Враги по наследству, или Медаль с двух сторон рассматривают (джен)

Дом — то место, где кругом

Царит полный покой.

Верни меня домой.

(В дом родной мой)...

Брайт. Дом

Гестия коснулась порозовевших щёк, набрала в грудь побольше воздуха. Не время ронять слёзы, пора бы и делом заняться — поддерживать порядок на корабле, но вдруг глаза остановились на Питере. Тот сидел в оцепенении со стеклянным взглядом, схватившись за голову, губы дрожали. Обычно Гестия не сваливала собственную работу на чужие плечи, хотя иногда сильно-пресильно хотела. Сейчас же она немного пренебрегла этой привычкой: поднялась и отдала приказ подчинённым — наблюдать за порядком, ведь она «хотела бы немного выдохнуть после погрузки».

Но пока Гестия говорила это, то смотрела на друга. Ох, он сидел весь сгорбленный, походил на зверушку, забитую в угол. Нет, конечно, Гестия сильно желала отдыха, но друг в то время был первостепенной задачей. Кэтрин и Хилем, кажется, поняли это, беспрекословно кивнули. Хотя не исключено, что они приняли Питера за родственника, например. Но какая им разница? Гестия поблагодарила подчинённых и села рядом с другом.

Она опустила руку на его плечо, а сам Питер сильно схватил подругу за запястье. Гестия ойкнула, но ничего более не сказала, лишь погладила макушку свободной ладонью. Она не могла смотреть на него без жалости. Просто не могла. Язык бы вот-вот повернулся, но подходящие слова никак не находились. Ах, Гестия, вроде с людьми работаешь, должна знать к ним подход. Но успокоить собственного друга, с которым вы прошли и двойки по лавморскому, и первые прыщи, и тусовки до пяти утра… И чего они только вместе не проходили! Поддержать друга, которого в тот момент разрывало на части! Ведь где он был всю эту неделю? Что делал? Да к тому же ещё оказался на ненавистной бригантине и наверняка придумал какой-нибудь страшный сценарий, где корабль тонет.

Раздался протяжный всхлип. Стекло прямоугольных очков покрылось крохотными, ничтожно мелкими каплями. По лицу Гестии читалось: «Я здесь! Слышишь? Со мной тебе ничего не грозит». Но, похоже, это не помогло. Как вдруг друзья без всяких слов крепко обнялись. Вот оно, чудодейственное средство поддержки. Они чувствовали, как бились собственные сердца. Чувствовали то самое тепло, которого им так не хватало всю эту неделю, умиротворение. Казалось, звук в мире отключился, только море плескалось, напевая сладкую песнь. Тут Питер посмотрел на Гестию как-то по-особенному. Видимо, он всё-таки нуждался в словах.

— Они ведь тоже… К Десседи. — Питер произнёс это так, будто бы вот-вот свалился бы в обморок.

— Уверяю, всё будет хорошо. Не волнуйся.

Питер ответил что-то вроде: «Хотелось бы в это верить» и ещё крепче обнял Гестию. Подруга вздохнула, а Питер погрузился в воспоминания.

* * *

Детская с разноцветными обоями, на которых красовались герои различных сказок, знакомые всем лавморцам. Принцесса Золотые Волосы в пышном розовом платье, и Шут с его бубенчиками да вычурными трико, и Кот Прозрачнолап, и Болотник, похищающий детей… Кажется, если смотреть на них долго-долго, то они бы ожили, позвали бы к себе в гости в Сказочный лес.

В Сказочный лес, где никто никогда не плакал и не болел, где не жили скучные взрослые с их заумными проблемами! В Сказочный лес, где на одном и том же дереве росли кислые и сладкие яблоки. В Сказочный лес, где золотые птицы щебетали все существующие и несуществующие песни мира. В Сказочный лес, где даже если ты обнимаешь дерево, то это оно на самом деле обнимает тебя. В Сказочный лес, где капельки воды блестели, как бриллианты королевы, на солнце. В Сказочный лес, где всё как будто светилось золотистыми искорками. В Сказочный лес, где такие чудеса, как дружба и любовь, заменяли валюту. Да и создавались не ради выгоды, а просто, от чистого сердца.

Так считал и хозяин комнаты, ведь целая стена была уставлена книгами. Из этих книг хозяин и узнал про Сказочный лес с его обитателями. Мечтал туда попасть, чтоб никогда больше не плакать, не ощущать боли! Даже нарисовал картинку, изобразив себя с родителями в лесу, и прикрепил к шкафу с одеждой. Только, увы, этой мечте не суждено было сбыться.

На полу лежали разбросанные игрушки: плюшевые зайцы, псы и кошки, деревянные солдатики, кубики. Среди всего этого сидели Нейтан и Питер. Последний поднял магией деревянный конус, тем самым завершив замок, а первый хлопнул ему по ладошке: «Молодчина, боец!» Питер засмеялся, и в ту же секунду в комнату вошла женщина с длинными белыми волосами.

— Мама, смотри, какой мы замок с папой построили! — сорвался с места Питер. Казалось, что он подобно фейерверку заискрился бы. Ведь они с папой целый час трудились над этим архитектурным шедевром. — Вот бы стать совсем-совсем маленьким, чтоб побродить по нему.

Селестина лишь лучезарно улыбнулась. Питер был особенным ребёнком, но нет, не потому что это был её ребёнок, хотя Селестина нисколечко не скрывала и этого. Он как-то даже для собственного возраста видел этот мир по-особенному. Всё в этом мире ему казалось чудесным, всё он видел немного иначе. Нейтан же утверждал, что в Питере растёт будущий поэт или писатель. А, может быть, всё и разом! А если ни то и ни другое, то он обязательно нашёл бы себя где-нибудь в творчестве.

— Отличный замок, Крольчонок! А зачем становиться малюсеньким, если можно построить такой же замок, но большой?

— Ничего ты не понимаешь, мама. Если я построю такой же, но большой, то это уже будет совершенно другой замок.

Селестина и Нейтан как будто расцвели.

— Хорошо, выучишь уменьшающее заклятие и побродишь по замку. Только уже пора убрать игрушки, умыться и лечь спать.

— Нет! Не хочу, не хочу, не хочу! Почему вы одни едете? Возьмите меня с собой, пожалуйста, — замотал головой и сделал большие глаза Питер.

— Это очень далеко, Питер. Но обещаю, что мы с мамой будем посылать тебе письма. А потом привезём кучу всяких классных сувениров! Ну что? — Нейтан пододвинул кулак, а сын стукнул в ответ.

Питер показал два ряда зубов.

На следующий день Нейтан, Селестина, Питер и Агата шли по утреннему Таретту. Питер крепко держал за руку маму, а город казался безжизненным. Будто кто-то или что-то покидало его навсегда. Оранжевые, жёлтые и голубые стены домов как будто выцвели. Окна-глаза тоскливо смотрели на всё и всех, а мальчишки-газетчики словно потеряли запал, словно из них выкачали энергию. В тот день они выкрикивали сенсационные заголовки не так бодро, как обычно. Знакомые цветочница и молочники не махали приветливо, хотя обычно делали так всегда. И даже трещинки на мощёной камнем дороге казались огромными пропастями Но это пустяки! Может быть, родители не едут, может, передумают? Или ещё лучше — возьмут с собой!

Только ничего из этого не произошло: когда они настигли порта, Нейтан перетаскивал багаж. Селестина наклонилась так, что полы белоснежного платье коснулись земли, и поцеловала сына в лоб. Конечно, Боунсам тоже не очень хотелось уезжать. По сердцу каждого из них будто когтями скребло страшное чудовище. Совесть, как хищник, загрызала их до смерти. Дети их коллег давно привыкли, что родители «жили» в поле, а Питер — нет. Но геологические раскопки требовали разъездов. Особенно от Селестины, ибо наконец освободилось место в кампании, не считающей, что геолог — профессия мужчин. Нейтан давно волком выл, заперев себя в камеральной конторе.

С корабля раздался голос, возвестивший о скором завершении посадки, поэтому Селестина сорвалась с места и помахала вслед. Когда корабль отправился в путь, то Питер бросился вперёд и разодрал колени. Он взвыл белугой то ли от дикой разлуки, то ли от невыносимой боли. Агата подняла племянника и прижала его к себе, крикнула что-то на прощание.

— Не плачь, милый, сейчас обработаем ранку, и всё наладится! Хочешь погуляем? Встретишься со своими друзьями. вы ведь вроде давно не виделись. — после этих слов Питер вытер лицо рукавом, но согласился.

Родители не лукавили, когда говорили, что будут писать ему. Письма приходили регулярно, и в них Нейтан с Селестиной просили не скучать. Последнее было трудным делом, ведь ожидание… Ох, ожидание — самая невыносимая вещь на свете! А когда думаешь на что отвлечься, чтоб не ждать, то сам факт ожидания становится дикой пыткой. Именно поэтому Питер тяжело вздыхал. Иногда даже визжал, становясь похожим на переспелый помидор: «Ну когда же они вернутся? Когда? Когда?» Порой даже валялся на полу и рыдал в три ручья без конца. Агата хваталась за голову при виде подобных истерик. Только бы она не была тётушкой Питера, если бы не находила ключик к успокоению.

