Dark sky, bright stars | Тёмное небо, яркие звёзды (гет)

«...добавить толчёного лунного камня, помешать три раза против часовой стрелки, варить на слабом огне семь минут, затем добавить две капли сиропа чемерицы.»

Перебирание в мыслях рецепта Умиротворяющего бальзама в очередной раз помогало оставаться в своём уме. Два месяца пролетели мимо меня незаметно, но оставили в груди оглушающую пустоту. Подготовка к СОВ занимала все мои мысли. Я просто не позволяла себе зацикливаться на чем-то другом. Сегодня должен был состояться последний экзамен.

«Смесь должна приобрести молочно-серебристый оттенок.»

В особняке давно держится напряженная атмосфера, но все к ней будто бы уже привыкли. Летнее утреннее солнце освещает огромную молчаливую гостиную, неприятно слепя глаза. Игнорирую дискомфорт и продолжаю читать.

«…обладает мягким седативным эффектом, но его передозировка вызывает состояние, близкое к коме. Противоядие — мощные стимуляторы, вроде отвара мандрагоры.»

Стимуляторы. Мне отчаянно был нужен стимулятор, чтобы пережить очередной день.

Краем уха слышу спор Эммета с Элис, но стараюсь сконцентрироваться на повторении очередного абзаца.

«Готовый бальзам хранить в прохладном, тёмном месте не более лунного месяца.»

Но спор затягивается и переходит на повышенные тона, его становится всё сложнее игнорировать.

— Хватит, Эммет! — голос Элис звучит сдавленно, будто она с трудом сдерживает слёзы или гнев. — Закрой этот чёртов браузер! Что ты надеешься найти?

— Правду! — рявкает Эммет. Редко когда можно услышать его таким заръярённым. Каждый из нас сходит с ума по-своему. — Может быть, череду странных исчезновений? Внезапные, необъяснимые смерти с обескровленными трупами? Что-то, что укажет на него! Или ты ждёшь, что он напишет нам открытку с обратным адресом?

Я жмурюсь, пытаясь мысленно произнести следующую строку рецепта, но она ускользает, вытесненная жутковатым холодком, который пробежал по спине. Но выражение лица осталось бесстрастным.

— Он не стал бы оставлять за собой кровавый след! — отрезала Элис.

Раздался резкий скрип стула — Эммет, должно быть, вскочил.

— Сними уже эти розовые очки, Элис! Наш брат слетел с катушек. Очнись! И он способен на что угодно. Я не знаю, что именно, но всё что угодно! И я предпочту быть реалистом и искать его по криминальным сводкам, чем сидеть сложа руки и верить в его внезапное просветление.

Гадкая, едкая мысль проросла в сознании, отравляя всё вокруг. Вина пожирает её изнутри. Возможно, Элис не хочет признавать очевидного не из-за веры в Эдварда, а потому, что с самого начала видела, к чему всё катится? Возможно, не в таких жутких подробностях, но... догадывалась. Я уже ни в чём не могла быть уверена, но эта мысль казалась единственной, что имела хоть какую-то логику. Она знала — и позволила этому случиться. И именно поэтому так отчаянно пыталась скрыть всё от остальных — её бы просто сожрали за это молчаливое соучастие.

Из кабинета донеслись рычание и оглушительный грохот — казалось, кто-то с размаху опрокинул тяжёлый стол. В следующее мгновение дверь с силой распахнулась, и в гостиную ворвалась Элис. Она промчалась к выходу, но на секунду замерла у дивана, встретившись со мной взглядом. В её глазах бушевала буря — ярость, отчаяние, вина. Но я не нашла в себе ни капли сочувствия, чтобы ей ответить.

С того самого дня в самолёте мы так и не поговорили нормально. Рациональная часть меня шептала, что Элис нужно верить. Она хочет нам только добра, и если клянётся, что старается как лучше — значит, так оно и есть. Её ложь рождена не злым умыслом, а необходимостью.

Но другая, тёмная и жалкая часть меня — та, что живёт в каждом и прорывается наружу в моменты отчаяния, — желала одного: скинуть всю ответственность на кого-то другого. Найти виноватого, вонзить в него когти и кричать, срывая голос: «Это ты! Это из-за тебя!» И Элис с её тайнами была идеальной мишенью.

