Без безразличия (гет)

С каждым днём своей «новой жизни» Люциус чувствовал себя всё лучше и лучше. К середине осени всё складывалось практически… прекрасно. Теперь, спустя полтора месяца профессорства, полтора месяца новой жизни и полтора месяца пререканий с его любимой студенткой, он наконец вышел из поединка победителем.

Одолел в несуществующей схватке школьницу − крайне невнятный повод для гордости. Но Люциус не мог ничего с собой поделать и в душе немного ликовал. Если Гермиона Грейнджер дважды за два дня убегает от тебя, не договорив свою обвинительную речь, это что-то да значит. Как минимум − значит, что ты теперь имеешь на неё влияние. Даже если сама она это рьяно отрицает.

Ну и, конечно, этот её протяжный стон в финале. Столько он её «пытал», минут десять? Девчонка неплохо держалась, даже губы кусала, лишь бы не пикнуть лишний раз − в этом случае любой звук стал бы лишним. В её понимании. И всё равно под конец усилия Грейнджер разом обесценились. Потому что тот её стон Люциус воспринял как свой персональный победный гимн. Слушал бы да слушал.

Сомневаться в том, что она не пойдёт ни к кому жаловаться, не приходилось. Во-первых, Грейнджер вообще с виду была не из таких. Люциус полагал, что она склонна сама решать свои проблемы, не вовлекая в этот процесс сторонних лиц. Так ей проще доказывать всем (и самой себе в том числе), что она − сильная. Во-вторых, одна только формулировка возможной жалобы подвергалась сомнению. Люциус неспроста не отпустил девчонку, когда она уже сама мечтала исчезнуть. Потому что в таком случае картина вырисовывалась бы не самая живописная: профессор угрожал своей ученице, профессор толкнул эту ученицу, профессор напугал ученицу. А в сложившихся же обстоятельствах имелись варианты трактовки сюжета...

Для справки: Люциусу больше прочих нравился вариант, где Гермиона Грейнджер специально пришла к нему в кабинет, чтобы спровоцировать его на что-то эдакое.

Разумеется, никто в здравом уме ни за что бы в такой расклад не поверил. Но даже если кто угодно хоть раз произнесёт эту версию во всеуслышание, общественность отреагирует. И тут уже неважно, как именно. Даже если все маги Британии принялись бы проклинать Люциуса, обвинять его во всех смертных грехах и грозить ему тюрьмой (а это вероятнее всего произошло бы), то Грейнджер не сумела бы остаться в стороне. Более того, после того, как Люциуса поместили бы в тюрьму, всё внимание прессы обрушилось бы исключительно на эту девчонку. А он бы сидел в камере и представлял, каково ей там, на воле. Вероятно, им обоим было бы не особо комфортно.

Тюрьма − худший для Люциуса вариант. И маловероятный. Что бы Грейнджер продемонстрировала в качестве доказательств? Правильно, воспоминания. Свои сугубо личные, даже интимные воспоминания. Которые после этого изучила бы целая экспертная комиссия в составе дюжины солидных магов − преимущественно мужского пола. Воспоминания рассмотрели бы во всех деталях... Поэтому-то Люциус и был очень далёк от того, чтобы переживать из-за угрозы Грейнджер. И склонялся к тому, чтобы улыбаться, вспоминая её слова.

* * *

До конца учебной недели Грейнджер сидела тише воды. Даже во время опроса ни разу не подняла руку − а такого за ней не наблюдалось практически никогда. И Люциус не был до конца уверен: так проявлялся страх привлечь к себе внимание или же выставленная на всеобщее обозрение обида? Может, она просто показывает, что он, Люциус Малфой, не играет для неё никакой роли. Что за профессора ЗОТИ она его не считает − вот и руку поднимать не собирается. Пусть он спрашивает тех, кто о нём более высокого мнения. Вероятно, оба варианта могли существовать параллельно.

В пятницу, после очередного показательного молчания Грейнджер, Люциус решил провести эксперимент и задать ей вопрос напрямую. Лекция была посвящена ритуалам. Их истории, особенностям подготовки к ним, а также тому, как их силе можно противостоять. Вопросы напрашивались сами собой. Отвечающий − тоже.

