Dark sky, bright stars | Тёмное небо, яркие звёзды (гет)

⊱─━━━━⊱༻●༺⊰━━━━─⊰

Воздуха мало. Сны обрываются, вновь начинают кружиться хаотичной россыпью. Кожа становится жаркой и влажной от липкого марева, что поднимается от тела, смешивая реальность с остатками дрёмы. Простыня путается в ногах и стесняет движения.

Глаза не открываются, да и нет в этом нужды. Чужое дыхание на губах нарушает хрустальный покой ночи. Сердце бьётся неравномерно, сбивается с ритма. Эфемерное касание — и кровь кипит адским пламенем. Одеяло сдвигается в сторону. На кожу ложится чужая ладонь, пальцами очерчивая рёбра. Плоть просит пощады и продолжения.

Время исчезает.

Губы вновь находят губы. Медленные, жадные, изнуряюще-долгие поцелуи стирают грань реальности. Обжигающее дыхание смешивается с ледяным, лишая лёгкие воздуха.

Сознание плывёт, как лист, подхваченный ветром. Каждый нерв обнажён, каждая клеточка тела реагирует на малейшее касание. Сильная рука скользит по бедру, оставляя за собой след из мурашек. Пальцы впиваются в хрупкое плечо, сжимают так, что должно быть больно, но боль не приходит — есть только чувство неотвратимого падения.

Губы отрываются от губ, перемещаются на шею. Оставляют влажный след на пульсирующей артерии. Зубы слегка прикусывают ключицу — вызывают трепет или страх, уже не разобрать. Всё смешалось в этом водовороте: тревога и желание, отчаяние и надежда.

Холодное, громкое дыхание над ухом сбивает все мысли в беспорядочный вихрь. Голос, низкий и хриплый, произносит что-то неразборчивое — отсутствующее сознание не позволяет разобрать. Руки скользят по бокам, охватывают талию, прижимают к чужому, но до боли знакомому телу. Пальцы запутываются в прядях, притягивая ближе, ещё ближе, пока не остаётся места даже для тяжелого вздоха.

Дыхание сбивается, превращается в прерывистые вздохи. В горле пересыхает. Хочется пить. Хочется, чтобы это никогда не кончалось. Хочется, чтобы это прекратилось сию же секунду. Противоречивые желания разрывают на части, но тело уже не слушает разум. Оно живёт своей собственной, дикой жизнью. Простыня уже полностью на полу, что завтра можно будет списать на беспокойный сон.

Губы опускаются ниже, к груди, выжигая на коже невидимые знаки. Всё внутри сжимается в тугой комок, а потом расплывается горячим сиропом по венам. Чужая ладонь скользит по животу, вызывая дрожь в каждой мышце.

Колени сами раздвигаются, поддаваясь настойчивому давлению. Воздух, густой и сладкий, как пряный мёд, наполняет рот при каждом прерывистом вздохе. Внутри всё замирает и пульсирует одновременно — трепетное ожидание, от которого сводит живот. Ладонь скользит по внутренней поверхности бедра, оставляя следы, медленно — мучительно медленно.

Мурашки устремляются вперёд, обгоняя прикосновение, — всё тело уже дрожит в немом ожидании. И оно приходит — влажное, жгучее прикосновение языка вместо пальцев. Он рисует сложный узор на нежной коже, заставляет спину выгибаться навстречу. Не спешит, выписывая бесконечные петли, кружась в медленном, сводящем с ума танце. Пальцы, вцепившиеся в мягкие волосы, уже не могут решить, что им нужно — оттолкнуть или вжать в себя ещё сильнее.

Внутренняя дрожь нарастает, подобно приближающейся грозе. Смутно ощущается собственная уязвимость, но стыд тонет в вязком море наслаждения. Спина выгибается дугой, горло сковывает беззвучный крик. Тело бьётся в мелкой дрожи, его сотрясают конвульсии, выжимающие последние капли осознанности. Голова тонет в подушке, в ушах — звон и отголоски собственного тяжёлого дыхания. Блаженство растекается по жилам тягучей патокой. Тело, еще недавно горевшее огнём, теперь мягко тает на мокром матрасе, тяжелое и безвольное.

Но вот последняя волна откатила, унося с собой и тепло.

Жар стремительно покидал кожу, обнажая ее для ночной прохлады. Воздух, еще недавно густой и сладкий, стал резким и холодным. Он обжигал легкие при каждом вдохе. По коже побежали мурашки, и тело невольно сжалось в тщетной попытке согреться.

