Valentine Encounter — Встреча в День святого Валентина (гет)

Волна облегчения — которую невозможно было отрицать, — накрыла Драко с головой, когда дверь библиотеки тихонько отворилась и закрылась вновь, будто по собственной воле. Он боялся, что из-за недавнего столкновения в коридоре с Панси, Гермиона решит отменить их полуночную встречу.

Девушки бывали до нелепости чувствительны, когда дело касалось других девушек, подумал Драко, очень кстати решив запамятовать о приступе ревности, случившемся не более, чем двенадцать часов назад, когда Гермиона зашла в подвал «Сладкого королевства» в мужском свитере.

Но главное, что теперь она была здесь. Гермиона скинула мантию-невидимку и застенчиво топталась в дверях; на ней была трикотажная пижама нежно-голубого цвета, украшенная маленькими звездочками и полумесяцами. Драко также заметил тонкие кружева, обрамлявшие короткие рукава и скромный V-образный вырез, и с любопытством подумал, не из-за них ли Грейнджер посчитала эту пижамку самой сексуальной в своём гардеробе.

А она была сексуальной... Просто потому, что её надела именно Грейнджер.

Он усмехнулся:

— Рад тебя видеть, — абсолютно искренне сказал он. — Я боялся, что ты не придёшь.

— Я боялась того же, — ответила Гермиона, подходя ближе к нему. Драко заметил, что её волосы всё ещё были заплетены в эту чертову косу. — Просто я не знала, как ты объяснился с Панси. Все... нормально?

— Всё хорошо, — он обнял её за плечи и поцеловал в лоб в знак приветствия. — Панси поверит во что угодно, что бы я ни рассказал.

Это была истинная правда. В случае с Грейнджер честность была основой политики поведения, поскольку та могла видеть его насквозь... В отличие от Панси.

Гермиона хотела было положить голову ему на плечо, но Драко не позволил. Вместо этого он схватил ее двумя пальцами за подбородок и слегка приподнял, заставляя посмотреть на него. Гермиона отчаянно покраснела, когда их взгляды встретились.

— Ты готова? — мягко спросил он.

— Готова, — прошептала она, а затем, нервно облизнув губы, тихо добавила: — Думаю, да.

Все ещё придерживая её за подбородок, Драко склонился к ней и мягко и нежно поцеловал.

— Ты слишком много думаешь, — прошептал он, медленно отодвигаясь. — Хотя бы этой ночью не думай — просто действуй. Хорошо?

— Хорошо, — повторила Гермиона, и Драко наконец позволил ей приникнуть к его груди с тихим прерывистым вздохом. — Я верю тебе, Драко.

Он не знал, почему при этих словах его сердце замерло.

Если рассуждать логически, он должен был сейчас ликовать, поскольку это было именно то, чего он добивался всё это время. Сегодняшняя ночь — кульминация его многонедельных стараний: сегодня она станет его во всех смыслах этого слова, он отымеет её во всех позах — так, как он того захочет, а затем, на утро, её удивительная сила влияния на него ослабнет, и он сможет спокойно жить дальше. Так ведь?

Так.

Потому что, какой бы эта так называемая сила ни была, она заключалась лишь в том, что Драко неистово её хотел: она основывалась на его похоти, а потому с ней нужно было покончить и оставить её в прошлом раз и навсегда.

— Под этой мантией найдется место для двоих? — прошептал он.

* * *

Они добрались до комнаты Драко без происшествий, тихо ступая по пустынным коридорам Хогвартса, укрытые мантией-неведимкой, которую Гермиона при помощи магии приспособила под них обоих. Крадясь через общую гостиную Слизерина, они едва ли решались даже дышать, поскольку даже в этот поздний час тут были люди, а точнее три человека. Кребб и Гойл играли в карты, будучи явно оживлёнными после дневного похода в Хогсмид: Драко почувствовал, как обмерла Гермиона, ещё сильнее прижавшись к нему, и неосознанно обнял её одной рукой за талию, словно защищая. Они играли в «войну» [1], и даже такая простая игра, как эта, заставляла двух неандертальцев крепко задуматься, рассуждая, шестёрка это выпала или девятка, или бьёт ли валет короля. На кону была сумка со сладостями из «Сладкого королевства», отобранная у незадачливого младшекурсника. Третьим человеком в комнате была Панси, сидевшая на полу перед камином и снова увлечённо болтавшая со своей подругой из Дурмстранга. Драко поблагодарил всех богов, о которых когда-либо слышал, за то, что главным предметом её болтовни стал поход в салон, а не последовавшие за ним вечерние развлечения.

