Неправильно... или - 7? Мир, дружба, мутанты. (джен)

` — Хантер! — крик Мельника врывается в сознание. Мужчина вздрагивает и словно бы просыпается, понимая, что его зовут. Воды уже по пояс, а их костюмы хоть и почти непромокаемые, но не рассчитаны на заплывы в ледяной воде.

— Оставь здесь меня! Я прикрою! — Хантер понимает, что вдвоем они отряд не уведут. Что должен кто-то остаться до того, как тоннель заполнит вода и твари уже не смогут лезть по этому участку. Судя по скорости прибывающего потока — за это время успеет прорваться десятка три тварей. Если не больше.

— Сделаешь все, что я прикажу? — быстро спрашивает Мельников.

— Да, — уверенно произносит Хантер. Меняет в автомате магазин и готовится встать ближе к темному зеву туннеля, но…

— Тогда слушай мой приказ. Я остаюсь здесь, а ты уводишь гражданских к эвакуационной дрезине.

— Но…

— Ты сказал, что выполнишь любой приказ. Слово дал. Вали и выполняй. Быстро, Хантер! — из-за стучащих зубов это получается не так грозно, как обычный ор на новобранцев. Но действует. Какая-то его часть, еще та, до знакомства с Шеллад, привыкла подчиняться. Делать, что скажут. Сказали «допросить» — надо допрашивать. Сказали «уходить» — он уйдет. Вариативность действий допускалась только в тех случаях, когда не было прямого приказа на тот или иной поступок. Например, можно было разными способами вести допрос. Разными дорогами добираться к дому. И самому выбирать ужин. Но сейчас речь шла не об ужине. Сейчас речь шла о том, что Мельник приказал ему бросить его.

Успокаивали только мысли сталкера о том, что это не очевидное самоубийство и не акт самопожертвования — Мельник планировал выбраться из этой переделки, причем выбраться живым и по-возможности здоровым. Но в то же время… Личностная матрица Айрин была против. Потому что врач перед тем, как все-таки дал «добро» на участие Мельника в вылазках, предельно четко выразился по поводу дальнейших прогнозов с учетом пережитого на злополучной вылазке. Избегать токсической дряни и переохлаждения — иначе такой букет рисков и последствий, что даже альтернатор не обрадуется. Можно уже не упоминать о том, что купание в ледяной воде грозит пневмонией даже здоровому человеку. Полностью здоровому, а не как провалявшийся несколько месяцев в лазарете Святослав.

Хантер не имеет права нарушить приказ. Так же личностная психоматрица Айрин сообщает, что гражданские без него не выберутся. Их надо довести до эвакуационной дрезины и сдать вооруженным «охранникам».

— Залезай быстрей! — когда на рельсах остается только Хантер, один из военных протягивает ему руку. Охотник резко качает головой и разворачивается обратно к туннелю. Потому что телепатический сигнал Мельника вдруг чувствуется слабей. Потому что он понимает — прошло минут двадцать. И нападений мутантов практически нет — всего трое прибыли уже под самое отбытие. Трое с той стороны, где оставался Мельник. Хантер знает, что он жив. Чувствует. Бежит изо всех сил к месту, где оставался глава Ордена.

— Мельник! — воды по грудь. Сносит с ног. Погрузившись на мгновение под воду с головой, он резко выныривает и ищет опору под ногами. Впереди мигает фонарь. Потом свечение исчезает. Выронил? Или ушел под воду сам? Сколько человек может простоять зимой в ледяной воде до отключки? Память альтернаторов об обычных аборигенах говорила, что недолго. Хантеру уже самому до невозможности холодно и хочется быстрей выбраться если не в тепло, то хотя бы подальше от льда, сковывающего ноги, подбирающегося с каждой секундой все ближе к груди. К сердцу. — Мельник!

Идти трудней. Надо. Как они назад будут возвращаться? Вообще непонятно…

— Мельник!

Тот вдруг оказывается рядом перед ним. Словно выныривает не из воды, но из окружающего мрака. Почему здесь так темно? Он ведь видит в темноте, всегда видел…

Собственные движения скованы холодом, но он все же успевает подхватить под руку Мельника до того, как тот закроет глаза и уйдет под воду. Он хочет сказать, что надо уходить. Голос не слушается. Тело почти не чувствуется. Нестерпимое ощущение, будто все внутри превратили в лед, вдруг исчезает. Ему на смену приходит… Покой? Э, нет-нет-нет, не надо ему вот этого сейчас…

Силу воли приходится собирать по дальним закоулкам сознания. Делать все, что угодно, лишь бы не вылететь в анабиоз. И лишь бы не выпустить напарника. Туннель. Не тот, по которому они шли, боковое ответвление. Несколько шагов вперед — и воды уже не по грудь, а всего лишь по пояс. Значит, пол поднимается, и там, впереди, сухое место. Хантер надеется, что оно есть, потому что дрезина уже уехала. А даже если нет — до места, где она находилась, им уже не добраться.

«Что… Что происходит…» — голос Мельника в голове настолько ясный, что Хантер при других обстоятельствах бы вздрогнул. Сейчас и так трясло. Нет, глава Спарты не освоил телепатическую связь с бухты-барахты, просто Хантер привычно мониторил мысли окружающих, а стоило человеку прийти в себя, как он об этом узнал.

