После Арсолира (гет)

Минула декада с начала путешествия и месяц — с Арсолира. Осталась позади долина Роэльсдат с ее многочисленными деревнями, маленькими, будто игрушечными замками, белеющими тут и там, и прочими достопримечательностями, о которых писал Альфонсо Ринальдини в своих "Записках".

Теперь дорога вилась меж холмами, поросшими старым, эльфийским еще лесом. Деревни здесь обносили частоколом, а замки строили прочнее. Постоялых дворов стало поменьше, но их все еще оставалось вполне достаточно для того, чтобы не ночевать под открытым небом. Возможно, в сезон — тогда, до войны — они и бывали переполнены, но сейчас пустовали.

Марвин ждал, что связь его с Флорой ослабнет, но по-прежнему ощущал ее присутствие. Вампирша ехала за ними — а потом и обогнала немного — и это тревожило его. Что, если учитель заметит? Один раз он пощадил Флору, но что сделает, если встретит её снова? Этого Марвин не знал и не представлял, как мог бы выяснить, не выдав Флору с головой первыми же словами.

Но в то же время ему приятно было знать — просто знать — что она есть, и у нее все хорошо. Огонек на границе восприятия, попутчица, не более — он чуял присутствие ее так же, как чувствовал отсутствие Орны, и этого ему было довольно. Марвин и сам не смог бы сказать, что это дает ему, разве что — ощущение не-одиночества в этом мире. После Арсолира зима так и не вернулась в Геронт, и постоянно шли дожди — мутная туманная морось, в которой и дорога, и окрестности казались мороком, из тех, что творят эльфы. Они ехали молча, вереницей, и иногда Марвину начинало казаться, что вот уже тысячу лет он следует за учителем, без смысла и цели, без малейшей надежды однажды снова увидеть его лицо.

Трактир был заметен издалека. Приземистое деревянное здание окружал высокий забор, на котором что-то сверкало, отражая заходящее солнце. Над открытыми воротами был прикреплен массивный гроб, по боку которого вилась кроваво-красная надпись.

Придержав коней, путешественники предались привычному уже ритуалу созерцания диковинок. Деянира закашлялась в кулак и изрекла:

— Трактир "Плата за пиво" не только знаменит лучшим в Геронте пивом, но и тесно связан с богатым историческим наследием нашей родины, — жаргон "Путевых заметок негоцианта", так неосторожно процитированных Ханубисом в первый день пути, прочно пристал ко всем троим, прорываясь подчас в самых неподходящих обстоятельствах. — Названием и вывеске оный обязан самому Эрику Огненному, каковой, не будучи удовлетворенным качеством пива, проломил кружкой череп трактирщику, сказав при этом бессмертные слова, вечно живые в сердце любого патриота: "Разбавлять не надо!".

— И что, с тех пор не разбавляют? — удивился Ханубис.

— Разбавляют, конечно. Но в меру, — Деянира рассеянно закусила кончик косы. — Наш Эрик здесь тоже останавливался, — договорила она отрешенным тоном. — Перед Витхольдовыми холмами. Тогда пиво было очень хорошим.

Когда они подъехали ближе, Марвин разглядел, что на колья забора надето множество предметов. В основном здесь были ржавые измятые шлемы и панцири, обрывки побелевшей от времени сбруи, прибитые подковы, но попадались вещи, оставленные здесь не так давно — разноцветные, еще не полностью вылинявшие ленточки от плащей, амулеты на шнурках и даже кружевные лиловые трусики, старательно намотанные на средний палец латной руковицы, торчащей на одном из кольев. Магичка спешилась и молча ввела Звездочку во двор. Ханубис задержался, рассматривая композицию, и Марвин поспешил встать около него.

— Учитель, что это?

Некромант рассеянно обернулся.

— Суеверия, Марвин. Эрик Огненный оставил здесь виру — чешуйку от доспеха — и вернулся с победой. Эрик Книгочей забыл свой пояс в постели у шлюхи и разбил орков, хотя никто этого не ожидал. Эрик Седьмой Бесстрашный поменял здесь подкову и уничтожил армию своего дяди, герцога ор-Арсо. Это действительно знаменитое место.

Уже подходя к конюшне, он сказал, явно продолжая начатую мысль:

— Люди зачастую не желают знать, что "после того" не всегда означает "вследствие того". Думаю, большую часть барахла, что оставили здесь перед Арсолиром, хозяин продал, а то ворота были бы завалены.

Внутри было жарко и многолюдно. Как объяснила смешливая служанка, в "Плату за пиво" наведывались мужчины из трех деревней. Кормили здесь тушеной капустой и ошеломительно острыми колбасками, под которые кружки с пивом пустели стремительно и незаметно.

Втиснувшись на узкую лавку за одним из общих столов, маги отдали должное пище. Марвин с удивлением оглядывался вокруг. Этот трактир не походил на те заведения, где они останавливались раньше — скорее, он был похож на те, куда любил наведываться отец. Солома на полу, чад и множество жующих и болтающих людей. Что странно — Ханубис и Деянира казались ничуть не шокированными соседством простолюдинов, с аппетитом уплетая незамысловатый ужин. Они и здесь были хоть и не похожими на соседей, но вполне уместными. Это Марвин был не к месту и там, и тут.

Напротив сидели трое. Сухонький трясущийся старичок с соломинками в бороде, лысый толстяк в коже и прыщавый юнец, то и дело окликающий служанок, бросая при этом на Марвина взгляды одновременно снисходительные и испытующие. Старшие, едва заметившие новых соседей, усердно жевали.

Потом толстый потянулся за пивом и вдруг, охнув, выпучил глаза. Потеребив за рукав соседа, он спросил, глядя на Деяниру, склонившуюся над столом.

— Видишь?..

Старичок подслеповато прищурился, пожевал губами и сказал после минуты раздумий:

— А вы, леди Винсент, все такая же хорошенькая, как и прежде были.

Она поперхнулась пивом.

Следующие десять минут ветераны Витхольдовых холмов, каковых, по подсчетам Марвина, набралось в трактире не менее двух десятков, обступив стол, наперебой выкрикивали тосты, вспоминали славные битвы прошлого, звали служанок, музыкантов и сыновей. Деянира растерянно улыбалась, прикрывая рот ладошкой, Ханубис заказал пива для всех присутствующих, кто-то уже настраивал лютню...

Марвину казалось, что он сейчас задохнется. Люди окружали его со всех сторон, и они смотрели на него, трогали, пахли... это никогда не кончалось хорошо. На какой-то миг Марвин словно провалился обратно в прошлое, туда, где он, маленький, сидел рядом с отцом, пока тот пил. Чем бы оно ни кончалось, он никогда не смел выйти из-за стола и мог лишь пытаться стать невидимым. Прыщавый парень пялился на Марвина не отрываясь и был похож на Гуго ор-Люсилера. Тот часто бил его на отцовских пирах, пока взрослые смотрели, отпуская шуточки и смеясь. Марвин знал, что и сейчас не посмеет выбраться из-за стола, не сможет побить прыщавого, не сможет...

