Тео. Теодор. Мистер Нотт (джен)

Странная решимость обуяла Теодора. В его голове набатом била одна эта мысль. Не снимая диадему, он за пару минут вышел обратно к дверям. Никаких сомнений у него не было — Дамблдор должен был ответить за все свои прегрешения. Оказавшись вновь перед гобеленом с троллями, он скривился и совершенно по-маггловски сплюнул, а затем наколдовал на себя чары дезиллюминации. Когда-то давно он видел, как… кто-то… где-то… воспоминания не приходили к нему на ум, и, чувствуя, как с самой макушке по всему телу, по всей его одежде растекается магия чар, он с некоторым смущением и опаской посмотрел на палочку.

Может, это диадема подсказала ему сие знание и научила? Точно, так и должно было быть. Диадема Ровены Райвенкло сохраняла в себе её знания и могла дать ответ на любой вопрос, какой бы ты не задал у себя в голове. Но ведь он не задавал вопросов.

Теодор обнаружил, что он уже спустился на несколько этажей по лестнице. Прошмыгнув на третий этаж, он направился вперёд. Где-то здесь должна была патрулировать профессор Синистра, но сегодня у неё были занятия с первым курсом, поэтому её должна была заменять Паркинсон. Впрочем, ему повезло, и слизеринки нигде не было. Теодор скривился. Паркинсоны были прижимистыми лавочниками, и ему пришлось прибегнуть к угрозам, чтобы…

Но он никогда не угрожал Паркинсонам?

Нотт остановился. На стене дремала картина с группой магов, расположившихся на привале в шотландских горах. Даже собака у их костра спала, перевернувшись на бок и грея своё нарисованное пузо теплом очага.

Он огляделся вокруг. В эти места на этаже он заходил редко — так почему же он знал, что собаку на картине зовут Динки? Разве могло это быть наваждением? Впрочем… неведомая сила толкнула его вперёд, заставив его всхрапнуть, и он, сомневаясь и путаясь, пошел вперёд. Где-то за поворотом находилась гаргулья, она скрывала проход в башню, где у Дамблдора был кабинет — и где был когда-то кабинет его предшественников.

Теодор никогда не знал, как попасть к Дамблдору из коридоров! Не знал! Он не хотел идти туда так — не подготовленным, не готовым, не знающим ничего о том, что может сделать с ним директор! Он верил и соглашался, что Дамблдор должен умереть!

Должен!

Умереть!

А потому шёл вперёд, даже не желая!

Он вспомнил, как горели его пальцы — и ощутил, как горят от боли его виски. Мальчик едва не вскрикнул, но стальная воля, сковавшая его горло, заставила его молчать.

Гаргулья была недвижима.

— Crstovato Animagica, — прошептал не своим голосом, облизнув сухие губы, Нотт, и взмахнул палочкой. Гаргулья ожила, и он вновь взмахнул своим инструментом: — Империо Максима!

ЭТО БЫЛО СЛИШКОМ!!! НЕПРОСТИТЕЛЬНЫЕ В ХОГВАРТСЕ!!!

Он замер на несколько секунд, борясь с той волей, что окутала его, придала ему решимость и завладела телом, а потом бросился вперёд. Невидимый, но окутанный гневом и стремительной холодной яростью, клекотавшей в голове и сердце, он взлетел по самодвижущимся ступеням, не обращая внимание на красивый рисунок чар и заклинаний, вместе с рунными цепочками приводивший в движение этот хитрый магический механизм.

На верхней площадке перед ним оказалась дверь. В голове промелькнули образы кабинета, и он понадеялся напоследок, что директор уже спит, а затем наколдовал вокруг себя несколько щитов. Он и не знал о таких магических щитах, что горели трупной зеленью и золотистым сиянием…

— Бомбарда Максима! — шепнул он, и дверь вылетела внутрь кабинета директора, как снаряд, но натолкнулась на какую-то преграду. Значит, Дамблдор был внутри. — Локомотор! Авада Кедавра!

Теодор не хотел, не хотел, НЕ ХОТЕЛ, он хотел вернуться в спальню, положить себя на кровать и расплакаться, ведь он был маленький пятнадцатилетний мальчик, а не узник Азкабана. Он проклинал себя, проклинал свою глупость и безответственность, что поддался на проклятье, что поддался на чары этого артефакта, ЧТО ОТДАЛ СЕБЯ ЕМУ.