Он хочет спросить, сможет ли тот идти, но голос не слушается. Судорога проходит по ногам и приходится спешно навалиться боком на стенку туннеля, лишь бы устоять. А то что голос пропал — это хорошо. Орать на весь туннель вряд ли стоит. А уж он бы сейчас заорал. Даже с «альтернаторским» болевым порогом серьезное переохлаждение — это больно. Тело рефлекторно пытается сесть. И уже плевать, что по шею в воде, лишь бы снять нагрузку с ног, разрывающихся болью.

Не дают. Кто-то перехватывает за ворот и слабо, но уверенно тянет вперед. Тоже ничего не говорит, сил нет на это, только на мысли. О том, что стоять и сидеть нельзя. Что хочется спать. Но тоже нельзя. Что очень холодно и больно, но показывать этого нельзя. Что там, впереди, виден берег, верней — заброшенная платформа, на которую и затаскивают в итоге Хантера. Он к тому моменту перестает дрожать и словно отключается. Успевает только подумать, что это плохо, а потом чувствительность тела полностью пропадает.

— …нтер… Хантер, — голос едва слышен. Он пытается открыть глаза, но не может этого сделать. Скорей телепатически, чем физически, чувствует прикосновения к собственному телу. Нет ощущения воды. Кто-то стащил мокрую одежду?

Вдох чуть глубже — и тело вдруг начинает трясти. Больше всего болит что-то в груди. Легкие? Сердце? Или кости настолько переохладились, что… Нет, стоп. Это не его боль.

Он не сразу понимает, что одновременно чувствует, как его держат за левое плечо и то, как он сам прикасается к кому-то. Чего быть не может — обе ладони вытянуты вдоль тела. Так, все понятно, телепатический заслон упал, сил его держать нет. И он сейчас чувствует не только свою боль, но и находящегося рядом человека. И в силу собственных телепатических способностей от этого эффекта не избавиться.

— Хантер, — снова толчок в плечо. — Проснись. Нам нельзя… Отключаться.

Не открывая глаз, он понимает, что лежит в спальном мешке. Пока он был в отключке, Мельник не только вытащил его на относительно сухое место, но и избавил от мокрой одежды, запихнул в спальник и сидел рядом. Идиот… Ему же самому надо было греться нормально. Да, переодеться в сухое додумался, но это не поможет с такой степенью переохлаждения. Точно. Кто-то должен был караулить. Если забраться в мешок — можно не успеть выскочить. Да и не уследить, заснуть риск выше лежа. Вот он и караулил сидел. А сейчас больше не мог и надеялся, что сможет разбудить Хантера. Он уже давно должен был отключиться. Если Хантер, пробыв в воде меньше, находится в таком вот состоянии, то этот-то…

Всплыла перед глазами картина из лазарета. Когда он приходил навещать Мельника ночью и играл с ним в шахматы. То ли из любопытства, то ли еще почему-то опустил тогда заслон на пару секунд и… Думал, сдохнет от боли. А этот словно не замечал. Умудрялся общаться с ним, отстукивая по подставленной руке морзянку, да еще и шутки шутить. Только огорчался, когда никого рядом не было и не на что было отвлечься. Да только из-за этого Хантер тогда и сделал вид, что не заметил, как пацан этот, Эдик, в лазарет шастает. По-хорошему надо было бы сдать его и поставить на входе в лазарет еще и охрану какую-нибудь, чтобы не мотались туда всякие, но… Но это сделало бы только хуже. Все чаще Хантер сталкивается здесь с тем, что соблюдение правил делает все хуже. Зачем нужны тогда такие правила…

Заслон. Наконец-то. Надолго ли, неизвестно, но сил хватает открыть глаза и кое-как пошевелить рукой. Все тело тут же прошил разряд боли, но охотник поспешил сцепить зубы и не выдать себя. Здесь этого было делать нельзя. Он не сразу понял, что местные молчат не потому, что им почти не больно, как альтернаторам, которые могли выдерживать ожоги половины тела без единого писка просто в силу собственной «фабрики наркоты» в мозгах. Они молчат, чтобы не пугать своим состоянием других. Чтобы не отнимать у других надежду на благоприятный исход событий. Чтобы… Просто потому, что так привыкли, наверное.

— Очухался… Вот молодец. Как сам?

Сам он был нормально, а вот посиневшее лицо Мельникова никакого доверия не внушало. Голос почему-то не слушался, верней — рот не открывался. Челюсти свело. Ну и хрен с ними. Дернув Мельника на себя, он повернулся набок, забрасывая на этого идиота руку и стараясь придавить его посильней. В тепло, сука. Лежать, блять. И не выебываться. Пока обоих твоим болевым шоком не накрыло, или чем похуже.

Тот не сопротивляется, что сразу настораживает. Так и есть — отключился, стоило только горизонтальное положение принять. Ничего, Хантер пока что покараулит. Надо только упаковать несносного командира в спальник. И не вылезать из спальника самому. Достаточно мониторить окружающее пространство на предмет новых мыслей и ощущений. Благо, что основной источник самой проблемной информации сейчас потерял связь с реальностью. Благо… Да уж, мыслишь, как Дознаватель. То, что Мельников отключился, дурной знак. Как и то, что у него тело под одеждой холодней, чем руки Хантера.

Но есть и хорошая новость — уровень воды постепенно снижался. Хотя это как посмотреть. С одной стороны — если ее будет по колено, а не по пояс, они меньше рискуют снова получить переохлаждение при поисках выхода. С другой — спад воды открывает дорогу не только им, но и туннельным тварям, которые парой полудохлых сталкеров поживиться не откажутся.

