Покинутый (джен)

Сегодня для Анисия был выходной, но он встал на удивление рано: солнце только-только позолотило шпили города на реке. Парнишка примерно заправил кровать, хоть небольшой рост и не позволял ему проделать это быстро, и принялся надевать одежду: чистую, выглаженную рубашку в клетку и чёрные брюки, что странно смотрелись на фоне изрядно потрёпанных бурых домашних тапочек. Из маленькой шкатулки на столе, размером чуть меньше портсигара, мальчик достал небольшую красную звёздочку. Я не знал о её значении, но она явно была для него важна. Как в октябре получил её, так будто вцепился и не хотел расстаться с ней.

Пройдя в ванну, встал на маленькую скамеечку, чтобы дотянуться до зубной щётки и, посмотрев в зеркало, провёл рукой по тёмно-синему пятну под глазом. Разумеется, его мать — Евгения — была вызвана в школу для разбирательства, но даже в её присутствии Анис отказался назвать вслух оскорбление, хотя признал свой проступок и попросил прощения. На этом сей инцидент исчерпал себя.

После умываний мальчик шёл на кухню и ставил чайник — большой, тяжёлый и бочкотелый с перемотанной изолентой ручкой. И такое я встречал часто, видимо, без этой синей ленточки прогресс давно остановился бы в развитии. На столе лежала стопка не очень аппетитных на вид, местами слегка подгоревших лепёшек. И, судя по консистенции, это была жареная натёртая картошка, смешанная с морковью и ещё чем-то. Вроде бы это называлось «драниками», хотя, не буду врать, никогда не считал себя гением кулинарии.

Здесь я чувствовал себя спокойнее, чем в других местах. По крайней мере, в этой небольшой квартирке жили всего два человека, и шансы столкнуться с кем-то были низки. По утрам было достаточно тихо, чтобы я мог восстановить силы от такой «бурлящей» жизни, и это не могло меня не радовать. Похоже, что сейчас «сынишка» не подозревал, что я уже наблюдаю, как он обжигается завтраком, с таким упоением поедая эту непонятную кашу из овощей, что на секунду даже я подумал о еде. Хотя бы вспомнить, какая она на вкус. Какой запах. Думаю, что не отказался бы почувствовать даже аромат этой горелой картошки. Или же букет немного дымящейся кружки с кофе с кусочком сыра и чёрного хлеба, намазанного тоненьким слоем сливочного масла.

Посуду за собой, тем не менее, наш Мистер Порядочность мыть не стал, а просто аккуратно сложил её в раковину. Затем вернулся в свою комнату и с разбегу плюхнулся на кровать, уткнувшись лицом в подушку. Светлые волосы рассыпались по немного пожелтевшей старой ткани, прикрывая глаза, но не скрывая умиротворённую детскую улыбку. Не пролежав в этом положении и двух минут, мальчишка поднялся на ноги и лениво проковылял к рабочему столу, достав из шкафчика плотную бумагу и коробочку с какой-то склеенной заготовкой.

На самом деле Анисий часто что-то мастерил. Я даже видел, как он сам пришивал заплатку на одеяло. Смышлёный пацан и трудолюбивый. Но почему-то я был уверен, что сам не был таким в юности. Скорее был его полной противоположностью. Даже после смерти не могу просидеть на одном месте дольше пары часов, притом, что скитаюсь не один год. Но почему-то за ним я мог наблюдать сколько угодно: насколько кропотливо и аккуратно он вырезал ножницами мелкие детальки, часто поправляя длинную и неудобную чёлку, затем скрупулёзно, мелкими точками наносил белую тягучую жидкость и приклеивал их к заготовке.

Но одно неосторожное движение руки, и лист бумаги плавно слетает на пол. Я усмехнулся, присев рядом, и легонько дунул на него, когда Анис потянулся за пропажей, и та отлетела на несколько сантиметров, грациозно взмыв в воздух и столь же нежно приземлившись, вынуждая его встать. Без задней мысли он вновь потянулся за бумажкой, но та снова ускользнула из его пальцев. На этот раз малыш задумался. Замер неподвижно: бровки дугой, а линия рта недовольно скошена к низу. Выдохнув, он на носочках стал подходить к своей вожделенной цели, но я не отставал и немного отодвигал её при каждом его шаге. Наконец, до него дошло.

— Это ты, пап? — засмеялся он, и я, наконец, позволил поднять ему листок. — Ну и шутки у тебя.

— Сам виноват, что это за осанка? — шутливо укорил его я и подлетел поближе. — Что это ты делаешь?

— По-2.

Я молчал, не зная, что ответить, ибо совершенно не понимал, о чём он говорит. Анисий, к счастью для меня, был слишком увлечён, присобачивая к носу модельки нечто, напоминающее пропеллер. Судя по всему, это был какой-то винтовой самолёт. Не найдя, что ответить, я понимающе закивал.

— Похоже? — с интересом в голосе спросил «сынишка», отчего у меня внутри на долю секунды всё сжалось.

Я осёкся, но скомкано ответил:

— Нужно ещё немного доработать. И почему ты об этом спрашиваешь меня?

— Ну, пап, мы же всегда делали их вместе, — он на секунду замер. Затем переспросил с ноткой грусти в голосе, — или ты и этого не помнишь?

Я знал, что он ждёт ответа. Но что я мог сказать, если сам его не знал. Может быть, это и был неплохой способ их узнать? Я должен был попытаться.

