Los Fallen Angeles (гет)

Нора

Городская больница с её начищенными, до тошноты белыми тумбами, уродскими стенами, с напыщенно-героическими, а порой и омерзительными стендами, с яркими картинами различных заболеваний и не менее приятной информацией о них, с каменнолицыми медсестрами и фальшиво лыбящимися врачами стала моим персональным адом.

Прошло три дня с момента как я очнулась в этом пренеприятном месте, но все лучше, чем в плену у кучки отморозков. Все это время отчаянно пытаюсь вспомнить хоть что-то после того как отключилась, упав с лестницы. Все как в тумане. Смутно странные ощущения полета, а после боли. И так по кругу — полет, лёгкость — боль — пропасть.

Леон навещал меня единожды, когда я уже пришла в сознание и была в состоянии переварить его слова. Все, что я должна была усвоить из нашего диалога, а точнее его монолога, это то, что они нас спасли и нам стоит об этом забыть. Ничего о их таинственной группировке, ни слова о паршивом братце, ублюдке Шакале или Картере. Ничего, лишь указ держать язык за зубами и пачка банкнот для мотивации.

А, кстати, о паршивом братце. Он так и не объявился. Лишь утром следующего дня на тумбе обнаружились кофе и пирожные с того самого ресторанчика и короткое сообщение «Прости и прощай». Тоже чувствуете эту высоко-драматическую поэтичность? А дешёвую страдальческую музыку на фоне? Но перед глазами лишь ухмыляющаяся рожа, театрально разыгрывающая сожалеющее выражение. Даже зайти не додумался, мудак. Вот так коротко, но зато точно.

Начинаю истерить. Только четвертые сутки ведь пошли, что же будет через неделю? Страшно подумать. Паническое состояние, не знаю, как и описать. Все тело ломает и стали трястись руки. Руки с подозрительными темными пятнами на венах. Списали за синяки во время падения и неправильно поставленную систему. У меня же были предположения похуже и с каждым днем они все усиливались.

Жутко ломало. Саднило буквально все тело, не только в местах гематом, сломанных ребер и поврежденной руки — везде, рвало изнутри. Успокоительное и обезболивающие уколы мало чем помогали. Невозможно было спать. Только закрою глаза — сразу все произошедшее мельтешит в голове, зловеще приукрашенное сознанием.

Только одно было хорошо. С Айлин все было нормально. Эта новость принесла невероятное облегчение по пробуждению. Каждый день она была моим гостем, разбавляя своей улыбкой тлен, окруживший со всех сторон.

— Снова ты все губы поискусала, — её голубые глаза беспокойно рассматривали моё лицо, и я знала, что темные круги и бледная кожа не ускользнули от них.

— Как там с документами? — пару дней назад я попросила ее отдать за меня анкету для поступления в колледж.

— Все хорошо, вступительные экзамены через неделю, думаю, к тому моменту тебя уже выпишут.

— Надеюсь. Этот запах нафталина и прокисшего кефира будет преследовать меня вечность, — фыркнула, неосознанно дотронувшись до перебинтованной руки. Повезло, что лишь трещина, а не перелом. Повезло, что не правая. Да я везунчик, в мизерном масштабе, но все же.

Парни с черными банданами, от чего-то повязанными на шее, словно арафатки и эмблемой тигра, один в кепке, другой с натянутым до глаз капюшоном. Оба не отлипают от моей палаты, сменяя друг друга. Если первый шастает на улице, второй у двери. Подозрительно схожие с тем проворным блондином.

Врачи делают вид, что их не существует. Я заметила почти сразу, да и как-то прятаться они и не пытались. Не подходили близко, перешёптывались между собой и менялись ролями. Моя личная охрана, должно быть посланная Леоном. Вот только зачем? И почему нельзя было банально предупредить. А как выяснилось позже, от них еще и никакого толку.

