Белый Клык (гет)

Янг уснула под утро. Обессиленная этой безумной ночью, она, довольно улыбаясь во сне, прижалась к нему слева, положив голову на грудь и перекинув ногу через живот. Медленно водя кончиками пальцев по бугристым полоскам шрамов, зловещими алыми росчерками разукрасившими всю левую половину тела, Браун думал о том, как же быстро он предал свое решение держать любимых подальше от всего этого дерьма, необъявленной официально войны, на которой, как и на настоящей, было слишком много крови и грязи.

* * *

Они выделили для нее отдельный коридор, заканчивающийся тупиком — целых четыре палаты, где в ином случае можно было разместить раненных.

— Этот коридор закрыт для посторонних, — поприветствовал его солдат Атласа.

Двое часовых, стоявших у поворота, чуть приподняли стволы, обозначая угрозу, но так, чтобы они по-прежнему не указывали прямо на гражданского, забредшего не туда. Их белоснежная броня была наспех очищена от сажи и крови, но сколы и следы от когтей ясно говорили любому желающему — ребята за прошедшие двое суток побывали в бою, и не раз. Как, наверно, и каждый, кому не повезло посетить сорок первый фестиваль Витал и пережить его.

Браун не замедлил шаг.

— Вас нет в списках имеющих доступ, — напряженным голосом сделал последнюю попытку часовой.

Стволы поднялись выше.

— Пожалуйста, остановитесь или мы откроем огонь.

Дожидаться предупредительного выстрела Браун не стал. Рванувшись вперед, отвел в сторону ствол ближайшего часового и толкнул раскрытой ладонью в плечо. Невезучий солдат сбил своего коллегу и они с грохотом врезались в стену, а после рухнули на пол. Мимоходом раздавив выпавшее из рук оружие, Браун шагнул дальше, за поворот — к настоящей охране.

Сегодня им всем повезло — охраняла Деву знакомая команда. Пару томительно долгих секунд Браун исподлобья рассматривал вскочивших на ноги Охотников, поднявших оружие: здоровяка с двуручным мечом; рыжего слепца с запястными клинками; фавна-кролика — Вельвет; лидера команды — Коко Адель в (невиданное дело!) помятом костюмчике и боевых берцах вместо сапожек.

— Вы можете отойти в сторону и пустить меня к ней, — тихо начал Браун, выразительно хрустнув пальцами. — Или мы можем разнести полбольницы, я выведу из строя четырех Охотников минимум на сутки — и все равно попаду в эту палату.

CFVY нерешительно переглянулись. Они были на складе и сражались рядом после, на улицах, видели его в бою — и прекрасно понимали, чем кончится сражение с Фавном-из-стали посреди переполненной людьми больницы. Да, они могли бы задержать его достаточно долго, чтобы подошло подкрепление и убить совместными усилиями пары команд — но больница, одна из немногих оставшихся в Вейл, будет разрушена.

— Я не причиню ей вреда, Коко, — соврал Браун. — И скорее разрешу отрубить себе еще одну руку, чем позволю кому-то сделать ей больно. Просто хочу попрощаться.

Секунду девушка в черном, залихватски сдвинутом набекрень берете внимательно смотрела на нарушителя… а после со вздохом свернула миниган обратно в форму сумочки и отступила в сторону.

— Она не приходила в себя с самого утра, — тихо сказала она, когда медведь прошел мимо.

— Как я сказал — просто хочу попрощаться.

— Я должна буду доложить об этом профессору Гудвич, — с нотками извинения прошептала Коко ему в спину.

— Лучше позвони генералу, — ответил Браун, закрывая за собой дверь. — Он должен быть где-то здесь.

Выкинув из головы студентов, он быстро пересек небольшую одноместную палату и присел на краешек кровати, вглядываясь в знакомое лицо.

Некоторое время тишину нарушал только мерный писк какого-то медицинского дерьма, отсчитывающий пульс. Протянув руку, Браун осторожно провел кончиками пальцев по золотым волосам, чувствуя почти физическую боль каждый раз, когда касался обожженных, перекрученных жаром кончиков — в больнице зашивающиеся врачи, разумеется, не озаботились привести в порядок прическу пациентки. Мелькнула глупая мысль — захотелось самому аккуратно расчесать жалкие остатки некогда роскошной гривы, подровнять кончики… когда-то, пару жизней тому назад, он делал это для Блейк.

