Увидеть радугу (гет)

Когда до перехода на платформу 9 и 3⁄4 осталось каких-то пару шагов, Минерва вдруг произнесла:

— А вдруг не получится?

— Что не получится? — не поняла Гермиона.

— Что если я не смогу пройти через барьер? — пояснила Минерва. — Я ведь больше не волшебница…

— Что вы такое говорите? Вы — не волшебница. Это же смешно!

— Но ты же сама видела, я не могу сотворить даже простенького заклинания.

— Но это же не значит, что вы не сможете пройти здесь. Ведь дети проходят, а многие не могут сотворить даже «Люмоса». Главное — это магия, которая у вас внутри. Вы сами мне когда-то это говорили. Помните?

— Помню. Но что, если у меня внутри теперь нет магии?

— Глупости! Помните, когда на самом первом занятии мои спички никак не хотели превращаться в иголки? Помните, что Вы мне тогда сказали? «Соберитесь и у вас все получится!»

— У тебя уникальная память, — улыбнулась Минерва. И глубоко вздохнув, подошла к стене, разделявшей платформы 9 и 9 3⁄4 .

Уже в следующую секунду она стояла на платформе 9 3⁄4.

Когда они уже сели в купе, Минерва сказала:

— Стало быть, моя магия ушла не совсем.

— Ну, конечно, не совсем! Мы найдем способ ее вернуть, и профессор Дамблдор нам поможет, я уверена, он знает, что делать.

При имени Дамблдора Минерва вздрогнула:

— А… да, портрет… — она судорожно вздохнула.

Вид из окна вдруг вызвал живейший интерес Гермионы.

* * *

Минерва стояла перед дверью кабинета директора и никак не могла решиться войти. От мысли о том, что войдя туда, она увидит Альбуса, почти живого, и сможет с ним поговорить, её сердце так сладко замирало… И оно, это же самое сердце, мгновенно полетело куда-то вниз, стоило ей вспомнить, что Альбуса она увидит именно что «почти живого». Болезненные воспоминания о его смерти, которые она все это время так старательно отгоняла, снова нахлынули на нее. Она вспомнила их последний разговор. Тогда она умоляла его не идти за крестражем… Он пообещал, что не пойдет туда один… Святые небеса, если бы она тогда поняла…

Минерва вдруг осознала, что если она сейчас же не войдет в эту дверь, то нахлынувшее на нее ощущение безысходности ее просто раздавит. Собравшись с духом, она открыла дверь и вошла.

В кабинете все было по-прежнему. Те же столики со сверкающими приборами, тот же стол, то же кресло, и запах, тот же самый запах, что был здесь при Дамблдоре, — запах кондитерской…

Она сделала несколько шагов в сторону стола, и вдруг услышала такой знакомый, такой родной голос:

— Минерва!

Голос шел откуда-то слева. Минерва обернулась и увидела, как на секунду ей показалось, живого Дамблдора. Она знала, что голос идет с портрета, но сердце все равно екнуло.

— Минерва, — уже спокойней произнес Дамблдор. Он пристально смотрел на нее. Невыносимо-голубые глаза сверкали, и как обычно, этот взгляд вызвал у Минервы бурю эмоций. Бурю, которую она так привыкла сдерживать, чтобы, упаси Мерлин, ни жестом, ни взглядом, ни словом не выдать себя. Но то, что творилось у нее в душе сейчас, сдержать она не могла, да и не хотела. Она медленно подошла к портрету, порывисто подняла руку и коснулась нарисованной руки Дамблдора.

— Ты ведь ничего не чувствуешь, да? — она подняла на него глаза, блестящие от слез.

— Если ты о холоде, то да, ничего, — Дамблдор принял свой обычный безмятежный вид.

— Холоде? — переспросила Минерва.