Пересёкши слизеринскую гостиную, они прошли по маленькому коридорчику в спальню Драко. Малфой быстро снял все защитные и запирающие заклинания, прежде чем войти.

Он сбросил мантию-невидимку и небрежно кинул её на спинку стула, а затем начал накладывать обратно защитные заклинания, используя ещё более сложные и изощрённые чары, чем до этого: он хотел быть полностью уверенным в том, что никто не потревожит их ни этой ночью, ни завтра с утра — в зависимости от того, как долго Гермиона будет находиться у него. Когда всё было готово, Драко на всякий случай докинул ещё и оглушающее заклинание, а затем зажёг настенные канделябры и развел магический огонь в камине: комната озарилась теплым золотистым светом.

Когда же он наконец снова повернулся к Гермионе, то с удивлением обнаружил, что её всю трясло, а на глаза наворачивались слёзы.

— Грейнджер, что случилось? — нахмурился он, пододвигаясь ближе и обнимая её.

— Ненавижу их, — надтреснутым голосом прошептала она, опустив глаза в пол, — ненавижу, ненавижу, я ненавижу их.

Ему не нужно было спрашивать, о ком шла речь.

Яркое, горячее чувство собственничества, к которому Драко уже почти привык, взыграло с новой силой.

— Они никогда тебя больше не тронут, — жёстко заявил он, и это были не просто слова. Даже когда он порвёт с ней, он и близко не подпустит этих двоих к Грейнджер. — Даю слово, Гермиона. Я не позволю.

На минуту воцарилось молчание.

— Но ты ведь не хочешь сказать, что в прошлый раз ты позволил? — её голос надломился.

— Во имя Мерлина, нет! Просто тогда я и подумать не мог, что им нужно запретить... Но теперь они послушают меня — и с этим будет покончено. Слушай, я всегда знал, что они способны отобрать конфеты у младшекурсников, взять конспекты у тех, кто поумнее, но я и не предполагал, что они могут позариться...

— На меня?

Он неотрывно посмотрел ей в глаза.

— Ты, — подчеркнуто начал он, — моя и ничья больше.

Гермиона подумала было, что такое очевидное признание собственничества должно было вызвать в ней бурю негодования... Но какой в этом смысл, если слова Драко заставили её почувствовать себя... в безопасности?

* * *

Дальнейшее обдумывание этого вопроса Гермионой было прервано, когда Драко подхватил её на руки и в несколько широких шагов пересёк спальню. Затем осторожно положил Гермиону на кровать, где она чуть не утонула в большом шелковистом пуховом одеяле — серебристо-зелёном, разумеется, — подобно облаку, лежавшему на кровати. Сев на колени рядом с ней, Драко скомандовал: «Перевернись на живот».

— Что? Зачем..?

— Просто перевернись, Грейнджер, — растягивая слова, повторил Малфой.

И вот опять. Она должна была обидеться на этот приказной тон, и, черт возьми, она знала, что должна обидеться. И вместо этого она лишь подчинилась, безоговорочно и бесповоротно доверяя ему.

Она вытянулась на животе, положила скрещенные руки под голову и повернулась лицом к Драко, но в следующую же секунду он исчез из её поля видимости. Драко перекинул одну ногу так, что теперь он сидел верхом на бёдрах Гермионы, опираясь на колени, чтобы не сильно на неё давить. Гермиона резко вскинула голову.

— Драко, что ты..?

— Ш-ш-ш, — прервал он её и наклонился, припав грудью к её спине. Он прошептал прямо ей в ухо: — Не двигайся.

И Драко прикусил мочку её уха, вырвав прерывистый вздох удивления и удовольствия.