Шли шестые сутки и меня конкретно пробило. Свернувшись на ледяной кровати и прижав колени к груди, сжимала простынь до боли, впивая в ладонь ногти. Потому что чертовы таблетки уже не помогали. Ни слабые обезболивающие, ни сильные, стащенные незаметно у рассеянной молодой медсестры, ведь столь сильное запрещено. Но даже оно уже не могло унять этот скрежет по органам.

Ни еда, ни вода не лезли в глотку, а если и удавалось запихнуть их в себя насильно, тут же рвались обратно. Кровь алела на покусанных и разодранных губах, и тонкой струйкой капля проходила по подбородку. Уже нечего кусать, вся кожа на них содрана. Нервозно слизываю еще одну каплю. Не то. Нужно что-то другое, то, что поможет избавиться от разрывающей агонии. Голова трещит и вены словно чешутся изнутри. Кажется, не выдержу и разделаю их ножом, заботливо принесенным подругой для чистки яблок.

Не знаю, как он пробрался сюда, видимо охрана моя ни к черту, и сколько уже сверлит своими хищными глазенками. Ухмыляется, победно возвышаясь, смотрит сверху вниз как я дрожу, кусая пальцы на руках. Упивается моей беспомощностью. Плевать. Задаю лишь один вопрос:

— Что ты со мной сделал, ублюдок? — тихо и хрипло, даже сипло. Его смех отвратительный. Словно шипение змеи терзает уши и голова еще больше гудит. Утробно рычу.

— Одному было скучно, — лениво бросает пакет с белыми крупицами совсем рядом на подушку. — Надеюсь, мне не нужно объяснять, что нужно делать.

— Убери, — жмурюсь, утыкаясь лбом в подушку. Худшие догадки подтвердились — наркотики.

— Это твое наказание. То, что сделала ты, я никому не прощаю.

— Выживает сильнейший, — руки чешутся схватиться за так и не исчезнувший с глаз пакет, потому что сознание знает — там спасение, а боль убийственна. Сжимаю кулаки.

— Вот и выживай. А когда закончится, звони, — унизительный шакалиный смешок и хлопок двери.

Осталась одна с гребанным порошком и внутренней борьбой за и против. Боль мучительна, а избавление, пусть и временное, совсем рядом, только протяни дрожащую руку. Соблазн был слишком велик. Не сдержалась. Провал.

* * *

Никогда не думала, что можно хотеть втыкать иглу под кожу и смотреть как она отчетливо выпирает, до тошноты омерзительно, а в вены проникает яд, разносящий по крови, слишком опасный кайф. В последнее время думаю об этом слишком часто, подолгу застывая и сверля пустым взглядом чистую, давно зажившую кожу на руке. Снова зависла, прямо во время сдачи экзамена.

Поняла, что совсем не помню, что написала в бланке, только на лестнице, выйдя из здания колледжа. Свежий воздух обжог легкие. Натянула арафатку на нос, но, естественно, не помогло. Вокруг проносятся множество голосов проходящих мимо подростков. Раздражает.

Меня в последнее время много чего раздражает, даже бесит. Не закрытая до конца дверь, развязавшиеся шнурки, чужой смех. А хуже всего, что это распространяется и на Айлин, что просто до жути злит со своими расспросами. «А где ты была всю ночь?», «Откуда эти синяки?» или вот, моё любимое — «Что с тобой?».

«Ничего, все нормально». Почти.

Синяков было не так уж много. Нарываться на драку, специально провоцировать подвыпивших парней у клуба — лишь способ отвлечься. Но это не помогает. Как и еда, музыка, рисование, прогулки, спорт, работа, книги, даже сигареты и алкоголь. Как я их ненавижу. Как ненавижу Шакала.

