Дядя Саймон (джен)

Саймон вышел из госпитальной палаты, тяжело ступая. Спину ему сверлил рассерженный и перепуганный взгляд врача. Иллиан не стал тому ничего отвечать или опровергать возникшее у того ложное впечатление. Пусть у шефа СБ останется репутация человека, который устраивает порку своим агентам, пока несчастные еще оправляются от ранений на госпитальной койке; возможно, когда-нибудь она ему пригодится. Пусть верят, что Пес Форкосигана зверски искусал сына этого самого Форкосигана; сейчас это будет еще более полезно.

Чип впечатал в его сознание слова Форволка, так что Иллиан хотел бы — и не мог от них отвлечься: "Вы необъективны по отношению к лейтенанту Форкосигану, капитан. Счета, прилагаемые к его докладам, не имеют никакого разумного объяснения, но вы подписали их все". Это было верно: да, рапорты не объясняли всех расходов, и да, в своем отношении к Майлзу он был необъективен.

Объекты атаки выстраивались строго по ранжиру: сначала Майлз, потом он сам, затем Эйрел. Иллиан так хорошо знал эту схему, что ему пришлось запустить повторную проверку ситуации через данные чипа: человеческий разум чересчур склонен упорядочивать происходящее по знакомому шаблону. Но сейчас этот несовершенный, подверженный ошибкам разум увидел все верно. "Майлз — растратчик, Иллиан закрывал на это глаза, Эйрел в ответе за них обоих", — по крайней мере, именно так гласило утверждение Форволка. По сравнительному масштабу всех заговоров, с которыми Иллиан уже имел дело ранее, этот не тянул ни на самый худший, ни даже на что-то из верхней части списка, но Иллиан думал о нем несоразмерно много. Он осознавал, почему. Майлз — не вор. Так ведь?

Проходя мимо, врач стрельнул в него очередным негодующе-испуганным взглядом и торопливо удалился. Иллиан дошел до ближайшего СБшного поста охраны и вызвал на монитор изображение с камер в палате Майлза. Дежурный охранник — который, без сомнения, слышал весь их разговор — отвел глаза и смотрел в пол. Майлз сейчас лежал тихо, бодрствуя с тем отсутствующим и напряженным видом, который ясно говорил, что тот под препаратами, и все же ему больно. Больно от предательства, Саймон это знал. Когда болит душа, никакие анальгетики не помогут. Чип проиграл у него перед глазами отчаянный рывок Майлза в попытке подняться на ноги, яростные жесты, страдающий голос; тревогу и смятение самого Саймона, грызущую его вину чип проиграть не смог — он не писал эмоции, — но этого и не требовалось.

Чертовы улики, рапорты, дыры в финансовой отчетности — ничто не изменилось за последние четверть часа. Но Саймон больше не верил ни обвинению Форволка, даже в качестве умозрительного предположения, ни косвенным уликам. Он знал Майлза — вот это и было главное свидетельство. Знал, как человек может знать собственного любимого сына. Он мог бы поверить, если бы речь шла о преступлении, совершенном из тщеславия, самоуверенности, опрометчивости или любого из прочих грехов, которыми Майлз был в достатке наделен. Мог бы даже первым его обвинить. Но преступление из жадности было совершенно не в натуре Майлза, и тот не рискнул бы своим словом и именем ради такой лжи. Он никогда не лгал Саймону подобным образом, ни единого раза за все двадцать пять лет, в течении которых Иллиан его досконально знал.

Если бы Майлз на самом деле оказался растратчиком, Иллиан прикрыл бы его, а потом без шума перевел бы куда-нибудь, где тот не имел бы никакой возможности повторить свой проступок. И все для того, чтобы сорвать заговор, избавить Эйрела от позора, а Майлза — от наказания. Такова была его работа: защищать, в том числе порой защищать людей от них самих.

Но Майлз — не вор, значит, позор на самом Саймоне.

