Пастух и три планеты (джен)

Округ Ветра и Колосьев. Тренировочное поле. Полукруглые палатки распластались по земле. Ограждения с колючей проволокой повалены. Внутри поля три павших машелапа. Тела убрали, но бурые пятна никуда не делись.

Пасмурно. Заречуст стоит у самого левого из машелапов, покусывает травинку. Рядом недоверчиво рассматривает пейзаж Звезда. Всё порывается отойти подальше, но и боится быть не рядом с хозяином.

Заречуст: И гже ж мне шепер чибя ишкачь? Тьфу.

Выплёвывает травинку.

Слышит гул далёкий, но быстро приближающийся.

Заречуст: Черепард.

Действительно, через несколько мгновений у местной тормозилки — очертания черепарда. Спешивается всадник. Видно, во что он одет: чёрный плащ-ласточка и красный жилет. Человек некоторое время стоит неподвижно, вглядываясь в Заречуста. Потом машет рукой.

Заречуст подходит к тормозилке, сохраняя на лице простоватое выражение.

Окрстёна: Здравы будьте.

Заречуст: Здравы будьте.

Окрстёна: Я вот вернулась.

Заречуст: Я вижу.

Окрстёна: Нужно помочь Даруе.

Заречуст (выразительно): А мне приказано другое.

Окрстёна: Ничего, передумаешь. Где они?

Заречуст: Я не предсказатель.

Окрстёна: Тогда ставлю на "Хмель". Моя интуиция так говорит.

Заречуст: Ладно. (После паузы): А как же твои дети?

Окрстёна: Я ненадолго. Приятно иногда притвориться, что я, как слевская, просто инкубатор. Родила — а там сами разбирайтесь.

Заречуст: Да.

Окрстёна смеется. И сразу серьёзнеет, поглядев на поле с колючей проволокой.

Окрстёна: А вообще, грустно. Это правда они?

Заречуст кивает: Правда.

Окрстёна (неожиданно жёстко и вдохновенно): Идём. Это настоящая война. Мы не станем героями, если не наступим себе на лицо. Нужно сразиться с теми, с кем нужно. Нет вопроса "зачем", когда видишь, как завязывается узелок времени. Теперь только — "когда".

Заречуст: Ну...ладно.

Окрстёна, не глядя на Заречуста, взбирается на черепарда. Крепко и решительно хватается за удила, застывает, словно свеча на подсвечнике (подушке на черепардовом панцире).

Заречусту по голове первый кап. Начинается дождь.

Десять минут спустя

"Хмель". Полно народу. Женщин совсем не видно. Мужчины пьют пиво. Их движения и интонация, как ни прячь, сплошная растеряность. Хозяин упёрся руками в барную стойку и стоит, склонив голову. Единственное место занято у стойки. Стройный человек в фиолетовой шинели, выпрямившись, глядит в стену, где висят пожелтевшие фотокарточки прелестниц. На стойке рядом с посетителем лежит шляпа-кораблик. На спину падает тяжёлая чёрная коса.

Дверь корчмы открывается, входят промокшие Заречуст и Окрстёна. У порога оба отряхиваются — слегка, как воспитанные собачки. Окрстёна осматривается, замечает Моречуда и идёт к нему. Заречуст за ней.

Окрстёна подходит к стойке, кладёт руку на левое плечо Моречуда. Тот поворачивается кругом (вертящийся стул). Окрстёна наклоняется и вонзает губы в Моречуда. Тот не противится. Страстный и недолгий поцелуй. Моречуд переводит взгляд на Заречуста.

Моречуд: Ну здрав будь.

Заречуст: Будь здрав. А мне было велено тебя убить.

Моречуд усмехается: Да уж догадался.

Заречуст (с акцентом на первом слове): Было велено. Мадам передумала.

Моречуд: Пришёл тогда зачем?

Заречуст: За кем.

Моречуд: А. Да. Выполнить поручение, когда-то порученное мне.

