Потерянная — незнакомая себе (гет)

После долгого уединения Ева решила наконец выйти из спальни. День тянулся медленно, как растаявший воск, и ей хотелось хоть немного отвлечься. Она спустилась в совятню, провела немного времени с Лирой — Ева болтала о пустяках, о снах, о книгах, ничего серьёзного, но тепло, по-дружески. Эти разговоры были как глоток воздуха для неё.

Позже она зашла в библиотеку. Полки манили тишиной и знанием, и Ева с удовольствием выбрала себе пару книг — одну по истории магических существ, другую — о древних защитных чарах. Они показались ей интересными и одновременно успокаивающими. Укрыв их в своей спальне, она пообещала себе прочесть хотя бы часть до конца каникул.

Когда время приблизилось к ужину, она спустилась в Большой зал. За столами было тихо — большинство учеников уехали, и Ева сразу заметила отсутствие Гарри, Гермионы и Рона. Она поела не спеша, и, не задерживаясь, отправилась немного пройтись по замку.

Пустые коридоры Хогвартса казались другими в это время — более глубокими, будто шепчущими свои тайны. Картины дремали, а бронзовые доспехи поблёскивали в отражении свечей. Ева шла, не зная точно куда — просто следовала за внутренним желанием не сидеть на месте.

Вернувшись наконец в Гриффиндорскую гостиную, она замерла у входа. Гарри, Гермиона и Рон сидели за столом, уставленным книгами в несколько стопок. Они выглядели сосредоточенными и даже немного встревоженными. Страницы шуршали, перья скрипели, и на лицах отражалась та сосредоточенность, которая бывает только тогда, когда что-то действительно важно.

Ева подошла ближе.

— Что вы делаете? — тихо спросила она, не желая нарушать их сосредоточенность, но в то же время не в силах пройти мимо.

Рон раздражённо захлопнул одну из книг и процедил, не поднимая головы:

— Этот чёртов Малфой пожаловался в Министерство на Клювокрыла, Хагрида гиппогрифа. Представляешь? — в голосе его кипело негодование. — И теперь… теперь будет слушание. Комиссия по обезвреживанию опасных существ. Они уже прислали уведомление Хагриду. Слушание назначено на двадцатое апреля.

Он наконец оторвался от книги, лицо его пылало злостью и отчаянием.

— Мы хотим помочь Хагриду, — вступила Гермиона, сжав губы. — Я предложила найти прецеденты. Случаи, когда магические существа были оправданы или успешно защищены в подобных ситуациях. Если найдём, Хагрид сможет использовать это в свою защиту.

Ева села рядом, чувствуя, как по её груди прокатывается тяжёлое чувство. Она сразу вспомнила Клювокрыла — грациозного, гордого, с проницательными глазами. И Хагрида — доброго, немного неуклюжего, с огромным сердцем. Мысль о том, что кто-то может отнять у него это существо… была невыносима.

— Мне очень жаль, — прошептала она. — Правда.

Она знала — знала глубоко внутри, что с Клювокрылом, скорее всего, поступят несправедливо. Но... у неё не было силы это изменить. И всё же, она не могла остаться в стороне.

— Покажите, что вы уже нашли, — мягко сказала она, подвигаясь ближе. — Я тоже хочу помочь.

Гермиона кивнула с благодарностью, Рон быстро сдвинул стопку книг, освобождая ей место. И вот, они уже сидели плечом к плечу, перелистывая старые тома с пожелтевшими страницами, выискивая хоть что-то, за что можно было бы зацепиться. Над ними пылал свет ламп, вокруг царила тишина, только иногда слышались возгласы:

— Вот! Кажется, нашёл...

— Нет, это не то...

— Подожди, это может подойти!

И в этой напряжённой работе, среди книг, бумаги, кропотливых заметок, Ева чувствовала себя нужной.

* * *

Наступило утро Рождества.

Ева проснулась от тишины и слабого света, что пробивался сквозь шторы. Комната была наполнена приятным, волшебным покоем — как будто сам замок затаил дыхание в ожидании чудес. Она села на постели, потянулась и медленно перевела взгляд на край кровати. Там аккуратно лежали подарки.

Первым был пакет от Невилла.

Ева улыбнулась — она узнала его почерк ещё до того, как развернула записку. Внутри лежали тёплые сапоги коричного цвета, мягкие, словно сделанные из шерсти облаков. Они выглядели просто, но в них было что-то уютное, по-домашнему заботливое. Когда она надела их, то ощутила, как сапоги чуть шевельнулись, словно подстраиваясь под её ноги. Магия. Возможно, бабушка Невилла наложила заклинание, чтобы обувь точно подходила.

Рядом лежала короткая записка:

«Поздравляю с праздником. Эти сапоги прослужат тебе долго, и я надеюсь, ты сможешь в следующем году посетить Хогсмид, надев их. С любовью, Невилл.»

На глаза Евы навернулись слёзы. Простые слова, но в них было столько тепла. Она почувствовала, как внутри что-то тихо сжалось — не от боли, а от доброты. Как жаль, что, возможно, им так и не суждено будет пройтись по заснеженным улицам Хогсмида официально, бок о бок, как обычные друзья... Но она не позволила грусти укорениться. Может быть, когда-нибудь она всё же воспользуется тем тайным проходом, который показали ей близнецы — и тогда они с Невиллом смогут пройтись вместе, тайком.

Второй подарок был завернут в мягкую бумагу с петельками — это был свитер от миссис Уизли.

Когда Ева развернула его, на неё будто пахнуло уютом — запахом имбирного печенья, тёплого очага и заботы. Свитер был бордового цвета с жёлтой полосой поперек груди, аккуратный, чуть грубоватый — вязаный вручную. Он будто дышал домом. Ева прижала его к себе, вдохнула этот тёплый аромат, а затем не раздумывая надела.