Тело снова начинает ломать, тошнит до ужаса, до скручивающего в узел желудка. Сворачиваю в знакомый переулок и скоро оказываюсь в прокуренной лачуге, именуемой квартирой, но только лишь её хозяином. Костлявый хмырь как обычно развалился на диване, перебирая купюры и время от времени смахивая пепел с дешевой сигареты. Даже не смотря на то, что сам он не принимает ничего кроме алкоголя, сигарет и легкой травки, его кожа желтая, плотно обтягивающая кости, выставляя на показ болезненную худобу.

Он что-то говорит мне, но я не слушаю, его шепелявый голос, еще один раздражитель в нервозной копилке. Молча протягиваю смятую купюру, последнюю из тех, что мне оставил Леон. Взамен в ладонь ложится заветный маленький свёрток бумаги.

— И все?

— Нужно было приходить раньше.

Обвожу взглядом валяющиеся в самых разных позах тела, с отрешенными лицами, где-то с закатывающимися глазами, а где-то без единой шмотки и с размазанной по лицу косметикой. В углу двое парней собираются устроить груповушку с ненормально смеющейся девушкой. Не думаю, что когда она отойдет, ей все еще будет так весело. Поэтому-то я никогда и не остаюсь здесь. Всегда ухожу на заброшенную стройку. Чтобы по «пробуждению» не застать пренеприятных сюрпризов, вроде навалившейся чужой тушки, а то и нескольких бомжей, ведь каким-то чудом оказался на свалке.

Презрительно фыркаю, подавляя рвотный рефлекс, ибо картина эта той еще степени омерзительности. Быстро покидаю тошнотворное жилище и уже сворачиваю за угол дома, как до ушей доносится грохот, а после нечеловеческий крик знакомого шепелявого голоса.

Прячусь за углом и наблюдаю, как из подъезда вытаскивают орущего недодилера и свору угашенных в ничто людей и затаскивают в полицейские машины. А ведь я только что вышла оттуда…

Натягиваю капюшон до самых глаз и спешно убегаю прочь.

* * *

Его номер был забит у меня в телефоне. Это я обнаружила еще в первые дни в больнице. Издевательское «Любимый» с идиотским смайликом, замененное мной на «шакалиный ублюдок».

Я была уверена, что ни за что и никогда не позвоню ему, ничто, даже самая сильная ломка не заставит меня обратиться к этой мрази, что превратила мою жизнь в серый ад. Но почему-то номер не удалила. Возможно, уже тогда я знала, насколько жалкой стану. Этим я сразу признала свое поражение, пусть и осознала это только смотря на жутко раздражающую ухмылку победителя.

— Заходи, — отступает, открывая проход в черный ход какого-то клуба.

— Нет, решим здесь, — протягиваю руку с банкнотой в надежде получить желаемое, но, конечно же, все не может быть так просто.

— Мне не нужны твои деньги, — хватает за руку и насильно втаскивает в помещение.

— А чего тебе тогда надо?! — дёргаюсь, но вырвать руку не получается. Словно я стала слабее.

— Пошли, оторвёмся.

Пальцы крепко сжали и так ноющее запястье и он потянул меня вглубь темноты. Я и не вырывалась, прошло уже два дня как арестовали Джонни, единственного поставщика, на которого я смогла выйти. Вернее, он сам меня нашёл за барной стойкой одного никудышного клуба, где коктейли непременно разбавляли, начиняли льдом по типу: чем больше — тем лучше, искусственная кожа кресел была протертой, расцарапанной и прожжённой сигаретами, а под столами как в школе налеплены жвачки и прочая дрянь.

Послышалась приглушенная музыка, и как только мы прошли через какую-то тёмную занавеску, она резко ударила по ушам, отдаваясь в ноющей голове. Я зашипела и зажмурилась от просочившегося из-за прикрываемой меня спины раздражающего розового света. Здесь было огромное количество людей, больше всего на танцполе. Ничего толком осмотреть я не успела — Шакал быстро прошёл к лестнице. От громких басов и криков, яркого неонового света и слишком быстрой ходьбы все в глазах поплыло и закружилась голова. Пришлось схватиться за плечо Шакала, на что тот довольно хмыкнул и ухмыльнулся. Думаю, это выражение лица его сегодня не покинет.

