Увидеть радугу (гет)

Она проснулась от холода. В последнее время он стал обычным её будильником, с успехом заменявшим говорящие портреты и тому подобные магические штучки. По крайней мере, от него нельзя было избавиться, взмахнув волшебной палочкой.

«Теперь нельзя», — поправила она себя, повыше натягивая старое выцветшее одеяло, которое, кажется, изготавливалось отнюдь не с целью согревать. Да, раньше для нее бы не было проблемой согреться, ну хотя бы превратив это подобие одеяла во что-нибудь более существенное.

«Раньше… Раньше ты бы просто не оказалась здесь, в чужом мире, в этом ужасном месте, окруженная этими ужасными магглами. И почему Альбус их так любил? Наверно, ему просто не приходилось с ними близко общаться…».

Рядом скрипнула кровать, и этот звук выдернул женщину из её размышлений. Она попыталась вернуться к ним, но память упорно отказывалась выполнять требуемое. С некоторых пор ей стало чрезвычайно трудно вспоминать, о чем она думала секунду назад. Если её сбивали с мысли, то возвращаться к ней приходилось, словно пробираясь через толщу воды, отчего-то ставшей невероятно густой. Так иногда бывает во сне, когда ты хочешь что-нибудь сделать, а тело и разум не слушаются.

«Так бывало во сне», — снова исправила она себя. Теперь это стало явью. Скорее всего, виной этому те лекарства, как они их называют, которые ей здесь колют. «Наверно, даже Снейп бы пришел в ужас от их состава», — она горько усмехнулась — «Странно, что я вообще еще могу думать».

Она обвела комнату взглядом. Голые серые стены, такого же цвета потолок; три койки справа пустовали, четыре слева были заняты такими же больными, как она.

— Нет, не такими же! — ее разум не хотел мириться с таким утверждением.

— Ну не такими же… Пока… Еще несколько недель, и я стану такой же. Я уже, вон, веду беседы сама с собой.

— Можно подумать, тебе здесь еще с кем-то можно поговорить.

— Иронизируешь?.. Хм… Когда-то я тоже была остра на язык… Великий Мерлин, как же давно это было...

— Эй, не сходи с ума! (как же смешно это звучит в этом месте) Я — это и есть ты! Ты нормальная, это все уколы. Ты не такая, как они.

— Возможно… Не знаю… Я теперь вообще мало что знаю…

Она посмотрела в окно. Сквозь решетку проглядывало небо. Но здесь оно было не таким, какое она привыкла видеть в Хогвартсе. Грязно—серые, низкие облака закрывали солнце, создавая такое освещение, которое само по себе могло свести с ума, а в сочетании с треском тусклой электрической лампочки и несколькими сумасшедшими магглами под боком, уж тем более.

Кто-то из магглов закричал. «Снова припадок… Неужели и я скоро стану такой?.. ».

Однажды она подумала, что действительно сошла с ума, что все ее воспоминания — это лишь бред ее помутившегося рассудка. И навсегда отогнала эти мысли. В этом ужасном месте воспоминания были единственным ее убежищем. Если же они ненастоящие… «Нет! Не смей так думать! Ты же знаешь, что они настоящие!.. Проклятые магглы, что же они такое колют, что заставляет меня саму себя сводить с ума?!»

Она стала вспоминать свой последний день в волшебном мире. В тот день была битва.

«Историки, должно быть, запишут с заглавной буквы. Великая Битва...»

И они победили. Темный Лорд был уничтожен. Не повержен, как в прошлый раз, а именно уничтожен. Мысль об этом была той единственной ниточкой, которая поддерживала ее все это время.

«Да, цена этой победы была велика. Все, кто погиб — им бы еще жить и жить. А те, кто выжил — в их душах все равно ведь остались раны, которые уже никогда не заживут. Ужасная, непомерная цена. Но её нужно было заплатить. При живом Темном Лорде ни у магического, ни у маггловского миров не было будущего… Теперь же оно есть».

Она была уверена, что не выживет. Такое заклинание, как то, что уничтожило Волдеморта, не может быть сотворено просто так. Оно обязательно потребует платы. Она считала, что этой платой окажется её жизнь.

Но она ошиблась. У этого заклятия оказался куда более интересный побочный эффект.

* * *

Когда она очнулась, то долго не могла понять, что происходит. Когда поняла, что ее каким-то образом выбросило в мир магглов, она немного испугалась. Когда же она обнаружила, что магия ее не слушается, вот тогда-то ей по-настоящему стало страшно…

Женщина в порванной, прожженной в нескольких местах мантии, с несколькими порезами на лице, разумеется, сразу привлекла внимание магглов. Да и вела она себя, надо признать, более чем странно. В общем, тут же нашлись сердобольные магглы, решившие сдать ненормальную куда следует. Разумеется, не стоило говорить, что ей нужно на Кингс-Кросс, на платформу 9 и 3⁄4, не нужно было кричать людям в белых халатах, что она волшебница, преподаватель Хогвартса, и что они не имеют права, но шок от того, что она, Минерва МакГонагалл, не может сотворить даже простенького заклятья был слишком силен… Так она оказалась здесь.

Сначала её пичкали какими-то таблетками, кажется, это было успокоительное, потому что от них всегда хотелось спать. Выпускать ее отсюда не собирались. Маггла, которая приносила ей таблетки, на ее вопрос о том, когда она сможет отсюда выйти, мерзким тоном, каким можно разговаривать только с идиотом, заявила, что «пожилой леди здесь будет лучше, ее здесь полечат, и ее навязчивая идея о волшебстве исчезнет, кошмары пройдут и все будет замечательно». Кошмары Минерву действительно мучили, но это началось уже давно, сразу после смерти Дамблдора…

Она попыталась бежать. Не получилось. Ее записали в «буйные» и стали колоть. Сколько она здесь провела, она сказать не могла, время здесь текло как-то странно, она не всегда могла точно сказать, утро сейчас или вечер. Отсутствие магии жгло, она будто бы лишилась части себя. В сущности, оно так и было.

«Должно быть, так выглядит ад для магов» — как-то подумала она. И пытка здесь была изощреннейшая — понимать, что с каждым днем твой разум затуманивается все сильнее, ощущать, как по капле исчезает рассудок, знать, что однажды ты проснешься такой же, как эти душевнобольные магглы, и не иметь возможности это остановить. Это похлеще Круцио будет.

Ищут ли её? «Да, скорее всего, ищут. Жаль только, что не находят…»

Лязг ключей в замке. Её снова выдернули из спасительных воспоминаний. Вошла медсестра. «Уколы…» — отстраненно подумала Минерва. «Уколы!» — завопил рассудок — «Останови ее, сделай что-нибудь! Почему ты позволяешь себя убивать?!». «Надо что-то сделать… Да, надо… Надо что-то сделать, чтобы перестали колоть… Надо что-то сделать, чтобы перестали колоть!» — она ухватилась за эту мысль, как утопающий хватается за тростинку. В голове вдруг все прояснилось, и пришло четкое понимание того, что нужно сделать. Она вновь почувствовала себя Минервой МакГонагалл.

— Здравствуйте, — она села на кровати. «Мерлин, как же это приятно слышать звук своего голоса». Именно своего — четкого, звучного, хорошо поставленного голоса профессора МакГонагалл.

Маггла посмотрела на нее так, будто бы с ней заговорил камень или ее собственная туфля.

— Здравствуйте… — она направилась к Минерве, — Сейчас мы сделаем укольчик, и никакого волшебства не…

— Какого волшебства, о чем вы говорите? — Минерва сделала удивленное лицо.

— Ну, ведь вы у нас волшебница, сейчас…

-Кто?! Простите, с вами все в порядке? Что за чушь вы несете? Какие волшебники? О чем вы?

Сказать, что маггла удивилась — это ничего не сказать.

— Вы хотите сказать, что вы не волшебница?

— По-моему, у вас жар. Ну, разумеется, нет.

— А вы знаете, где вы находитесь?

— Разумеется, в лечебнице для душевнобольных, — она сказала это таким будничным, спокойным тоном, что сама себе удивилась.

— А почему вы сюда попали, знаете?