Хватит, сказал себе Марвин. Хватит. Прекрати. Он нащупал цепочку на шее и вцепился в острые звенья до боли в пальцах. Был лишь один способ уничтожить панику, и Марвин потянулся к жуткому отрешенному спокойствию Силы — и удивился, как легко пересек грань. Пусть они разойдутся, подумал Марвин, чувствуя только холод, пусть они уйдут. Пожалуйста.

Он вздрогнул, услышав вдруг всеобщее молчание. Люди переглядывались, и по залу скользнула тревога, смутная, лишенная очертаний. Мигом позже кто-то принужденно засмеялся, и все опять разом заговорили, но Марвин заметил, что многие отодвинулись от стола. Дышать стало легче.

— Неплохо, — тихо сказал Ханубис. Повернувшись к нему, Марвин увидел, что учитель улыбается краем губ. — С этической точки зрения — отвратительно, но технически совсем неплохо. Принцип ты уловил правильно. В большей амплитуде этот перепад вызвал бы приступ ужаса у большинства здесь присутствующих. Я только надеюсь, что последнего ты не планировал, а то массовая истерика в замкнутом помещении никого еще не доводила до добра.

Подняв кружку, некромант провозгласил:

— За магию!

Марвин заулыбался в ответ.

— За магию! — повторил он, держа кружку обеими руками. Сделав большой глоток, он опять поймал на себе взгляд прыщавого. Тот смотрел с восхищением и завистью, и Марвину на миг стало страшно — непонятно, от чего, но лишь на миг.

* * *

— ... и двадцать человек пикинеров привел, — повествовал Озрик, могучий детина с бородой, заплетенной косичками. У него недоставало правого глаза, и шрам тянулся через раскромсанное ухо в лохматые волосы. — Я же бастард ихний был, куда мне? Вот мы впереди встали, и удар, весь как есть, на грудь приняли. Запнулась конница на пиках, а там и милсдари маги ударили, да огнем их застращали, они — назад...

Деянира потерла виски. Озрик залез за стол, выгнав предварительно юнца, и теперь трое рассказывали о той войне, по очереди или же одновременно, поднимали кружки и провозглашали тосты, вспоминали погибших и задавали кучу вопросов, не дожидаясь ответа... Они имели на это право, ведь все они прошли войну — и Озрик, и толстый Виль, бывший тогда оруженосцем, и даже старый Йен, бывший еще не таким старым... Они имели право на радость встречи и разделенных воспоминаний. Но Деянира не помнила никого из них, не помнила даже, что в том бою была пехота. И сейчас, принужденно улыбаясь, она не понимала, что делает здесь.

Сначала она даже обрадовалась, когда ее вспомнили. Вся эта кутерьма напомнила ей встречи гильдийцев — именно так они с Гвидо столкнулись с Ковальским и Секундой, в какой-то развалюхе на Грааргском тракте, и даже не сразу узнали друг друга...

Да, все было хорошо, но потом кто-то в неловкой плоской шуточке помянул Арсолир, и все разом замолчали, а Деянира ощутила, как ползет по позвоночнику холод, и люди стали немыми, кривляющимися тенями прошлого. Прошлого, которого она не была достойна.

...

"Винсент, ты меня слышишь?"

Знакомый голос в ее сознании прозвучал громче, чем разговоры вокруг. "Надо поговорить. У тебя там есть зеркало?"

"Через четверть часа" — ответила она. Удивилась отстраненно — чего ему надо? — но теперь у нее хотя бы была причина покинуть зал.

— Извините, милсдари, — сказала Деянира. — Меня призывают неотложные дела. Ханубис, я распоряжусь насчет комнат.

Она выскользнула из-за стола раньше, чем ее собеседники успели отреагировать. У лестницы перехватила служанку — ту самую смазливую дуреху, что встретила их в дверях. Деянира сунула ей в ладонь серебряную монету и сказала:

— Мы остаемся на ночь. Нам нужны три комнаты. А еще мне нужно зеркало — прямо сейчас. Любого размера. На время.

Служанка уставилась на нее и хихикнула:

— Зеркало поискать надо, милсдарыня, авось у хозяйки сыщется. Ежели вам срочно, так пойдемте поищем.

Зашуршав юбками, служанка устремилась куда-то в сторону кухни, продолжая болтать. Голос у нее был пронзительный.

— А с комнатами прям и не знаю, что делать, милсдарыня, местов нету. Могу вам с милсдарем одну выделить, но большую и с удобствами, а пареньку место в общей зале, хихик, хорошее, прямо у камина... Вот тут постойте пока, я вам, хихик, зеркало сыщу.

Деянира осталась ждать у дверцы, за которой скрылась девица. Судя по доносящимся звукам, поиски включали в себя перестановку всей мебели. Одну комнату? У Деи не было сил спорить с этим хихикающим монстром. Потом она найдет хозяина и уж ему лично выскажет все, что думает на этот счет, а пока что важнее остаться наедине с зеркалом. Они не договаривались предварительно о связи — может быть, случилось что-то важное?

Зеркало оказалось маленькое, не больше ладони размером, но это было не так уж важно — как, впрочем, и то, что в просторной, но затхлой комнате стояла только одна кровать. Скинув сапоги, Деянира уселась на нее, поджав ноги. Свеча чадила, и Деянира затушила ее, призвав взамен шар света, поудобнее взяла зеркало за резную ручку.

"Готово, Пафнутьев, направляй" подумала магичка, волей своей потянувшись к знакомому сознанию далеко отсюда, в столице.

Прошло не так уж много времени, прежде чем амальгама озарилась с той стороны. Пафнутьев смущенно ухмыльнулся. Выглядел он каким-то потрепанным, будто не причесывался ни разу с момента прощания.

— Привет, Винсент, — сказал он. — С тобой тут кое-кто поговорить хочет.

— Мэтресса Винсент! — в маленьком зеркальце магичка не видела ее, но хриплый голосок узнала сразу. — Здравствуйте!

— Привет, малышка, — ответила Дея, постаравшись сказать это тепло и приветливо. — Тебе разве не пора спать?

— Эта поганка не хочет без тебя ложиться, — пожаловался Пафнутьев.— Я ей обещал тебя показать.

В зеркале появилась сияющая Эмми — видимо, Пафнутьев приподнял ее.

— Я только немножко посмотрю, а потом пойду спать, — пообещала Эмми. — Мэтресса Винсент, а вы настоящая?

— Настоящая, — Деянира хотела бы быть в этом уверена. — Только очень далеко от вас.

— А! — Эмми потянула себя за локон. — А когда вы вернетесь?

— Еще не очень скоро, Эмми. Я на задании.

— А... А я учусь светлячков делать. Меня мэтр Пафнутьев учит. А мэтр Дариа обещал купить пони, чтобы я на нем каталась. Вы позволите поставить его рядом со Звездочкой?

— Да, конечно...

— А Звездочка его полюбит?

— Не знаю, малышка.

— Я думаю, полюбит, — серьезно кивнула Эмми. — Она будет его мама, а он — ее ребенок. Только ей тогда надо быстро вернуться, а то он будет ее искать.

