Бравые домохозяйки на страже семьи (джен)

Миссис Дурсль проснулась довольно поздно, солнце сквозь задернутые тяжелые шторы уже вовсю светило, бросая на светлый полированный пол яркие тонкие лучи. Мальчишек в кровати не оказалось, и женщина, позволив себе немного понежиться в постели, не торопясь поднялась и томно потянулась. Голова не болела, хотя шрам немного саднило, но в теле чувствовалась бодрость, и жизнь, несмотря на некоторые обстоятельства, казалась прекрасной.

Петунья с удивлением поняла, что сегодня потеря памяти ее совсем не беспокоит. Тревога вполне прошла. Она молодая, симпатичная женщина. Дом шикарен. Обстановка вполне спокойная и доброжелательная, муж добрый и заботливый, да и доктор обещал, что память обязательно вернется. И что мешает женщине, пока этого не произошло, познакомиться и узнать все и всех заново, тем более, что ее никто не торопит. На этой позитивной ноте она раздвинула портьеры, впустив в комнату больше света, и, улыбнувшись своим мыслям, вышла.

В большом доме стояла тишина, и только из гостиной, мимо которой они вчера проходили, слышались приглушенные звуки. Заглянув внутрь, она увидела, что мальчик, тот который Дадли, лежит на ковре и азартно нажимает на небольшую коробочку в руках, которая издает монотонный писк. Увидев маму, ребенок просиял и, отбросив на диван странный предмет, бросился к ней.

— Ты уже проснулась, мам, а папа сказал тебя не будить и покормить, когда проснешься. Я не шумел, честно… Только давай я с тобой поем, а то папа нас давно кормил, и я уже снова проголодался, — зачастил мальчонка после поцелуев и объятий.

— Хорошо, милый, — улыбаясь ответила женщина, внезапно ощутив жуткий голод. Последний раз она перекусила в больнице еще днем, и вечером, уже дома, от волнения, смогла съесть только йогурт и выпить пару чашек пустого чая.

— Я пока умоюсь, а ты позови Гарри, он наверняка тоже проголодался, — выслушала она монолог Дадли о том, как он провел утро, и важное сообщение, что папа уже уехал на работу, но обещал вернуться к пяти. — Где он, кстати?

— Этот? — насупился пацан, недовольный, что его прервали и не дали рассказать, что папа считает его большим и доверяет серьезные и ответственные вещи, — в саду, розы полет.

— Тогда беги, позови его, — поторопила мать, после чего мальчишка нахмурился и, громко топая, убежал.

«Что можно делать в саду в такую жару? — подумала женщина, бросив взгляд на часы в прихожей. — В двенадцать начинается самый зной. Надо запретить мальчику быть в саду в такое время, это не полезно, может случиться солнечный удар. Пусть возится с розами вечером, раз они ему так нравятся. Сегодня же поговорю с Гарри», — решила она и, вернувшись в гостевую комнату, умылась. Ходить по дому, разыскивая хозяйскую спальню, ей пока не хотелось. Хотя переодеться не мешало, в больнице она успела принять душ, но платье после сна измялось, а вид волос расстраивал. К большому сожалению, врач запретил пока их мыть. Женщине было бы стыдно появиться в таком виде перед Верноном, но раз его нет, можно сначала перекусить, а уже потом устроить себе прогулку по дому и переодеться. Она с сожалением поправила на голове косынку и направилась на кухню.

В прихожей ей встретился Гарри. В отличие от сына, он не бросился к ней с возгласами и объятиями, а, опустив глаза, тихо и вежливо поздоровался и тенью скользнул в чулан под лестницей. Петунью неприятно поразил его внешний вид. Снова растянутая футболка, только зеленая вместо белой. Но она воздержалась от замечания, рассудив, что, может, это рабочая одежда. И правда, не в парадном же костюме в саду возиться.

— Гарри, поторопись, переоденься и вымой руки, — сказала она, не захотев смущать мальчика и стоять у него над душой, — мы ждем тебя на кухне.

