Вместо Ночного дозора (джен)

Столица, если исключить Вимана Мандерли, встретила Джона опасливо и настороженно. Его загадочные оставленные письма, длительное отсутствие, таинственность, окружавшая его действия, и очень непонравившаяся лордам и септонам речь о Старых богах говорили о чем-то непонятном и, по-видимому, очень плохом.

Арианна и Маргери, которые уже получили известия о беременности Аши, но еще не узнали о днях, проведенных с Винафрид, выбрали разную тактику. Арианна, родившая дочь, и оказавшая самой старшей по возрасту и фактически самой младшей по рангу из его королев — не мать наследника и не Матерь Драконов, наступая на горло своему негодованию и своей ревности, старалась всячески ублажить Джона визитами в его постель вместе с Нимерией и Тиеной, самыми смелыми ласками, самыми вкусными яствами, самыми добрыми и ласковыми словами.

Напротив, Маргери, мать наследника престола, восприняла неродившегося ребенка Аши как конкурента своему сыну, и корила Джона за распущенный нрав, напоминала ему о его предшественнике на Железном троне, который по слухам зачал более десятка бастардов. Она неожиданно жестоко говорила, что Роберт хоть не обращал внимания на своих бастардов, и они не угрожали его якобы истинным детям, а про тебя я не знаю, точно признаешь и еще, может быть, и узаконишь, и кто-то из них будет претендовать на престол, конкурируя с нашим сыном. Джону не нравились ее слова, они ему показались жестокими и глупыми. Зачем упоминать о бастардах, дети от других королев будут законными и уже точно будут иметь больше прав на престол, чем признанные и даже узаконенные бастарды, тем более, что никому из бастардов Джон не собирался давать отцовскую фамилию. Джону казалось, что он говорит не с умной и веселой Маргери, а с ее напыщенным и тщеславным отцом.

Дейенерис знала про Ашу, ревновала, но смирилась с тем, что было и закончилось, знала про древовидца и больше переживала о том, что какие новые несчастья несет застенная нечисть, подозревая, что произошло что-то очень плохое, что Джон поведал только Мандерли, которому она не доверяла, и не хочет говорить никому другому, даже ей.

На Мандерли после получения писем от Джона и Винафрид не было лица, он почернел и даже стал меньше есть. Знающие его люди могли бы сказать, что он осунулся, если бы это слово было применимо к нему. Его мучила судьба Севера и своих владений, необходимость бросить на разграбление нелюдям Новый замок и Волчье Логово, Белую Гавань с ее огромным портом, обширные земли самих Мандерли и земли своих вассалов. И одновременно с этим он думал о свой наследнице-внучке, от него не было секретом, что она влюблена в Джона, что именно из-за него она отказывает всем потенциальным женихам, которых было так много, что они составляли немалую долю посетителей десницы.

Но до этих писем он продолжал надеяться, что кто-то женихов все же тронет ее сердце и заставит ее забыть Джона или даже не забыть его, а просто смириться с женской участью, родить наследников и отдать себя ведению хозяйства и воспитанию наследников, как делали до нее миллионы женщин, от принцесс до дочерей бедных крестьян. Он жалел, что дал ей такую волю, но любовь к внучке и страх перед королем сдерживали его желание насильно выдать ее замуж даже за того жениха, который вызывал у нее наименьшее отвращение. Теперь его нерешительность обернулась тем, что она будет опозорена сперва слухами о своей связи с королем, потом королевскими бастардами, хорошие женихи забудут дорогу в дом Мандерли, и она никогда не выйдет замуж.

Его предыдущие переживания о конфликте с Дейенерис и Тирелллами казались легким сквознячком в уютной горнице на фоне нынешнего штормового ветра, несущего корабль Вимана на скалы. Он не спал несколько ночей, пока ему не пришло в голову, что для всех остальных, кроме него, несчастья Севера будут настолько важнее отношений Джона и Винафрид, что о его внучке тут же забудут, когда будет объявлено решение об эвакуации, неизбежность которой была едва прикрыта в письме Джона. Когда Север будет отдан нелюдям, когда все северяне надолго потеряют свои владения и окажутся в положении Мандерли, изгнанных из Простора, то судьба его внучки-наследница не будет темой пересуд. Может быть, наоборот, другие северяне, оказавшиеся на положении непрошенных гостей, приживал, мелких вассалов или даже арендаторов у южных лордов, будут только завидовать его внучке, находящейся под личной защитой короля, а свадьбы дочерей других северных лордов станут бедными, как свадьбы крестьянок и прочих простолюдинок, и совсем не будут интересовать южных лордов.