— Звездочка тоже на задании, — напомнила Деянира. — Мы не можем вернуться, когда пожелаем. Пони придется подождать.

Дея чувствовала, как нутро сводит судорога, не могла лишь понять, душа болит или тело. Она старалась смотреть теплее и говорить мягче. Не напугать бы девочку.

— Я тогда подожду, — сказала Эмми. — Только вы возвращайтесь поскорее, мэтресса Винсент.

— Тебе пора, малышка, — сказал Пафнутьев где-то за границами зеркальца.

— А, хорошо. Доброй ночи, мэтресса Винсент!

— Доброй ночи, милая, — выговорила Дея. Эмми заговорщицки подмигнула и отсалютовала, а после перегнулась к самому стеклу.

— А Меган — дура, — заявила она и пропала из поля зрения. Деянира услышала, как она что-то говорит, и Пафнутьев отвечает ей, а после — как гремят замки в двери кабинета.

Дея сжалась в клубок, стараясь дышать глубоко и размеренно. Так часто случалось в последнее время, что не хватало воздуха, как будто что-то застряло внутри.

Пару минут спустя Пафнутьев опять возник в зеркале.

— Вот, — сказал он. — Эмми пошла спать. У нее все хорошо.

— Это прекрасно, — отозвалась Деянира. — Какого Духа ты это устроил? И откуда у тебя ключ от моего кабинета?

— Она про тебя каждый день спрашивает.

— Я тронута. Ключ?

Пафнутьев чуть порозовел.

— Ты его оставила Грете. Дариа его искал, но я нашел раньше, — он посмотрел исподлобья. — И подумал, что у меня он целее будет.

— Ты скрыл от своего куратора ключ, который он искал? — повторила она, не до конца понимая.

— Скрыл, — подтвердил Пафнутьев. — Твой ключ. От твоего кабинета. В твоем доме. Чтобы Дариа в него не залез.

— От своего куратора по Гильдии?

— Я знаю только одного куратора в Геронте, и это не Дариа. Но будь на его месте сам Бреслав, я бы ему и то не позволил лазать в твои вещи.

— Но... — протянула Деянира. Краем сознания она понимала, что должна сейчас негодовать, но не знала, по поводу чего именно. — Но... разве Дариа не должен войти в курс дела, поднять контракты?..

— Контракты все в конторе. Введешь его в курс дела, когда вернешься. Подождет, не облезет. Ключ я ему не отдам.

Сейчас он был похож на Бреслава. Не внешностью — тут почти ничего общего — но взглядом, интонациями... Я кажусь ему полной дурой, подумала Деянира.

— Что-то случилось? — спросила она.

Пафнутьев фыркнул.

— Да, Винсент, что-то случилось, — сказал он. — И да, я хочу поговорить об этом. Ты мне нужна, вот что.

— Я на задании.

— Уфф. Мне не пять лет. Я знаю, что ты на задании. Хотя бы выслушать ты меня можешь?

— Я слушаю тебя.

Он вздохнул, глядя на нее с сомнением и еще чем-то. Прикусил ноготь.

— Дариа имел беседу с его высочеством, — сказал он наконец, будто в холодную воду бросился. — И взял заказ. Одиночный заказ.

— Одиночный? — повторила Дея, не понимая. — На кого?

Пафнутьев назвал имя. Оно ничего для нее не значило.

— Дариа знает, что ты в курсе?

— Да, он мне сам сказал, — мрачно признался Пафнутьев. — И я теперь не знаю, что мне делать.

— Ты не имеешь права обсуждать это со мной... — сказала она.

— А с кем мне это обсуждать, с ним? — рявкнул Пафнутьев. — Я-то не наемный убийца! Послушай, Винсент, — заговорил он тише и быстрее. — Мне не нравится то, что здесь без тебя происходит. Мне не нравится Дариа. Мне не нравится, что сначала ты делаешь из меня няньку, а потом бросаешь Дух знает с кем и без малейших объяснений. И, думаю, хотя бы разговор я заслужил.

Деянира провела по лицу рукой. Ей никак не удавалось привести мысли в порядок. "Одиночные заказы" в Гильдии не приветствовались, но время от времени все же случались. Если Дариа не постеснялся заговорить об этом при Пафнутьеве, значит... значит, скорее всего, Бреслав в курсе. В противном случае Дариа побоялся бы, что парень донесет своему родичу. А если Бреслав в курсе... на самом деле, все объяснимо. После того, как она, Деянира, своими руками разрушила отношения Гильдии с престолом, новый куратор вынужден идти на сомнительные сделки, хотя бы для того, чтобы подтвердить свою лояльность. Гильдии нужен Геронт. Его золото, но главным образом — Школа. Бреславу пришлось принять это. Я все разрушила, подумала Деянира. Бреслав доверил мне интересы Гильдии, а я его подвела. Поэтому и на сделки с совестью, и на одиночные заказы он вынужден идти по моей вине. А еще я обещала Эрику защищать его сына — и тоже все испортила.

— Винсент, ты меня слышишь?.. — Пафнутьев с беспокойством заглянул в зеркало. — Ты в порядке?

— Я думаю, что это проверка, — сказала Деянира. — Они хотят посмотреть, как ты поступишь. Или же таким образом тебе сообщили о новых правилах игры. В обоих случаях я бы поговорила начистоту с Дариа. При Бреславе.

Пафнутьев длинно и заковыристо выругался, умолк. В глазах его промелькнула на миг беспомощность, как у растерявшегося щенка.

— Проверка, или?.. Бездна... И что я могу сделать, если Дариа договорился с принцем с согласия Бреслава?

— Смириться. Попробовать переубедить их. Попросить о переводе в другую команду.

— На побережье Хрюсланда? — усмехнулся он. — А что, почему бы нет. Там хоть кормят регулярно, от тебя и этого не дождешься...

— В Тримгест, — сказала Деянира. — В Вольные Города. В Угорье. Ты хороший маг, тебя с радостью примут везде, где есть нужда в людях.

— Ты серьезно думаешь... Винсент?..

— Да?

— Возвращайся поскорее.

— Я больше не имею отношения к делам в столице. И я ничего не могу сделать.

— А вот это ты точно зря. Из Гильдии не выходят. Ну поцапалась ты с Бреславом, так помиришься, серьезно. Он тебя любит...

— Сейчас ты лезешь не в свое дело.

— Ты делала свою работу двадцать с лишним лет, верно? — спросил он отчаянно. — И что, если ты в первый раз за эти годы сглупила, так и не жить уже? Или ты думаешь, что этот сукин выродок справляется лучше, чем ты? Если хочешь знать, Бреслав еще сам попросит, чтобы ты вернулась!

— Я устала, — сказала она.

Пафнутьев вздохнул и замолчал, глядя вниз. Бедняга, подумала Деянира. Он всегда считал Гильдию идеальной. Ей было жаль, но она ничем не могла помочь ему.

— Ладно, — заговорил он опять. — Я, наверно, дурак. Провались они все в Бездну. Хочешь, вместе в Угорье съездим, повидаем моих родичей? Маменька о тебе в каждом письме справляется. Покажите мне, говорит, ту смелую женщину, что взялась вывести в люди моего обормота...

