Обратный отсчет (джен)

Черный Плащ был недоволен заданием.

Он вообще был сегодня недоволен: и хмурым осенним днем, и зубной болью, поразившей его среди ночи, яки наказание господне, и ленивой суетой в коридорах ШУШУ, и непроницаемой, как маска Будды, окаменевшей над монитором компа физиономией Гризликова. Задание, приготовленное для него Хоутером, казалось Дрейку скучным, примитивным, малозначимым, не требующим ни ума, ни смелости, ни находчивости — с таким играючи справился бы любой стажер, любой офицерчик из полицейского управления, любой… да кто угодно, хоть бы и этот самодовольный, напомаженный пижон Пауэр! Нового сотрудника, присланного в ШУШУ с полгода назад из какой-то суперзасекреченной конторы (из какой именно — никто толком не знал; слухи по ШУШУ бродили самые несусветные, а Хоутер, как и полагается, на этот счет держал язык за зубами), этого нового сотрудника Черный Плащ не то чтобы не признавал или слегка недолюбливал — просто тихо ненавидел. Стройный, ладный, спортивный, всегда безупречно одетый, подтянутый, элегантный и небрежно-ироничный, Арчибальд Пауэр прямо-таки олицетворял собой типаж положительного героя, сошедшего с плаката из серии «Честь и слава нашим доблестным полицейским». Удачливость его, ловкость и сноровка уже стали в ШУШУ притчей во языцех; все удавалось ему легко и точно играючи, он, по-видимому, никогда не испытывал никаких затруднений ни в оперативном розыске, ни в работе с документацией: пистолет никогда не застревал у него в кобуре, патроны не давали осечек, лодыжки не подворачивались в критический момент, в отчеты не закрадывались дурацкие ошибки, любая техника подчинялась беспрекословно, и даже в самую ненастную слякотную погоду его светло-серые, наимоднейшего покроя отутюженные брюки оставались безукоризненно чистыми и отутюженными. Бандиты посерьезнее словно сами сдавались ему в руки, а уж всякую мелкую сен-канарскую шушеру Пауэр и вовсе ухитрялся отлавливать в своем, пауэрском, стиле — быстро, ловко и элегантно, словно бы без малейших усилий, не марая, так сказать, при этом ни рук, ни брюк. Несмотря на не такой уж большой срок службы, в его личном деле значилось немало раскрытых преступлений и успешно проведенных операций, начиная от пресечения уличного разбоя и хулиганства и заканчивая поимкой грабителей и убийц, было даже дело о серийном маньяке, любителе ловить и вешать на фонарных столбах черных кошек. Как ему это удавалось (нет, не маньяку — вешать кошек, а Пауэру — ловить преступников), Черный Плащ, увы, не знал — что, конечно, отнюдь не мешало ему завидовать Пауэру отвратительной гнойно-зеленой завистью и при этом даже не особенно свою вялотекущую неприязнь скрывать. Впрочем, что-то ему подсказывало, что в этих потаенных чувствах и недостойных настроениях он был в ШУШУ далеко — ой, как далеко — не одинок…

— Значит, так. — Гризликов по-прежнему, не отрываясь (и даже, казалось Дрейку, не моргая) смотрел в монитор. — Излагаю дело. Дано: некий доктор Бенджамин Шкамп, он же — доктор Констанц и доктор Войт, он же — Герсен фон Рюбенкопф, он же — Карл Полторак и Ладислав Франтишка. По образованию — врач-стоматолог, по специальности — зубной техник, одно время работал в частной клинике в Сити, но, по последним данным, уже много лет как оттуда уволился, и с тех пор в трудовой деятельности замечен не был… Тем не менее за последние три года он приобрел (под разными именами, разумеется) две виллы на Солнечных островах, эксклюзивный внедорожник, яхту и небольшой самолет премиум-класса, на котором несколько раз за последние годы вылетал за границу… Внимание, вопрос: откуда у скромного зубного техника, давно отошедшего от дел и, судя по всему, возвращаться к ним не собирающегося, имеются в обороте такие бешеные бабки? Сладкие плоды горькой частной практики? Проверено и перепроверено — нет. Связь с контрабандистами? Не похоже. Какие-то тайные противозаконные махинации? Вероятно, но не доказано. Тогда что?

— Наследство от богатого дядюшки. Или выигрыш в казино, — сердито буркнул Дрейк; зуб, немного было притихший с ночи, вновь напомнил о себе резкой, отдающей в ухо стреляющей болью. — Все жулики, как только возьмешь их мозолистой рукой за нежную шейку, тут же немедленно выигрывают в рулетку или срывают банк на тотализаторе… Да-да! Вот увидишь — стоит только посадить эту жирную птичку на казенные харчи в железную клетку, она тотчас же начнет самозабвенно чирикать про выигрыш...