Эта мысль могла бы снять одну из двух тяжелых плит, лежащих на его плечах, если бы решение об эвакуации было объявлено немедленно, однако до него надо было еще дожить, а первый же корабль из Белой гавани принесет с собой рассказ о короле, прилетевшем на драконе и проведшем десять дней и десять ночей с его внучкой. И эту сплетню ему не погасить никакими силами, он помнил, сколько усилий он приложил и сколько денег он заплатил, чтобы слух о том, как Винафрид на барже приходила ночами в каюту Джона, остался в его замке и не вышел наружу. Не меньше усилий он положил на то, чтобы объяснять отказы Винафрид всем женихам с Севера и с Юга, несмотря на то, что ей уже исполнился 21 год.

Между пришедшим в столицу слухом и решением об эвакуации всего населения Севера пройдет немало времени. Джон будет с большим трудом проталкивать столь отчаянное решение на собрании лордов в Винтефелле, и ему, Виману вместе с Роббом придется приложить немало усилий, чтобы убедить лордов. И в течение всего этого времени южные лорды и леди, не знающие идущего на Севере спора о судьбе Вестероса, будут развлекать себя разговорами о позоре его внучки, будут сравнивать ее с опозоренной Деленой Флорент, которую пришлось выдать за присяжного рыцаря.

Сам Виман на основании писем своего сына Вендела, строившего порт на мысу Морского дракона, склонялся к правильности решения об эвакуации. Вендел рассказывал, что настоящий порт он так и не начал строить, но построил небольшую деревянную гавань, куда в основном заходили те корабли, которые Джон отправлял на борьбу с Иными. Их экипажи возвращались с рассказами об ужасах, которые они якобы там видели, о наступающих льдах, о трудностях борьбы с ними. Но Виман сомневался, насколько справедливы их рассказы. И сами моряки, обильно запивающие свои рассказы элем и вином на пирах, которые устраивал им Вендел, могли преувеличивать ужасы и распространять небылицы. Кроме того, король Джон, одержавший столько побед, наедине с Виманом так много говорил о разных сложностях и неудачах, которые могли случиться, но не случились, что нередко, слушая короля, Виман не мог отличить реальные трудности от странного пессимизма Джона, известного миру как любимца богов, как человека удивительной удачи.

Поэтому у самого Вимана, мало знавшего об Иных, вихтах, Долгой ночи, Стене и дозорных, скорее была выработавшаяся на его посту привычка следовать за Джоном, когда тот на чем-то настаивал, чем собственное твердое убеждение. Он смутно представлял себе, как он с таким нетвердым мнением он поможет Джону убеждать лордов. И обида на Джона за любимую внучку тоже жгла и терзала его, но только его трезвый ум подсказывал о том, что он должен стоять горой за то, что предложил Джон и возможно даже обсуждал с его внучкой.

15.03.302. Первую встречу с десницей Джон начал с того, что каялся за свою незаконную любовь к Винафрид, и в ходе своих покаянных слов положил на стол Вимана карты эвакуации с маршрутами движения, расчетами длительности пути из того или иного места, количества саней для перевозки провизии и инструмента, числа лошадей, чтобы перевозить стариков, малых детей и беременных женщин, а также необходимого количества кораблей для транспортировки северян на юг.

Самый вид этих карт заставил Вимана прерваться посредине своих слов, они были нарисованы двумя очень знакомыми почерками — рукой короля и рукой его внучки. Он понял, что он недооценивал Винафрид, что она знала и понимала много больше, чем ожидалось от молодой девушки, но еще более важно было другое понимание — эвакуация Севера, спасение северян от застенной нечисти стали ее главным делом, в нем соединились ее любовь к Северу, к Белой Гавани, к родному дому и любовь к Джону, и в это дело она вложила душу. Укоры, которые заготовил Виман для разговора с королем, застыли у него в горле, теперь в них не было никакого смысла. Был он единомышленником короля и своей внучки или не был, теперь не играет роли, он должен им стать, теперь уже не только разум, но и чувства приказывали ему стоять горой за это решение, спасительное или убийственное для Севера. Вместо укоров он с готовностью согласился взять все карты, скопировать и внести в них необходимые на его взгляд поправки, причем делать это предстояло только ему самому и двум самым верным писарям, которые уже доказали, что умеют хранить государственные секреты и личные секреты Вимана.