Помимо воли вспомнилось, как это произошло — эта картина останется с ним навсегда.

Он сразу увидел ее, отыскал взглядом посреди всего того хаоса, огня и разрушений. Ее — и женщину в алом платье, поток раскаленного стекла, что ударил в Янг слева; мог бы поклясться, что слышал ее крик, рванувший сердце, и без того израненное потерями. Он даже не помнил, как прыгнул — не спрыгнул, а именно прыгнул — с транспорта, отправляя его кувыркаться к земле: все его существо стремилось вперед — защитить то, что было дорого, спасти ту, что была важна.

Она заметила его слишком поздно. Он не кричал, оповещая о себе, не рычал, выпуская гнев — даже ничего не чувствовал в тот момент: лишь кристальное четкое «защитить», смешанное со столько же бездушным «убить». Она заметила слишком поздно… и все равно успела отреагировать — не хватило каких-то долей секунды, чтобы поставить блок правильно: силой удара, нанесенного с разгоном в сотню метров, ее отшвырнуло далеко в сторону.

Он не стал пытаться добить — хотя сейчас понимал, что стоило бы, наплевав на все. Вместо этого он бросился к Янг, упал на колени и несколько секунд в каком-то беспомощном ступоре разглядывал раны, нанесенные осколками — левая рука, бок и нога от середины бедра до щиколотки. Крови не было — раскаленное стекло прижгло раны.

— Я не могу потерять еще и тебя… Не сегодня, не после всего.

Он даже чуть не пропустил взрыв, от которого содрогнулся весь Бикон. Едва взглянул на разноцветный гриб, одновременно пышущий жаром, холодом и разрядами молний, скрученный гравитационными искажениями, мгновенно осветивший безлунную ночь.

Зато на красный отблеск отреагировал инстинктивно — багровый оттенок глаз Гримм было ни с чем не спутать. Мгновенно вскочив на ноги, он загородил собой Янг и мрачно наблюдал за тем, как, пошатываясь, встает на ноги Синдер Фолл, на алый свет, пробивающийся сквозь спутанные черные волосы, падающие на лицо.

Браун почти прыгнул, почти решился оставить Янг и закончить все это, но в этот момент Синдер Фолл схватилась обеими за голову и истошно закричала, перекрывая шум боя и рев пламени — даже грохот не такого уж и далекого взрыва на мгновение притих. Все вокруг нее — земля, уцелевшая трава и даже тело какого-то фавна Белого Клыка обратилось прахом, мелкой серой пылью, хаотично завертевшейся в воздухе. Миг — и за окружением последовала одежда и Синдер осталась обнаженной, прикрытой лишь пеплом, заключившим ее в полупрозрачный вихрь. Прищурившись, Браун разглядел, как с новым, пронзительнее прежнего, криком растворилась и левая рука жестокой суки.

И в тот же миг вихрь опал, пепел растворился. Мгновение они смотрели друг другу в глаза… а после драконий рев заставил Брауна отвлечься, на мгновение отведя взгляд, сконцентрировавшись на огромном обожженном Гримм, с оторванным левый крылом, проломившим стену совсем рядом.

Он не успел обернуться обратно к Синдер — гигантская тварь взмахнула лапой, стремясь размазать своих естественных врагов по земле. Все произошло слишком быстро — он не мог избежать удара, не подставив Янг, поэтому остался стоять неподвижно, приняв удар на скрещенные руки, проваливаясь по колено в гранит, тяжело пригибаясь к земле под колоссальным давлением.

В те несколько секунд, чувствуя, как стонет от боли тело, как рвутся мышцы в попытке остановить неизбежное, он видел перед собой только ее сиреневые глаза, подернутые болью. Единственной мыслью в эти мгновения было то, что каждый сантиметр, который он отдает дракону, приближает к смерти ту, кто не должна умереть, просто не может… ни сегодня, ни когда бы то ни было. И даже этого гребанного равенства в мыслях не было, равно как и важности этой девушки для фавнов… ничего. Только два имени: «Янг» и «Фонарик», только «Я не могу потерять еще и тебя».