Она предлагала прочитать письмо дальше слов «Не скучай, мы скоро приедем». И Питер с восторгом читал про любую находку мамы с папой. И про камень, похожий на кошачий глаз, и про такой, какой был точь в точь как его волосы! Ах, как жаль, что он не мог ни потрогать, ни посмотреть на них. Но был уверен, что родители привезут что-нибудь интересненького из путешествия.

Также Агата вместе с Питером читала по ролям о приключения Шута с Прозрачнолапом. Да так, что Питер мог бы заверить: тётушка в молодости обязана была податься в актрисы! А ещё готовила к школе: учила счёту до ста, складывать и вычитать, тренировала выводить буквы чётче. До тех дней, проведённых с тёткой, Питер канючил, что школа — это жуткое место, он никогда туда не пойдёт. А теперь ему в ноги как будто вживили пружины, поэтому он носился как ошалелый с криками: «Я буду отличником!» Тем временем до приезда Нейтана и Селестины оставалось совсем немного.

Питер сидел под деревом около пруда в парке. Он не выпускал из рук последнее письмо от родителей, перечитывал его вновь и вновь. В нём Нейтан и Селестина говорили, что через день уже отплывают, но сколько прошло с получения письма? Родители всё не возвращались и не возвращались. Ах, что могло случиться? Может быть, они остались там навсегда? Может, соврали? Нет. Его родители никогда-никогда не врали. Ладно, иногда врали: взять того же Нейтана, обещавшего прийти с работы пораньше, но не сделавшего этого. Питер поднял весь дом на уши, рассвирепел, как медведь, но Нейтан тут же предложили сходить в воскресенье в театр. И уж это было выполнено!

— Они приедут, обязательно приедут! Правда? — с надеждой говорил Питер, но мальчик, стоявший рядом, пожал плечами и радостно пнул мяч.

Затем послышались знакомые голоса: мальчики кинулись к взрослым. Питер взял за руку тётушку, а его ровесник оказался в объятиях родителей. Первый с завистью посмотрел на счастливую семью. Вот же повезло кому-то, кому-то, чьи родители не уезжают так далеко! Но ведь это первая поездка родителей, а что было бы дальше? Тут всего один месяц, а если бы родители уехали бы на всё лето? Нет, он этого просто бы не вынес.

— Тётя… А родители скоро приедут? Обещали же, а не возвращаются. Они что, забыли?

Агата провела по волосам племянника.

— Пойдём скорее домой, милый, мне нужно кое-что тебе рассказать.

Сердце Питера затрепетало, всё тело бросило в жар. Что-то случилось? Нет, скорее всего, тётушка рассказала бы о чём-то другом, но эти предположения вмиг, точно стеклянные новогодние шары, разбились вдребезги. Придя домой, Агата усадила племянника на персиковый диван напротив себя. Чем больше тётушка говорила, тем сильнее всхлипывал Питер, тем сильнее катились слёзы по его щекам. Не может быть, так не бывает, они же поручились, они же взяли слово, они же… Как так получилось? Почему никто не возвестил о шторме? Пускай они вернулись днём позже, он бы похныкал лишний раз, но пережил это всё.

Пережил бы, дурацкое слово. Что изменилось от его рыданий? Тела родителей уже погрузились на дно, навеки вечные. После смерти боги не забрали бы их в прекрасные чертоги, где царит райский покой. Нет, никто туда не попадает, ведь их не существует! Тогда для чего придумали молитвы, религиозные обряды, если это всё приносит всего-навсего крохотные бонусы? Если боги не позаботятся об их душах? Да и почему человек не властвует над собственной жизнью? Почему боги, казалось бы, самые могущественные существа на свете, не властвуют над их жизнями? Почему они тогда вообще зовутся богами! Почему им плевать на собственных созданий! Почему боги не уберегли его родителей? И плевать, что на планете множество людей! Такое ощущение, что все живущие на земле для богов — глупые котята! Лучше бы Хаос разнёс планету в клочья и себя за одно, вполне мог. Лучше бы ничего этого не существовало, чем вот так.

Питер свернулся калачиком. Если бы Агата не сказала ни слова, может быть, тайна смерти родителей уберегла бы его? Нет, пусть Питер не признавался самому себе в этом.

На кухне раздавались звон стаканов, голоса людей, имена которых Питер знал и не знал. Он несколько дней почти не выходил из комнаты, обложился книгами, игрушками, листами бумаги, ручками, карандашами, но если это сначала хоть как-то помогало, то сегодня нисколько, а всё из-за взрослых.

— Эх, Селеста, Селеста!

— Хорошего мужика потеряли…

— Даже тела не нашли!

Питер заткнул уши и зажмурился, протяжно задышал, будто воздух перевоплотился в вязкую смесь. После чего перечитал написанное: в новой тетради он начал рассказ о мальчике, который искал своих маму и папу. В открытой книге героиня наконец вернулась домой, где её тепло встретили… Он как будто сам себе назло читал и писал про что-то хорошее. Питер со всей силы схватил плюшевого медведя, которого тоже подарили родители на прошлый день рождения. В мгновение игрушка полетела в сторону, а мальчик кинулся к дивану. Нос уткнулся в подушку, а перед глазами предстали родители. Почему, почему, почему, почему, почему, почему? Почему это происходило именно с ним? Он никогда и не думал, что станет сиротой. Не круглой, но от этого события сердца болезненно, с надрывом то сжималось, то разжималось. Слёз в глазах как будто не осталось.

Вдруг в голове всплыли россказни дворовых друзей про мёртвых. Чаще всего Питер не слушал сверстников, так как от подобных историй мурашки бежали по коже. В тот же момент злосчастные мурашки покрыли почти всё тело, ведь слушать дело одно, а воспроизводить — другое!

— …потом они покрываются струпьями и жрут всех живых поблизости. А если никого рядом нет, бросаются друг на дружку, и давай глодать оставшиеся кости!

— Чем покроются?

— Струпьями.

— А это что?

— Не знаю, но мне сестра сказала. Она на ветеринара учится, говорит, что все этой гадостью после смерти покрываются.

— Фу-у-у-у!

Питер сощурился. Как, как его добрые и милые родители могли превратиться в такое? Но смерть рано или поздно приходит к каждому. Она делает даже из самого хорошего человека подобное чудовище. И он, Питер, тоже станет таким, когда умрёт? Тогда зачем вообще жить, если жизнь способна оборваться так, будто она тонкая белая ниточка. Зачем жить, если смерть забирает всех без разбору?

Перед глазами предстали образы живых родителей, обнимающих его. Селестина мягко провела по волосам сына. Нейтан же, наоборот, взъерошил их, а Питер широко открыл рот. В ту же секунду воображение превратило родителей в тварей, которые кинулись на родного сына, который взвопил, как последняя девчонка на свете.

Стекло очков запотело так, словно их затянуло туманом. Носом Питер втянул мерзкие сопли. А что бы сказали родители, увидев его сейчас? Питер никогда бы не узнал. Да и как предсказал бы реакцию его мамы и папы на реакцию о их смерти? Никак. Это бессмысленно, пусть он и обладал богатой фантазией.

Спустя часа два в комнату вошла Агата, подняла с пола мишку и присела на край дивана, провела рукой по спине.

— Ох, Крольчонок, понимаю, тебе больно, это вполне нормально. Сходим умоемся, и я тебе почитаю, согласен? — тётя протянула мишку.

— Никуда я не пойду! — рявкнул Питер и выбил магией мишку из рук, Агата охнула.

Нет, она не могла на него злиться, нет. Ведь у самой на груди лежал неподъёмный груз, поскольку Селестина была ей ближе родителей, а свояк Нейтан стал как будто родным братом! Но теперь они как будто стали пеплом, которые рассыпался над морем. И это было нелегко осознавать. Только ладно она, Агата, которая уже похоронила мать с отцом. Питеру ведь было ещё труднее и больнее…

Почти всё лето Питер отказывался идти. Вместо этого он всё больше и больше читал, писал новые и новые рассказы. А если Агата настаивала, то в доме чуть не наступал потоп. Но наконец, в августе, Агата уговорила племянника, показав книжку с иллюстрациями.

— Питер, смерть — это естественный процесс, а с твоими родителями произошёл несчастный случай. Никто в этом не виноват, но жизнь после этого продолжается, и это нормально, что ты грустишь.

— Ты мне это уже говорила… А что если я сам вдруг завтра умру? Что если… — вспыхнул, как фитиль, Питер.

— Нет, Питер, ты не умрёшь завтра. Послушай, я позабочусь о тебе, никуда не брошу. Смерть родителей — это плохо, но твоя жизнь ещё не закончилась. Главное — запомнить родителей, почтить их память. А ещё ты пишешь рассказы, верно?