Сам Джон взял с собой Барристана и других членов Королевской гвардии и отправился в Гильдию пиромантов, где появления короля ожидали с надеждой, ибо несли прибавки к жалованью, но и со страхом, так как от короля непрестанно шли новые идеи, нарушающие их размеренное существование, в котором они пребывали много лет после прекращения казней Эйриса и смерти Россарта и его ближайших помощников. Чаще всего король появлялся в сопровождении Тириона, который потом следил за исполнением королевских пожеланий, но на этот раз сопровождал не карлик, а Барристан, старый и седой, но все еще грозный и окруженный более молодыми бойцами.

Но новое требование короля, сопровождаемое обещаниями огромных денег, было поистине ужасно, Гильдии, никогда не переезжавшей со времен основания Королевской Гавани, предстояло как можно быстрее основать новый филиал на каком-то далеком полуострове Кремневый Палец, о месте нахождения которого не знал даже их великий мастер Галлин. Они назвали тысячи отговорок, почему это совершенно невозможно, на что Джон, даже не слушая их слов, отвечал я вам дам все, что вы для этого попросите, а Королевская гвардия поможет поторопиться с этим делом. Я сам полечу на Визерионе к лорду Флинту, чтобы отвести ваши чертежи, рисунки и списки, что надо построить и заготовить к вашему переезду. Он получит тоже немалые деньги из казны, так что можете полагаться на его гостеприимство. Им осталось лишь погоревать, ибо на прощание король сказал, что новое поручение не отменяет старых приказов о заготовке многих сотен горшков дикого огня и тысяч горшков смесей, готовых для катапульт.

Джон, переживавший за Север и за исход войны, сам не замечал, как изменил свою манеру общения с подданными. Он стал резче, грубее, в его интонациях отчетливее звучал приказной тон, он строже наказывал за обман и неисполнение королевских указов, легче расставался с неспособными и неисполнительными назначенцами, меньше обращал внимания на прежние заслуги и благородство происхождения своих приближенных. Были люди, которым его трансформации нравились, некоторые даже говорили, что он, хоть и отрубил голову Тайвину и сослал в Дозор Станниса, но на самом учится у них обоих приемам управлять государством. Однако большинство, привыкшее к куда более мягкому и любезному Джону, терпеливо выслушивающему жалобы своих подданных и объяснения, почему им не удалось выполнить его указ, не были довольны. Особенно не были довольны его королевы, с которыми он реже стал вести длинные беседы, реже стал играть в долгие и нежные любовные игры, зато стал суровее спрашивать, выполнили ли то, о чем он их просил. Некоторые поблажки он делал для забеременевшей во второй раз Арианны, но Маргери, высказывающая ему претензии по поводу Аши, получала суровый отпор. Дейенерис, наиболее встревоженная состоянием Джона, пыталась от него добиться ответа, что же произошло, но ответа не было, Джон хранил тайну о своем решении.

Наконец, когда Мандерли с помощниками поправил и перерисовал схемы эвакуации и собрал своих помощников, которые должны были с ним отправиться на Север на собрание северных лордов.

24.03.302. Джон собрал Суд и произнес с Железного трона короткую и грустную речь.

Я много раз говорил об угрозе нападения на Иных и послушных им вихтов из-за Стены. Мы укрепляли Ночной дозор и надеялись, что Стена, как и прежде, станет препятствием для врагов наших Семи королевств и всех людей в мире. Но на этот раз застенная нечисть оказалась хитрее, чем рассказывали древние легенды. Они не стали преодолевать семисотфутовую Стену, а решили наступать на Вестерос мимо Стены по замерзающему Ледовому заливу, разделяющему Стылый берег и Северное королевство.

Из этого никак не следует Стена и Дозор были бесполезны раньше и будут бесполезны в этой войне. Если бы не Стена, то Иные и вихты давно бы прорвались в Вестерос, и до Таргариенов с их огнедышащими драконами воющие между собой мелкие королевства не сумели бы противостоять ледяной угрозе, наступающей из Земель Вечной Зимы. А в этой войне дозорные, лучше другие знающие повадки наших врагов, будут играть важную роль.

Но воевать придется не у Стены. Пока мы с трудом замедляем продвижение ледового покрова и уничтожаем двигающихся по нему Иных и вихтов, но чем холоднее, тем нам труднее. Я объявляю в Винтерфелле сбор всех лордов Севера для обсуждения дальнейшей борьбы с Иными и принятия важных решений перед лицом угрозы проникновения Иных и вихтов на Север. Лорд Мандерли, как один важнейших лордов Севера, со своими помощниками отправится на это совещание и станет основным помощником для меня и лорда Старка в этой борьбе. Место десницы займет Лорд Матис Рован, его введет в курс дел лорд Мандерли перед отплытием и затем остающиеся в столице члены Малого совета, в первую очередь лорд Ройс и лорд Маллистер. Я через несколько дней также покидаю столицу и отправляюсь опять на Север для продолжения борьбы с Иными и для того, чтобы найти способы спасти жителей Севера от надвигающейся на них беды.