— Чувствительное место, не правда ли? — самодовольно пропел он ей на ухо, а затем заявил: — Я хочу распустить твою косу, Гермиона. Лежи спокойно, ладно? — его пальцы уже проворно принялись за дело, не успел он договорить.

Несколько минут он распускал её длинную толстую косу, а затем ещё несколько минут просто наслаждался рассыпанными по спине кудрями, зарываясь в них руками и позволяя мягким тёмным прядям проскальзывать сквозь пальцы, упиваясь этим ощущением, подобно тому, как человек, потерянный в пустыне, наслаждается пресной водой оазиса.

Наконец, перекинув растрёпанные волосы на одну сторону, Драко снова склонился над Гермионой и поцеловал её в загривок. В это время левой рукой он быстро нашарил на прикроватной тумбочке палочку, и через мгновение её ночной костюм — и топ, и штаны — оказался на спинке стула по соседству с мантией-невидимкой. Оставшись лишь в жемчужно-розовых трусиках, Гермиона снова сдавленно вздохнула и попыталась подняться, однако у Драко были другие планы. Пользуясь своим положением, он прижал её к кровати, не позволяя выбраться.

— Эй, — прошептал он, водя губами по её шее вверх-вниз и обратно и положив палочку обратно на тумбочку, — ты сказала, что доверяешь мне. Веришь ли до сих пор?

Тоненький предательский голосок в его голове кричал, что пользоваться её доверием таким образом было полнейшим...

Но Драко заглушил его на корню. Никаких посторонних мыслей, черт подери, не сейчас, когда он был так близок...

И Гермиона снова расслабилась, тихое «да» сорвалось с её губ прерывистым стоном.

Драко откинулся назад и снова чуть приподнялся на коленях, продолжая сидеть сверху, но уже не обездвиживая Гермиону своим весом. Медленно, начав с плеч, Драко провел руками по бокам Гермионы, легко коснувшись груди, пробежался пальцами по изгибу талии и бёдер и, наконец, дотронулся до ткани её нижнего белья, умирая от охватившего его желания. Мерлин, как же он хотел сорвать ее трусики прямо сейчас, но он обязан был делать всё медленно... медленно... очень медленно.

Какая сладкая пытка.

Он сделал несколько глубоких вдохов, чтобы взять себя в руки, и снова сел на колени рядом с ней, как это сделал в самом начале.

Драко пришлось откашляться, чтобы заговорить, однако даже когда слова наконец сорвались с его губ, голос был таким сиплым, что Драко сам едва ли узнал его. С Панси такого никогда не было. Ни с одной девушкой не было.

— Перевернись, — выдавил он. — Перевернись и дай мне посмотреть на тебя.

Гермиона спрятала лицо в одеяле, очевидно, собираясь с силами, а затем сделала, как он просил, резко и уверенно перевернувшись на спину; она скользнула взглядом по его лицу и быстро отвела глаза куда-то в сторону, за его левое плечо. Руки она вытянула по швам и вцепилась в одеяло, как решил Драко, для того, чтобы не прикрыться инстинктивно, не защитить от его взгляда то, что она не показывала ни одному мужчине прежде.

Яркий румянец заливал всё её лицо, а грудь, выставленная на его обозрение во всей своей красе, вздымалась и опускалась от частых рваных вздохов. Драко рассеянно подумал, что всё происходящее было невероятным испытанием для Гермионы, что она буквально страдала под его пристальным взглядом, что он должен был что-то сказать или что-то сделать, чтобы успокоить её... Но в тот момент он был слишком поражён — настолько, что взгляда не мог отвести.

— Твою ж мать... — с трепетом выдохнул он. — Грейнджер... Вау.

Гермиона никогда не носила обтягивающих вещей и никак не подчёркивала свою фигуру, а потому Драко толком не знал, что скрывалось под школьной формой и широкими мантиями. Даже в те редкие моменты, когда он видел Гермиону в обычной одежде, как, например, сегодня в Хогсмиде, было заметно, что она одевалась так, чтобы было удобно, а не чтобы поразить его, Драко: потрёпанные старые джинсы и свитер, который был как минимум на два размера больше, чем нужно. Но теперь...

