Игра, финал которой - жизнь (гет)

Hо снова прорастет трава

Сквозь все преграды и напасти.

Любовь — весенняя страна, весенняя страна,

Ведь только в ней бывает счастье.

"Любовь — волшебная страна". Из к/ф "Жестокий романс"

Мерное тиканье часов в гостиной, где накрыт стол по случаю появления в доме почетного гостя. Запах пирогов, испеченных заботливой и хозяйственной мамой… Громкий голос отца и его смех… Любимый плюшевый медвежонок улыбается с кровати. Какой-то чужой и далекий, все какое-то чужое… Расправила складки на нарядном домашнем платье, хранимом как раз на случай появления дома почетных гостей, светлом, голубом. И платье какое-то чужое и незнакомое, и голубой цвет она никогда не любила, лучше б оставалась в джинсах и свитере с совой. Нелепые, конечно, зато такие родные и знакомые. Сжала маховик, поглядела в зеркало. Волосы, наверно, лучше бы распустить, хвост тоже непривычный и чужой. Как будто и не она вовсе…

— Роззи, дочка, идем к нам, — мама постучала в дверь. Сглотнула комок в горле, опустила глаза, нервно теребя поясок платья. Вот как пойти к нему туда, сесть за один стол, есть пирог этот… Какой там пирог, ей в рот-то ничего не полезет. Зачем он только пришел? К папе, что ли? А ей теперь как? Если б не тот плащ… Вспомнился. Черный, дорогой, с серебряной пряжкой. Чужой, бесконечно чужой… Нет, вернется в школу, спросит у Наставницы Оливии как теперь ей, и скажет ему "нет". Все разрушил, а оно и не началось еще даже… В школе оно как-то проще было с ним общаться, дело у них было, а теперь? Разговор представился, как будто на самом деле происходит:

— Добрый вечер, мистер Реддл!

— Добрый вечер, мисс Браун. Как в Школе? Ничего дурного вам не сделали?

— Нет, мистер Реддл, все в порядке…

— Будь так любезна, Розалина, подлей гостю чай, — и руки дрожат, того и гляди весь чай расплескать может.

— Ах, право, не стоит, мистер Браун, у меня еще много чая…

Усмехнулась. Какая Школа? Какой чай? Глупо это все, и надо туда пойти. А руки и впрямь дрожат, от волнения. А ведь она о нем ничего и не знает, может быть, у него дома жена и куча детей. Да, так и есть, конечно. И не надо себе глупости сочинять, придумала-то — по щеке гладит, улыбается, и руки теплые такие. Хватит глупости сочинять! Решилась, оправила складки подола и открыла дверь. Мама улыбается. Платье привычное, темно-зеленое, и запах от него всегда такой родной и уютный. Не выдержала, уткнулась в плечо, всхлипывая. Мама погладила по голове, прижав к себе.

— Ничего, милая, все хорошо. Томаса я знаю, он человек славный, хорошо, что тебе его выбрали, — улыбнулась, отстранив от себя. Утерла Розалине слезы, пригладила волосы, собранные в хвост. Нет, ленту зря не сняла, чужая какая-то. Стянула ленту, волосы упали на плечи. Так привычнее… Пошла с мамой в гостиную, сделала на пороге глубокий вдох, и зашла…

Сидит за столом, рядом с папой. Нарядная черная рубашка, строгая. Красивая. Улыбается. Ей, Розалине, и улыбается. Сердце замерло, руки дрожат… Как в тумане прошла за стол, села рядом с папой, напротив гостя, мама села напротив Розалины.

— Добрый вечер, мистер Реддл, — надо было в двери, невежливо-то как вышло. Улыбнулся ей, и глаза такие знакомые, темные. Мама сделала папе какой-то знак украдкой. Наверно, про выбор намекнула. Папа понимающе кивнул…

— Добрый вечер, мисс Браун. Очень рад вас видеть. Она ведь мне, как я уже говорил, здорово помогла. Мисс Браун девушка очень умная и талантливая, — уткнулась в тарелку. Ну вот зачем он все это говорит? Дура она, вон каких глупостей себе придумала, про объятия, про руки и щеку… Перед женой-то его как стыдно… — Очень красивое платье.

— Спасибо, — и платье ее заметил. Наверное, думает, какое оно нелепое. Зря надела…

— Розалина у нас хочет аврором стать, — папа заговорил. Мама отрезала кусок пирога и положила ей на тарелку. Взяла в руку, откусила немножко и больше не смогла. Проглотила кусочек. Чайник на столе, белый, пузатенький. Специально для гостей.

— Да, я знаю. Думаю, мисс Браун будет прекрасным мракоборцем, она очень наблюдательная, смелая девушка.

— Роззи, будь добра, подлей… — папа!

— Не стоит, Брендон, у меня еще много чая, — наверное, заметил, как у нее руки дрожат. Взглянул так, что захотелось под стол спрятаться. Ведь помнит, наверное, про Антонина и плащ этот. Снова вспомнился… Сжечь бы вместе с пряжкой…

— Вы только представьте, по делам в Министерство заглянул, а там Томаса встретил. Сколько лет уж не виделись, а? Лет восемь уже. Вон какой стал, а был тогда молодой совсем, только-только обучение в аврорате закончил недавно. А теперь аврор уже важный, молодых авроров обучает сам! — попыталась представить себе молодого мистера Реддла, но не удалось.

«Молодого?! Да ведь он и сейчас еще совсем не старый! И красивый… И сильный…»

Залилась краской от смущения. Знал бы папа, о чем она сейчас подумала! Стыд-то какой!

— Не то, чтобы важный, просто опыт уже есть, — мистер Реддл словно смутился. А ведь у него пирог тоже почти нетронутый! — Вот Розалина к нам поступит, буду и ее обучать, — подмигнул. Вспыхнула. А улыбка у него такая теплая, приятная. Он, оказывается, и не таким уж строгим бывает…

Папа разговаривал с гостем, вспоминая Министерство, смеялись, шутили. Сумела еще кусочек проглотить, чай глотнула. Мама понимающе улыбается ей…

Спросил ее о школьных новостях, не обидели ли после объявления результатов. О Темных искусствах рассказывал, о Защите. Про аврорат. Осмелела, съела свой пирог. И он свой тоже.