Сон развеялся. Без знакомого тела рядом стало зябко и морозно.

Постельное белье липло к телу, дыхание было хриплым, словно после долгого бега. Казалось, открыть глаза сейчас — признать нереальность произошедшего. Но веки остались закрыты.

Мир постепенно проступал из темноты. Тело медленно приходило в себя, ощущая тяжесть, холод, и пустоту — особенно её.

Пустота была осязаемой.

Она дышала в ухо вместо него.

Она втягивала в себя, как воронка.

И сны, послушные её зову, пришли в движение. Веки налились свинцом. Падение в густой, тягучий мёд кромешной тьмы произошло почти привычно — как неизбежный итог ночей последних месяцев. Дрёма, наконец, сомкнула свои воды над головой, унося в беспамятство.

⊱─━━━━⊱༻●༺⊰━━━━─⊰

Сознание возвращалось медленно, нехотя, будто выныривая из Черного озера. Веки отяжелели — пришлось приложить усилие, чтобы их разлепить. Свет, режущий и беспощадный, заставил зажмуриться. Комната плыла в утренней сероватой дымке.

Подняться с подушки удалось не с первой попытки, тело оставалось ватным. Я опёрлась на локоть, медленно скользнув взглядом вокруг. Простыня, скомканная, валялась где-то на полу — последствие ночных сновидений.

Взгляд сам собой опустился на внутреннюю сторону бедра и застыл. На нежной коже, где накануне плясало пламя, теперь отчётливо синел свежий синяк. Я дотронулась до него — больно. Вот что бывает, когда утопаешь в собственной тоске.

Из горла вырвался стон, низкий и безнадежный. Ладони прилипли к лицу, прикрыли глаза, впиваясь в кожу. Голова упала обратно на подушку. Смешок вырвался непроизвольно.

Кажется, я сходила с ума. Это уже точно безумие.

Резким движением головы я попыталась сбросить остатки тягучего забытья и побрела в ванную. Ледяные струи душа, контрастирующие с горячими, заставляли тело покрываться мурашками. Я застыла под водой, позволяя ей смыть ночной пот и призрачные воспоминания о чужих руках.

Зеркало, затянутое испариной, постепенно проступало из тумана. Я провела по нему рукой, и в очищенном овале возникло моё бледное отражение с синяками под глазами. Я снова покачала головой, на этот раз с горькой усмешкой, и накинула на плечи махровое полотенце. Капли скатывались по коже, оставляя холодные дорожки вдоль позвоночника. Мурашки побежали по предплечьям от прикосновения прохладного сквозняка коридора.

Влажное полотенце тяжелым грузом повисло на дверной ручке. Я натянула первые попавшиеся спортивные штаны и свободную футболку.

Дом был погружен в сонную тишину, и я почти бесшумно сбежала по лестнице, привычным маршрутом устремляясь на кухню за спасительным кофе, но на пороге замерла. Чарли был на работе, я не рассчитывала встретить кого-то в доме в такую рань.

Но за столом сидела Элис.

Она была сосредоточена на каком-то своём блокноте, ручка быстро и почти беззвучно скользила по бумаге.

Я стояла и смотрела, как полоса утреннего света, пробивающаяся сквозь окно, выхватывала из полумрака ее идеально уложенный черный ёжик волос и сосредоточенное, отрешенное лицо, покрывая его сиянием мириада бриллиантов. Она не подняла глаз, не подала и малейшего вида, что заметила мое присутствие.

В воздухе повисло плотное, густое молчание.

Я ответила ей тем же. Молча, даже дыша как можно тише, я прошла к кофейнику. Он урчал и булькал, наполняя комнату бодрящим ароматом. Но взгляд сам по себе, против моей воли, снова и снова скользил в ее сторону.

Элис продолжала писать, не обращая на меня абсолютно никакого внимания.

Спустя несколько минут я обхватила ладонями горячую кружку, пытаясь согреть онемевшие пальцы, и сделала первый глоток. Горьковатая жидкость обожгла язык, но не принесла желанного утешения.

Я уже даже не пыталась отвести взгляд. Просто сидела, вцепившись ладонями в кружку, и наблюдала, как она неторопливо выводит строчку за строчкой. Спустя молчаливых десять минут, когда кофе уже давно закончилось, Элис наконец поставила аккуратную точку. Ручка легла рядом с блокнотом, отзвенев тонким щелчком по столу.