А теперь ему не хватало слов, чтобы описать её, лежавшую на его шикарных простынях в мерцающем свете огня, смирно позволявшую осматривать себя, хотя — Драко был уверен — всё её существо отчаянно требовало прикрыться и бежать прочь. Да, страх был очень заметен, несмотря на то, что она, как истинная гриффиндорка, изо всех сил пыталась сохранить спокойное уверенное лицо.

Однако она так и не нашла в себе силы встретиться с ним взглядом; это было уже слишком. Она еле держалась, чтобы не сломаться полностью.

Драко подумал, всё ещё не в силах оторвать взгляд от её пленительного тела, что он нашёл её симпатичной — насколько это возможно для грязнокровки — уже давно и должен был признать её привлекательность, пусть и скрепя сердце, ещё в тот День Святого Валентина. Но теперь он с удивлением обнаружил, что «симпатичная» даже примерно не описывает великолепие, открывшееся перед ним. Мерлин милостивый, он что, был слеп?

Она была самой прекрасной девушкой, которую он когда-либо видел.

Наконец:

— Драко? — неуверенно позвала его Гермиона.

— Да, — рвано выдохнул он. Тяжело сглотнув, он выдавил: — Ты... Черт подери, Гермиона, ты изумительна.

Драко и представить не мог, что можно покраснеть ещё сильнее, но она тотчас же показала, что он ошибся. Она стала малинового цвета и, всё ещё пряча взгляд, робко, очень робко прошептала:

— Мне холодно.

Драко действительно заметил, что она дрожала, правда, признаться, он думал, что не от холода. Он и представить не мог, что она замёрзла; ему казалось, что это лишь нервное напряжение и тщательные поиски причины, чтобы прикрыться. Уверенным движением он стянул футболку и вытянулся на кровати рядом с ней, слегка приподнявшись на локте, согревая её своим теплом. Склонившись над ней, Драко погладил её по щеке, а затем задержался на её губах в долгом поцелуе.

— Так лучше? — наконец спросил он, отстраняясь.

— Немного, — кивнула она.

Драко улыбнулся и обнял её — мягкую и податливую, — так, что теперь она лежала спиной к нему; он придвинулся ближе, прижавшись обнаженной грудью к её спине. Одну руку Драко положил под голову Гермионы, а другой, осторожно касаясь мягкой кожи, провел по плечу до груди Грейнджер и поочерёдно сжал их в ладони.

— Драко... О-о-о... — Гермиона откинула голову назад, больно ударив Драко в ключицу.

— Ш-ш-ш, — выдохнул он, продолжая изучать её тело руками, и поцеловал её в висок. — Не думай — просто действуй, помнишь?

— Да, — это было больше похоже на вой, потому что Драко скользнул рукой между её ног — мягко, но тем не менее решительно — и начал осторожно круговыми движениями ласкать её через ткань нижнего белья.

Судорожный вздох:

— Драко... Я... Не...

— Всё хорошо, — глухо выдохнул он и постарался успокоить Гермиону единственным способом, который сейчас мог найти: поцеловать её, остановив любые дальнейшие возражения, скользнуть языком в её рот... и одновременно с этим отодвинуть шелковистую преграду в сторону.

Когда его пальцы начали двигаться взад-вперед между тканью трусиков и её плотью, Гермиона начала буквально извиваться под ним — от удовольствия ли, или в попытке вырваться, Драко не знал, да и, честно говоря, на тот момент его это мало волновало. Она протяжно стонала прямо ему в рот, поскольку Драко не собирался прерывать их долгий глубокий поцелуй. Спустя несколько долгих минут неспешного изучения прелестей Гермионы, когда она уже расслабилась в его руках, Драко пошёл дальше и погрузил в неё два пальца — однако он никак не мог предугадать последовавшую реакцию.

Она резко перевернулась на спину, всё её тело изогнулось, напряглось, словно тетива, и очевидный крик боли сорвался с её губ и замер где-то во рту Драко.