Собственное тело прошибает крупная дрожь. Это не ощущения Мельника, это холодно ему самому. Потому что рядом оказалось тело на несколько градусов холодней. И потому что до конца он еще не согрелся. Дерьмово. Вдвойне дерьмово, что это самое «тело» частично пришло в себя и весьма целеустремленно полезло греться к единственному источнику тепла рядом. А когда за шиворот суют ледяные руки — это то еще удовольствие.

Отпихивать, во-первых, некуда, потому что даже если два спальника объединить в большой спальник — это все равно два спальника и два крупных человека там и так с трудом помещаются. Во-вторых, костер не развести. В-третьих, Хантер теперь отвечал не только за себя, но и за этого человека. Потому что здесь, в этом мире, он вместе с ним. С ним и с остальными на «Смоленской». И кроме них, считай, никого нет. Поэтому каждого из них надо беречь и защищать. Поэтому он просто крепче прижал к себе напарника, для верности замотал тому еще и голову в капюшон спальника, а сам принялся следить за окружающей обстановкой. И честно старался не заснуть.

Помогали в этом мысли. О прошлом и о настоящем. О том, что приходилось переживать сейчас, в этом мире. Там, раньше, на Сениоре, было принято считать обывателей из низших миров кем-то сродни животным. И отношение к ним у большинства было приблизительно таким же. Нет, альтернатору с происхождением из низшего мира никто бы всерьез не высказал сомнения в его полноценности. Но вот отношение некоторых альтернаторов к обывателям из таких миров считалось… Ну как минимум безобидным чудачеством. Вроде как завел себе альтернатор такого вот «низкоуровневого миньона» вместо котика. Для грязной работы, или просто для того, чтобы потешить свое самолюбие фактом поклонения ему низшего аборигена.

Подобные слабости прощались, но не поощрялись. Хантер таких людей всегда считал сумасшедшими в силу того, что их мышление было нерациональным. Электра, Арэйн Шеллад и их подчиненные были для Базы более ценны, чем все жители Д-Цельсий 506, вместе взятые. Поэтому их отозвали, когда было принято решение уничтожить пятьсот шестой вместе с силами противника. И поведение этих людей не вписывалось в логику, понятную Хантеру. Потому что семьи друзей и близких можно было просто эвакуировать из гибнущего мира. Пару десятков, да даже пару сотен человек… Электре бы не отказали. Но они даже не рассматривали этот вариант. Хотя Электра о нем точно знала, потому что на первом ее задании также пришлось эвакурировать остатки выживших, чтобы уничтожить мир и силы противника, в нем находящиеся. Вот и получалось, что Электра, Айрин и остальные рисковали не столько ради друзей и близких, сколько ради людей, которые даже не были им известны. Которые даже не узнали бы об этом.

«Человеческий фактор. Эти люди были добры ко мне, помогали мне, обучали и защищали меня в меру сил и возможностей. Я всего лишь отплатила добром за добро», — всплыли в голове слова девчонки во время допроса.

Люди. Добром за добро. Вот так вот просто.

«Ты совсем не знаешь, на что способен обычный человек, Дознаватель»…

Снова ее насмешливый голос в голове. Обычный человек, да. Вот валяется рядом с ним сейчас один такой. Обычный до мозга костей. И внезапно — оказавшийся способным вытворять такое, что не каждый альтернатор выдержит… Хантер вот не выдержал — пробыв в ледяной воде даже меньше, чем Мельников, выключился. И неизвестно, что бы с ним было сейчас, если бы не один «никогда не сдающийся» и до мозга костей обычный.

Словно почувствовав, что его упомянули, пусть и мысленно, человек рядом завозился. Пришел в себя частично. Мысли в голове сразу о том, что они неизвестно где. Что надо открыть глаза, встать и проверить, что с Хантером. Что надо уходить. Надо действовать. Вот же неугомонный…

— Спи. Все нормально, я пока караулю. Нам еще долго тут торчать.

Вода продолжает спадать. Если так пойдет и дальше — часов через шесть-восемь можно будет пройти по колено в воде дальше вглубь полузатопленной станции. Найти выход к сухим туннелям, а там и до родной станции недалеко. Ну, верней, до «союзной». Но на Смоленскую оттуда их в любом случае либо пропустят, либо подбросят, если повезет.

Человек его не слышит. Разбирает только спокойную интонацию голоса, понимает, что рядом кто-то, кому можно доверять… И проваливается обратно в забытье. Потому что организм сказал «надо спать». То же самое говорит Хантеру и его собственное тело, но вот ему-то как раз спать нельзя. Надо караулить и не валить все в этот раз на Мельникова. Тот его вытащил из воды и сторожил, пока Хантер не очухается. Сейчас уже его очередь.

Снова перед глазами картины из прошлого. Обычные люди. Ну или «аборигены», как их называют между собой некоторые альтернаторы. Лояльные к ним сотрудники Базы много раз пытались объяснить, что в них такого особенного. Сейчас Хантер понимал. В целом бесполезные, аборигены порой могли вытворять такие вещи, которые нельзя было объяснить паранормальными способностями ввиду полного отсутствия последних. И было непонятно, откуда у них на такие вот «вытворяния» взялись ресурсы, силы, да даже банальная сила воли.

