Случившиеся друг с другом (гет)

О почти беспочвенных обвинениях

Драко еще не до конца проснулся, поэтому думает, что переливчатый гермионин смех с кухни ему просто снится. Но нет — она действительно там. Сидит на подоконнике с только что распечатанным письмом в руке и хохочет. Завидев в дверях Драко, она радостно машет листком над головой и объявляет:

— Гарри прислал письмо!

Драко морщится. Новость о письме Поттера не относится к разряду повышающих его утреннее настроение, поэтому он усаживается за стол и наливает себе кружку кофе. И только после этого интересуется:

— А с каких пор у нас по этому поводу национальный праздник?

Гермиона, снова хихикнув, отвечает:

— С тех самых, как вчера прошло распределение наших детей. И еще с тех пор, как Альбуса отправили на Слизерин.

Только сделавший глоток Драко закашливается и расплескивает кофе из кружки по всему столу. Изо всех сил стараясь сдержать смех, он с самым серьезным лицом произносит заклинание, убирает лужицу кофе со стола и спрашивает:

— Это скорее печально, причем, для всех поголовно. Что тебя веселит?

Гермиона снова дает волю веселью и, смеясь, объясняет:

— Во всяком случае, Гарри уверен, что в этом виновато твое «тлетворное влияние» и твоего сына.

— Кого, прости?

— Да-да, когда Гарри злится на Скорпиуса, он каждый раз временно «забывает», что он и мой сын тоже. Так мило с его стороны!.. Так вот, Гарри в бешенстве, что очень развлекает Джинни, судя по приписке в конце письма. Она передает тебе большой привет.

Кофе еще не начал действовать, поэтому Драко не вполне уверен, как на все это реагировать. За прошедшие годы он успел убедиться, что с Поттером и даже иногда с Уизли можно иметь дело, но вдруг это какое-то плановое помутнение рассудка? Хотя, судя по веселью Гермионы, все не так страшно.

— В общем, Гарри тут очень забавно возмущается, почитай обязательно. И вызывает тебя на выяснение отношений в субботу к четырем часам.

Это заявление настигает Драко как раз на глотке кофе и заставляет снова закашляться. Он посылает Гермионе такой обвиняющий взгляд, что она торопится пояснить:

— Ну, это он так пишет, в шутку, наверное. На самом деле будем отмечать их распределение. Ох, я уже опаздываю. Побежала одеваться!

Драко тянется за поттеровским письмом, и уже из коридора до него доносится голос Гермионы:

— И не расслабляйся, еще прилетит сова от Рона. Розу распределили на Рейвенкло. Это, конечно, не Слизерин, но уверена, Рон придумает, как обвинить во всем тебя.

Драко вздыхает. И чего этим гриффиндорцам неймется? Вот он лично был бы рад любому факультету для Скорпиуса, совершенно любому… Да, кстати, куда бы повесить это уведомление «Скорпиус Гиперион Малфой — факультет Слизерин» в скромной платиновой рамочке? Надо бы на самое видное место в доме…

О первой любви

Хотите — верьте, хотите — не верьте,

Была любовь вторая и третья,

А первую я не сразу встретила…

Б.А.Ахмадулина

Драко лежит на спине и щурится — летнее солнце слишком яркое, даже высокая трава вокруг не помогает от него скрыться. Гермиона сидит рядом и плетет венок из полевых цветов. Плетет, между прочим, уже минут пятнадцать, а ведь могла бы уже давно взмахнуть палочкой, и стебельки сами бы сплелись вместе. И поаккуратнее, чем у нее выходит! Но нет, Гермиона упрямая, поэтому тихонько сопит и старается.

Просто так лежать Драко скучно и сонно. Слишком жарко вокруг, слишком тихо. Трава чуть колышется от легкого ветерка, словно убаюкивая. Чтобы не уснуть, он спрашивает:

— Гермиона, а кто был твоей первой любовью?

На мгновение руки, плетущие венок замирают. Волосы Гермионы спадают так, что Драко виден только кончик ее носа, но почему-то ему кажется, что она улыбается. Помедлив, она отвечает вопросом:

— А почему вдруг ты хочешь это знать?

Драко передвигает травинку из одного уголка рта в другой. Да, он жует травинку. Не то чтобы ему это нравилось, но он видел такое в одном фильме и решил попробовать. Нахмурившись, он говорит:

— Просто интересно. А что это ты вдруг не хочешь отвечать? Неужели Уизли?

Гермиона качает головой, не отвлекаясь от своего занятия, и отвечает:

— Нет. Рон… Наверное, вторая, если можно это считать за любовь.