Я отвела взгляд первой. Элис, будто очнувшись, резко развернулась и выбежала из гостиной, оставив за собой гулкую, звенящую тишину. Я не придала ей ни малейшего значения и продолжила в уме это однообразное жонглирование формулировками из учебника по зельеварению.

«…измельчённый рог единорога необходимо вводить на этапе загустения, используя инструменты из серебра. Любой контакт с железом или его сплавами вызовет мгновенное окисление и приведёт зелье в негодность.»

Эммет провёл рукой по волосам, взгляд его блуждал по комнате, пока не остановился на мне.

— Прости, — тихо сказал он. — Мы тебя потревожили?

Я покачала головой. У меня не было ни сил, ни желания погружаться в этот разговор. Каждый из нас переживал это по-своему, и мой способ заключался в том, чтобы думать — и говорить — об этом как можно меньше.

Я снова попыталась ухватиться за знакомые строки, за этот островок стабильности в мире, который трещал по швам.

«…При добавлении толчёного порошка жемчуга необходимо следить, чтобы температура зелья не превышала ста четырёх градусов по Фаренгейту. Перегрев приведёт к выделению токсичного пара, вызывающего острые галлюцинации.»

Галлюцинации. Иногда мне казалось, что я в них живу. Что вот-вот проснусь в своей постели в рядом с Эдвардом, и всё это окажется дурным сном.

Отвлечённые мысли прервал ожидаемый хлопок. Директор появился в своей завсегдатой вырвиглазной мантии, на этот раз ядовитого салатового цвета с пурпурными пайетками в виде летучих мышей.

«Интересно, это какой-то намёк?» — глупая мысль оформилась в голове. Я тряхнула ей, пытаясь сосредоточиться на человеке перед собой.

Что-то странное было в его образе. И тут меня будто осенило. За пеленой собственных забот я перестала замечать очевидное. Директор будто... совсем сдал.

Глубокие морщины залегли возле рта и на лбу, придавая его обычно подвижному лицу выражение усталой неподвижности. Он похудел и, что самое пугающее, внезапно постарел. В последнее время я встречала его довольно часто, поэтому впечатление смазывалось, я просто отмечала его повышенную озабоченность. Но сейчас, будто откинув свои терзания, чтобы взглянуть на мир трезво, я увидела намного глубже.

— Лили, девочка моя, ты готова?

— Да, директор.

— Тогда пройдём в подвал. Думаю, что он прекрасно заменит нам лабораторию.

Я молча кивнула и поднялась с дивана, откладывая учебник. Мысли о зельях, о бальзамах, о точных температурах и последовательности ингредиентов, которые были моим единственным спасением, теперь должны были окупить всё сполна. Я еще никогда не знала этот предмет так хорошо, как сейчас.

Мы спустились в прохладный полумрак подвала. На массивном дубовом столе, возникшем из ниоткуда, тут же выстроились в безупречном порядке склянки, мензурки и ступки с пестиками. Воздух наполнился сладковатым ароматом сушёных трав и острыми нотами минеральных порошков.

— Стандартные условия, Лили, — голос директора в очередной раз вывел из прострации. — У тебя три часа. Продемонстрируй мне «Эликсир острого ума» и реши тестовые задания.

Сложный, многоступенчатый состав, требующий безупречной точности. Он не терпит суеты, но и медлительность здесь была бы губительна. Я мысленно пробежалась по рецепту, что видела в учебнике. Да, я знала его. Я прожила с ним последние недели.

Директор присел на грубую деревянную скамью в дальнем углу подвала и позволил совершенно о себе забыть. Тестовые задания щелкались как орешки и были отложены уже через двадцать минут.

Я кивнула сама себе, ощущая, как привычная ментальная броня смыкается, отсекая внешний мир. Шум в голове стих, оставив после себя лишь кристальную ясность и выверенные до миллиметра движения. Взяв серебряный нож, я принялась тонко шинковать корень имбирной полыни, отмеряя необходимое количество.

Признаться в этом было почти стыдно — но, похоже, я дошла до того состояния, когда начинаешь ловить смысл слов Снейпа о «мало кому доступной красоте» зельеварения.

Время прошло быстро, растворяясь в ритмичном скрежете пестика, шипении жидкостей и точных движениях рук. Когда я закупоривала флакон с готовым эликсиром, его насыщенный янтарный цвет и вязкая консистенция говорили сами за себя — всё было сделано безупречно. Только тогда я подняла глаза и встретила взгляд директора.