Мельников же отключился там, в туннеле. И тащиться им пришлось по ледяной воде, что только усиливало переохлаждение. И вот поди ж ты — когда Хантер сдался и был уже готов к тому, что придется остаться навсегда в этом туннеле, не-альтернатор и вообще не-паранормал очухался и… Спас их обоих.

И будь речь о паранормале, Хантера произошедшее не удивило бы. Скрытый потенциал души, переход на резервы, в конце концов — скрытые способности тел, в которых те же Кланы пихали все, что можно и что нельзя. А вот в чем было дело здесь? Резервов ведь нет. Так как он умудрился выбраться сам и вытащить Хантера?

— Что? — в размышления вклинивается голос Мельника.

— В смысле? — произносит Хантер. Уточняющие вопросы — первая техника, которую он освоил при попадании в этот мир. Нет, первым делом он научился сушить портянки. И делать эти самые портянки.

— Показалось, что ты говоришь что-то, — сталкер хмыкнул. Вытащил из спальника одну руку и уставился на запястье. Часы показывали почти полночь. — Вот дерьмо. Мы здесь что, уже пять часов торчим?

— Проторчим и дольше. Вода спадает, но еще не ушла. Лучше подождать, — произносит Хантер. Перспектива тащиться по ледяной воде ему не нравилась. Совсем.

— Надо уходить. Если нас тут твари найдут… — фразу Мельник не заканчивает. И без этого понятно, что будет плохо. — Еще надо костер развести и просушить нормально вещи, обувь… Здесь этого не сделаешь.

Перспектива снова натягивать на только отогревшиеся ноги мокрые насквозь сапоги, а потом — снова идти в ледяную воду, Хантера не порадовала. Но в силу ее неизбежности пришлось лишь привычно кивнуть и заняться упаковкой спальников пока Мельник складывал мокрые вещи и пытался разделить все их барахло на два рюкзака таким образом, чтобы не промочить еще и небольшой запас сухих вещей.

Кости закрутило от боли, стоило засунуть ноги в промокшие сапоги. А уж первый шаг в ледяную воду удвоил количество «приятных» ощущений. Которые Мельник будто бы не заметил, без всяких колебаний направившись к двери, уводящей из туннеля куда-то в служебные помещения.

Шелест крысиных хвостов Хантера успокаивает. Есть крысы — не будет всякой паранормальной дряни. Остаются мутанты. Но выбирая между этими двумя неприятностями… Раньше он бы предпочел паранормальную дрянь. Просто потому, что на него она не действовала. И просто потому, что на большую часть вылазок он ходил в одиночку и боялся из-за особенностей своих больше физических тварей, чем аномалий мертвого города. А вот сейчас… Странно это.

Он знал, что после протяжки энергетической связи к кому-то все изменится. Но он даже не представлял, насколько.

Из-за контакта с Айрин он уже пару раз рисковал своей жизнью ради других. Но каждый раз рациональная часть разума находила оправдания таким действиям. Одним из оправданий была повышенная вероятность выживания Хантера из-за регенерации и ускоренной реакции. Вторым — риск умереть всем вместе, если не рискнуть чьей-то жизнью. В итоге получалось, что он выбирал между смертью сейчас и отсрочкой в несколько секунд, которые ничего бы не решили в большинстве случаев. Это было еще объяснимо. А вот эта вот мысль… Окажись они в какой-нибудь аномалии — погибнет вероятней всего один лишь Мельник, а Хантеру такие аномалии гарантируют безопасный от мутантов проход. И что сейчас? Он согласен между своей гарантированной жизнью и безопасностью другого человека выбрать… Не себя. Рациональная часть мозга протестовала, намекая Хантеру, что сейчас они — и мозг, Хантер, явно сворачивают в своих рассуждениях куда-то не туда. Хотя что тут рассуждать? Выбора в конкретной ситуации нет все равно: перед ними один-единственный коридор, из которого слышен шелест крысиных хвостов, а значит — быть мутантам, а не аномалиям.

— Так, все, давай привал, — командует Мельник, когда они находят пустую заброшенную комнату. Судя по сваленным в углу матрасам и какой-то посуде, покрытой плотным налетом гари, здесь жили люди. Когда-то. А может быть — не так и давно. Куда они потом ушли и что с ними случилось, Хантеру было неинтересно. Куда интересней было, что весь этот хлам вполне годился на растопку, а значит — будет костер. И сухая одежда. И возможность окончательно согреться, а еще — напиться горячего чаю.

С разведением костра и просушкой вещей возится напарник. Хантер собирался помочь, но потом сел у стены и словно… Отключился? Нет, упади он без сознания… Такое без внимания не осталось. Просто словно разорвалась на какое-то время связь с реальностью, а когда его тряхнули за плечо — мужчина понял, что все это время сидел, привалившись спиной к стене, и таращился перед собой невидящим взглядом. Тоже от Шеллад перепало? Над той все время стебались за привычку «выпадать в астрал». Но она задумывалась о своем, а он сейчас ни о чем не думал вообще.

— Держи, — Мельник протягивает ему кружку с горячим напитком. Грибной запах щекочет ноздри, вызывая желание чихнуть. Хорошо, что он успевает это сделать до того, как возьмет кружку в ладони. Уже сделав глоток, замечает встревоженный взгляд напарника.

— Чего?

