.

— Пора, — произнёс Артур, и его голос, обычно глухой и усталый, прозвучал с непривычной, стальной твёрдостью.

И они обняли её. В последний раз. Крепко, отчаянно, вкладывая в это объятие всё — все свои поломанные судьбы, все несбывшиеся мечты и ту последнюю, хрупкую надежду, что теплилась в самых потаённых уголках их душ.

И Оливия, сделав над собой нечеловеческое усилие, отцепилась от их родных, таких знакомых рук. Сделала шаг вперёд. Второй. Не оборачиваясь, чувствуя, как на её спине горят два взгляда — два пронзительных луча из смеси слёз, немой гордости и безграничной, уходящей в вечность веры.

Она шла по дороге к замку, и с каждым шагом тени Нижнего Города отступали, растворяясь в ослепительном свете нового дня. Впереди её ждала учёба, суровые испытания, новые друзья и неизбежные враги. Но в этот единственный, остановившийся миг она была не будущей волшебницей, не бойцом, прорвавшимся с самого дна. Она была просто девочкой, которую любящие родители проводили в школу. И этот миг был прекраснее и реальнее любой, даже самой искусной, иллюзии, что она когда-либо дерзнёт создать.