Окрстёна: Ничего мы сейчас не будем. Переждём грозу.

Окрстёна садится слева от Моречуда. Заречуст — слева от Окрстёны.

Заречуст: И когда?

Окрстёна: Как познакомились. Мимолётное и приятное влечение.

Заречуст: А...муж?

Окрстёна: На Слева не действуют законы столичной семьи. Так?

Заречуст: Пол-литра "Вишнёвых сумерек".

Окрстёна: И мне, добры будьте.

Моречуд: Ты только при Даруе не говори. Она одержима идеей троетянской семьи, основанной на равноправии мужского и женского.

Окрстёна хмыкает с горькой иронией.

Окрстёна: За свободу, за справедливость, за равенство... А в итоге — за то, чтобы иметь права на одного мужчину.

Моречуд: Ты хочешь того же.

Окрстёна: О да. Имено поэтому временами ищу вдохновение на другой планете.

Моречуд: А не надо было замуж не по любви выходить.

Окерстёна: Верно. Я не так чтобы жалуюсь, впрочем. Просто я разочаровалась в Даруе. Она сама создала легенду, а теперь вот... Правда, хорошо, что вы не только по женскому вопросу бушуете.

Вспышка молнии за окном.

Моречуд: Я вообще не собирался воевать и протестовать. Это была слепая вспышка мести.

Окрстёна припоминает: Да...да, вы что-то говорили про погибшего друга.

Моречуд: Как скот. Забили, как скот. А потом ещё полезли на нашу ярмарку. На! Нашу! Ярмарку!

Моречуд стучит кулаком по столу.

Заречуст: О-о, да ты прилично уже того.

Окрстёна: Не важно. А Даруя тут при чём?

Заречуст резко встаёт: А пойдём спросим у неё самой.

Моречуд: Нетнетнетнет, не трогай её! Не трогай!

Моречуд вскакивает, выхватывает "Моряка" и дулом в Заречуста.

Окрстёна кладёт дрожащую руку на "Моряка".

Окрстёна: Мы никого убивать не будем. Мы с вами.

Заречуст: Она с вами!

Окрстёна с изумлением смотрит в потемневшие глаза Заречуста.

Окрстёна: Ты чего такой разъярённый?

Заречуст: Сам не знаю. Идём скорее.

Заречуст вопросительно смотрит на Моречуда.

Моречуд: В-1.

Окрстёна: Ого, у тебя, значит, В-0? Так серьёзно, что комнату делите?

Моречуд: Я бы, вот честно, друг (впивается ладонью в грудь), я не бросил бы Янтару. Но я встретил её... Сначала Окрстёну, а потом её. И понял, что до смерти мне надоели куклы. Они скучны, Заречуст! Тс-с, не говори Даруе. Она подумает, что я с ними из-за мужских корыстных целей.

Заречуст: Янтара, между прочим, хотела бежать. Но узнала, что там ты.

Моречуд машет рукой: Янтара в прошлом. Ещё два "Разбойника севера".

Заречуст: Ладно, пей ром в одиночестве. Мы пойдём.

Моречуд расплывается на заднем плане. На переднем — крупно Окрстёна и Заречуст.

Окрстёна: По-моему, он теперь подкаблучник.

Заречуст: Угу.

Две минуты спустя

"Хмель". Комната В. Две кровати, шкаф и стол у окна. Даруя сидит на кровати и без неудобств пишет, положив бумагу на стол. Стучат два раза.

Даруя: Будьте добры!

Входят Заречуст и Окрстёна. Заречуст спокойнее, чем только что внизу.

Даруя смотрит на них искоса снизу вверх — из-за позы. Похожа на хитрого дракончика.

Даруя: О, други мои! И ты здесь!

Окрстёна: Где веселье, там я.

Даруя: Замечательно. Завтра мы идём на "Лозу в сладкой гуще", если те не переехали ещё. А я пишу вот манифест, который прибью на впередилке "Лозы", когда дом вновь будет моим.