Вместо ответа тот прижимает ладонь ко лбу Хантера. Охотник не успевает дернуться, да и непонятно, нужно ли это делать. Тем более, что Мельник руку убирает буквально через секунду.

— У тебя жар.

— Брехня, — вяло спорит он. Жар — это инфекция. Вирусная, бактериальная, грибковая — не суть важно. А вероятность подцепить инфекцию у него где-то… Нулевая. Потому что за все свои достаточно долгих пять жизней он болел… ровно ноль раз. Конечно, от альтернаторов он знал, что «навороченная» генетика в любом случае неспособна защитить прямо-таки от всего. Но подразумевалось, что болеть он если и будет, то в легкой форме. По алгоритму «зараза попала в организм, но иммунитет разделался с ней прежде, чем человек что-то успел понять». Нет, альтернаторы на заданиях, бывало, простывали. Или цепляли те виды заразы, от которой не защищены были, но в этом случае заболеть они должны были как минимум одновременно с Мельником. А если реалистично — то он после Мельника. Не может же быть такого, чтобы его иммунка просела от одного переохлаждения сильней, чем у напарника после облучения и серьезного отравления? Кстати, отравления тем самым воздухом, которым Хантер способен легко и без последствий дышать, игнорируя все опасные примеси и радиацию. Если он действительно заболел — это даже смешно. — Это ты еще не отогрелся, вот и чудится всякое.

— Может и так, — соглашается Мельник, но и мысли читать не надо, чтобы понять: не поверил.

И как оказалось — был прав в своих подозрениях. Потому что к странной слабости и приступам «выключения» из реальности уже через пару часов добавилась головная боль и ломота во всем теле. Мельник на этот раз даже голову ему трогать не стал — лишь выругался сквозь зубы и полез в аптечку за жаропонижающим. Хантер особо местной просроченной фармацевтике не доверял, но выбора не было. Градусника тоже, но раз сознание путаться начало — там уже явно не «тридцать семь по цельсию». И даже не тридцать восемь.

Когда они шли по коридору в сторону «примерно туда» снова размылся телепатический заслон. Сейчас Хантер даже радовался, что он не психокин — эти ребята могли запросто в ненормальном состоянии и глюков рядом находящимся нагнать, а так он просто бесконтрольно считывает чужие мысли и чувствует то же, что и другой человек. Тому тоже плохо. Устал, замерз, теперь еще добавилась проблема с заболевшим Хантером, который шел медленно, а в случае драки явно сражался бы хуже, чем обычно. Намного хуже. Но что странно — в голове Мельникова не мелькало и намека на мысль вроде «надо бросить балласт». То есть, это вообще как?! Когда принципы не позволяют бросить напарника — это одно. Но у человека все равно в голове нет-нет — да проскочит такая идея. Да, она тут же будет задавлена так называемым голосом совести и придавлена сверху железным сапогом моральных принципов… Ну, у тех, у кого эти моральные принципы есть, конечно. Но она просто обязана возникнуть.

Хотя, он видел человека, у которого тоже такой мысли не возникало в подобных ситуациях. Рин в Д-Омега 89 много раз оказывалась в ситуациях, когда надо было просто бросить условного «аборигена», с которым она порой и знакома-то была всего ничего, но она действовала иначе. И Мельник сейчас действовал иначе. Глупо, нерационально, но единственно возможным для себя методом.

И Хантер не знал, что с этим делать. Может, сбились какие-то его «настройки», или была в нем какая-то программа самоуничтожения (возможно даже — переданная, как вирус, от Айрин, которая все норовила убиться во имя светлого будущего и в итоге добилась желаемого). Но он вместо того, чтобы пользоваться ситуацией, попытался уговорить Мельника оставить его и идти дальше одному.

— Чтобы я больше этого не слышал, — обрубил тот, складывая руки на груди. И буквально насквозь пробивая Хантера таким взглядом, что тот пожалел о своем желании открыть рот. А еще пожалел, что не является психокином. Тогда можно было бы внушить Мельнику желание идти одному — и никаких тебе сложностей с убеждением.

Но психокином он не был. Да и телепатом сейчас был весьма посредственным, потому что мысли человека, идущего рядом, то накрывали его с головой, то ускользали куда-то, оставляя сознание чистым. Ну, насколько вообще оно может быть чистым у человека, от которого, по словам того же Мельника, прикуривать можно было даже под дозой жаропонижающих.

Звук обвала за спиной заставляет поежиться и ускорить шаг. Ноги заплетаются, а чтобы не шататься, приходится опираться на стену коридора. Благо, что он узкий и Мельник идет впереди, иначе бы уже объявил привал, заметив ухудшение состояния Хантера. А ухудшение по-любому будет, ведь это явно не обычная простуда. Что тут в ходу у местных? Грипп? Бронхит? Пневмония? В любом случае это не вопрос одного-двух дней. И в любом случае надо как можно быстрей добраться до родной станции и оказаться запертым в карантине. Чисто ради того, чтобы один не очень думающий о себе человек не подцепил от него эту заразу.

Мельник остановился так резко, что Хантер едва не врезался в него. И уже через плечо напарника увидел, что дороги впереди нет. Вместо нее были наглухо запертые гермоворота. А слева — еще один залитый водой проход. Мало того, что залитый водой, так еще и заканчивающийся тупиком — в свете фонаря Хантера было отчетливо видно обвал.

— Обратно? — предлагает он вполне очевидное решение.