— Я подумаю, — ответила Деянира. Она подвела и его, и девочку. — Паф, ты сможешь позаботиться об Эмми?

Пафнутьев сжал челюсти.

— Я уже о ней забочусь, — мрачно сказал он. — Пока ты не вернешься. Кстати, я уверен, что Дариа забыл про проклятого пони. А у меня денег нет. Поэтому тебе придется купить его самой. Конец связи?

В мутном стекле он казался совсем юным и очень несчастным.

— Конец.

— Винсент!..

— Ну что еще?

— Открой мне портал.

— Что?!

— А что? Буду тебе Звездочку чистить и кашу варить, — некроманты же не умеют, небось? На добровольных началах. Все равно я тут со всеми поцапался, они скучать не станут.

— А Эмми?

— У нее есть Меган. Я, в конце концов, тоже маг, а не баба.

— Нет.

Она ожидала, что он начнет спорить, но Пафнутьев сразу сник.

— Жаль, — сказал он. — Жаль. Ладно. Ты только береги себя, хорошо?.. Конец связи.

— Конец связи, — повторила Деянира.

Зеркало медленно погасло. С ним погас и шар света. Наугад протянув руку, Деянира положила зеркальце на сундук и свернулась клубком на постели. Глаза ее были открыты, но не видели ничего, кроме темноты.

* * *

— Туман, — сказал старый Йен. — Духов непроглядный туман, девять дней из декады. И кости от него ломит.

— И здесь тоже? — переспросил Ханубис. Его собеседники закивали. После столь неожиданного ухода Деи они поначалу расстроились, но Ханубис заказал еще пива, поэтому сейчас они с удовольствием делились всем, что знали о подступах к Арсолиру. По крайней мере, половину того, что они говорили, не стоило принимать всерьез, но и оставшейся части было достаточно, чтобы окрасить картину предстоящей миссии самыми мрачными тонами.

— И здесь, — сказал Озрик. Как уже выяснил некромант, он был дружинником при местном оре. — На вышке когда стоишь, ни хрена не видно. А однажды я стою, и вдруг на меня как чуда шарахнется с воздуха! Такая, вроде нетопыря, только поболе раза в три. Я ее хряснул, чем попалось, — вот кружка попалась навроде этой, — а она бульк, и с вышки грохнулась. Так я потом во дворе искал, а ее нету.

— Днем?

— Ага.

— Сильно ж ты с утра набираешься, если среди бела дня чуд видишь, — не преминул вставить Виль, вытирая жирные руки о свою куртку.

— Пусть меня Отрин на земле не удержит, если вру!

— А вы, милсдарь Виль, ничего не видели? — вмешался в беседу Ханубис. Если их не направлять, они могут отвлечься очень надолго.

— Кузину я свою видел, так она говорит, в деревне Колокольчик покойники выкопались. И теперь бежит народ из Колокольчика во все стороны.

— Верно, — вмешался Йен. — К нам три семьи прибилось. Гадюка, сосед мой, все бобылем ходил, нарадоваться не мог. Так сейчас у него по лавкам вся семья его братца младшего сидит, из избы выходить боится. А Гадюка ко мне ночевать ходит, видеть, грит, их не могу, — он захихикал.

— Андреаса семья? — удивился Виль.

— Луки. Андреас не в Колокольчике, а в Творожице.

Марвин ерзал на скамье, но Ханубис не подавал виду, что замечает его. Если уж мальчик так непосредственен, что пытается чаровать ауру страха в людном месте, будем надеяться, что он осмелится и самостоятельно выйти из-за стола. В общем-то, почти любой из учеников однажды учинял нечто подобное, но большинство делали это из любопытства или для шалости, а не из страха. И будем надеятся, что его порыв не станет кое для кого фатальным.

— А далеко расположен этот Колокольчик? — спросил он.

— Да в двух днях конных отсюда, прямо по тракту.

Значит, радиус некросферы около двух сотен дарлиенских лиг. А если считать "чуду" — еще больше. С одной стороны, учитывая масштабы Арсолира, в этом нет ничего удивительного. С другой — это очень скверный признак.

Прислушиваясь к миру, Ханубис ощущал, как набухает на востоке пузырь, вращается, разбрасывая протуберанцы миазмов, семена Бездны. Он предпочитал не прислушиваться — пока.

— А дальше к востоку что?

В Колокольчике надо будет задержаться. Поднатаскать мальчика, а заодно и дождаться мэтра Планта с его передвижным цирком.

Дальше к востоку, судя по словам пьяной троицы, деревья ходили, а камни говорили, и вообще начинался полный и беспросветный ужас. Как показалось Ханубису, атмосфера была передана адекватно, а вот конкретики недоставало. Впрочем, иного не следовало и ожидать.

Таверна "Плата за пиво" действительно пользовалась популярностью. Люди входили и выходили, откуда-то даже появился менестрель. Ханубис не прислушивался, но голос певца был ему знаком, и он даже помнил — откуда. Полуэльф. Интересное существо.

Озрик погрузился в историю несчастной леди ор-Залецки, в фамильном замке которой завелось нечто неприглядное, и некромант мысленно поставил еще одну точку на карте. Марвин катал по столу хлебный шарик и даже дышать забывал от желания вылезти. Завтра следует расспросить его о том, что он услышал и какие выводы сделал. Будет смешно, если окажется, что мальчик все-таки обращал внимание на разговоры, а то и анализировал их.

— А многих ли в округе в ополчение забрали, любезнейшие?

Не то что бы многих, но собеседники сразу загрустили. Да, едва ли удастся узнать от них точные детали, а лишние расспросы не пойдут на пользу.

Десять минут спустя, обсудив политические факторы, приведшие к войне, а также тонкости женской психологии применительно к семейной жизни, Ханубис раскланялся с информаторами. Марвин поднялся со скамьи следом за ним.

— Учитель... можно мне еще побыть внизу?

— На здоровье, — улыбнулся некромант. — Хочешь послушать музыку?

— Менестрель неплохо играет.

— Неплохо. Подойдем? Я бы поздоровался с ним.

Мальчик ощутимо напрягся, но промолчал. Вместе они протиснулись мимо стоящих кружком зевак. Адар Йо Сефиус, склонившись над гитарным грифом, играл "Ветер над холмами", старинную балладу о лорде, погибшем далеко от родных мест, и о его жене-чародейке. На вкус Ханубиса, под аккомпанемент лютни песня звучала бы лучше, но и так было неплохо — высокий печальный голос смягчал резкость расстроенных аккордов.

Забавно, думал Ханубис, в должном молчании слушая менестреля — как легко отвести людям глаза. Дурацкая шапочка, клочковатая борода и грязь на одежде — и они уже не видят эльфийской крови, столь очевидно проступающей в каждом жесте и взгляде певца. Да и помнит ли о ней он сам? В наше трудное время легче не помнить о многом, — если ты, конечно, умеешь забывать.

Йо оборвал последний аккорд на полувздохе и вскинул голову.