А после, сквозь тяжелый грохот в ушах, сквозь собственный низкий рык, боль, перемешанную с яростью, он расслышал тонкое девичье:

— ЯНГ!!!

И все затопил слепящий серебряный свет. Он так до сих пор и не имел никакого понятия, что за хрень произошла дальше, но дракон застыл, будто замороженный во временной ловушке. А Янг очень скоро забрали от него в госпиталь.

Следующие сутки он провел без сна, планируя предстоящее, собирая все необходимое для путешествия и пытаясь уговорить себя, будто то, что он планирует — правильно никакого другого выбора Адам ему не оставил.

Получалось плохо.

…Коко не соврала — Янг спала, накачанная обезболивающим и снотворным, пережидая самые страшные первые дни, пока аура не затянет раны. Прямо сейчас они были скрыты под толстым слоем бинтов — на левой руке, груди и шее. Браун не мог видеть под толстым больничным одеялом, но наверняка они тянулись и по ноге, от бедра и до щиколоток.

— Я предупреждал тебя, глупая… — прошептал он, чувствуя, как перехватывает болью горло.

Наклонившись, он прислонился к ее лбу. Прикрыв глаза, сделал глубокий вдох и ощутил сквозь резкий больничный запах антисептика, которым вымыли ее тело, привычный аромат, не раз ловимый за те две недели, что они провели вместе — яркая пряность, теплая и ненавязчивая. Сразу стало немного легче.

— Я говорил вам… Всем вам, Блейк, твоей сестре… даже Принцессе — вы не готовы. Вы слишком юны для всего этого дерьма, слишком неопытны для этих сражений… слишком прекрасны, чтобы стать калеками в семнадцать. И посмотри — я был прав. Вся твоя команда в больнице. И ты. Ты, черт тебя возьми, глупая девчонка, нахрена ты полезла в это?

Он резко замолчал, чувствуя, как шепот превращается в бессильное рычание, а злоба — безадресная, бессмысленная, — заставляет сжать кулаки, сминая прикроватные поручни, как пластилин.

— Глупая Фонарик… — прошептал он, успокоившись. — Я едва успел спасти тебя. Что бы я делал, если бы опоздал всего на минуту? Я ведь находил утешение в том, что те, кто мне дороги… те, кого я люблю, останутся вдалеке от всего этого, что сделаю все сам. Я ведь уже измазан в этом дерьме по уши. Знаешь, там, в том подвале, где ты и Блейк нашли меня… в темноте, истекая кровью, раз за разом пытаясь сломать собственную кость, ставшую обузой, я думал о том, что если умру здесь — разве что Блейк, та, что отказалась от всего, во что я верю, оплачет Моррона Брауна.

Он вновь сглотнул комок, вставший поперек горла.

— Вчера ночью я убил человека, которым восхищался и любил как брата. Я оторвал ему голову… а мои враги, те, кто потворствовали дискриминации фавнов, смотрели на это. До сих пор чувствую его кровь на лице — на вкус она отдавала пеплом. Перед самой смертью он сказал мне: «не подведи меня, медвежонок» — только ему и родителям я позволял называть себя так. Все, кто пошел со мной против Адама, мертвы, а из их трупов сделали Дорогу Смерти — специально для меня. Моя команда, эта дурочка Скарлет, убита моим приемным отцом, который хотел доказательств того, что нет для меня ничего священнее, чем равенство фавнов. Курай, этот хренов скрытный сукин сын, отдал свою жизнь ради того, чтобы я смог нанести удар.

Когда он в последний раз плакал? Кажется, на могилах родителей, перед тем, как его забрали в приют. В тот день рухнула вся его жизнь, два неуязвимых, бессмертных столпа, на которых держалось мироздание, рассыпались в прах. Те слезы были такими же, как сейчас — горькими, колючими и приносящими с собой одну лишь новую боль вместо облегчения — в горле и груди.