Не проходит и пары минут, как они упираются в обвал. Выходит, тогда коридор наглухо завалило. Для Хантера это значило только одно — можно наконец-то сесть и отдохнуть. А лучше лечь. И поспать. Странно, другие бы начали паниковать или выдвигать какие-то идеи, а у него такое странное спокойствие и делать ничего не хочется. Хотя это как раз понятно. Спокойствие и непрошибаемость — это частично собственные тренировки, частично — «интегрированная» личность Рин. А делать ничего не хочется, потому что состояние паршивое.

Снова накрывает мыслями Мельникова. У того их сразу несколько. Первое — у них с собой запас еды и воды на три дня, если экономить — то и на четыре-пять. Приток воздуха явно сохранился, так как под потолком коридора гуляет сквозняк. А еще — по туннелю, который находится за гермоворотами, они часто ходили в южном направлении, а значит — надо начать орать и колотить в дверь кулаками (а можно и ногами), когда мимо на задание или на смену патрулей будет идти кто-то из своих. Гермоворота звук приглушают, конечно, но доораться и достучаться до людей, находящихся по ту сторону, все-таки можно. Особенно в пустом туннеле, где других звуков ниоткуда не исходит.

Хантеру внезапно приходит в голову уже его, собственная мысль. О том, что если туннель, который находится за гермоворотами, также обвалился — никто по этой дороге в ближайшее время не пойдет. Но озвучить эту мысль он почему-то не успевает, проваливаясь в мрачную, вязкую черноту. Сны ему не снились. Но в этот раз все было иначе. Тени, голоса, какие-то отголоски прошлого и почему-то — постоянное ощущение страха. Наверное, он от этого бормотать начал или дергаться, потому что человек рядом среагировал. Положил руку на плечо и что-то произнес, но что именно, разобрать не получилось. Странно, что после этого голоса и тени куда-то делись. Выходит, сон. Или бред? Проблема в том, что не сталкиваясь ни с первым, ни со вторым на личном опыте, Хантер сейчас не мог отличить эти два состояния. В любом случае, для него они оба были… патологией. Но бред хотя бы можно было объяснить болезнью, а вот сны… Хотя, личность Айрин, часть которой он в себя запихнул, сны видела постоянно. Так что, возможно, сны, если это действительно они — побочный эффект от этого опыта. Еще один побочный эффект.

Снова прикосновение ко лбу. Фон — очень сильное беспокойство, потому что жаропонижающие, похоже, не действуют. И за гермоворотами все еще никакого движения.

— Который час? — собственный голос кажется Хантеру едва слышным.

— Полночь почти. Если не повезет — мы тут до утра застряли.

Это если повезет. Если не повезет — их не найдут никогда. Вслух он этого не говорит — осторожно приподнимается на руках и морщится от боли в голове.

— Ну-ка стой, — Мельник явно что-то заметил, но что именно, Хантер считать почему-то не может. Словно собственные способности отказывались подчиняться. Что было нормально для болезни, знать бы еще — какой именно, что его зацепило… — Голову наклонить можешь? Так, чтобы подбородок к груди прижать?

— Думаешь, менингит? — Хантер послушно пытается наклонить голову, как сказал Мельников и не может этого сделать. — Так, ладно. Если мне не продуло шею, что тоже возможно, это действительно менингит. Хотя есть кое-какие отличия. С менингитом мы бы уже оба свалились, причем ты — первый.

Мельник кажется спокойным, но в голове его, кажется, скрипят шестеренки.

— Если бы это был тот менингит, который как отдельное заболевание идет — да, свалились бы. Если у тебя осложнение такое пошло после нашего купания — мне валиться необязательно. Давай еще тест Кернига. Знаешь, это нужно…

— Да-да, лечь на спину, согнуть ногу в колене, а потом постараться колено разогнуть. Если не выйдет… — Хантеру пришлось оборвать фразу на полуслове. Потому что колено не разгибалось даже усилиями Мельника. — Да не может быть у меня менингита, я даже простудой никогда не болел.

— Ну, заливать тут не надо, простудой все болели, ты просто этого не помнишь или внимания не обращал, — фыркает сталкер. — Раз уж вытаскивать нас никто не торопится, я вот что предлагаю.

Он еще не начал излагать, а Хантер уже знал. Без телепатии знал, что тот задумал. И почувствовал, как сердце ухнуло куда-то в пятки. Потому что Мельник в лучших традициях самого себя собрался опять лезть в ледяную воду, только уже здесь, в затопленном туннеле. Показалось ему, видите ли, пока сидел рядом со спящим Хантером, что там не наглухо все завалено, а есть проход, то есть проплыть можно. Неизвестно сколько, в ледяной воде, да еще и не гарантированно, что из этого что-то получится. Если Мельнику до сих пор везло не подхватить от Хантера заразу, то после повторного купания он точно свалится. И сдохнут они под завалами гарантированно и бесповоротно. Нет уж, если лезть, то Хантеру. Во-первых, если он сдохнет, то напарник останется живым и здоровым еще несколько дней, а за это время кто-то да пойдет по туннелю за воротами. Во-вторых, он просто не мог кому-то позволить рисковать своей жизнью ради себя. Еще раз рисковать. Хватит того, что Мельник его вытащил сегодня, верней, получается, уже вчера.

