Жизнь с мечтой (гет)

Бомбалейло! Мне хотелось танцевать еще неделю. Я улыбалась своему отражению в зеркале и посуде, коту, сове и любому прохожему. Я бесконечно прокручивала свой триумф в голове. Он сказал, что она ему не подружка. Лето выдалось пасмурным, но я светилась изнутри, правда, недолго…

Хм, интересно, если Того-Кого-Нельзя-Называть нельзя называть, можно ли о нем писать? Попробую. Если Вы (ну, сами поняли кто) будете читать это — не обижайтесь, но именно из-за войны с Вами от имени Министерства магии в Ежедневном Пророке постоянно публикуются рекомендации «как вести себя», явно не предназначенные для впечатлительных граждан, как моя мама. Так вот, она прочитала, что мне не следует выходить из дома во время каникул. Хорошо, что она слишком увлечена грязью в теплицах, а я — гриффиндорка. К августу я совершенно потеряла чувство меры и страха. Сначала выбегала только на улицу и только в мелкий дождик. А потом меня понесло в ближайший лес и в грозу. Ситуация казалась мне особенно романтичной, а я в своих глазах выглядела обворожительно-загадочно. Набегавшись вдоволь по лесной грязи, я присела на поваленное дерево. Собирались тучи. Темнело, становилось жутко. Кусты заколыхались под очередным порывом ветра, напомнив мне о событиях в Запретном лесу. Я поспешила домой, ну, поспешила — это громко сказано, основные мои усилия уходили на борьбу с ветром, а из-за хлынувшего ливня я не могла разлепить глаза. Небольшое волнение перетекло в ледяную панику. Я как будто попало в черную воронку, а последнее, что я увидела, — это мертвенно-белый Блэк, поглощаемый тьмой. Я пыталась кричать. Это был дементор. Домой меня привела бабушка моей соседки (ну, что с Пуффендуя), негодуя о распространяющемся влиянии Того-Кого-Нельзя-Называть. Стоит ли говорить о нагоняе, который я получила от мамы? Больше из дома я не выходила до конца каникул.

От начала нового (и, к слову, последнего) учебного года я ожидала всего, что угодно, только не того, что произошло. Всё лето я пребывала в полной уверенности, что Блэк останется верным своей натуре и начнет эпатировать публику в первые же часы. И да, он, как обычно, оправдал звание «непредсказуемого». В поезде мы не столкнулись, за столом он на меня не взглянул. Но если в первый вечер и на следующий день я верила, что происходящее — чистая случайность, то через неделю поняла: это — конкретный игнор. Где бы мы ни находились, между нами сохранялась приличная дистанция, а с его стороны, возможно, и вовсе выстроена стена, через которую он не может (или не хочет) меня увидеть.

Немного черной радости мне прибавляла Марлин. С самого приезда она ходила мрачнее туч над Хогвартсом, поэтому красилась ярче, чем обычно. В первые же выходные она вернулась за пару часов до нашего сна, что было ненормальным даже для одиноких страшил. С самой недовольной в мире миной на лице она швырнула не пригодившийся для прогулки жакет на кровать, и я не удержалась и ляпнула, смеясь:

— Что? Так часто виделись летом, что он не успел еще соскучиться?

Марлин медленно обернулась на мое замечание. Её лицо было искажено от переполнявших эмоций, и они нашли свой выход. Она просто оттолкнула меня от себя, а я, не ожидая такого удара, упала.

Через пару недель мне уже было не так смешно. Лучше, чем целоваться, Блэк мог только избегать тех, с кем когда-то это делал. В полдник, когда я сидела в одиночестве в заполненном Большом Зале, меня посетила неприятная мысль — я никогда не входила в круг близких друзей Поттера или Блэка. На что я сейчас была обижена? Что меня обделили вниманием, которого и так не было? Неужели при таком раскладе человеку предоставляется право считать, что у него должны появиться друзья? Тоненький возмущенный голос внутри меня вопрошал: а как же те поцелуи? Он не может их стереть из твоей жизни никаким равнодушием! Дорогуша, нельзя спускать все на тормозах этим мужчинам! Реальность же давила на меня железобетонным аргументом — если он смог сказать «она мне не подружка» после плясок на столе, то невинный поцелуй и вовсе можно приравнять к простому приветствию — «доброе утро». Мне было приятнее прислушаться к внутреннему голоску и к тому, что Марлин — невоспитанная разболтанная девка.