Он сел идеально. Тепло сразу окутало её, как объятие.

Третий подарок оказался от Джорджа. Он был оформлен с юмором: небольшой пакетик с подписью

«В случае, если не сможешь уснуть, или если слишком выспишься — выбирай нужное!»

Внутри лежали два флакончика зелий — одно для сна, второе для бодрости. Рядом — несколько волшебных сладостей.

Ева улыбнулась. Он всегда заботился по-своему. А последное время как надо ненавязчиво, но искренне. Она аккуратно поставила зелья на свою полочку — одно рядом с ночной лампой, второе ближе к книге, чтобы не забыть. А сладости она бережно околдовала чарами стазиса, чтобы они не испортились — ведь сейчас ей не хотелось их есть.

Вся комната вдруг наполнилась тем самым ощущением, которое не всегда можно описать словами.

Ощущением, что ты — не одна.

* * *

Ева с радостью спустилась вниз, направляясь на утренний рождественский завтрак. Воздух был наполнен ароматами выпечки, корицы и волшебства. За окнами мягко падал снег, а изящные ледяные гирлянды, украсившие потолок Большого зала, мерцали в такт огням на рождественских ёлках.

Завтрак был вкусным и тёплым — тыквенный сок, сливочные булочки, яйца с хрустящим тостом и целая пирамида имбирных печений. Но людей за столами было немного — большинство студентов разъехались на каникулы, и в зале царила редкая для Хогвартса тишина. Даже преподавательский стол почти пустовал. Ева лениво огляделась. Ни Гарри, ни Рона, ни даже Гермионы видно не было.

Наверное, Гермиона с утра отправилась к мальчикам, пока Ева ещё спала. По этой причине, возможно, и не пришла на завтрак. Но пустота в зале не тяготила Еву. Наоборот — праздничное убранство замка будто наполняло её душу светом. Волшебные гирлянды искрились над столами, в воздухе плавали крошечные снежинки, не тающие даже на коже. Было прекрасно.

После завтрака она вернулась в спальню. День только начинался.

Она достала одну из книг, взятых накануне из библиотеки, и устроилась поудобнее. Домашние задания Ева закончила ещё до праздника — в этом году она решила быть собранной и справляться с учёбой вовремя. Но сейчас, сидя в тишине, среди мягких подушек и шелеста страниц, она поймала себя на мысли, от которой сжалось сердце: уже половина учебного года прошла.

Скоро всё закончится.

Скоро каникулы, экзамены, выпуск... А потом?

Мысль об этом кольнула больно и резко. Возвращение. Сиротский приют. Мрачное место, где стены пахнут плесенью, а люди — злобой. Где её ждали не друзья, а Сэм… и миссис Дёрсли — жестокая, злая смотрительница, у которой в глазах никогда не было тепла. Ева вздрогнула. Нет. Только не это. Никогда больше.

— Я не позволю себе туда вернуться… — прошептала она, покачав головой. Её голос дрожал. Нужно придумать план. Найти способ. Любой.

В этот момент дверь в комнату распахнулась, и внутрь влетела Гермиона. Она прижимала к груди Живоглотика, своего рыжего, упрямого кота. В её глазах блестело что-то тревожное, и она посмотрела на Еву с некоторым замешательством.

— Прости… — виновато пробормотала Гермиона. — Я утром заглянула в комнату, но ты спала, и я не стала тебя будить.

Ева сразу заметила покрасневшие глаза подруги. Те самые следы, которые не спутаешь ни с чем — следы слёз.

— Что случилось? — тихо спросила она, отложив книгу в сторону. — Ты плакала? Почему у тебя такой взгляд? Что-то серьёзное?

Голос Евы был наполнен теплом. Она не задавала вопросы из любопытства — она действительно заботилась.

Гермиона прижала Живоглотика крепче, как будто тот мог защитить её от эмоций, что бурлили внутри. Она глубоко вдохнула, словно собираясь с силами, и наконец выговорила:

— Это всё Рон и Гарри…

В голосе была обида. Настоящая, нестерпимая. Ева сразу поняла — Гермиона переживает. Она всегда была сильной. На уроках — неколебимой, уверенной, даже порой резкой. Но когда речь заходила о Роне или Гарри, она становилась совсем другой — хрупкой, уязвимой, ранимой.

Ева заметила это с первых дней их дружбы. Именно это делало Гермиону такой настоящей — за умом и решительностью скрывалось доброе, живое сердце.

— Он… он постоянно злится на Живоглотика! — выпалила Гермиона, стиснув зубы.

Она села на кровать рядом с Евой, глядя перед собой.

— Я понимаю, что он беспокоится за своего Коросту… — продолжила она, уже тише. — Но он… он обвиняет моего кота в том, что тот пытается его съесть. Говорит это каждый раз, когда мы видимся. Он даже не пытается понять, что Живоглот — просто кот. Он не делает ничего со зла. А Рон... он грубит. Кричит. Отдаляется. Я… я не знаю, что делать…

Ева слушала, не перебивая. Она вспомнила про Клэр. Её сердце сжалось. Она знала это чувство — когда тебя не слышат. Когда ты стараешься, а тебя понимают неправильно. Когда важные для тебя люди становятся холодными.

Она протянула руку и мягко накрыла ладонь Гермионы.

Гермиона чуть улыбнулась — грустно, но с благодарностью. Она ещё крепче прижала Живоглотика к груди, а Ева подумала, что, может быть, именно в такие моменты и рождается настоящая дружба — в словах, в тишине и в простом: «Я рядом».

Живоглотик сидел на коленях у Гермионы и внимательно смотрел на Еву. Его желтые глаза были полны странного, почти разумного взгляда — как будто он пытался что-то сказать, но не мог. Ева никогда раньше не видела его так близко. Гермиона редко брала кота с собой, и Живоглотик, как правило, гулял сам по себе — по коридорам, по подземельям, иногда, казалось, он просто исчезал.