Неловкость прошла, папа развеселился. Шутит. Такие теплые уютные посиделки, почти семейные.

«Да что же за мысли-то такие?! Розалина Браун, вы самая большая бесстыдница, каких только свет видал!»

— Кстати, Брендон, я вот Розалину спрашивал, не хочет ли она позаниматься дополнительно перед поступлением на аврора. Вы не возражаете? — улыбнулась. Все же хочет ее потренировать! Даже после плаща хочет!

— Нет, конечно. Но по поводу…

— Бесплатно, мистер Браун, — гость перебил отца. — Розалина мне очень помогла и я хочу ее за это отблагодарить. И я буду очень рад помочь ей поступить в аврорат, поскольку она об этом мечтает, — улыбнулся. Нестерпимо захотелось до него дотронуться. Нельзя, не поймут, невежливо же. И жена… Стыдно перед ней за такие мысли…

— Да уж, столько лет прошло, — покачал головой Брендон. — Я ведь все приглашения ждал на свадьбу, обещал же!

— Обещание все еще в силе, — улыбнулся Реддл. — Как только соберусь жениться, вы возглавите список гостей.

Не женат? Значит… Опустила глаза, смутившись своих мыслей. Представила себя в белом платье, в венке из роз, с букетом. И он рядом. В этой вот рубашке. И колечко на пальце…

Тряхнула головой, отгоняя мысли, извинилась и поспешила уйти. Щеки горят. От стыда, конечно, от чего еще? Совестно же за такие помыслы… У себя рухнула на кровать, уткнувшись в подушку.

А ведь выбор и правда неплохой. Зря она так противилась… Что-то внутри все равно бунтует, но это уже как тлеющие угли. Наставница Оливия была права, и мама права. Надо отказать Антонину. Только вот надо посоветоваться как теперь, после согласия… С Наставницей. Она ее спросит и сразу скажет Долохову «нет». Решено. Так и будет…

* * *

— А теперь, мистер Браун, — когда Розалина выскользнула из гостиной, Реддл уже без тени улыбки взглянул на ее родителей. — И миссис Браун, я хотел бы задать вам несколько весьма интересующих меня вопросов. Они меня интересуют с точки зрения того, правильно ли я сделал выводы из слов Василиска. Если змей ошибся, он мог ошибиться и еще кое в чем.

— Что же он сказал? — Брендон тяжело вздохнул. Он знал о том, что Реддл наследник Слизерина, будучи знаком с ним довольно неплохо. Их можно было назвать, пожалуй, даже в некотором роде друзьями…

— Он сказал, что Розалина… — Реддл облизнул губы. — Что ваша дочь — грязнокровка. Но это невозможно. Однако если Змей ошибся в этом, он мог допустить и более страшную ошибку. Вместе с ним — и я. И я не слышал, чтобы он ошибался прежде. Именно потому-то я и пожелал вас посетить, — виновато улыбнулся он.

— Это так, — прошептала Лили. — Розалина — не наша дочь. Мы скрываем это от нее и девочек… Я не знаю, кто ее родители, — женщина всхлипнула. — Знаю лишь, что они маглы. И что Розалина была при смерти, когда родилась. Она получила дар валькирии, и ее отдали нам… Чтобы она росла в мире магии, как они сказали… Другие валькирии…

— Но зачем? Неужели она не могла остаться с семьей? — брови Реддла поползли вверх.

— Мы заботились о ней всегда. Девочки считают ее сестрой… Мы обманули и их тоже, — невесело улыбнулась Лили. — Мы любим ее, как родную дочь.

— Мы не знаем, что заставило валькирий это сделать, но они говорили, что Розалине лучше было жить в мире магии. — Брендон покачал головой. — Едва ли моя сестра могла желать меня обмануть. И мы с Лили просим вас не говорить ничего Розалине. Так будет лучше… Мы рассказали все вам, только чтобы вы были уверены, что не ошиблись.

— Хорошо, — Реддл поднялся. — Я ничего не скажу мисс Браун. Думаю, валькирии знали, что делали. И да, Брендон, я был очень рад с вами повидаться. Мой визит был направлен не только на выяснение этой информации, но и просто на то, чтобы увидеться со старым другом.

— Тем более что я сам тебя пригласил, — Брендон поднялся и вслед за гостем вышел в холл. — Розалина… Не говорила тебе ничего иного, кроме… Кроме помощи?

— А должна была что-то сказать? — нахмурился мужчина. Брендон оглянулся на вышедшую в холл жену. Та едва заметно кивнула ему.

— Нет, просто… Я подумал, не может ли она догадываться о том, что…

— Она искренне уверена в этом, — Реддл улыбнулся. На верху лестницы послышались легкие шаги. Девушка в голубом платье до колена и стареньких туфельках показалась на верхней ступеньке. Ее длинные густые локоны спускались по хрупким плечам. Брауны обменялись понимающими взглядами. Сказать Реддлу о том, что он выбор их дочери, они не могли. Розалина должна была сделать это сама, когда придет время. Или не сказать, как и вышло у Вирджинии… В любом случае, принимать это решение предстояло исключительно Розалине.

— Невежливо не провожать гостей, — смущенно улыбнулась девушка. Она торопливо сбежала по ступенькам и подошла к Реддлу и отцу. — До свидания, мистер Реддл! — девушка подняла на него огромные глаза в обрамлении пушистых ресничек. В их глубине сверкнуло что-то странное…

— До свидания, Розалина, — улыбнулся мужчина, скользнув взглядом по ее лицу. — Думаю, я поговорю с Дамблдором и со своим начальником и после Пасхи мы позанимаемся подготовкой к аврорату… — он покинул гостеприимный дом. Розалина, проводив его взглядом, ускользнула наверх. Обмакнув перо в чернила, девушка, прикусив нижнюю губку, начала писать письмо… Скомкав несколько листов пергамента с множеством перечеркнутых слов и даже целых абзацев, она лишь поздно вечером закончила письмо, просящее Наставницу Оливию о скорейшем визите и помощи. Помощи для Розалины крайне важной…

* * *

— Очень длинное письмо, — Оливия дочитала наконец текст и отложила пергамент в сторону. — Но если коротко, Розалина очень настоятельно просит помочь. Она сделала огромную ошибку и теперь не знает, как ее исправить. Долохов сделал ей предложение…

— И что же она ему ответила? — женщина, стоявшая спиной к ней у широкого окна, открывавшего вид на красивую оранжерею, в черном плаще в пол, сцепила в замок тонкие бледные пальцы.