— Да, они о маме с папой, — он опустил голову.

— Если ты захочешь, можешь прочесть их мне?

— Хорошо. А ты, правда, хочешь почитать мои рассказы?

— Думаю, да, но давай уже дома. Нам нужно купить тебе книжки к школе, — Агата, как и когда-то Селестина, присела на корточки и обняла Питера так, как обняли бы сорок тысяч тётушек.

«Мама! Папа! Ах, если бы вы могли это услышать, но всё равно, обещаю, обещаю, я напишу такую книгу, за которую вы бы гордились мной!»

Он принял объятия, чувствуя то тепло, которое исходило от неё. Впервые за последние время ощутил необходимое. Конечно, тётушка не заменила маму и папу, но всё же она была не последним для Питера человек.

* * *

Красно-жёлтые листья кружились в воздухе после недавнего дождя. Дети и их родители спешно шли по улицам. Питер, в нарядной синей жилетке и брюках, не отпускал руку тёти ни на секунду. Всего каких-то пару месяцев назад он был рад, что пойдёт в школу. А теперь? Как отреагируют дети, когда узнают, что у него нет родителей? Засмеют, наверное, а он не хотел быть белой вороной, потому с мольбой в глазах сказал:

— А если меня будут обижать?

— Не будут, не бойся, но лучше подружись с кем-нибудь. Вон, смотри, какая девочка с красным бантиком, — она указала на довольно высокую для своего возраста девочку с каштановыми волосами и зелёными глазами.

Питер робко подошёл к девочке, протягивая свободную руку.

— Привет, я Питер.

— А я Гестия! — она по-взрослому ответила на рукопожатие, растягиваясь в улыбке — Давай дружить?

Питер оторвался от воспоминаний, выпутался из объятий и отошёл в сторону. Гестия хмыкнула и тоже поднялась, подойдя к другу со спины. Он почти пришёл в себя, но оставался завершающий штрих! И Гестия знала, какое оружие применить для этого… Она положила руки на плечи Питера и с коварной улыбкой прошептала:

— Пит, знаешь, что сказал человек, застрявший в окне? Ну это ни в какие рамки уже не лезет!

Уголки губ Питера слегка приподнялись, но сам молодой человек повернул голову, чтоб подруга не увидела. Последняя не сдавала позиций, как не сдаёт их бойкий солдат. Ох, вот-вот Гестия применила кое-что посильнее, и в её глазах будто сверкнули молнии. От этого Питер бы точно не устоял!

— Что сказали осы, очутившись зимой на улице? Мор ос-с-с.

Питер уже не сдержался, громогласно рассмеялся:

— Ох, Гест, я тебя обожаю! Откуда ты всё это берёшь?

— Учусь у лучших, — Гестия протянула руку, и друзья стукнулись кулаками.

Как приятно видеть улыбку друга! Нет, она серьёзно. Радостный Питер — это самое лучшее, что в принципе придумало человечество. А уж когда он оценивал подобные каламбуры, то считай, что он на мгновение снимал корону, и почётный статус Короля Дураков передавался тебе. Это было бесценной вещью. Друзья сели на палубу вновь, и Питер достал из кармана жилетки портмоне, превратив пару купюр в игральные карты. Гестия резво отбивалась, а Питер то и дело сокрушался, шутливо хватаясь за голову с криками: «О нет!» Оба хохотали до коликов в животах. Казалось бы, что ещё нужно! Вот именно, ничего, но тут Кэтрин с Хилемом окликнули Гестию. Сержант напоследок обняла друга и отправилась к подчинённым.

Сумерки уже давно опустились над бескрайним океаном, и практически все пассажиры с членами экипажа «Лавморской гордости» спали крепким сном. Гестия ворочалась на гамаке и время от времени бурчала под нос: что же такого ей снилось?

Взрывы и магические вспышки виднелись отовсюду. Стекло летело в разные стороны, а стены рушились на глазах. Лестницы обваливались, превращаясь в высокие столбы пыли. Раздавались истошные вопли, но скорее от ужаса всего происходящего, чем от невыносимой боли. На оставшихся картинах, скульптурах и драпировках виднелись размазанные кровавые следы. Но стоило только к ним приблизиться, как становилось понятно — это послания. Лично для неё. Ноги ступили на алую бархатную дорожку, а разбегающиеся глаза сжались в кучу. «Догадайся, что с ними случилось, пока ты прохлаждалась?», «Молодчина, защитила непонятно кого, а своих оставила!», «Поздравляю, ты теперь одна, Джо-Джо!»

Тут же под ногами очутились родные, друг и коллега! Питер лежал на боку, но сказать, что он мёртв, было нельзя. Нет, казалось, он просто лежал без сознания. Гестия присела на корточки и приложила пальцы к пульсу. Как так получилось? Это невозможно! Питер же отправился вместе с ней, к Десседи, недавно смеялся с ней.

Они ведь дружили с детства, она доверяла все тайны, кому она выговаривала всё, что накопилось за день; Она проводила довольно большой пласт свободного времени с ним: гуляла, ходила на концерты и даже просто молча сидела в тишине, когда не хотелось говорить ни слова. Он — ближе, чем друг, можно даже сказать, что Питер ей как брат. Брат.

Кто-то бы сказал: «Какой он тебе брат?», но вот только их родство не исчислялось в математических величинах, будь то обыкновенные или десятичные дроби, сложные коэффициенты, мудрёные проценты и пропорции. Гестия плевала на тех, кто говорил обратное, особенно в подростковом возрасте. Однажды она даже крикнула: «Если мозгов столько же, сколько у моих ботинок, то соболезную!» Сейчас, конечно, Гестия не разбрасывалась подобными словами так рьяно, но это ничего не отменяло. Да вот никакого брата больше нет, и она никогда не услышала бы его голос. Не обняла бы его… Всё кончено!

Неподалёку от Питера лежали Тауэрсы, покрытые морской тиной и обломками корабля. Рэнн кашлял, выплёвывая морскую воду, прижимался к бездыханным родителями в грязной одежде.

— Мам, пап, а тётя Гес… — не договорил он, закатывая глаза.

Стоп! Неужто сестра и её семья тоже погибли? Очевидно, попали в шторм, но отправься они на одном корабле, то ничего, ничего этого бы не произошло. Почти единственные родственники тоже мертвы, их словно прихлопнули, как жалких мошек или комаров!

Ами, которая всегда приходила на помощь: вкусный ужин после тяжёлой смены, отпор глупым мальчишкам во дворе или помощь с домашним заданием по зельям. Да и Амелия почти всегда была готова сесть рядом с тобой и поболтать о чём-нибудь. Амелия, которая воспринималась не как кузина, а как настоящая кровная сестра! И вот теперь её нет, больше нет одного самого прекрасного родственника по линии матери. Нет этого прекрасного человека.

Дирк, который хоть и считался седьмой водой на киселе, но относился к ней как родной, понимал там, где не понимала Амелия. Он больше всех понимал, как ей тяжело в ночных рейдах. Он знал, что такое сбросить всю одежду и завалиться спать, знал и про покраску бордюра без магии, и про команду «гуси» — выщипывание травы… Да и с ним всегда можно было «тупо поржать», как выражалась Гестия. Но всё, нет теперь никакой «родственной души».

И Рэнн, чудесное солнышко Рэнн, который и первый класс толком не закончил! Племянник, обожавший её больше, чем она саму себя, напоминал о той детской беззаботности и открытости миру. Ах, как он ловко отвлекал от насущных проблем собственными играми! Как он с лёгкостью обо всём произошедшем с ним за день. Смерть — это несправедливо, несправедливо! Разве он заслужил смерть? Нет, он вообще, вообще нисколечко не заслужил.

Всё это кануло в забытие, растворилось в воздухе. Все проведённые вместе годы показались чуть ли не пшиком, ничтожной секундой. Ах, почему нельзя было предотвратить кончину родных? Если бы Гестия знала, что всё обернётся вот так, то проводила бы каждое мгновение с родными и хваталась бы за каждый удобный случай, как задыхающийся хватает воздух ртом. Но к чему эти обещания и водопад из слёз, когда назад пути нет?

За Тауэрсами — Мьёльна, окровавленная с ног до головы, наверное, ещё хуже, чем в день революции. Создавалось впечатление, что красные пятна на белой рубашке не кровь, а пролитое наспех густое вино. Бывший стажёр лежала, раскинув руки, отхаркивалась. Видимо, спасти её ещё представлялось возможным. Гестия кинулась к Мьёльне, сделавшей глубочайший вдох. Мьёльна вцепились в чёрную куртку. Она округлила рот, а к глазам подступили едкие, безутешные слёзы.

— Госпожа Джонсон, госпожа Джонсон! Госпожа Джонсон, помогите, помогите, прошу! — зычно вопила Мьёльна, не выпуская куртку из рук.