— Сегодня утром… — начала Гермиона, голос её звучал уже тише, чуть спокойнее, но всё ещё с надрывом. — Когда я зашла к ним, я взяла Живоглотика с собой. И он… он снова набросился на ... на Коросту. — Она проговорила события с виноватом видом. — Я понимаю, он его не любит. Но Рон… он хотел пнуть Живоглотика! Представляешь? Ударить ногой!

Гермиона погладила своего кота, который тихо замурлыкал и тёрся мордочкой о её пальцы.

— А потом он крикнул на меня. Сказал, чтобы я держала этого монстра взаперти. — Глаза Гермионы наполнились обидой.

Ева резко повернулась к подруге, в её голосе скользнула тень:

— Надоела эта крыса… Быстрей бы сдохла. — Её голос дрогнул. Она не хотела произносить настоящее имя крысы. И даже «Короста» звучало теперь слишком обыденно. В ней кипело ярость эта крыса вызывала в ней не просто отвращение — почти ярость. Ева не раз ловила себя на желании прикончить этого мерзкого зверька. Но каждый раз — контракт. Проклятый контракт. Он сковывал её волю, не давая совершить то, что душа кричала сделать.

Гермиона вздохнула:

— Я не желаю ему смерти. Правда. Но… Живоглот ведь не глупый. Он очень умный кот. Я не понимаю, почему он так упрямо охотится именно за Коростой?

Ева взглянула на Живоглотика. Тот, казалось, почувствовал её взгляд — поднял голову, мяукнул, и вдруг сам подошёл ближе, положив мордочку ей на колени. Ева осторожно протянула руку, и кот позволил ей его погладить. Он мурлыкал. Тихо, глухо, будто мотор где-то внутри.

— Он тебя явно одобряет, — слабо улыбнулась Гермиона. — Он не к каждому так идёт.

— А что ты собираешься делать? — спросила Ева, продолжая гладить кота.

— Запру его, конечно. Попробую… — с болью ответила Гермиона. — Но это сложно. Он умен. Если не захочет сидеть взаперти — найдёт выход.

Она замолчала на мгновение, потом перевела взгляд на окно, где падал медленный зимний снег. Склонилась чуть ближе к Еве и понизила голос:

— И ещё это… метла. Новая метла, Гарри. Он получил её сегодня утром. От таинственного «добродетеля». Подарок без имени.

— Метла? — Ева удивлённо подняла брови. — Какая метла?

— «Молния». Последняя модель. — Гермиона говорила быстро, будто боялась, что если остановится — то растеряет уверенность. — Самая быстрая, самая дорогая, просто мечта. И вот кто-то высылает её Гарри на Рождество… без подписи. Ты понимаешь, насколько это подозрительно?

Ева подалась чуть вперёд.

— Думаешь, это Блэк? — тихо спросила она, поглаживая Живоглотика, который прижался к её ладони.

Гермиона нервно кивнула:

— Я почти уверена. Кто ещё мог знать кроме близких, что у Гарри сейчас нет метлы? Только кто-то, кто очень подозрительно опасный. А Блэк… у него есть причины. Я не верю, что это подарок. Я верю — это приманка. Что-то в этой метле не так. Я пыталась объяснить Гарри и Рону, но они…

— …Не слушают, — закончила за неё Ева.

— Как всегда, — печально кивнула Гермиона. — Считают, что я просто всё порчу. Но я не могу молчать. Я беспокоюсь. Это ведь не просто шутка. Это — жизнь Гарри.

Ева сжала губы. Внутри у неё всё сжалось — она знала, что Гермиона права… Но знала и другое.

— Может, ты и права, — осторожно проговорила она. — Но… может, Блэк не хотел причинить ему зла. Может… всё иначе, чем кажется.

Гермиона нахмурилась, посмотрела на неё долгим, изучающим взглядом.

— Ты что-то знаешь?

Ева отвела взгляд и покачала головой. Врать ей было тяжело. Но сказать всю правду она пока не могла.

Ева не знала, как объяснить подруге, что метла и в самом деле пришла от Сириуса Блэка — но вовсе не с целью причинить вред. Она знала это, как знала и многое другое… но не могла сказать. Контракт молчания давил на неё, как невидимая удавка.

Иногда ей казалось, что она вот-вот сорвётся — скажет, закричит, выложит всё. Но она уже один раз проверила границы запрета и не хотела снова испытать ту боль, которая ломала её разум и душу.

"Я знаю, что это не ловушка," — подумала Ева, глядя на встревоженную Гермиону. — "Знаю, что Блэк не причинит Гарри зла. Он спасёт его… позже. В других обстоятельствах. Но я не могу рассказать… даже намекнуть. Даже крикнуть в отчаянии: поверь мне."

Её губы чуть дрогнули. Она села ближе, чтобы Гермиона почувствовала: она рядом, она поддерживает — пусть словами и не может рассказать всей правды.

— Возможно… всё не так однозначно, — осторожно проговорила Ева, опуская взгляд. — Может, у Гарри есть право… самому решить, кому верить. Даже если это кажется неправильным.

— И ты туда же, Ева? — вскинулась Гермиона, и в её голосе прозвучало искреннее разочарование. — Я-то думала, ты разумнее их. Разве ты не видишь?!

Она крепче прижала к себе Живоглота, будто в этом единственном прикосновении была её защита от мира, который никак не хотел её слышать.

— Гарри… он доверчив. Он хочет верить, что это просто подарок. Но кто мог бы выслать "Молнию"? Кто? Зная, как сильно он мечтает о новой метле?.. Да любому скажи — все подумают: это Блэк. Я уверена. И пусть злятся. Пусть обижаются. Но я не позволю ему рисковать. Я скажу об этом профессору Макгонагалл. Она проверит метлу, и Гарри будет в безопасности. Я просто… должна это сделать. — Голос Гермионы дрожал, но решимость была непреклонной. Она с жаром выговаривала слова, не желая слышать ни возражений, ни сомнений.

