Хонока (джен)

Им не придется долго ждать прибытия помощи. Прибывают Учиха Есино и Фудзихара Цубаса, Иноичи ковыляет за ними с костылем, а Акимичи Торифу маячит позади него.

“Где мой двоюродный брат?” — Требует Есино.

Чоза прочищает горло. “Вон там”. Он жестикулирует. “Он был без сознания, но все еще дышал, когда я его перенес”.

Она безмолвно идет в указанном им направлении, а Цубаса подходит к Чозе.

“Что случилось с твоей рукой?”

“... Я не знаю”.

Торифу рычит на своего племянника. “Похоже, что она была распущена или замаскирована. Выброс пыли Оноки?”

Чоза медленно качает головой и указывает подбородком на себя и своего ученика.

“Ты можешь убрать руку обратно вниз или это повлияет на рану?” — Спрашивает Цубаса.

“Я могу — но она снова начнет кровоточить, когда я это сделаю”.

Торифу достает немного марли и бинтов. “Сделай это. Это не выглядит слишком глубоко. Я могу справиться с этим сам, Цубаса. Иди проверь, как там Орочимару и Хонока-тян.”

“А как насчет Шикаку?” Спрашивает Чоза.

“Он выглядит нормально”, — говорит Торифу.

“Я действительно не такой”, — отвечает Шикаку, закрывая лицо руками. Иноичи прихрамывает к нему.

“Ты ранен?” — спросил я.

“...” Шикаку прерывисто выдыхает. “Нет, почему-то это не так”.

“Верно”, — говорит Цубаса. “Тогда Хонока и Орочимару-сан”.

Он направляется к нему и его ученице. Он бросает один взгляд на свои окровавленные ноги и начинает с этого. Орочимару разрешает это, хотя бы потому, что, когда его ноги снова заработают, ему будет легче нести своего ученика.

Цубаса снимает запачканные кровью компрессионные повязки и смывает засыхающую кровь и внутренности со своих ног с помощью простой техники сбора и очистки воды. Шип в его правой ноге прошел через первую и вторую плюсневые кости, так что заживление повреждений кости не требуется, что сокращает время, затрачиваемое на его лечение.

“Как поживает твоя кузина, Есино?” — Зовет Цубаса, заканчивая с икроножной мышцей.

“Сотрясен и истощен, но в остальном в порядке”. Она подбегает к ним трусцой, беззаботно оставляя Фугаку на земле. “А как насчет Хоноки? Как держится хирургический разрез? Она разорвалась? Ей действительно не следовало носиться с этим повсюду.”

“Орочимару-сан говорит, что с ней все в порядке”.

Есино хмурится. “Я буду судить об этом”.

Он принимает сидячее положение, скрестив ноги. Он бы встал на колени, но разрывы в его икроножной мышце едва срослись. Таланты Цунаде явно не оправдали его ожиданий от медицинского ниндзюцу.

Есино бросает один взгляд на дыру в броне Хоноки и ругается.

“Что, черт возьми, произошло, Орочимару?”

Цубаса издает в адрес Есино ворчливый звук, граничащий с паникой. Он один из тех дураков, которые дрожат при мысли о том, чтобы расстроить его. Орочимару закатывает глаза.

Есино игнорирует его и использует диагностическое дзюцу и осматривает живот Хоноки. Ее брови сосредоточенно хмурятся.

“Это... исчезло”.

“Исцелился?” — Спрашивает Цубаса с любопытством, несмотря на свою нервозность.

“Нет — ушел; как будто этого никогда не было”.

Она сосредотачивается на своем осмотре еще на мгновение, прежде чем позволить технике закончиться.

“Она выглядит прекрасно”, — соглашается Есино. “Но я думаю, что кто-то более опытный” — Цунаде, конечно — “должен взглянуть на нее”.

Он кивает и поднимает свою ученицу, бережно поддерживая ее голову на сгибе руки. Она не шевелится.

“Что насчет Минато и Какаши?”

Цубаса и Есино обмениваются взглядами. Есино толкает его локтем, и Цубаса кашляет.

“... Минато в порядке. Истощен — как и все мы, — но его разрушенное легкое было вылечено, и он поправится без серьезных повреждений… Скорее всего.”

Орочимару не любит повторяться, особенно перед нерешительными дураками. Он поднимает бровь, и Цубаса сглатывает.

“Из-за травм Какаши-куна нам пришлось дать ему успокоительное, когда Хонока-кун ушел в самоволку”.

Он не знает, должен ли он смеяться или беспокоиться. Травмы? И, конечно, они должны были дать ему успокоительное, если бы Хонока внезапно сбежала от него — ничто, кроме физического воздействия или потери сознания, не остановило бы Какаши от преследования.

“Его травма?" вместо этого он спрашивает.

“Перфорированная брюшная полость из обломков, выброшенных взрывом. Никакие органы не были повреждены”, — отвечает Есино.

Святые небеса. Его команда находится в плачевном состоянии.