— Угу… Твои руки, они всегда холодные. Я помню. Я так любил их согревать…

— Знаешь, у меня не только руки холодные! — взорвалась вдруг Минерва.— И… я сорок лет мечтала о том, чтобы ты меня согрел! Каждую ночь я мечтала об этом. А ты звал меня к себе, чтобы попить чаю с лимонными дольками и погреть мои руки. Почти сорок лет ты грел мои руки и не замечал, как замерзает моя душа! — Минерва сейчас плохо понимала, что она делает. Она просто больше не могла держать в себе то, о чем так упорно молчала сорок лет. Слова сами срывались с губ, и она не успевала их контролировать.

— Минни…

— Не перебивай меня! Альбус, просто скажи, почему. Просто объясни мне. Я никогда не задавала лишних вопросов, просто верила тебе и все. Никогда тебя не понимала, но ни о чем не спрашивала. Я имею право получить ответ на свой единственный вопрос — почему ты столько лет играл со мной: не подпускал к себе, но и отпустить не хотел? Почему?!

— Я никогда не играл с тобой! — возмутился Дамблдор.

— Не играл? — хмыкнула Минерва, — Тебе не нравится это слово? Все эти годы ты вел себя со мной так… что мне иногда даже казалось, что ты любишь меня. И тебя вполне устаивало это мое заблуждение. Ты так развлекался. Знал, что я люблю тебя, и дергал-дергал-дергал за эту ниточку! — ее голос сорвался до хрипа. Сегодня она совершенно не владела собой.

— Я действительно любил тебя, — очень тихо сказал Дамблдор.

— Альбус, прошу тебя, вот этого только не надо! Если бы ты любил меня, ты бы просто был со мной!

— Я не мог.

— Почему же? — язвительно поинтересовалась Минерва. — Насколько я знаю, ты никогда не был связан узами брака.

— Я не мог подвергать тебя такой опасности, вот почему! Рядом со мной всегда было очень опасно. Гриндевальд, Волдеморт, политические игры Министерства…

— Какая чушь! Я все равно всегда была рядом.

— Ты не понимаешь, Минни, — устало вздохнул Дамблдор. — Коллега, соратница, близкий друг — это одно, а вот любимая женщина, жена — совсем другое. Это тот рычаг, надавив на который…

— Так вот чего ты боялся… Что на тебя надавят.

— Я боялся, что на меня надавят посредством тебя. Что ты окажешься в опасности. Я не мог рисковать тобой.

— Ты не мог рисковать мной, чтобы сделать меня счастливой, но, чтобы спасти мир — пожалуйста! Или ты сейчас скажешь, что то заклинание было безопасным?

— Я не буду этого говорить. То заклинание было не просто опасным, оно было смертельным для обеих сторон — как для цели, так и для самого творящего.

— Я тебя не понимаю…

— Это древняя магия, сродни той, что создает крестражи. Она всегда требует платы. За крестраж волшебник платит душой, за это заклинание — жизнью. Сотворивший это заклинание умирает. Это закон.

— Подожди, но я ведь жива. Лишена магии, но жива.

— Я бы сам сотворил это заклинание, — продолжил Дамблдор, будто бы и не слышав ее слов. — Но у него есть еще одна удивительная особенность — если враг знает о нем и предполагает, что вы его можете использовать, оно не подействует. Волдеморт знал, и тем самым был закрыт от меня. Тебя же он никогда не брал в расчет и даже не догадывался о твоей истинной силе. Я понял, что убить его должна ты. Но я не мог позволить умереть тебе! И я нашел выход.

— Какой? — почти беззвучно спросила Минерва.

— Я дал тебе защиту, вроде той, что дала Гарри его мать.

— То есть ты отдал свою жизнь за меня?!

— Ну, это было не единственной моей целью. Моя смерть была практически необходимым условием для осуществления моих планов. Во-первых, Волдеморт терял бдительность, во-вторых, Северус получал полное его доверие, ну и главное, ты получала защиту. Если бы я еще предусмотрел этот побочный эффект с потерей магии… Минерва, почему ты плачешь? Не переживай, магия вернется. У тебя крайняя степень магического истощения, но она вернется. Просто должно пройти время. Минни, что с тобой?!