В этот момент он наконец оторвался от её губ, совершенно растерявшись, а Гермиона обхватила его обеими руками, спрятала лицо у него на груди и вцепилась ногтями в его спину, царапая главного виновника своей боли. Казалось, она никак не могла попросить его остановиться, и могла лишь выдавить невнятные, глухие протестующие звуки.

Но, Мерлин, как же он её хотел. Она была такой узкой — такой чертовски узкой! С Панси он никогда не чувствовал подобного — да ни с одной девушкой он не чувствовал подобного, — и если она так реагировала лишь на его пальцы, то он и представить не мог... Он жаждал сорвать с неё трусы и не раздумывая вдалбливаться в неё, безжалостно и безостановочно.

Но он не мог... Не мог так поступить с ней. Не сейчас, когда каждое его движение причиняет ей боль. Черт подери, он должен был остановиться прямо сейчас — прямо, блять, сейчас, — но... но...

В итоге он пришёл к компромиссу. Он продолжит и пойдёт дальше, но очень, нечеловечески медленно и осторожно. В конце концов, решил Драко, каждая девушка испытывает боль в первый раз, просто в случае с Панси всё прошло достаточно быстро. И чем быстрее они с Грейнджер пройдут этот этап, тем лучше. Для них обоих.

Ведь так?

«Нет, — прошипел этот чертов упрямый голос в голове. — Нет, не так, это неправильно, она не готова. Это неправильно...»

Драко стиснул зубы и проигнорировал его.

Очень медленно, не доставая пальцев из-под трусиков Гермионы, Драко положил другую руку на затылок девушки и крепко прижал к себе, успокаивающе погладил её — волосы были влажными от холодного пота, и Драко отрешённо заметил, что Грейнджер колотило сильнее, чем когда-либо, — и начал шептать какие-то убаюкивающие, бессмысленные слова, обещая, что скоро всё будет в порядке, что нужно просто расслабиться, что всё хорошо... В то же время он продолжал двигать пальцами внутри неё — вперёд-назад, вперёд-назад, — и с каждым толчком неизменно слышал приглушённое хныканье.

«Это неправильно, всё неправильно...»

Но единственное, что наконец убедило его остановиться — её реакция, когда он раздвинул пальцы внутри неё и начал проворачивать, растягивая Гермиону изнутри. Она пронзительно закричала, замотала головой из стороны в сторону, и в этот момент Драко почувствовал, как горячие слёзы заливают его грудь, и внезапно ему вспомнились те слова, которые она сказала тогда в библиотеке, — так отчётливо, словно она только что их произнесла. «Драко... Не причини мне боли», — просила она, а теперь... Мерлин, она же рыдает от боли, что он, черт возьми, делает?!

Это не могло продолжаться.

Медленно и осторожно он вытащил пальцы. Стоило ему сделать это, как всё напряжение спало, и Гермиона буквально осталась в его руках безжизненной куклой. Её руки, ещё мгновение назад крепко прижимавшие его, сползли вниз, и если бы Драко не держал её затылок, Грейнджер бы безвольно откинулась назад. Драко с огромной осторожностью положил Гермиону на одеяло. Отодвинувшись чуть подальше, он обхватил её лицо ладонями и повернул к себе... И был потрясён тем, что он увидел.

Черт подери, что он наделал? Какую же сильную боль он причинил ей?

Лихорадочный румянец заливал её щеки, ко лбу прилипли влажные от пота волосы, губы были чуть приоткрыты, и нижняя кровоточила, прямо как в тот День святого Валентина. Однако на этот раз причина была совсем другой: она кусала её, чтобы не кричать очень громко, осознал Драко, испытывая невыносимые муки совести — чувство, с которым прежде у него было весьма поверхностное знакомство и которое, как он понял теперь, было далеко не самым приятным. Мерлин всемогущий, из-за него она искусала свои губы в кровь... Впрочем, наибольшее впечатление на Драко произвели глаза Гермионы: они были полуприкрыты, застланы слезами, а взгляд был рассеянным. Длинные чёрные ресницы слиплись от слёз. Она словно... была без сознания... Но, Мерлин, неужели с девушками такое случается в реальной жизни? Разве это не одна из тупых выдумок любовных романов, так любимых Панси?