Ева смотрела на неё молча. Она знала. Знала правду. Знала, что Гермиона права… почти. Метла действительно была от Сириуса. И правда заключалась в том, что подарок — не ловушка. Это было проявление заботы. Доверия. Тайной любви, пронесённой сквозь года.

"Но я не могу сказать этого. Не имею права," — с горечью подумала Ева. Всё внутри неё разрывалось — сказать, объяснить, доказать… но каждый шаг против магического контракта был как шаг по лезвию.

— Я понимаю тебя, Гермиона… — медленно произнесла она, глядя на неё с нежностью и сочувствием. — Ты права, ты просто хочешь защитить Гарри. Это важно. И… правильно.

Гермиона отвела взгляд, чуть дрогнув. Казалось, Евин отклик успокоил её, хоть и не поддержал в полной мере.

Живоглотик мирно устроился на коленях Евы, мурлыкнул и замер. Гермиона слабо улыбнулась.

— Можно он останется у тебя? Хоть ненадолго?.. Я… я запру его. Конечно. Но сейчас мне тяжело. Он всю ночь не спал — нервничал из-за Коросты.

— Конечно, — прошептала Ева. — Пусть побудет тут. Он милый. И… очень умный.

Гермиона чуть покивала. Они вдвоём аккуратно устроили кота у изголовья Евой кровати, и, заперев дверь, вышли из спальни. Спускаясь вниз, шёпотом переговаривались, будто боялись спугнуть тонкий хрупкий мир, в котором ещё возможно было что-то исправить.

Когда они вошли в гостиную, там уже были Гарри и Рон. Гарри выглядел намного лучше, чем в предыдущие дни — в глазах появился свет, лицо порозовело, а осанка стала чуть увереннее. Видимо, отдохнул, пришёл в себя… и снова стал тем, кем всегда был — борцом.

Ева улыбнулась. От одного его вида настроение поднялось. Но Рон… был явно в дурном расположении духа. Его губы сжаты, брови хмуро сведены. С Гермионой он едва кивнул — холодно, напряжённо.

— Привет, — робко произнесла Гермиона, словно пробуя, можно ли ещё вернуть прежнее.

— Привет, — так же сухо отозвался Рон, не глядя на неё.

Гарри бросил на них тревожный взгляд. Он пытался сказать что-то примиряющее, но оба отвернулись почти синхронно. Их упрямство было непробиваемым.

Четверо друзей в тишине спустились по лестнице к Большому залу. Праздничный ужин должен был уже начаться.

Зал, как всегда, был украшен волшебно. Факультетские столы были отодвинуты к стенам, а посреди зала стоял один большой стол, накрытый на двенадцать персон. За ним уже сидели: директор Дамблдор с мягкой, почти домашней улыбкой, профессор Макгонагалл — строгая, но с блеском в глазах, профессор Флитвик, профессор Стебль, и, конечно, профессор Снейп с неизменной мрачностью на лице. Также там был завхоз Филч в старом фраке, один робкий первокурсник и хмурый пятокурсник со слизерина.

Четвёрка подошла к столу…

— Весёлого Рождества! — приветствовал их Дамблдор, глаза его искрились весельем. — Нас сегодня немного, и мы решили, что глупо сидеть по факультетам. Садитесь, мы как раз вас ждали.

Четверо друзей устроились на дальнем конце стола. Обстановка казалась непривычно неформальной: профессора вперемешку с учениками, еда прямо на столе, без привычного разделения. Как будто в Хогвартсе случилась маленькая семейная пауза.

— Ну что же вы? Угощайтесь! — бодро предложил Дамблдор и обвёл всех сияющим взглядом.

Ева уже потянулся за жареным картофелем, когда распахнулись двери зала и в них, словно скользя по невидимому потоку, вплыла профессор Трелони. Иначе и не скажешь — она шла как театральное видение. На ней было длинное зелёное платье, усеянное блёстками, из-за чего она походила на огромную, слишком нарядную стрекозу.

Ева неловко поёжилась. Сивилла Трелони вызывала у неё двойственное чувство: дискомфорта и неприязни. Зная ее как персонажа из книг, она прекрасно помнила все странности, но видеть их вживую… было куда страннее.

— Сивилла! Вот это сюрприз! — Дамблдор даже привстал от радости.

— Я вглядывалась в магический кристалл, господин директор, — произнесла Трелони голосом, будто вещала с другого плана бытия. — И к своему вящему изумлению узрела: я иду к вам, покидая своё уединённое прибежище. Как же я могла противиться судьбе? Я тотчас поспешила сюда. Прошу простить за запоздание…

— Ну, ну, какой разговор, — мягко ответил Дамблдор, в глазах его играли лукавые искры. — Позвольте… начертать вам стул.

Он легко взмахнул палочкой. В воздухе засветилась тонкая линия, и из неё выкрутился стул: закружился, завис — и мягко опустился между Снейпом и МакГонагалл.

Но Трелони не села. Она замерла, обвела взглядом всех сидящих и вдруг вскинулась:

— О нет! Я не могу, профессор! Если я сяду, нас станет тринадцать. А вы же знаете: когда за столом сидят тринадцать, тот, кто встанет первым… умрёт.

Наступила короткая, натянутая пауза.

— О, пожалуйста, Сивилла, — с видимым раздражением отозвалась МакГонагалл. — Давайте сегодня обойдёмся без этих примет. Садитесь. Индейка остывает.

Профессор Трелони немного помедлила, смежила веки, поджала губы и наконец опустилась на стул с таким видом, будто ожидала — сейчас её ударит молнией. Профессор МакГонагалл тут же взяла разливную ложку и обратилась к ней с сухим участием:

— Не желаете супу с потрохами, Сивилла?

