Призрачный четверг (гет)

Ночь прошла сумбурно: мать спала пьяным сном в кровати Энди, а я выжидала и надеялась, стараясь не думать о почти-насильнике-Дереке и о похищении брата. Конечно же, только об этом я и думала. К семи утра я устала стучать пальцами по поверхности стола и отрубилась прямо на кухне на жестком полуразвалившемся стуле, мало подходящем для сна.

Не привыкла спать не в своей комнате, но еще больше я не привыкла, чтобы там храпела и пускала на детское одеяло слюни с перегаром женщина, зовущая себя моей матерью. Может, из-за этого мне снилась какая-то чертова дрянь с кровью, холодом и смертью.

Меня разбудило противное пиканье под ухом, отдававшееся барабанной дробью в мозг. Уже час дня? Как ты, сука, время, можешь так быстро лететь? Куда ты, ублюдина, спешишь? Так приятно, когда за тобой никто не может угнаться?

Причина пиликанья — сообщение от неизвестного номера. Того самого неизвестного номера, что превратил мою жизнь в кошмар за один звонок. Черт, страшно читать, но пальцы сделали свое дело на автопилоте, игнорируя мечущийся в догадках и панических мыслях рассудок. На экране высветился адрес. Просто адрес, без объяснений.

И быстрая мысль, пролетевшая в ослабленном стрессом сознании: «Энди жив! Он там!»

Значит, вскоре надо будет найти немалую кучу зеленых. Но это потом. Все, все потом! Сейчас — забрать Энди важнее всего в этом треклятом мире! Добраться…

Как туда добраться? Нет, на чем? Хорошо, что я способна отлично мыслить в состоянии крайнего ужаса, пограничном с эйфорией. Как нечасто это бывает.

Набор телефонного номера дался мне удивительно легко:

— Хэй Стьюи, привет. Я могу взять твой Брэнди? Да, свидание, как ты догадался! Да, конечно… — есть контакт, я смогу добраться до брата. Свидание, ага. С одним мудаком.

Никогда не думала, что выкрикну спящей матери перед уходом: «Не волнуйся, мы скоро вернемся». Никогда не думала, что буду так рада видеть школьного дружка возле своего подъезда через четверть часа после звонка. Никогда не думала, что хоть на минуту потеряю мысли о радужных людях рядом с ним. Хотя… Эту тему, пожалуй, теперь могу по праву называть больной. На всю голову.

Запрыгиваю на сей молодежный мажорный транспорт и выслушиваю подробную инструкцию пользования этой штуковиной. Впервые Стью показался мне жутким занудой, и мне захотелось ударить его по темечку. Как только он заканчивает, я неловко газую с места и сразу же выезжаю на дорогу. Бак не полный, но думаю, что хватит. Не в другой же конец страны мне колесить. Смазливый парнишка что-то кричит про осторожность и внимательность, пока я успешно выбрасываю из головы информацию о тормозах. Они мне вряд ли понадобятся.

Еще ни разу не каталась за город.

Гугл-карты в телефоне сказали мне, что я в нужном месте, как только бак наполовину опустел. Как раз вовремя. А то мне уже осточертел этот пейзаж с тонким слоем снега на земле и редкими тонкими деревьями. Чтобы совсем не заскучать, я представляла стволы негритянками-анорексичками, у которых от одного вида кокаина под ногами волосы вставали дыбом. Неважная у них получилась шевелюра.

Удивительно, как я только смогла успокоиться, пока ехала на драндулете за тридевять земель, чтобы забрать своего милого Энди из лап этого подонка? Держу пари, что весь род Сиверов заканчивает жизнь самоубийством.

Так вам, мрази, и надо. Пусть жизнь сводит вас сначала с ума, а потом в могилу. Вечно!

Вот только заброшенный скрипучий сарай, словно его кто-то неосторожно оставил на этом клочке земли, на задворках города мало походил на роскошный особняк человека с деньгами, которым определенно являлся Бойд Сивер. Я ведь даже справки наводила... Наркоман, худощавый, но в дорогой одежде и лакированных ботинках. Как и вся их семейка, собственно.