— Полагаю, какие-то добрые люди отправили меня сюда. Я, возможно, была не совсем адекватна. Понимаете, шок — я недавно мужа похоронила, любила его очень, вот психика и не выдержала, — она сочиняла на ходу. Правда, говоря о муже, почему-то подумала о Дамблдоре, и получилось очень натурально — голос дрогнул, с уголка глаза скатилась слеза.

Маггле, похоже, её слова показались убедительными, она убрала шприц и пошла к двери.

— Вас осмотрит врач, но мне кажется, вы идете на поправку.

Минерва улыбнулась, впервые за долгое время. Этот бой она, кажется, выиграла.

Ей действительно удалось убедить их, что она поправляется. На все вопросы о волшебстве она отвечала, что не желает говорить о всяких глупостях. Об умершем муже рассказывала долго и охотливо. Рассказывала о том, как они познакомились, как он ухаживал за ней, как сделал предложение. Рассказывала о том, как счастливо они прожили вместе сорок лет…

Она придумывала себе жизнь, которой у нее никогда не было, но о которой она мечтала почти с первых дней работы в Хогвартсе, с того самого момента, как встретила Его… Не хотела она говорить только об Его смерти. Но маггл-врач и не настаивал, сказав, что для полного восстановления ей нужно как можно меньше волноваться, а воспоминания о смерти мужа её только расстраивают. Она была благодарна ему за это — говорить о смерти Дамблдора, да еще и, искажая события, чтобы, упаси Мерлин, не сказать чего-нибудь лишнего, не вписывающегося в представление магглов о «нормальности», было очень тяжело.

Её перевели в отдельную палату и разрешили выходить на улицу. Под присмотром, разумеется. Радости особой эти прогулки не приносили — снаружи лечебница была такой же угрюмой и серой, как и внутри. Зато приносило другое — ее перестали колоть. Уколы заменили какими-то успокоительными таблетками — тоже ничего хорошего, но всяко лучше разрушающих разум наркотиков. По крайней мере, она перестала сомневаться в собственной вменяемости.

* * *

Её не кололи уже неделю — у нее снова появилось чувство времени, и теперь она точно могла сказать — именно неделю. Маггла-медсестра и врач разговаривали с ней, как с нормальной. Она решила снова спросить о том, когда ее отпустят. Когда пришла медсестра, она задала ей этот вопрос. Та пообещала спросить у врача.

Назавтра маггла сказала, что врач желает видеть Минерву.

— О, — маггл оторвался от каких-то бумаг, — вижу, вы чувствуете себя лучше, не так ли?

— Намного лучше, — искренне призналась она.

— Настолько лучше, что Вы собрались нас покинуть? Софи сказала мне, что вы говорили с ней о выписке.

— Да, именно так. Вы мне помогли, вывели меня из этого странного состояния, и теперь, я полагаю, мне не стоит занимать тут место, которое может понадобиться другим.

— Хм, в принципе, вы практически здоровы — навязчивая идея себя больше никак не проявляет — и я готов вас выписать. Вот только, я не могу отпустить вас в неизвестность, учитывая специфику нашего заведения, я могу отпустить вас только под ответственность родственников, если таковые имеются, либо я не имею права вас отпускать. У вас есть какие-нибудь родственники?

— Да, — выпалила Минерва, не успев даже подумать, — есть. «Если сказать ему, что у нее нет никаких родственников, она не выйдет отсюда никогда. Поэтому придется как-то выкручиваться».

— Кто?

«Думай, Минерва, думай, когда-то у тебя это неплохо получалось. Кого назвать? Кого? До Хогвартса отсюда не дозваться. Значит, вариант с твоими тамошними друзьями отпадает. Министерство? Нет, тоже не подходит. Если ты назовешь магглам адрес, которого нет ни в одном справочнике, они точно решат, что ты ненормальная. Нужен кто-то, кто хорошо знает тебя, и при этом живет в маггловском мире, по нормальному маггловскому адресу. И еще, это, пожалуй, самое важное, этот кто-то должен быть достаточно сообразителен, чтобы подыграть тебе. Но кто, кто? Должен же кто-то быть… Думай, Минерва, думай…»

— Вы в порядке? — донесся до нее голос маггла.

— Ммм? А, да, конечно. Я просто задумалась.

— У Вас нет родственников? Я прав? — маггл хитро прищурился и ухмыльнулся. Минерве эта ухмылка очень не понравилась.

— Ну, я же уже сказала, есть. Просто… просто они живут далеко отсюда, и вам будет трудно с ними связаться. «Мерлин, и когда же я научилась так врать, глядя в глаза?»

— Это печально. Но, как я уже сказал, отпустить вас я могу только под ответственность родственников. — Он развел руками — Все, что я могу вам предложить, это написать им письмо, и ждать. А пока вам придется остаться здесь. Я понимаю, это не лучшее место для встречи Рождества, но другого я вам предложить не могу.

Рождество. Это слово вызвало целый калейдоскоп из воспоминаний. Она вспомнила, как этот праздник проходил в Хогвартсе. Вспомнила Хагрида, тянущего на себе огромную ель, вспомнила, как потом она вместе с Флитвиком ее наряжала. Вспомнила учеников с подарками и сладостями, шныряющих туда-сюда. Им предстояло провести каникулы в школе, но это их ничуть не смущало. Потом вспомнила Дамблдора, произносящего праздничную речь, потом Дамблдора, приглашающего её на танец на Рождественском Балу, потом Дамблдора, жалующегося на то, что ему опять не подарили носков… Она заставила себя остановиться. Не время сейчас. Тем более…

— Ну-ну, расстраивайтесь. Назовите мне имена и адрес ваших родственников. Кто знает, вдруг случится чудо, и письмо дойдет быстро. Кстати, где они живут?

— В Новой Зеландии, — машинально ответила она, задумчиво потирая лоб. Он сбил ее с какой-то очень важной мысли, даже не с мысли, а с какой-то… зацепки, что ли… В этом ее воспоминании было что-то очень, очень важное, и это был отнюдь не Дамблдор. Он неизбежно появлялся почти в любом ее воспоминании, в любой мысли, и она к этому давно привыкла. Здесь же было что-то другое. У нее возникло какое-то странное ощущение, как будто бы она нашла способ выйти отсюда, но никак не может сформулировать эту мысль даже для самой себя.

— А точный адрес?

— Давайте, я напишу — она стала писать первый пришедший в голову адрес, все равно они не смогут проверить. Она снова прокручивала в голове это воспоминание. «Так, Хагрид, ель, Флитвик, Дамблдор, Дамблдор, Флитвик, Хагрид, ель … Еще что-то… Ученики… ученики, оставшиеся на каникулы в Хогвартсе, их не так много, большинство уезжало на праздники домой. Грейнджер, например, всегда уезжала к родителям… Судя по ее рассказам, маггловские рождественские праздники не так уж и сильно отличаются от наших… Стоп! Вот оно! Нашла. Грейнджер. Ведь ее родители магглы, они живут в Лондоне. И скоро Рождество, значит… значит, Гермиона будет дома. Это значит — у Минервы даже голова закружилась от внезапной догадки — можно назвать Гермиону своей родственницей, внучкой, например, и написать ей. Она, определенно, сообразит, что к чему и подыграет. Да, именно так».

Врач-маггл потянулся за листочком с адресом. Но Минерва внезапно смяла его и бросила в мусорную корзину. Маггл недоуменно посмотрел на нее.

— Вы говорили о Рождестве, и я вспомнила, что моя внучка, она учится в Англии, на Рождество приезжает погостить к подруге моей дочери…

— И что?

— Я помню ее адрес. Можно написать туда, она сможет связаться с моей дочкой, да и Гермиона, это моя внучка, скорее всего сейчас гостит у нее — пояснила Минерва.

— Так почему же вы сразу не вспомнили об этой подруге? — подозрительно спросил маггл.

— Вы считаете, что я постоянно держу в голове подруг моей дочери? Вы напомнили мне о Рождестве, я вспомнила о внучке, и только потом об этой подруге. Довольно длинная логическая цепочка и эта подруга в ней далеко не первое звено, не находите?

— Да, пожалуй, Вы правы. Ну, это очень хорошо, что вы об этом вспомнили. Вы хотите сами написать письмо, или это сделать мне?

— Если позволите, я напишу сама.

