Обретая магию (джен)

Крайне раздраженный и постоянно почесывающийся Оливер побрёл в лагерь. К тому времени, как он закончил готовить ужин, его глаза начали наливаться кровью. От постоянного раздражения и напряжения хотелось волком выть, хотелось содрать кожу и почесать себя внутри, хотелось отвлечься на что-то ещё — на что угодно, хоть ненадолго.

Ужас от осознания того, что зуд никак не слабеет и не проходит, сковал разум Оливера. Он моментально взмок от холодного пота, пробравшего его по всему телу, от мысли, что терпеть ему этот зуд ещё неизвестно сколько времени. Единственным спасительным маяком надежды в этом океане отчаянья было то, что это пройдет, этот зуд не будет вечным.

Впрочем, пять минут бодрствования без активного занятия, по ощущениям, не сильно отличались от вечности. Впереди его ждала ещё одна ночь в полусонном бреду. Утром Оливер подумал, что так вполне могло бы выглядеть одно из наказаний в аду.

Осунувшийся, с темными кругами под глазами, совершенно не имеющий желания завтракать, он лишь умылся у ручья и пошел в зону для медитации, теша себя надеждой, что этот зуд скоро закончится, ну или хотя бы не будет таким сильным во время медитации.

Придя на место, он сел в ставшую уже привычной позу и только сейчас вспомнил указания Джека о трёхчасовых интервалах. Почесав голову в задумчивости, он только сейчас вспомнил, что у него нет часов, раньше он всегда смотрел время в телефоне. Рассказав про эту проблему Джеку, он получил от него согласие поработать для Оливера будильником.

Сегодняшний день получился весьма похожим на вчерашний. Только вечером к зуду добавилась новая напасть: казалось, вся кожа и плоть Оливера горели, пробирая жаром до костей. В бессильном отчаянье, понимая всю бессмысленность этого поступка, он позвал Джека:

— Дже-е-ек?

— Терпи! — сразу отрезал Джек, как будто понимал, о чем пойдет речь.

— Терпи да терпи, хоть бы что нового сказал! — заворчал себе под нос Оливер, возвращаясь в лагерь.

Едва взглянув на тлеющие угли в кострище, он услышал урчание живота, требующего еды. Собирая всю свою оставшуюся волю, чтобы отвлечься от болезненных ощущений, он поставил кипятиться воду и пошел к ручью поискать свежих ягод. Минут через двадцать, меланхолично поедая уже опостылевшую кашу, он старательно прогонял из головы мысли о предстоящей ночи и завтрашнем дне. Стоило только доесть кашу, как приятное тепло разлилось по телу, принося за собой сонливость, а он и так уже клевал носом. Зевнув пошире напоследок, Оливер свернулся калачиком и провалился в глубокий сон, впервые за последние дни.

Пока Оливер спал, Джек тщательно осмотрел Оливера. Он не мог помочь ему с зудом, но кое-что он все-таки мог сделать. Тяжело вздохнув, как будто отрывая от сердца что-то дорогое, он накрыл ученика облаком голубой маны. Таким образом Джек надеялся придать телу Оливера свежих сил, а контакт с высококачественной маной и вовсе мог способствовать его прорыву в обучении.

Буквально через пару минут беспокойное дыхание Оливера выровнялось и выражение лица расслабилось, принимая спокойный вид, какой и должен быть у спящего человека.

— Это стоило мне недели нашего совместного пребывания, надеюсь, ты оправдаешь мои ожидания, — пробормотал утром Джек, забирая обратно свою ману.

Проснувшись утром, Оливер очень удивился тому, что смог просто выспаться, без кошмаров, резких подъёмов и страданий от этого бесящего зуда. Ещё одна потерянная в этом лесу обыденная радость, которую замечаешь, лишь теряя. А как же он скучал по простому туалету и душу... и еде, хоть чем-то отличающейся от вызывающего отвращения набора, лежащего на дне сумки.

Впрочем, радовался Оливер недолго: зуд никуда не делся, разве что стал чуть легче, или ему так казалось после хорошего сна... С дергающимся от раздражения глазом он отправился к месту медитации. Полный решимости достичь своей цели, не желая отступать после стольких дней страданий, он собирался выложиться на полную.

В течении дня его болезненные ощущения менялись, трансформируясь во что-то новое. Зуд постепенно становился легче, пока не ушел полностью, оставив после себя странное щекочущее ощущение, которое неожиданно появлялось и так же быстро и внезапно проходило. Жар ослабел и сменился на согревающее тепло, от чего и так жарким летом Оливер потел как в парилке и в перерывах начал пить воду литрами.

Воспрявший духом, аки феникс из пепла, после вечерней медитации Оливер был настолько доволен случившимся переменами, что возвращался в лагерь едва ли не пританцовывая.

В лагере, во время готовки, он обратил внимание на свой внешний вид и состояние одежды. Полноценно вымыться здесь не получится при всем желании, но обтирания влажным полотенцем у ручья хоть как-то спасали ситуацию. Сразу же после мытья, чтобы не ходить до ручья дважды, он полоскал и одежду, летом она высыхала очень быстро, даже по вечерам.

После ужина, прибывая в хорошем настроении, Оливер захотел поболтать с Джеком. Обычно именно так он коротал время по вечерам, просто разговаривая, слушая рассказы Джека о других мирах или внимая его наставлениям по обучению. Но сегодня Джек был занят. В последнее время это стало случаться довольно часто.