Он осторожно обхватил её лицо ладонями и склонился над Гермионой так низко, что их носы почти соприкасались — сексуальное возбуждение пошло на убыль, сменяемое острой тревогой.

— Грейнджер? — тихо выдохнул он.

Нет ответа.

— Гермиона?

Она моргнула, — отчего две слезинки скатили по вискам и затерялись где-то в волосах, — и наконец посмотрела на него.

— Драко, — прошептала она, — прости. Я думала, что готова, но я просто... не... Прости меня!

И опять она не смогла сдержать слезы и хотела было отвернуться, но Драко не позволил ей этого сделать.

— Послушай меня, — сказал он тихо, но уверенно. — Гермиона, ты слышишь меня? Ты ни в чем не виновата, тебе не за что извиняться. На сегодня хватит, а в будущем я позволю тебе самой задавать ритм, мы будем делать всё настолько быстро или настолько медленно, как ты захочешь. Нам некуда торопиться: у нас есть целая вечность. Хорошо?

Он коснулся губами её лба и кончика носа.

— Гермиона, хорошо?

— Ладно, — выдохнула она и закрыла глаза.

Драко нахмурился: ему не нравился этот болезненный румянец. Он пощупал её щеки и лоб.

Она была слишком тёплой, заключил он, практически горячей — чересчур горячей, черт подери. Перегнувшись через неё, Драко дотянулся до волшебной палочки и легонько коснулся её лба, шепча жаропонижающие заклинания. Зелье, которым тогда отпаивал его Снейп, было бы куда лучше, но сейчас у Драко в спальне не было ни одного флакончика. Когда он закончил, то вытянулся на кровати, обеими руками обнял Гермиону и прижал к себе. Гермиона прильнула к нему, — судя по всему, всё ещё полностью ему доверяя, даже несмотря на то, что он только что с ней сделал, — и Драко пробормотал: «Ты хорошо себя сегодня чувствовала, любимая?» Нежное обращение сорвалось с его губ раньше, чем он успел обдумать свои слова, но Драко лишь отмахнулся, решив отложить анализ на потом. Сейчас же ему необходимо было выяснить, испытывала ли Гермиона недомогание до их сегодняшней встречи, или же это полностью его вина.

— Устала, — приглушённо пробубнила она. — Немного жарко, но в большей степени... усталость. Я так устала... от этих экзаменов.

Ну конечно. Чертовы экзамены. Внезапно он вспомнил, под каким предлогом Гермиона не пошла сегодня в Хогсмид с Гарри и Роном: проведёт весь день, запершись в комнате и отсыпаясь после экзаменов. Разумеется... она истощена. Ей действительно следовало бы провести весь день в кровати — он ведь не понаслышке знал, как мало времени у неё оставалось на отдых в течение экзаменационной недели. Он ведь сам каждую ночь готовился вместе с ней в библиотеке, засиживаясь до двух, трёх, а порой и до четырёх часов. Ну, как «готовился»...

Но ему и не нужно было много времени, чтобы отдохнуть: пару часов сна было достаточно, чтобы восстановить силы. Он и не думал, что Гермионе требуется куда больше времени, чтобы оправиться и вновь начать заниматься в полную силу... И сегодня, когда у неё наконец выдался день, чтобы восстановиться и отдохнуть, он сначала таскал её весь день по Хогсмиду, а потом ещё и не дал покоя ночью, а потому она, естественно, ослабла. Если бы Драко подумал об этом раньше, он бы понял, к чему всё это приведёт.

Первое, что почувствовал Драко, осознав это, — облегчение. Причиной её внезапного болезненного состояния стали не его... «ласки», а всего лишь усталость — вполне себе закономерно и объяснимо. Но следом на него накатило такое острое чувство вины, что прежние угрызения совести показались ему цветочками — и от всего этого Драко не мог просто так отмахнуться.