Директор смотрел с отеческой теплотой в глазах, и была в них какая-то капля грусти. Но он быстро вернул на лицо привычное воодушевление с хитринкой во взгляде.

— Безупречно! — он хлопнул в ладоши. — Как и теория. — Он помахал пергаментами, зажатыми в здоровой руке. — Очередное «Превосходно». Поздравляю.

Он подошёл к столу и взял флакон с эликсиром, поднеся его к свету. Янтарная жидкость переливалась, словно жидкое золото.

— Идеальный цвет. Идеальная консистенция. — Он поставил флакон на стол и повернулся ко мне. Его взгляд стал пристальным, изучающим. — Ты проделала долгий путь, Лили. Не только в зельеварении.

Он сделал паузу, и в его глазах, таких уставших и знающих, мелькнуло что-то неуловимое — словно тень.

— И ты должна знать, — добавил он тише с непривычной нотой в голосе, — что я горжусь тобой.

Я молчала, чувствуя, как под этим взглядом во мне снова шевельнулось что-то тревожное и колючее. Я не могла понять причину этого ощущения, но каким-то шестым чувством я поняла, что это похоже на извращённое прощание.

Он подождал ещё мгновение, словно давая мне время что-то сказать, найти нужные слова. Но во рту было пусто и сухо, будто я наелась песка.

Наконец, он мягко кивнул, принимая моё молчание.

— Что ж, — он откашлялся, и его взгляд скользнул куда-то мимо меня, в тёмный угол подвала. — Формальности соблюдены. Будь уверена, всё станет официально. Осталось лишь дождаться августа.

— Спасибо, — наконец выдавила я, и мои губы онемели.

Он сделал широкий, размашистый жест рукой, и стол со всеми склянками, ступками и остатками ингредиентов бесшумно растворился в воздухе. Остался лишь тот самый флакон с эликсиром, который он бережно поднял с пола, куда тот чудесным образом переместился.

— Я оставлю это себе, — сказал он, пряча флакон в складках своей нелепой мантии. — Иногда и старикам нужен бывает «Острый ум».

Он повернулся и медленно, будто нехотя, поплёлся к лестнице. Его силуэт на фоне тусклого света с верхнего этажа казался вдруг таким хрупким и по-стариковски согбенным, хотя он и пытался приосаниться.

— Иди, Лили, — бросил он, обернувшись через плечо. — Ты очень хорошо потрудилась. Теперь попробуй отдохнуть.

Медленно, противясь каждому движению, я побрела к лестнице. Ощущение прощания не отпускало, липкой паутиной опутывая сознание, но никак не приближая меня к пониманию всего происходящего. Но теперь к нему добавилось нечто новое — леденящее душу предчувствие надвигающейся ещё большей беды.

⊱─━━━━⊱༻●༺⊰━━━━─⊰

Я осторожно провела пальцами по тончайшим лепесткам — они были прохладные, почти стеклянные на ощупь, и казалось, вот-вот хрустнут от одного неосторожного движения. Но цветок держался. Жил. Тянулся вверх, к свету — и, казалось, даже к моим движениям, будто был сколько-то разумным.

Пальцы сами потянулись к стеблю, к тому месту, где он уходил в землю. Там, под грунтом, скрывалась его основа — маленький, но упрямый корень, который пробился сквозь тьму, чтобы дать жизнь этому хрупкому чуду. Мой собственный корень был будто вырван, и я болталась в пустоте, не находя опоры.

Я отошла от подоконника, залезла на кровать и легла пластом, уставившись в потолок. Медальон, как и всегда, оставался холодным. Тяжесть, которую я несла все эти недели, разом навалилась на грудь, превратив дыхание в неглубокие, прерывистые вздохи. Мысли, на какой-то момент ставшие ясными и острыми, как осколки стекла, снова расплылись в липкую, бесформенную кашу. Стало так горько и противно, что слёзы тонким ручейком потекли по вискам.

Холодная, гладкая тяжесть легла мне на волосы. Она молча переползла с соседней подушки и устроилась у меня на голове, свернувшись плотным, прохладным кольцом. Её маленькое тельце, обычно такое энергичное, было совершенно расслабленным, а едва уловимое шипение больше походило на кошачье мурлыканье. И — странное дело — стало чуть теплее.