— Дала согласие, — Оливия тяжело вздохнула. — До такого мы, как правило, не доводим, Анна. Вы сами знаете, насколько это опасно. Тем более в случае Розалины. Мы не знаем, как сильно ее дар скажется на его к ней отношении и без того. Так мало этой опасности — он сделал ей предложение!

— Я знала об этом, — холодно заметила женщина.

— Знали и не попытались воспрепятствовать?! Анна, он… Кто знает, что из этого выйдет? Я хотела дать совет, но вы не пускали меня… А ведь успей я раньше — этого не произошло бы! — Говьер вскочила на ноги. — Нельзя было доводить до этого и я говорила об этом!

— Это должно было произойти, — женщина в черном плаще медленно обернулась лицом к взволнованной валькирии. — Я знаю…

— Что именно? — Оливия подошла к Экале, заглянув той в черные глаза. — Что именно ты знаешь, Анна?

— Я знаю, что из этого выйдет… — Женщина вздохнула. — Знаю, что ты жалеешь девочку и переживаешь за нее, что ты боишься последствий. Но вспомни третье правило Кодекса.

— Чтобы спасти многих, иногда нужно пожертвовать жизнью одного… — прошептала валькирия.

— Именно, — Анна кивнула. — Розалина родит девочку, дочь. Этому ребенку суждено будет совершить немыслимый для нас поступок. Один она уже совершила, она разбила маховик. Я хорошо помню прошлую реальность, из моей памяти она не стирается… Эта девушка была воплощением зла на земле, Темной Валькирией…

— Мерлин, — Говьер тяжело опустилась на ближайший стул. — Она использовала дар во вред?

— Да. Более того, она едва не надела Диадему Света. Представь, что было бы, надень она ее… Мне удалось тогда скрыть от нее и Хранителей корону, ценой страшного сражения ее забрав, ценой многих жизней… Но было предречено кое-что… — она сглотнула и опустилась в соседнее с Говьер кресло. — В тот день, когда падет Темный Лорд, когда часы во Дворце Сов пробьют полдень, валькирии потерпят поражение и мир накроет тьма более страшная, Хранители Равновесия достигнут небывалого ранее могущества и им покорится мир. Все умы и сердца людей подчинятся им по приказу, отданному Темной Валькирией Диадеме Света…

— Но она ведь разбила маховик! Значит, все было совершенно плохо? И зачем это было ей-то это делать?

— Долгая история, — Тезла-Экала покачала головой. — Могу сказать лишь, что Темный Лорд тогда пал. Маховик разбит был еще до полудня. Она нарушила все древние заветы нашего Ордена, все традиции, все, во что мы верим и чему служим. Но у нее все же был выбор…

— Из-за выбора? — ахнула Оливия. Анна кивнула.

— Его смерть стала последней каплей на ее пути к исполнению второго варианта пророчества. К переходу на эту версию событий. Но сейчас она должна родиться снова, и при иных обстоятельствах. От тех же людей. И получить дар, став Валькирией Британии… Вот ради чего я отдала Розалину Браунам и почему Вирджиния по моему указанию передала дар именно ей.

— И что же… Что ждет Розалину? — Оливия тяжело сглотнула. В общем-то, ответа Анны не требовалось. Существовали всего несколько способов передать дар другой женщине. Самый распространенный и частый — смерть.

— Вот для этого и нужно было, чтобы их отношения зашли дальше, чем простые прикосновения и взгляды. Чтобы у него родилась прочная и большая надежда. Такая, которую не разорвет ее отказ… — отозвалась Анна. Говьер с тихим стоном закрыла глаза.

— Он ее и должен убить? — прошептала она. Экала, поднявшись, поправила воротничок платья, надетого под плащом.

— Да… Именно так. И он это сделает. И да, Оливия. С Розалиной поговорю я сама…

* * *

Февраль принес с собой мокрый снег и промозглый ветер. Тоскливое серое небо висело над замком, пока еще не обещая скорого прихода весны. Розалина с нетерпением ждала ответа Оливии или ее визита, отправив письмо в тот же день, как вернулась в Хогвартс.

Ее отношения с Долоховым становились все страннее и непонятнее, приобретая форму какой-то странной игры в любовь. Она по-прежнему ходила с ним в Хогсмид на выходных, делала вместе с ним домашние задания, сидела за одной партой, когда у Равенкло и Слизерина были общие уроки. Они играли в волшебные шахматы и заколдованные снежки. Но с каждым новым днем это все больше напоминало отношения, что были между ними до летнего первого поцелуя. Дружбу. Поцелуи, раньше сопровождавшие каждую встречу наедине, стали практически редкостью, и инициатором уже никогда не выступала Розалина. Напротив, прикосновения ее и ответы на его объятия становились все холоднее. Пропасть между ними стала шире, но тоненькая ниточка связывала прочнее стального троса… Одному из них суждено было стать убийцей, другой — жертвой… И каждый день приближал их к моменту, когда фигурки на чужой доске окажутся в положении, именуемом «мат»… И игра закончится.

Розалина всячески подавала намеки на то, что чувств к нему почти не осталось, что выбор, как следствие дара, заслонил уже все человеческое… Что отныне они не могли больше быть парой. Их роман, едва начавшись, подошел к концу. Она подавала намеки, пытаясь показать это наименее болезненно, но безрезультатно. Этих намеков Антонин не видел. Точнее говоря, скорее он и не хотел их видеть.