Кухня принесла женщине много новых впечатлений. Названий половины предметов она не знала, а к другим не представляла как подойти. Например, плита. Она помнила, что это плита, но совсем забыла, как она включается и растерянно замерла рядом, не зная, на что решиться. Дадли и не подумал помочь в ее проблеме, зайдя на кухню, он сразу уселся за стол и уткнулся в ту самую пищащую коробочку, раскачиваясь на стуле и стуча ногами. Положение спас, как ни странно, Гарри. Вернувшись и видя ее растерянность, робко подал ей спички, показал, где все лежит и как что включать, даже поставил на плиту сковородку, пользуясь небольшой табуреткой, правда при этом очень стеснялся. Петунью удивила эта странная застенчивость, при том что мальчик был довольно шустрый. Да и оживленный и любознательный взор, который он прятал за длинной челкой и потупленным взглядом, говорил о живости ума и характера. Но женщина пока только наблюдала, замечая все эти странности, для анализа у нее было слишком мало данных. Одет он был, похоже, во вчерашнюю белую футболку, судя по пятну на рукаве и измятости после сна. Петунья пообещала себе позже поговорить с ребенком о гигиене и опрятности, так как мальчик к тому же был непричесан.

Вскоре на конфорках весело закипал чайник и скворчала яичница с беконом. Намазывая детям бутерброды, женщина удивлялась их непохожести. Они оба нравились, каждый по-своему, но она пока не испытывала к ним обоим особой любви, может, потому, что не помнила, как рожала одного и воспитывала второго.

Дадли был очень ласковый, привязчивый, эмоциональный, все чувства проявлял сразу и открыто, будь то рев, ласка или недовольство. Это подкупало, но немного раздражало. Например, от его упрямого монотонного стука по стулу у нее стала побаливать голова, хотя он сразу прекратил, когда она попросила этого не делать. Гарри был совсем другим. Странным и непонятным — вроде бы и тянулся к ней и в то же время держался особняком и настороже, и с этим тоже предстояло разобраться.

Когда все поели, Петунья поставила масло и молоко в холодильник и, обернувшись, увидела, что Гарри уже отнес посуду в мойку и сосредоточено ее моет, встав на ту же низкую, словно бы для него сделанную, табуретку. Это удивило женщину, тем более, что Дадли не проявил никакого желания ему помочь. Женщина посчитала это несправедливым и незаметно втянула детей в игру, где Гарри мыл посуду, Дадли вытирал, а она ставила на место. Даже сыну, поначалу недовольно скривившемуся, что его оторвали от игрушки, затея понравилась, и он с удовольствием помогал, правда без особой ловкости, говорившей о непривычном для него занятии. Хотя племянник работал довольно умело, из чего женщина сделала вывод, что наверняка он часто ей помогает на кухне. Вручив довольным детям по маленькой шоколадке, обнаружив таковые в стеклянной банке на полке шкафа, отправила гулять, чтобы, воспользовавшись отсутствием детей, свободно рассмотреть дом. Дадли, убедившись, что с мамой все в порядке, тут же радостно сбежал на улицу, а Гарри, как всегда, нерешительно замялся, словно сомневаясь, что ему это позволено. Но Петунья решила не заострять на этом внимание и, улыбнувшись, подтвердила свое разрешение, мягко посоветовав причесаться и переодеться во что-то более приличное. И быстро вышла, направляясь по своим делам, чтобы и дальше не смущать застывшего с шоколадкой в руках ребенка, на лице которого застыло недоуменное и растерянное выражение.

Дом и правда оказался большим. На первом этаже располагались гостиная, большая кухня-столовая, гостевая спальня и, судя по обстановке, кабинет мужа.

На широкую площадку второго этажа выходило четыре двери. Первые две, скорее всего, детские. Обе довольно большие комнаты были очень захламлены игрушками и разбросанными вещами, особенно вторая — в ней даже кровати под завалами не просматривалось. «Наверняка комната Гарри, — нахмурившись, подумала женщина, вспомнив его внешний неопрятный вид. Следом еще одна гостевая комната, и в самом конце хозяйская спальня. Да… чтобы держать такой дом в чистоте, надо постараться», — подумала она, входя в комнату и закрывая за собой дверь.

Пусть женщина ничего не помнила, но хозяйкой, видимо, была хорошей. Все вещи были аккуратно разобраны, и у каждой имелось собственное место. Петунье не составило труда отыскать белье, одежду и полотенца, а ванная комната была полна разных баночек и флакончиков с подробной инструкцией к применению. Нежась в ароматной пене, Петунья испытывала какую-то неторопливую негу, когда никуда не нужно спешить, а жизнь течет размеренно, спокойно и без суеты. И подумала, что ей очень нравилась такая жизнь, и она легко к ней привыкнет, даже если память к ней не вернется.

Следующую пару часов потратила на выяснение и запоминание, что где лежит, хотя поначалу заглядывать в шкафы и трогать вещи было неуютно, словно они были чужими, а не принадлежали ей. Но она довольно быстро отбросила неловкость и освоилась. В комнаты мальчиков и гостевые решила заглянуть попозже, не к спеху.