Драко удивлен. Он приподнимается на локтях и пристально смотрит на Гермиону. Что он вообще о ней знает? Так, когда она только пришла в Министерство работать у нее был какой-то тип… Такой, туповатый на вид, из Портального управления, как же его… Может, они еще в школе были знакомы? Надо вспомнить имя… Есть!

— Значит, этот Ноэль Кромби?

Гермиона от неожиданности фыркает и, рассмеявшись, откидывает волосы за плечи.

— Ноэль? Что ты! Это разве что третья.

Драко в замешательстве. Изо всех сил стараясь припомнить, что там было в школе, он начинает перебирать всех, чьи имена хоть как-то упоминались с гермиониным рядом:

— МакЛагген? Виктор Крам? Лонгботтом? Поттер?!

Каждое новое имя вызывает у Гермионы новый приступ смеха. Она как раз закончила плести венок и, критически осмотрев его, напяливает его на голову Драко со словами:

— Ты, Малфой, ты моя первая любовь! Только случилась она со мной после второй и третьей.

Драко молчит. Он молчит целую минуту, а потом сдвигает венок немного набок, и на его лице расползается хитрая и довольная улыбка. Гермиона ложится рядом и подпирает голову рукой.

— Ну, что ты там еще придумал?

Бросив из-под перекошенного венка взгляд победителя, он отвечает:

— А я вот всегда знал, что та пощечина на третьем курсе — она неспроста была!

О понедельниках

Понедельник начинается в субботу.

А. и Б. Стругацикие

Что самое неловкое на свете? Гермиона знает на сто процентов — это встреча выпускников. Накануне она сменила восемь нарядов, пытаясь выбрать подходящий случаю, а утром проспала и забыла его дома. На работе задержали, поэтому пришлось аппарировать прямо в «Три Метлы», не заходя домой. У самых дверей она сталкивается с Гарри — он тоже в рабочей мантии, запыхавшийся и нагруженный кучей каких-то свертков. Гермиона рада — все-таки входить одной не хочется.

Перешагнув порог зала, она настороженно осматривается. Пришли пока определенно не все, но явившиеся уже успели разбиться по кучкам-факультетам. Первым делом Гермиона отыскивает взглядом слизеринское сборище. Конечно, устроились у барной стойки, и Малфой уже тут как тут. Вот ведь гаденыш, успел смотаться домой и переодеться! А ведь именно из-за него Гермионе пришлось задержаться! Словно услышав ее мысли, Малфой оглядывается и издевательски салютует ей бокалом.

Гордо вздернув подбородок, Гермиона твердо решает, что работа работой, а встречу выпускников он ей не испортит, и проходит вслед за Гарри к гриффиндорцам, собравшимся у одного из столиков.

Первый час встречи — сущий кошмар. Атмосфера настолько напряженная, что хочется сбежать на край света, хоть к мантикоре в пасть, лишь бы подальше отсюда. Но к счастью, ассортимент напитков в «Трех Метлах» неплохой, поэтому постепенно напряжение начинает спадать. Уже более расслабленные, выпускники начинают перемещаться от одного кружка собеседников к другому. Еще полчаса, и недавно такая разрозненная компания уже равномерно перемешана, и даже слизеринцы уже не держатся друг друга. Появление опоздавшей Панси Паркинсон и вовсе производит оживление — все-таки знаменитость. Она, правда, проводит на встрече не больше часа. Все это время она старается быть поближе к Малфою или Забини и не выпускает из рук бокал чистого огневиски. Вскоре после ее ухода начинает собираться домой и Гарри. Компания разочарованно шумит, но особенно его никто не удерживает — всем известно, что Джинни на девятом месяце, а Гарри и без того уже задержался. Получив в наказание за ранний уход несколько шуточек в свой адрес, он покидает вечеринку.

Музыка играет все громче, повсеместные смех и болтовня становятся все веселее, и Гермиона с удивлением отмечает, что их осталось гораздо меньше. Уже близится полночь, а многих ждут дома. На свободном пятачке у стойки устроили танцы. Гермионе с ее места хорошо видны танцующие Рон и Лаванда, и, судя по стилю их танца, в самое ближайшее время они отправятся в более уединенное место. Хмыкнув, Гермиона поворачивается к своему собеседнику, который как раз заканчивает очередную уморительную историю, которых у него, как оказалось этим вечером, просто миллион.

— Принести тебе еще коктейль?

Гермиона на секунду задумывается. Она уже выпила два коктейля, но ведь с другой стороны — это всего два за целый вечер. К тому же, завтра суббота, можно выспаться. А вечер такой чудесный, и ей так весело, и вообще… Она отвечает:

— Да, спасибо. Но только один!