— Пожалуйста

Она взяла лист бумаги, глубоко вздохнула, собираясь с мыслями, и начала писать.

Здравствуй, дорогая Гермиона! Наконец-то я могу связаться с тобой. Я надеюсь, что ты как обычно гостишь у миссис Смит, и потому пишу на ее адрес. Я знаю, что принесла вам огромное беспокойство своим исчезновением. Я была не в себе. Ты помнишь, что со мной творилось после смерти твоего деда. А потом стало еще хуже. Представляешь, я возомнила себя волшебницей. Смешно! Я, которая даже сказки-то не читала. А потом я ушла из дому и потерялась. Я плохо помню те дни. Но судьба была благосклонна ко мне — когда я потерялась, какие-то добрые люди отправили меня сюда, в эту лечебницу, где мне вернули мой рассудок. Я не могла раньше написать ни тебе, ни маме, потому что просто не помнила ни вас, ни себя, никого. Но теперь, благодаря здешнему доктору, я вспомнила все, и я чувствую себя гораздо лучше. Я чувствую себя нормальным человеком, и доктор говорит, что я здорова. Но он не может выписать меня без присутствия моих родственников. А так как, сама знаешь, твои родители слишком далеко (Новая Зеландия-свет не близкий), то забрать меня отсюда можешь только ты. С нетерпением жду твоего приезда, все остальное расскажу при встрече. И, поздравляю с Рождеством, моя дорогая внучка. Знаю, что еще рано, но вдруг мы не увидимся до его наступления? Ты же знаешь, я не могу не поздравить тебя с Рождеством.

Твоя бабушка, Минерва МакГонагалл

Минерва перечитала написанное и поморщилась. Сумбурно как-то, пафосно. Но ничего лучшего у нее сейчас не выйдет. Ладно, и так сойдет, все, что нужно знать Гермионе, для того, чтобы спектакль удался, в письме есть. Гермиона — умница, все поймет, сообразит, что к чему. А маггл — ему даже понравится.

Она протянула письмо магглу. Как она и думала, он его прочитал. И его, кажется, вполне устроило написанное. Он протянул ей конверт

— Пишите адрес

Минерва кивнула, и мысленно поблагодарив небеса за то, что именно она рассылала письма ученикам, почти автоматически вывела на конверте адрес Гермионы.

— Письмо отправят сегодня же — пообещал маггл — Если повезет, ваша внучка приедет за вами еще до Рождества.

— Это было бы замечательно — улыбнулась Минерва. «Еще один бой выигран. Пафосно. Но так оно и есть, здесь каждый день — это твой бой. Вот где пригодились твои навыки владения лицом, голосом, собой, в конечном итоге. Хм, кто бы мог подумать, что на старости лет ты, прямолинейная и честная, научишься проделывать многоходовые комбинации. Видно годы общения с Дамблдором взяли свое… Он таки научил тебя играть в шахматы, играть спокойно, играть, даже если фигуры — это живые люди, даже если ты сама на доске и под ударом… Опять Дамблдор?! Да что же это такое, даже мертвый он не желает уходить из твоих мыслей! Или… или ты сама этого не хочешь?..»

— А теперь о погоде. По всей Англии ожидаются снегопады. Рождество обещает быть…

Гермиона выключила радио. Она не любила маггловские источники информации, прежде всего за их несвоевременность. Зачем слушать о возможных снегопадах, если достаточно взглянуть в окно, и все ясно без дурацкого прогноза погоды? Она оттянула занавеску, и, удобно разместившись на подоконнике, стала любоваться видом из окна. Снаружи вовсю хозяйничала зима: вся улица, машины, дома были ослепительно белыми. А метель и не думала прекращаться, заметая все и вся. Даже прохожие, на несколько минут остановившиеся, чтобы поболтать со знакомыми, тут же оказывались покрыты толстым слоем легчайших пушистых снежинок, оттанцевавших в воздухе и теперь прилегших отдохнуть на шляпы, пальто и другие предметы. Впрочем, это никого не расстраивало, скорее наоборот. Метель только усиливала рождественское настроение, витающее в воздухе. Магглы шныряли туда-сюда, покупая подарки, сладости и рождественские украшения. Лица у всех были радостные, какие-то… какие-то ожидающие чуда… Ожидающие того, во что они не верят, и вряд ли когда-нибудь поверят.

Гермиона покрутила в руках чашку с горячим шоколадом, отпила глоток, и почувствовала, как внутри разливается приятное тепло. Жалко только, что шоколад не может согреть душу. Сама Гермиона не могла похвастаться радостным рождественским настроением. Было то, что не давало ей покоя — они так и не смогли найти профессора МакГонагалл. Не смог и аврорат. Она словно выпала из мира, исчезла, растворилась — других слов Гермиона подобрать не могла. Она была свидетельницей этого исчезновения, видела все собственными глазами, и все равно не могла ничего объяснить. Было у нее одно смутное предположение, но… никто не мог его подтвердить. Момент исчезновения МакГонагалл совпал с моментом гибели Волдеморта, и все внимание присутствующих было обращено на последнего. А вот Гермиона в тот момент, когда Гарри поднял палочку на Волдеморта, стала искать взглядом профессора МакГонагалл. Зачем? Она плохо помнила тогдашний ход своих мыслей, но скорее всего, это был неосознанный поиск поддержки, совета. Она очень боялась за Гарри, за Рона, за всех, и не знала, что делать. Инстинктивно стала искать взглядом, наверное, самую близкую ей по духу личность в Хогвартсе, ту, что всегда помогала советом. Выражала она его словами или нет — неважно. Они были слишком похожи, для того, чтобы так уж сильно нуждаться в словах.

Гермиона тогда нашла профессора МакГонагалл взглядом. Та застыла, словно статуя. Лицо неестественно белое, глаза неотрывно смотрят в сторону Волдеморта и Гарри, рука с палочкой медленно поднимается вверх. Остальное как в замедленном кино — Волдеморт выкрикивает «Авада Кедавра!», Гарри — «Экспеллиармус!», Гермиона краем глаза видит эту сцену, сердце её замирает, но повернуться в их сторону она не успевает, и видит то, чего другие не заметили: МакГонагалл делает какое-то странное движение палочкой, ее губы шевелятся. Что она говорит, Гермиона не понимает, но в следующий миг их искажает странная, как потом для себя определила Гермиона, победная усмешка. Гермиона таки поворачивается в сторону Гарри с Волдемортом, видит, что Лорд упал, и каким-то седьмым чувством понимает, что он мертв. Это занимает каких-то пару секунд, но, когда она снова поворачивается в сторону МакГонагалл, ее там уже нет. Как позже выяснилось, ее вообще нет в пределах Хогвартса. Учитывая, что из Хогвартса трансгрессировать невозможно, куда она делась непонятно.

Гермиона тряхнула головой, отгоняя воспоминания о том дне. Они приносили боль, какую-то почти физическую, тупую боль в груди. Это неправда, что самое страшное — это смерть. Так считают очень многие, но это неправда. Самое страшное — это та боль, которая появляется, когда рядом умирают люди, близкие и не очень, а ты остаешься и ничего не можешь сделать. Не можешь вернуть их, но и забыть не можешь. И в голове, где-то в подсознании, заседает упорнейшая мыслишка — они умерли, а ты живешь; они умерли, чтобы жила ты. И умом ты понимаешь, что все не так, что ты не виновата в их смертях, но тупая боль в груди утверждает обратное.

Гермиона снова взглянула в окно. Метель стала еще сильнее, и народу на улицах поубавилось. Все спешили по домам, отогреваться.

«Где же родители? Что такого можно покупать к празднику, чтобы тратить на это весь день?» Не успела она это подумать, как к дому подъехало такси, из которого вышли ее родители. Пакетов у них было столько, что сами они унести их не могли, и шофер тоже взял несколько пакетов и потащил их к входной двери. Гермиона спрыгнула с подоконника и побежала открывать дверь.

— Здравствуй дорогая, соскучилась? — поприветствовал ее мистер Грейнджер из-за кучи пакетов.

— Конечно, соскучилась, пап! — засмеялась Гермиона, забирая у отца несколько пакетов — Да оставь ты эти пакеты, пойдем скорее чай пить, вы ж замерзли!

