Мешать соединенью двух сердец... (джен)

Глава 8

— Отправляй людей за заказами, Кингсли, — сказал Аберфорт, водружая на стол объёмный мешок.

Кингсли заглянул в него и не поверил своим глазам.

— Откуда, Мерлинова борода?

— Принёс домовой эльф в простыне наизнанку. Швырнул на стол и улетучился.

— Что, даже ничего не сказал?

— Что-то сказал, но, по-моему, это не из тех слов, что приняты в приличном обществе.

— А записка какая-то прилагалась? Вдруг эти деньги прокляты?

— Я проверил. Прекрасные, полновесные, так необходимые нам галлеоны. А записка была, да. — Аберфорт покрутил перед Кингсли листком бумаги.

— И что в ней? — Кингсли взял из рук Дамблдора-младшего записку и прочёл: — Чума на оба ваши дома. Аберфорт, деньги точно не прокляты? У тебя есть идеи, кто мог это прислать с такой запиской?

— А ты знаешь много волшебников, которые ворочают такими деньгами и цитируют Шекспира?

— Да я даже не знаю, кто такой Шекспир, но догадываюсь, о ком ты говоришь. Хотя не представляю, что могло его заставить передать деньги нам. Он же, вроде, финансирует другую сторону, причём делает это по зову души и крови. Ребята надавили?

— Надавили? Навряд ли, — погладил бороду Аберфорт. — В этом случае деньги прислали бы они и написали бы что-то другое. Это его решение.

— И зачем же Родольфусу снабжать нас деньгами?

— Кто знает, кто знает…

— Аберфорт, ты не жалеешь, что выходил его тогда?

— Я жалею, что не успел помешать Робардсу использовать Конфринго против девятнадцатилетнего мальчишки, которому напомнили про маму и гарантировали жизнь.

— Как он вёл себя?

— А как мог себя вести девятнадцатилетний мальчишка, только что потерявший отца и чудом разминувшийся со смертью? Плакал об отце, плакал от боли, захлёбывался ненавистью, обещал отомстить…

— Это ему неплохо удалось.

— Мы сами создали монстра, Кингсли. Из вполне нормального юноши.

— Не перегибай, Аберфорт. Родольфус к тому времени уже не раз отметился в рейдах Пожирателей, и был там не на самом плохом счету. А уж что после этого творил... Ты никогда не думал, что кровь его жертв и на твоих руках?

— Может быть, может быть. Но что, по-твоему, я мог сделать? Добить его?

— Достаточно было его там оставить. Не заметить, что он ещё дышит.

— Ты бы оставил?

Кингсли вздохнул. Разговор был бессмысленным, и он это знал. Он бы не оставил. Он бы не стал использовать убийственное заклинание, если бы гарантировал жизнь.

— И всё же, что могло заставить Лестрейнджа передать нам деньги? — снова спросил он.

— Ненависть. Ненависть ко всему, что разрушает то, что он любит. Он ненавидит многое и многих и по свою, и по нашу сторону баррикад. Хотя о чём это я. Он ни одну сторону не считает своей, он сам по себе. Наследник рода Лестрейнджей.

— Да, парень родился с золотой ложкой во рту, — хмыкнул Кингсли.

— И да, и нет. Конечно, наследник такой семьи имеет огромные привилегии и возможности, но ещё больше обязанностей и ограничений. Родольфус от рождения имел совершенно другие склонности. Мечтательный, задумчивый, совершенно неамбициозный мальчик. Совсем не то, что требовалось Корвусу. Родольфус любил отца и очень старался ему угодить. Он хорошо осознавал свой долг перед семьёй, но при этом не отказывался от своей природы, ему удавалось сочетать в себе эти два начала и даже как-то уравновешивать их. А потом с ним что-то случилось, ещё до того, как отец взял его в тот злосчастный рейд. Что-то в нём сломалось, будто его светлую часть отсекли, и осталось лишь то, что сделало его одним из самых известных Пожирателей.

— Аберфорт, не громозди гипотезы. Скорее всего, отец пригрозил оставить без наследства и передать всё Рабастану, вот он и распрощался с детством, мечтательностью и светлой стороной.

— Корвус никогда не сделал бы такой глупости. Он бы скорее всё Волдеморту оставил. Или Беллатрикс. Она, как и Корвус, всегда обожествляла Тёмного Лорда. Корвус был счастлив заполучить такую невестку, имеющую, к тому же, огромное влияние на его сына. Родольфус, к несчастью, боготворил её так, как сам Корвус боготворил Волдеморта.

— А сейчас?

— Не знаю. Я давно его не видел.

— Слухи о его семейной жизни…

— Кингсли, ещё раз прошу тебя, не собирай сплетни. Родольфус всегда вёл себя достойно, и сейчас тоже, а что касается Беллы… К сожалению, хорошей жены из неё не вышло. Кстати, это одна из причин, по которой Лестрейндж может ненавидеть Волдеморта. Не из-за тех слухов, что ты пытаешься мне пересказать, а потому что служение Тёмному Лорду разрушило Беллу, выбило из неё те остатки разума и здравого смысла, что у неё ещё были. В общем, мы убили его отца, искалечили его самого, Волдеморт , считай, отнял у него жену — чума на оба наши дома. И ему не жаль денег, лишь бы мы подольше убивали друг друга.

— А Лонгботтомы что у него отняли?

— С Фрэнком и Алисой Лонгботтомами тёмная история, в которой никто так и не стал разбираться.

— Что тебе неясно, Аберфорт? Лестрейнджей взяли на месте преступления, все улики были налицо, никто из них не стал ничего говорить, никто не отпирался, при задержании погибло шесть авроров — шесть, Аберфорт! — причём с четырьмя расправился Родольфус. Да и какая теперь разница. Даже если ты детально узнаешь, кто из Лестрейнджей когда и в каком порядке произносил Круциатус, ни Алисе, ни Фрэнку это не поможет. Им уже ничто не поможет, они навечно заперты в своём аду. Я понимаю, ты чувствуешь вину перед Родольфусом за то треклятое заклятье и ты привязался к нему, пока выхаживал, ты знал его с детсва и по-прежнему видишь в нём мечтательного, задумчивого мальчика, но давай смотреть фактам в лицо: Родольфус Лестрейндж — мерзавец, каких мало, его в лучшем случае ждёт Азкабан пожизненно, и то, если сдастся без сопротивления, потому что каждый из нас только ждёт повода метнуть в него Аваду. Давай деньги, я пошёл, наши запасы на исходе.

Схватив мешок, Кингсли вышел.

Аберфорт проводил его долгим взглядом, потом вытащил стопку листовок с грифом «Разыскиваются беглые волшебники», оставшуюся ещё со времён первого побега из Азкабана, и нашёл снимок Родольфуса.

На фото Лестрейндж мрачно смотрел исподлобья через спутанные волосы, свисавшие на лицо, не кривляясь и не гримасничая, в отличие от других Пожирателей.

— Что же ты скрываешь от нас, Родольфус Лестрейндж? И зачем тебе это нужно?

Но портрет молчал.