У порога зимы (гет)

Эти вынужденные поездки в Невервинтер Шиннан ненавидела лютым пурпуром.

— Напомни, зачем мы здесь?

Она вздохнула, пользуясь тем, что кислого выражения ее лица пока не видит никто, кроме Касавира.

— Моя негероическая геройская обязанность, — буркнула она, с видимой небрежностью устраивая ладонь на локте Касавира.

— Ты не пробовала отказаться?

Кислое выражение лица Шиннан сменилось на страдальческое.

— Любовь моя, — едко заметила она, — когда лорд Нашер настоятельно просит присутствовать, отказаться не могу даже я.

«А хотелось бы», — подумала Шиннан, остро завидуя паладинскому спокойствию.

Битва за Крепость-на-Перекрестке и сражение с Королем Теней дало местным бардам неиссякаемый источник вдохновения: в лучшем случае кто-нибудь из них раз в год предъявлял на общий суд новосочиненную поэму о событиях не столь отдаленных. В худшем — соревнующиеся в красноречии сказители выкатывали свои версии событий едва ли не наперегонки. И непременно требовали присутствия главной их участницы.

Летний вечер был бы тих и безмятежен, если бы не гудящая толпа, собравшаяся приложиться к истории и великому искусству.

— Держи меня крепче, — шепнула она Касавиру, усаживаясь на отведенное ей место. — Боюсь, я не выдержу и прибью какого-нибудь горе-сочинителя.

Шиннан ненавидела эти поэмы. Каждая из них рассказывала о ней самой, то беспощадно перевирая, то чрезмерно преувеличивая. Каждая — сочилась пафосом и многословием, как переспевшее яблоко — соком. Барды, берущиеся пересказать минувшую войну на свой лад, странным образом напоминали Шиннан о Гробнаре — и в то же время были совершенно на него непохожими. Барды со своими сочинениями, думала Шиннан, крепче цепляясь за руку Касавира, вообще напоминали ей о слишком многом — и, в основном, о том, что бы она хотела забыть.

Каждая. Чертова. Рана.

Каждая. Чертова. Потеря.

Вот каково это — быть героем, думала Шиннан, вслушиваясь в поток слов. Кто-то обязательно переберет все, что было тобой сделано — переберет, отпрепарирует, разберет по кусочку, а потом слепит на свой вкус. Кто-то увидит в тебе не человека, а безликий символ, подобный знамени; не чужую жизнь, а источник вдохновения, а то и вовсе — материал. И так будет каждый чертов раз.

Дэйгун никогда не читал ей героических историй в детстве. Может, в этом и все дело: она видела не так много героического, чтобы соизмерять с этими примерами свои собственные поступки. Одно Шиннан знала точно: все, что она делала — она делала по той простой причине, что больше никто не мог взять на себя выпавшую ей ношу. А ей самой очень не хотелось умирать. Совершенно негероическая причина. Совершенно не то, о чем можно рассказать почтенной публике, изящно зарифмовав слова. Барды расскажут о чести, долге и Невервинтере.

Их там не было. Они не умирали под стенами Крепости-на-Перекрестке. Они не блуждали по руинам Иллефарна.

Что они могут знать?

— Шиннан?

Она нехотя выплыла из собственных мыслей.

— Да? А. Все в порядке. Могло бы быть и хуже. По крайней мере, в этот раз обошлось без упоминаний всепобеждающей любви.

Шиннан едва ли помнила, как покончила с соблюдением прочих негероических обязанностей: засвидетельствовала почтение лорду Нашеру, в свою очередь — обменялась любезностями со всеми, пожелавшими засвидетельствовать почтение ей, бросила несколько пространных и лишенных какой-либо конкретики реплик о новоиспеченной поэме и, едва обнаружила, что интерес публики к ней остыл, улизнула из Квартала Черного Озера. Брести в черничных сумерках по знакомым улочкам к дружелюбному очагу «Утонувшей Фляги», опираясь на руку Касавира, ей нравилось куда больше.

— У тебя есть возражения на этот счет?

— Не то чтобы. Просто... Хочу, чтобы хоть что-то в моей жизни принадлежало только мне. Ты, например.

Касавир остановился и притянул ее к себе.

Россыпь звезд в ночном небе Невервинтера перемигивалась над их головами.

— Знаешь, — сказал Касавир, когда они в обнимку продолжили путь до «Фляги», — девочки становятся старше. Скоро вместо сказок начнут требовать эти самые героические истории.

Шиннан рассмеялась.

— Они уже. На прошлой неделе, пока ты был занят с новобранцами. Ты, кстати, знаешь, что они тебя боготворят и считают героем уже хотя бы только потому, что тебе хватило смелости на мне жениться?

— Теперь в курсе. Так и что ты сказала девочкам?

Желтые, полные тепла окна «Утонувшей Фляги» маяками светили сквозь мрак. Тихо шумели бьющиеся о пристань волны. Шиннан любила Невервинтер — даже когда ее приводили сюда не самые приятные обстоятельства.

— Вообще-то, — ответила она, — я рассказала им о тебе.