Тео. Теодор. Мистер Нотт (джен)

Первая настоящая неделя учёбы в Хогвартсе закончилась неожиданным для большинства превращением Амбридж в Генерального Инспектора школы Хогвартс. Теодор был свидетелем лишь одной инспекции, когда вместе с их группой она присутствовала на половине занятия по нумерологии, и молча вышла — профессор Вектор смерила её долгим неприязненным взглядом в спину.

Затянутый водоворотом дел префекта, патрулями в подземельях, разгонами стаек младшекурсников, ищущих зал с «хранилищами древней магии» и обжимающихся третье- и четверокурсников (о, Мерлин, и среди них были парочки юношей! Включая слизеринцев!), бесконечной погони за наверстыванием домашних заданий, работы с книгами в библиотеке Теодор не следил практически за тем, как школа реагировала на происходящее.

Единственным его информатором стал Блейз: вопреки просьбе Нотта, Гермиона рассказала не только Невиллу о том, что он решил публично дистанцироваться от своих недавних товарищей, но об этом узнали и Забини, и Бут! Впрочем, на этом список посвящённых кончался (хотя уже был слишком большим). Забини между делом на Истории магии нашёптывал ему о том, что происходило у других студентов, о том, как росло недовольство Амбридж, и о том, что Грейнджер задумала какой-то протест.

В первые выходные в Хогсмиде, куда выпустили студентов, Амбридж стояла рядом с Филчем, пронзительно оглядывая всех выходящих студентов. Те немногие, что остались в замке в стылую погоду, были потом даже и рады, что никого из них Амбридж не рассматривала, как муху, которую собиралась съесть.

На этот день Теодор пригласил на свидание Джинни. Причём послание он ей отправил совой накануне вечером, чтобы оно дошло с утренней почтой, в котором написал: «Джинни! Прости, что я веду себя как говнюк. Так надо. Я всё расскажу — прошу, не откажи мне и составь компанию в Хогсмиде! Т.Н.»

Она подошла к нему, когда он ждал у ворот замка, и от её улыбки Теодор расцвел, а когда они коснулись пальцами — и вовсе едва не потерял самообладание.

— Привет, Джинни, — тихо сказал он. — Прекрасно выглядишь.

Девушка вытянулась за лето, и сейчас, когда они были едва ли не в первый раз с конца июня рядом друг с другом, он понимал, что легко мог бы поцеловать её. Почему-то эта мысль преследовала его.

— Привет, Тео, — улыбнулась она, чуть смутившись. — Спасибо, ты тоже ничего. Особенно с этим блестящим значком префекта.

Они рассмеялись и, слегка касаясь друг друга кончиками пальцев, наплевав на Амбридж и Филча, пошли в Хогсмид. Многие их сокурсники и не только кто нервно, а кто и заговорщически переглядывались — глаза Тео сами улавливали это, но его сердцу было решительно наплевать. Они уединились в прикрытом стенами закутке в таком же розовом, как Амбридж, кафе Паддифут — такое совпадение решительно не добавило заведению популярности, и едва ли не половина столиков пустовало.

— Ну, рассказывай, Нотт, — она грустно посмотрела на него, накрыв ладонь своей. — Прости, что мы не виделись всё лето. Ну, не считая того раза…

— Тсс, — он улыбнулся ей. Девушка наложила чары приватности на их столик, но он всё ещё не хотел говорить такие вещи вслух. — Я и правда не согласен с Поттером. Он придурок, а Амбридж — человек министра. Вряд ли Тёмный лорд явит себя, а потому сейчас правильнее не ссориться с ней. Войти в доверие, стать важной опорой в замке, а в решающий момент — перевернуть игру. Вот мой план.

Он не хотел ей говорить вновь о том, что случилось с отцом. С каждым днём эти воспоминания покидали его всё сильнее и сильнее, так, будто бы ничего и не было, а всё, что было, было лишь кошмаром.

— Слизеринец! — в её глазах, тем не менее, читалось восхищение. — Ты ведь взял наш парный дневник? Мы не сможем часто видеться, тем более что ты префект…

— Да, вот он. А ты?

— А я попрошу Гермиону зачаровать его Протеевыми чарами, а потом пойду во вторник гулять по подземельям Хогвартса перед отбоем.

Теодора взбудоражили её слова.

Чтобы успокоиться, он завёл разговор обо всякой ерунде — квиддиче (она планировала попытаться отобраться в команду), результатах летнего кубка (Гарпии заняли третье место), том, как Перси мило переживал за неё (она была удивлена), и всё равно пришли к Амбридж.

— Я не знаю, — запнулась она, — стоит ли тебе знать, но ребята сегодня собрались в «Кабаньей голове». Будут обсуждать, как им тренироваться. Невилл рассказал всем, что ты распустил клуб, и Гарри хочет подать прошение о новом клубе с таким же посылом.

— Думаю, Амбридж сделает шаг на опережение, — покачал он головой. — Ты не будешь участвовать в этом?

Она посмотрела на него, как на дурака, и он поджал губы.