Орочимару моргает. Его команда. До сих пор он рассматривал Цунаде и Джирайю только как "свою команду", своих товарищей по команде. Как странно. Он качает головой.

“Я полагаю, что на данный момент эта пограничная перестрелка закончена”, — говорит он. “Куда отступает КБП?”

“Мурамура-но-Сато”.

Деревня-селение деревней... или? Он усмехается, и Есино закатывает глаза, на ее губах появляется легкая улыбка. Это нелепо.

“Это фермерское сообщество на юго-западе. Торифу договорился о месте для всех присутствующих ”.

Он кивает. “Очень хорошо. Вставай, Шикаку. Мы покидаем это богом забытое поле боя”.

Минато и Какаши уже разместились в небольшом сарае для хранения. Была приготовлена металлическая жаровня, наполненная горячими углями, а в углу разложены четыре потертых футона. Он искренне удивлен гостеприимством деревни.

В последний раз, когда он останавливался в деревне после битвы — во время второй войны, — провизией были пустое стойло и соломенные циновки. Это очень долгожданное обновление.

В тот момент, когда он входит в сарай, Минато и Какаши с трудом пытаются встать. Есино кричит на них обоих.

“Садитесь, мальчики!” — крикнул я.

Минато неохотно подчиняется, прислоняясь спиной к тюку сена, и Какаши сердито смотрит на нее. Ах— должно быть, Есино была единственной, кто осмелился усыпить его, думает Орочимару. Как это очень храбро с ее стороны.

Есино помогает ему уложить Хоноку на самый толстый из двух доступных футонов, а затем уходит. Ей все еще нужно найти место для Фугаку.

“Мне так жаль, Орочимару-сан”, — извиняется Минато. “Я должен был остаться с тобой —”

“Ты был ранен”.

“Во-первых, я не должен был получать травму!”

Орочимару вздыхает.

“Я не в настроении выслушивать бессмысленные извинения, Минато. В этом нет необходимости”. Он подходит к тазу с водой, берет ковш и делает большой глоток. “Уцелел ли какой-нибудь из ваших свитков хранения в этом беспорядке?”

Какаши указывает на свитки, не отрывая глаз от Хоноки. Он выглядит разрывающимся между облегчением видеть ее целой и невредимой и злостью на нее.

“Хорошо. Я переодеваюсь, а потом два часа сплю. Разбуди меня, если что-то изменится в состоянии Хоноки”.

Два часа растягиваются в четыре, четыре часа превращаются в восемь, а затем проходит двенадцать часов.

“Орочимару-сенсей”, — шепчет Минато. “Юкимура-сан, человек, которому принадлежит этот сарай, спрашивает, не хотим ли мы воспользоваться ванной его семьи”.

Он хрюкает и переворачивается на другой бок. Хонока все еще спит; неподвижно, если не считать ее легкого дыхания.

“Орочимару-сан...?”

“Не будь таким кротким, Минато”, — парирует он. “И да, я бы очень хотел принять ванну. Вы с Какаши должны идти первыми. Я буду присматривать за Хонокой, пока ты не вернешься”.

“Хорошо, сенсей”, — говорит Минато. Дерзкий. “Да ладно тебе, Какаши. Я помогу тебе вымыть спину.”

“... Мне не нужна ванна. Я остаюсь.”

Орочимару фыркает.

“Тебе не нужно залезать в ванну — но тебе действительно нужно помыться. Здесь отвратительно пахнет.”

Минато морщится. “Это имеет значение, не так ли?”

“Это от тебя воняет”, — ворчит на него Какаши, но позволяет Минато отвести его к двери сарая.

“Я знаю. Я приму ванну, когда вы оба вернетесь.

Какаши доволен этим и уходит с Минато.

Он делает глубокий вдох и оценивает свои запасы чакры. Она едва восстановилась с утра, но ее достаточно, чтобы применить Технику Мистической ладони и ее диагностическую вариацию. Он сплетает печати и протягивает руку, нависая надо лбом Хоноки.

Облегчение ударяет его в грудь. Она жива. Его ученик действительно жив. Ее мозговая активность в норме, или чего он мог бы ожидать от человека, находящегося в состоянии глубокого, восстанавливающего силы сна.

На мгновение он испугался, что она, возможно, была в состоянии безразличия. К счастью, это не так.

Он откидывается на спинку своего футона и закрывает глаза. Дверь скрипит, и он напрягается.

“Только я”, — ворчит Есино. Она несет большое ведро с горячей водой и мочалку. “Фугаку увидел Минато и Какаши, направляющихся в ванную Юкимуры-сан, и решил пойти с ними. Можете ли вы выйти — и, вероятно, пойти с ними? От тебя воняет, и Хонока тоже нуждается в некотором уходе.”

Техническое обслуживание? Он фыркает и встает, затем замирает. Он внезапно понимает, что не хочет оставлять своего ученика одного. Очень даже.

Есино чувствует его дилемму. “Это всего в двадцати метрах отсюда, Орочимару. Я даже останусь здесь, пока ты или один из твоих учеников не вернешься.