Вот только, где он? Где этот трус-похититель моего мальчика?

У меня появились хреновые предчувствия. Очень хреновые. Тревога вернулась в мое сознание, как блудный сын в свой дом.

Деньги ему никогда не были нужны, это сразу видно. Он просто мстил мне. Эта мразь… «Страдай, девушка, заменившая моего брата». Конечно же. Но что за привычка винить девушку? Мужская солидарность? Дерек не виноват, получается? Ага, десять раз и еще один для точности!

Но не об этом. Не сейчас. Энди… Энди, Энди, Энди!

Покосившаяся дверь недоособняка легко поддалась, даже без уговоров. Скрип зарезал по ушам, ржавый гвоздь пропорол мне большой палец, но заметить этого я была не в состоянии.

— Блять, — дверь полетела к чертям. — Энди! Господи…

Мальчик лежал посреди сарая на гнилом куске деревяшки. Видимо, он был без сознания. Бледный, с приоткрытым ртом... У меня перехватило дыхание, и я бросилась к любимому брату. Обняла его, ужаснувшись, как он холоден, я стала растирать ладони, и… Мое сердце пропустило удар.

— Нет…

Пульс. Как это, его... Его нет? Совсем?..

Еще раз. Надо проверить еще раз. Снова, опять, опять же, ну!

Бесы в моей голове взвыли.

Быть этого, черт возьми, не может. Врача! Нет, я сделаю массаж сердца. Я… Я сделаю все, что угодно. Пожалуйста, пусть это будет шуткой. Пусть это будет какой-то немыслимой, фантастической шуткой, пусть это будет неправда, пусть это будет сон!

Только не умирай, черт, нет!

Тело. Мертвое тело в моих руках. Холодное.

На моем брате все еще были короткие шортики, измазанные в грязи и утратившие свою красоту, с порванной футболкой.

БЛЯТЬ! ПОЧЕМУ ОН?!

ПОЧЕМУ НЕ Я?!

Почему не Я, черт возьми?! За что?! За что ему… За что с ним… С ним так? ЧЕМ он заслужил подобное?

Почему я не могу вернуть его взамен на свою жизнь!

Бог, а Бог? Где ты был?..

— Я готова убивать, Господи, я готова быть убитой, — сжимаю в объятиях брата… Господи, тело. Тело брата. А его глаза… Они не до конца закрыты. Они словно смотрят на меня. Или сквозь меня… Или.

Нет. Они уже не смотрят. Совсем. Он уже… Он уже ничего не сможет… Вообще ничего!

Мне хотелось рыдать и биться головой. Качаясь из стороны в сторону с мертвым ребенком на руках, я увидела, что у Энди в кулачке что-то зажато. Бумажка какая-то. Обрывок. Видно, послание от мерзавца... Наверное. Не знаю. Я ничего не знаю.

Мира. Больше. Нет.

Ничего не соображая, я все же постаралась вытянуть ее из холодной ладошки мальчика. С горем пополам сделав это, я разгладила измятый лист. «Он умер сам. Организм ребенка должен был лучше переносить метадон. Я переборщил с ним, мне жаль. — Ему жаль. Да что ты, сука, знаешь о жалости! — Душу его ты бы все равно ни за какие деньги не выкупила».

Я не понимаю. Ни черта не понимаю.

Не могу плакать. Не могу кричать. Нет таких слез и такого крика, которые могли бы помочь мне. Ничего не могу, кроме как убаюкивать его, гладить волосы и целовать в ледяной лоб.

* * *

Приезжаю домой за полночь. Одна. Грязная. Убитая. Словно сама мертвая.

Не обращаю внимания на землю под ногтями, а вот соседка по лестничной площадке, видимо, обратила внимание на меня. Дверь приоткрылась, и бабушка Лэзует… Или Луизэт… Похуй. Старая карга в халате, сиреневых тапках и с беспокойством на лице выползла ко мне в общий коридор.

— Сара, деточка! — даже не смешно, как она дергает руками, желая отряхнуть мою куртку. — Ты чего так поздно вернулась? Я так переживала за тебя, я так переживала!