— Что насчёт тёмномагических ритуалов? − Люциус задал вопрос ближе к середине урока. − Мисс Грейнджер?

— Для них используют взятые насильно плоть или кровь человека, − отозвалась та после короткой паузы. Обычно девчонка отвечала гораздо более распространённо. На вопрос, который получилось бы закрыть простыми «да» или «нет», она готова была прочесть целую лекцию. Но не в этот раз.

— Что ещё? − продолжил Люциус.

— Кровь убитых.

− Кого именно?

− Животных, магических существ, магглов, волшебников... Недругов, соратников, детей... Кого угодно − в зависимости от ритуала, − вновь послушно ответила Грейнджер.

− Что насчёт девственниц?

− Что, простите?..

− В каких ритуалах используется кровь девственниц, мисс Грейнджер?

− Почему вы спрашиваете меня?

− Потому что я ваш профессор, а вы сидите на моём уроке, − назидательно, как первокурснице, пояснил Люциус. − Так я услышу ответ?

− Я читала, что в подавляющем большинстве ритуалов невинность жертвы не играет никакой роли, − наконец подала голос Грейнджер.

− Совершенно верно, − Люциус удовлетворённо кивнул. А после продолжил, уже обращаясь ко всему классу: − Слухи о том, что тёмные маги приносят в жертвы невинных дев, ходили ещё со времён инквизиции. Однако с истиной они имеют мало общего. Чаще всего запрещённые ритуалы являются таковыми из-за того, что для их проведения необходимо лишить человека жизни либо подвергнуть риску его здоровье...

Лекция продолжилась. А после звонка фигурка Грейнджер не испарилась из кабинета − девчонка стояла у его стола в ожидании. Как только он бросил на неё вопрошающий взгляд, та заговорила:

− Зачем вы это делаете?

− О чём вы? − Люциус сделал вид, что не понял. Хотя для них обоих было очевидно обратное.

− Почему вы не можете оставить меня в покое?

− М-м-м... Потому что я ваш профессор? − повторил он уже высказанную ранее мысль.

− Нет. Потому что вы меня недолюбливаете. Хотя я не сделала вам ничего...

− Напротив, мисс, вы мне очень симпатичны, − возразил он, не дав ей закончить. − Неужели я не доказал вам это на днях?

Грейнджер вспыхнула. Люциус подумал бы, что она выбежит из кабинета уже третий раз кряду, но нет. Вместо этого послышался эмоциональный ответ:

− Если вы что-то и доказали, профессор, то только... Вы доказали свою предвзятость. Нет, свою... некомпетентность. Грубость! Вы мните себя таким... Словно вы выше прочих. Но на самом деле вы − ничуть не лучше торговцев с Лютного переулка. Чести у вас ни на йоту не больше.

− Не делайте вид, что знаете хоть что-то о чести. У вас не было возможности проверить себя на прочность в этом смысле. И вам повезет, если такой возможности не представится и впредь.

Люциус и подумать не мог, что хоть какие-то слова этой девчонки способны по-настоящему задеть его, но это случилось. Она, Гермиона Грейнджер, которая не так много и видела, помимо школы, судит его. Его − мужчину, которому пришлось сражаться за сохранение своей семьи. Да, пусть он сам был повинен в этой нависшей угрозе, пусть его прежние ошибки привели к такому исходу. Но Люциус образца двадцатилетней давности и Люциус, которому пришлось расплачиваться за поступки прошлого, − это два разных человека.

Грейнджер, вероятно, думает, что если волшебник стал Пожирателем, то понятие чести − это не для него и не про него. Но вряд ли она понимает, каких сил ему стоило не бежать вслед за Каркаровым, спасая свою голову, пусть и оставив жену и сына одних. Потому что втроём у них бы никак не вышло скрыться.

Нужна ли честь, чтобы позволить жене стать свободной от упоминания его имени рядом с её? А чтобы позволить ей уехать из страны и не сообщать о себе, позволить начать новую жизнь? Вдали от бывшего мужа, которому вряд ли светит что-то кроме тюрьмы... Ему, Люциусу, заключённому в Азкабане, вряд ли помогло бы наличие законной супруги по ту сторону решётки. Он это понимал, хоть и не хотел мириться с разводом. Но Нарцисса попросила − и он не сумел отказать. Не имел на это морального права.