“…”

“Ну и что?”

“Пусть с моим учеником ничего не случится, пока меня не будет, Учиха”.

Есино усмехается.

“Я не буду. А теперь проваливай. От тебя пахнет, как со скотобойни.”

Он находит ванны. Это пристроенное здание к большому дому семьи Юкимура. Несмотря на поздний час, из дымовой трубы работающих котлов валит дым.

Он входит и почти сталкивается с Какаши, который пытается убежать в юкате, которая во много раз больше для него. Минато как раз догоняет меня, полотенце обернуто вокруг его талии.

“Какаши, вернись сюда!” Минато хрипит.

“Кто с Хонокой?” Требует Какаши.

“Есино”, — отвечает он. “У тебя грязь на носу. Вымойся как следует.”

“... Это линия загара...” — Говорит Какаши, потирая лицо.

“Если бы это было так, ты бы не размазывал это только что”.

Какаши морщит нос, но оборачивается. Минато следует за ним обратно в ванну, и Орочимару раздевается в раздевалке, вытряхивая свою пыльную одежду так хорошо, как только может. Там разложено несколько полотенец и юката, и он в очередной раз удивляется гостеприимству их хозяина.

Он заходит в ванну и обнаруживает, что Какаши и Фугаку сцепились в напряженном соперничестве главных ролей.

“Клянусь, малыш, если ты не прекратишь пялиться на меня, я включу свой Шаринган и запомню твою уродливую рожу, просто чтобы разозлить тебя еще больше”.

Минато пытается вымыть волосы Какаши за него, так как мальчик явно не собирается мыть их сам, и, несмотря на пенящееся мыло в руках Минато, серебристые волосы отказываются намыливаться.

Он закатывает на них глаза, берет табуретку, ведро и мочалку и садится в душевой кабинке. Напор воды низкий, но температура достаточно высокая. Его онемевшие пальцы ног протестуют против разницы в воздержании.

Он бросает взгляд на сморщенный звездообразный шрам на боку Какаши. Сейчас, на поверхности, рана зажила, но он знает, что Какаши все еще очень больно. Он должен позаботиться о том, чтобы Цунаде также дважды проверила рану Какаши.

Минато, похоже, отделался легче всех — с коллапсом легкого. Его команда… они действительно в плачевном состоянии.

Какаши ополаскивает волосы, прежде чем Минато успевает сделать это за него, и встает, чтобы убежать. Он хватает его за локоть, когда тот проходит мимо, и разворачивает к себе.

“Залезай в ванну”.

“Но Хонока—”

“За ним присматривает Есино. Залезай в ванну, Какаши.”

Он ворчит, но делает, как ему велят. Минато усмехается и работает над своей собственной прической.

Фугаку закончил мыться, но ждет, когда они закончат, хотя бы для того, чтобы Какаши снова не уставился на него за вторжение в его личную жизнь.

“Как Хонока? Есино сказала мне, что она вмешалась в драку в последнюю минуту, но никто не скажет мне, что произошло потом ”.

“С Хонокой все в порядке”, — говорит он. “Произошло что-то довольно... странное..., но с ней все в порядке”.

Минато и Фугаку смотрят друг на друга.

“Ты опускаешь полторы истории, не так ли, Орочимару?” Фугаку обвиняет.

Он смывает пену с волос и начинает все сначала. Сероватый цвет воды просто неприемлем. Длинные волосы иногда бывает очень трудно чистить.

“Верно...” — Говорит Минато. “Может быть, нам стоит поговорить об этом позже?”

Фугаку вздыхает. “Хорошо. Я все еще чувствую, что мог бы проспать еще один день в любом случае — и глазные капли, черт возьми, я хочу глазные капли ”.

Минато фыркает в ответ на смех.

“Глазные капли? Ты говоришь как старик, Фугаку-сан!”

71

Он ест и спит, но делает это с каким-то тревожным трепетом. Хонока не просыпается ни той ночью, ни до полудня следующего дня. Орочимару обдумывает свои варианты и приказывает Какаши уничтожить Фугаку.

Он не ожидает, что они, или планирует для них, попасть в засаду, устроенную троицей Иносикачо. Какаши и Фугаку, к сожалению, возвращаются с упомянутыми тремя подростками на буксире.

“Хорошо, выкладывай”, — требует Шикаку. “Что, черт возьми, запечатано внутри ‘Цунэмори” Хоноки".

Фугаку прочищает горло, устанавливая мимолетный зрительный контакт с ним. “Это может быть трудно объяснить, и еще труднее избежать объяснения, Орочимару. Очень много людей…почувствовал, что бы это ни было, что бы она ни сделала. Намерение убить — и что-то еще. Хорошая новость в том, что большинство людей думают, что это был ты, и что ты в одиночку победил Ооноки ”.

О боже.

“Распространение этого слуха в наших интересах”, — соглашается Шикаку. “Данзо будет сложнее выступить против тебя, если все начнут называть тебя Героем Кусанаги. Но я хочу правды — потому что я был там, и это было не естественно”.