И она, смеясь, провожает взглядом Теодора Нотта до стойки бара. Кто бы мог подумать, что он такой забавный? Конечно, ничего больше, но с ним действительно весело. Гермиона наблюдает, как он берет коктейль для себя и для нее, и натыкается взглядом на Малфоя. Опираясь о стойку, он очень серьезно и сосредоточенно говорит с Дафной Гринграсс. О чем это таком серьезном можно беседовать на встрече выпускников? Как раз в этот момент Малфой удивленно поднимает брови и бросает неприязненный взгляд в спину Нотту. Но Теодор уже вернулся к столику с бокалами в руках, и Гермиона выбрасывает непонятную ситуацию из головы.

Еще полкоктейля спустя предложение Нотта потанцевать не кажется Гермионе таким абсурдным. Перед танцами она решает освежиться и направляется в дамскую комнату. Едва поднявшись из-за стола, она чувствует секундное головокружение, земля словно уходит из-под ног, но это странное ощущение отчего-то вызывает у Гермионы только смех. По пути обратно к столику она вдруг замечает, что почти все уже разошлись. Но музыка еще играет, и внутри поднимается волна веселья. Хочется совершить что-то бесшабашное, сумасшедшее, не похожее на нее.

Волна веселья отступает так же быстро, как появилась, когда Гермиона подходит к столику. Там уже нет ни бокалов с коктейлями, ни Теодора, место которого занял Малфой, вальяжно развалившись в кресле.

— Что происходит, Малфой? Какого черта ты здесь делаешь? — Хотя от веселья не осталось и следа, желание совершить что-то безумное стало даже сильнее. Гермиона угрожающе прищуривается и спрашивает: — Где Нотт?

С презрительной усмешкой Малфой отвечает:

— О, понятия не имею, но ради его же блага надеюсь, что уже дома, с сынишкой и беременной женой. А он разве тебе о них не рассказывал?

Гермиону накрывает возмущение такой силы, что кажется, будто ее сейчас унесет ураган ярости. В голове роится сотня вопросов, каждый следующий гневнее предыдущего. Сжав кулаки, она делает шаг к столику. Под ногой что-то хрустит. Отступив обратно на шаг, она опускает взгляд и обнаруживает осколки стекла, бумажный зонтик, соломинки… Вопросы вырываются наружу все разом:

— Что ты с ним сделал? Да как ты вообще смеешь? Какое тебе?.. Почему?!

К своему ужасу, Гермиона вдруг обнаруживает, что вот-вот расплачется. Малфой замечает это тоже и поспешно встает из-за стола со словами:

— Так, ладно, Грейнджер, тебе нужно на воздух. Пойдем!

Крепко схватив за руку, он выводит ее на улицу. Не в силах сопротивляться, Гермиона лишь отмечает, что в зале стоит невообразимый шум и все вокруг стало как-то неприятно кружиться, так быстро, что ее даже немного укачивает.

Прохладный ночной воздух приносит облегчение. Назойливый шум отступает, и кружение почти прекращается. Правда, плакать хочется по-прежнему, но в присутствии Малфоя Гермиона в жизни себе этого не позволит, так что можно выбросить это из головы. А вопросов стало едва ли не больше, чем было, но для начала Гермиона решает прояснить ситуацию:

— У Нотта может быть хоть пять жен и двадцать детей. Мне это безразлично, мы просто разговаривали. Он был забавный.

Три коротких предложения, но приходится приложить неимоверные усилия, чтобы они прозвучали связно. Выдохнув, Гермиона присаживается на лавочку под вывеской и выжидающе смотрит на Малфоя. Тот садится рядом и, не глядя на нее, говорит:

— Могу тебя заверить, Нотт не думал, что вы «просто разговариваете».

— Это еще почему?

Малфой молчит, раздумывая, стоит ли говорить, но все-таки отвечает:

— Потому что на твой бокал было наложено заклятье.

Вопросы в голове Гермионы множатся, и счет им идет уже на тысячи. Она задает самый, как ей кажется, важный из них:

— Откуда ты знаешь?

Малфой, видимо, не считает этот вопрос первым по важности. Он бросает на нее удивленный взгляд, но отвечает:

— Дафна сказала. Я заметил, что Нотт крутится рядом с тобой, и спросил ее, что у него на уме. Оказалось, еще до моего прихода они сплетничали о тебе, и Тео предложил напоить тебя и посмотреть, как ты будешь чудить. Когда Дафна рассказала мне об этом, я подошел проверить твой бокал. Нотту это почему-то не понравилось, и он предпочел покинуть вечеринку.

Последние слова Малфоя сопровождаются ледяной усмешкой. Гермиона чувствует, как пробирает озноб. Становится так противно, что сосет под ложечкой. Ну да, Нотт так заторопился домой, что перебил бокалы. Конечно.

Чтобы хоть что-то говорить, Гермиона спрашивает:

— И что за заклятье это было?