Спустившись вниз, неожиданно наткнулась на Гарри, что оказалось очень кстати. Он, пусть поначалу и нерешительно, показал все на кухне, где что храниться, объяснил, как пользоваться техникой. К концу экскурсии мальчик стал заметно свободнее и оживленнее, азартно сверкал глазами, включая шумный миксер или с восторгом смотря на вафельницу. Вдвоем они нашли тетрадку с рецептами и соорудили ужин. Женщина не стала заморачиваться и по-быстрому приготовила жаркое, в то время как Гарри под ее присмотром пек вафли. Потом они на пару начинили вафли кремом и, приведя себя и кухню в порядок, попили чаю. Петунья ненавязчиво нахваливала кулинарные способности племянника, подкладывая ему хрустящую выпечку, которую довольный мальчишка с аппетитом уплетал. Но вот странность, он ел все, что она давала, но сам ничего не брал, даже разрешения не спрашивал, хотя исподтишка и с неприкрытым желанием смотрел на блюдо, стоявшее рядом с ним. Его поведение добавило в копилку миссис Дурсль еще несколько непонятностей, которые требовали разъяснения.

После чаепития мальчик показал ей, как пользоваться стиральной машинкой, пылесосом и телевизором. Там как раз шла какая-то программа для детей. Поэтому она со спокойной душой оставила ребенка в гостиной, раз уж он не хочет идти гулять, а сама пошла в кабинет мужа. Надо было посмотреть бумаги. Очень удивило, что в гостиной и спальне было полно фотографий ее с мужем и сыном, хотя, конечно, лидировал Дадли, а вот снимков Гарри совсем не было. «Может, он недавно с нами живет?» — подумала она. Но и потом не нашла ни документов о смерти сестры с мужем, ни фотографий в старых альбомах. Словно их никогда не существовало. Да и от родителей остались только свидетельства о смерти и ни одной фотокарточки. А вот фотографий некой Мардж, видимо, сестры Вернона (уж больно похожи они были) нашлось довольно много, и почти все с собаками. Также выяснилось, что родители мужа тоже уже умерли. И Петунья ощутила какую-то щемящую нежность и близость к этому человеку, ее мужу, ведь у нее, выходит, кроме него и мальчишек и нет никого. Кстати, мальчикам еще не было шести лет. Они оба родились в конце июля. Если судить по табелям, то дети не заморачивались учебой, и Петунья решила исправить эти пробелы в воспитании и образовании, когда память к ней вернется, конечно.

Позже прибежал Дадли. Петунья заставила его помыть руки и всучила недовольному пацану яблоко. Тот нацелился на десерт, но женщина не разрешила ему портить аппетит перед едой. Гарри с приходом кузена как-то враз съежился и напрягся, хотя довольно дерзко следил за Дадликом из-под челки. Мальчики даже успели сцепиться, пока Петунья нарезала салат. Пришлось вмешаться и провести воспитательную беседу. Племянник после ее слов выглядел напуганным и откровенно расстроенным, а сын, пусть и уперся, и упрямо набычился, но быстро успокоился, пытливо заглядывая матери в лицо. Видимо, муж провел с ним беседу на тему «не расстраивать маму».

Вернон вернулся как и обещал, к пяти. Быстро клюнул растерянную и смущенную жену в щеку и пошел переодеваться. В домашнем костюме, похожем на пижаму, он выглядел не так внушительно и даже немного отталкивающе. Хотя все искупало искреннее желание ей помочь и ощутимая забота, теплой волной исходившая от этого грузного, как медведь, мужчины. Но все равно женщина пообещала себе заняться его здоровьем — он же кормилец в их семье. Она не представляла, как будет жить одна с двумя детьми на руках, если с Верноном чего случится. Окружающий мир казался Петунье очень враждебным, и между ей и этим миром стоял только супруг. И только за его спиной она чувствовала себя уверенно.

Вернон приятно удивился порядку в доме и вкусному, пускай и простому ужину. Честно говоря, он давно мечтал о такой еде вместо вычурных, хоть и вкусных блюд Мировой кухни, к приготовлению которых жена испытывала слабость. Но все же ему, как обычному человеку, всегда нравилась еда из детства, что готовила мать, — сытная и простая. То, что жена, несмотря на недомогание, решила его побаловать ужином, было радостно воспринято им как начало ее выздоровления.