Он фыркает. Как они теперь его называют? Герой? Должен ли он рассказать Джирайе и попросить его написать ужасный вымышленный отчет о своей жизни? Орочимару отвергает эту странную мысль.

“С какого расстояния можно было почувствовать намерение убить?”

Шикаку хмуро смотрит на него.

“Несколько километров”, — отвечает Иноичи. “Сенсоры чувствовали это более остро, чем не-сенсоры, и некоторые люди не чувствовали всего этого”.

Любопытно.

“И кто-нибудь понимает, что намерение убить на самом деле исходило не от меня?”

“Я так не думаю”. Иноичи закусывает губу. “Это было не похоже на Хоноку. Это даже не было похоже на человеческое ...”

Он прищуривает глаза, глядя на Иноичи.

“На что это было похоже? Или ваша ближайшая оценка, если вы предпочитаете.”

Минато и Какаши обмениваются взглядами. Они услышали скрытую угрозу в его словах, даже если никто другой этого не заметил.

Иноичи хмурится. “Это было... в некотором роде неописуемо. Я знал, что это было намерение убить, но в то время мне казалось, что это было нечто большее, чем намерение убить. Чувство сильного страха пропитало воздух, и на мгновение мне показалось, что наступает конец света. Я не мог собраться с силами, чтобы даже пошевелить пальцем, пока это не прошло… Я думал, сам Король Ада придет за мной”.

Он хочет разозлиться на Иноичи за то, что тот назвал своего ученика бесчеловечным. Но он помнит, что был момент, когда он с трудом дышал и тоже не мог обрести голос. Он предполагал, что парализующий ужас, который он испытывал, был вызван тем, что он стал свидетелем смерти своей ученицы, а затем ужасом от того, что ее тело восстало в виде тени.

Шикаку ругается.

“Кто-нибудь здесь на самом деле знает, что, черт возьми, это была за штука?”

Он открывает рот, чтобы сказать Нару, чтобы тот следил за своим языком, но Какаши опережает его.

“Заткнись, Кошачий Сон! Хонока — это не вещь!”

Минато кивает, его голубые глаза холодны и проницательны. “Проверь себя, прежде чем говорить, Нара Шикаку. Независимо от того, что может быть или не быть внутри Хоноки-тян, она наш товарищ по команде и драгоценный друг ”.

“...” Шикаку свирепо смотрит. “Тебя там не было и ты даже не был в сознании, Минато. Ты не видел ее — ты не слышал ее.”

“Это правда”, — соглашается Минато. “Но я знаю Хоноку-тян, и я знаю, что она никогда добровольно не позволила бы другой силе контролировать себя”.

“"Дитя богов, которое победило богов!"”, — цитирует Шикаку. “На этом все не заканчивается / Истинной личностью этого человека может быть даже Шутен Додзи!".”

Минато и Какаши хмуро смотрят на Орочимару. Возможно, ему следовало бы рассказать им кое-что из того, что произошло той ночью, хотя бы для контекста, если не что иное.

“Хонока и раньше выражала свой страх быть названной они”, — говорит он. “Это не значит, что она одна из них”.

“Тори-джи сказала, что Хонока очень рано научилась ходить и говорить, и что она была пугающе умной даже в младенчестве”, — бормочет Чоза.

Орочимару хмурится. Сатико, должно быть, очень многое открыла своему свекру после рождения Синку.

Минато и Какаши также знают, что она буквально родилась со знаниями пятнадцатилетней девочки, что делает ее устрашающе похожей на Шутен Додзи из легенды — ребенка, рожденного с значительно превосходящей силой и интеллектом по сравнению с другими детьми. Ребенок, который позже был отвергнут своими родителями и прошел путь к тому, чтобы стать они. К сожалению, история жизни Хоноки действительно проводит много параллелей с легендой.

“Я мог бы процитировать больше”, — предлагает Шикаку. “Вся эта чертова песня запечатлелась у меня в мозгу”.

Чоза поспешно качает головой. “Не надо, Шикаку... Одного раза было достаточно”.

“Она умерла”, — вместо этого говорит Шикаку. “Выброс Пыли Оноки проделал в ней дыру, и она умерла. Затем что-то еще просочилось наружу и взяло управление в свои руки. Объясни это мне.”

Минато ахает, и Какаши свирепо смотрит на него в ответ. Он должен был подготовить их к этому.

“Я хочу ответов, и я хочу их сейчас”. Шикаку скрещивает руки на груди и сжимает кулаки. “Если Клан Нара собирается работать с вами, монстрами, я хочу чертовых объяснений — и гарантий, что то, что, черт возьми, вселилось в Цунэмори Хоноку, не представляет угрозы для Конохи или для меня и моих близких”.

Орочимару сжимает челюсти, и Минато испускает долгий и прерывистый вздох.

“Хонока-тян не будет счастлива с нами, когда проснется, не так ли?”