* * *

За чаем миссис Грейнджер вдруг вспомнила, что утром почтальон принес какие-то письма, но она про них совсем забыла и оставила на столике в прихожей. Гермиона вызвалась сходить за ними.

На столике лежала целая стопка писем. «Рождество как-никак, поздравления» — подумала Гермиона, взяла письма и направилась обратно в гостиную.

— Это тебе, мам, это папе, опять ему, тебе, а вот это мне, снова папе… — раздавала Гермиона письма. У нее в руке остался последний конверт. Она взглянула на него и замерла. Несколько раз моргнула, словно не веря своим глазам, пробормотала что-то неразборчивое и села.

— Гермиона, дорогая, что случилось? От кого это письмо? — встревожилась миссис Грейнджер.

— Это не… Хотя… почерк… точно её… — пробормотала Гермиона, неотрывно глядя на конверт.

— Милая, чей ее? — видя, как встревожилась дочь, вмешался мистер Грейнджер.

— Подожди…— Гермиона разорвала конверт и дрожащими руками развернула письмо. Взглянула на него, потом на секунду зажмурилась и выдохнула — профессора МакГонагалл.

* * *

— С каких пор тебе приходят письма из психиатрических клиник?! — миссис Грейнджер бросила только что взятый со стола конверт обратно.

— Мама, важно не ОТКУДА это письмо, а ОТ КОГО оно.

— Оно от какой-то сумасшедшей женщины, которая почему-то называет тебя своей внучкой, пишет о какой-то миссис Смит, о твоем деде — своем муже и просит тебя приехать за ней непонятно куда!

— Ну почему же непонятно? Тут адрес есть...— заметил мистер Грейнджер

— Это адрес психушки! — вскипела миссис Грейнджер

— Это адрес того места, где я могу найти ту, кого ищет почти весь магический мир уже полгода! Кого мы с Гарри и Роном ищем уже полгода! И возможно, ей мы обязаны жизнью! А я — так я обязана ей почти всем, что умею.

— Но почему она написала такое странное письмо… и обратный адрес? — миссис Грейнджер неуверенно посмотрела на Гермиону.

— Как она там оказалась, я не знаю. Но догадываюсь. Причину, по которой ей нужна моя помощь, она указала — её отпустят только с родственниками, а их у нее нет. Ну, а дальше все ясно…

— Но ведь она волшебница, почему она не может справиться с горсткой обычных людей?

— Не знаю, — честно призналась Гермиона. Но очень скоро узнаю…

— Ты же не поедешь туда?

— Разумеется, поеду, причем утром же.

— Но зачем? Напиши письмо в ваше Министерство и пусть они разбираются…

— Мама! Она мне не чужая! И, получи она такое письмо, она бы поступила точно так же, как я. И закроем эту тему — я все равно поеду.

— Дорогая, пусть она едет, она уже взрослая девочка и может сама за себя решать — мистер Грейнджер успокаивающе обнял жену.

— Я должна, понимаешь? — добавила Гермиона уже мягче — ведь если бы с Роном или Гарри что-нибудь случилось, ты бы не держала меня?

— Нет, но они твои близкие друзья…

— Она тоже мой друг.

За эту ночь выпало столько снега, сколько обычно выпадало за неделю. Дороги, конечно же, чистили, но не везде успевали, поэтому автобус плелся как черепаха. Гермиона перечитывала письмо МакГонагалл.«Так, я ее внучка, зимой гощу у миссис Смит — подруги моей мамы. Мама сейчас в Новой Зеландии. Папа там же. Умер дедушка — она помутилась рассудком и потерялась. Все? Вроде все, буду смотреть по ситуации. Что же с ней произошло? Как так получилось, что она не может справиться с кучкой магглов? Возможно, у нее нет палочки… Ну трансгрессировала, или превратилась бы в кошку и… Значит, не может… Лишилась магии? Но почему? Может это последствия того заклинания? Возможно. Вполне возможно. Но ни одного прямого подтверждения этому я не нашла. С другой стороны, прямых опровержений тоже нет… Значит, все остальное я смогу узнать только на месте, от нее самой… А пока можно поспать, все равно ехать еще долго…»

Гермиона проснулась от того, что кто-то тронул ее за плечо.

— Мисс, проснитесь, мы приехали — это был водитель автобуса.

— Ммм? Да, спасибо — улыбнулась Гермиона. Она сгребла в охапку свою сумку и пошла к выходу.

Стемнело. И, кажется, уже давно. Она посмотрела на часы — так и есть, 9 вечера. И куда теперь идти? Надо хоть у водителя спросить, вдруг он знает?

— Мистер, вы не подскажете мне, как найти клинику Святого Бенедикта?

— Это психушку что ли?

— Да, если вам так больше нравится.

— А зачем вам туда?

— Бабушку проведать.

— А-а-а, сочувствую…

— Да ничего, врач написал, что она пошла на поправку.

— Это хорошо. А клиника она тут рядом, через два квартала. Идите вот так — и он стал показывать ей, куда идти.

— Спасибо

* * *

Гермиона пошла так, как сказал водитель и минут через пять, в очередной раз свернув за угол, наткнулась на высокий серый забор. Подойдя ближе, она заметила табличку на воротах. «Клиника Святого Бенедикта» — прочитала она и облегченно вздохнула. Чуть левее таблички находился звонок. Гермиона позвонила в него и стала ждать.

Прошло минут пять. Никто не вышел. Гермиона позвонила еще раз, потом еще, уже настойчивей. Наконец за калиткой послышались шаги. Маленькое окошко в калитке приоткрылось.

— Кто там? — в окошке появилось довольно молодое женское лицо.

«Медсестра или санитарка» — подумала Гермиона.

— Эээ… здравствуйте, я получила письмо от моей бабушки и приехала, чтобы забрать ее.

— Вы Гермиона, Гермиона Грейнджер? — ахнула медсестра.

— Ммм… да…

— Проходите, — медсестра открыла калитку.

Гермиона вошла. И только теперь спросила

— А как вы догадались, кто я?

— Знаете, от нас обычно не забирают пациентов. Кроме Вас никто приехать не мог.

— А-а-а… понятно. И когда я смогу увидеть бабушку?

— Сейчас я провожу вас к главному врачу, и, наверно, сразу приведу ее туда же. Пойдемте.

Гермиона кивнула и последовала за медсестрой.

Едва они вошли в клинику, как дорогу им перегородил довольно мерзкого вида охранник.

— Куда? — воспитанием он явно не отличался.

— Все в порядке, это со мной. — сказала медсестра и повела Гермиону дальше.

Внутри клиника была такой же мрачной, как и снаружи, даже хуже. Коридор, по которому они шли, освещался тусклыми электрическими лампочками, издававшими мерзкий, сводящий с ума треск. Серые стены, желтые двери, облупившаяся краска, потрескавшийся кафель на полу — все это вместе производило такое удручающее впечатление, что Гермиона невольно поежилась. Бедная профессор МакГонагалл… Как она здесь?.. А в палатах, наверно, еще хуже…

— Вот мы и пришли. Проходите, — сказала медсестра, открывая дверь, обитую коричневой кожей.

Гермиона глубоко вздохнула и прошла в кабинет.

* * *

Кабинет главного врача значительно отличался от того, что Гермиона видела по дороге сюда. Ковер, стены, выкрашенные в бежевый цвет, окна без решеток, цветы в горшках — по сравнению со всем остальным интерьером клиники, это место было просто раем. В середине комнаты стоял коричневый деревянный стол, за которым, уткнувшись в какие-то бумаги, сидел лысоватый мужчина в белом халате.

— Доктор Уоттс, к вам пришли.

— Ммм? — доктор оторвался от бумаг и рассеянно посмотрел на медсестру.

— Приехала внучка миссис МакГонагалл, мисс Грейнджер, — медсестра немного отошла, пропуская Гермиону вперед.

— О, мисс Грейнджер, — кажется, он удивлен — вы все-таки приехали…

— Здравствуйте, сэр. Вас это удивляет?

— Нет-нет, что вы! Просто мы не ждали вас так скоро. В это время года писем, сами понимаете, очень много и почта просто не справляется, а потому ждать, что письмо дойдет быстро…

— Будем считать это рождественским чудом, — Гермиона слегка улыбнулась.