В это воскресное утро, однако, Розалина была одна, без Антонина. Все чаще их видели по отдельности, все реже — вместе. О том, что у Браун и Долохова что-то случилось, знала вся Школа, да и мрачная глубина из глаз Антонина уже практически не исчезала. Лишь когда Роззи, еще совсем недавно его Роззи была рядом, он немного менялся, становясь человечнее… Парень же, и раньше увлекавшийся темными искусствами, интересовался ими теперь еще больше и сильнее. И чаще, чем прежде, он составлял компанию Беллатрисе и Люциусу, интересовавшимся темной магией еще с первого курса. Дружба с Розалиной, обещания, даваемые ей, роман с ней — а ведь они перед Рождеством и даже в январе обсуждали свадьбу, ведь в декабре она даже мечтала, каким будет платье! — именно это удерживало его от общения с Блэк и Малфоем. Но чем меньше Роззи становилось в его жизни, чем страшнее была ее холодность и в то же время то, что она продолжала держать его рядом, тем больше он сближался с будущей Темной Леди.

Девушка медленно прогуливалась по внутреннему двору замка, наблюдая за первокурсниками, играющими в заколдованные снежки. Один из мальчишек, взъерошенный, в очках, слепил громадный снежок и кинул его в рыженькую девочку с зелеными глазами и множеством веснушек, в компании мальчика-слизеринца с крючковатым носом и болезненного цвета кожей гулявшую во дворе. Гриффиндорка, ойкнув, потянула друга за рукав в сторону от снежка. Роуз чуть замешкалась, посмотрев на девочку, и снежок угодил ей в плечо. Гриффиндорец, бросивший его, замер. Трое других мальчишек — его друзей — тоже.

— Я же говорил, Джеймс, не надо, — заметил мальчик с худым лицом, в стареньком пальто, стоявший рядом. Он выглядел гораздо серьезнее своих приятелей. Розалина медленно подошла к мальчикам, к ее удивлению не бросившимся наутек после проделки.

— Я мог бы и попасть, она сама! — отозвался мальчик в очках. — Сириус, скажи?

— Ну… — протянул красивый мальчишка с длинными черными волосами, в дорогом плаще. С серебряной пряжкой. Прямо как у Антонина… Осознав это, Розалина поморщилась. — Наверное…

— Минус двадцать баллов Гриффиндор, — Роуз убрала волосы назад, открывая значок старосты Школы. — Эта девочка с вами не играла, зачем вы бросили в нее снежок?

— Ну… это Лили Эванс, из нашей группы. Самая умная, — бойко отозвался мальчик по имени Джеймс. — Я не в нее, я в Нюниуса!

— Нюниуса? — нахмурилась Розалина. — Кто это?

— Снейп, со Слизерина. Плакса и нытик! И вечно жалуется на нас всем! Слизеринец же! — отозвался Джеймс. Сириус ухмыльнулся, четвертый мальчишка, низенький и весь какой-то похожий на крысу-переростка, подобострастно закивал. Мальчик в пальто вздохнул.

— Я говорил, что Джеймс не попадет, но он все равно кинул… Извините нас, пожалуйста. Вам не больно?

— Нет, — Роуз покачала головой. — Но, во-первых, невежливо давать людям клички! Во-вторых, не надо кидать такими громадными снежками даже в слизеринца, если он не играет с вами. Позовите его с собой, так ведь будет интереснее. И не все слизеринцы плохие! — прищурилась она. — Лично я знаю и хороших.

— Вы с Равенкло, — заметил мальчик в пальто, кивнув на ее значок на теплом плаще.

— Да. И можно на ты, я всего-то на семь лет вас старше, — улыбнулась Розалина. — Как вас зовут?

— Римус, — отозвался мальчик. — Римус Люпин.

— Джеймс Поттер, — мальчишка в очках гордо выпрямился.

— Питер Петтигрю, — пискнул тонким и довольно противным голосом четвертый мальчик. Розалине он отчего-то сразу дико не понравился…

— Сириус Блэк, — усмехнулся мальчик с длинными волосами. — А тебя как зовут? — подмигнул он. Роуз одарила его взглядом, способным заморозить на месте, и мило улыбнулась.

— Розалина Браун. Так вот, Джеймс, Питер и Сириус, берите пример с Римуса. Ваш друг серьезный и умный, это хорошо. И если вы еще раз будете обижать Лили и Северуса в моем присутствии, одному из вас я сделаю ослиные уши. Нужно не обижать людей, а дружить с ними! — она потрепала Римуса по волосам, тот смущенно улыбнулся. Роуз, приглядевшись к нему, поняла и еще кое-какие свои ощущения. И, чуть отведя его в сторонку, шепнула ему на ухо:

— У тебя хорошие друзья, Римус. Думаю, они не отвернутся, если ты скажешь им правду. Оборотней боятся, конечно, но некоторые люди могут вас принимать и тепло к вам относиться. Ты умный и славный, и не стыдись своей болезни, ты можешь быть гораздо человечнее, чем бывают некоторые люди, — девушка присела на корточки и обняла мальчика. — Держись таких людей — они всегда будут твоими верными друзьями. И я тоже, если ты хочешь со мной дружить. Хочешь? — мальчик кивнул.

— Откуда вы знаете? — глядя на нее большими честными глазами, прошептал Римус.

— Я валькирия. Как-нибудь я тебе расскажу, что это такое. Я тоже необычная, как и ты. А сейчас — беги к ребятам и играйте в снежки. Это очень весело!

— А ты поиграешь с нами?

— Как-нибудь попозже, мне сегодня надо написать огромное-огромное сочинение для профессора Флитвика, — она еще раз потрепала его по голове. — И молчок своим друзьям о том, кто я, ага? — мальчик с серьезным видом кивнул. — Если захочешь доброго совета, я всегда буду рада тебе помочь, Римус Люпин, — Роуз поднялась на ноги, отпуская мальчика к друзьям. Лили Эванс подскочила к ней.

— Извините, пожалуйста, что в вас попали. Эти мальчишки такие задиры! — странное чувство, которое было первого сентября, снова возникло. Что она должна откуда-то хорошо знать эту девочку…

— Ничего, я уже с ними поговорила, — улыбнулась Роуз. И внимание ее привлекла женщина в черном плаще в пол, появившаяся в обществе Дамблдора во дворе. Глаза девушки расширились, она оглянулась на девочку, пробормотав: — Извини, мне надо идти, — и робко приблизилась к молодой красивой женщине со строгим выражением лица, в наглухо застегнутом плаще. Длинные волосы достигали поясницы, спускаясь по спине и плечам. Черные глаза почти без тени эмоций озирали людей. Роуз, подойдя к ней, склонилась в почтительном поклоне:

— Тезла-Экала?