— Налейте чашу менестрелю! — гордо провозгласил он, и заплаканная служанка поспешила вручить ему кружку. Полуэльф с нескрываемым удовольствием припал к источнику влаги, но тут взгляд его упал на некроманта, и он закашлялся.

— Похлопать? — радушно предложил Ханубис.

Тот замотал головой, пена с его бороды полетела во все стороны.

— Бла... благодарю, — выдавил он наконец. — Добрый вечер, милсдарь магик. Привет, Марвин. А я тут... вот... играю.

— Прекрасно играете, — заверил его Ханубис. — Но, позвольте спросить, чему мы обязаны столь неожиданной встречей? Вы выбрались навестить вашу почтенную матушку, или же вас позвали иные заботы?

С ласковой улыбкой Ханубис следил за тем, как на лице менестреля появляются самые разнообразные выражения. Марвин с шумом втянул в себя воздух.

— Заботы... — проговорил менестрель. — Какие заботы могут быть у вольных пташек, питаемых вдохновением да щедротами слушателей? Сыграть вам? Я могу "Ночь живых мертвецов", хотите?

— Как вам угодно, — отозвался некромант, — я все равно сейчас ухожу, не утруждайте себя. Марвин, — повернувшись, он вложил в ладонь юноши серебряную монету. — Постарайся все же поспать сегодня, с утра в дорогу. Доброй ночи.

Ученик и менестрель в два голоса пожелали ему того же, и Ханубис освободил их от своего общества. Пусть развеются. Напоследок.

Интересно, откуда берется мнение, будто некроманты обожают песни о своей работе, думал Ханубис, поднимаясь по лестнице.

Служанка проводила его до комнаты. У порога кучей был свален багаж. Изнутри не доносилось ни звука. Ханубис замер на миг, перед тем как войти. Стань мне проводником, Дух, сказал он про себя так, как если бы творил заклинание. Снизу доносился бешеный гитарный проигрыш, но в сознании некроманта опять звучала тихая колыбельная на древнем языке.

* * *

В комнате было темно. Деянира лежала лицом вниз, и звук открывшейся двери не заставил ее пошевельнуться.

— Вот как, — сказал Ханубис. — Довольно трогательно с их стороны предоставить нам только одну кровать. Впрочем, она выглядит довольно просторной.

Она не ответила.

— Искать хозяина и переубеждать его мне лень. Но можно положить между нами твой меч. Ты не помнишь, он должен быть в ножнах или без них?

— Как хочешь, — отозвалась она чуть слышно. — Я не собираюсь тебя домогаться.

— Очень мило с твоей стороны. Тогда обойдемся без железа, — в темноте он чувствовал огонек ее жизни, судорожный, подрагивающий. Бедная девочка.

Он снял сапоги и плащ, взяв с сундука сложенное одеяло, укрыл Дею. Она лежала неподвижно, как фарфоровая кукла. Ханубис лег рядом. Некоторое время он молчал, слушая, как она дышит.

— Я поговорил с теми ребятами из ополчения, — заговорил он неспешно. — Судя по их рассказам, скоро дорога станет труднее. Мы приближаемся к озеру и скоро въедем в пределы некросферы. Тебе знаком этот термин? Бездна реагирует на гекатомбу выбросами метастазов, а разброс коэффициентов Санеги столь велик, что всему живому на местности становится крайне неуютно. Да и Ленерро, скорее всего, вносит свою долю в общую картину упадка и запустения. Нам следует это учитывать в наших планах.

— Поговори со мной об этом завтра, — сказала Деянира.

— Разумеется, завтра я повторю, — согласился Ханубис. — Пока что я в немалой степени разговариваю сам с собой. Видишь ли, мне необходимо сжиться с мыслью, что я действительно туда еду. Выпьешь?

— Да.

Ханубис отцепил с пояса фляжку, потом потянулся к сундуку. В кармане плаща нашлось сморщеное маленькое яблоко. Ханубис разломил его на две части и открыл пробку.

Дея неловко повернулась, приподнялась на локте. Лицо у нее было словно высечено из мрамора, и на миг Ханубису захотелось подробно обсудить с Марвином степень этичности его выкрутасов с Силой. Желание столь же пагубное для обучения мальчика, сколь и бессмысленное. Он всего лишь приблизил неизбежный кризис. Сейчас Дея ближе к миру живых, чем когда-либо за последнюю декаду — и именно потому ей больно.

Сделав глоток, Ханубис передал фляжку Деянире. Она отхлебнула и снова опустилась на подушку, сжимая в пальцах кусочек яблока. Ханубис растянулся рядом.

— Холодно, — сказал он.

— Да.

— Не сочти за попытку домогательства, но должен заметить, что делить с тобой ложе так же приятно, как и завтракать, — лениво заговорил он. — Мне это напоминает юность. Разговоры в темноте, ощущение тепла и все такое. Я не раз жалел, что мы ночуем раздельно.

— Не замечала.

— Глупо менять крепкую дружбу на мимолетный роман. А долго бы он не продлился.

— Потому что я — уродина.

— Не поэтому. Просто мне фатально не везет с возлюбленными. Слово "фатально" я употребляю в его словарном значении. А что до твоего замечания — неправда, ты красивая. Мне всегда нравилось на тебя смотреть, а, насколько я знаю, мои взгляды на красоту близки общепринятым.

То ли смешок, то ли всхлип.

— С моей-то рожей?

— Классический тринийский стиль красоты. Правда, скулы чуть шире — тут я предположил бы влияние кочевников, но это делает лицо интересней. Хорошие волосы, умные глаза, целые зубы. Без шрама было бы лучше, но и так более чем достойно.

— Ты зануда, Ханубис.

— Это следствие привычки к научному мышлению.

— Слышал бы меня сейчас кто, — сказала Деянира, и слова ее были как ломкие льдинки. — Винсент из Гильдии жалуется, что лицом не вышла. М-мать.

— На то они и ночные разговоры, — возразил Ханубис. — Как говорят в Тумулусии — ночь скрывает все, мы же сохраним наши тайны. Да и почему бы Винсент из Гильдии не пожаловаться? У каждого иногда возникает в этом нужда. Я бы тоже с удовольствием пожаловался.

— На невезение с возлюбленными?

— Именно, — усмехнулся он. Зелье начинало действовать, разливалось теплом по венам. Ханубис составил его в столице и первоначально планировал сберечь до озера. — Знаешь, я предпочитаю стройных блондинок эльфийского типа. Гордых и с эдакой обреченностью в глазах — она еще часто бывает при заболеваниях кишечника.

— Вроде нашей Сияны?

— Точно, вроде нее, хотя в ее случае я бы поставил скорей на разлитие желчи.

Этот ее смешок уже был совершенно явственным.

— О. Она тоже значится в списке твоих неудач?

— Рассуждая отрешенно, это была удача. Своей принципиальностью Сияна избавила нас обоих от кучи неприятностей. Но, как бы то ни было, с другими, менее предубежденными против некромантии особами, мне не так везло.

— Дай-ка я догадаюсь. В какой-то момент ты понимал, что перед тобой дурочка?