После того, как ты обустроишь свой лагерь, делать в лесу особо нечего; не зная, чем заняться оставшиеся полчаса-час до захода солнца, Оливер прошел прогуляться вдоль ручья. Вверх по течению минут через пять он уткнулся в непроходимые заросли кустарника, посмотрев с обоих берегов, он не нашел хорошего пути обхода и решил спуститься вниз по течению.

Минут через пятнадцать он вышел на небольшую поляну с двумя огромными поваленными деревьями, вокруг которых росли грибы — единственное, за что можно было зацепиться глазу, кроме самих деревьев. Ближе к ручью росли грибы на толстой белой ножке, с коричневой полукруглой шляпкой, иногда по два или даже три рядом. Вроде бы они были даже съедобными. Чуть дальше росли небольшие кусты с незнакомыми ему продолговатыми красными ягодами. А на другом конце поляны, там, где одно дерево повалилось на другое, росли совершенно другие грибы: яркие, красные, на тоненьких ножках. Насколько Оливер помнил из учебников по биологии, яркое — значит, ядовитое.

Поискав ещё чего-нибудь нового, ранее ещё не встречавшегося в этом лесу, может быть, даже призраков, о которых упоминал старик в деревне, и не найдя ничего, он отправился с этой поляны обратно в лагерь. Солнце уже садилось, и в лесу быстро становилось темно. Последние метров сто Оливер добирался в темноте, не спеша и очень осторожно.

Перед тем как отправиться спать, он засмотрелся на ночное небо, полное ярких звёзд. В городе такое не увидишь. В детстве он часто воображал себя пилотом одноместного космического корабля-разведчика, бороздящего бескрайние просторы Вселенной, в поисках пригодных планет для колонизации или других форм жизни. Представлял, как будет сидеть в рубке, потягивая чай, закинув ноги на приборную панель, и любоваться сиянием звёзд всех цветов радуги. В какие приключения он мог бы отправиться в обтягивающем серебристом скафандре, с обязательным бластером, закрепленном на ноге и стреляющим неизменно красными лучами, с каким-нибудь смешным звуком. А потом Оливер подрос, и мечты о межзвёздных путешествиях разбились о скучную реальность.

На этой ностальгической ноте закончился день. Следующий был до чертиков похож на вчерашний, как и следующий за ним, и ещё один...

Но сегодняшний вечер изменил всё.

Оливер сидел и медитировал в облаке маны, и вдруг мана пришла в движение и тонкими, едва заметными струйками начала проникать в его тело. Захватывающее всё внимание, гипнотизирующее, отсекающее всё остальное чувство поглотило Оливера, начисто вытеснив из его головы всё, что в ней было до этого. Сперва будоражащее и заряжающее энергией, почти окрыляющее тепло разлилось по телу, наделяя Оливера уверенностью и решимостью. Вслед за этим его накрыла вторая волна приносимых маной ощущений. Желание действовать, бежать, кричать, ломать, а то и вовсе кинуться в драку захлестнуло Оливера. И кажется, это было не всё, но в этот момент Джек чем-то, подозрительно похожим на оплеуху, вырвал его из медитации.

— Какого черта, Джек?!

— Остынь, мальчишка.

— Хватит называть меня мальчишкой! Я тебе помогаю! Я ради этого прохожу практически через ад! Прояви хоть немного уважения! — пылая гневом и переходя на крик, Оливер изливал накопившиеся чувства на телефон, пока у него не кончился воздух в легких.

Джек молчал.

Разозлившись на это молчание ещё больше, Оливер бросил телефон на землю, в траву в паре метров от себя и, бурча себе под нос, энергичной походкой пошел в лагерь. Его голову переполняли дурные мысли и намерения. Хотелось показать Джеку его место, возможно, даже сдать тем бандитам, что его ищут, если он и дальше будет себя так вести, хотелось разорвать и выкинуть эту надоевшую "просто добавь кипятка и подожди" еду, хотелось принять нормальную горячую ванну, а мысль о том, что он столько времени не ел сладкого, моментально удвоила его раздраженность.

Ещё и этот ворон, так противно каркающий, как будто смеющийся на своём птичьем языке именно над ним. Найдя его взглядом на высоком дереве на краю поляны и подобрав пару камней, Оливер, едва ли целясь, начал забрасывать его камнями. Первые камни пролетели мимо, совершенно не испугав ворона, что только раззадорило желание Оливера прогнать эту наглую птицу и азарт, с которым он взялся за эту задачу.

Впрочем, длилось это недолго, спустя ещё пару камней он попал по ветке, на которой сидел ворон, тот испугался и, протяжно каркнув, улетел прочь. А Оливер поймал себя на мысли, что занимается какой-то ерундой. Пиная по дороге в лагерь небольшой камень, он немного остыл и успокоился. В лагере Оливер подогрел остатки утреннего чая, разрываясь меж двух мыслей: о том, как его всё достало, и о том, что наконец-то появился видимый прогресс, и бросать всё сейчас, на полпути, глупейшая мысль.

Развивая и раскручивая эти мысли, думая, к чему они могут привести, он в беспокойстве нарезал круги вокруг платки и лагеря. И чем больше он думал об этом, тем больше он склонялся ко второму варианту. В этом постоянном движении он растерял большую часть агрессии и к ночи почти пришел в норму и отправился спать.