Пискнул наручный комм; Саймон покосился на свое запястье и поморщился. Леди Корделия. Быстро, однако. Он подозревал, что врач непременно ей позвонит. В Имперском Госпитале после всех этих лет к ней питали огромное уважение, так что она была самой вероятной кандидатурой. Иллиан распорядился охраннику отойти и перевел звонок на комм-пульт поста.

— Миледи.

— Саймон. — Лицо на экране было немного озадаченным, немного рассерженным и немного задумчивым, а в голосе слышалось скорее любопытство, чем обвинение. — Зачем ты пытаешь моего сына?

Он не отвел глаз.

— Чтобы выяснить, не обокрал ли он Империю, миледи.

Эта фраза заставила ее моргнуть и уставиться на него изумленным взглядом; она явно не ожидала от Иллиана открытого признания вины.

— Доктор сказал мне, но я не... чем ты там занят, Саймон? — на этот раз ее голос был резок и остер, как клинок шпаги, блеснувший однажды над столом в зале для заседаний. — Какого черта у вас творится?

— Майлз приходил в себя после операции. Он был в сознании и здравом рассудке, но ему было больно. Он был в этот момент уязвим. И я пришел к нему с требованием объяснить выставленные им счета, которые содержали несколько весьма крупных и тревожащих несообразностей.

— Доктор сказал, что ты поднял на него руку. — Все тот же блеск стали.

— Когда Майлз понял, о чем я его расспрашиваю и почему, он сильно на меня разозлился. И попытался встать. Я поймал его прежде, чем он рухнул на пол. Если хотите, миледи, я перешлю вам запись службы безопасности, которая велась все время беседы.

Корделия продолжила разглядывать его но он увидел, как клинок убирается обратно в ножны.

— Нет необходимости. Когда доктор позвонил мне, я подумала, что произошло какое-то недоразумение, но тогда...

— Это не было недоразумением. — Саймон не отвел взгляд. Как сильно он хотел узнать правду от Майлза, так и Корделия — от него самого. — Не делайте этой ошибки, миледи. Я выбрал нужный мне момент для нападения. Доктор ошибся относительно того, что именно он увидел, но не в мотивах моего поступка.

Она покачала головой:

— Ох, Саймон. Ты идиот. — Сейчас ее голос был печальным, а не злым. — Когда-нибудь тебе все-таки придется начать доверять людям. Я в курсе, что Майлз — та еще головная боль, но он не вор, и ты сам это знаешь.

— Знаю, — согласился Саймон. — Но... несообразности в его счетах весьма серьезные. И сейчас сюда прислали Аудитора, чтобы расчистить линию для удара: удара по нему, по мне и по Эйрелу. Пусть Майлз и не вор, но научиться осторожности и благоразумию ему придется.

— Ха. Ну-ну, удачи тебе в этом деле. Мы долго пытались его научить этому и не преуспели. Но не загоняй его в еще больший стресс, Саймон, пожалуйста. На Земле у него был невероятно трудный период жизни, к тому же до и после ему тоже пришлось несладко. Просто попроси его словами все объяснить, и он это сделает. Ты это сам знаешь.

Саймон вздохнул:

— Форволк заявил мне, что я необъективен по отношению к Майлзу, и он был прав. Я был слишком суров с ним, потому что боялся слишком ему потворствовать. — Он развел руками. — Вы поняли, о чем я?

— Разумеется. — Она одарила его легкой улыбкой. — Только не делай этого больше, Саймон. И не дергайся. За произошедшее он тебя простит. А я подойду повидать его попозже вечером; так что вы двое постарайтесь к вечеру все между вами уладить, будьте так добры.

Саймон кивнул, что все понимает, и на этом разговор был закончен. Откинувшись в кресле, он уставился на панораму палаты на экране. Майлз пока еще не спал, но его глаза были тяжелыми и затуманенными: обычная боль после операции. Саймон вздохнул. Пожалуй, он даст ему поспать пару часов, а сам тем временем пойдет придержит ретивого Аудитора и потом вернется выслушать объяснение Майлза. И принести лорду Форкосигану извинения за то, что усомнился в его словах.