Трелони будто не услышала. Она снова обвела всех пристальным взглядом, словно проверяла, всё ли "предсказанное" на месте.

— А где же наш любезный профессор Люпин?

— Ему опять нездоровится, — отозвался Дамблдор, кивая. — Бедный Люпин, надо же заболеть на Рождество…

— Вы, конечно, знали об этом, Сивилла? — с насмешкой спросила МакГонагалл, приподняв брови.

Трелони бросила на неё ледяной взгляд.

— Разумеется, знала, Минерва. Но ведь не принято выставлять напоказ всеведение. Обычно я веду себя так, будто у меня вовсе нет Третьего глаза. Зачем тревожить людей?

— Это многое объясняет, — почти ласково заметила МакГонагалл.

— Должна сказать, Минерва, — в голосе Трелони вдруг исчезла её обычная мистическая отстранённость, — профессор Люпин пробудет с нами недолго. Похоже, он и сам это чувствует. Я как-то предложила ему взглянуть в магический кристалл… так он сбежал.

— Его можно понять, — сухо заметила МакГонагалл.

Ева фыркнула. Гермиона бросила на неё удивлённый взгляд — она не знала, что Ева тоже не в восторге от профессорши Прорицаний. Для Евы, знавшей, как всё обернётся, поведение Трелони было не только нелепым, но и почти опасным: слишком много раз в её словах звучала случайная правда.

— Едва ли профессор Люпин в ближайшее время в опасности, — вмешался Дамблдор чуть громче обычного, и его тёплая интонация положила конец спору. — Северус, вы ведь сварили ему ещё одну порцию зелья?

— Да, господин директор, — отозвался Снейп.

На миг взгляд професора Трелони пересёкся со взглядом Евы. Она ощутила, как холод пробежал по спине. Сердце сжалось — в этом взгляде было слишком много… зная Трелони, невозможно было понять, что именно она видит. Ева опустила глаза. Аппетит исчез, но вставать первой, когда сам директор пригласил за стол, казалось невежливым.

— Вот и прекрасно, — с удовлетворением произнёс Дамблдор. — Значит, скоро поправится.

До самого конца ужина Трелони вела себя на удивление сносно. Все сидели за столом почти два часа — ели, болтали, изредка перешучивались. Наконец Ева, наевшись, прошептала Гермионе:

— Я пойду наверх.

— Я ещё посижу, — ответила та. Голос её звучал устало, но взгляд был внимательным — она всё ещё обдумывала утренний разговор.

Когда Ева поднялась, за ней встали Гарри и Рон. И тут раздался резкий, мелодраматичный вскрик Трелони:

— Мои дорогие! Кто из вас встал первым?

— Эм… не знаю, — пробормотал Рон, бросив смущённый взгляд на Гарри и Еву.

— По-моему, это не имеет никакого значения, — с ледяной усмешкой произнесла МакГонагалл. — Если только за дверью не стоит сумасшедший с топором, готовый отрубить голову первому, кто выйдет в холл.

Все, даже Рон, рассмеялись. Кроме Евы.

Она стояла, скрестив руки, и с откровенным презрением смотрела на Трелони. Та заметила это — и, кажется, была уязвлена до глубины души. Но Ева почувствовала, как по ней разливается странное облегчение. Как будто снова установилась справедливость.

— Ты идёшь? — спросил Гарри Гермиону.

— Нет, — буркнула та. — Мне нужно поговорить с профессором МакГонагалл.

— Наверное, хочет нагрузить себя ещё уроками, — зевая, сказал Рон, пока они поднимались по лестнице к гостиной.

Вскоре они дошли до гостиной Гриффиндора и разошлись по спальням.

* * *

Когда Ева вошла в комнату, Живоглот всё ещё спал, свернувшись клубком на покрывале. Она осторожно подошла, села рядом и нежно провела рукой по его густой шерсти. Кот тихо замурлыкал, даже не просыпаясь. Но вскоре он пошевелился, расправил лапки и, проснувшись, потянулся к её руке, начав ласково тереться об пальцы.

Ева взяла его на руки и прижала к себе, продолжая гладить. Усталый вздох вырвался сам собой. Она смотрела на пушистого друга и чувствовала, как в груди ноет странное сочувствие — к нему, к себе, к тайне, которую они оба, пусть и по-разному, не могли раскрыть.

Он ведь просто хочет защитить своих друзей. Он борется с жалким трусом, с предателем, который прячется у них под носом. Но никто не понимает его.

Так же, как и её.

— Я тебя понимаю, Глотик, — тихо прошептала она, поглаживая его по мягкой голове. Кот поднял на неё глаза. Умные, внимательные. Будто действительно слушал.

— Я знаю, кого ты преследуешь. Крыса… точнее, человек в обличье крысы. Я тоже хочу, чтобы правда открылась, чтобы Гарри и Рон узнали, кто он на самом деле. Хочу, чтобы всё встало на свои места. Но… — её голос дрогнул, — я не могу. Точно так же, как и ты.

Кот замер, всё ещё уставившись на неё, будто слышал и понимал каждое слово.

— Ты — молодец. Ты не сдаёшься. Ты помогаешь Сириусу, несмотря на то, что тебя все считают просто агрессивным котом. А ты ведь спасаешь их… всех. Я горжусь тобой. И я тебе благодарна. Кто-то должен был тебе это сказать.

Кот закрыл глаза, прижался к ней, и Еве показалось — или действительно? — что в уголках его глаз блеснули крошечные слёзки.

Она сидела так ещё долго, в тишине, прижимая к себе верного, непонятого союзника. И впервые за долгое время ей стало чуть легче. Не потому, что всё решилось — а потому, что хотя бы кто-то её понимал.