— Выпрямись, дитя мое, — улыбнулась женщина. Но и в улыбке этой не было ни следа эмоции. — Оливия рассказала мне о твоей просьбе, и я решила увидеться с тобой лично… Директор твоей школы любезно разрешил мне посетить ее, что я с огромной радостью и делаю, — однако ни тени той самой радости в ее облике не было. Лишь холодное спокойствие прослеживалось во всех ее жестах, взглядах и словах. Даже Дамблдор явно чувствовал себя неловко рядом с этой женщиной. Не говоря о самой Розалине, не решавшейся и поднять на гостью глаза…

— Мне хотелось бы спросить вашего совета наедине, Анна, — Роззи снова склонилась в легком поклоне. Экала обернулась к Альбусу, положив руку на плечо девушки.

— Мы с Розалиной побеседуем в теплицах, если возможно, я просила бы вас обеспечить нам уединение ненадолго. Вопрос, с которым Роуз писала Оливии, достаточно… личный.

— Конечно, — понимающе кивнул директор. Вскоре Розалина, робко шагая рядом с Анной, оказалась в теплицах. Никого не было рядом, поскольку по просьбе Анны им и в самом деле устроили уединение. Роуз поправила свою шапку с помпоном и сняла ее, комкая в руках.

— Розалина, Оливия рассказала мне о том, что ты приняла предложение юноши, не являющегося твоим выбором. И не знаешь, как быть теперь. Что же, я могла бы сказать тебе, что ты допустила страшную ошибку, но слова мои не исправят ее… Однако, как и Наставница Оливия, я очень рекомендую тебе сказать ему «нет» побыстрее.

— Я не могу… Мне… Мне страшно причинить ему боль…

— Тогда представь — ты не сумела отказать ему, и вышла за него. Но выбор занял твое сердце и ты живешь с тем, кого не любишь и не полюбишь никогда. Страдая сама, ведь выбор твой не рядом, заставляя страдать его… Я о юноше, что влюблен в тебя. Он ведь почувствует, что лед живет в твоем сердце по отношению к нему. Так ему будет лишь больнее. Он не сможет жить ни с тобой, ни без тебя. Жизнь его превратится в бесконечную муку… Ты хочешь такого?

— Нет, — в глазах Розалины, представившей себе все это, застыл ужас. — Не хочу.

— Ты любишь его и потому не можешь отказать? Любила ли ты его по-настоящему, стремилась связать с ним свою жизнь? Задумывалась о том, что желаешь пройти весь срок его жизни бок о бок, и после смерти его хранить в памяти своей? — девушка отрицательно покачала головой.

— Нет, — прошептала она. — Я любила его, наверное, я думаю, что это была любовь… Но сейчас в сердце моем выбор. Но ведь я не знаю, что выбор ко мне…

— Это знаю я, Розалина. Он не остался к тебе равнодушным, — женщина едва заметно улыбнулась. — И чувство это у него окрепнет…

— Вы правы. Лучше будет сказать ему, что нам надо расстаться, это будет честнее и правильнее. Правда же? — девушка робко посмотрела на Анну. Та с легкой улыбкой кивнула ей. Розалина, просияв, заспешила в замок, поблагодарив Анну за то, что та придала ей решимости и бормоча, что откажет ему как можно скорее. Но когда девушка уже покидала теплицу, Экала без тени улыбки поглядела ей вслед. Щелкнув пальцами, женщина прошептала несколько слов на латыни. И усмехнулась.

— Ты, конечно, хочешь отказать, милое дитя, и так было бы правильно и безопаснее. Но увы… Пока еще рано… — она усмехнулась, направляясь к воротам Хогвартса, под напуганными взглядами детворы. Цель ее личного визита была достигнута. Чары измененного сознания, которым предстояло сыграть свою роковую роль, на Роззи были только что наложены…

* * *

Розалина с тоской глядела в окно поезда. Она с февраля пыталась сказать «нет», но отчего-то каждый раз, когда решалась это сделать и пыталась сказать эти слова, у нее не получалось. Не то, чтобы не хватало решимости, нет. Не хотелось говорить. Состояние, которое она испытывала прежде, в то время, когда сомневалась в выборе и была в смятении, возвращалось в такие минуты с новой силой. При том, что когда она не помышляла этого сказать, прекрасно отдавала себе отчет в том, что ее тянет к Реддлу и она скучает по нему. Девушка с нетерпением ждала Пасхи, после которой снова увидит его… Он ведь обещал.

Она ему даже написала, в начале марта, дескать, успокоить, что Беллатриса на нее не взъелась. Хотя смотрит с ненавистью и задирала как-то пару раз, но явно опасается делать что-то хуже. Наверное, разнюхала как-то, что Роуз валькирия, и опасается. И ответ пришел. Почерк у него красивый, ровный, крупный. Писал, что очень рад новостям о том, что Розалина в порядке, передавал маме с папой привет. Розалина и письмо это сохранила и по воскресеньям перечитывала. И как будто бы он текст озвучивал, своим голосом…

И вот осталось уже совсем немножко, там и последний семестр. А она все никак не откажет Долохову. Плащ все чаще вспоминается, сжечь бы его, вот уж точно, вместе с пряжкой. Боялась, что все разрушит. А нет, не разрушил, ведь хочет же учить, и Экала говорила, что Розалина ему понравилась… Вспоминала все чаще поход в Тайную комнату, и объятия, теплые, домашние, совсем как папа ее в детстве обнимал…

— О чем думаешь? — Антонин. Сидит рядом, держит за руку. А ведь она его уже неделю не целовала. И на поцелуи не отвечала. Неужели не понимает? Неужели любит так сильно? Это она виновата, не надо было надежду давать… Ведь знала же, что не выбор, ведь боялась же. Вина прочными клешнями сжала сердце… А что у нее к нему помимо вины?