— Как пожелаете, — пожал плечами доктор. — А на чем вы приехали?

— На автобусе.

— Ах, вот почему вы так поздно… Дороги, небось, занесены?

— Да, и автобус плелся как черепаха. Я знаю, что уже довольно поздно, но я бы хотела увидеть бабушку прямо сейчас, — Гермиона решила перейти к делу. Надо скорее забрать МакГонагалл из этого ужасного места.

— Я понимаю вас, но может быть стоит подождать до утра?

— Нет, сэр. Послезавтра Рождество, и мне не хотелось бы встречать его здесь или же в дороге. Думаю, бабушке тоже. Поэтому мы должны уехать сегодня, чтобы завтра к вечеру быть дома.

— Дома?

— Дома у миссис Смит, она очень близкая подруга моей мамы, поэтому я могу называть дом миссис Смит просто «домом» — выкрутилась Гермиона. А у этого врача, кажется мания преследования. Надо побыстрее с этим со всем заканчивать… — Сэр, давайте заканчивать этот допрос. Последний автобус через час, и мне очень не хотелось бы на него опоздать.

— Какой допрос? О чем вы?

— Извините меня, сэр, я не так выразилась. Просто я очень устала, боюсь опоздать на автобус и хочу поскорее увидеть бабушку.

— Кхм, ну как желаете… — он пожал плечами. Похоже, это был его любимый жест. — Софи, пожалуйста… — это уже медсестре.

— Да, сэр, сейчас я приведу миссис МакГонагалл.

Медсестра вышла. А врач продолжил задавать свои дурацкие вопросы. Гермиона, собрав все свое терпение, отвечала на них.

Минерва никак не могла уснуть. Последние три дня она была в приподнятом настроении, но сегодня в ее сознание начали пробиваться сомнения. А что если письмо не дойдет? Или Гермионы не будет дома? Вряд ли ей передадут письмо из психиатрической клиники. Или еще что-нибудь случится… Она старалась отогнать эти мысли, но это было не такой уж простой задачей. Она всегда считала себя оптимисткой, но это место не располагало к оптимистическим настроениям, оно угнетало, давило и выпивало. Как будто бы все дементоры Азкабана после падения Темного Лорда собрались здесь. «Да, именно так чувствуешь себя, когда тебя пытается поцеловать дементор. Ну не совсем так. Хуже. Но не на много». Минерва знала, о чем она думала. Однажды она едва не испытала поцелуй дементора на себе. Тогда рядом оказался Дамблдор. Сейчас его рядом не было. «Его вообще нет.» От этой мысли защипало глаза, а в горле застрял противный комок. Она всхлипнула и отогнала эту мысль. Слишком больно. Лучше уж про дементоров.

Тогда в Азкабан заключили Беллатрикс. Минерва знала, что она виновата, но… ей было жаль Беллатрикс, все-таки та была её ученицей. Она решила отправиться в Азкабан, предложить Беллатрикс поддержку. Как потом выяснилось, совершенно напрасно. Беллатрикс ни в чем не раскаивалась, и в помощи Минервы не нуждалась. Фанатичка. Одержимая. Сумасшедшая. И влюбленная. Она любила Волдеморта и следовала за ним, а каков был его путь — это её не интересовало. «Как и ты за Дамблдором. Разница между тобой и Беллатрикс лишь в том, что она любила величайшего темного мага, а ты — величайшего светлого. Наверно, так оно и есть, но теперь это уже не важно».

Идти в Азкабан одной было нехорошей идеей. Дементоров держат под контролем, но иногда они «срываются с поводка». Именно это и произошло в тот день. С парой-тройкой этих монстров Минерва бы еще справилась, но они напали целой толпой. Она на всю жизнь запомнила этот холод, это ощущение безысходности и приближения смерти. Одно из этих чудовищ подлетело совсем близко. Минерва поняла, что сейчас оно выпьет её душу, но сделать ничего не могла — тело ее не слушалось. Дементор прильнул к её губам, она почувствовала, как по телу расползается дикий холод и лишилась чувств. Теряя сознание, она успела заметить какую-то яркую вспышку, решила, что это тот самый «свет в конце туннеля» и окончательно отключилась.

Очнувшись, она обнаружила себя на диванчике в кабинете Дамблдора. Хозяин кабинета, бледный, взволнованный, сидел рядом и держал её за руку. Он каким-то чудом оказался рядом и спас ее, а потом перенес в Хогвартс. Пока он ей все это рассказывал, ее шок дал о себе знать, и ее начало жутко трясти. Тогда Дамблдор обнял ее, прижал к себе, начал шептать на ушко что-то ласковое и успокаивающее. Она до сих пор помнит тепло его рук. А потом он сделал то, что она уж точно никогда не забудет. Он взял ее за подбородок, поднял ее лицо и поцеловал. Поцеловал настоящим, долгим и страстным поцелуем, как не целовал ее больше никогда. После этого он ограничивался лишь дружескими объятиями и поцелуями в щечку, многозначительными взглядами, да еще джентльменским поцелуем руки. Почему он так себя вел, она понять не могла, как ни старалась. Если бы он был абсолютно к ней безразличен, она бы поняла. Если бы ненавидел — поняла бы. Если бы всегда относился к ней исключительно по-дружески — тоже поняла бы. Не могла она понять только этого его поведения. Он всегда держал её рядом, очень близко, ближе, чем кого-либо другого — но она никогда не была вместе с ним.

Минерва глубоко вздохнула. От этих воспоминаний щемило сердце. Они причиняли боль, но эта боль была какой-то… сладкой что ли?.. Да, он только один раз поцеловал её по-настоящему, но ведь поцеловал. И она навсегда запомнила его поцелуй, сладкий в прямом смысле этого слова. «Неисправимый сладкоежка…», — она невольно улыбнулась.

И она больше не боялась дементоров — Дамблдор подарил ей самое счастливое воспоминание.

И это воспоминание, как оказалось, спасало не только от настоящих дементоров. От «призраков дементоров», обитавших в этой клинике, оно тоже помогало. Минерва почувствовала, что ее тоска и беспокойство куда-то испарились, а их место заняла твердая уверенность в том, что все будет хорошо. Иначе быть просто не может — ведь послезавтра Рождество. Даже магглы в это время начинают верить в чудеса, а уж она-то — она просто обязана в них верить.

Послышался лязг ключей. Скрипнула дверь. Кто-то вошел. Шаги мягкие, легкие, но какие-то суетливые. «Софи…», — подумала Минерва и приподнялась на локте.

— Не спите?

— Нет, а что-то случилось?

— Нет… то есть, да! Ваша внучка приехала!

— Ч-что? — Минерва не поверила своим ушам.

— Приехала ваша внучка, она ждет вас в кабинете главврача, — терпеливо разъяснила медсестра. — Одевайтесь, одевайтесь скорее!

Только теперь Минерва окончательно поняла смысл её слов. Она с ловкостью кошки спрыгнула с кровати, накинула халат и направилась к двери. Медсестра торопливо последовала за ней.

Доктор Уоттс оказался редким занудой, страдающим не только манией преследования, но еще и зачатками мании величия. После того, как Гермиона ответила на все его вопросы, он перешел к самой важной, на его взгляд, части их беседы — к рассказу о том, какую роль сыграли его талант и профессионализм в выздоровлении её бабушки, и сколько еще пациентов он вытащит из «пучины безумия», благодаря своей новой методике. Гермиона решила, что самым лучшим сейчас будет во всем соглашаться с этим «целителем» и мило улыбаться. Что она и делала все эти пятнадцать минут их беседы, показавшиеся ей несколькими часами.

За дверью послышались шаги. Гермиона напряглась. Только сейчас она поняла, как волнуется перед встречей с профессором МакГонагалл. Ведь та провела в клинике почти полгода. А как здесь «лечат», Гермиона догадывалась. И прошло это «лечение» для нее бесследно или нет, кто знает?

Тем временем дверь приоткрылась. Вошла медсестра, а следом…

— Профессор МакГонагалл! — чуть было не воскликнула Гермиона, но вовремя исправилась, вспомнив их легенду, — Бабушка!

— Гермиона… это и правда ты… — устало выдохнула МакГонагалл и оперлась о дверной косяк. Кажется, она не верила, что Гермиона действительно приехала, пока не увидела ее своими глазами.