В комнату, захлопнув за собой дверь, вошла Гермиона. Щёки у неё были пунцовые, глаза блестели от слёз, и даже походка — всегда уверенная — теперь была сбита, как у человека, потерявшего равновесие. Она остановилась у кровати и зажала ладонями лицо. Ева тут же отложила Живоглота в сторону, села и встала навстречу подруге.

— Они… они обиделись на меня, — всхлипнула Гермиона, не глядя. — Гарри, Рон… Они считают, что я им не доверяю. Что я всё испортила. А я… я ведь просто хотела, чтобы Гарри был в безопасности.

Ева молча подошла ближе, мягко коснулась плеча Гермионы, не торопя её, не перебивая. Той хватило одного прикосновения, чтобы сорваться. Она закрыла лицо руками и начала плакать громче, сдержанно, но судорожно.

— Я рассказала профессору МакГонагалл про «Молнию». Они злятся. Считают, что я их предала… Гарри даже не посмотрел на меня. А Рон сказал, что «на доносах дружба не держится». — Она тяжело вдохнула. — А я ведь просто хотела защитить его! Это ведь Сириус, правда? Только он мог выслать такую метлу… Но кто знает, зачем она на самом деле? А если она зачарована? Я не могла рисковать…

Голос её задрожал, оборвался, и она вновь всхлипнула. Ева быстро взяла со шкафа стакан, наполнила его чистой водой с помощью палочки и осторожно протянула Гермионе. Та жадно сделала пару глотков и закашлялась.

— Ты всё сделала правильно, — тихо сказала Ева, — ты не предала их. Ты просто поступила как друг — настоящий друг. Даже если они этого пока не видят.

Они долго разговаривали. Сидели на кровати, сбившись плечами, и говорили шёпотом. Ева слушала больше, чем говорила, чувствуя, как важно просто быть рядом. Гермиона, постепенно выговорившись, утомлённо откинулась назад и вскоре уснула прямо в её постели. Дышала ровно, уткнувшись в подушку, будто на время сбросив с себя весь груз тревог.

Кровать была широкой — вполне можно было лечь вдвоём. Но Ева не спешила укладываться. Она тихонько встала, накрыла подругу одеялом, а сама подошла к столу. Достав небольшой узел с едой, которую она предусмотрительно прихватила со стола в Большом зале — пару сладких булочек, шоколадку, печенье, немного запечённой индейки — всё аккуратно завернула в плотную ткань. Привязала ленточку, чтобы не развалилось в пути.

Подошла к Живоглоту. Тот всё это время сидел у окна, пристально глядя на неё, как будто знал, что она собирается сделать.

— Глотик, — тихо сказала она, — ты ведь умный кот. И сильный. И, главное, ты понимаешь больше, чем они все думают.

Кот моргнул, не отводя взгляда.

— Я знаю, что ты пытаешься избавить Гарри от Петтигрю. Я знаю, что ты уже давно всё понял. Я… я тоже так живу. Не могу никому всё рассказать. Даже близким. Иногда кажется, что мне тоже надо быть просто… котом. — Она горько усмехнулась и протянула свёрток. — Отнеси это Сириусу. Там шоколад, он немного поможет. Я не могу пойти к нему, но ты можешь. Ты помогаешь ему — а теперь я хочу помочь тебе. Хоть немного. Сделаем так: ты сейчас отнесёшь это, а я подожду тебя у портрета. Когда вернёшься — вместе вернёмся, будто ничего и не было.

Живоглот мягко промурлыкал, потёрся о её ногу, подхватил узелок зубами. Свёрток был тяжеловат, но кот держался уверенно.

Ева завернулась в накидку, осторожно открыла дверь и вышла в гостиную. Было темно, камин почти погас. У портрета Сэра Кэдогана было тихо — тот, судя по всему, мирно дремал после рождественского ужина. Она прошептала пароль, приоткрыла портрет и выпустила кота.

Прошло почти полтора часа. В коридорах было темно и безлюдно, факелы потрескивали. Ева сидела рядом с портретом, слегка задремав, но всё время прислушивалась. И наконец — топот лап. Шёпот. Мурчание.

— Ты вернулся? — прошептала она, и Живоглот скользнул в приоткрытый проход, несясь прямо к ней.

Она подняла его на руки, прижала к груди. Поднялся к комнате и не заходя внутрь расспрашивала кота с шепотом у двери чтобы не разбудился Гермиона.

— Всё получилось?

Он промурлыкал. И коротко, чётко мяукнул, глядя в глаза.

— Умница… — Она крепко его обняла. — У Сириуса теперь тоже маленький праздник. Мы с тобой сделали это.

Когда они вернулись в спальню, Гермиона всё ещё спала, даже не пошевелилась. Ева положила кота рядом, села на краешек кровати и, наконец, позволила себе выдохнуть.

Пусть никто пока не знает, что она делает. Пусть ей нельзя открыто помогать. Пусть приходится жить между мирами, между строк… Но в эту ночь она сделала хоть что-то — настоящее, доброе, важное. И этого было достаточно, чтобы заснуть с лёгкостью на душе.

* * *

Так и пролетели зимние каникулы. Прошли тихо, без особых событий, но с той тёплой близостью, которую невозможно купить или выпросить — её можно только подарить друг другу. Ева почти всё время была рядом с Гермионой, стараясь не дать подруге утонуть в грусти. Та всё ещё переживала ссору с Роном и Гарри, хоть и делала вид, что всё в порядке. Ева это видела, чувствовала. Потому и старалась — отвлекала, разговаривала, угощала, сидела с ней в библиотеке, хотя сама уже давно всё знала про "Опасности Трансфигурации в Практике".

А эти два придурка… — именно так Ева и называла их про себя, — всё ещё носились со своей драмой про «предательство» и «донос». Взрослые, казалось бы, волшебники, а ведут себя хуже, чем перворокурсники из Слизерина. Всё это из-за какой-то метлы и крысы! Хотя… метлу Ева понимала. Её саму прям терзала зависть — даже не чёрная, а такая честная, спортивная. Ну как же, легендарная «Молния» — метла мечты! Быстрая, как молния, ловкая. Даже взглянуть на неё не удалось, а уже дух захватывало. И ведь Ева любила квиддич — не за моду, а по-настоящему.