Она повторяла это из раза в раз, вот-вот и надорвалась бы, но вместо этого захрипела, губы содрогнулись в судороге. К горлу же Гестии подступил противный ком. Дыхание спёрло, а перед глазами проскользнули картинки: знакомство, погони и передряги, митинг и скандал, примирение и посвящение в акерлеи. Казалось, это всё происходило только вчера. Казалось, Мьёльна будет жить вечно. Казалось, будет заряжать окружающих всеми теми позитивом и энергией, которые есть в ней, которые никогда бы не кончились.

Но почему жизнь человека — это всего лишь короткий миг? Теперь этого не вернёшь. Теперь никого из родных и близких нет: ни Питера, ни Тауэрсов, ни Мьёльны. Возможно, даже остальных коллег, кто знал, что там с ними произошло. Теперь Гестия встретилась бы со всеми, только если пришла на кладбище. Теперь одиночество пожирало её с ног до головы. Сложилось ощущение, что она уменьшилась до лилипутских размеров, а мир, наоборот, разросся до великанских. Теперь не существовало никого, кто бы любил её, не существовало никого, кого любила она! Для чего ей это всё? Для чего?

Сил на крик не осталось, получались только протяжный стон или монотонное мычание. Гестия села, обхватив ноги и положив голову на колени. В ту же секунду из-за угла показались головы — Швац, Линция и Тедди. Неужели они остались в живых? Не то чтоб Гестия обрадовалась живой Рамм, но хотя бы Тедди и Швац, уже приятно. Все трое шли очень медленно, черепашьими шагами, будто оттягивали важный разговор, чтоб Гестия поволновалась лишний раз. Наконец коллеги приблизились к ней и выпалили одновременно: «В этом виновата только ты!»

Вдруг всё качнулось, пошатнулось, как лодка на волнах, перевернулось как замысловатая картинка в калейдоскопе. Гестия широко распахнула глаза и подскочила, сев на край гамака. Всё в норме, это не взаправду. Простые страхи, обрамлённые в ночной кошмар. Но, как и во сне, она поджала ноги, положив голову на колени, задрожала. Если бы Питер не спал, то они бы посидели вместе, поговорили по душам, но это ведь пустяк, пусть спит спокойно. Гестия ещё немного оставалась наедине с мыслями, но потом сон вновь поглотил её.

На следующее утро Питер застал подругу в подавленном состоянии: под глазами виднелись огромные синяки, а Гестия сидела, потирая лицо.

— Доброе утро, наверное, спрашивать, как спалось, не стоит? — в ответ послышалось тихое: «Угу», а Питер сел рядом и добавил: — Пойдём, акерлей, дежурящий на голодный желудок, плохой знак!

Гестия усмехнулась, но предложение приняла: вскоре оба сидели друг напротив друга, черпая ложками завтрака. Вдруг она остановилась и заглянула другу в глаза. Он улыбнулся и хлопнул короткими ресницами, похлопав по тыльной стороне руки. Кто-то бы со стороны сказал: «Голубки воркуют». Для Гестия и Питер часто сидели вот так в молчании, для них это — простой дружеский жест. Питер повторял из раза в раз: «Порой, ничего не говоря, высказываешь даже больше», наконец оба оторвали взгляды.

— Остынет же, ешь скорее!

— Не бойся, не остынет, кашу я люблю, — Гестия отправила в рот ещё пару ложек и, встав, весело добавила: — И не относись ко мне, как к маленькой.

— Я старше на семь месяцев и шесть дней! — зловредно вдогонку ответил Питер.

— Зануда, — не убирая улыбку с лица, протянула Гестия и заступила на пост.

Как ей показалось, люди оживились с прошлого дня, хотя вчера она не особо обращала на это внимание, и всё же изменения произошли. Пассажиры собирались в небольшие группы, обсуждали проблемы и подбадривали друг друга.

— Алисия, детка, не плачь, ты ведь так хотела на Континент. Ищи во всём плюсы.

— Надеюсь, наши дадут как следует этим гнильцам… Не может же быть всё настолько плохо.

— Кейра, посмотри, какие там рыбки за бортом!

Грудь переполняла гордость за собственный народ. Да, в столице бушевала анархия, которая, как летальная болезнь, грозила распространиться на другие города. Но в сердцах лавморцы хранили оптимизм, смеялись, обнимались и улыбались. Кто-то даже наигрывал знакомую плавную мелодию на дудочке. Это не могло ни радовать, от этого в груди Гестии становилось теплее. Тем более, она никогда не бывала за пределами родины. Может быть, это знак — посмотреть на мир? Но потом, естественно, возвращение домой и защита его до последней капли крови, до последней!

Акерлей предупредила девочку, кричавшую: «Кейра, посмотри, какие там рыбки за бортом!» о риске упасть к тем самым рыбкам. На что юная особа показала язык и быстро отошла от края, а Гестия лишь закатила глаза. В эту же секунду вдалеке показалась голубоватая эфемерная сфера, которая пролетела через всю палубу так, что некоторые даже ахнули от неожиданности. Она опустилась в руки, став твёрдой. Гестия отошла подальше и поднесла к уху сферу, из которого донёсся радостный голос Рэнна. С души будто упал массивный валун.

«Тётя Гест! Привет! С нами всё хорошо, мы уже у дедушек с бабушками. Надеюсь, у тебя тоже, возвращайся поскорее, пожалуйста. Расскажешь мне потом про Десседи что-нибудь, ладно?» — после этих слов сфера пропала, естественно, сам шар сделал не Рэнн, а Дирк или Амелия.

В голове предстала сцена: кузина, сидевшая на крыльце белого дома с коричневой крышей и вьюном на стенах, соединяла пальцы вместе. Затем развела в разные стороны — появилась синеватая линия. Тут подбежал Рэнн с просьбой передать послание любимой крёстной — Амелия вздохнула, но попросила сына сказать всё максимально коротко и ёмко. Так сообщение дойдёт быстрее. Рэнн надул губы, но пролепетал на одном дыхании. Амелия вновь соединила пальцы, из-под которых вылетела голубая сфера, что теперь испарилась.

«Значит, волноваться тебе о них незачем, и всё ты себе напридумывала, — Гестия повернула голову и заметила, что Питер получил такую же от тёти и уже отправлял ответную. — Последую-ка примеру старших, хе-хе».

Серые, как пепел или скопившаяся на полке пыль, облака затянули всё небо, с которого закапал мелкий дождь. Ветер, от которого по коже бегали мурашки, неистово завывал, развевал волосы и чуть ли не сдувал всех и каждого. Волны тихо плескались туда-сюда, омывая борт «Лавморской гордости». Гестия хмыкнула: сердце подсказывало, будто скоро начнётся нечто ужасное. Все, от двух подчинённых до капитана корабля, уверяли, что это обычная непогода, пройдёт быстро.

«Сильно надеюсь», — буркнула она, услышав в очередной раз, что это не более, чем её бушующие после революции нервы.

Ветер же усиливался с каждым часом, если не с каждой минутой или секундой, волны перекатывались не так игриво, как раньше. Краски на небе всё сгущались и сгущались, складывалось впечатление, что вместо туч появился бы огромный чёрный прямоугольник. Будь Гестия дома, то уже кричала бы коллегам: «Надо что-то предпринять, пока мы все тут не окочурились!» Но и Таретт, и почти все акерлеи остались позади. В море она не хозяйка, за лишние возгласы потом пожаловались бы начальству или бесцеремонно огрели по голове. В подобном Гестия точно не нуждалась, но она отвечала за всех лавморцев-пассажиров на корабле, начиная от показавшей язык девочки и заканчивая дряхлым стариком. В глубине души сержант надеялась: всё обойдётся, не оказался бы капитан таким самодуром!

Вдали прогремел неистовый гром, мачты заскрипели, а люди на палубе задрожали. Кто-то становился на колени и сложа руки читал молитвы, кто-то агитировал всех прыгать за борт, кто-то носился туда-сюда, кто-то прижимал рыдающих сыновей с дочерьми. Неужели это конец? Такой глупый и никчёмный конец. Неужели Гестия оказалась бы на месте Тауэрсов из недавнего ночного кошмара? Она хотела подать голос, чтоб успокоить людей, но разве они послушали бы её? В тот момент она — не авторитетнее любого члена экипажа. Через месяцы оставшиеся в живых спустили бы на неё всех собак разом «за неисполнение служебных обязанностей в экстренной ситуации», тьфу.

Послышался новый раскат, сверкнула молния, волны, пенясь, чуть ли не попада́ли под ноги. Паника усилилась вдвое или втрое, будто на десяти таких кораблях. Гестия оскалилась и мысленно прокляла судно с капитаном, но после оглянулась — куда запропастился Питер? Она не видела его с той поры, как погода испортилась, поэтому смысл спуститься в каюту имелся, но… Гестия не успела. Корабль качнулся так, что она и другие чуть не упали, заорав и сбившись в небольшие группы. Капитан, ошарашенный не меньше, отдал приказ: «Спустить шлюпки! Женщины, старики и дети — вперёд».