— Если бы. Глупость сама по себе очевидна сразу и не является помехой для физиологической части отношений, в прочем же и нужды не возникает. Но, как ты понимаешь, мне интересней более сложные личности. Те, в чьих глазах отражаются не только особенности пищеварения. И вот с ними-то все развивается по единому дурному алгоритму, столь любимому менестрелями.

— Твой дурной алгоритм имеет имя? — напрямик спросила Деянира.

— О да, — Ханубис был рад, что темнота скрывает его лицо. Он жалел, что затеял этот разговор, что Дея так быстро пришла к сути. Впрочем, все справедливо — откровенность за откровенность. Abyssus abyssum invocat. — Ее зовут Лориен. Лориен ар-Тэйн.

— Ар-Тэйн? — протянула Деянира. — Но это значит...

— Ага, — сказал Ханубис. — Лориен Закатная. Эльфорская принцесса. Смешно, правда?

Имя ее и сейчас отзывалось болью. Виной и яростью. Золотом и лазурью.

— Я мог бы тысячу раз забыть ее, — заговорил он, и в глаза летел рыжий песок, и било в ноздри мускусом и жасмином, сталью и кровью, и иссушающим жаром пустыни. — Я тысячу раз потерял ее, да и не обладал никогда. Ты знаешь, чем мы платим за Силу. Воины теряют близких, а мы теряем себя. Ты проходишь сквозь Бездну, и от тебя не остается ничего, кроме того, что умереть не может. И становишься сильнее. А я шел и думал о ней, и каждый мой шаг был шагом ей навстречу. И когда я прошел Бездну, я обрел Силу и вернулся. И потерял ее навсегда.

— Она... умерла? — спросила Дея не сразу.

— Нет. Возможно, лучше бы ей умереть. Она утратила былую личность. Превратилась в чудовище.

— Ты уверен?

— Я разбираюсь в чудовищах, — он пожал плечами в темноте. — Вероятно, в том, что так случилось, была и моя вина, но таков был ее выбор. И ее право, как говорят эльфы.

— А ты?..

— Я ничего не мог изменить. Я остался один, и мир мой рухнул, и никому на свете не было дела, умру я или останусь в живых, а мне — менее всех.

— Понимаю. Но ты выжил.

— Как видишь... Я размышлял об этом, и решил так: смерть все равно победит однажды, а если все равно — жить или умереть, не глупо ли играть в поддавки?

— Но если нет сил?..

— В смерти их не станет больше. Видишь ли... жизнь не обязана быть справедливой. Она вообще ничего не обязана. Она — дар сама по себе. А дальше греби сам, как знаешь. По течению, против него, на берег — твоя воля. Она ничего не должна нам, а мы ничего не должны ей, — нам решать. А кроме того — смерть не бывает освобождением.

— Я потеряла все, — сказала Деянира.

— Ты потеряла многое, — согласился Ханубис. — Не мне судить, насколько много. И это больно, я знаю. Со временем боль поутихнет, но никогда не исчезнет до конца, — сказал он, глядя во тьму перед собой. Золото и лазурь, Лориен, золото и лазурь. — Такова плата за то, что становится нами, и за то, что быть нами перестает. Иногда это кажется мне невыносимым. Иногда — вполне честным.

Ханубис чувствовал рядом Деяниру, ее дыхание и тепло ее тела, и — с чуткостью дарованной зельем — холод и отчаянье, засевшие у нее в груди, и огонек, дрожащий в тщетной попытке добраться до воздуха. Живи, сказал он. Живи.

— Мне сорок три года, — сказала Деянира. — И на мне висит каждый из них. Я убивала сама и заключала контракты идущим на смерть. У меня нет семьи и никогда не будет ребенка. Я потеряла всех, кого любила... — она смолкла на миг, ладонью коснулась лица. Потом заговорила опять, и в ее интонациях, ломких, оборванных, Ханубис услышал свою победу. — Будь ты проклят, Монтелеоне, — прошептала Дея. — Мне нужно было настоять, заставить... Ты мог бы и послушать меня...

Она задохнулась, потом, спустя долгие миги, заговорила снова:

— Ханубис, обними меня, пожалуйста.

Он послушно повернулся на бок, и Деянира уткнулась лицом ему в грудь.

— Можно я расскажу тебе про него?

— Конечно.

Он лежал, обнимая ее бережно, как хрупкую статуэтку, — пока она говорила, долго, бессвязно, бесконечно повторяясь, и после, когда она заснула, вымочив слезами всю его мантию. В какой-то степени и эта беседа была одной из граней некромантии как искусства, хотя Ханубис предпочел бы пройти Бездну с голыми руками, нежели открываться так еще раз. Он лишь надеялся, что его усилия стоили такой цены, а еще — что не найдет утром на подушке рыжий песок.

* * *

— А твой учитель — страшный человек, — сказал Адар Йо Сефиус, дренькнув гитарной струной. Флора согласно кивнула.

После того, как Ханубис покинул зал, они задержались еще на две песни, а потом, снарядившись целой горой пищи и пива, отправились в конюшню, где их ждала Флора. Уютно устроившись на куче соломы, они сидели, прислонившись к задней стене кухонной печи, пили и болтали вот уже много часов. Фонарь на крюке отбрасывал на стены резные тени, а лошади спали, лишь иногда вклиниваясь в беседу сонным ржанием.

— Да, — ответил Марвин. — Наверно, так.

— И не "наверно", а совершенно точно, — заявил менестрель. — Я его когда вижу, у меня сердце не на месте. Ну какое ему дело до моей матушки, а?

— Думаю, он так шутил, — сказал Марвин, подумав. — У него вообще своеобразное чувство юмора.

Флора и Йо хором вздохнули.

— Во дворце он мило, по-моему, пошутил, — Марвин решил заступиться за учителя. — Когда предложил принцессе поднять ее мертвого хомячка.

— И что принцесса? Упала в обморок? — с надеждой спросил Йо.

— В смысле — "поднять"? — вздернула брови Флора.

— В смысле, сделать хомячка зомби. А принцессе как раз понравилось... — Марвин вспомнил Хеллен и улыбнулся. — А за обедом он сбежал, и мы ловили его по всей королевской столовой. Хомяк, в смысле, сбежал.

— О, — изумилась Флора, — вы обедали с его высочеством?

— А хоть кто-нибудь в обморок падал?

— Одна старая герцогиня упала, не помню имени. Но не в обморок, а в юбках запуталась, когда Эразм ей пробежал по ногам. Эразм — это хомяк, — пояснил Марвин Флоре. — Да, я обедал с его высочеством после того, как присягнул ему.

— Это ж надо так историю загубить, — протянул менестрель. — Так что, Марвин, ты теперь, получается, барон?

— Я и раньше был бароном, но теперь я связан с престолом и его высочеством узами верности и чести, — сказал Марвин. Флора восторженно воззрилась на него из-под распущенных прядей. — Я же единственный сын моего покойного отца, — договорил он, чтобы не молчать.

— А ваша мама? — спросила Флора застенчиво

— Она умерла, когда я был маленьким. Я ее не помню. От нее остались книги... в том числе и та, из-за которой я здесь.