Справедливости ради: согласие работать в Хогвартсе было скорее решением, связанным с безысходностью, чем делом чести. Грейнджер это понимала, как и любой другой волшебник, обладающий хоть парой извилин. Но Люциус старался преподавать, пытался делать это хорошо, и у него даже получалось.

Что же касается Грейнджер... Она с самого начала была и оставалась по сей день особым случаем. Да, в общении с ней Люциус не показывал себя образцовым профессором. Да что уж, он не выглядел даже как какой угодно профессор. Просто потому, что не считал её своей студенткой. Она казалась ему просто девчонкой, которая мозолит глаза, которая надоедает изо дня в день и к которой он... почти привык.

Да, чтобы вы знали: сейчас Люциус с трудом бы представил свою работу без маячащей где-то поблизости Гермионы Грейнджер.

− Мне не раз выдавался случай проверить себя и свои принципы, профессор. Не делайте вид, что знаете всё о моей жизни.

− Что ж, − не стал спорить Люциус. − У меня будет возможность узнать об этом немного больше, полагаю. Директор сообщила, что наши уроки стартуют... с понедельника, если я не ошибаюсь.

− Допустим, − кивнула Грейнджер, явно ожидая от него ещё какой-то информации.

− Буду вас ждать, мисс. Спустя час после ужина.

Коротко попрощавшись, она удалилась. А Люциус остался в одиночестве. Теперь у него появилось время, чтобы хорошенько обдумать эти самые занятия. Что бы эта девчонка ни думала о нём, он действительно хотел чему-то научить её. Потому что, как ни крути, она была способной. А если кто-то и ценился в обществе всегда и при любой политической обстановке, так это толковые целители. И у Грейнджер был шанс добиться в этом деле успеха.

Во всяком случае, такой расклад выглядел лучше, чем если бы она решила заниматься политикой. Министерство и без того кишело псевдоактивными новичками, которые ничерта не смыслили в реальных делах. И нельзя их за это судить: разобраться в министерских хитросплетениях было действительно сложно. Притворяться же, что разбираешься в деле, глядя только на поверхность вопроса, не требовало особых усилий. Люциус таких «приживал» терпеть не мог. И он полагал, что Грейнджер, выбери она политическую дорожку, присоединилась бы к этой и без того разросшейся группе несмышлёнышей. Нет уж, лучше пусть идёт в колдомедицину.

* * *

На подготовку только к первому уроку с ней ушли почти все выходные, за вычетом пары часов, что Люциус проверял контрольные третьего и шестого курсов. В остальное же время он продумывал план. Как было понятно с самого начала, вряд ли он мог удивить Грейнджер знанием теории. О том, как хорошо она умеет зубрить параграфы, ходили легенды.

На исходе субботы в коридоре Люциус столкнулся с директором. Та выглядела и без того озабоченной делами, но сама отвлеклась на разговор.

− Вы насчёт занятий с мисс Грейнджер?

− Да, верно. Как идут дела? − с присущей ей строгостью поинтересовалась МакГонагалл.

− Я как раз работаю над программой. Думаю сделать акцент на практике. Полагаю, теорию мисс Грейнджер способна освоить сама...

− Ей бы больше пригодились какие-то советы. Гермиона — очень одарённая девушка. Но ей бы не помешала дополнительная опора в твоём лице. Думаю, после этих занятий она будет чувствовать себя более уверенной при поступлении.

− Я сделаю всё, что в моих силах, чтобы помочь ей в этом, директор, − пообещал Люциус.

Для протокола: он и правда хотел выложиться на все сто. Впереди оставалось целое воскресенье, которое он планировал провести в библиотеке. Ему полюбилось там работать. Тихо, мирно − но отчего-то студенты желали заниматься в гостиных. А для Люциуса книжные стеллажи служили хорошей компанией. После окончания школы он всегда сидел за бумагами в библиотеке мэнора. Лишь в годы, когда Тёмный Лорд самовольно поселился в имении, Люциус предпочитал уединение личного кабинета.