«Подожди ты со своими шлюпками, для начала…» — не закончила мысль Гестия, а на палубу выбежали остальные пассажиры. В частности Питер, в глазах которого читалось: «Мы все умрём». Друг будто в воду глядел, вспоминая семейную трагедию, но Гестия не дала повториться этому ни за что.

Очередная огромная, до самых звёзд, волна захлестнула корабль — Гестия только рот открыла, увидев гребень. За спиной завопили, послышались топот, ругань и гам. Волна окатила людей с ног до головы и с головы до ног, заставив упасть, взвыть на весь мировой океан. Вдруг всё перед глазами слилось воедино, превратившись в цветастое месиво.

Сержант на доли секунды почувствовала, как взмыла в воздух — это «Лавморская гордость» перевернулась, разбилась на крохотные куски, словно игрушечная, словно её сломал ребёнок, не знающий цену вещам. Пассажиры погрузились под воду.

«Боги! На корабль же ставили магическую защиту. Неужто она не выдержала? «Гордость захлебнулась и пошла ко дну». Журналисты, берите на вооружение. Тьфу!»

Тем временем на волнах качались обломки, всплывали трупы. Выжившие барахтались, сопротивляясь стихии, визги переходили в дикий вопль. Вода подхватывала людей, раскачивала в разные стороны, накрывала, затекала в рот, нос и уши. Мокрая ткань противно прилипла к коже. Губы и конечности окаменели, стали ватными. Волосы растрепались и лезли в глаза, пусть и натренированные мышцы изнывали от усталости. Спину до сих пор тянуло от падения. Из лёгких словно вынули кислород и заполнили гелем.

Как Гестия предприняла бы что-то, каким образом? Она ведь вторая после капитана, кто отвечал за любые, даже непредвиденные происшествия! И ведь уже были погибшие. Нет, наказания она не избежала бы никогда, хотя это ещё ничего. Она перетерпела бы и шквал обвинений Шваца, и понижение, и даже увольнение, но чтоб она точно не выдержала — смерть Питера. Конечно, Гестия немного привирала насчёт увольнения, но всё же. Что чувствовал друг сейчас? Переживать то же самое, что и родители почти шестнадцать лет назад не лучшее из чувств, доступных магу!

Пока Гестия рассуждала, новые и «не первой свежести» мертвецы окружили живых. В голове сразу возникло примерное содержание страницы из учебника.

«На дне мирового океана за долгие столетия накопилось большое количество магии. Мёртвые тела накапливают эту магию, потому оживают и нападают при большом скоплении людей в открытом пространстве, Причины этого до конца не изучены…»

Все лавировали и отбивались от бывших друзей, близких. Каждая клеточка недавних пассажиров дрожала от холода, но они, преодолевая слабость, а некоторые — и бесконечную боль, били за право не присоединиться к мертвецам.

Гестия еле сотворила заклинание и посмотрела погибшим подчинённым в лицо. По руке прошла леденящая судорога.

«Это всё по моей вине! Если бы не струсила, не надавила бы на этого капитанишку, то ничего бы не случилось, и пускай бы огрели веслом по голове. Прости, Кэтрин, прости, Хилем», — и Гестия бросила огненный шар в обоих, младшие акерлеи погрузились под воду.

— А-а-а! — послышался со стороны возглас Питера, которого чуть не укусил мертвец.

— Питер! Питер! — бросилась к нему Гестия.

Ах, как жаль, что не существует заклинания, что разом ликвидировало бы всех нежильцов.

Она протянула руку другу, но волны вновь захлестнули друзей, разлучив их. Не сумела, не уберегла, недостаточно сопротивлялась! Да что это такое, почему? Гестия закрыла глаза и всхлипнула.

Всё, что произошло дальше, она не помнила, но проснулась совершенно не посреди воды, а на песке. Гестия вздрогнула. Выжила. Ох, боги, но что произошло с остальными? Многие наверняка погибли — перед глазами проскочили отрывки сражения с Кэтрин и Хилемом. Что сказала бы Гестия их родителям? Ваши дети умерли в кораблекрушении, а я их окончательно добила, ха! А другие пассажиры? За них три шкуры содрали бы, если не больше. И как она посмотрела бы в болотные глаза Шваца, чтоб бы ответила? Прошу прощения, господин полковник. Я не совладала с ситуацией!

С Питером было непонятно: с одной стороны, Гестия лелеяла надежду о том, что друг жив. С другой, она представляла гнев Агаты, сопоставимый с гневом пятнадцати или тридцати тётушек. Естественно, Агата хорошо относилась к подруге племянника, но из-за новости о гибели её бы точно хватил удар, пусть проблемы с сердцем отсутствовали.

Так бы все эти мысли и съели бы Гестию, если бы не голос разума, закричавший: «Не мотай сопли на кулак, отправь ему сферу». Взмах, но с кончиков пальцев сошли ничтожные две-три искорки, которые тут же упали в песок и потухли.

«Наверное, стоит поесть и умыться прежде, чем ломиться на поиски пассажиров и друга, госпожа Джонсон?» — она стряхнула с лица песок и поднесла руки к воде.

Вдруг в животе заурчало, и Гестия зашагала в сторону качающихся пальм. Тропический лес походил на сказочный: сладкое пение птиц, чередующиеся свет и тень, прохладный ветерок, благоухали бело жёлтые, кроваво-алые, розовые цветы. Такое она видела только на фотографиях или на картинках в книгах! Но где же хоть какая-нибудь еда?

И только Гестия увидела свисающие спелые бананы, как зазвучала речь. Речь, которая как будто впитала в себя весь зной тропиков. Она была такой же жаркой и бурной, и на горизонте появились группа из мужчин и юношей. Тёмнокожие, с карими, как вспаханная земля, глазами. Высокие, низкие, бритые, с чёрными, как кромешная тьма, кудрями. На руках красовались жёлтые, как будто выкованные из чистого золота, крылья. Ладони крепко держали острые, как тысяча иголок, копья. Вокруг поясов висели тканевые набедренные повязки с незамысловатыми красными узорами: точки, квадраты, линии, кривые.

«Ох, вы ж моё спасение!» — и Гестия бросилась к аборигенам, приподнявшим брови.

— Лавмор… Я… Э-э-э…— она жестом показала волну и вскинула руку.

Затем Гестия зажмурилась и залепила ладонью по лицу. Боги, да разве её так поняли бы? Но нет! Жёлтокрылые весело засвистели, как птицы на деревьях, закричали так, будто незнакомка приходилась им дальней родственницей. Также аборигены размахивали руками, мол, давай, пойдём, пойдём. Гестия широко разинула рот, но пошла за Жёлтокрылыми. В голове же порохом вспыхнули воспоминания.

Класс, где на стенах висели географические, но с крестиками, кругами, стрелками и датами, портреты бородатых королей, скрюченных графов и прочих очень важных личностей. Молодая учительница тихо расхаживала между партами, держа, раскрытую книгу. Школьники медленно скрипели ручками, но Гестия и Питер, как поросята, похрюкивали на уроке за последней партой. Тут учительница покраснела, как варёный рак, и топнула каблуком, чуть не наступив на юбку.

— Джонсон! Боунс! Встать, — Гестия и Питер беспрекословно послушались, но улыбки их чуть ли не доходили до ушей. — Кто и с какого года является главным партнёром Жёлтокрылых? Раз…

Класс обернулся, пожирая глазами одноклассников и потирая руки. Вот-вот состоялось бы представление! Гестия и Питер перекатывались с пяток на носки, держали руки за спиной, но до сих пор хихикали.

— С тысяча… нет, с… — Питер поднял глаза наверх, будто на потолке лично для него написали ответ.

— Суитон… — прикусила губу Гестия.

— Два. — зубы учительницы заскрипели. Волосы уже чуть не вставали дыбом, а стажёры-первокурсники прикрывали рты руками.

— Пятьдесят восьмой… От Рокового Краха…

— Или драконы…

— Три. Время вышло. Всех перебрали! Всех! А про лавморцев и Десседи забыли. С… — тут Гестия шепнула Питеру на ухо, и оба прыснули. — Я не представляю, как вы мне зачёт сдавать будете. Вылетите после первой же сессии!

— Да помогут мне боги! — всплеснула руками Гестия, а Питер продолжил: — А я вообще отчисляюсь!

Учительница потёрла переносицу, а глаза Гестии стали круглыми, как блюдечки. В воздухе повисло: «То есть как это отчисляешься?»

«Эх, где же ты, Питер!» — понуро шла Гестия за новыми знакомыми, разглядывая их проколотые носы, уши и татуировки на плечах.

Тем временем на горизонте показались домишки из палок и листьев, но один больше походил на те, что встречались в пригородах Лавмора. Из такого, «более цивильного», вышли двое.