Эгоистом — вот кем он был весь этот день. Чертовым эгоистом. Поняв это, Драко несколько удивился сам себе: ведь он никогда раньше не изучал так старательно свои поступки, и уж тем более его никогда не беспокоило, что какие-то его действия доставляют кому-то, мягко говоря, неудобства. До этого момента единственным, что он ставил выше своих интересов, были желания его родителей. Далее в списке его приоритетов следовала Панси, — поскольку она была тесно связана с первым пунктом, а именно с желаниями родителей, — следом шёл профессор Снейп, его наставник, после были Кребб и Гойл — его прихвостни, которых он помнил чуть ли не всю свою сознательную жизнь и за которых нес какую-то ответственность, — а замыкали список все остальные слизеринцы.

И тот факт, что внезапно разгоревшиеся чувства к этой девушке — гриффиндорке, грязнокровке, лучшей подруге его заклятого врага — грозили затмить всё и вся, а она сама готова была вот-вот вырваться на первое место в списке, если можно так выразиться, невероятно пугал Драко. Он не должен был чувствовать себя виноватым за то, что произошло этой ночью, черт побери. Не должен. Не должен. Не должен. Раз уж на то пошло, подумал Драко с возмущением, он вполне мог бы испытывать сожаление, но только потому, что ему пришлось остановиться в шаге от желаемого. И хорошо ещё, что ранее этим вечером он хоть с Панси покувыркался, иначе он просто не смог бы остановиться... Грейнджер ещё должна быть благодарна судьбе, что его контроль над собой и своими желаниями был настолько хорошо отточен — любой другой парень на его месте наплевал бы на всё и...

И что?

Изнасиловал её? Потому что только это и оставалось. Выходит, что теперь он пытался найти оправдание изнасилованию? Его обеспокоило, какой ход приняли его мысли. Он никогда не потокал мужчинам, осмелившимся поднять руку на женщину, и уж совершенно точно не мог оправдать насилие... Мысль о том, что в феврале Кребб и Гойл практически изнасиловали Грейнджер до сил пор приводила его в бешенство, Драко трясло, когда он думал об этом.

И всё же... Она уже почти довела его до грани.

Почти. Но всё же не до конца. А может быть, подумал он, все больше и больше впадая в безумие, было бы лучше, если бы в конечном счете он сорвался и просто получил своё удовольствие... Тогда она, по крайней мере, поняла бы, чего он стоил. Теперь же... Теперь же Драко казалось, что его вот-вот разорвёт от внутренней борьбы, ибо тот факт, что он всё же остановился, тем самым отказавшись от чего-то особо желаемого, — он никогда этого не делал, никогда — означал, что Грейнджер... Гермиона... стала для него чем-то большим, чем просто целью, просто вещью. И не важно, насколько рьяно он пытался убедить себя в обратном все эти недели.

Если бы она была просто целью, он бы не остановился. Он бы пошёл дальше, а потом сумел бы оправдаться в собственных глазах: в конце концов, она пришла к нему по собственному желанию, она так и не сказала ему «нет» или «остановись». Он бы просто оттрахал её, нашёл себе оправдание и продолжил жить своей жизнью.

Однако же, когда дело приняло критический оборот, он не смог сделать с ней этого. Он не смог продолжить причинять ей боль.

Драко снова посмотрел на Гермиону: она уснула глубоким сном — таким необходимым ей теперь. Поняв, что всё это время сжимал в руках палочку, Драко наконец положил её обратно на тумбочку, откинул волосы со лба Гермионы и слегка нахмурился, снова взглянув на искусанную губу. Большим пальцем Драко оттёр кровь — Гермиона не проснулась.

И в этот момент Драко словно громом поразило.

«Мерлин, помоги мне, — прошептал он, прижимая к себе спящую Грейнджер ещё сильнее от внезапно нахлынувшего озарения. — Она нужна мне. И не только её тело, и не только на одну ночь... Я мог это получить уже сегодня, но если бы это было всё, что мне нужно... Нет, мне нужна она — вся она! — и навсегда. Черт подери, я в дерьме...»

[1] Как играть в «войну»: http://ru.m.wikihow.com/играть-в-войну-(карточная-игра)

По сути, правила аналогичны русской «пьянице».