— Ну что ж, тогда я буду стараться вас прикрыть. Только не говори никому, особенно балаболам навроде Криви. Или его… Фогарти, — вспомнив их недавнюю встречу в пятницу вечером, он скривился. Джинни рассмеялась.

— А в следующем году он ещё и префектом станет, помяни моё слово! — заговорщически подмигнула она. — Не Колин, конечно.

Тео постарался выбросить то воспоминание из головы.

* * *

Уже следующим утром на месте, где висели выпуски школьной газеты — без Седрика она пришла в упадок, — появился новый декрет, изданный Генеральным инспектором. Все клубы, собрания, объединения и кружки по интересам вне гостиных объявлялись нарушением школьной дисциплины, а состав спортивных команд требовал утверждения лично Амбридж.

Разумеется, это вызвало волнения среди студентов. Разумеется, все были против. Разумеется, никто ничего сделать не смог.

Вереница запретов потянулась с того момента — каждые несколько дней оказывалось, что юные маги нашли какую-то лазейку в указах Генерального инспектора, и она дополняла свои старые декреты и испускала новые; Филчу пришлось крепить ещё один щит, чтобы разместить их все.

Удивительно, но запреты Амбридж действовали на студентов всех четырёх Домов одинаково — её невзлюбили одинаково Малфой и Пьюси, Монтегю и Коллинс, Патил и Кирквуд, Коронирс и Старк, что уж говорить про других студентов. Различалось отношение — слизеринцы осуждали её каждый по-своему, хаффлпаффцы спорили в гостиной, гриффиндорцы пытались уязвить её, а райвенкловцы презрительно смотрели вслед «розовой жабе». Единодушие Хогвартса было удивительным.

К концу сентября студенты в своём всеобщем негодовании добились того, что двадцать четвёртый декрет реабилитировал возможность объединения в кружки и клубы, но каждый из них требовал вновь утверждения Амбридж. Немногие рискнули податься; Грейнджер и Поттера среди них не было.

* * *

Второе занятие с Дамблдором несколько раз переносилось: директор из-за позиции Фаджа и отставки мадам Максим с поста директора Шармбаттона (её сменил бургундских колдун из чистокровной семьи ревнителей чистоты крови, что с оптимизмом встретила редакция «Пророка») получил проблемы в Международной конфедерации волшебников, где на его место активно претендовали африканские, русские и тибетские колдуны и ведьмы. Тем не менее, на первой неделе октября невозмутимый, спокойный и собранный профессор Дамблдор появился в той же аудитории, с тем же неизменным фениксом на плече. Изменился лишь его костюм, и тот — незначительно. Вместо узоров звёздного неба там красовались какие-то чудные орнаменты.

— Мистер Нотт. Рад, что вы не отказались подождать. Признаюсь, упорство нашего министра делает ему честь!

— Добрый вечер, профессор. Честно говоря, если бы не напоминание, переданное через эльфа, я бы совсем забыл о нашей встрече.

— Увы, мне тоже напомнили об этом обязательстве. Не важно, кто напомнил — но именно потому я здесь. Вы верно что-то хотите спросить, мой мальчик?

Теодор и правда хотел задать вопрос.

— Да, профессор, сэр. Дело в том… вы же знаете, что я вижу магию.

— Редкая способность, мой мальчик, для развития которой должно совпасть множество факторов.

— И я подумал: если магия — это сила, которая трансформируется, проходя через душу и тело мага, то по рисунку этой магии можно определить её автора, да?

Дамблдор радостно хлопнул в ладоши.

— Конечно, конечно! Магия каждого мага имеет свои характерные черты. На своём веку я повидал людей, что чувствовали запах магии — и не только магов! Сквибы и даже магглы иногда чувствуют запах магии, отличающийся как по виду колдовства, так и по тому, кто его создал.

— Я задал этот вопрос, потому что вспомнил, как в конце прошлой весны мы подрались с Поттером. Я впервые увидел его шрам так близко… на нём виден след магии Тёмного лорда, густой и тёмной, такой же, какая виднелась на метке профессора Снейпа или на том артефакте.

— Дневнике, — Дамблдор сделался задумчивым. — Да, магия волшебников имеет свою специфику. Чем сильнее они становятся, тем ярче она проявляется. Думаю, что и в моей магии ты увидишь какие-то черты.

На протяжении часа Теодор смотрел во все глаза на различную волшбу, которую претворял Дамблдор. Великий волшебник трансфигурировал и колдовал, ворожил и магичил, чародействовал самыми разными методами — а Теодор занимался тем, что рассказывал, как именно он это видел.

Магия Дамблдора была похожа на пение шотландской волынки — величественная и тягучая, заполняющая собой пространство, но скрывающая под обманчивой неряшливостью мощь и силу. Дамблдор разрушал и восстанавливал, создавал и исчезал, и Нотт всё сильнее погружался в особенный рисунок его колдовства.

— Интересно, — заключил директор, выслушав Теодора. — Ты уже знаешь, мой мальчик, что у каждого мага своя подпись. Думаю, что это связано и связано напрямую.