Одна из них походила на соплеменников: длинные, как пружинки, волосы, глубокие, кофейные глаза. Лиф и юбка из толстых пальмовых листьев. Босые ноги, на которых гремели блестящие кольца, запястья — в цепочках и ленточках. На вид девочка была худеньким подростком лет пятнадцати-шестнадцати. Другая же больше походила на соотечественницу Гестии: светлая кожа, но тоже тощая, как спица, девушка лет двадцати двух.

«Если она из Лавмора, то боюсь ей лучше не знать, что произошло в Таретте…»

В ту же секунду девочка-Жёлтокрылая что-то спросила у охотников. Они, кажется, объясняли. Девочка и девушка ахнули, а девочка что-то шепнул девушке на ухо.

Гестия вздохнула, ибо почти каждое слово — пустой звук, кроме «Лавмор» и «Астра». Названная Астрой протянула руку, на которой зазвенели яркие браслеты, и сказала привычное «Здравствуйте». Немного мягче, чем это делали лавморцы, но Гестия чуть слышно протянула: «А-а-а…» В былые времена, в Лавморе и на Континенте, говорили на похожих языках.

«Ясно, Обычная. Простите, Десседи, а то ещё обидится!»

— Здравствуйте. Гестия Джонсон, попала в кораблекрушение в ходе эвакуации из Таретта.

— Приятно познакомиться, Гестия, — как-то холодно пожала руку Астра. Кажется, в серых, как льдинки, глазах вспыхнул недобрый огонёк. — Адеола, подождите здесь, мне нужно обработать раны… дане Джонсон. Вы же не замужем, верно?

Гестия сложила руки на груди и приподняла глаза: «Нет, не замужем, и не дана, а госпожа». На это Астра никак не отреагировала, лишь указала на домишко и развернулась.

«Ох, уж эти, Десседи! Как увидят мага, так сразу презрение какое-то. Но… Жёлтокрылые тоже маги! А ни с охотниками, ни с девчонкой вроде себя так не ведёт. Что за бред? И что эта Десседи вообще здесь забыла?»

На все эти вопросы Гестия получила ответ в тот самом домишке, из которого вышли Астра и Адеола. Зайдя во внутрь, Астра попросила сесть к ней спиной и снять рубашку. Гестия буркнула что-то под нос, но расположилась на плетёном стуле. Не то чтоб она не любила врачей, но ассоциации возникали такие себе. Каждый год акерлеи проходили профосмотр, с головы до ног и с ног до головы. Список врачей был таким же длинным, как вереница. Следовательно, дело не самое быстрое, а иногда — и не самое приятное. Ведь кому нравилось, когда его осматривают со всех сторон и находят всевозможные болезни? Не Гестии уж точно.

Астра достала белую с красным крестом сумку через плечо. Маленький кусок ваты, смоченный йодом, коснулся спины, и Гестия несвойственно, как мышь, пискнула.

«Так, госпожа Джонсон, отвлеклись, пожалуйста, а то ещё в пожалейку играть с тобой начнёт», — она перевела взгляд интерьер жилища.

Дом как дом: белые и коричные маски, подходящие на детские гримасы. Стол, перед которым она сидела, три гамака, небольшая ширма с вышитыми тиграми… Ничего интересного. Ай! Гестия вздрогнула, и Астра заговорила:

— Потерпите, пожалуйста, со спиной я практически закончила. Так вы говорите, что эвакуировались из Таретта. Но что там произошло, позвольте спросить?

— Революция, чтоб её, — заскрежетала зубами Гестия. — Я акерлей, эвакуировалась как сопровождающая.

После этого Астра отпрянула, поправила светлые волосы и затеребила висевшие на шее ключи:

— Ужасно! Надеюсь, лавморцам скоро помогут. Бедные… Боюсь даже спрашивать из-за чего. Нет, правда. Революция — это всегда… трагично. Прошу прощения, ещё раз. Как кто? Не понимаю.

Астра тараторила так, словно сама потеряла кого-то в той революции. Хотя боги знают, может, кто-то и был у неё там, в Таретте. Запрет на дружбу и браки между лавморцами и Десседи давным-давно сняли. Гестия же глазом не моргнула, но улыбнулась, ответив на столичном диалекте и кашлянув.

— А я вас прекрасно понимаю, хех. Полицейский по-вашему. Не знаю, как у Десседи со званиям. Вы же, полагаю?..

Она села вполоборота и сузила глаза. Астра похлопала накрашенными ресницами, давая понять: шутка не очень смешная. Но Гестия, кажется, только ещё больше ухмыльнулась, оскалив зубы. Астра протянула многозначительное: «Ох…» и добавила:

— Астра Фланнаган, фельдшер-педиатр. Прислали с гуманитарной помощью. Некоторые из нашего правительства сильно обеспокоены традиционными методами лечения Жёлтокрылых.

— А почему только вас одну? — приподняла бровь Гестия — Остров маленький вроде, но единственный врач на целое племя… Такое себе.

— Никому не хочется ехать в такую даль. У некоторых уж очень сильные предупреждения насчёт магии, — Астра опять коснулась ключей. — Я тут с начала месяца и как-то справляюсь, поворачивайтесь. Есть там что?

— Тут, с вашего позволения, я сама. Да и там вроде ничего особенного, — отмахнулась Гестия, но Астра шла напролом, как таран.

— Гестия, дайте мне сначала убедиться в этом. Вы можете сделать себе ещё хуже!

— Ох, правда? — она оголила плечо и круговыми движениями провела над ним. Тут же появились розоватые овалы, а царапины, синяки и засохшая кровь исчезли. — Я хоть и акерлей, но первую помощь сама себе оказать способна. Думайте обо мне всё, что хотите.

Гестия фыркнула. Нет, она нисколько не стеснялась собственного тела! Подобные комплексы Гестия закопала глубоко в подростковом возрасте. Дело было в другом: она не особо любила лишние прикосновения, позволяла их только родственникам и друзьям. Также из мыслей до сих пор не выходили врачи с профосмотров, которые обожали фразы в стиле «Не больно, не заливай мне тут». А потом щипали, надавливали, заламывали… Делали буквально всё, чтоб походы в больницу запомнились навсегда.

Астра же всплеснула руками, но при виде овалов вновь затеребила ключи: короткий, серебряный, с круглой головкой и золотой, длинный, с вставленным красным камнем. С чего это она так разнервничалась? И это уже третий раз за их разговор!

«Что-то тут не так, но как будто это моё дело», — Гестия начертила последний круг над коленкой и подняла голову.

Астра протянула стопку с одеждой и обувью: похоже, это были длинная юбка, футболка и балетки. На лице будто написали: «Не ходи в этом рванье», а Гестия захлопала глазами. В прошлый раз переодевание в чужое ничем хорошим не кончилось. Но, кажется, новая знакомая не сдвинулась бы с места, даже если бы случился ещё один апокалипсис!

«Будет по-твоему, госпожа хорошая, но если на мне это будет смотреться как на пугале, то потом не возмущайся», — Гестия выхватила из рук вещи и скрылась за ширмой.

— Ох, а вам идёт! — не скрыла улыбки и по-ребячески захлопала в ладоши Астра при виде Гестии.

Но сама Гестия восторгов не разделяла и посмотрела на этот «образ» так, словно его изваляли в грязи. Жёлтая юбка, зеленоватая футболка с большим цветком у сердца, бежевые балетки… Не катастрофа, конечно, но украшавшее одну — портило другую. Но хотя бы размеры совпадали, пусть Гестия и была выше Астры на полсантиметра.

В ту же секунду раздался стук, и на пороге появилась Адеола. Она что-то сказала Астре и вышла. Астра одобрительно кивнула и также шепнула в ответ, а Гестия поинтересовалась, в чём дело.

— Пойдёмте, вождь племени хочет поговорить с вами.

— Как кстати, я бы тоже хотела поговорить с ним. А кто эта девочка? Вы так легко её понимаете, хотя говорите, что недавно приехали.

— Адеола, внучка вождя Бомани. Я подучила язык Жёлтокрылых перед поездкой. Но мне повезло: Ада знает и наши с вами языки, не идеально, зато хоть что-то. Сами понимаете, куча иностранных кораблей здесь бывает частенько, а переводчик никогда не повредит. Бомани разрешил обучение, хотя лучше всё же общаться на саритянском, а то обидеться могут. А вы знаете другие языки, Гестия? Мне, к слову, нравится язык драконов, хоть они часто общаются невербально. Эх, жаль у меня совсем нет времени, чтоб учить языки полноценно. Всё время одна работа, работа, работа. Мне кажется, что в моей жизни как будто нет ничего другого, кроме неё. А у вас? Возможно, когда-нибудь и найдётся, но не знаю, когда всё же смогу. Хотя даже если и смогу, то нужны будут деньги на преподавателя. Учить самой дело трудное, конечно. К тому же надо потом будет практиковать, а с кем и когда? Даже тот же драконий!