Окрстёна: А что с прелестницами станет?

Даруя: Кто захочет — присоединится ко мне. Остальных вышлем на Справа. Нас поддерживают антивоенные с Моречудом во главе.

Окрстёна: А вдруг они не хотят на Справа?

Даруя улыбается: Я с замашками презиратора. Некоторые вынуждают силой вести их к счастью.

Окрстёна: Но если они счастливы здесь?

Даруя: Они не знают, что такое жить иначе. Я покажу. Не понравится им на Справа — никого держать не буду. Вам что-то не по душе?

Заречуст: Я не участвую.

Даруя: Заречуст, жаль, конечно. Я на тебя обиды не держу, ты просто клад для Слева. Позволь совет: держись подальше от дорог к "Лозе" и вокзалу.

Заречуст: Понял.

Даруя: Окрстёна, ты ведь воевала? Ты нам пригодишься.

Окрстёна: Я думала, мы боремся за право прелестниц уезжать на другую планету. И всё.

Даруя хмыкает.

Даруя: И всё? Слабенько. У них должно быть право уходить из почётного дома, когда им вздумается, и выбирать любые занятия. Торговать, ухаживать за лошаусами, врачевать и так далее. На Столице и на Справа это обычная практика, так почему здесь женщины скованы?

Заречуст: Ну, на это есть причины.

Даруя вскакивает.

Даруя: Это какие же?

Заречуст: Почитай "Послания Прежних". Страница девятьсот девяносто семь.

Даруя: Прежние потому так и названы, они в прошлом. Пора менять традиции, Заречуст. Я тебя не вынуждаю, я поняла, что ты консерватор. Окрстёна?

Окрстёна отрицательно мотает головой.

Окрстёна: Я могу помочь ровно до того момента, как вы станете насильно запихивать прелестниц в санешары.

Даруя: Понятно. Спасибо. Справимся.

Окрстёна виновато сгорбилась.

Заречуст: Мы пойдём.

Даруя: Одна просьба. Не мешайте.

Заречуст: Пообещай не трогать "Кортик и тортик".

Даруя: Я слышала, вы его сожгли.

Заречуст: Да. Я его сжёг.

Даруя: Заречуст, бежал бы ты на Столицу.

Заречуст: Уже бежал. Вернулся вот.

Окрстёна изумлённо поворачивается к Заречусту.

Заречуст: Пообещай не трогать нас. Людей "Кортика".

Даруя: Может быть.

Заречуст: Мы пойдём.

Окрстёна: Извини. Не серчай.

Даруя: Прощайте.

Семь минут спустя

"Хмель". Питейный зал.

Заречуст и Окрстёна взяли комнаты Е-0,1 и Ж-0,1 и устроились за столиком в тёмном углу. Отсюда они видели Моречуда. Тот приклонил голову на барную стойку.

Окрстёна (разрезая яичницу): Так ты был на Столице?

Заречуст: Да. По очень секретному делу.

Окрстёна: И не заехал ко мне?

Заречуст: А что я там делал бы? Гулял по вашей ферме черепардовской?

Окрстёна: Да, извини, ты прав. Не навестил так не навестил. Давай думать.

Заречуст мрачнеет.

Заречуст: Давай. Я мог её убить прямо там, в комнате, но я зас...не решился я.

Окрстёна: Угу. То есть ты признаёшь, что единственный способ предотвратить восстание — убийство.

Заречуст: Это логично. Вся идеология только на ней.Антивоенным нет никакого резона сражаться за свободу прелестниц.

Окрстёна: Любовь?

Заречуст жуёт стейк и отрицательно мотает головой: М-м. Кто пойдёт сражаться за чужую любовь? Моречуд останется один.

Окрстёна: Значит...значит, убить Дарую?

Заречуст: Да. Только теперь это сложнее, чем десять минут назад. М-да.

Окрстёна: Или победить её в честном поединке.

Заречуст: Мы против массы антивоенных? А хотя...