Малфой пожимает плечами:

— Ничего сверхъестественного — просто в одном твоем бокале было три реальных. Сколько ты выпила?

— Почти три…

Присвистнув, Малфой смотрит на нее округлившимися глазами:

— Ничего себе! Нотт наверняка не рассчитывал на такое сопротивление.

Теперь у Гермионы нет сомнений, какой вопрос из всех главный. Но вряд ли она решится его задать. Поэтому она молчит, молчит и Малфой. Через несколько минут она произносит:

— Ладно, мне, наверное, нужно аппарировать домой, а тебе пора обратно внутрь. — В ответ на вопросительный взгляд Малфоя она поясняет: — Тебя же там Дафна ждет.

— О-о-о, Грейнджер, теперь я вижу, что ты выпила почти девять коктейлей. Во-первых, тебе нельзя аппарировать. В таком состоянии ты, как бы помягче выразиться, не выдержишь этого путешествия. Это я тебе могу сказать с уверенностью, основанной на личном опыте. Так что нам придется идти пешком. Надеюсь, ты не слишком далеко живешь?

С этими словами Малфой решительно встает с лавочки и разглаживает мантию. Гермиона машет головой из стороны в сторону, одновременно и отвечая на вопрос, и пытаясь разогнать туман в голове. Все происходящее кажется ей каким-то странным, нереальным сном. С некоторым трудом она поднимается на ноги. Прежде чем идти, она уточняет:

— А «во-вторых»? Что было «во-вторых»?

Малфой уже сделал несколько шагов по тротуару, и отвечает, не оборачиваясь:

— Во-вторых, внутри меня никто не ждет. И даже если бы ждал, ничего бы не изменилось.

Спустя полтора часа и двенадцать кварталов, Гермиона чувствует себя гораздо более трезвой, но гораздо менее бодрой. Ноги ноют, спать хочется нестерпимо, и, похоже, начинает болеть голова — предвестник завтрашнего похмелья. Но, несмотря на все это, показавшийся из-за угла подъезд ее дома совсем не радует. Чем меньше шагов отделяют ее от входной двери, тем острее она понимает — если она не задаст вопрос сейчас, то точно не задаст его никогда. Они останавливаются у ступеней к двери, и она нерешительно начинает:

— Послушай, Малфой… А почему ты вообще решил помешать Нотту?

— Потому что мы с тобой работаем в Министерстве, и твое поведение отразилось бы на репутации всего Министерства.

Малфой отвечает так быстро, кажется, даже раньше, чем Гермиона договаривает вопрос. Ответ такой нелепый, такой неправдоподобный, что ясно как день — это ложь. Но странное дело, от этой лжи у Гермионы сильнее стучит сердце, а Малфой отводит взгляд. Этот быстрый ответ, заготовленный, наверное, еще в «Трех Метлах» своей вызывающей нелепостью почти обнажает правду. И страшно — такое чувство, что любое теперь сказанное слово выдернет правду наружу, но и в молчании она выйдет сама. Секунды стучат в висках, как удары молота. Гермиона чувствует, как дрожат кончики пальцев и как губы покалывает, будто иголочками. Она вдруг остро понимает, что почему-то они с Малфоем стоят друг к другу очень близко, гораздо ближе, чем должны бы. Видимо, он понимает это в тот же момент, потому что внезапно поднимает глаза и встречается взглядом с Гермионой. И все становится ясно: почему Малфой помешал Нотту и почему он вообще заметил его рядом с Гермионой; почему Гермионе нет дела ни до жены Теодора, ни до него самого; почему вместо того, чтобы веселиться с друзьями, Малфой идет двенадцать кварталов до дома Гермионы… Все становится ясно и в то же время неважно. Правда открыта — и она, ослепляя, вспыхивает поцелуем на их губах.

Который раз за вечер Гермиона ощущает головокружение, теряет равновесие и делает шаг назад. Малфой сбрасывает оцепенение, тряхнув головой, и тоже отступает. Неуверенно спрашивает:

— Ну, тогда до понедельника?..

Гермиона кивает:

— Да, увидимся в Министерстве.

Малфой разворачивается излишне резко и, не обернувшись, скрывается за углом. Гермиона поднимается по ступенькам и дрожащими от волнения пальцами вставляет ключ в замочную скважину. Как только дверь за ней захлопывается, она прижимается к ней спиной и сползает на пол. Закрыв ладонями лицо, она глубоко вдыхает и шепчет: «Доживем до понедельника…»

Едва повернув за угол, Малфой, слегка пошатнувшись, останавливается. Он прижимается лбом к холодному камню стены и, не веря в происходящее, касается пальцами губ — на них еще горит поцелуй. Он закрывает глаза и говорит самому себе: «Доживем до понедельника…»