Гермиона встала. Перемялась с ноги на ногу, а потом бросилась к МакГонагалл и крепко её обняла, как если бы они действительно были родными людьми. «Со стороны должно выглядеть убедительно», — промелькнуло в голове Гермионы. «Кажется, представление удалось», — подумала Минерва. Но ни та, ни другая сейчас не играли. В сущности, они и были родными людьми. Родство по крови — это формальность. Истинное родство — родство душ — значит куда больше.

МакГонагалл отстранилась от Гермионы, украдкой стирая слезы, так некстати (или кстати?) навернувшиеся на глаза. Гермиона последовала её примеру. Негоже им, дипломированным волшебницам (ну, почти дипломированным), плакать в присутствии этих магглов.

«Как ты?» — почти одновременно спросили они друг у друга и засмеялись. «Мерлин, как же давно я не смеялась», — подумала Минерва. «Ты первая!», — и снова хором.

— Ну, это уже никуда не годится! — снова засмеялась МакГонагалл — Я замечательно, благодаря доктору Уоттсу. — Маггл расплылся в довольной улыбке — Ты как? Рон, Гарри?

— С ними все в порядке, — заверила Гермиона — и со мной тоже. Теперь вообще все хорошо.

— Да… — МакГонагалл задумчиво кивнула.

— Ну, я полагаю, мы можем идти? Автобус через полчаса, а нам еще надо дойти до остановки. — обратилась Гермиона к врачу.

— Давно от нас никого не забирали, а вот теперь… А все благодаря моей новой методике… А никто не верил, что она работает… Но теперь, когда я излечу всех моих больных… — сейчас он сам, из-за внезапно возникшего безумного блеска в глазах, очень сильно смахивал на ненормального.

— Да-да, вы замечательный врач, и я уверена, Вы добьетесь признания! — Минерва изобразила самую ободряющую улыбку, какую только могла. «Мерлин, когда это все кончится?..»

— Да, вы самый-самый замечательный врач! Спасибо, вам огромное! — теперь Гермиона изображала восхищение работой доктора Уоттса — Мы можем идти?

— Погодите, — маггл задумчиво сощурился, — если вы сейчас уйдете, как же я докажу, что моя методика работает? Без наглядного результата-то, сами понимаете…

— Что вы хотите этим сказать? — губы МакГонагалл сжались в узкую полоску.

— Лишь то, что отпустить вас сейчас, было бы крайне глупо с моей стороны.

— Крайне глупо с вашей стороны было бы сейчас попытаться помешать нам уйти. — Глаза Гермионы нехорошо сузились, а рука потянулась к внутреннему карману пальто.

— Подожди… — остановила её МакГонагалл. — Доктор Уоттс, что вы такое говорите? Если я нужна Вам для подтверждения эффективности вашей методики, то я с радостью помогу вам. Я приеду сразу после Рождества. Думаю, мне дополнительное наблюдение тоже не помешает. — Минерва произнесла все это с таким выражением лица, что на месте маггла даже Гермиона поверила бы в ее искренность. Но маггл не поверил.

— А если не приедете? Ммм? Нет, нет, нет! Нет, я не могу так рисковать… Вы не уйдете отсюда! — И он потянулся к телефону.

— Доктор Уоттс, что с вами? — это вмешалась медсестра, до этого тихо стоявшая у двери.

Доктор Уоттс рявкнул в её сторону что-то нечленораздельное, и трясущимися руками начал набирать какой-то номер. Медсестра, пораженная такими резкими переменами в поведении доктора, так и застыла на месте.

— Профессор, словами вы здесь уже ничего не добьетесь — он же ненормальный, — шепнула Гермиона. — Надо действовать. И быстро, пока здесь не собралась толпа магглов. — Гермиона достала из кармана палочку.

— Что ж, я хотя бы попыталась…

— Трансгрессируем?

Минерва отрицательно покачала головой.

— Не могу… Магия… Она ушла.

— А если я?…

— Не удержишь.

— Тогда…

— «Обливейт». На него. — Минерва мотнула головой в сторону врача. — Невербально.

Гермиона кивнула и повернулась к магглу.

— Подпишите вот это, — Гермиона взяла со стола пропуск и протянула магглу, — и мы пойдем. — Она в упор посмотрела на него.

Маггл дернулся и недоуменно уставился на Гермиону:

— Кто вы?

— Вы хотели подписать вот это, — Гермиона показала на пропуск.

— Я? Зачем?

— Так надо.

— Да? Ну, хорошо. — Он взял ручку, пропуск и задумался.— Простите, а как?

— Ммм… Вот так. — Гермиона взяла со стола какую-то бумагу с подписью Уоттса и протянула её ему.

Он старательно скопировал подпись.

— Теперь печать. Вот эту — скомандовала юная волшебница.

Доктор послушно поставил печать и протянул ей пропуск.

— Спасибо, — Гермиона мило улыбнулась и повернулась к медсестре.

— Нам надо идти… — Гермиона показала на часы. — Автобус.

— Да, но доктор Уоттс?..

— Он не против. — Гермиона и МакГонагалл переглянулись, — Вот, — Гермиона показала медсестре подписанный пропуск.

Медсестра посмотрела на доктора. Тот с глупой улыбкой разглядывал стол, не обращая на них никакого внимания.

— Странный он какой-то сегодня, — шепнула медсестра. Он, конечно, тяжелый человек, но чтоб такие резкие смены настроения…Ну да ладно, пойдемте.

Они вышли в коридор. МакГонагалл на секунду задержалась в дверях, бросив полный сострадания взгляд на маггла, увлеченно разбиравшего шариковую ручку.

— Он сам виноват, — тихо сказала Гермиона. — Пойдемте.

Минерва тяжело вздохнула и захлопнула дверь.

* * *

Миновав обшарпанный серый коридор, они оказались в холле клиники. Снова, откуда ни возьмись, появился охранник.

— Куда? — прорычал он.

— Миссис МакГонагалл выписали. Они с внучкой уезжают.

— Пропуск.

Гермиона, удивившись, что этот «джентльмен» знает еще одно слово, кроме пресловутого «куда», протянула ему пропуск.

Примерно через три минуты, прочитав несколько раз и сверив печать и подпись, он вернул его.

— Идите.

«Сумасшедший дом какой-то», — подумала Гермиона и усмехнулась. Судя по лицу МакГонагалл, та подумала примерно о том же.

— Ой, а как же вы пойдете? Там же холодно! — спохватилась медсестра.

Действительно, на МакГонагалл были только ночная сорочка, халат и тапочки — одежда, явно не подходящая для холодной зимней ночи.

— Погодите, я сейчас. — Медсестра скрылась в коридоре, по которому они шли.

Спустя минуту, она вернулась, держа в руках пальто и ботинки.

— Вот, возьмите.

— Что вы, не нужно… — МакГонагалл попыталась отказаться.

— Не спорьте! Одевайтесь и идите, а то на автобус опоздаете. Или доктору Уоттсу снова что-нибудь в голову взбредет…

— Спасибо, — только и смогла сказать Минерва и принялась одеваться. Она явно не ожидала от медсестры такого поступка. — «Может быть, Дамблдор не так уж и ошибался, в своем отношении к магглам. Они, ведь такие же люди; среди них есть хорошие, есть плохие — все как у нас, только вот колдовать они не умеют».

— Спасибо вам, — искренне поблагодарила медсестру Гермиона.

— Не за что.

Медсестра довела их до ворот, открыла калитку. Минерва обернулась, посмотрела на столь ненавистное ей серое здание, улыбнулась и вышла на улицу. Гермиона вышла следом.

— Удачи вам! И берегите себя! — сказала Софи, прикрывая калитку.

— И вам удачи! — хором ответили ей Минерва и Гермиона.

Калитка захлопнулась, щелкнул замок. МакГонагалл и Гермиона переглянулись.

— У нас получилось… — не то сказала, не то спросила Гермиона.

— Кажется, да. Только теперь с Министерством будут проблемы.

— Да ну его, главное, что с вами все в порядке.

— Гермиона, я хотела…

— Даже не думайте! — перебила Гермиона, поняв, что МакГонагалл собирается её благодарить за помощь.