Теперь он был лишь зрителем, который ничего не мог сделать. Ему было плохо, ему было дурно, и он ощущал, как тоненькая струйка крови вытекает из его носа. Если он будет жив… если Джинни простит его… это было невозможно, но это могло быть — ведь директор Дамблдор не погиб.

Зелёный луч достиг фигуры за пыльным облаком, и вспыхнул настоящим фейерверком искр; Нотт видел, как все амулеты и заклятья, которые защищали облачение директора Хогвартса, вспыхнули и потеряли свой заряд.

— Ты подготовился к нашей встрече, старик! — воскликнул Теодор не своим голосом. Он будто бы стал приведением, вокруг него появилась какая-то призрачная аура, облекающаяся в образ ещё молодого мужчины в старомодном костюме… — Круцио!

— Протего Тоталлум! — голос Дамблдора звучал спокойно и мерно. — Инкубимо Эдере!

Волна огня прокатилась в сторону двери, и Нотт, вернее, тот, кто контролировал его тело, нырнул внутрь кабинета, сковывая себя стенами. Оба мага замолчали, и лишь вспышки заклинаний громили всё вокруг. Теодор понял свои ошибки, и взмолился магии, чтобы ему дали возможность их исправить. Фоукс возник в вихре пламени и, взмахнув крыльями, наслал на него волну огня, а тот-кто-взял-контроль…

— Авада Кедавра! — заорал он не своим голосом, и в последний миг, от того, как он упился этим желанием убить, Нотт ударил себя левой рукой по правой — и самое страшное Непростительное разбилось о стену.

Волна огня от феникса залила его тело. Он чувствовал, как всё, что было на нём, пылает, как плавятся пуговицы и как горят волосы на ногах, на голове и везде между. Его кожу обжигало огнём, а огненный поток вжимал в пол и стену, ломая его волю, моля магию о том, чтобы это кончилось.

— Карпе Ретрактум! — произнёс усталый голос Дамблдора, и вдруг наваждение пропало. Диадема Ровены Райвенкло не плавилась на его голове, и от потери чужой воли он сам потерялся. Миг — и все чувства исчезли.

* * *

— …вейт.

Теодор чувствовал, что всё его тело болит. Волна боли, вызванная чужими чарами, привела его в чувство, и он слабо открыл глаза. Ветерок приятно холодил его члены, опалённые и обожжённые огнём феникса.

— П…профессор?

— Нападение на директора, мистер Нотт. Применение Непростительных. Признаться, я не ожидал этого от вас.

Голос Дамблдора был отстранённо-холодным. Теодор скрючился, поджав ноги к животу, и всхлипнул. Холодный каменный пол снова обжигал его кожу. Нагой и скрючившийся, он был жалок, и понимал это сам.

— Профессор, сэр, я…

— Есть лишь один шанс не отправиться в Азкабан, Нотт. Поклянитесь мне, что будете верны до конца моих дней.

Теодор даже приподнялся на локте, так его изумили слова. Дамблдор был в гневе, это было видно по его глазам. Мантия поблекла, из бороды пропали вплетённые в неё артефакты, а палочка в руках аж светилась от ярости. Где-то вдалеке чувствовалось присутствие магии Тёмного лорда и кого-то ещё.

— Что, профессор?

— Вы отправляетесь в Азкабан, или же клянётесь в верности, Теодор. Видит Мерлин, я не хотел этого, но то, что вы совершили…

Дементоры, высшая стадия разложения вампиров, что пугали его с самого детства, представились так явно, что ему стало страшно. Мальчик захотел проснуться, чтобы всё, что было вокруг, стало лишь просто кошмаром, просто сном, просто плохим воспоминанием…

— Что н-надо сделать? — прошептал он вместо того.

— Дайте мне Обет.

Теодор поднялся на четвереньки, размазывая по лицу слёзы. Тело ныло и плохо слушалось его, ему было больно, плохо и стыдно. Безо всякой помощи от Дамблдора, который, казалось, безучастно смотрел за его мучениями, он, наконец, встал прямо, оперевшись на стену ягодицами и затылком.

«Я жалок», — подумал он про себя, касаясь голым лысым затылком камней, что ещё не до конца остыли от жара феникса.

Дамблдор протянул ему руку. К ним приблизился невысокий лысенький колдун с противным видом, которому явно было некомфортно находиться в кабинете директора.

— Повторяй клятву за мной, Флетчер станет свидетелем, — приказал ему Дамблдор. Великий волшебник не испытывал, казалось, никакого сострадания, а его худая старческая рука сжала его ладонь до боли и хруста. Тео испытал злость, отблеск той мысли, что пришла к нему в комнате с хламом, и сжал руку в ответ.