Неизвестно, сколько я так пролежала. Солёные дорожки давно высохли, оставив на коже лишь ощущение стянутости. В комнате сгустились сумерки, и только серебристый росток на подоконнике слабо светился в темноте.

И в этой тишине внезапно послышался хлопок аппарации — явно никто никого не ждал. Я вздрогнула, и Сайра мгновенно подняла голову, её тело напряглось, превратившись в живую пружину. Я быстро вытерла ладонью щёку — будто тем самым могла стереть не только солёный след, но и свою нелепую слабость.

Регулус окинул комнату беглым, но всеохватывающим взглядом — скользнул по занавескам, по скромному комоду, по книжным полкам, по моей фигуре, распластанной на кровати. Его взгляд был быстрым и оценивающим, как у аукциониста.

— Добрый вечер. Неплохой дом, — произнес он вежливо, и я мысленно усмехнулась.

Я-то понимала. По его меркам моя комната была если не каморкой для прислуги, то уж точно непритязательной халупой. Но его аристократическое воспитание, впитанное с молоком матери, не позволяло ему быть невежливым с хозяйкой, даже если эта хозяйка — запущенная «грязная полукровка» в такой же запущенной конуре, в которую превратилось моё жилище за последние пару месяцев (стало даже несколько стыдно). Похвалить дом, в котором ты гость — святое.

Сайра издала тихое предупреждающее шипение. Я медленно села на кровати, смахивая остатки эмоций с лица.

— Привет, — сказала я, голос был хриплым от долгого молчания. — Что ты здесь делаешь? Разве это не опасно? Я слышала, Он стал пристальнее за всеми следить.

Регулус сделал небольшой, но выразительный жест рукой, словно отмахиваясь от глупого вопроса.

— Его нет в стране. Как и мамы, — ответил он коротко, и в его голосе прозвучало странное облегчение.

— Понятно, — кивнула я, предлагая ему сесть.

Его взгляд снова заскользил по комнате, на сей раз задержавшись на серебристом ростке на подоконнике, а затем на единственном свободном кресле, стоявшем в углу. Он выглядел так, будто его пригласили присесть на гвозди.

— Так... где это мы? — переспросил он, явно пытаясь заполнить паузу.

— В моей комнате, — я поднялась с кровати, чувствуя, как в конечности возвращается жизнь. — И если ты пришел на занятие, то нам лучше аппарировать в привычный особняк.

Регулус покачал головой, отчего его черные волосы непривычно растрепались.

— Вообще-то... нет. Я слышал, что ты сдала девять СОВ на «Превосходно». — Он произнес это без особого пафоса, просто как констатацию факта. — И пришел просто поздравить. И, возможно, просто пообщаться.

Он снова бросил беглый, почти болезненный взгляд на кресло и воздержался от предложения присесть, предпочитая сохранять свою царственную выправку стоя.

Я не удержалась и тихо хмыкнула. Это уже походило на какой-то анекдот.

— Но да, — он подхватил мою мысль, — думаю, что нам лучше аппарировать на знакомое место. Здесь несколько... тесно.

Я кивнула — скорее самой себе, чем ему. В конце концов, в этом он был прав. Мгновение — и громкий хлопок вывернул воздух наизнанку.

Тьма, давление, резкий толчок — и вот под ногами уже привычный паркет.

Регулус, едва обретя твёрдую почву под ногами, поморщился и окинул помещение пронзительным, аналитическим взглядом.

— Здесь... очень тяжёлая аура.

Я не стала ничего отвечать. Вместо этого я провела руками по лицу, снова ощущая сухость кожи и легкое жжение под веками. Пальцы дрожали. Я сжала их в кулаки, заставляя успокоиться.

— Ты не знаешь..., — голос сорвался на полуслове, и я сделала паузу, чтобы собраться. — есть ли способ найти человека? Любой способ.

Он внимательно посмотрел на меня, его серые глаза стали холодными и внимательными, как у хищной птицы.

— Это зависит от многих факторов. О каком человеке идёт речь? И что ты о нём знаешь?

Я закрыла глаза на мгновение, чувствуя, как подкатывает тошнотворная волна.

— Эдвард. У него... у него есть медальон. Я... я сама его зачаровала, — добавила я. — Можно ли определить местоположение этого медальона?