“Мы им расскажем?” — Спрашивает Какаши, морща нос под маской. “Они даже не п—”

Какаши бросает взгляд на Фугаку, и Орочимару приподнимает бровь, глядя на мальчика. Какаши не упустил из виду тот факт, что Хоноке на самом деле нравится Учиха Фугаку.

“... Они даже не друзья с Хонокой”, — говорит он, незаметно указывая подбородком на троицу. “И мы собираемся рассказать им ее секрет?”

“Значит, есть что-то...” Иноичи что-то бормочет, покусывая заусенец. “Я так и знал”.

Шикаку снова скрещивает руки на груди. “Ну и что?”

Он делает успокаивающий вдох и медленно выдыхает. К сожалению, они решили вступить в союз с триадой Иношикачо, а это значит, что они не могут позволить себе и дальше оставлять их в неведении.

“Мой ученик уже однажды прожил жизнь”.

“…”

“Что?”Шикаку шипит. “И это все? Она сказала тебе, что она что, реинкарнация какой-то исторической личности? И ты ей поверил?”

Фугаку прочищает горло. “Из того, что она мне рассказала, более вероятно, что она не была кем-то важным. Она даже не была шиноби.”

Какаши кивает.

“Хонока настаивает, что в своей прошлой жизни она не была кем-то особенным. Однако змеи из пещеры Рючи последовательно опровергают это, называя ее многими именами и титулами”, — говорит он. “Дочь Гозурю — предпочтительный титул”.

“Что подходит”, — говорит Чоза. “Песня, Шикаку. Оно, она — что бы или от кого ни исходил этот голос, он сказал, что она была дочерью Гозурю ”.

“Значит, даже змеи называют ее дочерью бога бедствий”, — фыркает Шикаку. “Это так обнадеживает”.

Минато хмурится. “Простите, я что-то пропустил, Орочимару-сенсей? Я думал, она должна была быть дочерью Бентена?”

Он кивает. “Леди, рожденная из всего, что течет, — следующий предпочтительный титул змеи”.

“”Материнская любовь”"делает ребенка они!"” бормочет Шикаку. “Если мать — Бензайтен, а отец — Гозурю, какого черта ей вообще быть они?”

“Мать, по которой она тоскует, — это не Бензайтен, а мать, которую она никогда не знала из своей предыдущей жизни”, — отвечает он, уверенный в своем ответе. “Она умерла, когда Хонока была совсем маленькой, и ее отец, похоже, не проявлял особого интереса к ее воспитанию”.

“... Я думал, ее предыдущий отец был... ну, не таким, как ее нынешний отец?” — Спрашивает Минато.

“Он даже не стал бы рассказывать ей истории о ее матери, Минато”, — говорит Какаши. “Что за отец так поступает?”

“Я что, не знаю?” Минато пожимает плечами. “Я не знала ни одного из своих родителей. Разве это не нормально — не хотеть говорить о болезненных воспоминаниях?”

“Нет, если об этом просит твой собственный ребенок”, — рычит Фугаку. “Как только вы станете отцом, ваш долг — ответить на любые вопросы, которые могут возникнуть у вашего ребенка, особенно если это касается родителя, которого они не успели узнать. Эти вещи важны для детей ”.

“О”. Минато чешет затылок. “Да, я думаю, в этом есть смысл”.

"Сколько вообще у Хоноки родителей?" — Спрашивает Иноичи. "Шесть? Это тот номер, с которым мы здесь работаем??"

Маски для лица Шикаку.

“Прямо сейчас мы так далеки от темы… И меня действительно не волнует испорченная семейная история Хоноки ”.

“Ты должен”, — съязвил Фугаку.

“Что меня волнует, так это теневое существо, которое буквально вырвалось из дыры в ее животе и обернулось вокруг ее мертвого тела, как вторая кожа. Он уничтожал все, к чему прикасался — людей, дзюцу, может быть, даже сам воздух”, — огрызается Шикаку. “Неужели никого не волнует, что то, что вселилось в Хоноку, было неуязвимо для противника уровня каге?!”

“И что?” — Спрашивает Минато. “Кушина может быть противником уровня Кейджа, в действительно плохой день”.

“Это правда, Шикаку”, — говорит Иноичи. “Почему ты поднимаешь такой шум из-за еще одного монстра в мире? Не то чтобы имело значение, девять там или десять биджу.”

“Это имеет значение!” — Кричит Шикаку. “Это важно, потому что их девять, и они были переданы конкретным странам в качестве средства поддержания мира. Что произойдет, если распространятся слухи, и другие страны подумают, что мы нарушили соглашение и украли одно обратно — или что мы создали совершенно новое?!”

Какаши хмурится. “Есть еще такие штуки-биджу? Кроме Тенко-сама Кушины-нэ?”

Минато кивает. “Девять, как сказал Иноичи”.

Он хмурится сильнее. “И какое соглашение? Должно быть, это не так уж важно, если оно уже было сломано ”.

Орочимару хихикает, и трио Иносикачо замирает.

“Действительно, Какаши — неважное соглашение, заключенное Первым хокаге в качестве отчаянной попытки обеспечить мир в смутные времена. Соглашение, обеспеченное предоставлением другим странам оружия массового уничтожения, чтобы отбить охоту у каждой нации вторгаться в другую ”.