Мы спустились вниз, где все разительно отличалось. Такое же большое помещение было заставлено диванами из кожи, в натуральности которой сложно усомниться, и столами для игр и бильярда. Их было много, но все находились в стороне от зоны с обычными столиками и барной стойки, своеобразное место для отдыха. Туда-то и потащил меня Шакал.

Пихнул меня на диван и уселся рядом, подзывая молоденькую официантку. Музыка была тише, совсем не напрягающей и клубной, даже расслабляющей, а приглушенный свет как бальзам для раздраженных неоном глаз.

Я сняла капюшон, поправив растрёпанные волосы, и осмотрела остальных сидящих за столом. Трое парней, далеко не трезвых и болтающих о чем-то с Шакалом и еще один, зажимающийся в кресле напротив, с слишком ярко разодетой и накрашенной девушкой. Вопроса о ее профессии и причине нахождения в этой компании не возникло. Никто из них не обращал на меня внимания и даже не посмотрел, когда мы только вошли, словно меня здесь и не существовало. Мне это нравилось и, откинувшись на спинку дивана, я прикрыла глаза и просто вслушивалась в музыку, пропуская голоса вокруг и пытаясь отвлечься от ломки.

В нос ударил давящий запах — кто-то закурил.

— Эй, рыжая, ты что оглохла?!

Дежавю? Разлепив потяжелевшие и зудящие веки, уперлась злым взглядом в Шакала, скидывая с плеча руку с татуировкой от плеча до кисти в виде каких-то линий. Тогда в больнице ее еще не было. Задержала взгляд на руке, так и не разобрав рисунок при плохом освещении. Скорее даже и не пытаясь, больше зависнув на выпирающих венах. Передёрнулась от мысли, как он вводит иглу и те вздуваются еще сильнее.

— На, — сунул он мне стакан с текилой.

— Не буду.

— Я и не спрашивал, — поднес напиток к самым губам и когда я уже хотела вылить его ему на голову, помахал заветным свертком в другой руке, быстро сунув его обратно в карман.

Забрала и попыталась осушить все разом, но подавилась, чуть не выплюнув все.

— Эй, полегче, ночь только начинается, — после этой фразы надежда получить свое и уйти по-быстрому окончательно испарилась.

* * *

В отличии от Айлин, алкоголь не был для меня проблемой, ведь я практически не пьянею. Вернее, это происходит медленно, но вот отходить так же тяжко. То, что споить меня не получится, Шакал просек сразу после того, как заказал уже четвертый опустошённый мной стакан с жгучим напитком.

— Давай на спор, кто быстрее? — предложил он.

— Ты проиграешь.

И он действительно проиграл. Первые два раза, за что отстегнул мне какую-то легкую травку. А после я танцевала на столе под сливающиеся в один сплошной гул, где могла различить лишь голос Шакала, точнее его смех и свист. Желание победителя — закон. А мне было уже все равно, даже весело, ведь ломота и скручивающая все тело боль отступили, а алкоголь сделал свое дело.

По запросу Шакала музыку сменили на типичную клубную, что уже не трепала нервы, а лишь призывала к танцам. На это серьезные и всем своим видом показывающие свое родство с Крестным Отцом мужчины, играющие в другой части зала в покер, прожгли нас ненавистными взглядами. Один из них даже соизволил поднять свой величественный зад и направиться к нашему столику, на коем я все еще выплясывала всеми известный пупсовый танец. Вот только дойти тот не успел. Один взмах руки Шакала и сторожившие у лестницы башни-амбалы увели неугодного. Еще один его короткий жест и самодовольное «Все вон» — и игровая часть опустела. Что ж, хреновые прототипы были.

— Так это твой клуб?

— Подарок от отца на восемнадцатилетие.