Она подняла голову.

Мы просто смотрели друг на друга, не произнося ни слова. Честно говоря, через минуту такого обмена взглядами мне начало это основательно надоедать.

— Итак… — голос прозвучал чуть хрипло, заставив прокашляться. — Что ты здесь делаешь?

Элис едва заметно повела плечом.

— Все ушли на охоту, — спокойно ответила она. — В Форксе осталась только я. Дома было скучно.

Она чуть склонила голову набок, не отводя взгляда. Изменение положения заставило свет падать на лицо иначе, и кожа вспыхнула новым сиянием.

Я отвела взгляд, уставившись в темную гущу кофе на дне кружки. Ее безмятежность, этот ледяной, совершенный покой, действовал мне на нервы.

— Охота, — повторила я без выражения. — Понятно.

В воздухе снова повисло молчание. Оно давило на плечи, сжимало грудь, и я поняла, что так и можно сидеть часами, не произнеся ни слова.

— Ты сдала все экзамены, — констатировала она.

Мой указательный палец нервно постучал по керамике кружки.

— Сдала.

— Я рада за тебя, — продолжила она все тем же ровным, бесстрастным тоном. — Поздравляю.

Я резко подняла на нее глаза.

— Спасибо? — выдавила я с лёгкой неуверенностью. В такие моменты хотелось, чтобы наша ссора никогда не случалась, но что-то внутри удерживало меня от того, чтобы самой сделать первый шаг навстречу примирению.

— Регулус придёт через десять минут, — Элис не отводила взгляда, тонко улыбнувшись, хотя улыбка была почти незаметной. — чтобы потренироваться.

Кивнула. Подняла палочку и одним взмахом высушила волосы. Тяжелые, мокрые пряди послушно взметнулись в воздухе и тут же улеглись вокруг плеч сухим, легким облаком. Тепло разлилось по коже головы, но внутри было по-прежнему зябко от этого пустого разговора.

Я снова подняла на нее взгляд. Она сидела все так же неподвижно, ее идеальное лицо, лишенное эмоций, было обрамлено сияющим ореолом, но в золотых глазах, казалось, мелькнула какая-то искра — ожидания? Сожаления? Нервозности?

И я не выдержала.

Резко встала, отодвинув стул с неприятным скрежетом. Сделала два шага через кухню и, не дав себе времени передумать, обняла ее.

Элис, конечно, знала, что так всё и будет. Просто давала мне право выбора. Её руки мягко обхватили меня в ответ.

Я зарылась лицом в её волосы, чувствуя, как дыхание выравнивается, как сердце постепенно перестаёт колотиться так яростно, и каждая мелочь вокруг теряет острые углы, смягчаясь в этом уюте.

Когда мы отстранились, в её глазах уже не было ледяной отстраненности.

— Я скучала, — тихо сказала она, и в её голосе впервые за долгие недели прозвучала теплота.

Я фыркнула, отступая на шаг и смахивая предательскую влагу с уголков глаз.

— Я тоже.

Я поставила кружку в раковину и взглянула на Элис. Она снова уткнулась в блокнот, но теперь ее поза была менее отстраненной. Возможно, примирение не залечило все раны за один миг. Сомнения и обиды еще копошились где-то внутри, давя тяжестью на грудь. Но наконец-то эта тяжесть казалась переносимой.

⊱─━━━━⊱༻●༺⊰━━━━─⊰

Заклинания проносились по поляне, оставляя в воздухе сверкающие шлейфы. Очередной огненно-красный луч со свистом пролетел в сантиметре от моего плеча, и я резко отпрыгнула за толстый ствол сосны, вцепившись в неё для равновесия, чувствуя, как кора осыпается под ладонью.

— Он что-то задумал, — крикнул Регулус, уворачиваясь от ответного луча и тут же ныряя за другое дерево. — Я это точно могу сказать!

Раздался оглушительный треск: его заклинание угодило не в цель, а в сосну напротив, и во все стороны полетели щепки. Мы уже давно ушли с тренировочной поляны, и теперь наша импровизированная дуэль больше походила на игру в догонялки среди деревьев.

— Уже будто поздновато! — выкрикнула я, делая перебежку к следующему укрытию. Мой голос звучал легко, без предполагаемого напряжения. Мы уже не следили за каждым жестом, доверившись рефлексам.