— В тот день, когда ушла Блейк, я сказал Адаму: «однажды для каждого наступает момент, когда он больше не может платить цену». Я отдал этому гребанному равенству все, что у меня было. Отказался от жизни с девушкой, которую любил… дважды. Лавендера Лайма, кучу случайных людей, которых я и по имени-то не знаю… даже в лицо помню не всех. Учителя. Команду. Соратников. Свое будущее, которое у меня, наверное, было, согласись я на твое предложение.

Он почувствовал, как на его руку, крепко сжавшую поручень, опустилась маленькая ладошка — твердая, в мозолях от штанги и гантель, — и крепко сжала, со странной для своих размеров силой. Он не открыл глаза, не остановился — слова рвались наружу, не желая больше оставаться внутри.

— Я уже вижу свой предел, Янг… осталось просто протянуть руку — и я коснусь его; сделать шаг — и окажусь на той стороне, где больше нечего терять, нечем пожертвовать и некого любить. Мне осталось отдать только одно: твою жизнь, твое будущее и безопасность. Сегодня я пришел сюда ради этого: чтобы попросить тебя навсегда поставить себя вне закона и разрушить судьбу. Дать тебе жизнь в постоянном напряжении, оглядываясь, в вечной готовности драться или бежать; жизнь без простых ответов и приятных путей. Попросить оставить позади то, что тебе дорого — отца, сестру и подруг. Я думаю, это будет достойным завершением длинного списка моих преступлений. Поэтому…

Глубоко вздохнув, он открыл глаза. Она смотрела на него затуманенными наркотиками нежно-сиреневыми глазами, что снились ему всю последнюю неделю… и вряд ли даже понимала до конца все, о чем он говорил.

«Прости меня, мой Фонарик…»

— Помоги мне. Я не справлюсь один.

Почувствовав, как беспокойно дернулись на макушке большие медвежьи уши, он вновь закрыл глаза и горько улыбнулся. Его расширенный животный слух различил тяжелую неправильную поступь солдатских ботинок — будто левая половина тела была раза в три тяжелее правой и представляла собой один большой стальной протез.

— У меня даже нет времени правильно объяснить тебе, почему это так необходимо, — сказал он, отодвигаясь от девушки.

Не вставая с кровати, он отвернулся от Янг, вытащил из кармана Свиток и бросил его перед собой на кровать. В раздражении стерев слезы с лица, тяжелым взглядом уставился на дверь.

— Просто доверься мне. Просто помоги.

Айронвуд вошел в палату один. За его спиной, в щель закрывающейся двери Браун еще успел увидеть белоснежную форму старшей Шни, что осталась охранять вход. Шевельнулась было пестуемая годами ненависть… и тут же утихла, придавленная свинцовой усталостью, в первую очередь душевной и только после — физической. У него остались силы на один последний рывок — и потратить их следовало с умом.

Несколько секунд они просто смотрели друг на друга — настороженно, оценивающе. Браун подмечал в облике генерала все те же признаки подступающего измождения, что видел в каждом встречном, того самого, что пустило корни и в нем самом: помятый мундир, колючая щетина, круги под глазами, тронутый усталым равнодушием взгляд и резко обознавшиеся горькие складки у губ. Генерал был уже немолод — и где сам Моррон еще мог черпать силы из молодости и природной выносливости, ему приходилось заменять это волей и стимуляторами.

— Не думал, что тебе хватит наглости явиться сюда, — пропуская приветствие, начал Айронвуд.

Браун тоже не стал ходить вокруг да около.

— Охотники Озпина передали тебе мое послание, генерал?

— CFVY притащили мне голову, — скривился Айронвуд. — И заставили прослушать запись. Кажется, ты произвел на них впечатление.

Фавн подался вперед, чувствуя, как напрягается тело, будто готовясь к бою. Он никогда не был дипломатом — Адам воспитал своего ученика воином. Слова, которые он собирался произнести, Браун привык подкреплять силой.

— Я здесь, чтобы повторить тебе это в лицо, — рыкнул он. — Мы заключили договор: я останавливаю Адама, ты — делаешь так, чтобы всех собак повесили только на Торуса, а не фавнов и всю организацию. Ты возглавляешь Охотников и армию — у тебя два голоса в Совете Атласа. Осталось убедить всего одного.