Их взгляды встретились, и он вдруг понял, что должен сказать.

— Я, Теодор Магнус Роберт Дионис Публий Нотт, лорд Нотт, клянусь в верности Альбусу Вульфрику Персивалю Брайану Джеймсу Дамблдору, — их запястья обожгла магическая петля. — Я клянусь, что буду исполнять его приказы, пока они не ставят под угрозу мою жизнь и магию. Я клянусь, что не стану выдавать его секреты без его ведома кому бы то ни стало. Моя клятва будет действовать отныне и покуда лета его не оборвутся.

— Я, Альбус Вульфрик Персиваль Брайан Джеймс Дамблдор, принимаю клятву Теодора Магнуса Роберта Диониса Публия Нотта, лорда Нотта, и клянусь в ответ, что не буду ставить приказов, порочащих его честь, угрожающих его магии и жизни. Я клянусь так же, что не буду требовать приязнь, а лишь верность, что буду честен с ним, и что моя смерть освободит его от клятв и дарует награду.

Голос Дамблдора был спокоен и ровен, и их запястья обожгло вновь.

— Я, Мундангус Карим Ахмед Джозеф Мариус Флетчер-Блэк, свидетельствую перед магией, что взаимная клятва дана и принята магами в здравии, трезвой памяти и чистом рассудке, — с отвращением произнёс третий волшебник. Запястья обожгло в третий раз. — Да будет Непреложен этот Обет!

Все три плети загорелись вновь, и, не разрывая контакта с Дамблдором, краем глаза Теодор видел, как магия струится по их рукам, и телам, закрепляя то, в чём они поклялись перед друг другом.

Наконец, их контакт разоврался.

— Обливейт, — взмахнул палочкой директор. — Конфундус Максима. Ты получил выговор за продажу серебра Блэков, Мундангус. Больше не делай так.

— Да, директор, сэр, конечно, директор, — залебезил Мундангус Карим Ахмед… как его. Попятившись, он уперся в камин, глядя перед собой невидящими глазами, и вскоре скрылся в пламени.

Теодор перевёл взгляд на директора, машинально прикрываясь свободными руками.

— Вы просто так взяли и…

— Замолчите, Нотт, — оборвал его жёстко директор. — Вас стоило бы выпороть за пренебрежение техникой безопасности. Где вы нашли этот артефакт?

Теодор сбивчиво рассказал свои злоключения.

— Сейчас два часа ночи, и нам придётся придумать, почему вы ещё не в постели. Интересно… значит, она здесь с пятьдесят шестого.

Дамблдор заклинанием приподнял бумагу, на которой лежала, сверкая бриллиантами и чёрной аурой Тёмного лорда, диадема Ровены Райвенкло.

— С пятьдесят шестого?

Дамблдор перевёл взгляд на Нотта, и его лицо исказила гримаса, которую он едва поборол.

— Оденьтесь. Эльфы принесут вам вашу запасную одежду.

И действительно, тотчас же на чудом уцелевшем кресле появилась чистая выглаженная одежда Теодора. Директор опустил листок бумаги и призвал чарами из одного из своих шкафов несколько пузырьков. Когда Теодор надел хотя бы бельё, он отлевитировал первый пузырёк к нему в руки.

— Пейте. Вы потеряли много сил, Том не намеревался оставлять вас в живых.

Теодор отхлебнул из фиала, и апельсиново-шоколадная нега разлилась по его телу.

— В пятьдесят шестом скончался директор Диппет. Вон его портрет. Новым директором стал я, это было очевидным для всех, и вскоре после ко мне прибыл мой ученик. Полукровка Том Реддл. Он закончил Хогвартс в середине сороковых, и, несмотря на своё происхождение, обзавёлся влиятельными покровителями на Слизерине.

Теодор осушил второй фиал и, едва не потеряв равновесие, стал напяливать брюки.

— Наследники старых семей — Малфой, Бёрк, Розье. Небогатые, но талантливые юноши — Нотт, Эйвери, Роули. Десяток других, кто давно сгинул в пучине безвременья. Они увлекались тёмными искусствами, и он прибыл в замок, чтобы просить меня о месте профессора. Защиту от Тёмных искусств мог преподавать, уверял он, только тот, кто владеет ими в полной мере.

Дамблдор в несколько взмахов палочки починил разрушения. Дверь, выбитая Бомбардой, давно была на месте. Теодор начал завязывать галстук.