“... Но никто не использует это оружие, верно? Кушина-нэ не может использовать Тенко-сама.”

Минато кивает. “Биджу — это более или менее чакровые аватары чистого хаоса и абсолютного разрушения. Только Первый Хокаге и Учиха Мадара когда-либо были способны использовать свою силу контролируемым образом ”.

Шикаку прислоняется к стене сарая и дергает себя за конский хвост, явно расстроенный.

“Значит, никто здесь не знает, что случилось с Хонокой, с какой-либо степенью уверенности? И, насколько могут сказать самые близкие к ней люди”, — он смотрит Орочимару прямо в глаза, — “не было задействовано никаких киндзюцу или других запрещенных техник? Хонока просто странная, сама по себе?”

Он насмехается над Нарой и отметает его обвинение. “Это верно”.

“Я полагаю, она, вероятно, знает больше о том, что, черт возьми, произошло”, — говорит он. “Ты ожидаешь, что она проснется в ближайшее время?”

“Именно для этого я попросил Какаши собрать Фугаку. Она здорова, но глубоко без сознания. Я собирался попросить его использовать свой Шаринган, чтобы заглянуть в ее подсознание.”

Фугаку отталкивается от стены и идет, чтобы сесть рядом с Хонокой.

“Я даже не уверен, что это сработает. Иногда я могу видеть проблеск того, что происходит в ее подсознании, особенно когда она формирует это или меняет местами, но в основном кажется, что это каким-то образом защищено ”.

Он смотрит на Иноичи.

“Не смотри на меня, пожалуйста — в прошлый раз она сама затащила меня сюда. И там действительно беспорядок", — отвечает Иноичи.

Фугаку пожимает плечами и приоткрывает правое веко, активируя свой шаринган мицудомое.

Освещение в сарае очень слабое, несмотря на время суток и две масляные лампы, которые они зажгли. Ее зрачок расширяется, и снова загорается очень слабое свечение.

“Это просто выглядит… темно.” Он делает паузу, затем моргает пару раз. Его шаринган переходит в следующую стадию, и он прищуривается. “Трудно сказать. Это просто продолжается и продолжается — и даже Мангеке на нее не влияет ”.

Ах-ха! У него действительно есть название. Он должен проверить архивы Хокаге на предмет любого упоминания об этом в следующий раз, когда будет рыться в кабинете Сарутоби-сенсея.

“А что, если бы ты попробовал использовать это на ее слепом глазу?” Предлагает Какаши. “Поскольку он поврежден, может быть, это сработает?”

“Как правило, вы должны быть способны видеть, чтобы подвергнуться визуальному гендзюцу ...” Но Фугаку все равно пытается. “... Ты гений, малыш”.

Какаши закатывает на него глаза, но Орочимару не упускает довольный блеск в его глазах.

Орочимару опускается на колени рядом с Фугаку, морщась от напряжения в икроножной мышце.

“Ты в состоянии взять меня с собой?” — спрашивает он.

Фугаку задумывается. “Вероятно. Это просто объединяет умы”.

Иноичи издает оскорбленный звук. “Просто соединяю разумы?”

Фугаку фыркает на него и указывает на свои глаза. “Они буквально называются глазами, которые отражают сердце, Иноичи. Не завидуй, мое доудзюцу делает то же самое, на совершенствование чего вашему клану потребовались сотни лет. Вместо этого вы должны гордиться тем, чего они смогли достичь без взлома kekkei genkai ”.

Чоза смеется. “Я думаю, что это был комплимент, Иноичи. Кто бы мог подумать, что Учиха вообще знает, как их давать.”

Фугаку открывает рот, чтобы возразить что-то еще.

“Фугаку”, — прерывает Орочимару, — “ты готов?”

“Верно. Не двигайся, пока мы не встретимся — хорошо? Там чертовски много места, и если ты заблудишься, найти тебя будет занозой в заднице ”.

Он выгибает бровь, глядя на Фугаку, и внезапно падает, невесомый, в темноту — булавочный укол света, быстро исчезающий вдали, когда сокрушительное давление погружает его в пустое пространство быстрее, чем он думал, что это возможно.

72

“Кагоме, Кагоме ~” — поют дети. “Каго но нака но тори ва/ Ицу, ицу, дейару~” Птичка в клетке, когда она выйдет? “Йоаке но бан ни/ Цуру камэ га субетта ~” В ночь на рассвете журавль и черепаха поскользнулись.“Уширо но семэн дааре!~”

Шаги ее одноклассников останавливаются, и все они встают в круг вокруг нее, держась за руки. Томоэ плотно прикрывает глаза, и они ждут, затаив дыхание и тихо хихикая.

“Томоэ-тян, кто за тобой?” Ее учитель подсказывает.

“Канадэ-тян”.

“Эх! Сенсей, Томоэ сжульничала! Это уже третий раз, когда у нее получилось с первой попытки!”