С крысой же всё было куда серьёзнее. У Евы и Живоглота был тайный уговор. Настолько тайный, что о нём знали только они двое — и, возможно, Сириус. Раз в неделю, а иногда и два, в зависимости от обстановки, Ева выпускала кота за пределы башни Гриффиндора. Живоглот уносил с собой аккуратно упакованную пищу — шоколад, хлеб, что-то сытное и простое, чтобы подкормить Сириуса. Конечно, всё сопровождалось торжественным "обещанием" со стороны кота — Ева с него буквально это "снимала", как с ученика на экзамене. Кто бы что ни думал, но они с котом были настоящими соратниками.

А для подстраховки — она с Гермионой объявили Глоту домашний карантин. Мол, «чтобы не съел крысу Рона», вот и держат его взаперти. Все кивали с пониманием. Гермиона даже начала верить, что инициатива её, а не Евы. Что ж… так даже проще. Главное, что всё работает.

И вот каникулы подошли к концу. Возвращение учащихся было как всегда шумным, оживлённым — смех, чемоданы, снег, падающий в коридорах, запах шерстяных варежек и печенья.

Первым, кто пришёл к Еве, был Невилл. Он буквально вбежал в гостиную, сияющий от радости, с огромной коробкой в руках.

— Ева! — закричал он. — Угадай, что я привёз! Бабушка испекла твои любимые с корицей, и ещё мармелад! И у неё для тебя приглашение — она хочет, чтобы ты приехала в гости скорее по возможности, если разрешат.

— Невилл! — Ева обняла его и засмеялась. — Ты просто молодец. Не зря тебя на Гриффиндор определили.

Она пообещала подумать насчёт визита, хотя в глубине души знала, что вряд ли сможет поехать. Слишком многое держало её от этого. Но она не хотела портить Невиллу настроение, да и вкусняшки действительно оказались шикарные. Коржики с корицей пахли добротой.

С возвращением друга дни стали легче, веселее. Они вдвоем проводили время за играми, прогулками, обсуждением книг, а иногда просто сидели в креслах перед камином, пока за окном кружила метель. Она не забывала про Гермиону. Но она мало присоединилось к весельям но за учёбе была за.

И, конечно же, начались занятия. Кому-то это было в тягость, но не Еве. Она вообще любила учиться, особенно когда точно знала, зачем. А сейчас у неё было много "зачем". И учёба стала для неё ещё и прикрытием, и отвлечением, и оружием — смотря по ситуации.

Да, каникулы закончились. Но впереди были новые дни. Новые возможности. И новые тайны, которые ещё только готовились раскрыться.

С началом занятий возвращение в привычный ритм оказалось легче, чем ожидалось. Несмотря на холодные утренние подъемы, плотное расписание и ворох домашней работы, Ева чувствовала в себе какую-то обновлённую уверенность. За каникулы многое изменилось — внутри неё самой.

Первым был урок Ухода за магическими существами, и Ева заранее настроилась дрожать от холода под открытым небом — всё-таки январь. Она уже мысленно готовилась к страданиям: шерстяные варежки, шарф до глаз, и всё равно будет зябко. Однако Хагрид на этот раз превзошёл сам себя.

— Сегодня, ребятки, у нас вот кто! — с гордостью сказал он, размахивая руками над большой корзиной, полной саламандр. — Они обожают тепло, так что вот… — и он с грохотом разжёг огромный костёр, полыхающий почти до высоты его пояса.

Саламандры, яркие, с огненно-красными и золотистыми пятнами, моментально оживились. Они шмыгали между раскалёнными поленьями, оставляя за собой едва заметный шлейф искр. Ребята веселились, смеялись, подкидывали в костёр сухие ветки и листья — пламя взмывало вверх, саламандры выскакивали, устраивали пируэты в воздухе и ныряли обратно в жар.

Даже Драко Малфой не язвил, только старался не подпускать к себе ящериц слишком близко.

— Не ожидала от тебя такого, Хагрид, — заметила Ева вполголоса, подбрасывая в костёр охапку сухих листьев. — Вот это настоящий зимний урок. Как пикник в зимой, только весело.

Хагрид усмехнулся, и его борода чуть не загорелась.

Однако веселье закончилось, как только настал урок Прорицания. Атмосфера резко сменилась на мрачную и зловеще надушенную ароматом сандала и чего-то приторного, что Ева с трудом выносила.

Профессор Трелони, облачённая в очередной пыльный платок и шелестящие бусы, усадила учеников в полутемной комнате, где всё шептало: "сейчас случится что-то ужасное". Сегодня она учила гадать по ладони. Как только Гарри протянул ей руку, та моментально охнула:

— Боже мой… такая короткая линия жизни! Я никогда не видела такой… Мальчик мой, вы должны быть осторожны… Вы окружены смертю.

Ева сидела, как всегда, на самом краю класса, полускрытая за занавеской и книжками, надеясь, что учительница до неё не доберётся. Пока та увлечённо драматизировала над чужими судьбами, Ева обводила пальцем свою собственную ладонь, размышляя, сколько бы бед могла предсказать Трелони, если бы та только знала о Сириусе, о Питере . То право было у неё но не у Евы. Она могла без наказанный болтать о будущем как неадекват но не Ева.

Но самое долгожданное было впереди — Защита от тёмных искусств. С того самого момента, как она в поле вызвал Патронуса, Ева просто жаждала продолжения. Она хотела понять, что это значит, и суметь вызвать настоящую форму. Полноценного, сияющего Патронуса. Не только ради гордости. Ради защиты.