— А вы можете научиться видеть магию, профессор?

— Есть эликсиры, — закончив, задумчиво сказал директор, — которые позволяют увидеть многое из того, что видно благодаря вашим способностям, Теодор, но некоторые вещи… да, незаменимый талант. Как удивителен мир!

Он создал два кресла и, опустившись в одно из них (Тео занял второе), отпил из невесть откуда появившейся фарфоровой чашечки горячий чай.

— Я не буду кривить душой, — продолжил Дамблдор, — что мне бы хотелось использовать эту способность во благо нашего дела. Волдеморт рискует зайти слишком далеко, и, ради общего блага, многие жертвуют многим… их доля была бы проще, помоги ты нам.

Атмосфера неуловимо сменилась. Теодор почувствовал, что в кабинете стало теплее — вихрь мимолётной, неуловимой магии директора повлиял на неё. Он с трудом моргнул, почувствовав, что хочет спать. Его взгляд поплыл, но всё же он постарался удержаться. Тяжёлый был день…

— Вы думаете, директор? — вымолвил он, наконец.

— Конечно, мой мальчик, — Дамблдор вновь отхлебнул из чашки, и почему-то пар оттуда пошёл сильнее, клубясь уже и под потолком. — Старший Уизли тоже может видеть многое, но со временем его взгляд притупился. Гоблины не гнушаются использовать страшные ритуалы.

— Это вы… Чарли, да?

— Нет, его старший брат. О, мой мальчик, Билл Уизли страдал в свой первый год в Хогвартсе. Нам с профессором Слагхорном удалось ему помочь, вернуть рассудок, и ему стало легче. Жаль, что бедное детство привело его ноги к гоблинам.

Теодор мучительно стремился не закрывать глаза. Бедное детство… гоблины… помочь… страдание… какая-то мысль билась в глубине его сознания, пульсировала и рвалась наружу, но он никак не мог понять, какая?

— Могу ли я рассчитывать тебя в борьбе с тем, кто отравил твоего отца, Теодор Нотт?

Голос Дамблдора прозвенел громом.

— Встанешь ли ты в ряд с другими, кто борется за всеобщее благо?

Благо… благо… благо?

Мир вокруг стал проясняться. Теодор заставил себя напрячь спину и сесть, не откидываясь на спинку кресла. Пар из кружки под потолком куда-то стремительно рассеялся, но тепло не покидало кабинета. Он сел и, будто вылезши из воды, потряс головой.

— Простите, директор, сэр, но что такое — общее благо?

Дамблдор отставил кружку на каменную тумбу, покрытую рунами, и мигом она оттуда исчезла. Вздохнул и поднялся.

— Это хороший вопрос, мистер Нотт. Может, у вас есть догадки?

— Вы стремитесь к тому, чтобы маги всего мира жили в процветании?

— Хорошая попытка. Может быть, ещё есть идеи?

Теодор почувствовал раздражение. Сонливость сняло, как рукой, и почему-то ему казалось, что она возникла не просто так.

— Очистить мир от радикалов и направить в светлое будущее?

— В какой-то мере… Не буду заставлять вас мучиться, мистер Нотт.

Дамблдор обернулся. Взгляд его глаз был холодным и колким.

— Всеобщее благо — это путь в будущее человечества. В мир, где маги и магглы будут жить вместе, рука об руку приближая общество справедливости и равенства. Где не будет бедных и богатых, каждый будет получать по потребностям и давать по способностям. Где не будет презрения по цвету кожи или языку, по росту, возрасту и числу чистокровных предков.

Невидимая волна вжала его, прижала, заставляла думать о том, чтобы закрыть уши руками.

— Я не увижу этого мира сам, но хочу, чтобы моё дело продолжалось, мистер Нотт. Чтобы у него были наследники, что смогут переступить все тонкие красные линии, которые не хватило духу сломать мне. В Британии и по всему земному шару!

— Вы хотите… — он едва не закашлялся — так сухо было во рту, — вы хотите разрушить Статут?

— Статут устарел, и магглы цивилизованных стран не сжигают ведьм и еретиков. Мы должны помочь им принести цивилизацию во все народы, поднять и развить их, как начинали делать наши отцы. Африка, Азия, Америка — цивилизация пришла туда благодаря нам, британцам! И мы можем и должны сделать так, чтобы все народы мира стали с нами на одну ступень. И тогда мы, маги, будем первыми среди равных и равными среди первых.

— Магглолюбство…

— Чушь!

— Тёмный лорд…

— Запомните, Теодор, — в голосе Дамблдора прорезалась сталь, а на его плече возник Фоукс. — Когда в товарищах согласья нет… на лад их дело не пойдёт. И выйдет только мука! Наш первый шаг — мир, а затем — весь мир. И этот шаг будете делать вы.

Во вспышке, яркой, как языки пламени, он исчез, оставив после себя тяжёлое ощущение магии, рассеянной вокруг. Теодор поплёлся в спальню. Половину ночи он осмыслял о том, чего хочет Дамблдор, а вторую половину видел кошмары.