— Да, я слу… — умело оборвав фразу на середине, он закрывает глаза и отключается. Вот уж что-что, а снижать частоту пульса и дыхания он мог и без дополнительных усилий. Мельник, пока он в отключке, никуда не сунется. Так что надо тянуть время. Как можно дольше тянуть. Авось Мельник заснет и он полезет в воду сам.

— Хантер? — да, да, если больные теряют сознание — это плохо. Это страшно. Вот сиди и бойся. Рядом сиди, а не где-то там в ледяной воде шарахайся.

Проходит… Сколько времени? Он не знает. Мельник периодически проверяет его и пытается растормошить, но ничего, естественно, не выходит.

— Ну ты и сволочь. Я тогда чуть не поседел раньше срока, — выдыхает он какое-то время спустя. Хантер, вздрогнув, понимает: что-то не так. Все происходящее сейчас — оно уже было, да. Когда-то давно. Все, кроме этой фразы. Миг — и в глаза светит фонарь. Тот самый, который Мельник выронил перед их вынужденным заплывом. Тогда… Сейчас…

Он подскакивает, как ошпаренный, вспоминая все, что было потом. Менингит в качестве осложнения от гриппа был, да. А еще — их все-таки нашли тогда. Хантер две недели провалялся в лазарете, а потом… Потом…

— Хантер, — они уже не в туннеле. Уже на корабле. Там, где Хантер нажал на спуск и выстрелил в человека, который ему… который для него…

— Тебя нет. Ты просто глюк, — он отшатывается. Опоры под спиной внезапно не оказывается, но падения не происходит — Мельников успел схватить его рукой за шиворот.

Только сейчас Хантер понял, что на нем другая одежда. Вместо привычной черной кофты и заношенных штанов с кучей карманов — «летний» песочный камуфляж, чем-то похожий на стандартную униформу бойцов Базы. Только большая часть бойцов Базы предпочитала стандартную зелено-коричневую, а это было… Это было что-то знакомое.

— Мысли рационально. Если бы я был глюком, то сейчас начались бы попреки, кошмары и прочая дрянь. Я настоящий, Хантер. Правда, не уверен, что настоящий ты. Вполне возможно, что это ты мне снишься и из нас двоих именно ты — глюк.

— Я не глюк, — понимая, что это если и глюк, то не кошмар, он складывает руки на груди и делает шаг в сторону. Лучше держаться подальше, но раз тот не нападает, то… Может, это попытка собственного подсознания вытащить его? Заставить жить? А может, это опять что-то Рин вытворяет? С этой девчонкой вообще хер поймешь, чего ожидать в следующий момент…

— Глюк бы так и сказал, — хмыкает Мельник. — Но есть два обстоятельства. Первое — могла сохраниться твоя телепатическая сеть или ее обрывки, второе — перед тем, как я окончательно отключился, Фау что-то заметила. А Райс сказал, чтобы она меня оставила. Что, в худшем случае, это будет очередной кошмар.

— Фау, значит. И Райс. Мне знакомы эти имена, — он произносит это осторожно. Что бы это ни был за глюк — он явно… Не так уж и похож на глюк. Может быть, тот действительно остался жив каким-то чудом? Но он видел, как…

— Я смотрю, у вас там вообще за пределами моего мира теснота, как в маршрутке в час пик: кого не упомяни, всех ты знаешь.

— Ну ты не забывай, что через мои руки, то есть мозги, прошел не один десяток допрашиваемых, в том числе и альтернаторы, и клановцы… Кстати, вопрос — как ты в итоге попал к ним.

— О, это было целое приключение. В общем, пока ты болтался в отключке, на корабле произошел небольшой переворот и альтернаторы забрали его под контроль. Но один мудак успел подгадить напоследок, и в итоге нам пришлось срочно угонять транспортник и через ближайший разрыв рвать на территорию Кардванов. По пути Рин отключилась, я непонятно как сумел посадить корабль, а дальше все, как в том фильме: упал, очнулся, гипс.

— Но как ты…

— А ты подумай. Даю подсказку — пока мы с Рин шарились по этому вашему отстойнику, она мне на время одолжила один из своих забавных ножиков. А обратно забрать не успела. Теперь угадай, почему я тебе сказал стрелять. А я попробую угадать, какого хрена ты решил все запороть и подставиться, как идиот. Или это профессиональное отупение, когда телепатию выключают?

— Согласно моим представлениям о тебе, приказ стрелять прозвучал бы в любом случае.

Мужчина в песочном камуфляже разводит руками и молчит, не пытаясь опровергнуть сказанное или согласиться с Хантером. Это и не нужно, Хантер слишком хорошо его знает. Мельник свою жизнь… Нет, не то, чтобы не ценит совсем — ценит, любит даже. Но за любого из них ее отдаст. Даже за незнакомых людей отдаст, как за гражданских тогда едва не отдал. И много раз потом. Оправдывая свои действия банальной арифметикой или таким же банальным «своих бросать нельзя», упрямый, как баран на переправе, полковник упорно лез на амбразуру, будто был бессмертным. Но от того, что он как раз-таки бессмертным не было… Все никак не мог Хантер определиться, что же его больше удивляет: то, что он раз за разом своей жизнью без раздумий рискует, плюя на инстинкт самосохранения с высокой колокольни, или то, что он из стольких передряг выпутался, что не каждый бессмертный бы пережил? На душу той же Айрин, «оснащенной» паранормальщиной под завязку, выпало куда меньше стычек. И то, что она всего лишь два раза отправлялась на «перезагрузку» и несколько раз — была в состоянии, близком к смерти, на Базе считали, как выражались некоторые, неебическим везением. Сколько тогда везения у Мельникова? Ведь только везением и можно оправдать, что их нашли тогда. Что он умудрился, проведя с Хантером бок о бок много часов, не подцепить заразу, которая уложила бы его в гроб. Что до этого умудрился-таки добраться до метро и выжить, надышавшись отравленым воздухом с поверхности. Что после, уже в бункере, ему попалась на пути именно Айрин, а не среднестатистический боец, который не стал бы разбираться и просто пришил бы попавшего под влияние противника человека.