Учитель усмехается. “В следующий раз, может быть, всем стоит проголосовать за кого-то другого, чтобы стать первым они? Томоэ-тян становится очень хороша в угадывании того, кто стоит за ней, не так ли?”

“Хорош в жульничестве!” — скулит кто-то.

Томоэ открывает глаза. “Я не жульничаю! Канадэ-тян просто громкая!”

“Томоэ — лгунья и они!” Канада кричит в ответ.

Томоэ набрасывается на свою одноклассницу.

“Томоэ-тян, почему ты била своих одноклассников?” — спрашивает ее дедушка. Он провожает ее домой из детского сада после того, как директор вызвал его по поводу ее "непослушного" поведения.

“…”

“Томоэ-тян, я не смогу понять тебя, если ты не расскажешь мне, что произошло. Почему ты бил своих одноклассников?”

“...Они сказали, что я жульничал, и назвали меня лжецом”. Томоэ трет нос рукавом. “Оджи-тян, я ведь не они, верно?”

Дедушка Томоэ забирает ее на руки.

“Ты не они, Томоэ-тян”.

Она шмыгает носом и утыкается лицом в плечо дедушки.

“Я не жульничал, Оджи-тян. Я просто действительно хорошо знаю, кто стоит за мной ”.

Он тихо посмеивается.

“У тебя очень хорошее чувство интуиции, Томоэ-тян”.

“"Интуиция"? Что это, Оджи-тян?”

“Это значит, что ты знаешь вещи, не задумываясь о них. Ты просто знал, что Канадэ-тян была у тебя за спиной, верно?”

Она кивает.

“... Твоя мать была такой же. Она также была ‘действительно хороша’ в том, чтобы знать, кто стоит за ней, Томоэ-тян. Никто не смог бы подкрасться к твоей Ока-сан, даже я!”

“...Да?” Томоэ шмыгает носом. “Я такая, какой была Ока-сан?”

Ее дедушка кивает и гладит ее по длинным черным волосам. “Ты очень похожа на свою Ока-сан”.

“...Ото-сан говорит, что я похож на него”. Он. Ее другой отец.

“Томоэ-тян, ты действительно выглядишь очень похожей на своего биологического отца, но ты такая же, как твоя мать, когда она была в твоем возрасте”.

Губа Томоэ дрожит, и она обнимает своего дедушку за шею.

“Могу я переночевать у тебя сегодня, Оджи-тян? Я буду хорошей девочкой и лягу спать пораньше, обещаю.

“Томоэ-тян, ты всегда была хорошей девочкой”.

Фугаку вытаскивает его из бассейна с чернильно-черной водой, и Орочимару на мгновение раскачивается, изо всех сил пытаясь устоять на пенистой поверхности воды, которая простирается так далеко, насколько хватает глаз.

“Наверное, следовало предупредить тебя об этом”, — бормочет Фугаку, терпеливо ожидая, когда он перестанет прислоняться к нему.

Он прочищает горло, переполненное эмоциями, и выпрямляется. У него течет из носа. Он поспешно принюхивается.

“Что это было?” — шепчет он срывающимся голосом.

Фугаку жестом указывает на все вокруг них, на темное и пустое пространство ничто. Над ними находится идеально круглая сфера — туманно-черная, которая каким-то образом все еще светится в темноте.

“Не падай в воду — это концентрированная инь-чакра. Ты увидишь неконтролируемые видения воспоминаний Хоноки, если попадешь в это неподготовленным ”.

“Это и есть "спусковой крючок", о котором говорит Хонока?” — спрашивает он, глядя на свое отражение в темной воде, искаженное пузырьками воздуха, медленно всплывающими из глубины и разбивающимися о поверхность.

Фугаку кивает.

“Она спрашивала меня, как контролировать то, что она видит, но на самом деле это невозможно контролировать, когда ты погружаешься так глубоко. Нет, если только ты не Яманака и не знаешь, как во всем разобраться. А что касается пользователей Шарингана — обычно мы вообще избегаем заходить так глубоко. Проще и менее опасно просто использовать гендзюцу, чтобы вызвать на поверхность определенные воспоминания ”.

“…”

Фугаку оглядывается и указывает вдаль. “Чакра самая плотная вон там. Пойдем”.

Они начинают ходить.

“Когда Хонока использует свое доудзюцу, она проникает в подсознание, или пограничное пространство, своей цели. Это отличается от метода Шарингана?” — спрашивает он.

Фугаку пожимает плечами. “В некоторой степени. Шаринган может делать то, что делает ее Синрюган — очевидно, поскольку мы сейчас здесь, — но он делает это поэтапно. Мне пришлось заглянуть в ее разум — не в ее подсознание, а в ее... высшее сознание?” Он жестом показывает вверх. “Как скажешь. По сути, шаринган может найти то, что устраняет разрыв между разумом и сердцем, и следовать за ним к душе, где оба являются одним целым. Это подсознание.

“Синрюган, насколько я могу судить, превращает этот мост в дверной проем — нексус, — который виден в любое время”.