— Это будет сложно сделать — после того, что устроили твои друзья, — процедил генерал. — Мое положение ненадежно — после взлома моей армии. Очень опасно сейчас идти против всех.

Медленно, по-волчьи оскалившись, Браун продолжил, чувствуя, как клокочет в горле черная злоба — генерал говорил логичные вещи, но фавн видел за ними лишь то, что ненавидел всей душой: равнодушие, едва прикрытое оправданиями, страх потерять теплое местечко и рискнуть хоть чем-то ради других.

— Мне плевать, чего это будет тебе стоить. Найди козла отпущения, повесь всех собак на него. Разрушь жизнь стольким людям, скольким понадобится. Но фавны должны остаться не причем.

Он замолчал на мгновение, вновь взвешивая слова, что должны быть произнесены.

— Если ты не выполнишь свою часть договора — я буду считать это доказательством того, что Адам был прав, а я ошибался. Посмотри, что мы сделали с Вейл — хочешь, чтобы также заполыхал и Атлас? Обмани меня, солдатик, и я начну именно с твоей родины.

Припомнив Адама, он попытался скопировать те интонации, вложив в следующие слова весь свой гнев и ненависть, что давно и уже, наверное, навсегда пустили корни в душе, боль от принесенных жертв и свою решимость принести следующие — столько, сколько потребуется:

— Больше никаких полумер.

Видя, как резко выпрямился генерал, как сжались его пальцы на рукоятке револьвера и напряглось все тело, готовясь к бою, он понял — у него получилось не хуже.

— Их время прошло. Вы — те, кто у власти — или вытащите головы из жопы, или я вытащу их сам… и вам не понравится, как я это сделаю. Если даже судьба Вейл ничему вас не научит… что ж, в мире есть еще три страны. Может, люди в Мистрале или Вакуо будут поумнее тебя.

— Или я могу убить тебя прямо здесь и сейчас, — отрубил генерал, вытащив из кобуры револьвер и наставив на Брауна. — У меня здесь три полных команды, а ты — один.

— В этом, — оскалился Моррон. — Ты ошибаешься.

Он положил руку на бедро Янг, что все это время безмолвно ждала, и легонько сжал.

«Пожалуйста, Фонарик… — взмолился он. — Он ведь прав — я один. Ему проще просто убить меня, вместо того, чтобы исполнить обещание — и плевать ему, что в процессе мы разрушим единственную больницу Вейл, обречем на смерть сотни и тысячи, это не его страна. Я никто — просто преступник и террорист. Но ты…»

Пару секунд, показавшихся вечностью, ничего не происходило. А после — ослепительно яркая молния озарила палату и вышибла кусок стены рядом с генералом. Ворвалась в палату Шни с обнаженной саблей, но замерла на месте, остановленная жестом генерала.

— Давай, солдатик, — рыкнул Браун. — Убей меня здесь, на глазах Девы, которая меня любит. А лучше — убей и ее, пусть Синдер Фолл достигнет всех своих целей.

Протянув руку, он взял Свиток и кинул его генералу.

— Запусти воспроизведение.

Злобно глядя на него исподлобья и не опуская оружие, Айронвуд поднес коммуникатор к уху… Браун смог расслышать начало сообщения:

— У каждого человека есть своя цена, мистер Браун, — сказал Озпин. — К счастью, мне известна ваша.

На свете была всего одна вещь, за которую можно было купить с потрохами Моррона Брауна.

— Ты знаешь, кто такой Озпин, — продолжил фавн, видя, как все больше хмурится генерал. — Неужели ты думаешь, он не видел, что происходит между мной и вашей драгоценной Девой? Но он не сделал ничего, чтобы это предотвратить. Честно, я понятия не имею, о чем думал Знание, предлагая мне забрать ее. Может, он понимал, что Вейл после случившегося будет слишком слаб, чтобы защитить Янг, а меня годами не мог поймать весь мир. Наверное, решил, что вся твоя кибер-армия — дерьмо, раз ее можно так просто взломать. Или, может, думал, что ты запрешь ее за семью замками, в золотой клетке — и тем настроишь Деву против себя. Но лично я уверен, что Озпин знал — мне потребуется рычаг, чтобы заставить тебя сдержать слово.