— Да нет! — Блэк фыркнул, появляясь из-за другого дерева. Его палочка описала резкую дугу, и затем в воздухе с шипением расцвел мой щит. — Студентов отправят домой только завтра. У него есть еще один день.

Это имело смысл. Выпускников вроде него уже отпустили, но основная масса учеников все еще была в Хогвартсе.

— Насколько это может быть разрушительно? — спросила я, бросая заклинание почти машинально. Оно ушло мимо цели, срезав ветку где-то в глубине леса.

— Будто ты не знаешь Тёмного Лорда, — он усмехнулся, но в его голосе не было веселья. Ответное проклятье рассекло кустарник у моих ног. — Его фантазии могло хватить на многое.

— Поверить не могу, что ты когда-то хотел быть таким, — выпалила я, отскакивая за очередное дерево.

— Ты удивишься, но я тоже в это поверить не могу, — его голос на мгновение стал приглушенным из-за ствола, за которым он скрылся. — Хотя, говорят, что до своей смерти он не был таким психопатом. Ну, или просто лучше претворялся.

— Значит, твоя мама сделала правильный выбор, — констатировала я.

Он вышел из-за укрытия и на секунду замер, опустив палочку. Его лицо вдруг помрачнело, будто я нажала на болевую точку.

— Ну да, — тихо сказал он, и в его тоне не осталось и следа от прежней игривости. — Сириус подтолкнул её к этому решению. Удивительно, конечно.

— Он её сын. Сам же говорил, что вы семья, — напомнила я, тоже прекращая дуэль. Воздух между нами переменился, наполненный внезапной серьезностью.

— Вот только ради меня она бы не сделала нечто подобное, — произнес он с ледяной отстраненностью.

Произошел какой-то момент откровений.

— Что ты имеешь в виду? — так же тихо и недоумённо спросила я.

Он посмотрел куда-то в сторону, его взгляд был пустым.

— Если бы мы поменялись местами, ради меня она бы не поставила всё на кон.

— Да ну, ты драматизируешь, — попыталась я возразить, переводя всё в лёгкий тон. — Ты же идеальный сын. Лучший даже.

Он горько усмехнулся, и уголки его губ дрогнули в знакомом, обескураживающе спокойном выражении.

— Лучший, но не любимый, — произнёс он негромко. — Жизнь полна иронии.

Ветер пронёсся сквозь крону сосен, и сухие иглы тихо осыпались на землю. Регулус опустил палочку, сунул её в рукав и провёл рукой по волосам. Выглядел он при этом спокойно, почти буднично. Он легко оттолкнулся от ствола и шагнул в сторону поляны.

Мы молча шли по узкой тропинке, слыша под ногами хруст веток. Где-то вдали закричала сойка, и этот резкий звук вернул ощущение реальности, которое пропало на какое-то короткое мгновенье.

На краю поляны он остановился и, не оборачиваясь, тихо бросил:

— До завтра.

— До завтра, — отозвалась я.

Он кивнул, и в следующее мгновение раздался легкий хлопок — пространство деформировалось вокруг его фигуры, и он исчез. Воздух там, где он только что стоял, заколебался и успокоился.

Я зажмурилась, на секунду задержав дыхание. Ощущение сдавленности, будто гигантский поршень протащил меня сквозь узкую трубу, сменилось привычной устойчивостью под ногами.

Волосы давно выбились из причёски, и, глядя в зеркало, я привычным движением закрутила их в небрежный пучок, подцепив резинку с запястья. Один тёмный локон упрямо выбился вперёд, и я сдула его с лица, криво усмехнувшись отражению.

Прибрав себе банку с мороженым, в растянутых спортивках и свитере я опустилась на кровать, подтянув под себя ноги. Пальцы бодро стучали по клавишам ноутбука, устроившегося на коленях. Старенький, с чуть затертыми буквами на клавишах, он когда-то достался мне от Чарли «для учёбы». Я так и пользовалась им исключительно для этого.

Но сегодня я позволила себе что-то другое: открыть вкладку Facebook и заглянуть в переписку с Лорен.

Смешная картинка с мемом про преподавателей нашей школы высветилась на экране. Я замерла с ложкой во рту, потом фыркнула так резко, что едва не выронила её. Мороженое покатилось по подбородку, и мне пришлось быстро его вытереть.

— О боже… — пробормотала я себе под нос, дёрнув плечом.

Привычно потянувшись за палочкой, я лениво махнула в сторону радио на полке.