К вечеру Петунья вновь почувствовала слабость, да и голова разболелась. Так что под испытующим взглядом супруга она выпила лекарство и ушла к себе, в гостевую спальню. Вернон понятливо кивнул, и женщина в который раз поразилась, как повезло, что с ней рядом такой понимающий человек. Спать в одной кровати с посторонним мужчиной не хотелось. Она пока воспринимала его скорее как отца, чем как мужа.

Никто из мальчишек к ней не зашел. Но перед уходом она поцеловала каждого и пожелала доброй ночи, словив от Вернона странный пристальный взгляд. Дадли в ответ одарил ее смачным чмоком и повис, как на пальме, а племянник дернулся и отшатнулся, словно она его ударила, а во взгляде, смотрящем ей в след, застыла тоска и растерянность. «Ну точно как бездомная дворняга», — неприязненно подумала женщина, не понимая, чем могла вызвать подобные чувства в маленьком мальчике.

Следующие два месяца прошли в заботах и радости. Петунья растворилась в муже и детях, заново узнавая дом, соседей, привычки, супруга. Отношения между ними были достаточно гармоничные. Они поссорились только раз, когда Петунья на третий день узнала, что Гарри живет в чулане, и все эти растянутые тряпки и есть вся его одежда. Муж, глядя в ее полные слез и недоумения глаза, не смог ей внятно объяснить, как такое произошло, и видеть разочарование в глазах жены было чертовски погано. Если честно, он сам никогда не задумывался об этом. Переселить ребенка в чулан и не тратить на него лишних денег тогда казалось разумным решением. Но как внятно объяснить это, к примеру, постороннему, нормальному человеку, не знакомому с их обстоятельствами, какой стала с некоторых пор его жена, придумать не получилось. Тем более, что странности Поттера как будто прошли. Потому, смутившись, что-то невнятно пробубнив и понадеявшись, что когда Петунья все вспомнит, то не будет считать его отъявленным мерзавцем, он с помощью мальчишек привел в божеский вид вторую детскую, надеясь, что хотя бы частично реабилитировался перед супругой.

Его жена после травмы довольно сильно изменилась. Стала мягче. Раньше ее голубые, холодные глаза взирали на него с твердостью бриллианта с правильностью и четкостью огранки в пятьдесят семь граней, подобно тому, что он подарил ей за рождение сына. А теперь в них появились мягкость и спокойствие; глаза стали напоминать подсвеченное небо в солнечный день, а во взгляде проскальзывала трогательная растерянность, словно у ребенка. Она и раньше шла к нему за советом, но Вернон всегда чувствовал, что это так, для проформы, а вопрос уже давно ею решен. Но мужчине все же льстило, что его умная и хваткая жена (прямо как он сам) все же считает его хозяином в доме и прислушивается к его мнению, пусть и номинально. Теперь же растерянность супруги была ненаигранная, и его просто распирало от гордости и ответственности за семью, словно он стал главной ценностью в чужой жизни, и Петунья с удовольствием посвящала время заботе о нем. Так же радовало, что ее ненормальная привязанность к сыну прошла. Она одинаково любила и заботилась об обоих детях, но без фанатизма. Дадлик просто ожил без ее удушающей любви и стал много спокойнее. А видя изменившееся отношение к Поттеру, стал к кузену более терпимей, видимо, чтобы не огорчать маму, хотя по началу очень злился и ревновал. Мужчине пришлось провести беседу с обоими пацанами, и чего греха таить, прибегнуть к шантажу — припугнуть здоровьем жены. Это был гнусный ход, зато действенный, и быстро принес свои плоды — все же оба мальчишки любили Петунью и не хотели ее огорчать. Признаться, покой в собственном жилище и новый уклад жизни Вернону очень нравился. Дражайшая половина стала проще и как-то человечней. Ему стало как никогда хорошо и уютно дома: ни шума, ни скандалов, ни раздражения, и мужчина, грешным делом, эгоистично мечтал, чтобы память к супруге и вовсе не вернулась.