Парочка любвеобильных, своим облизыванием напомнившая мне Райана и его девчонку с кошачьим глазами, чье имя я уже и не помню, решила переместиться на освободившиеся столы для бильярда. И хорошо, от их отвратительных обменов слюнями тянуло блевать. Со стороны послышались пошлые стоны и выкрики, благо заглушаемые музыкой.

Шакал продолжил пить наперегонки уже с парнями. Вскоре один, совсем перебрав, шатаясь забрался ко мне на стол, чуть не опрокинув его в процессе, и пристроился ко мне сзади, что-то неразборчиво бормоча заплетающимся языком. Сначала я даже и не сопротивлялась, позволив рукам обвить талию и забраться под кофту. Но в нос ударил ужасный запах перегара, смешанного с каким-то жутко пахучим одеколоном, а влажные губы коснулись шеи, вызывая противные мурашки, и одним резким движением я оттолкнула совсем молодого, на вид даже младше меня, паренька обратно на кресло, презрительно фыркнув и послав его куда подальше. Шакал довольно ухмыльнулся, развалившись на диване, а я швырнула в него оставившую на себе одеколон наглеца толстовку, оставшись в одном топе.

Задыхаясь и чувствуя, как энергия внутри словно утекает и требуется подзарядка, спрыгнула, запнувшись и завалившись прямиком на Шакала. Тот уж точно не был против, перехватив за талию, чтобы я окончательно не скатилась на пол и что-то смотря в телефоне. Так, поправка — в моём телефоне, нагло вытащенном из кармана толстовки.

— Отдай… сюда, — не в состоянии сказать что-то более длинноу и уж тем более съязвить, промямлила я, и, усевшись на его коленях, потянулась за телефоном, но прошлась рукой по воздуху. Перед глазами все плыло.

Как по закону подлости именно в этот момент он зазвонил.

— Так… кто это тут у нас? Айлин. Кто это? — он поднял руку еще выше, не давая выхватить разрывающийся телефон.

Айлин… Наверное, она жутко волнуется. Сейчас, похоже, уже ночь… Или утро? Не знаю даже, сколько времени прошло.

— Дай сюда! — грубо рявкнула, вдарив по руке, на что Шакал только хмыкнул, не шелохнувшись.

— Эй, Фил, лови, — телефон был переброшен одному из парней.

Выругавшись, я дернулась в его сторону, но татуированные руки с легкостью удержали на коленях. Повернувшись обратно, поймала покусанные губы и дрожащие пальцы на затылке, скрывшиеся в волосах. И… не отстранилась. Даже не пыталась протестовать. Обвила такими же подрагивающими руками широкую шею, с отчетливо выступающими венами и ответила. Все было практически так же, как и тогда в подвале. Грубо, развратно и с толикой омерзительности. Слишком развязно и грязно и ни с каким намеком на нежность. Хотя, все в этом месте было пропитано этим. Должно быть мерзко, но затуманенному разуму плевать. Ему хочется еще и еще, ведь каждое прикосновение приносит кайф. Все чувствуется лучше, чем есть на самом деле.

Кажется, я никогда еще не видела такого взгляда, как у Шакала в тот момент. Расширенные зрачки с почти невидимой голубой радужкой вокруг смотрели словно в пустоту. С отречением, как у куклы, но при этом он весело ухмылялся и щурился. Сотни мурашек прошлись по телу и стало жутко.

Он подозвал официантку, заказывая еще какую-то выпивку. Когда она с разносом подошла к столу, я не слабо удивилась огромному розовому зайцу, но, встряхнув головой, отогнала странную галлюцинацию, за которой скрывалась просто полуголая девушка в развратном костюме кролика, с нелепыми розовыми ушами и хвостом на заднице. Интересно, в каком месте это считается сексуальным?

Вон, Шакал на нее и не смотрит, находя привлекательным лишь кучу алкоголя на подносе. Кстати, у меня сложилось смутную предположение, что он заказал все разновидности выпивки, что только могло предложить меню. Не пуская с колен, он подавал мне их один за другим, в перерывах целуя и водя руками по спине.