«Любовь? Так ведь нет. Жалко его, это да. Стыдно, совестно. Страшно — жизнь разрушила, лишь из-за своего дара. Не хотела, а разрушила. Любви нет. И была ли? Не знаю…»

— Ни о чем, — даже не обернулась. Отказать нужно, вот прямо сейчас. И так затянула донельзя, и ведь каждый день почти пытается, и решилась давно, а не может. Не идут эти слова, и хоть тресни… Напасть какая-то. Замолчали. Так, в тишине, и ехали всю оставшуюся дорогу. Напротив Бруксы сидели, хихикали, шептались. Роуз не хихикала. Настроения не было, да и какое тут могло быть настроение? Она ему жизнь испортила, и кто знает, чем это выльется? Хотела бы она знать, да откуда же?

«Завтра же, хоть клещами из себя выдавливать буду, скажу, что все», — решила уже почти в Лондоне. Встретил его отец. Поздоровался, теплее, чем обычно. Розалину даже обнял. Конечно, Антонин наверняка им сказал про свадьбу. Тетю Вирджинию огорчать жуть как страшно, но выхода нет. Она поймет, она добрая и умная. Антонин бы понял… Только бы понял…

Помогла миссис Долоховой с ужином, попела, а тете Вирджинии и так лучше стало, выглядит здоровее. После ужина попросила с ней кое-что обсудить. Женщина с радостью согласилась. Вышли в сад.

— Ты о свадьбе хотела? Тони мне на Рождество сказал, вы женитесь летом… — сияет. — Я так рада, что у меня такая невестка будет! Роззи, — девушка вздохнула. Она должна. Пересилила себя, только голос прозвучал, как чужой.

— Я с ним расстаюсь. Мне сделали выбор, и завтра я скажу об этом Антонину. Мне очень жаль, тетя Вирджиния, когда я согласилась, еще не знала, что выйдет так. Я буду вас навещать, если понадобится, просто… Я его не люблю. Не говорите ему, я сама завтра скажу.

— А любила? — закрыла глаза. Вспомнились его поцелуи, взгляд, и голос. И руки, нежные, теплые, родные. Это прошлое, этого никогда больше не будет. И отказ должен быть твердым. С трудом сдерживая слезы, покачала головой:

— Нет. — Когда открыла глаза, Вирджиния уже заходила в дом. Ни слова не сказала. Роззи вернулась внутрь, подошла было, но Долохова сделала вид, что ее даже не замечает. Пожелала семейству спокойной ночи и ушла в гостевую комнату. Так даже лучше. Вот бы и Антонин так. Так легче… И не так больно… Как уснула — даже не заметила…

Наутро позвала его к себе. Трудно, и язык как прилип к небу. Надо сказать, а страшно…

— Ты чего, Роззи? — обнял ее. — Что с тобой происходит? Милая?

— Ты… Пойми, пожалуйста. Ты еще встретишь девушку, которая тебя полюбит и с которой ты будешь счастлив. Не думай обо мне, отвлекайся, забывай, что мы с тобой по глупости напридумывали. Не надо… Найдешь девушку еще лучше, — долго говорила, просила не зацикливаться на ней и устроить свое счастье. Тяжело вздохнул, с болью посмотрел на нее. Понял.

— Ты встретила выбор? — Кивнула. — Этот аврор? — снова кивнула. Догадался. Сам…

— Роззи, но я… Но мы… Мы столько лет дружили, были лучшими друзьями, и что же теперь?

— Он — мой выбор. Ты для меня лучший друг, и всегда им будешь. Но люблю я его. И буду любить...

— А меня… Меня ты вообще любила? — в голосе Антонина слышится что-то, похожее на отчаяние.

— Я… Я не знаю, — хотела сказать нет, но снова не вышло. Что за напасть такая? Ведь хотела же? И знала, еще утром, что надо сказать. Она и правда не знает, любила ли, но отказ должен быть суровым. Все говорили об этом. И мама, и Оливия, и Анна. А оно вон как, не получается… Странно. И страшно. — Я правда не знаю… — на глаза навернулись слезы. Отвернулась, чтобы их скрыть. Нельзя оставлять надежду. Успокоилась, обернулась. Стоит рядом, плечи опустились, весь как-то поник и увял. В глазах слезы. Мерлин, неужели ему всю жизнь так страдать придется? И все из-за нее…

От чувства вины сердце разрывается. Опустила глаза, чтобы не смотреть. Наговорила каких-то глупостей вместо короткого отказа. Зря, очень зря, напрасно… Взяла чемодан, начала складывать вынутые вещи, не зря не стала распаковывать. Если сейчас останется — просто не выдержит на них смотреть, сердце разорвется. Лучше уйти, так как-то честнее и правильнее, лучше исчезнуть. Она и Оливия так всегда говорит, лучше рвать, пока не так больно и страшно, а ему и так больнее всех будет. Она же дар получила раньше всех, неизвестно, как на нем это скажется. Собрала чемодан, надела куртку, подошла уже с чемоданом в руке к нему. Все так же и стоит, молча. Коснулась его руки. Хотела сказать что-то вроде «прощай», а вырвалось другое. Совсем другое. «Прости»… Пока еще хуже не наделала, вышла из дома, тетя Вирджиния даже не посмотрела на нее, хотя сидела напротив двери в гостиную. Дядя Николас смотрит с осуждением. Ненавидят ее, наверное. И он тоже, конечно… А может, оно и к лучшему. Трангрессировала из сада, домой. Пробежала мимо мамы, отец по пути успел забрать чемодан. Рухнула на кровать, лицом в подушку, разревелась от боли и вины… Мама присела рядом, прижала к себе.

— Тише, родная, тише. Что случилось? Мы тебя уж не ждали…

— Я отказала ему. Наконец-то отказала. — Произнесла сквозь слезы. — Мне стыдно… Мне его жалко…

— Это пройдет, дорогая, — прекрасно понимая, что это не так и вина лишь ослабнет со временем, шептала Лили, прижимая дочь к себе. — Поплачь, милая, станет легче… Ты молодец, что отказала. Ты молодец…

* * *

На каникулах же увиделась с мистером Реддлом. Пошла в Косой переулок за чернилами, без родителей. Уж самой восемнадцать лет, не маленькая. А он как раз из аптеки выходил. Узнал, приветливо улыбнулся.