В первый же выходной они все вместе прошлись по магазинам. У Поттера, к удивлению Вернона, и впрямь не было нормальной одежды на выход, кроме немного коротковатой школьной формы, может, потому, что они никогда не выбирались из дома все вместе. Мужчина досадливо хмыкнул и раскошелился. Сам Поттер, хоть и побаивался Вернона, но к Петунье просто прикипел, заглядывая ей в глаза и отираясь поблизости, хотя иногда в его взгляде виделся прошлый страх, особенно когда он, Вернон, делал ему замечание. Но без «фокусов» пацан оказался небезнадежен, отучившись огрызаться и научившись молчать. Видимо, боялся, что в таком случае все вернется на круги своя. Вернон научил детей выжигать и даже один раз взял с собой на платную рыбалку. Дадлик быстро устал и, наевшись, уткнулся в игру, а племянник настороженно смотрел на поплавок и был просто счастлив, когда поймал небольшую рыбешку. Дома жена без возражений, да еще и с похвалами, почистила рыбу и приготовила пирог к ужину, в то время как раньше Вернон даже на рыбалку перестал ездить из-за ее ворчания о пропахшей рыбой одежде и грязи на кухне. Короче, после Поттера, жизнь которого сильно изменилась, Вернон был самым счастливым человеком в доме.

День рождения Гарри отпраздновали по всем правилам, с походом в парк аттракционов, тортом и подарками. Немногим раньше дня рождения племянника приехала Мардж. Вернону пришлось предупредить сестру, когда он вез ее от вокзала, о том, что теперь любую грубость Петунья воспринимала с такой мукой на лице, что у Вернона сердце сжималось. А видеть неприязнь и разочарование, как и возвращаться к прежней жизни он не хотел. Мардж только удивленно рот открывала от всего увиденного, иногда краснела от натуги и замирала на полуслове, видимо, когда по привычке хотела высказаться о племяннике. Но перед самым отъездом призналась, что обстановка в доме стала и впрямь уютней и более расслабляющей. Петунья терпеть не могла собак, а теперь, на день рождения мальчишек попросила у Мардж отдать им одного из щенков, что искупало в глазах страстной любительницы этих животных и ненормальность Поттера, и странности невестки.

В личной жизни супругов почти ничего не поменялось, жена так и не вернулась в супружескую спальню. Зато Вернон тоже не сидел на месте. Пару раз в неделю вызывал для детей няню и приглашал супругу в кино, театр, ресторан, хотя было заметно, что ресторан ей не так нравился, как все остальное: «поесть можно и дома», — читалось в ее глазах. Но все равно то, что он ей давал, она принимала с благодарностью и восторгом, от чего мужчине хотелось баловать Петунью еще больше.

В августе он повез всех на побережье. В снятом доме было всего две комнаты, и краснеющей женщине пришлось спать рядом с мужем. Это было опасно… Вернон не настаивал на близости, хотя к его восхищенному взгляду примешивалась страсть, когда он думал, что жена не видит. За эти месяцы она привыкла к нему, его доброте и ухаживанию, подаркам и вниманию, и…поцелуям. В небольшом домике на берегу они провели чудесную ночь, хотя все довольно быстро закончилось от обоюдного волнения. Но Вернон был очень нежен, и они почти до самого утра целовались, прямо как школьники.

Последующие дни и ночи повторялись. Днем они дружной семьей бродили по берегу и осматривали окрестности, закупаясь безделушками в местных лавчонках и перекусывая в колоритных тавернах. А ночью мужчину ждала награда в виде страстной ненасытной одалиски с такой фантазией, что Вернон только диву давался, стараясь соответствовать и не осрамиться. Он даже серьезно решился похудеть и заняться спортом, а то такие непривычные нагрузки были хоть заманчивы и приятны, но тяжеловаты для его громоздкого тела. А ждать, когда его гурию кто помоложе и постройнее уведет, мужчина был не намерен.

Петунья и в молодости таким темпераментом не обладала, всегда относилась к супружеским обязанностям холодно, как к долгу, хотя никогда не отказывала. Это очень давило на его психику, и Вернон одно время, от неуверенности, даже подумывал завести любовницу, но потом все закрутилось: фирма, рождение Дадли, не до того стало. Да и Вернону всегда казалось, что жена его насквозь видит, и врать он родным не умел, и семью ценил больше всего на свете.

Однажды, перед самым отъездом, Вернону не спалось. Жена после жаркого секса как-то необычно быстро уснула, — утомилась, целый день играя с мальчиками, а к нему сон не шел. Ни к месту вспомнились дела, обещавшие навалиться уже с понедельника, поставки и новый контракт. Помаявшись, Вернон сходил попить и снова лег, но не успел глаз сомкнуть, как жена жалобно всхлипнула и застонала. Мужчина вскочил и включил свет, а потом, испуганно, но легонько ее затряс, пытаясь разбудить. Женщина резко села и распахнула глаза, в которых плескалась паника.

— Я все вспомнила, Вернон… Я все вспомнила, — бормотала она, судорожно вцепившись в его широкие плечи, после чего горько расплакалась.