Минерва почти что упала на диван, сотрясаемая рыданиями. Дамблдор пару раз видел, как она плачет, но те разы не шли ни в какое сравнение с этим. Сейчас у нее начиналась самая настоящая истерика — она сидела, обхватив себя руками, и судорожно всхлипывала, из глаз градом катились слезы.

— Минни, милая моя, ну чего ты? Минни?.. Успокойся, пожалуйста. Что ж ты мне сердце рвешь?.. Да перестань ты плакать в конце концов! — вдруг гаркнул Дамблдор.

Это, кажется, возымело должный эффект — Минерва испуганно воззрилась на него, рыдания вроде бы прекратились.

— Вот так-то лучше, — мягко сказал Дамблдор. — Ну что ж ты ревешь, как маленькая, все же ведь уже хорошо.

В ту же секунду Дамблдор пожалел, что сказал это.

— Все хорошо? Хорошо?! Что хорошего, Альбус?! Хорошо, что из-за твоей осторожности мы потеряли… целую жизнь? Что ты ушел, и я теперь совсем одна, это хорошо? Что ты отдал свою жизнь за мою, в которой теперь нет ни капли смысла, может быть, это хорошо?

— Не говори так. Смысл есть. Ты нужна Хогвартсу.

— О, Альбус… — она скрыла лицо в ладонях и снова заплакала.

Несколько минут в кабинете стояла звенящая тишина, изредка нарушаемая короткими всхлипами Минервы. Наконец, Дамблдор не выдержал.

— Минерва, умоляю тебя, перестань. Ты просто разрываешь мне сердце. Ты не представляешь, каково это — смотреть как ты, такая беззащитная и несчастная, сидишь тут, в каких-то двух шагах от меня, и плачешь, и не иметь возможности обнять тебя, утешить… Если ты сейчас же не перестанешь, мне кажется, я умру во второй раз.

Минерва судорожно всхлипнула, вытерла слезы и подняла глаза на Дамблдора.

— Я больше не буду. Правда,— она встала и подошла к портрету, погладила Дамблдора по щеке, — Альбус, а каково там?

— Ой, Минни, отлично! Чудеснейшее общество, приятнейшие разговоры, не поверишь, здесь даже лимонные дольки есть! — Дамблдор хохотнул и достал из кармана целую горсть конфет, потом развернул одну, забросил в рот и блаженно зажмурился. — Прости, тебя угостить не могу. Но во-он в том шкафчике у тебя за спиной ты можешь найти свое любимое имбирное печенье.

— Альбус, ты не исправим, — улыбнулась Минерва.

— Угу, — кивнул Дамблдор, разворачивая вторую конфету.

— Альбус, значит, там мы встретимся?

— Да. Но, — Дамблдор стал очень серьезным, — только, когда придет время. Ты меня поняла?

— Не волнуйся, с Астрономической башни я прыгать не собираюсь.

— Нет, так не пойдет. Пообещай мне, что ты никак не будешь приближать нашу встречу.

— Не любишь расплывчатых формулировок, которыми сам так часто пользовался?

— Минерва!

— Хорошо-хорошо, обещаю, что ничего с собой не сделаю. Но ты тоже не расслабляйся. Если я узнаю, что ты слишком много беседуешь с Полной Дамой… — Минерва хитро сощурилась.

— Да ты, оказывается, ревнивица! — притворно удивился Дамблдор.

— Вовсе нет. Но имей в виду.

Дамблдор улыбнулся:

— Я буду ждать тебя.

— И дождешься, — заверила Минерва. — Я приду к тебе, Альбус Дамблдор, и ты уже никуда от меня не денешься.

— Не очень-то и хотелось, — в шутку обиделся Дамблдор.