Он покачал головой, почувствовав, как Янг позади него тяжело садится на постели, как, привалившись к плечу, крепко сжимает ладонь целой рукой.

— Я не верю ни единому его слову, ни одному обещанию, но он подал мне идею. Чтобы ты не забыл свои слова — Дева пойдет со мной и не вернется назад, пока фавны не получат то, чего заслуживают.

— Ты действительно думаешь, что я поддамся на шантаж и угрозы? — уже спокойно ответил Айронвуд, бросив на кровать Свиток. — Требования террористов никогда не выполняются — это закон. Шантажисты требуют все больше и больше — они не в силах вовремя остановиться.

— Я думаю, что ты доверишься своему лидеру, Вечному, которому твоя семья служила поколениями. Это его идея, в конце концов. У Озпина, кажется, есть план. А у тебя?

Генерал, наконец, перестал сверлить его злым взглядом и посмотрел на Деву, что, прикрыв глаза, до крайности утомленная даже от такого простого усилия, привалилась к плечу фавна, повиснув на руке.

— Он преступник, Янг, — сказал он. — Ты слышала — он собирается развязать войну. Это последнее, что сейчас нужно Ремнанту.

Она лишь что-то неразборчиво пробормотала себе под нос, слишком уставшая, чтобы ответить как полагается. Вместо этого она приоткрыла правый глаз, горевший странной смесью алого и золотого — и крохотные разряды молний заплясали в волосах.

— Ты проиграл, Айронвуд, — подвел итог Браун, возвращая себе внимание генерала. — Ты потерял Вейл, просрал свою кибер-армию, проиграл мне, Янг и Озпину. Смирись и пойми, что я предлагаю тебе выиграть — стать тем, кто спасет Атлас: от меня ли, Королевы Гримм или гнева фавнов, что устали быть вторым сортом. Докажи мне, что Адам был неправ, что слову человека у власти можно верить — и я остановлю Белый Клык, также, как остановил Адама, убью любого, кто будет раскачивать лодку слишком сильно. Покажи мне, что фавны могут получить равенство без войны — и я ее не устрою.

Браун так и не дождался от него никакого ответа. В последний раз посмотрев на него поверх прицела, генерал опустил оружие и, развернувшись, быстро вышел, хлопнув дверью.

Шни же задержалась ненадолго, даже не думая вкладывать оружие в ножны.

— Моя сестра ошиблась в тебе? — спросила она.

— Я больше боюсь того, что Я ошибся в твоей сестре, — ответил Браун. — Оставь слова, Шни, я больше не верю им. За вас, за все человечество, скажут ваши дела.

Мгновение они смотрели друг друга в глаза… а затем Винтер вложила оружие в ножны:

— Я сделаю все, что смогу, — сказала она.

Помолчав мгновение, она продолжила:

— Тебе следует поступить также. Сейчас — шансы еще есть, нашего влияния и угрозы Гримм может хватить, чтобы сосредоточить ненависть на Белом Клыке, не фавнах. Но если Белый Клык продолжит в том же духе — с дороги, ведущей в пропасть, будет уже не свернуть. Доверие — это дорога с двусторонним движением, Фавн-из-стали. Докажи МНЕ, что тебе стоит верить.

— Я убил Лавендера Лайма, — помедлив мгновение, ответил Браун. — Когда не осталось другого выхода. Я пощадил твою сестру под автострадой — потому что решил, что другой выход есть. Мои слова и убеждения давно доказаны. На самом деле это не я принимаю решение, начинать войну или нет — это делаете вы. Остановите это дерьмо со своей стороны, а я позабочусь о своей.

Янг мгновенно обмякла на его плече, потеряв сознание, стоило Шни выйти из палаты. Осторожно уложив ее обратно в кровать, Браун присел рядом на кресло, взял за руку и устало прикрыл глаза, давая себе минутку отдыха, прежде чем довести дело до конца.

— Больше никаких полумер… — прошептал он.

Интересно, поняла ли Янг, что все сказанное сегодня не было спектаклем? Что он действительно верил в каждое произнесенное слово, намеревался исполнить каждую угрозу? И что она сделает, когда поймет?