— "Легенда о свирепом некромансере Магнусе Ужасном и эльфийской деве"? — не преминул съязвить Йо, но Марвин на него почему-то не обижался, что бы тот ни городил.

— Нет, — мягко сказал он. — Том по некромантии. Магическая книга.

— От вашей мамы вам досталась магическая книга? — повторила Флора, округлив губки. — Она тоже была чародейкой?

— Я не знаю. Отец говорил, что она была из семьи грааргских купцов.

— Это очень странно, — сообщил Йо. Отставив гитару к стене, он ухватил очередную сосиску. — Насколько я знаю грааргских девиц, магические трактаты в список их любимого чтива не входят. А я вот что спросить хотел: твоя некромантия, она тебе баронствовать не мешает?

— Не знаю, — сказал Марвин. Отпил глоток пива, чтобы собраться с мыслями. Удивительно, как может быть, что он сидит в компании полуэльфа и вампирши, рассказывая самое сокровенное? Но одновременно он знал, что сидел бы так и всю жизнь, рассказывая сам и слушая их. — Я надеюсь, что мне удастся как-то совмещать... то есть, некоторые дворяне ведь занимаются магией. Почему одно должно мешать другому? Может быть, наоборот — это мне поможет? Против ор-Меджиовани, я имею в виду. Отец, конечно, был бы против...

— Обязательно поможет, — сказала Флора, улыбнувшись ему. — Даже не сомневайтесь.

— А почему бы и нет? — менестрель потянулся за кружкой. — Вот мэтрессе Винсент, то есть леди ор-Фаль, магия только помогает... в таких делах, в смысле. Кстати, а почему ее с вами внизу не было? Я из разговоров так понял, что вы наткнулись на кучу ее однополчан, так они тоже не просекли, куда это она делась.

— Она быстро ушла, устала за сегодня, — неохотно сказал Марвин.

— Жалко, — Йо опрокинул в рот последние капли. — Ей бы помогло развеяться, а то она вечно смурная какая-то. То есть на солнцеворот-то понятно было, почему, но и до того... Интересно, какая она, когда веселая?.. А пиво еще есть?

Марвин потянулся за последним кувшином. Он как раз наполнял вторую кружку, когда до него вдруг дошла очередность событий. Его паническое, случайное волшебство. Тень, проскользнувшая по залу, смолкшие разговоры. Деянира, не сказавшая после того и десятка слов. "Ей бы помогло развеяться"... "За магию"...

— Эй, хватит! Через край же льешь!..

— Извини... — Марвин поставил кувшин рядом с собой. Передал менестрелю его кружку. Поднял собственную — на деревянном боку блестела пена; сделал глоток, не почувствовав вкуса. Его вдруг затошнило.

— А все-таки хорошо мы придумали, — нарушил Йо затянувшееся было молчание. — Теперь знай себе, путешествуй всласть. А то я уже намаялся днем отсиживаться в лопухах, а ночью ехать в полной темени. Еще и погодка...

— Хорошо придумали что, везти гроб? — машинально переспросил Марвин.

— Это не гроб, а сундук! — обижено сказала Флора. — Очень хороший сундук.

— Мягкий?

— Резной!

— Хороший, факт, — подтвердил Йо. — Я его на боевого жеребца выменял. То есть, не только на него, а еще на кобылу, мешок овса, шерстяные носки, бутылку самогона и окорок. Хотя, сказать по правде, тот мужик сначала не очень хотел меняться, но с Флорой они быстро пришли к концензусу.

— Да? — переспросил Марвин. Про приключение в кузне Йо поведал еще в начале вечера, и теперь Марвину невольно представилось кровавое месиво на дороге — и боевой жеребец, впряженный в опустевшую телегу.

— Он очень хороший, тот дяденька, — сказала Флора с застенчивой улыбкой. — Я ему все объяснила, и он захотел нам помочь.

— А что ты объяснила, кстати? — заинтересовался Йо. Вампирша потупилась.

— Не помню, — призналась она наконец. — Но когда он дал мне носки, у него слезы на глазах стояли.

— Умеешь же... — восхитился Йо. — Ты, сестренка, просто бесценный попутчик! .— сообщил он, утерев руки о куртку и взявшись опять за гитару. — Вот бы нам с тобой по стране прокатиться, мы бы мигом прославились! Ты бы могла, скажем, подковы гнуть, а я бы пел — это свежее сочетание, публика оценит. Знаешь, как это прекрасно — путешествовать? Сам себе господин, каждую ночь или две ты на новом месте, все рады тебя видеть и поить, потому что знают, что надолго ты не задержишься... И всюду новые виды — то ты ночуешь в хижине рыбаков, то в герцогском дворце, то и вовсе, извини, в прачечной борделя — и отовсюду уходишь с новым жизненным опытом, провожаемый горькими слезами восхищенных поклонников... Вот. И с корчмарями ты бы договаривалась, — добавил он будничным тоном, — а то менестреля обидеть не трудно, всякий норовит, а тебе пальца в рот не клади.

Флора улыбалась ему.

— А Марвина мы с собой возьмем? — спросила она, не заметив, по-видимому, двусмысленности последней фразы менестреля. Марвин — тот заметил мгновенно. — Он мог бы выступать со своим хомячком...

— Ага, — Йо тихо наиграл первые такты чего-то бравурного. — Вполне. С хомячком и другими животными. На маленьких зверюшек все смотреть любят. Хочешь, Марвин?

— Хочу ли я показывать публике маленьких мертвых зверюшек? — недоуменно переспросил Марвин.

Йо заржал; мигом позже засмеялась и Флора. Наконец, не выдержал и Марвин. Что смешного в его вопросе, он так и не понял, но очень уж заразителен был пример. А, Бездна, на какой-то миг Марвин явственно представил, что и он может странствовать с ними, вот так вот болтать в ночи, — пусть не сейчас, когда-нибудь потом, когда он закончит учиться у Ханубиса... Странное занятие для некроманта, но почему бы нет, ведь один раз он уже изменил судьбу, предначертанную от рождения? Но мигом позже он вспомнил, что не изменил ничего, и если магия и не помешала бы ему, то баронство наверняка воспрепятствует... Если только Меджиовани не окажется сильнее — тогда Марвин будет свободен для любой доли. И станет неудачником, именно так, как пророчил отец.

— Пора мне спать, — сказал Марвин

— Уже? — поразился Йо. — А я как раз хотел еще сходить за пивом.

— Уже? — огорчилась Флора. — А я думала, вы еще побудете с нами. Вы ведь обещали рассказать мне про вашего учителя...

— А я обещал рассказать про Орну...

— Уже поздно, — он поднялся на ноги. — Мы ведь сможем встретиться завтра?

— Но... — Йо замялся.

— Конечно, сможем! — заулыбалась Флора, показавшись вдруг Марвину очень красивой: глаза горят, а волосы — словно облако, пронизанное солнцем. — Йо, правда же?..

Ответить менестрель не успел. Гитара тренькнула и затихла. Дверь конюшни бесшумно распахнулась, и фонарь качнулся, мазнув светом по стенам.