Несмотря на свои безрадостные мысли и всеобщее удрученное настроение по поводу войны с Тем-Кого-Нельзя-Называть-Но-О-Ком-Можно-Написать, я заметила, что иногда все-таки перебрасываюсь парой слов с Ремусом или (внимание!) Джеймсом. Конечно, тематика оставалась учебной, я бы даже сказала — учебно-равнодушной. Но эти небольшие диалоги только красочнее показывали отчуждение с Блэком. И я рискнула. Подкараулив Ремуса, я вывела его на разговор, а чтобы он ответил мне максимально честно, я пошла на грязную уловку (заранее себя возненавидев). Если я храню его секрет, исходя из наших теплых дружеских отношений, то и он может оказать мне услугу, ответив по секрету на простой вопрос — знает ли он что-либо о сложившейся ситуации между мной и Блэком?

— Я не могу ответить, — медленно проговорил он, следя за моей реакцией. Может, он думал, что в этот же момент я закричу «помогите, оборотень». — Это касается моего лучшего друга.

Он сделал пару шагов, чтобы уйти, а потом повернулся ко мне и сказал:

— Мне кажется, он решил, что девчонки и все такое вредят его образу бунтаря.

— Да. Кажется, действительно слишком много внимания одной персоне.

Ремус улыбнулся. Вероятно, самоуверенность Блэка иногда смешила не только окружающих, но и его лучших друзей. А у меня полегчало на душе, и вроде походка стала легче, пружинистей.

При входе в спальню я столкнулась с Марлин, а если точнее — с её вываливающимся из выреза блузки бюстом. Она была в полной боеготовности — в полумраке сияли тени с блёстками, а в общей гостиной сиял Блэк.

— Я смотрю, ты приготовилась… к очередному неудачному вечеру? — я чувствовала небывалую легкость и свободу: свободу от мыслей о Блэке и свободу слова. Или это была замаскированная злость от неоправданных ожиданий?

— Не завидуй. Это бесполезно, у меня была и будет личная жизнь, а ты так и останешься одинокой дурнушкой.

Тут не выдержала я и толкнула Марлин, которая оказалась устойчивее меня пару недель назад. Со словами «зато не разукрашенной безмозглой куклой» я вцепилась в ее волосы, она ответила взаимностью. Пока мы кричали и лупили друг друга по рукам, я задумалась: «как нужно драться с девчонками?». Ну, с парнями все понятно, надо сделать больнее, а девчонкам? Страшнее?! Ногтями свободной руки я прошлась по ее щеке, оставив ей красные следы, а себе — тонну пудры. На мгновение мы отшатнулись друг от друга. Марлин, хлопая глазами, трогала свое лицо, а когда увидела капельки крови на ладони, метнулась в сторону моей кровати. Я погналась за ней и даже схватила за ноги, но она все равно дотянулась до моего свеженького эссе, так удачно разложенного на постели для просушки чернил. Пергамент с ужасным для меня треском был порван. Разнимала нас профессор МакГонагалл, так удачно оказавшаяся поблизости. За драку с каждой из нас сняли по десять баллов и предостерегли: если мы намерены еще раз навредить друг другу — это будет второе и последнее предупреждение перед отчислением.

Я опустилась на пол собирать и расправлять куски пергамента. Марлин с вызовом взяла косметичку (читай, огромную дорожную сумку) и удалилась, предположительно, в ванную комнату, которую считала своим собственным филиалом красоты. Когда я окончательно успокоилась и расслабилась, меня напугала Эванс.

— Мерлинова борода, я чуть копыта не отбросила.

— Извини, я тоже в последнее время очень напряжена.

По неволе напрягаться будешь, если подкрадываются некоторые. Остается надеяться, что после предупреждений МакГонагалл меня не задушат во сне.

— А ты-то что напрягаешься?

— Ты читаешь газеты? Сегодня в утреннем выпуске было об убийствах маглов. Будь хоть трижды лучшей ученицей Хогвартса, а свое происхождение не исправить.

— Сочувствую.

Элли протиснула голову в полуоткрытую дверь и попросила нас спуститься в общую гостиную. Вот почему МакГонагалл оказалась на месте нашей драки — она пришла прочитать проповедь. С начала учебного года прошло не так много времени, но Дамблдор успел произнести три витиеватые речи о Сами-Знаете-Ком. А сегодня Миссис Острые Коготки взялась за нас. Она так вдохновенно говорила о выборе и вечной борьбе, что я позволила пленить себя этими высокими словами. Ранее мне казалось, что магическая война — это нечто далекое, не соприкасающееся со мной, несмотря на то, что я знала, какие наглые, вызывающие и масштабные вещи творил Тот-Кого-Нельзя-Называть. Теперь я с большим воодушевлением думала о своем предназначении. До конца вечера я пребывала в мире грез, воображая себя великой воительницей, причастной к переломному моменту в истории войны. Ночью фантазии воплотились во сне. В очень мрачном и темном сне, но я отчетливо понимала: моя главная задача — удержать замок от врагов.