И неудивительно, что через какое-то время меня стошнило. Такое резкое падение. Хотя казалось бы куда падать, если и так достиг практически дна. Но нет, вот ты куришь травку и танцуешь на столе, а вот уже обнимаешься с унитазом с жуткой головной болью и ломотой в теле, а из дверного проёма за тобой наблюдает пара насмешливых шакалиных глаз. Мерзко от самой себя и осознания всего, что было.

Наконец-то раздобрившийся или просто наигравшийся Шакал достает то, зачем я и пришла. Кокаин рассыпается по столешнице между раковинами и мы оба затягиваемся в отвратительный с виду процесс, но помогающий забыть о ненависти к самой себе. Те, кто думают, что это так же «круто», как показывают в фильмах, где герои красиво укуриваются, делая дорожку стодолларовыми купюрами — окститесь, это полный бред. На деле от увиденного нормального человека стошнит. Хотя про купюры — правда, но только из-за чрезмерного пафоса Шакала, кажущегося по правде просто глупым ребячеством.

Шакал отключился полчаса спустя и, оставив его на диване, я, пошатываясь, вышла, если не выползла, из клуба, все через тот же черный ход. Рассветало, но свет меж двух зданий почти не проникал, так что здесь по-прежнему было темно. Припала к стене из-за закружившейся головы.

Не то чтобы меня не напрягал идущий за мной к выходу парень, тот мелкий, что приставал на столе. Я его просто не замечала, находясь на границе реальности, в состоянии среднем между «все плохо» и «сейчас сдохну». Но его наглые руки и противный запах было сложно не заметить.

Разлепив веки, увидела совсем ненормальный взгляд. Почти тот же, что был у Шакала, только тут все еще хуже. Парнишка накидался в самое не хочу и вряд ли вообще что-либо соображал. Но это не мешало ему приблизиться и практически поцеловать.

— Отвали! — грубо отпихнула, схватившись за голову. Забарабанило в висках и весь мир снова расплылся, превращаясь в скопление пятен и звук машин.

Парень оказался настырным и, пошатнувшись, снова набросился, вжимая в стену. И это окончательно разозлило. Волна гнева нахлынула ожидаемо. Все скопившееся за несколько паршивых недель, вся ненависть к самой себе и всему миру получила зеленый свет. Зло прорычав, замахнулась в челюсть, но слишком раскоординированные движения ничего не принесли — промах. Еще больше злости и срыв.

Откинула загребущие ручонки, тянувшие вниз топ, пнула коленом в живот. И, казалось бы, этого было достаточно, но нет, слишком много эмоций нуждались в выходе. А то, что боксерская груша была живым, уступающим мне даже в комплекции, обычным подростком, было в тот момент абсолютно не важно.

Без труда завалила хилого паренька на асфальт и рандомно, но со всей силы, что только есть, забила кулаками по лицу. На горящих костяшках теплилась чужая кровь. Тот так быстро не сдаётся и неожиданно для меня перевернулся, наотмашь зарядив мне по лицу локтем. Завалился сверху и вот к земле прижата уже я. Вслепую безрезультатно пинаюсь. Под руки попадается то ли какой-то кусок валявшего по всему переулку мусора, то ли камень, не понимаю, что, но что-то холодное и тяжелое. Сжимаю в ладони и с размаху бью в шею, но удар приходится по голове.

Парень с глухим ударом заваливается на асфальт и больше не шевелится. Кровь. Много крови. Чувствую, как она затекает под голову, пачкая волосы, почти схожие с ней по цвету.

Кое-как отползаю к стене и невидящим взглядом смотрю на неподвижное тело и расползающуюся все дальше кровавую лужу. Сижу так неизвестно сколько времени, еще не понимая, что произошло. Только жмусь от утреннего холода, ветром заползающего под тонкую ткань, и болезненно кашляю.