— Анис, — тяжело выдохнул я. — Отложи своё… рукоделие.

Он послушно выполнил просьбу, полностью готовый меня слушать.

— Скажи, ты… помнишь, как давно я умер?

— Четыре года назад, — совершенно уверенно отозвался «сын».

— Ага. Женя, эм, то есть мама говорила тебе, как? Что ты уже знаешь?

— Ты попал в аварию, — он смущённо отвёл взгляд, слегка поджав нижнюю губу, прикусив её. — Прости. Самолёт. Ты разбился. Отказал двигатель, так нам сказали. Помнишь, па?

Образы и мысли проглотили меня, затягивая в свой зыбучий песок. Я чувствовал. Ветер, невероятную скорость, уши будто заложило. Дыхание спёрло, крик застыл в глотке — невозможно даже вздохнуть. Страх парализовал меня. Невозможно думать, я просто лечу навстречу своей смерти и не в силах этому помешать. Слышу хруст костей, такой отвратительный и громкий, слышу, как рвутся сосуды и кровь, словно бурная река вырывается из сетей, затапливая всё вокруг.

— Отец? — услышал я отдалённый детский голос, что вернул меня обратно.

Я не понимал, что происходит, меня будто выбросило. Будь я живым, то подумал бы, что потерял сознание. Что это были за видения? Такие оборванные и быстрые, но яркие, наполненные тем, что я давно не чувствовал. Эти чувства были реальными, я уверен в этом. Но как? Неужели, я так и погиб? И я — отец этого маленького существа? Немного помедлив, я всё же выдавил из себя:

— Говоришь, мы вместе делали? — спросил я, приподняв модель со стола, винт с неё сразу отвалился, отчего я виновато прошипел тихое ругательство.

— Больше ты, — усмехнулся Анис, спокойно наклонившись, чтобы поднять деталь.

Заготовка тихо упала на пол, подкатившись к его рукам, а я исчез, растворяясь в её гранях и сливаясь с ней в одно целое. Отдалённо слышал голос. Похож на мой, но гораздо грубее и сдержаннее. Может, он и был бы таким, будь я старше, но сейчас определённо были различия. Он был мне неприятен. Хотя я слышал, что такой же эффект получается при прослушивании собственного голоса на плёнке.

Пересилив себя, открыл глаза. Никогда я не видел такой мутной картинки — всё расплывалось перед глазами, очертания едва понятны, лишь по свету и тени я мог ориентироваться где верх, а где низ. Двое сидели за столом, в одном из них я признал своего нового друга, на вид ему было года три, максимум четыре. Что ж, теперь было понятно, почему картинка такая нечёткая — он был слишком мал, чтобы всё запомнить, равно как и размытый образ отца. Лица не было видно, смысл фраз несвязанный, только отдельные слова, больше похожие на простой набор звуков. Из-за этого я не мог привести никаких параллелей с собой, найти хоть что-то общее. По-прежнему было слишком мало информации. И всё же нет. Я не мог быть им. Даже по этому мутному воспоминанию я видел, что они — одно целое. Чего никогда не было с нами двумя. Нет, моё отражение где-то в другом месте. И я должен был возобновить поиски, не тратя драгоценное время на самообман и лицемерие. Но… как сказать ему?

Он ещё несколько раз звал меня. Кричал и почти плакал, стоя на коленях, умоляя меня вернуться. А я старался этого не замечать. Не замечать его рыданий и страха, не замечать боли и пустоты, что заполняла меня. В груди защемило, но я не хотел больше врать. Чем больше времени я проводил с ним, тем больше верил собственной иллюзии, бессовестной лжи. Верил, что могу хоть что-то для него значить. Я — опустившийся до омерзительного обмана маленького мальчика ради пары слов, вероломно недовольный выбором судьбы, которая из всех людей на планете дала мне это «ничтожество», коим теперь ощущал себя я. Нет. Я не мог больше врать. Я уже и так нарушил течение его жизни, дал себе слабину — привязаться к этому одуванчику. Позволил себе наглость называться его отцом. Наглость самому верить в это. Ведь я… действительно полюбил его.

Позволю себе забежать вперёд — я никогда никого не любил. Мой отец бросил меня с матерью. Ушёл к девице, помоложе и при деньгах. Я не мог простить ему предательства. Да и женщин я никогда не уважал. Мне были дарованы обманчивая внешняя красота и подвешенный язык, обольстить дурочку не составляло труда. И именно поэтому я никогда не испытывал к этому интереса. Не искал отношений… Великой любви. Наверное, и сейчас бы не стал. Пожалуй, единственной женщиной, которую я действительно уважал — но не любил — была моя мать. Мария… она всегда обладала ангельским терпением. Как она сама меня не убила за всё, что я ей причинил. Но она выдерживала и продолжала растить меня, поддерживая, давая встать на крыло и отправиться в собственный полёт. Но никак не мог предположить, что сделаю это только после смерти… Сейчас я действительно жалею. Столько мог сделать. Столько надо было успеть. А что сейчас? Лишь вечное скитание. «Свобода», как я её называл. Сколько себя помню, мечтал о ней. Абсолютно бесполезная вещь. Но, возвращаясь назад… Был всего один человек во всей моей жизни, которого я действительно любил. О нём-то я и хочу рассказать.