— Возможно. Но с «клеткой» придется пока подождать — выяснить, чем Шкамп занимается, надо тихо и аккуратно, так, чтобы комар носа не подточил. Сдается мне, птичка это не простая… Наведи справки среди своих информаторов — может, кто-нибудь что-нибудь и сболтнет. Установи круг общения этого субъекта. Понаблюдай за его домом — у него небольшая квартирка на Монтегю-стрит, хотя, по словам соседей, он там почти не живет — так, наведывается время от времени… Соседи его, кстати, недолюбливают — скользкий, говорят, тип, занимается не иначе как вивисекцией и богопротивными опытами, и берлога его насквозь провоняла фенолом, формальдегидом и еще какой-то невыносимой химией…

— Изготовление наркотиков. Банальнейшее дело! — Черный Плащ досадливо дернул плечом. — Все ясно, как дважды два.

— Ну-ну. — Гризликов недовольно хмыкнул. — Тебя послушать — так тут прям и делать нечего: раз-два — и все ему ясно: кто чем занимается, кто что украл, кто кого убил… Шерлок Холмс и Нат Пинкертон в одном лице! Только ты забываешь, дружище, что мы тут все-таки работать должны, а не пиликать на скрипке с прокуренной трубкой в зубах… Ра-бо-тать! Точно, тщательно и скрупулезно, как предписывает инструкция: с девяти утра и до шести вечера с перерывом на обед. Понял?

— Перерывы на перекур, технологические простои и, гм, посещение сортира инструкция, надо полагать, тоже предписывает? — вкрадчиво, с подчеркнутой любезностью полюбопытствовал Дрейк.

— Разумеется, — сухо ответил Гризликов, сделав вид, что не заметил подначки. — Зря смеешься, Плащ. Без инструкции в нашем деле — никуда. Это как на войне — приказы не обсуждаются… все инструкции и директивы командования должны выполняться беспрекословно! Много ли сражений удастся выиграть, руководствуясь не положениями Устава и строгой армейской дисциплиной, а полнейшей вседозволенностью, разбродом и, паче того, откровенной отсебятиной, м-м?

— И все же бывают ситуации, которые не может предусмотреть никакая инструкция, Гриз. — Наслаждаясь оглушительной, пульсирующей стрельбой в воспаленном зубе, Черный Плащ, сидя на подоконнике, задумчиво смотрел, как на улице, далеко внизу, за завесой мелкого невесомого дождя кипит неукротимая, ни днем ни ночью не затихающая в центре города деловая жизнь: сияют неоновые вывески и рекламные плакаты, ползет вдоль проспекта колонна увязших в пробке разноцветных автомобильчиков, спешат куда-то прохожие — мелкие, вечно озабоченные, безликие с такого расстояния, согнутые под грузом повседневных забот муравьи. — Вот скажи: а много ли сражений можно выиграть, ограничивая свои действия только неукоснительным выполнением всех правил, предписаний и обязательных формальностей? Тем более если речь идет не о войне с известным неприятелем в суровых полевых условиях, а о, уж извини за громкие слова, борьбе за справедливость в целом и за судьбу каждого конкретного человека в частности?

— Угу. — Гризликов наконец-то оторвался от монитора и, скрестив руки на груди, исподлобья поглядывая на Дрейка, тяжело откинулся на спинку кресла. — А ты, значит, полагаешь, что «борьбу за справедливость» можно вести, беспардонно нарушая инструкции, наплевав на правила и пренебрегая всеми и всяческими положениями Устава?

— Не нужно утрировать. Придираешься к словам, крючкотвор?

— О це ж мне надыть! Да ни в жисть! Просто хочу предупредить тебя чисто по-дружески… Самоуправство, нарушение правил и огульное игнорирование инструкций еще никого до добра не доводило, Плащ, тебе об этом известно лучше, чем кому бы то ни было. Взять хотя бы эту мутную историю с Бушрутом…

— Какую историю?

— Да ту, недельной давности. Парень, которого наш зеленокожий знакомец так неаккуратно отдубасил на опушке Лесного парка, оказался, между прочим, на больничной койке с, цитирую: «сотрясением мозга, переломом правого предплечья и множественными ушибами мягких тканей». А Бушрут твой, вместо того, чтобы, согласно всем правилам и параграфам, сидеть на нарах в ближайшей кутузке, разгуливает до сих пор на свободе…

— Он ни на кого не нападал. Скорее, напротив: спас от домогательств этого «пострадавшего» пятнадцатилетнюю девчонку… предотвратил, можно сказать, готовое свершиться преступление. А его за это — в тюрьму?