Заречуст вспоминает, зачем он, собственно, ездил на Столицу.

Заречуст: Может быть, получится. Да. Есть у меня тайное оружие.

Окрстёна: Я рада.

Заречуст: Я серьёзно. Если ты подстрелишь парочку, я справлюсь с остальными. Сплетни говорят, антивоенных человек пятнадцать.

Окрстёна: Значит, на самом деле восемь.

Заречуст смеётся: Да. Ещё сама Даруя и Моречуд. Десять.

Окрстёна: Завтра подниматься с солнцем. Я спать.

Заречуст: Да, и я пойду.

Они встают, бросают на стол каждый по серебретке. Проходят мимо бесчувственного Моречуда. Заречуст думает, что тяжело Моречуду завтра придётся. Холодный и меткий "Змей" одолеет шатающегося, как на палубе в бурю, "Моряка". Впрочем, теперь и без "Змея" можно.

Заречуст и Окрстёна поднимаются по широкой лестнице с удобными маленькими ступеньками — такую встретишь не в каждой корчме и даже не в каждом почётном доме.

Окрстёна (идёт впереди Заречуста и время от времени оборачивается): Вот знаешь, я и сама устроила революцию, когда б поняла, что конкретно менять.

Заречуст: Да?

Окрстёна: Да. Мы, жители Столицы и Справа, не одобряем всю эту ситуацию. Сами прелестницы, за исключением немногих, вполне довольны своей жизнью. Но есть ещё прислуга. Они никак не выражают свою точку зрения. Ими вообще никто не интересуется.

Заречуст: Да я не знаю... Удора, одна из наших служанок, всегда в заботах, но не выглядит несчастной.

Окрстёна фыркает: Потому что ей печалиться некогда.

Идут по коридору. На полу красный ковёр, на стенах натюрморты с кистями винограда и портреты обворожительных прелестниц, в том числе бутончиков.

Окрстёна: В общем, я не знаю, что можно сделать полезного, кроме закона о свободе перемещения. Для прелестниц и прислуги.

Заречуст: Начать с него. А там по обстоятельствам.

Окрстёна: Не устраивать же штурмы почётных домов!..

Заречуст: Трезвомыслие и сдержанность — не их конёк.

Окрстёна: Да и не наш, собственно.

Подходят к выбеленной двери с золотистой табличкой "Е-0,1". Окрстёна останавливается, Заречуст тоже — вслед за ней.

Окрстёна: Я поговорю с мужем. У него связи в администрации презиратора. И у директрисы нашего театра. А ты поговори с твоей мадам Вседорой. Колёсики завертятся, ну и… Нечто будет.

Заречуст: Не думаю, что радужное. Попробую.

Окрстёна: Оптимизм!.. Завтра у нас всё получится, и закон скоро примут, и чего только не случится ещё. До конца жить и жить. (Улыбается). Спокойной ночи.

Заречуст: Ага. И тебе.

Пять часов спустя

Раннее серое утро. Округ Узоров Винограда. Тракт, ведущий к наипочётнейшему дому "Лоза в сладкой гуще". По обеим сторонам тракта виноградник. С левой стороны — указатель: "Лоза в сладкой гуще". Нарисована гроздь смачного тёмно-бордового цвета. Ягоды вот-вот лопнут.

Тракт перегорожен чёрным санешаром. Рядом Заречуст и Окрстёна. В правой руке Заречуста "Змей". В правой руке Окрстёны "Мудрец" — простой, грубоватый, но верный шестизарядный пистолет.

Тишина. Иногда — лёгкий ветерок,листья виноградные трепещут.

Несколько секунд — и гул лошаусов.

Заречуст и Окрстёна переглядываются. Делают глубокий вдох и расходятся в разные стороны: он влево, она вправо.

Тёмное пятно постепенно останавливается. Эта постепенность говорит Заречусту,что повстанцы не удивлены развитием событий.