— Роззи? Каким ветром?

— Да вот, мистер Реддл, за чернилами выбралась, — показала ему только что купленную склянку.

— А я могу тебя порадовать, — он улыбнулся. — Дамблдор дал добро, и мое начальство тоже. Буду по субботам по полтора часа тебя тренировать. Аврорату очень понравилась идея принять на работу валькирию, но хотят, чтобы ты сама была в своем решении уверена. Все же… Работа не простая…

— Я хочу помогать людям и защищать их! — глаза девушки сверкнули так, что Реддл умолк.

— Ну вот о чем я и говорю. А где мама с папой?

— Дома. Я одна выбралась. Кстати вот, — она достала из сумочки кнат и протянула ему. — Все никак не отдам, извините.

— Розалина, Мерлина ради, не стоит! — отказался было. Но девушка буквально сунула ему монетку в руки. Пришлось взять.

— Мы договаривались! Так — честно.

— Ну хорошо, хорошо. Кстати, с прошедшим днем рождения, — кивнул в сторону книжного магазина. — В знак благодарности за помощь хочу тебе подарить кое-что. Зайдем?

— Нет! — Розалина замахала руками. — Нет и не думайте!

— А как насчет стаканчика сока? — улыбнулся Томас. — И я подробнее расскажу про будущие уроки.

— Нас не так… Ну… Не так поймут… — покраснела буквально до ушей. Смутилась, опустила глаза.

— Ничего страшного не будет, чары накладывать тоже не стану, особого секрета в нашем общении на этот раз нет. Все все поймут правильно, ты — моя подопечная, будущая аврор, и общаешься с состоявшимся аврором.

От сока она все равно отказалась, но согласилась на мороженое. Сели за столик у мороженщика, Розалина с огромным рожком, Реддл с пустыми руками. Девушка наблюдала за прохожими, слушая объяснения мистера Реддла. Взгляд выловил в толпе Долоховых, всех троих. Встретилась с Антонином глазами, прочла в его взгляде такой укор, что захотелось провалиться под землю. Отвернулась и встретилась глазами с Реддлом.

— Да, к слову, — он тоже заметил Антонина. Снова в голосе зазвучала холодность. — Как юноша к этому отнесется?

— Уже никак. Мы с ним… Мистер Реддл, вы не так тогда поняли, мы дружили. Ну, это было очень… — осеклась. Минуту помолчала и продолжила: — мы поссорились, так что он к этому уже никак не отнесется.

— Не из-за меня, надеюсь? — положил руку ей на плечо. Проницательные глаза изучали ее покрасневшее личико.

— Нет, мистер Реддл, — хотелось сказать так много, что он ее выбор, что она его… Но как? Стыдно и бессовестно. Поэтому не стала, не решилась: — Не из-за вас. Просто так сложилось…

* * *

Последние месяцы учебы пролетели как мгновение. С Тони сидеть было просто невыносимо, видеть его глаза, слышать отчаянные попытки что-то выяснить, как-то ее вернуть. Нечего там выяснять, выбор сделан и она его приняла. Все кончено. Даже села с Люциусом, тот просто ошалел, а потом ничего, как-то даже принял это, и ему оно вроде и понравилось…

Подготовка к Ж.А.Б.А, уроки с Реддлом — всего полтора часа, а уставала ужасно. Защитных и атакующих чар попробовала за это время — ужас. Даже Легилименцией занимались. А после занятий гуляли у Черного Озера и разговаривали, обсуждали ее успехи и неудачи.

Сложнее всего было его атаковать — причинять вред людям не в природе валькирий, через себя переступала с трудом, поэтому всю неделю придумывала себе легенду о том, что мистер Реддл — ужасный злой колдун, который хочет убить всех-всех на свете. Тогда атаковать получалось, и еще как. Один раз он даже сознание потерял, уже в конце мая, у них было последнее занятие — там же экзамены, к ним надо было готовиться… Роуз тогда перепугалась до смерти. Подбежала к нему, встала на колени, осторожно потрясла за плечи. Коснулась рукой щеки… Сердце замерло так, что даже испугалась — остановилось. Теплая щека. Совсем как в ее мыслях и снах, которые, как не гони, не уходили. Провела по его губам кончиками пальцев. По волосам. И сама ужаснулась своей нескромности, подскочила и хотела позвать мадам Помфри. Томас же слабо что-то промычал, садясь.

— Ну даешь, Роуз, — снова наклонилась к нему, молясь, чтобы он ничего тогда не почувствовал. Знал бы только папа, какая она бессовестная! Стыдно — ужас!

— Вы в порядке, мистер Реддл? — он кивнул, притянул к себе за плечо. Так близко, что она даже тепло его ощутила. И лица совсем близко, вот еще чуть, и соприкоснутся… Невольно потянулась к его губам, но тут же отпрянула, стыдясь своего порыва. Он вроде бы не заметил, ну или вид сделал, что не заметил.

— Да, в порядке. Ты молодец, так и надо, — улыбнулся, поднимаясь на ноги. Внезапно решилась на то, что уже долго хотела сделать. Подошла чуть поближе, теребя прядку волос. Опустила глаза.

— Мистер Реддл. Вы для меня много делаете, а у вас и так работы полно, наверное… В общем… Если хотите, конечно… Придете на мой выпускной? Мама с папой тоже придут, будут вам рады. Они мало кого знают из родителей ребят… — теребила прядку. Реддл довольно долго молчал, затем осторожно приподнял ее личико за подбородок. Заглянул в глаза.

— Ты уверена, что хочешь меня пригласить?

— Да… — прошептала, заливаясь краской. Но взгляд не отвела.