— О том, что он «предотвратил преступление», нам известно только со слов самого Бушрута.

— И ты, конечно, ему не веришь.

— Я, увы, верю фактам, Плащ. А ведь это избиение даже самозащитой не назовешь! Где показания потерпевшей, если она действительно была? В полицию, насколько мне известно, никаких заявлений не поступало.

— Ничего удивительного. Соплячка перепугалась до полусмерти… поди, до сих пор трясется и глотает валерьянку в надежде поскорее об этом гнусном эпизоде забыть. А ты говоришь — заявление!

— И тем не менее. Преступник должен быть наказан! Да — дело это запутанное, не сразу разберешься, где правый, где виноватый. Но! Это тем более повод действовать по установленным — не мной, не тобой, а законом установленным — правилам. Что в подобной ситуации предписывает инструкция? Первое: задержать. Второе: допросить. Третье: установить факт…

— По закону, чисто формально — да. А по-человечески? По справедливости, а, Гриз?

— По справедливости? Выходит, по-твоему, закон и справедливость — разные вещи?

— А по-твоему, что ли, нет? Закон для всех один… а справедливость — для каждого своя, как та рубаха, которая к телу поближе. «Пострадавший» наш, конечно, считает, что справедливо было бы наказать бандюгу, в самый, гм, ответственный момент треснувшего его дубиной по черепу… ты, например, видишь справедливость в том, чтобы упечь Бушрута за решетку, а ведь Репей, поди ж ты, тоже думал, что поступает по справедливости, когда решился — отнюдь не из корыстных побуждений, заметь — вступиться за эту разнесчастную соплюху… Вот как-то так.

— В следующий раз он вмешиваться не будет.

— Вот то-то и оно, — заметил Дрейк. — В следующий раз, если сейчас наказать его за благородный, в сущности, порыв, он действительно вмешиваться не будет. Обойдет стороной… ну, в лучшем случае — позвонит в полицию… ага, согласно предписанным правилам. А время-то будет упущено…

— «Благородный порыв»… Ну-ну. Смешно, честное слово. — Гризликов поморщился. Разговор этот начал ему досаждать, натирать, так сказать, мозоль, будто камешек, попавший в башмак; чуть натянуто усмехаясь, он опустил голову на грудь и с силой потер рукой онемевший затылок. — Ладно. Предлагаю все эти бесцельные блуждания по дебрям философии и софистики перенести все-таки на внерабочее время. Хотел я, собственно, выяснить у тебя еще один щекотливый вопросец. — Он вынул из ящика стола лежавшую наверху плотно набитую папку и шлепнул ее на стол перед собой. — Ты вчера работал с материалами по делу Красавчика Джонни?

— Этого недоделанного ваоновского агентишки? Да. Я хотел уточнить кое-какие детали, касающиеся…

— Уточнил?

— Да.

— А где дискета с записью показаний Берта Делайноги? Ты с ней тоже работал?

— Нет. Даже не трогал. Ты это к чему?

— К тому, что ни в сейфе, ни в деле ее нет. — Раскрыв папку, Гризликов неторопливо перебирал пачку отпечатанных на принтере бумажных листов. — Отсутствуют также и несколько страниц последней баллистической экспертизы — совсем свеженькие, еще даже не подшитые к корешку… но это, как говорится, дело поправимое, орудие преступления, в конце концов, никуда не делось. А вот на показаниях Делайноги строилось практически все обвинение… Красавчик Джонни, конечно, свое получит, но, без свидетельства подельника — по минимуму, хотя мог бы огрести по самую шапку. Надеюсь, ты не выносил материалы из кабинета?

— Разумеется, нет!

— Ой ли? Ты же любитель, прихватив документы, потусоваться где-нибудь в курилке или в кафешке… в пику, так сказать, всем опостылевшим правилам и дурацким инструкциям. А потом дискетку-то где-нибудь нечаянно и обронить…

— Ты что, спятил? — Черный Плащ поднялся резко, рывком; кровь бросилась ему в лицо, и скулы свело от негодования: он чувствовал себя не просто задетым или оскорбленным — оплеванным с головы до ног. — Что значит — нечаянно обронить?! Это же подсудное дело!

— Так я о це ж и гутарю…

— Когда ты обнаружил пропажу?

— Утром. Сегодня. Когда открыл дело.

— Папка лежала в сейфе!

— Это вопрос или утверждение?

— И то, и другое… Дискету я не трогал! А папку, во всяком случае, я положил в сейф!