Казалось, Астра даже ни разу не вздохнула, когда это говорила.

«Ох, какая же ты болтуха! Честное слово, Мьёльна два точка ноль. Ха, и вправду. Блондинка, макияж, украшения… Ну, вылитая Мьёльна! — прыснула про себя Гестия. — Ещё как знаю, пару ласковых на суитонском услышать не хочешь?»

В голове сразу промелькнул акерлейский фуршет, на котором она и Талия-Тинг столкнулись лбами. Нос сразу же стал похож на сморщенную сливу, но Гестия отбросила мысленно мотнула головой. Не время для мерзких воспоминаний, поэтому она огляделась.

То тут, то там виднелись дети, бегавшие из стороны в сторону и салящие друг дружку. Некоторые скрещивали палки и вскрикивали нечто вроде: «На! Получай, получай!» Третьи, кажется, играли в дочки-матери за кукол из травы и палок: укладывали спать, кормили, одевали, причёсывали. Женщины около земляных печей наблюдали за отпрысками и зазывали их на обед. Дети нехотя оставляли забавы и бежали за жареной рыбой, ягодным нектаром в глиняных кувшинах.

Но только двое из маленьких Жёлтокрылых всё ещё носились по племени. Ровесница Адеолы и мальчик лет семи безуспешно хватали семенивших куриц за ноги, за крылья. Брат и сестра уже еле дышали, краснота слегка проступала на их лицах. Мальчишка вытянул ладонь, с которой слетел медовый треугольник и упал на землю, подняв пыль и искры. Послышались дикий рёв и гневные крики сестрицы. Гестия усмехнулась, но одним лишь взмахом остановила всех птиц и подвинула к хозяевам. Мальчик и девочка сразу же открыли рты, по всей видимости пролепетали слова благодарности.

— Ещё успеете со всеми познакомиться, — прикрыла рот рукой Астра, а второй схватила Гестию за запястье. — А лучше возьмите это, иначе Бомани рассердится.

Гестия расцепила руки и косо взглянула на резинку с бабочкой. Нет, заплестись не мешало бы, но почему Бомани пришёл бы в ярость?

— Таковы правила. Адеола объясняла, но я так и не вникла. Не волнуйтесь, это только на первый раз. Потом можете ходить как я с распущенными, а вот это уже обязательно каждый раз, когда входите в чужой дом, — Астра постучала нога об ногу. — Жёлтокрылые верят, что ногах все носят особенных духов, и духи разных домов, разных стран не должны смешиваться. Быстро привыкните, не волнуйтесь, а теперь можем зайти.

Гестия без особого энтузиазма тоже постучала и прошла за Астрой. Дом вождя внутри во многом отличался от гостевого, где она побывала совсем недавно. Конечно, тут были и практически идентичные тем, но, кажется, теперь назначения были понятны. Коричневые с красными точками и зелёными завитками — свадебные, чёрные с синими каплями у глаз — погребальные. Маски с мордами зверей и птиц — для обрядов перед охотой, с растительными рисунками — для земледельческих. Проще говоря, маски здесь были на все случаи жизни! Также на стены висела пара жёлтых крыльев, в точности такая же как у охотников.

Под потолком висели бальзамированные головы врагов и предателей. При виде них Гестия вздрогнула и отвела взгляд так, будто ничего не произошло. В самом углу бунгало стояло большое заточенное копьё, а пол застилали рыже-чёрные шкуры.

Так же, как и в гостевом доме, здесь стояла ширма, но не столь красивая. Обычный кусок ткани, натянутый на две палки. Похоже, это была «комната» Адеолы.

Адеола сидела рядом с дедушкой и что-то шептала ему, пока сам Бомани безмятежно курил трубку. Наверное, рассказывала, что произошло. Астра же поздоровалась с Бомани, и Адеола закончила рассказ.

— Что ж, услышал, — холодно сказал Бомани, Адеола грустно ответа взгляд. — Но давайте послушаем, что нам скажет сама достопочтенная госпожа из Лавмора. Астра, Адеола, переведёте?

Астра улыбнулась в ответ и сказала Гестии, что от той требуется. Гестия выдала всё: и о революции, и о кораблекрушении, и о Питере с пассажирами, которых желала найти. Бомани, походивший на большой бочонок, почесал поседевшую голову, а Гестия застыла, как лёд, в ожидании.

— Ну-с, никого найти не обещаю, ясное дело, но если найдём, то помогите Жёлтокрылым, когда увидите, что помощь нужна. Или когда вас об этом попросят. Договорились? — Бомани протянул морщинистую руку, а Гестия тотчас её пожала.

После обеда все началась подготовка к поиску. Жёлтокрылые брали с собой кульки с провизией, копья. Астра запасалась лекарствами, Адеола и Бомани жарко спорили.

— Дедушка! Не зачем отправлять за мной всю эту… свиту! Я и одна справлюсь, слышишь?

— И на своём горбу притащишь всех пострадавших, если таковые найдутся? Ты знаешь джунгли, но пойми, тебе всего лишь сто восемьдесят лун. Вдруг на тебя нападут изгнанники? Или тигры? А если они тебя убьют? К тому же Гвембешу эта старта, — Бомани указал на Гестию, — показалась подозрительной. А ты знаешь, что Гвембешу я доверяю!

— Ну, дедушка, ты больше накручиваешь. Мало ли что ему показалось! Мне кажется, что Гвембеш, как и его сынок Вандеро, попугаи шестиразрядные!

— Цыц! Хватит, а то тут останешься.

Адеола стиснула зубы, а Гестия многозначительно посмотрела на неё. О чём они там спорили?

Наконец все отправились на поиски Питера и пассажиров. Жёлтокрылые

Разноцветные попугаи на деревьях перекрикивали друг друга, пока деревья шумно качались на ветру. Солнце жарко слепило, заставляя жмуриться. Астра и Адеола о чём-то мило беседовали, пока Гестия шла позади.

«Эх, Питер, Питер! Найдись поскорее, пожалуйста», — вздыхала она.

Но что толку от этих причитаний? Как будто Питер прочитал бы её мысли и выскочил бы из ближайших зарослей. Хотя это ладно, ибо Гестия всё же стойко была уверена, что друг найдётся. Правда, как они потом выбрались бы с острова? Он в Лавмор — ни одной ногой, точно. Наверное, поедет хоть на Континент, хоть в Суито, ибо там всё же безопасней. А сама… Перед глазами предстали и сравненный с землёй город, и разъярённое, как тысяча чудовищ, начальство, и, возможно, мёртвые коллеги. Бр-р-р! Обязана вернуться вопреки всему, во что бы то ни стало! Чтоб в Таретте и Лавморе не происходило.

Они шли уже который час, и даже сумерки медленно опускались над островом. Питер всё никак не находился. В животах давно заурчало, а по коже забегали противные мурашки. Астра потёрла рукава кофты и с ужасом бросила взгляд на Гестию, которая продиралась сквозь кусты. Ну что делала эта странная лавморка! Наверное, стоило бы отложить поход до завтра. Да, остров был маленький в длину, но ширина и глубина леса были отнюдь не крохотными.

— Достопочтенная Гестия, прошу вас, не лезьте туда одна, — на ломанном лавморском робко произнесла Адеола.

По телу прошла дрожь, заключившая каждый миллиметр в неподъёмные оковы.

В тот же моменты кусты резко зашевелились, и пылкий, жаркий настрой как рукой смыло. Гестия отскочила с места, а к её ногам упали два лохматых Жёлтокрылых и Питер собственной персоной. Все трое катались по земле так, будто сцепились как кошка с собакой. Или точнее как две собаки и одна кошка! Все трое кричали, завывали и поднимали клубы пыли. Питер извивался, как уж, бил руками и ногами, пусть с виду казался рохлей. Правда, туземцы вот-вот порвали бы его на кусочки.

Астра ахнула, не зная, что ей сделать. Её как будто закопали по пояс в песок, поэтому она не двигалась. Гестия же кинулась вперёд. Она так волновалась за друга, кусала ногти. А теперь что? Нет, она не дала бы покалечить Питера! Но путь ей преградила Адеола, несмотря на тот факт, что коленки подкосились.

Сердце билось так, будто бы разорвало бы грудную клетку в клочья. Она умело вытянула руку, с которой резко слетели два треугольника. Один — прямо в цель, второй — мимо. Один из Жёлтокрылых застыл, а второй всё ещё катался по земле вместе с Питером. Адеола сжала зубы и вытянула руку во второй раз. Но Гестия опустила её и подбежала к другу, оттащив его.

Питер заскулил так, точно был щенком. Адеола же начертила круг, с облегчением вытерла испарину, и первый Жёлтокрылый отмер.

— Убирайтесь! Убирайтесь немедленно! — топнула она, и, кажется, растерзала бы соплеменников на кусочки. Оба Жёлтокрылых бросились наутёк.