Знал ли Ивори Хак, главнокомандующий всего Белого Клыка, о плане Адама, истинном и ложном? Поддерживал ли их и, если да, то какой именно? Учитель просил его быть осторожным…

Что скажет и сделает Гира Белладонна, отец Блейк, когда та доберется до континента фавнов, как хотела? Вмешается и поможет или предпочтет отсидеться в Менаджери, пожертвовав всеми, отделенный от хаоса гражданской войны океаном?

Хватит ли генералу Атласа влияния и силы, чтобы остановить катастрофу?

Что задумал Озпин и что предпримет сбежавшая Синдер Фолл? Что значил тот багровый свет в обычно янтарных глазах, что до дрожи напоминал огонь, горевший в глазах каждого Гримм?

На мгновение он почувствовал головокружение — будто вместе со всем миром пытался удержать равновесие, балансируя на тонкой грани между войной и миром, жизнью и уничтожением. Достаточно было лишь одного толчка, с любой стороны — и мироздание шагнет, в пропасть или на твердую землю, сделав свой выбор раз и навсегда.

«С этим миром что-то очень не так, если спасти его пытаются лишь три девчонки и один преступник…»

Он крепче сжал руку девушки, которую любил… и которая все еще могла стать его врагом — если Вселенная не оставит иного выхода. Откинувшись в кресле, он с трудом поднял тяжелые веки.

Адам и Блейк — две стороны его жизни, его души и убеждений, вновь стояли перед ним.

Адам — такой, каким он запомнил его незадолго перед смертью: в припорошенной пылью одежде, с расколотой маской, кривой широкой ухмылкой и налетом безумия во взгляде.

«Больше никаких полумер, — хрипло, искаженным гневом и злобой голосом, рыкнул он. — Они или отступят, или сгорят».

«Что же ты наделал, учитель, — сказал ему Браун. — Еще не все пути были испробованы, не все меры предприняты… А ты оставил нам лишь одну дорогу с единственной развилкой: отступление или пламя»

Ухмылка учителя превратилась в оскал.

«Лучше сгореть, чем жить в унижении».

Моррон не ответил. С этим он был согласен.

«Не всем людям все равно, Мор» — сказала Блейк, выступив вперед и загородив собой Адама.

Она улыбнулась — с той ласковой грустью, что всегда успокаивала его гнев. Она делала так сотни раз, в Белом Клыке и Биконе.

«Посмотри, скольких неравнодушных людей ты встретил, выбравшись из замкнутого мира Белого Клыка, где есть только хорошие фавны и злые люди, SDC и шахтеры, дискриминация и насилие. Посмотри на Янг — девушку, которую полюбил сильнее, чем когда-либо любил меня. Посмотри на Вайс Шни, на ее сестру. Посмотри на Руби»

«Они всего лишь девчонки»

Воображаемая Блейк шагнула ближе, и голос ее не дрогнул ни на миг:

«А сколько таких девчонок по всему Ремнанту? Сколько их, юных и взрослых, бедных и обеспеченных — кто мог бы помочь нам?»

Ее голос взлетел, обретая редкую силу и объем, загремел — как гремел, бывало, голос Адама, когда он произносил свои речи:

«Ты помнишь, как было раньше?! В Белом Клыке состояли люди! Люди, Мор — те, кому было не все равно, кто готов был сражаться вместе с нами, за равенство для всех! Где они теперь? Когда ты в последний раз видел в Белом Клыке человека?!»

Браун открыл было рот, чтобы ответить, но Блейк не дала ему ни шанса. Сделав еще один шаг, почти вплотную, она отмела все его оправдания в сторону одним порывистым жестом и продолжила — со странным, нетипичным для нее гневом и жаром:

«Их больше нет — они ушли сами или их выжили. Нет больше людей, которые готовы сражаться за нас! Сколько сейчас, по всему миру, девочек по имени Янг считают нас, весь Белый Клык — монстрами?! Тысячи, сотни тысяч! Мы ведем себя как чудовища — и нас такими видят. Сколько тех, кто мог бы встать рядом, подставить плечо, УСЛЫШАТЬ нас… вместо этого — ненавидят?!»