Первым едет Моречуд на рыженькой Пёрышке. За ним — черепард, запряжённый в чёрный санешар. Гуськом восемь лошаусов. На них — в ярко-голубых плащах антивоенные. Все без шляп, волосы собраны в конский хвост или коротко острижены.

У Моречуда шляпа-кораблик. Волосы в косе. Лицо опухло. Плащ такой же, как у подчинённых.

Все молчат. Из санешара выходит Даруя. Изящно замирает, облокотясь о дверцу.

На Даруе облегающие чёрные брюки, тёмно-зелёный камзол и зелёный в оранжевую крапинку шейный платок. Волосы её собраны в невысокий хвост.

Даруя постукивает каблучком кожаного полусапожка.

Даруя: Ребята, я просила вас не мешать. Хотите оказаться пленёнными? В худшем случае — покалеченными? Правда?

Заречуст: Мы не будем ни теми, ни другими.

Даруя: Да, если позволите проехать.

Окрстёна: Сначала позвольте нам сказать.

Даруя: Тянете время, пока спешит подмога.

Заречуст: Подмоги не будет. Нас двое.

Моречуд: Ну что ты за безумец!

Окрстёна: А ты франт. Стильные у тебя ребятки. Хвала начальнику, обеспечил красивыми нарядами.

Моречуд: Не обвиняй меня. Это важно. Это объединяет.

Окрстёна: Даруя...

Заречуст перебивает. Выходя на середину тракта, размахивает руками, в одной из которых, напоминаю, пистолет: Даруя, мы хотим мира. И у меня, и у Окрстёны есть знакомства с людьми не последними. Мы проведём наверх проект закона о свободном перемещении прелестниц… (кивает сам себе) Может быть, и прислуги.

Окрстёна: Это первый шаг к равенству.

Даруя: Равенству? На Слева? Ох, я вам не всё разъяснила, бывшие други. Я увезу всех прелестниц отсюда. До сего дня Слева была тюрьмой для женщин, которых угораздило здесь родиться. Теперь она — тюрьма для мужчин. Для военных, превышающих свои полномочия, для воров и убийц. У нас есть планета-гармония — раз, планета-искусство-образование — два. И планета-тюрьма — три.

Заречуст: А куда ты денешь женщин-преступниц?

Даруя: Останутся в заключении на Справа.

Окрстёна: Ты уже диктатор?

Даруя: Да. Я предупреждала, что так будет. Окрстёна, ты сядешь на Справа. Заречуст, ты будешь вторым почётным узником на Слева.

Заречуст: Что, даже не первым? Обидно.

Моречуд: После главараза столичного, Уручнрука убийцы.

Заречуст почувствовал тёмный комок в груди. Понял: вот тот самый...

Даруя: Что ты делаешь?

Заречуст растерянно моргает. Рановато заметила.

Даруя смотрит на Окрстёну.

Заречуст поворачивает голову. Окрстёна опустила руку с пистолетом. Левая её рука согнута, над ладонью — тёмный комочек, как у Заречуста в груди.

Глаза Заречуста встречают глаза Окрстёны.

Заречуст: У тебя тоже?

Окрстёна (грустно): Да.

Заречуст почувствовал: его комок вышел наружу — легко, как сквозь бамбуковые занавески. Обвился вокруг левой руки и кончиком хвоста (и хвост был, оказывается) коснулся серединки ладони.

Заречуст выбрасывает вперёд обе руки. "Змей" стреляет в правое плечо прелестной воительницы Даруи. Комочек опрокидывает чёрную колесницу (то есть санешар, колесница — для красного словца). Резвый черепард, впряжённый в неё (то есть в него), повержен и боком нисходит на землю.

Окрстёна выбрасывает вперёд обе руки. "Мудрец" стреляет в правое плечо бравого бунтаря Моречуда. Комочек отбрасывает облачённого в одеяние цвета небес воина (то

есть антивоина), что появился в поле зрения, после того как волоокая Даруя пала, предательски сражённая коварным врагом.