Он указывает на светящийся шар самого темного черного цвета.

“Обычно я не могу этого видеть — пока по-настоящему не сконцентрируюсь. Иноичи тоже подумал, что это странно. Он сразу узнал в этом дверной проем, но, очевидно, никогда раньше не видел его так отчетливо ”.

Обладающий способностью видеть все насквозь.Он вспоминает. “Если душа действительно существует на отдельном плане существования или в другом измерении, как верит Минато, тогда Синрюган должен видеть сквозь слои между физическим миром, в котором мы живем, и духовным миром, который существует рядом с нами”.

Фугаку задумывается.

“Да, возможно, так оно и есть. У каждого есть душа, связь с духовным миром — так что нексус, вероятно, является ближайшей точкой соприкосновения между ними ”.

И его ученик может не только видеть эти точки, но и свободно перемещаться между ними.

Его поражает другая мысль.

“Фугаку, ты можешь сказать, как быстро проходит время, пока мы здесь?”

“Как правило, чем ближе вы находитесь к поверхности, тем быстрее время течет здесь и тем медленнее оно течет там. Насколько я могу судить, по мере того, как вы продвигаетесь дальше, происходит обратное”.

“И мы идем дальше вглубь?” Или оставаться поближе к поверхности? Он не может сказать.

“Да, я так думаю”.

Замечательно. “Ты так думаешь? Честно, Фугаку. Не дай нам здесь заблудиться”.

Фугаку хмуро смотрит на него.

“Я почти уверен, что мы направляемся к центру. Время должно течь так же быстро здесь, как и снаружи там, когда мы достигнем этой точки ”.

“И сколько времени нам потребуется, чтобы достичь этой центральной точки?”

Фугаку стонет. “Мы доберемся туда, когда доберемся туда!” — "

Они оба кричат, когда невидимая сила хватает их обоих и тянет. Они проносятся сквозь темноту и так же грубо укладываются на каменную платформу с полым центром.

Орочимару прикрывает глаза от яркости левитирующей сферы, которую им уже доставляли раньше. Ему требуется мгновение, чтобы привыкнуть к свету, и когда он это делает, он наклоняется вперед, только чтобы быть отдернутым назад Фугаку.

“Не прикасайся к этому...! Наверное, прямо сейчас это действительно плохая идея ”.

Он стряхивает хватку Фугаку со своего локтя, но больше не бежит к сфере чистой голубой воды, даже если внутри нее находится его ученик.

Хонока плавает в центре шара, поджав ноги к груди и обхватив руками колени. Ее глаза закрыты, губы слегка приоткрыты; вырывается пузырь воздуха, и золотой карп гонится за ним к вершине сферы, где тонкая струйка воды соединяет ярко освещенный шар с тускло светящимся высоко над ними.

Фугаку прерывисто вздыхает.

“Итак, мы здесь. И что теперь?”

“Очевидно, мы ее разбудим”.

“...” Фугаку прочищает горло. “Верно. Как нам это сделать? Накричать на нее? Сказать ей, что завтрак готов?”

Он фыркает.

“Хонока”, — говорит он — и взывает к ней со своими эмоциями. “Пришло время просыпаться”.

Ее лоб морщится, и Фугаку делает удивленный шаг ближе. Она не открывает глаз.

“Эй, малыш—Хонока, просыпайся; ты достаточно долго спал, тебе не кажется?”

Еще несколько пузырьков воздуха выскальзывают из ее открытого рта, и она морщит нос.

<<...Фугаку-оджи-тян...? Д о р е д ȩ с ű к а ? Где ты находишься? Кокȍ? д'о?...>>

Фугаку напрягается, и Орочимару свирепо смотрит на него.

“Хонока, открой глаза—”

“Ты уверен, что это хорошая идея?”

“— мы прямо перед вами”.

<<д О к о ? Где? Д ơ К Ǫ? “Х О Ǹ Ō Ǩ А, открой глаза”.>>

Хонока открывает глаза, и черные слезы льются из полностью красных глаз.

<<Они открыты, черт возьми, Орочимару.>>

“Черт”, — снова ругается Фугаку, его Шаринган принимает форму Мангеке.

“Соберись с духом, Фугаку”.

Сфера быстро темнеет, пока фигура Хоноки полностью не скрывается внутри нее, а затем лопается. Вода стекает дождем и собирается в углублении в центре каменной платформы.

Чернильно-черная жидкость плещется в чаше, прежде чем осесть на зеркальной плоской поверхности. Фугаку наблюдает за поверхностью, не моргая и едва дыша. Орочимару расставляет ноги.

<<Дитя богов, которое победило богов!~ Является ли истинная личность этого человека распускающимся цветком или распускающимся демоном?~>>

Хонока поднимается из почерневшей воды, одетая в дымчатый плащ тьмы с поля боя. Ее капюшон уже опущен, и блестящие черные рожки выставлены на всеобщее обозрение.

Фугаку снова ругается. “Я думаю, на этот раз мы сыграли вничью с oni. Блядь”.