Речь Джона вызвала многочисленные пересуды в Красном замке, а потом во дворах знатных лордов. Лорды и леди более всего обсуждали три темы. Первая тема, которая очень позабавила лордов и заставила их смеяться над северянами с их культом Стены и Ночного Дозора. Лорды пропустили слова о том, что Стена защищала их в течение тысячелетий, и Дозор сыграет важную роль в будущей войне, и смеялись над северянами, которые пеклись о своей Стене, забыв о том, что и их предки в дотаргариенские времена посылали туда тысячи воинов. Более того в узких компаниях объектом насмешек становился и сам король, который когда-то едва сам не вступил в Ночной дозор, а потом так сильно пекся о Дозоре и тратил на него их налоги.

Вторая тема продолжала первую, но уже в другой тональности, лорды знали о вихтах и Иных в основном из рассказов очевидцев о страшной демонстрации в Красном замке, а также из речей и писем короля. Если эти твари действительности прорвутся на Север и превратят миллион северян в свою армию, то что делать южанам, миллионную армию победить невозможно, три маленьких дракона не одолеют такую ораву, даже вооруженную всего лишь камнями, палками и разными сельскохозяйственными инструментами — вилами, граблями, косами, цепами и топорами. Лорды, особенно сильно выпив, предлагали самые неосуществимые методы борьбы. Одни, самые злые, предлагали прийти на север убить всех северян, а их тела сжечь, более трезвые им отвечали, что даже пройти через Кайлин весьма проблематично, а изловить миллион человек просто невозможно, южная армия увязнет в снегах, и перемрет от холода и голода. Другие предлагали прорыть широкий ров через весь Вестерос или построить новую стену, им отвечали, что без помощи богов или магических сил займет даже не десятилетия, а века.

Самые набожные говорили, что злые силы посланы в наказание за грехи. Естественно, это были не их собственные грехи, как бы велики они не были, чаще всего это были грехи короля, ибо он сам на самом деле бастард, Лианна не могла быть женой Рейегара, ибо он был уже женат, а сам король — троеженец и северный варвар, не верящий в Семерых, в чем он в своей недавней речи и признался. Эти речи демонстрировали, что любовь к королю, столь бурная еще год назад, уже серьезно ослабла, когда нависла опасность, с которой королю не удается справиться. Впрочем, пока изменения настроений еще ничем королю не угрожали, других Таргариенов, кроме короля и его жены Дейенерис, просто не было, а неудачник Станнис с его кровавой ведьмой, тоже по сути двоеженец, был еще хуже. Идеи набожных септонов не пользовались большим успехом среди лордов, им резонно напоминали, что даже в Королевстве годы отсчитываются от Завоевания Эйгона, язычника и двоеженца, а сама нечисть стала нападать, когда сам Джон еще не был троеженцем, а, наоборот, собирался принять обет безбрачия. Хотя в народе появились проповедники, которые легко связывали слухи об опасности, идущей с Севера, зимний холод и удлиняющиеся ночи с троеженством короля. Иногда они имели успели успех, но чаще им кто-то отвечал, что король Джон побеждал во всех войнах, победит и в этой, а никто другой с ним и сравниться не может по своим полководческим талантам.

Третья тема, волновавшая только лордов — это неожиданное назначение Матиса Рована десницей. Рован был известен как толковый военачальник, верный знаменосец Тирелла и сторонник Ренли. Во время битвы на Черноводной он решительно отогнал флот Станниса от Железных ворот, но не входил в число главных героев битвы, и, главное, он до этого даже не был членом Малого совета в отличие от Рендилла Тарли, который считался лучшим полководцем и более решительным человеком. Впрочем, особых возражений против этой кандидатуры у большинства лордов не было. Самые догадливые тихонько говорили, что Джон, вероятно, хотел назначить важного лорда из Простора как житницы Королевства, но сам Мейс Тирелл слишком тщеславен и глуп для этой роли, а Тарли слишком груб, прямолинеен и далек от торговых и финансовых проблем.

Отправляющийся в Белую Гавань Мандерли предполагал, что все эти сплетни уйдут на второй план, когда станет о связи его дочери с королем, но он ничего не мог сделать и даже радовался, что его в это время не будет в столице и никто не будет смеяться за его спиной или задавать вопросы с грязными намеками. На Севере, конечно, ему придется услышать много разных слов, высказанных в грубой северной манере, но тема эвакуации Севера сметет все остальные разговоры и сплетни.