— О, — сказал Ханубис. — Какая встреча. Доброй ночи.

* * *

Гитара тренькнула, стукнула об пол. Флора вскрикнула тонким голосом, как птичка. Некромант скользнул взглядом по ней, потом по ее спутникам и улыбнулся. От его улыбки и равнодушных глаз у Марвина мурашки побежали по спине.

— Не думал кого-то застать в конюшне в этот час, — сказал Ханубис тихо и миролюбиво. — Флора, что ты здесь делаешь?

Несколько ударов сердца Флора смотрела на него, словно порываясь что-то сказать, а после упала на колени.

— Мастер, — прошептала она, — мастер...

Некромант шагнул к ней, вошел в круг фонаря, и тень его упала на стену. Он прошел мимо Марвина, и Марвин ощутил вдруг, что едва дышит в подступившей темноте. Заржали лошади; сначала одна, а потом и другие — испуганно, громко. Менестрель сидел на соломе и гладил гриф упавшей гитары; лицо его было белым. Флора не смела поднять головы, волосы ее рассыпались золотом по бронзе соломы.

— Я ведь говорил тебе, что не желаю видеть тебя рядом с собой, — проговорил некромант, остановившись подле вампирши. — Не так ли?

Тогда она вскинула лицо.

— Нет, мастер, — сказала она, и голос ее был не громче шелеста. — Вы только приказали мне покинуть город и не возвращаться в него. Вы сказали это после того, как убили мою семью.

— Продолжай, — кивнул он.

— Лучше бы вам убить и меня тогда...

— Я думал об этом, — снова кивнул Ханубис, и в голосе его Марвин услышал смерть. — Возможно, ты и права.

Флора смотрела на него как завороженная, пальцами теребила фибулу плаща. Облизнула пересохшие губы, но молчала — только продолжала смотреть так, как смотрят в последний раз.

Марвин знал, что ничем не может помочь, но времени не оставалось, и он шагнул вперед. Здесь, в пространстве кромешного холода, страху не было места.

— Учитель, — сказал он, — не убивайте ее.

Тогда тот обернулся.

— Почему же? — глаза его были темны и непроницаемы.

— Она... — Марвин дорого бы дал, чтобы знать, о чем думает сейчас учитель. — Она может быть нам полезна... на месте, — сказал он. — К тому же, я пленил ее. Цепью. Она принесла клятву подчинения.

Ханубис улыбался.

— Молодец, ученик, — сказал он. "За магию", вспомнил Марвин. — Флора, — отвернулся он. — Ты принесла ему клятву подчинения?

— Нет, мастер, — пальцами она коснулась горла, следа от цепи. — Я клялась не причинять вреда... и говорить правду. Но вам я дам любую клятву — только позвольте мне следовать за вами. Или убейте.

— А вы, милсдарь менестрель, — Ханубис опять повернулся рывком, и тень его метнулась по стене, — чем объясните свое появление здесь?

Йо, скорчившийся в клубок среди пустых кувшинов, вскинул голову, и Марвин подумал, что доселе еще не видел его — настоящего.

— Я призван свидетельствовать, мэтр, — сказал он напряженным, звенящим тоном, словно шел по краю пропасти. — Свидетельствовать об Арсолире. Таков мой выбор и мое право.

— Ваше право, несомненно, является вашим личным делом, — бросил Ханубис. — Вы тоже набиваетесь ко мне в попутчики?

Менестрель быстро взглянул на застывшую Флору.

— Помните, — проговорил он, — вы спрашивали, когда сможете послушать мое пение? Я мог бы петь для вас...

Бездна, подумал Марвин, что он несет? Кого он этим пытается убедить, кого...

Некромант усмехнулся, жестко, нехорошо.

— Вот как, — сказал он. — Хорошо, милсдарь. Сыграйте мне одну песню. "Алые дни" или "Плач по белым башням", по вашему выбору. Обдумайте хорошенько, я не стану вас торопить.

Полуэльф медленно опустил лицо. Сглотнул — Марвин услышал это и вдруг понял, как тихо вокруг, — прижал к груди гитару, словно надеясь прикрыться ею.

— Хорошо, мэтр, — промолвил он чуть слышно. — Я подумаю.

— Отлично, — Ханубис вновь обернулся к ученику. — Теперь — Флора.

Мне с ним не справиться, подумал Марвин, никаких шансов, — и поразился своей мысли.

— Формулировки клятвы должны быть предельно точными и выверенными, — произнес Ханубис, рассматривая Марвина с тем интересом, с каким разглядывают диковинных детищ природы. — Особенно если клятву приносит высшая нежить вроде вампира. И на твоем месте я не стал бы снимать с нее цепь.

Рука Марвина взметнулась к горлу, нащупала острые звенья.

— Цепь причиняет ей боль, — возразил он.

Брови некроманта взметнулись вверх.

— Разумеется, — сказал он. — На то и расчет. Причиняет боль и выводит из концентрации. Рано или поздно — ломает волю, но в нашем случае и ломать-то нечего... А ты что скажешь, Флора?

— Я подчиняюсь вам, мастер, — прошептала она. — Вашей воле...

— Хорошо. Марвин, дай мне цепочку.

А ведь это доставляет ему удовольствие, подумал Марвин почти со стыдом. Неловкими пальцами он расстегнул замочек, протянул учителю.

— Флора, встань.

Она поднялась, встала перед ним, опустив глаза. На лице ее играла слабая улыбка, от которой у Марвина сжалось сердце.

Некромант приподнял ее волосы, обнажив шею. Щелкнул замочком.

— Когда ты последний раз питалась, дитя? — спросил он мягко.

— Я... Восемь ночей назад.

— Ты голодна, должно быть?

— Я умею терпеть, — она казалась сейчас счастливой. Совершенно бездумно счастливой.

— Я запрещаю тебе причинять вред людям, — сказал Ханубис. — Марвин, ты за нее отвечаешь. Надеюсь, ты будешь кормить ее хотя бы раз в декаду. Если тебе понадобится для этого посетить скотобойню, можешь не спрашивать дополнительного разрешения.

Он развернулся на каблуках. Лицо его было неспокойно, но Марвин не смог понять, какое чувство владеет некромантом.

— Марвин, за мной. Любезнейшие, скоро светает. Мы выезжаем через час после рассвета и ждать вас не будем.

Марвин обернулся в дверях. Флора стояла на коленях, кончиками пальцев ощупывая шею. С этим я помочь не могу, подумал Марвин. Йо повел головой из стороны в сторону, словно борясь с головной болью. Потом вдруг подмигнул Марвину и махнул ему рукой, иди, дескать. Подошел к вампирше, присел на корточки.

— Сестренка, — сказал он. — Эй, сестренка...

Марвин не стал ждать дальше, поспешил за учителем.

Снаружи небо чуть просвечивало синим. Накрапывал дождь. Ханубис ждал его.

— Марвин ор-Мехтер и его труппа мертвых зверюшек, — проговорил он, не оборачиваясь. — Знаешь, Марвин, иногда ты поражаешь даже меня.

Насколько Марвин мог судить, комплиментом его слова не являлись.