— Но…

— Профессор МакГонагалл, это не обсуждается! Пойдемте, а то и в правду на автобус опоздаем. Или простудимся — холодно жутко.

— Знаешь, иногда ты жутко напоминаешь мне меня.

— И не только вам, — улыбнулась Гермиона.

Когда до перехода на платформу 9 и 3⁄4 осталось каких-то пару шагов, Минерва вдруг произнесла:

— А вдруг не получится?

— Что не получится? — не поняла Гермиона.

— Что если я не смогу пройти через барьер? — пояснила Минерва. — Я ведь больше не волшебница…

— Что вы такое говорите? Вы — не волшебница. Это же смешно!

— Но ты же сама видела, я не могу сотворить даже простенького заклинания.

— Но это же не значит, что вы не сможете пройти здесь. Ведь дети проходят, а многие не могут сотворить даже «Люмоса». Главное — это магия, которая у вас внутри. Вы сами мне когда-то это говорили. Помните?

— Помню. Но что, если у меня внутри теперь нет магии?

— Глупости! Помните, когда на самом первом занятии мои спички никак не хотели превращаться в иголки? Помните, что Вы мне тогда сказали? «Соберитесь и у вас все получится!»

— У тебя уникальная память, — улыбнулась Минерва. И глубоко вздохнув, подошла к стене, разделявшей платформы 9 и 9 3⁄4 .

Уже в следующую секунду она стояла на платформе 9 3⁄4.

Когда они уже сели в купе, Минерва сказала:

— Стало быть, моя магия ушла не совсем.

— Ну, конечно, не совсем! Мы найдем способ ее вернуть, и профессор Дамблдор нам поможет, я уверена, он знает, что делать.

При имени Дамблдора Минерва вздрогнула:

— А… да, портрет… — она судорожно вздохнула.

Вид из окна вдруг вызвал живейший интерес Гермионы.

* * *

Минерва стояла перед дверью кабинета директора и никак не могла решиться войти. От мысли о том, что войдя туда, она увидит Альбуса, почти живого, и сможет с ним поговорить, её сердце так сладко замирало… И оно, это же самое сердце, мгновенно полетело куда-то вниз, стоило ей вспомнить, что Альбуса она увидит именно что «почти живого». Болезненные воспоминания о его смерти, которые она все это время так старательно отгоняла, снова нахлынули на нее. Она вспомнила их последний разговор. Тогда она умоляла его не идти за крестражем… Он пообещал, что не пойдет туда один… Святые небеса, если бы она тогда поняла…

Минерва вдруг осознала, что если она сейчас же не войдет в эту дверь, то нахлынувшее на нее ощущение безысходности ее просто раздавит. Собравшись с духом, она открыла дверь и вошла.

В кабинете все было по-прежнему. Те же столики со сверкающими приборами, тот же стол, то же кресло, и запах, тот же самый запах, что был здесь при Дамблдоре, — запах кондитерской…

Она сделала несколько шагов в сторону стола, и вдруг услышала такой знакомый, такой родной голос:

— Минерва!

Голос шел откуда-то слева. Минерва обернулась и увидела, как на секунду ей показалось, живого Дамблдора. Она знала, что голос идет с портрета, но сердце все равно екнуло.

— Минерва, — уже спокойней произнес Дамблдор. Он пристально смотрел на нее. Невыносимо-голубые глаза сверкали, и как обычно, этот взгляд вызвал у Минервы бурю эмоций. Бурю, которую она так привыкла сдерживать, чтобы, упаси Мерлин, ни жестом, ни взглядом, ни словом не выдать себя. Но то, что творилось у нее в душе сейчас, сдержать она не могла, да и не хотела. Она медленно подошла к портрету, порывисто подняла руку и коснулась нарисованной руки Дамблдора.

— Ты ведь ничего не чувствуешь, да? — она подняла на него глаза, блестящие от слез.

— Если ты о холоде, то да, ничего, — Дамблдор принял свой обычный безмятежный вид.

— Холоде? — переспросила Минерва.

— Угу… Твои руки, они всегда холодные. Я помню. Я так любил их согревать…

— Знаешь, у меня не только руки холодные! — взорвалась вдруг Минерва.— И… я сорок лет мечтала о том, чтобы ты меня согрел! Каждую ночь я мечтала об этом. А ты звал меня к себе, чтобы попить чаю с лимонными дольками и погреть мои руки. Почти сорок лет ты грел мои руки и не замечал, как замерзает моя душа! — Минерва сейчас плохо понимала, что она делает. Она просто больше не могла держать в себе то, о чем так упорно молчала сорок лет. Слова сами срывались с губ, и она не успевала их контролировать.

— Минни…

— Не перебивай меня! Альбус, просто скажи, почему. Просто объясни мне. Я никогда не задавала лишних вопросов, просто верила тебе и все. Никогда тебя не понимала, но ни о чем не спрашивала. Я имею право получить ответ на свой единственный вопрос — почему ты столько лет играл со мной: не подпускал к себе, но и отпустить не хотел? Почему?!

— Я никогда не играл с тобой! — возмутился Дамблдор.

— Не играл? — хмыкнула Минерва, — Тебе не нравится это слово? Все эти годы ты вел себя со мной так… что мне иногда даже казалось, что ты любишь меня. И тебя вполне устаивало это мое заблуждение. Ты так развлекался. Знал, что я люблю тебя, и дергал-дергал-дергал за эту ниточку! — ее голос сорвался до хрипа. Сегодня она совершенно не владела собой.

— Я действительно любил тебя, — очень тихо сказал Дамблдор.

— Альбус, прошу тебя, вот этого только не надо! Если бы ты любил меня, ты бы просто был со мной!

— Я не мог.

— Почему же? — язвительно поинтересовалась Минерва. — Насколько я знаю, ты никогда не был связан узами брака.

— Я не мог подвергать тебя такой опасности, вот почему! Рядом со мной всегда было очень опасно. Гриндевальд, Волдеморт, политические игры Министерства…

— Какая чушь! Я все равно всегда была рядом.

— Ты не понимаешь, Минни, — устало вздохнул Дамблдор. — Коллега, соратница, близкий друг — это одно, а вот любимая женщина, жена — совсем другое. Это тот рычаг, надавив на который…

— Так вот чего ты боялся… Что на тебя надавят.

— Я боялся, что на меня надавят посредством тебя. Что ты окажешься в опасности. Я не мог рисковать тобой.

— Ты не мог рисковать мной, чтобы сделать меня счастливой, но, чтобы спасти мир — пожалуйста! Или ты сейчас скажешь, что то заклинание было безопасным?

— Я не буду этого говорить. То заклинание было не просто опасным, оно было смертельным для обеих сторон — как для цели, так и для самого творящего.

— Я тебя не понимаю…

— Это древняя магия, сродни той, что создает крестражи. Она всегда требует платы. За крестраж волшебник платит душой, за это заклинание — жизнью. Сотворивший это заклинание умирает. Это закон.

— Подожди, но я ведь жива. Лишена магии, но жива.

— Я бы сам сотворил это заклинание, — продолжил Дамблдор, будто бы и не слышав ее слов. — Но у него есть еще одна удивительная особенность — если враг знает о нем и предполагает, что вы его можете использовать, оно не подействует. Волдеморт знал, и тем самым был закрыт от меня. Тебя же он никогда не брал в расчет и даже не догадывался о твоей истинной силе. Я понял, что убить его должна ты. Но я не мог позволить умереть тебе! И я нашел выход.

— Какой? — почти беззвучно спросила Минерва.

— Я дал тебе защиту, вроде той, что дала Гарри его мать.

— То есть ты отдал свою жизнь за меня?!

— Ну, это было не единственной моей целью. Моя смерть была практически необходимым условием для осуществления моих планов. Во-первых, Волдеморт терял бдительность, во-вторых, Северус получал полное его доверие, ну и главное, ты получала защиту. Если бы я еще предусмотрел этот побочный эффект с потерей магии… Минерва, почему ты плачешь? Не переживай, магия вернется. У тебя крайняя степень магического истощения, но она вернется. Просто должно пройти время. Минни, что с тобой?!

Минерва почти что упала на диван, сотрясаемая рыданиями. Дамблдор пару раз видел, как она плачет, но те разы не шли ни в какое сравнение с этим. Сейчас у нее начиналась самая настоящая истерика — она сидела, обхватив себя руками, и судорожно всхлипывала, из глаз градом катились слезы.