— Тогда я приду. Ладно, Роуз, на сегодня все, до выпускного, — ушел, помахав ей из двери. Только когда дверь за ним закрылась, до нее кое-что дошло. Он ведь тоже к ней потянулся тогда, к губам… Он ведь тоже…

* * *

— Мама, ну хватит! — Лили Браун улыбнулась, отпустив наконец Розалину, которой поправляла красивую прическу. Девушка легко покружилась в своем нарядном длинном платье, темно-зеленом, в пол. С красивым тонким пояском и камушками на лифе. Плечики открытые, и спина немножко. Наряднее у Роззи ничего еще в жизни не было. Ирма выбирала, а Ирма умеет…

— Красавица моя, красавица! — мама просто сияла, поправляя свое скромное праздничное платье и то и дело промокая глаза салфеткой.

— Роуз, ты у нас просто совершенство! — отец сиял, то и дело разглаживая воротник пиджака. Сестры не смогли быть, а жалко. Зато он пришел, в парадной мантии, среди других гостей. Роззи его уже видела.

— Пора, — позвал ее Брукс. Родители снова прослезились и убежали в Зал. Роуз надела мантию поверх платья, сжала руку Шарлотты. Та была в пышном красном платье, тоже в пол. И тоже заплаканная. И сама Роуз не удержалась… Семь лет как миг, а вот... Последний вечер… И как потом? Что потом? Неизвестно…

— Роззи? — Антонин. Они пару недель назад почти помирились, он вроде успокоился и попробовал просто с ней дружить. Взял ее за руку, вставая в шеренгу. — Ты как?

— Все нормально, — улыбнулась, вместе с остальными заходя в Зал. Их встретила буря аплодисментов…

Ни одного слова из долгой речи деканов и директора не запомнила, глаза застилали слезы, смотрела на директора, а видела расплывчатое пятно с бородой и в мантии. Услышала только свое имя, вышла как в тумане. Взяла диплом. Со всеми «Превосходно»… Новая буря оваций… Даже неловко как-то. Подбежала к маме и папе, папа забрал диплом, расцеловал в обе щеки. Реддл пожал руку. Руки теплые, сильные, уютные. Даже как-то спокойнее стало.

Блэк в черном платье, как всегда вся темная, высокомерно усмехнулась. Нарцисса, каким-то ветром тут оказавшаяся, тоже. Ну и плевать, не страшно. Отошла к друзьям, шутили, смеялись, и Антонин среди всех. Вроде бы и правда успокоился… И Роуз как-то легче стало и уютнее…

Вальс. Она его когда-то обещала Антонину, и он, наверное, сейчас ее пригласит. Только вот… Она же… Она ведь уже обещала, что…

— Мисс Браун, позвольте, — Реддл вынырнул из толпы, осторожно взял за руку и повел в вальсе. Разумеется, под предлогом того, что лучшая выпускница удостоилась чести танцевать с аврором, много внимания уделившим страшным событиям осени, уважаемым человеком. Рука легла на хрупкую девичью талию, вторая бережно сжимала ее ручку. Роуз робко положила руку ему на плечо.

Даже сквозь ткань платья ощущалось то, какая она теплая. Огромные глаза, скромная и такая родная и милая улыбка. И волосы, которые пахнут шалфеем… Родные. Почему-то такие родные…

Вальс закончился, а он этого чуть было не не заметил. Остановился, подвел к родителям. А ручка у нее такая маленькая, тонкая. И прическа необычно красивая. И это платье… Вся какая-то непривычная, но милая и теплая.

— Роззи, дорогая, веселись. Это твой праздник, — улыбнулась Лили. — Мы с папой познакомились с родителями Бруксов, нам не скучно! — обрадованно улыбнулась и убежала к остальным. Реддл остался.

— Томас, право, нам не скучно, — Брендон и Лили обменялись взглядами. — Если хотите, можете… Пообщаться с остальными.

— Да, Том, мы не обидимся. Тем более это Роуз тебя звала, — Брендон как-то странно вздохнул. — В общем-то мы и не против. Но никаких глупостей, а то...

— Вы о чем? — не понял Реддл. — Какие глупости? Мы с ней… Не думаете же вы, что я и Роззи…

— Нет, конечно. Просто предупреждаем, мало ли… — подошли Бруксы и Брауны отвлеклись. Оглянулся, но Розалины не увидел…

Нашел на галерее, опершуюся на перила. Задумчиво глядела куда-то на небо. Коснулся рукой плеча, хрупкого, худенького, теплого. Вздрогнула. И вечер какой-то прохладный, как бы не замерзла в одном платье-то.

— Все в Зале… Что случилось?

— Ничего. Я не очень люблю шумные празднования. Я как-то… Мне больше нравится вот так, на звезды смотреть, слушать, как листья шуршат. Это очень мирно и спокойно, такое… Уютное, знаете… — обернулась и оказалась вплотную к нему. Провел рукой по щеке, девушка шумно вдохнула и закрыла глаза.

— Ты необычная…

— Я же валькирия… — пробормотала, снова краснея.

— Нет, дело не в этом… Знаешь… — вздохнул. А в конце концов, чего себя и девчонку мучить? И так молчит уже сколько времени, а ведь скучал по ней страшно… И суббот с нетерпением ждал. Лучше уж точки расставить и все… — Роуз, ты мне нравишься… — вырвалось как-то само, повисло в воздухе. Глаза расширились, еще огромнее. Часто-часто заморгала. Не ожидала явно. Думал уже, что оттолкнет и убежит со скандалом, сочтя, что он бессовестный и наглый. Но нет. Обняла внезапно, прижалась. Такая хрупкая, теплая, чистая. Бережно приобнял в ответ, боясь повредить как-то.

— Вы мне тоже… — почти не слышно прошептала. — Мистер Реддл, я вам должна сказать… Вы… я… Вы мой… — хотела сказать про выбор, да не решилась. А вдруг не так поймет и решит, что на самом деле любви к нему у нее нет. А она ведь есть, есть же… Наверное… — Я вас люблю… — выпалила и сама испугалась. Вот уж точно нескромность! И что теперь?.. Кто за язык тянул?

Не ответил ничего, лишь притянул к себе чуть ближе, склонился и коснулся губами губ. Ответила. Губы у него теплые, чуть горьковатые, совсем как в мечтах…

И ведь правда, выбор сделан и жалеть о нем даже странно, не то что глупо. Зря она противилась так… И ему она нравится! Впервые за долгое время девушка осознала, что она счастлива. Почти без оглядки, просто, по-человечески, счастлива...