После занятия она подошла к Люпину. Он как раз собирал свои вещи в поношенную кожаную сумку.

— Профессор, — сказала она, немного нервничая, — вы говорили, что можно продолжить обучение Патронусу. Я очень хочу... очень серьёзно к этому отношусь.

Люпин, как всегда, взглянул на неё внимательно, будто видел немного глубже, чем просто школьную форму и лицо ученицы.

— Я помню, Ева, — мягко ответил он. — Гарри тоже присоединиться к вам на занятия. Вы можете заниматься вместе — это может даже помочь. Как насчёт четверга вечером?

— Согласна, — сразу кивнула она. — Я… буду готова.

— Тогда договорились.

Ева вышла из кабинета с лёгкой улыбкой. Вот теперь неделя точно обещала быть интересной.

В назначенный вечер Ева вышла из общей гостиной Гриффиндора и отправилась в кабинет, где профессор Люпин решил провести тренировку. Это оказался старый, редко используемый класс истории магии, куда давно никто не заходил. Воздух здесь был чуть пыльным, но прохладным и каким-то спокойным. Лёгкий запах старых книг всё ещё держался в стенах.

Когда она вошла, профессор Люпин уже стоял у шкафа, а рядом с ним — Гарри. Он, похоже, пришёл пораньше и, судя по спокойному лицу, был уже в курсе, что урок будет совместный. Ева почувствовала лёгкую неловкость — всё же до этого она и Люпин тренировались наедине.

— Сначала, — начал профессор Люпин, — мисс Браун покажет, как вызывается Патронус. У Евы уже есть опыт: она занимается с начала года и, более того, в тот день, когда на тебя напали дементоры, она сумела прогнать больше одного.

Ева покраснела, чувствуя, как взгляд Гарри неожиданно остановился на ней.

— Это, наверное, просто был адреналин, — пробормотала она, глядя в сторону.

— Мне никто не говорил, что ты тогда смогла отогнать дементора, — удивлённо сказал Гарри. — Я думал, ты просто... подхватила меня, когда я упал.

— Даже если и видели, вряд ли поняли, — задумчиво ответил профессор. — У вас тут защита… ну, скажем, не на самом высоком уровне. Могли и упустить момент.

— Макгонагал заметила, — добавил он. — Я предупредил, что буду отдельно заниматься с Евой. Особенно после урока с боггартом, где… ей было труднее всех.

Гарри понимающе кивнул, не продолжая разговор — не хотел напоминать Еве тот день.

— Так что, — Люпин посмотрел на них обоих, — начнём. Сегодня у нас не настоящий дементор — конечно, их нельзя держать в замке. Но у нас есть боггарт, и с ним вы получите близкий эффект. Готовы, мисс Браун?

Ева кивнула. Волнение сжало горло, но было и что-то ободряющее в присутствии Люпина и Гарри. Она знала, что тренировалась, что может справиться. Да, пока у неё не получалось вызвать Патронуса в форме животного, но её поток света был силён и устойчив — достаточно, чтобы прогнать угрозу. Она верила в это.

— Готова.

Люпин взмахнул палочкой, и дверца шкафа с глухим стуком распахнулась.

Из темноты выскользнул силуэт дементора. Воздух моментально охладел. Потолок класса потемнел, как будто за окном резко опустился вечер. Мысли Евы потонули — Сэм… приют… холодные стены… неуютные инциденты… обиды, которые так долго не отпускали...

Но где-то в глубине себя она вспомнила. Миссис Уизли — горячее объятие, вкусный пирог. Нарцисса — её добрые глаза. Гермиона, Невилл. Всё это — её опора.

— Экспекто Патронум! — крикнула она, почти срывая голос.

Из её палочки вырвался поток серебристого света. Он был чуть слабее, чем обычно, но хватило. Боггарт-дементор резко дёрнулся, будто получил удар, и стремглав скрылся в шкафу. Люпин тут же захлопнул дверцу.

Ева отшатнулась назад, опираясь о край стола. Казалось, сердце стучит в горле. На ногах она стояла с трудом. В поле, в тот день, всё произошло молниеносно, и адреналин подстегнул её тело. Сейчас всё было по-настоящему — долго, тяжело, глубоко.

— Вы прекрасно справились, — мягко сказал Люпин, подходя ближе и протягивая ей плитку шоколада. — Садитесь, мисс Браун. Шоколад поможет.

Ева села, дрожа, медленно откусила кусочек и почувствовала, как сладость растекается по языку, потихоньку прогоняя холод и усталость. В глазах Гарри отражалось искреннее восхищение.

— Ничего себе… — пробормотал он.

— Это… просто тренировки, — отозвалась она, стараясь отдышаться. — И… немного мотивации.

— Твоя очередь, Гарри, — сказал Люпин. — Только помни: даже если не получится сразу — это нормально.

— У меня с первого раза тоже не получилось, — добавила Ева, слегка улыбаясь, отламывая ещё кусочек шоколада. — Просто найди хорошее воспоминание.

Гарри кивнул, сосредоточился… Но когда из шкафа выскользнул дементор, он лишь успел крикнуть «Экспекто Патронум!» — и тут же рухнул в обморок.

Люпин быстро подбежал, проверил его пульс, и через пару минут Гарри очнулся. Он сжал губы, сердито поднялся и хотел было снова попробовать, но профессор строго запретил.

— Хватит на сегодня. Тренировка Патронуса — тяжёлое испытание даже для взрослых волшебников. Вы оба справились великолепно. Гарри, в следующий раз получится.

Когда они вышли из кабинета, ночь уже опустилась на замок. Шли молча, усталость давила на плечи. Ева чувствовала, как ноги будто налились свинцом.

Она добралась до спальни, упала на кровать и мгновенно провалилась в сон. Но покой был недолгим.

Ночью её начали мучить кошмары. Она просыпалась несколько раз, с трудом подавляя крики…