* * *

Воскресенье пролетело быстро. До обеда Люциус решал мелкие рабочие вопросы, а после − вспомнил о своих обязательствах перед Грейнджер и направился к заветным книгам. Время близилось к ужину, когда в читальный зал нагрянула незваная гостья. Нет, не Грейнджер. А Дейзи, отличница с третьего курса. Одна из тех учениц, чьи вопросы Люциус любил и всегда максимально полно отвечал на них. А в глазах студентки всегда видел благодарность и неподдельный интерес. Если бы Люциус занимался вербовкой лучших студентов в свои ряды, то точно не прошёл бы мимо Дейзи. В ней виделась перспектива. И инициатива. В этот раз, например, она первой начала разговор. Устроившись за столом рядом с Люциусом, спросила:

− Что вы делаете в библиотеке, профессор? Я думала, у вас свой удобный кабинет! Или он не такой уж и удобный?

− Ты права, вполне удобный. Но иногда хочется сменить обстановку. Вспомнить школьные годы... Понимаешь?

− Нет, профессор, − Дейзи покачала головой. − Если бы у меня был личный кабинет, я бы из него не выходила без надобности. Не представляете, какой шум стоит у нас в гостиной! Невозможно сконцентрироваться.

− А чем ты сейчас занята?

− В среду у нас лабораторная по Зельеварению. Нужно много всего прочитать. А это такой сложный предмет!

− Помочь в подготовке? − предложил Люциус.

− А вы разве можете? Вы же не спец по зельям, − с сомнением отозвалась Дейзи.

− Ты удивишься, но я в своё время окончил Хогвартс. И сдал ЖАБА по Зельеварению в том числе. На высший балл.

− Правда? − почему-то удивилась Дейзи.

− Ну конечно. А ты думала, в профессора берут кого попало?

− Мне казалось, все профессора разбираются только в своей сфере. Профессор Хагрид, например, совсем не умеет летать, а Флитвик не то чтобы силён в трансфигурации.

− Но ты ведь хороша во многих предметах? Как думаешь, эти знания покинут тебя после окончания школы?

− Ни за что!

− Так почему ты решила, что учителя обо всём забывают спустя пару десятилетий?

− Я лишь предположила... − Дейзи спрятала глаза, вроде бы от смущения. − Так вы поможете мне с лабораторной? Профессор Слагхорн совсем не проводит дополнительных занятий...

И Люциус действительно помог ей. Подготовка оказалась легче лёгкого. Хотя было бы странно, если бы взрослому опытному волшебнику, профессору, показалось бы сложным задание для третьего курса. И Люциусу было даже приятно заниматься вот так − как он почему-то никогда не проводил время с сыном, когда это было уместно. Сейчас детство Драко уже не вернуть, но можно помочь хотя бы одной своей студентке. Дейзи того стоила.

И почему проводить личное время с ней не казалось каким-то навязанным наказанием? Люциус размышлял, почему одна любознательная студентка, которая попросту высказывает своё мнение, кажется очень милой… А вторая, чьё поведение в возрасте первой вряд ли сильно отличалось, теперь неимоверно раздражает. Вряд ли через пять лет Дейзи станет вести себя вызывающе, вряд ли у Люциуса будет повод думать о ней нелестно. Ему хватало одной такой ученицы с лихвой. Грейнджер.

Но ведь большинство профессоров души в ней не чаяли. Ещё бы: умница, красавица, а теперь ещё вдобавок ко всему и спасительница мира! Как тут устоишь? Такое отношение к Грейнджер было оправданным, даже Люциус не стал бы с этим спорить. К концу дня он уже почти убедил себя, что начни он преподавать лет пять назад, может, Грейнджер стала бы его любимой (безо всякого сарказма) студенткой. С Северусом это не сработало, но он в принципе был предвзят: отчасти и из-за дружбы девчонки с Поттером и одного только факультета. Люциусу же было плевать. Он ценил любознательность − но в меру, ценил знания — тоже в меру, ценил активность − в меру. У Грейнджер было всё, кроме этой самой меры. Люциус решил, что и ему не стоит ограничивать себя. По крайней мере, в общении с этой студенткой. Он всё равно уже нарушил границы.

Да и вообще, к сведению: Грейнджер и правда казалась весьма привлекательной, когда была в его руках.