Антивоинство бравое, в линию построившись, мечет во врагов пули смертоносные.

Оба врага синхронно скрещивают руки с открытыми дланями, и пули лучших антивоенных стрелков беспомощно отскакивают от чудного неведомого щита.

По выстрелу делают Заречуст и Окрстёна, направляя силы свои неизведанные на беззащитных пред наваждением. Четверо падают — срезанные колосья ложатся на вседающую землю. Двое — на спину, двое — ликами светлыми в каменный тракт.

Антивоин в одежде небес, юноша бледный, знаком избранности в виде красных звезд на лике отмеченный, успевает сразить ту, что осрамила стольких стрелков честнЫх. Падает предательница столичная с пулей над левым коленом.

Недолго антивоину радоваться, недолго небеса восхвалять. Пастух изворотливый, хитровьющегося "Змея" бросив, обеими руками кару обрушивает на юношу бледного, и повержен тот в сражении храбрых.

Двое остались лишь — самые могучие, самые пригожие, ликами самые светлые! Схватились они за рукояти "Моряков" верных да послали пули славные, пули славные да в Заречуста во предателя. Отмахнулся тот руками, аки ворон чёрный крыльями, и отлетели свинцовые шарики от чудесника — проклятого ли, благословенного ли. Тут и настигли антивоинов-двух, краснобородого, словно солнце, да светлокосого, словно луна, метеориты беспощадные "Мудреца" столичного. Приподнялась на локте Окрстёна да послала пули в мякоть рамён антивоиновых.

И не пролился Тожар в то утро, и не пели птицы. И был свет, облачённый в полотно серое, в безмолвии горьком и печали великой.

В общем, Заречуст с Окрстёной повырубали всех, как тру супергерои, но и сами целы не остались, как не тру супергерои.

Десятеро бунтарей сражены в блиц-баттле.

Заречуст подходит к Окрстёне. Опускается на колени, склоняется на дней.

Заречуст: Живёшь?

Окрстёна: Спина!

Заречусту прилетело от одного из раненых (выведенные из строя посредством чудес вроде как валялись без чувств). А тот лунный блондин сумел-таки преодолеть себя, приподнялся и бахнул в гостеприимно открытую спину врага. Ну, в спину-то он не попал, но Заречустову шуйцу ужалило.

Заречуст ахает, нагибается вперёд, брякается рядом с Окрстёной, которая не замедлила вернуть врагу свинцовый шарик, перекатывается на спину и застывает. Оба измождены от ран, эмоционального напряжения и потери энергии.

Несколько секунд лежат на тракте. Лошаусы и черепард, порвавший упряжь, где-то вдалеке ломают виноградник. Почти гуськом распластались поверженные антивоины и экс-воительница.

Красивая. грустная. киношная. картинка.

Окрстёна поворачивает голову к Заречусту.

Запечуст поворачивает голову к Окрстёне.

Окрстёна: Идиот.

Заречуст: Да. Доигралась.

Окрстёна: Да.

Всё время после драчки тихонько звучит проигрыш "Загадки" Найка Борзова.

Мы парим над горе-героями. В уши нам — третий по счёту припев:

"Я раскрываю душу.

Тебя впускаю в сердце.

Всё напоказ, всё наружу.

У-у-у, у-у".

И под титры (нарисованные персонажи в рандомном порядке скачут на деревянных лошадках) второй запев+припев+третий куплет:

"Ты входишь в грязных ботинках.

В кровь бросаешь окурки.

И на костях вырезаешь

Своё прекрасное имя.

Ты хочешь выше и дальше

Манипулировать снами.

Но там, наткнувшись на стену,

Ты разрываешься в клочья.

А-а.

Я раскрываю душу,

Тебя впускаю в сердце.

Всё напоказ, всё наружу.

У-у-у, у-у.

Твоя загадка прекрасна.

Ты само совершенство.

Я это понял, как только

Мы повстречались однажды".