— Минни, милая моя, ну чего ты? Минни?.. Успокойся, пожалуйста. Что ж ты мне сердце рвешь?.. Да перестань ты плакать в конце концов! — вдруг гаркнул Дамблдор.

Это, кажется, возымело должный эффект — Минерва испуганно воззрилась на него, рыдания вроде бы прекратились.

— Вот так-то лучше, — мягко сказал Дамблдор. — Ну что ж ты ревешь, как маленькая, все же ведь уже хорошо.

В ту же секунду Дамблдор пожалел, что сказал это.

— Все хорошо? Хорошо?! Что хорошего, Альбус?! Хорошо, что из-за твоей осторожности мы потеряли… целую жизнь? Что ты ушел, и я теперь совсем одна, это хорошо? Что ты отдал свою жизнь за мою, в которой теперь нет ни капли смысла, может быть, это хорошо?

— Не говори так. Смысл есть. Ты нужна Хогвартсу.

— О, Альбус… — она скрыла лицо в ладонях и снова заплакала.

Несколько минут в кабинете стояла звенящая тишина, изредка нарушаемая короткими всхлипами Минервы. Наконец, Дамблдор не выдержал.

— Минерва, умоляю тебя, перестань. Ты просто разрываешь мне сердце. Ты не представляешь, каково это — смотреть как ты, такая беззащитная и несчастная, сидишь тут, в каких-то двух шагах от меня, и плачешь, и не иметь возможности обнять тебя, утешить… Если ты сейчас же не перестанешь, мне кажется, я умру во второй раз.

Минерва судорожно всхлипнула, вытерла слезы и подняла глаза на Дамблдора.

— Я больше не буду. Правда,— она встала и подошла к портрету, погладила Дамблдора по щеке, — Альбус, а каково там?

— Ой, Минни, отлично! Чудеснейшее общество, приятнейшие разговоры, не поверишь, здесь даже лимонные дольки есть! — Дамблдор хохотнул и достал из кармана целую горсть конфет, потом развернул одну, забросил в рот и блаженно зажмурился. — Прости, тебя угостить не могу. Но во-он в том шкафчике у тебя за спиной ты можешь найти свое любимое имбирное печенье.

— Альбус, ты не исправим, — улыбнулась Минерва.

— Угу, — кивнул Дамблдор, разворачивая вторую конфету.

— Альбус, значит, там мы встретимся?

— Да. Но, — Дамблдор стал очень серьезным, — только, когда придет время. Ты меня поняла?

— Не волнуйся, с Астрономической башни я прыгать не собираюсь.

— Нет, так не пойдет. Пообещай мне, что ты никак не будешь приближать нашу встречу.

— Не любишь расплывчатых формулировок, которыми сам так часто пользовался?

— Минерва!

— Хорошо-хорошо, обещаю, что ничего с собой не сделаю. Но ты тоже не расслабляйся. Если я узнаю, что ты слишком много беседуешь с Полной Дамой… — Минерва хитро сощурилась.

— Да ты, оказывается, ревнивица! — притворно удивился Дамблдор.

— Вовсе нет. Но имей в виду.

Дамблдор улыбнулся:

— Я буду ждать тебя.

— И дождешься, — заверила Минерва. — Я приду к тебе, Альбус Дамблдор, и ты уже никуда от меня не денешься.

— Не очень-то и хотелось, — в шутку обиделся Дамблдор.

Гермиона никак не могла отделаться от ощущения, что это сон. В ее голове не укладывалось, что Минервы МакГонагалл больше нет. Еще вчера они сидели у нее в кабинете и пили чай с имбирным печеньем, а сегодня ее уже нет. Невообразимо. И так больно. За те годы, что Гермиона преподавала в Хогвартсе, они еще больше сблизились. Минерва даже стала крестной их с Роном дочки… А теперь ее нет и больше никогда не будет.

Гермиона почти не помнила похорон. Единственное, что она точно знала — Минерву похоронили в Хогвартсе, рядом с Дамблдором, остальное — как в тумане.

— Гермиона, — окликнул ее Гарри, — ничего, горгулья не открывает дверь. Может пароль не тот?

Гермиона только сейчас поняла, что она не одна в коридоре. С ней Гарри и Рон(они приехали утром, как только узнали). Рон поддерживает ее под руку, а Гарри пытается открыть кабинет директора, но у него не выходит.

— Гермиона, ты меня слышишь? Дверь не открывается. Пароль…

— Пароль правильный, — устало проговорила Гермиона.

— Ну, я не знаю, попробуй сама…

Гермиона подошла к горгулье и произнесла пароль:

— Лимонные дольки.

Горгулья послушно сдвинулась с места, пропуская Гермиону на лестницу.

— Я не понимаю, значит, она что, только нас с Гарри не пускает? — удивился Рон. — И пароль странный. Она ж ненавидела эти лимонные дольки.

— Он их любил, — машинально ответила Гермиона, ступая на лестницу. За ее спиной горгулья вернулась на свое место. Раздался возмущенный возглас Рона, очевидно пытавшегося последовать за женой.

Гермиона поднялась по лестнице, толкнула дверь и оказалась в кабинете. И сразу же заметила, что что-то в нем не так. Спустя мгновение она поняла, что именно — на стене, где висел портрет Дамблдора, его больше не было. Там висела какая-то другая картина, побольше, на которой были изображены мужчина и женщина, отпрянувшие друг от друга, как только Гермиона взглянула в их сторону. У Гермионы возникло странное ощущение. Красивая рыжеволосая женщина в бирюзовой мантии, слегка раскрасневшаяся и растрепанная, и высокий мужчина средних лет с ярко-голубыми глазами и кривым носом, явно кого-то ей напоминали.

— Это вы?! — взгляд Гермионы выражал крайнее удивление.

— Мы, мы, — усмехнулся Дамблдор, приобнимая Минерву за плечи.

— Но как? Почему… вы такие?

— Ты имеешь в виду, «молодые»? — уточнил Дамблдор.

Гермиона кивнула.

— Я всегда говорил, что картины лучше фотографий. Всегда можно убавить возраст. Главное, договориться с художником… — глаза Дамблдора лукаво сверкнули.

— Я сама ничего не понимаю, — сообщила Минерва. — Я умерла, а потом оказалась здесь такая же, как почти семьдесят лет назад. Почему — ума не приложу. Он, конечно, знает, — она пристально посмотрела на Дамблдора, — но как всегда ничего не расскажет.

— Значит, вы теперь вместе?

Дамблдор и МакГонагалл почти одновременно кивнули.

— И вам там хорошо?

— Более чем, — улыбнулся Дамблдор и чмокнул Минерву в щеку.

Гермиона засмеялась. Ей вдруг стало так легко. Боль, которой был заполнен весь сегодняшний день, испарилась.

— Вы себе даже не представляете, как я за вас счастлива! Я… мне надо срочно рассказать об этом Гарри и Рону. — Гермиона резко развернулась и вылетела из кабинета.

Спустя мгновение, она вернулась:

— Я приду завтра, — и снова вылетела из кабинета.

— И не только завтра, — добавила Минерва, но Гермиона ее не услышала.

— М-да, теперь она будет проводить в этом кабинете очень много времени, — заметил Дамблдор. — Только она, кажется, этого еще не поняла.

— Она поймет, очень скоро, когда дверь вновь не откроется никому, кроме нее, она все поймет. Знаешь, а она ведь будет самой молодой директрисой Хогвартса в истории… — задумчиво проговорила Минерва.

— Угу, самой молодой, — кивнул Дамблдор. — Но не самой красивой, — в его глазах плясали лукавые искорки. — Потому что самая красивая директриса Хогвартса, — продолжил он, обнимая Минерву за талию и притягивая к себе, — сейчас передо мной. Я собирался наговорить ей кучу комплиментов, но они все вылетели у меня из головы. А придумать новые я сейчас не способен, потому что я просто не могу думать, когда она так близко. И, чтобы она не приняла меня за косноязычного идиота, мне надо как-то ее отвлечь. И, кажется, я знаю как, — последние слова он договаривал уже почти касаясь ее губ своими губами.