— Это была, разумеется, чушь. Я отказал ему, и вскоре он покинул Хогвартс… а через десяток лет имя лорда Волдеморта, таинственного исследователя, якобы доказавшего теории о силе чистокровных магов, зазвучало по всей Британии. Последователи Геллерта Гриндевальда стекались в Британию, желая правдами и неправдами узнать о его исследованиях. Вы прекрасно знаете, что за этим последовало.

— Война.

— Да, Теодор. Пожалуй, Том был неосмотрителен, оставляя в Хогвартсе эту вещь. Диадема Ровены Райвенкло… подумать только, он её нашёл. Талантливый юноша, превративший свой талант в яд.

— Это то же самое, что и дневник, профессор?

— Вы же знаете ответ и сами, — резко ответил старик. — Удивительно, как вам хватило дурости надеть на себя эту дрянь. Даже я ощущаю магию Тома Реддла, а мне для этого не пришлось пить магопроявительный элексир! Страшно представить, что произошло с ним в поместье, где он сейчас прячется.

Теодор посмотрел на диадему вновь. В ярком свете ночных фонарей в кабинете Дамблдора, окна которого были плотно задёрнуты магическими портьерами, он видел весь тлен и гниль той магии, которая была заключена в диадеме поверх прекрасного сияния её камней.

— Она и сейчас просит, чтобы её надели, — вздохнул Дамблдор. — Ума палата дороже злата… что же. Признаюсь, я не виню вас в полной мере, Теодор. Ваши способности нужны мне для борьбы с ним. Это даже удача, что это вы схватили диадему, а не какой-нибудь другой студент.

Теодор моргнул, пытаясь отвести взор от украшения. Голова и брови жутко зачесались, как и ноги и то, что было чуть ниже живота. Коснувшись глаз, он почувствовал, как сожженные брови отрастают обратно.

— Что вы сказали, директор?

— Я сказал то, что вы слышали. Теперь вы не сможете примкнуть ко злу, Теодор. Это мой приказ, — спокойно сказал Дамблдор. — Волдеморт постарается найти вас, мой мальчик, ведь он, скорее всего, уже знает о тех способностях, что вам доступны. Но это не случится.

И Нотт понял, что да, этого не случится. И одновременно с тем в его душе вскипела злоба.

— То есть… то есть… вы воспользовались этим? Чтобы достичь своих целей?

— Политика, Нотт, это искусство достигать максимума из обстоятельств. Я не заставляю вас любить себя, о, нет. Но кое-что сделать теперь придётся.

— Вы… вы… вы манипулятор!

Дамблдор ничего не ответил.

— А на нашей предыдущей встрече, когда вы наколдовали кресла, вы тоже хотели… чтобы я вам присягнул?

— С нового года с вами будет заниматься профессор Флитвик, — ответил невпопад директор. — Я попросил у него эту кафедру, раз уж только один студент записался на занятие. Но теперь это уже не нужно. Думаю, Филиус будет рад наверстать пропущенные занятия.

Это будто бы оказалось пропущенной нотой, которая помогла сложить всё в единую мелодию. От осознания того, как глубоко Дамблдор зашёл для того, чтобы заполучить его волю, Теодор взмок.

— Ваша палочка из чёрного дерева уничтожена, Фоукс постарался не повредить только ваше тело, — добавил директор. — Полагаю, теперь вам нужна новая. Комната, где вы нашли диадему, наверняка поможет подобрать потерянные палочки прошлых поколений магов.

— Вы… вы всё это время стремились меня подчинить, да? — прошептал он. — Сделать своим ручным зверьком? Но почему, зачем, директор?

— Я поклялся быть честным, потому не могу не ответить. Да, я сделал всё, чтобы Теодор Магнус Нотт не оказался в лагере Волдеморта. Каждый студент школы дорог мне, но я вижу, и не только я вижу, как язычки сомнения поползли с начала осени по вам. Я не позволю вашим способностям стать пленником Волдеморта. Напротив, мы вместе сделаем всё, чтобы сокрушить его.

Он взмахнул палочкой, выписывая её кончиком знакомую руну. Из палочки выпорхнула птица, которой директор передал послание Помфри. Через несколько минут Теодор в сопровождении директора уже был в Больничном крыле, а ещё через полчаса — спал со сном без сновидений. Последнее, что он услышал перед сном, это то, что за нападение на префекта с Гриффиндора Дамблдором было снято две сотни баллов.