— И дискета с показаниями Делайноги была на месте?

— Н-не знаю… Я как-то не обратил внимания… Черт возьми, Гриз! Да с чего ты взял, что я причастен к исчезновению этой проклятой дискеты, леший бы ее побрал? Что́ бы ты там обо мне ни думал, я не имею привычки разгуливать по ШУШУ с важными документами подмышкой и раскидываться ими где ни попадя! Или ты плохо меня знаешь?

— В том-то и дело, что слишком хорошо… И не так уж много людей имеют доступ к этому сейфу.

— Ты спрашивал у шефа? Может быть, он взял эту дискету?

— Может быть. Хотя, думается мне, он бы меня предупредил. Кроме того…

Кто-то негромко постучал в дверь — и, прежде чем Гризликов успел ответить «Войдите», на пороге возникла свеженькая, ладная, стройная фигура Пауэра, совершенно великолепного в элегантном, серо-стального цвета костюме, тщательно подогнанном по фигуре, поблескивающим серебристыми пуговицами с изображением затейливого вензеля, в щегольской шляпе с загнутыми полями и начищенных до блеска модных остроносых туфлях. Он вошел в кабинет твердой уверенной походкой, излучая, как всегда, обаяние и позитив, улыбаясь открытой, чуть лукавой улыбкой; подал Дрейку и Гризликову для рукопожатия крепкую и ухоженную, благоухающую изысканным парфюмом ладонь.

— М-м… добрый день, господа. В чем дело? Что за шум, а драки нету? Пахнет, я бы сказал, жареным. — В голубых его, прозрачных, как льдинки, холодноватых глазах мелькнули искорки сдерживаемого смеха; он с едва заметной, понимающей насмешкой приподнял бровь. — Атмосфера немного накалилась?

— Чем обязаны, Пауэр? — суховато спросил Гризликов, принимаясь перекладывать с места на место бумаги и папки, которые мирно предавались своим мечтам на краю стола и, судя по всему, в перемене дислокации совсем не нуждались. — Что-то случилось?

— Нет-нет. Я, собственно, заглянул на минутку — спросить: вот это, гм… не ваше? — Он выложил на стол несколько свернутых в трубку листов бумаги. — Все-таки, знаете ли, документы… Негоже оставлять их без присмотра в местах, так сказать, общественного пользования, а?

Черный Плащ скосил глаза. Даже отсюда, от окна, он ясно видел заголовок, выделенный жирным шрифтом: «Результаты баллистической экспертизы от такого-то и такого-то числа… Выводы экспертной комиссии по делу…»

— Где вы это нашли? — небрежно спросил он.

— На столе в коридоре, — незамедлительно откликнулся Пауэр.

— Где? — Черный Плащ заскрипел зубами. «Почему бы тебе просто не сказать, что нашел их спущенными в сортир?» Он быстро, через плечо, бросил взгляд на Гризликова — но тот, как обычно, сидел на своем месте ровно, невозмутимо и монументально, точно каменный истукан. Наконец вскользь, словно бы мимоходом, безо всякого интереса обронил:

— Любопытно. А больше там, простите… ничего не было?

— Что вы имеете в виду?

— Ну, скажем, еще каких-нибудь бумаг… технической документации… иди, к примеру, дискет…

Пауэр, улыбаясь, виновато развел руками: дескать, сделал все, что мог, ничего другого, уж не обессудьте, ждать не приходится.

— Больше ничего не было. А что, у вас еще что-то пропало?

— Ничего, — быстро сказал Дрейк. Никогда ему еще так ни хотелось нечаянно обронить на до отвращения безукоризненные брюки Пауэра забытую кем-то на краю стола чашку кофе.

— Пропало, — помолчав, негромко сознался Гризликов. — Дискета с записью последнего допроса Берта Делайноги, одного из участников дела Красавчика Джонни. Вы, конечно, о нем слышали.

— Слышал. — Веселое, оживленное лицо Пауэра выразило непривычную озабоченность, на высокий лоб легла глубокая вертикальная складка. — Это может создать определенные трудности при передаче дела в суд, так? А что, разве вы не успели снять с этой дискеты электронные копии?

— Разумеется, успел! — сердито отрезал Гризликов. — И распечатал в трех экземплярах… согласно инструкции. Но если бы не успел…

— Подняли бы на уши все ШУШУ, понимаю. — Пауэр, посмеиваясь, несколько фамильярно хлопнул Гризликова по плечу. — Оперативно работаете, дружище! Даже не ожидал от такого увальня… Шучу, шучу! — Он шутливо поднял руки в жесте сдающегося в плен. — Хотя такая вопиющая халатность в нашем деле, конечно, недопустима и может дорого обойтись — помнится, был в моей практике один случай…

— Исключительно с вами согласен, — поспешно перебил Гризликов — и Черный Плащ, вновь отвернувшийся к окну, поймал на себе его пристальный, испытующий, какой-то до крайности выразительный взгляд. — Случаи Вопиющей Халатности в практике, конечно, надо безжалостно пресекать!