Она была уже совсем рядом — янтарные глаза горели, как никогда прежде, и было очень сложно не отвести взгляд, выдержать это давление, искренность, правоту…

Блейк развела руки в стороны, и Браун обнаружил, что вновь оказался на старом складе в промзоне Вейл. И даже Дорога Смерти никуда не делась — лишь прибавились новые «экспонаты». Мертвым, равнодушным взглядом смотрел на него Курай, укоризненно качала головой Скарлет, исподлобья, с открытым гневом, смотрели старые друзья и соратники, разочарованно — новобранцы…

«Вот он — путь, который ты выбрал, Мор!»

Не отрывая гневного взгляда от его лица, она указала рукой себе за спину — в самый конец этой Дороги Смерти.

«И вот он — твой конец!»

Темная фигура вышла из тени, и Браун без особого удивления узнал в ней себя. Затылка коснулась ледяная рука, заставляя встать дыбом шерсть — его посетило странное ощущение предопределённости, полной и окончательной неизбежности увиденного. Будто все это было не порождением измотанного испытаниями и потерями разума, а настоящим предсказанием. Всего этого просто не могло существовать, но тем не менее было: полностью металлические, от самого плеча, руки и стальные ноги; отросшие, давно не чесаные волосы и подернутый безнадежным безумием взгляд. Подняв стальную руку, Фавн-из-стали мгновение смотрел на пугающе знакомый алый клинок, выдвинувшийся из ладони… а потом взмахнул им, проведя прямо над плечами коленопреклоненной женской фигурки. При всем своем желании, как бы ни старался, Браун так и не смог различить, чья именно голова покатилась по полу — цвет волос постоянно менялся: от золотого сияния Янг до воронова крыла Блейк, а оттуда — к благородной платине Вайс.

В следующий миг все исчезло, растаяло — он вновь обнаружил себя у кровати любимой девушки, устало откинувшимся в кресле.

«Знаешь, — тихо сказала воображаемая Блейк. — Если описывать людей одним словом… Я назвала бы Адама «Страстью», Вайс — «Одиночеством», Руби — «Надеждой», а Янг — «Искренностью».

«А я?»

Блейк доверчиво улыбнувшись, протянула ему руку; Адам, выступив из-за ее спины, — меч, рукоятью вперед.

«А ты — «Выбор», Мор. Ты будешь делать его снова и снова, и однажды придет тот день, когда придется выбрать в последний раз».

Браун закрыл глаза, прогоняя видение.

Так легко было выбрать одного из них… Адама — и залить все огнем. Блейк — и поверить в других, в человечество и фавнов, в возможность равенства без насилия, без войны и жестоких уроков.

Отсоединив Янг от капельницы и всех проводов, что тянулись к приборам, он осторожно взял ее на руки, прижал к груди и выпрыгнул в окно. Нельзя было оставлять ее здесь и ждать полного выздоровления — чем дольше она оставалась «на радарах» властей, тем больше было шансов, что кто-то попытается забрать ее у него. Приходилось рисковать, ее здоровьем и жизнью.

Ради равенства фавнов, будь оно проклято.

* * *

Падение Бикона, вторжение Гримм, взлом кибер-армии Атласа и Белый Клык, действующий заодно с Тварями Темноты, изменили все. Он не нашел никакого другого способа, кроме как занять в глазах власть имущих место Адама Торуса, безумного террориста, который, согласно официальной версии, чуть ли не в одиночку провернул все трагедии Вейл последних шести месяцев: Войну Праха, Прорыв Гленн, Падение Бикона… просто чуть адекватнее.

С трудом протолкнув воздух через сжатое спазмом горло, он коснулся шеи, будто пытаясь ослабить эту невидимую петлю, захлестнувшую горло. За годы в Белом Клыке он сделал много вещей, которыми не гордился, совершил достаточно преступлений, чтобы заслужить смертный приговор, но самое страшное преступление сейчас тихо сопело на его груди, доверчиво прижавшись горячим телом и любило всем сердцем.

Он так и пролежал до самого утра с открытыми глазами, с трудом заставляя себя дышать и гладил девушку, которой не все равно, по шрамам, что она получила из-за него, и молился, сам не зная кому, чтобы все это хотя бы не было напрасно.