Гестия же, присев на корточки, крепко обняла Питер и прошептала: «С тобой всё в порядке… Ты жив!» Он ответил тем же, ведь весь день в голове гостили такие же, как у Гестии, тревожные мысли. Вдруг подруга не выжила? А если выжила, то где находилась, что делала? Но теперь эти вопросы отпали!

Астра же больше не походила на статую. Она подошла и расстегнула сумку.

— Данн… Позвольте вам помочь, — после чего она повернула голову к Адеоле. — Вы огромная молодец, Ада! Это те самые изгнанники, о которых говорил Бомани?

Адеола кивнула, а Питер улыбнулся:

— Благодарю вас за спасение, госпожи! Теперь я должник каждой!

Гестия цокнула языком и расплылась в в улыбке, взъерошив ему волосы. Хорошо, что она практически не сомневалась! А Питера, похоже, благословили боги, ведь как ещё объяснить его чудесное спасение?

Сам друг думал примерно то же самое: акерлеи подобны кошкам, у них девять жизней! А, может быть, даже больше.

Когда Астра закончила с первой помощью, все четверо направились на к остальной поисковой группе. Но, к сожалению, никого так и не нашли. От этого Гестия стиснула зубы, поняв, что ей придётся доложить об этом.

К вечеру все вернулись в деревню. Там уже вовсю горел большой, чуть ли не до самых крон деревьев, костёр. Каждый из племени собрался здесь, обгладывал кости или с наслаждением кусал сладкие плоды. Откуда-то доносилось тихое, как журчащий ручей, пение, перекликавшее с маленьким струнным инструментом. Дети носились из стороны в сторону, хихикая и порой падая навзничь. Гестия, Питер и Астра ушли переодеться в гостевое бунгало.

Адеола кинулась к Жёлтокрылым и схватила первый попавшийся кусок мяса. Ну наконец! Она и так устала с этим походом! Но не успела она и надкусить ужин, как тут же подбежали мальчики с девочками не старше трёх-пяти лет. Они окружили Адеолу, как птенчики, затрещали наперебой.

— Расскажи сказку, сказку, сказку! — толкались они так, словно им не хватало места.

— Дети, но я только пришла, — выкатила губу Адеола. — Подождите чуть-чуть.

Совсем юные Жёлтокрылые загудели, как целый духовой оркестр. Адеола с тяжестью вздохнула, но дожевала и запела самым чистым голосом, каким могла.

Любой, кто в союзе с магом рождён,

Прекрасным обладает даром,

Но вот на свет явился Лоон

Он сущим был кошмаром!

Однажды рано по утру

Задал Лоон вопрос:

«А до магических вершин

Кто дотянул свой нос?»

Мудрец сказал:

«В теории, в магии любой

Какой-то есть конец,

Но ни один обычный маг,

Не смог его достичь,

Мой дорогой юнец!

А маг, что будет покрупней,

Отдаст всю тыщу лет,

Чтобы достичь вершин,

Но не знавал такого я,

О, Лоон из рода Киин!»

И заявил тогда Лоон:

«Ну, значит, буду я!»

И убежал учиться он,

Всё кольцами звеня.

Учился, правда, много он

Всегда пыхтел-пыхтел,

Но всё никак-никак не мог

Достигнуть Лоон предел!

Тогда наш славный друг Лоон

Спросил у всех богов,

Что должен сделать он,

Чтобы достичь высот!

Ведь прошли уж сотни лет,

Уж не рядовой он маг

В сравнении ж с ними — слабак!

Нахмурились боги в тот миг,

Ответив ему так.

«Ты можешь делать это всё

Ещё не один век,

Но вершин не добьёшься никогда,

Наш милый человек!

Вы даже мы, ведь даже мы

Способны не на всё!»

«Но как… Но как?

Но как?.. Но! О-о-о…» —

Взревел из рода Киин,

И прыгнув, прыгнув со скалы,

Расшибся тотчас в блин.

Ночами ходит призрак-Лоон

И плачет, как дитя,

А если встретишь вдруг его,

Научит всему, любя,

Но лучше остерегайся всего,

Ведь можешь сойти с ума!

Дети с раскрытыми ртами слушали внучку вождя, а в их глазах-бусинках загорались огромные звёзды. Ни один из них больше не пихался, лишь сидел на песке, вытянув тонкие, как молодые стебельки, шеи. Конечно, иногда Адеола похрипывала или завывала, но слушатели этого совершенно не замечали. Она же чувствовала, будто у неё выросли настоящие, не обрядовые крылья! Казалось, что вся усталость растворялась как в воде после того, как она начинала новый куплет. Но вот песня закончилась, и дети захлопали в ладоши, а с ними и остальные соплеменники. Все, кроме дедушки, который задумчиво смотрел в сторону. Адеола прикусила губу, но кокетливо поклонилась аплодировавшим.

Ночь объяла весь остров полностью, и ветер тихонько качал деревья, обдувал лица спящих. Подол едва касался земли, а его хозяйка медленно шагала по племени. Казалось, после каждого её шага осыпалось и звенело серебро. Она касалась коры пальм, стены домов и мило улыбалась, хлопая большими глазами. Она ходила изящно, заглядывала в окна. Ох, а вот и гостевое бунгало! Она поправила платье и аккуратно забралась на подоконник, вглядываясь в темноту. На подвешенных гамаках мирно спали Гестия, Питер и Астра. Вернее, обе девушки спали, не издавая ни малейшего звука, чего не скажешь было о Питере. Он что-то бормотал и мычал, ворочаясь и пыхтя, как кипящий чайник. Глаза гостьи стали размером с блюдца, а рот расширился до невозможного.

«Как я давно не слышала лавморского! Современного лавморского. Сейчас посмотри, что там интересного», — гостья спрыгнула с подоконника и как птица в гнездо юркнула в темноту.

Он бежал со скоростью света, нет, кажется, он бежал ещё быстрее! Сердце его колотилось так, словно разорвало бы грудную клетку на части. Смерть как будто дышала ему в спину, но позади никого не было. Даже повстанца из числа Гнилой короны, кричавшего: «Мы вершим правосудие! Оправдаем драконов!» Но повсюду виднелись яркие, как молнии, вспышки заклинаний, отовсюду падали кирпичи, разбиваясь в пыль. В любой, абсолютно любой момент он мог умереть. Никто не церемонился бы с ним, ведь без повязки, значит, уже не свой. От этого он дрожал, как последний осиновый лист на ветке. Он забирался в расщелины между домами, держась за голову и всхлипывая, когда рядом начиналась очередная схватка. Но при этом он всё же вылезал и пробирался сквозь похожие на горы завалы. Гестия наказала быть аккуратным, и он пытался. Он пытался, но три раза в него чуть не попало ранящее заклятие и семь раз он споткнулся об обломки. Дурацкая революция! Какая разница, кто там был прав, а кто виноват в той войне? Разве жизни людей стоят этого?

Гостья вновь появилась посреди темноты, но отпрянула, приложив руки к груди. Что ещё за революция? Как это можно было понимать? Кто допустил это? Нет, нет, нет! Но что она могла сделать? Что могла предпринять? Что теперь творилось в Лавморе! Кто-то обязан был подавить это жалкое восстание! Тем временем Питер вновь протяжно замычал, приоткрывая глаза. Ох, а вот этого ей точно не хватало! Гостья в секунду поцеловала Питера в макушку, и молодой человек тотчас уснул вновь.

— Вот будь ты поосторожней, то в этом не было бы никакой нужды, — прозвучал чей-то голос, и гостья обернулась, нахмурившись, рыкнула:

— Это самый слабый приворот из всех, что я знаю. Любая тринадцатилетка…

— Мне всё равно, что знает любая тринадцатилетняя девочка. Зачем ты залезла ему в голову? — обладатель голоса выпрямился, как солдат по стойке «Смирно!», но покосился на собеседницу.

— Не твоего ума дела, но теперь я убедилась, что они не врали нам насчёт революции. Это не очередная уловка, сам знаешь для чего, — гостья сложила палец к пальцу, но в мгновение разъединила ладони. В воздухе тут же повисла проекция воспоминаний Питера недельной давности. Они были как настоящие, живые, но уменьшенные. Появились люди, полуразрушенные дома, свистели, как пули, заклинания, раздавались крики: «Берегись!» Гостья покосилась на обладателя голоса так, будто испепелила бы его.

— Наконец-то они одумались и всё поняли. Хотя давно уже было пора, — с улыбкой задрал нос обладатель голоса.

— Посмотрела бы я на твоё лицо, если бы это были!.. — вспыхнув, топнула гостья. Казалось бы ещё чуть-чуть, и огонь её гнева перекинулся на собеседника, но обладатель голоса уже скрылся. И от этого гостья покрылась краской ещё больше, она вот-вот догнала и стёрла бы обладателя голоса в порошок. Но вместо этого лишь глубоко вдохнула и выдохнула.

«Успокойся, у тебя есть ещё время всё исправить», — она сжала кулаки, и след её простыл.