Хмыкаю. Почему я все еще не проломила ей череп? Неси топор, Раскольников.

— Почему? — большего выдавить из себя я не в силах.

— Твоей мамы нет дома, — не новость, паскуда, вали в свою нору. — И ее долго, наверное, не будет.

Поднимаю взгляд. Не вижу. Не фокусируюсь.

— Такое дело, понимаешь… — говори. — Твоя мама немного выпила, поэтому… Она за тебя переживала, вышла на улицу, подралась с каким-то алкашом. А у него бутылка была, разбитая была. Она ее выхватила, ну и... В общем, без глаза мужик остался. Сам виноват, конечно, но тут народа набежало, полиция приехала. Всех забрали!

— Вот как, — не волнует, было ли слышно.

— А брат твой где, Сара? — возле сарая присыпан землей. Там так кстати стояла лопата в углу…

— Он у тетушки отдыхает, — я почти слышу свой голос.

— У тетушки? До сих пор? Твоя мама говорила, что он должен был вернуться пару дней назад. Почему так долго? — потому что на похороны денег не хватило бы. — Ох, извини меня, старую! Все не в свое дело лезу!

Смешок потерялся где-то в горле. Где-то ввяз в этот комок слез.

Кажется, старушка предложила мне переночевать у нее. Кажется, я отказалась. Кажется, прошла в квартиру. И упала на пол, заревев.

Пришла в себя примерно через вечность. Думала, что сон. Надеялась. Верила где-то глубоко внутри себя. Я даже не думала, что могу переплюнуть Марианскую впадину.

— Мам?.. Энди? — тишина возвращает меня в реальность. Стон.

За что... За что мне все это? Кто-нибудь, кем бы ты ни был, наверху, что следит за всеми нами. Просто наблюдающее чмырило, которое даже не шевельнулось, чтобы спасти моего брата! Ответь мне! За что?! Чем моя семья это заслужила? Что мы тебе сделали, тварь? Что тебе сделал Энди? Что?! Мой Энди, братик, милый... Ты не должен был умирать. Совсем не должен был! Солнце гаснет, когда такие светлые добрые лучики умирают... Боже.

Этого не должно было было, ничего не должно было случиться. Ничего...

У меня больше ничего нет. Я думала, что у меня никогда ничего не было. Ошибаться бывает слишком больно. Как на куски растерзали. Медленно. И теперь боль призраком следует по пятам.

«Призраком?..» — ассоциация с четвертым днем недели. Конечно! Правильно! Как же, мать твою, иначе?! Ничего бы не было. НИЧЕГО! Если бы я не пошла с Дереком. Если бы я только доверилась… Тревоге. Той. У кафе. Интуиция! Как я могла?!

Вскакиваю. Бегу на кухню. Хватаю нож. Заворачиваю в полотенце.

Как я могла?..

Для меня нет времени, уже нет, так что мне глубоко поебать, что сейчас, наверное, раннее утро, а я стучу во все кулаки о дверь этого мудилы и выкрикиваю его имя снова и снова, не жалея горла.

— Дерек! Любимый, открывай! Я так хочу тебя увидеть! — я отчетливо слышу шорох по ту сторону двери и грубый мат, что только придает мне сил. — Милый! Прости, что так все произошло! Мне очень жаль, правда!

На секунду затихаю и разворачиваю нож. Я слышу его шаги здесь, прямо здесь, между нами от силы сантиметров шестьдесят. Молчит.

— Конорс, ты, сукин сын! — ненависть бьет в прямоугольное железо вместе с рукояткой ножа. — Открой мне, урод!

Щелчок. Победа. Почти что триумфальная. Но у меня еще один козырь в рукаве. Точнее, в руке. Пиковый.

— Как ты меня… — я улыбаюсь от его заспанного и потрепанно-изумленного вида и перебиваю басовитое ругательство.

— Эй, Дерек, — я осипла. — Твой Март ведь так же умер?

Лезвие резко взмывает вверх и пронзает мое горло.

Вот теперь — Триумфальная Победа.