Он привычно читает мысли другого человека. Мельник злится, но не на Хантера. Прежде всего — на сениорских, которые испортили им вылазку и из-за которых в итоге вся команда попала в серьезную передрягу. Еще — на себя, что не может сейчас сказать что-то нужное, важное и правильное. В меньшей степени злится полковник на Айрин, которая «заразила» Хантера рефлексией и установкой «лучше сдохнуть, чем поддаться и выстрелить в своего».

— Не дури и возвращайся. Ты всем нам нужен, Хантер.

Все-таки он это сказал. Вслух, если можно так выразиться. Дознаватель почувствовал, как прилипла одежда к телу, лежащему на больничной койке. Там тепло. Впрочем, это и по одежде Мельника можно понять.

— Я не знаю, как, — признается он. Понимает, что нужно дополнительно объяснить, но судя по хмыканью сталкера — тот понял, в чем было дело.

— Никто не знает, Хантер. Но все возвращаются и живут.

— Не все.

— И это ты говоришь? А как же «я буду цепляться за жизнь до последнего»? — за спиной раздается еще один голос. Мельник резко оборачивается, но Артема не видит.

— Ну и где ты?

— Забавные ощущения. Нигде, наверное.

— Как нельзя лучше олицетворяет наше нынешнее состояние, блять, — к голосу Артема присоединяется голос Рин.

— А без матов ты не можешь, — это тоже Рин, но судя по всему та, которая Арэйн.

— Ситуация требует. А она почти всегда требует. Хантер, ты накосячил. Дал себе влезть в мозги, как дошколенку, не подумал вовремя о зачистке тех протоколов или способах их обхода. Ну и что?

— Я чуть его не убил.

— А даже если убил бы, то что? Святослав правильно сказал — все живут дальше. Потому что рано или поздно все понимают: в итоге история кончится, так или иначе. И всегда будет повод выставить себя виноватым, обвинить в том, что недоглядел, недодумал, недорассчитал и так далее. И люди живут с этим, справляются как-то. Кто-то лучше, кто-то — не очень. И фишка в том, что паранормалы тоже не защищены от этого вот. Никто не защищен. Обратная сторона медали, понимаешь? Хочешь жить, а не существовать — готовься терять, в том числе и по своей вине. И готовься смотреть в глаза тем, кого ты подставил своей ошибкой.

Такие знакомые слова. Знакомые рассуждения. Почти смешно. Ну да, тебе-то откуда все это знать, спасительница. Ты же у нас не косячишь…

— Ага, особенно не косячила Арэйн, когда вмешалась в дела Матоэса и похерила ему операцию. И я не косячила ни разу ни с Электрой в пятьсот шестом, когда она вместо меня в арку влетела, ни с Дашкой, когда она разрыв закрывать полезла. И с Кайланом на глубинных тропах мы ну нигде не косякнули и не вляпались в паскудное древнее проклятие, из-за которого едва друг друга не угробили и в последний момент снять успели. Я уже молчу о том, как шикарно я не вляпалась в том же Д-Омега 89, когда предотвращала второе противостояние. А уж какой умницей я была и не повелась на всю ту лапшу, которую мне Шеллад на уши вешал — это вообще не в сказке сказать, ни матами транслировать. И здесь я ведь умница, блять. Так грамотно все рассчитала, что в итоге дотянула до взлетно-посадочной, посадила транспортник и никого при этом не подставила, ага.

— Вот Рин, насчет транспортника — там ты точно не виновата, авторитетно заявляю, — вмешался было Мельников.

Фырканье в ответ.

— А мне от этого не легче. Даже как-то веселей было бы, если бы ты меня обвинял. Ну, знаешь, когда обвиняют — есть шанс, что навешают, а потом можно будет жить спокойно дальше. А когда не обвиняют — вполне может быть так, что обвиняют втихую, но вслух не говорят.

— Это не так, — хмыкает Хантер. Он знал, что полковник Рин ни в чем не винил. Та действительно сделала все, что могла, чтобы вытащить их к Кардванам живыми.

Странно, но от разговора становилось легче. Не потому, что его все утешали да подбадривали, нет. Да и не делали они этого. Но просто… Само понимание, что не он один вляпался в это дерьмо и он не первый переживает сейчас вот это все… Эти факты почему-то… Грели душу, что ли? Позволяли считать себя нормальным, ну, насколько это возможно по меркам компашки Айрин.

Миг — и потянулась во все стороны восстановленная телепатическая сеть. Еще миг — и тело шибанул озноб, а по венам вместо крови потекло что-то… другое.

— Рано тебе еще в реал, спи, рефлексист несчастный.

Голос знакомый. Но раньше он не обращался к нему так насмешливо и по-дружески. Похоже, пока он был в отключке, слишком многое изменилось.