— Ну и что ты на меня так смотришь? — с раздражением, не оборачиваясь, бросил Дрейк через плечо. — У меня, в отличие от вас, вот как-то не было в практике случаев Вопиющей Халатности. И диагноз этот в медицинской карте у меня тоже не записан.

— А какой записан? И что тогда тебя так задевает, не пойму? — Гризликов беспечно пожал плечами. Водрузив локти на стол и сложив пальцы «домиком», он по-прежнему смотрел на Черного Плаща внимательно и задумчиво — печальным, усталым взглядом человека, привыкшего иметь дело с безнадежными идиотами. — Между прочим, дело доктора Шкампа тебя по-прежнему ждет, Плащ. Не пора ли за работу?

— Доктора Шкампа? — Пауэр, передернув плечами, нахмурил в раздумье темные, красиво очерченные брови. — Где-то я слышал это имя… Этому типу что-то инкриминируется, если не секрет?

— Пока ничего. Просто мы хотим выяснить, не замечен ли наш любезный доктор в, э-э, так сказать, моральной неустойчивости и порочащих связях.

— Да-да, понимаю. И все же… Где же я… Ах, да! Карл Полторак и доктор Шкамп — одно и то же лицо, верно? — Пауэр торжествующе поднял палец. — Ну, конечно! Дело о взрыве в химической лаборатории… взрыв, пожар и два обезображенных трупа. Да-да! Я занимался им в Вене несколько лет назад. Полторак проходил по этому делу свидетелем, хотя, помнится, были у меня подозрения…

— Значит, вы с ним знакомы?

— С плодами его научно-криминальной деятельности, я бы сказал.

— Секунду. — На столе Гризликова пискнул телефон — черный, внутренней связи; Гризликов что-то коротко рыкнул в трубку и, выслушав ответ, откинулся на спинку кресла с тяжелым вздохом — с видом человека, прекрасно знающего, что вот именно этим-то все и закончится… В ответ на вопросительный взгляд Дрейка он лаконично сообщил:

— Ограбление. На Северной площади.

— На Северной площади?

— Павильон Экспо.

— Не может быть! — пробормотал Черный Плащ, порядком удивленный. — Этот Павильон, помнится, совсем недавно уже пытались обчистить, еще недели не прошло. Но, если не ошибаюсь, неудачно.

— Да. Но на этот раз попытка грабителей вполне себе увенчалась успехом.

— Налет? Разбойное нападение? Жертвы есть?

— Нет. — Гризликов секунду помолчал. — Подробностей не знаю, но, по словам дежурного, все прошло тихо, аккуратно и благочинно, как на утреннике в детском саду. Поначалу никто ничего и не заподозрил… — Он хмыкнул. — Дерзкое дельце, ничего не скажешь! Совершить ограбление среди бела дня, под носом охраны, чуть ли не на глазах у посетителей, да еще гладко, как по нотам… вот ведь пройдоха, а?

— Что похищено?

— Кое-какие ценности из сейфа. Пара неограненных алмазов, ожерелье из настоящего, очень редкого розового жемчуга и еще эти, как бишь… герениты. Из-за них-то об этом дельце и сообщили в ШУШУ.

— Герениты? Похищены? — Пауэр изумленно оглянулся на Гризликова. — Неожиданная новость. Вы уверены?

— Уверен. Видимо, из-за этих геренитов-то весь сыр-бор и был затеян, леший бы их побрал! Что-то Сара Беллум там талдычила про эти штуки, надо бы у нее уточнить… Впрочем, все детали — на месте. Что ж, — глядя в потолок, Гризликов рассеянно, в задумчивости подергал нижнюю губу, — видимо, дело Шкампа придется пока отложить…

— Зачем? Я им займусь, — с готовностью предложил Пауэр. — Мне это будет небезынтересно, как-никак Шкамп, он же Войт, он же Полторак — мой, можно сказать, давний знакомый. А в Павильон отправьте Плаща — он, я знаю, любит такие дела, вон как у него, извиняюсь, уже глаза загорелись и слюни потекли… Полегче, полегче, ЧП, сдайте чуть назад, я же шучу… Кстати, адресок-то этого Шкампа-Полторака, я надеюсь, у вас имеется?