Регулус задумался, его взгляд стал отстранённым, он перебирал в уме архивы семейных знаний.

— Если бы он был зачарован кем-то из Блэков. Я смог бы... — Он покачал головой, и в его глазах мелькнуло что-то, что могло быть искренним сожалением. — Это родовое заклинание. Мне жаль, Лили.

Я уже почти не надеялась на другой ответ. Его слова лишь подтвердили мои ожидания, поэтому не так сильно расстроили, как могли бы. Я махнула рукой, пытаясь сделать вид, что это не имеет значения.

— Ладно. Я так и думала. Не беда.

Но мои плечи всё же предательски опустились. Эта крошечная, почти призрачная надежда, которую я даже сама себе боялась признать, окончательно угасла, оставив после себя жалкий пепел.

Тряхнув головой, я двинулась к кухне — Регулус молча последовал за мной. В столовой за столом сидел Эммет в своей обычной позе — сгорбившись над ноутбуком. Услышав наши шаги, он поднял голову, махнул нам рукой и слабо улыбнулся. В его глазах читалось понимание — он явно слышал наш недавний диалог.

— Привет, друг. Как поживаешь? — обратился он к Регулусу.

— Сейчас у всех в жизни сложности, — сухо ответил Блэк, опускаясь на стул. — Нет исключений.

— Туше, — вздохнул Эммет, закрывая крышку ноутбука.

Я тем временем разлила по кружкам крепкий чёрный чай, чувствуя, как автоматизм движений немного успокаивает дрожь в руках. Поставила чашку перед Регулусом и села напротив.

— В доме только ты? — спросила я Эммета.

— Ещё Роуз в гараже. О, а вот и она, — он кивнул в сторону двери.

Я развернулась как раз в тот момент, когда Розали зашла в комнату. Её взгляд скользнул по мне, по Эммету и задержался на Регулусе.

— Здравствуй, Регулус, — произнесла она с холодной вежливостью.

— Розали. Приятно снова тебя видеть, — ответил он таким же отстранённым, почти церемонным тоном.

Я покачала головой, наблюдая за их снобским общением. Хоть что-то в этом мире оставалось неизменным.

Эммет, видимо, решив разрядить обстановку и вспомнить что-то приятное из «нормальной жизни», снова открыл ноутбук и начал вводить Регулуса в курс дела относительно магловских технологий.

Я пила чай, краем уха слушая их разговор, но мой взгляд постоянно возвращался к Регулусу. Он и правда был каким-то... задумчивым с самого появления. Но сейчас, в тусклом свете кухонной лампы, я различала не просто задумчивость, а настоящую, глубокую озабоченность, которая тёмными тенями лежала в его обычно невозмутимой ауре.

— Регулус, — тихо прервала я монолог Эммета. — Что тебя тревожит?

Он оторвал взгляд от экрана и посмотрел на меня. Серые глаза удивлённо сверкнули.

— Драко, — коротко выдохнул он.

Должно быть, удивление отразилось на моём лице. Он сделал паузу, собираясь с мыслями.

— В том нападении на Литтл-Уингинг главным был Люциус. И задание было полностью провалено. Сам Люциус теперь в Азкабане, а его сыну предстоит за всё это отвечать. Он уже мечен.

Моя предвзятость не позволила промолчать.

— Малфой? Будто он не счастлив этой перспективе.

— Ты бы очень удивилась, — мрачно проговорил Регулус, снова уходя в свои мысли.

Эммет перестал печатать и прикрыл крышку ноутбука. Розали, стоявшая у столешницы, скрестила руки на груди, ее поза выражала скептицизм, но она молчала, давая ему говорить.

— И... что же он должен сделать?

— В том и дело... он запуган, поэтому ничего не говорит. Я не могу ему помочь, если ничего не знаю. И, что пугает больше всего — судя по всему, день Х совсем скоро.

Я смотрела на свое отражение в темной поверхности чая, чувствуя, как знакомое, липкое чувство безысходности поднимается по позвоночнику. Впервые в жизни мне стало жалко Драко Малфоя.

Это осознание ударило с неожиданной силой. Он был таким же заложником этой войны, как и мы все. Просто его клетка была позолоченной, а надзиратель — неназывемым.

Война срывала с людей все маски. И под ними не оставалось ничего, кроме одинаково напуганных лиц.