— ...погоди, Финн, — хрипловатый голос Гектора прозвучал непривычно растерянно. — Ты хочешь сказать, что этот самый Блэк — тот самый Сириус Блэк? Разве совсем недавно он не был в ориентировках на Орден Феникса?

— Ну да, Гек, так и есть, — нервно усмехнулся Финниан. — Для непосвящённых слушателей: Орден Феникса — это тоже незаконное военное формирование, преследуемое Министерством. Но эти ребята точно не хотят иметь ничего общего с Пожирателями смерти. А теперь выходит... сами понимаете.

Я нахмурилась и прислушалась к разговору, отложив мороженое и ноутбук. Голоса из радио, обычно служившие лишь фоном моим вечерним ритуалам, вдруг завоевали всё внимание.

— …постой, Гек, — голос Финниана вдруг стал резким. — А не может ли это быть ошибкой? Ну, давай честно… Я понимаю, что… извините, дорогие слушатели, я, может, звучу цинично и снижаю градус значимости с этой трагедии своими пустыми размышлениями, но я просто в глубочайшем шоке. Я не могу выразить то, в каком я шоке.

— Нет, Финн, — оборвал его Гектор, и в его интонациях не было даже намёка на обычную лёгкую насмешку. — Ошибки быть не может. У него Чёрная метка на руке.

Ложка мороженого замерла на полпути ко рту, а потом с тихим лязгом упала обратно в банку. Холодная сладость внезапно стала противной на языке. Весь воздух будто выкачали из комнаты, и я не могла дышать, не могла пошевелиться, только сжала пальцами края рукавов.

— По предварительной информации, Сириус Блэк был задержан аврорами на месте преступления. Подробности следствие не разглашает, но доверенный источник сообщает, что именно Блэк стал убийцей Альбуса Дамблдора.

Я вскочила с кровати, как ошпаренная. Ноутбук с грохотом полетел на пол, но мне было не до него. Я схватила радиоприёмник, и его пластиковый корпус хрустнул под пальцами.

— Это бред! — выкрик потонул в шуме в ушах. Я мотала головой, тряся ненавистную коробку, будто из неё можно было вытрясти правду. — Полный бред! Как вы можете такое нести!

—...задержан при попытке к бегству с места преступления на башне...

— Неправда! — закричала я прямо в решётку динамика. — Он его обожал! Он бы никогда!

— ...прощание с Альбусом Дамблдором состоится завтра, в полдень, на территории Хогвартса. Доступ будет открыт для всех желающих проститься.

— Он великий человек. Он не мог просто так умереть!

Из динамиков полилась тихая, печальная музыка, сменившая прямой эфир. Я машинально выключила её, и в комнате воцарилась оглушительная тишина.

Бросив радио на кровать, я метнулась к прикроватной тумбочке и выхватила галеон. Металл оказался ледяным в ладонях, я с силой сжала его в пальцах и начала яростно тереть, словно от этого зависела моя жизнь.

— Ну же… ну же… — прошипела я, чувствуя, как пальцы дрожат, а ногти скребут по выгравированным символам.

Сколько бы я ни ждала, ничего не происходило.

— Ответьте… — голос сорвался на визг. Я прижала галеон к губам, как если бы шептала последнюю молитву, будто это был последний канал связи.

— Пожалуйста! — я закричала в пустоту, швырнув монету в стену, так что она со звоном отлетела и скатилась под кровать.

Слёзы, наконец, хлынули — горячие, горькие, бессильные. Я упала на колени и вцепилась пальцами в многострадальную простыню, срывая её с матраса.

— Сколько можно?! — крик сорвался с губ, будто чужим голосом, хриплым и истеричным. — Почему они умирают один за другим?! Почему?!

В груди зияла пустота, такая огромная, что казалось, она проглотит меня целиком. Я слышала только собственный рваный плач и стук сердца, будто оно рвалось наружу, но пыталось удержать меня в живых. А я не знала — для чего. Для кого.

Все умирают. Один за другим. Мир разваливается на части, как карточный домик, и я остаюсь стоять посреди обломков — одна, беспомощная, ничтожная. Словно все каналы связи разом оборвались, а я потерялась в гулкой, холодной тишине.

Я прижала кулаки к груди и, задыхаясь от всхлипов, прошептала в темноту:

— Пожалуйста… не оставляйте меня одну…

Никто, конечно же, не ответил.