Свет мой, зеркальце! (гет)

Принц ехал вперед. Матильда — у груди, Астрид — в сумке, принцесса — рядом. Все было, в общем-то, хорошо, но Томас чувствовал, что на душе у него словно что-то тяготеет. Такое странное чувство: будто какая-то мысль, важная по своей сути, вертится и порхает, как бабочка, где-то над его головой, но поймать ее никак не удается. И беспокойно так.

Едва ли за неделю странствий они совершили столько всего, вляпавшись в приключения по самое не хочу: и топистые жмырики на жутких болотах, и огненный дракон, и карлики-разбойники. Головокружительные приключения, которые они пережили вместе, бок о бок, он и Астрид . Что Томасу безусловно нравилось в Астрид, так это любовь к приключениям. Даже будучи зеркалом, она не оставалась в стороне, а стремилась в гущу событий.

Томас, воспитанный на традиционных правилах и обычаях школы принцев, рыцарской чести и королевского достоинства, всегда считал, что его обязанность как мужчины — совершать подвиги во имя своей женщины. Но, как оказалось, совершать подвиги рука об руку с женщиной было куда веселее.

Принцесса, что была воспитана на традиционных правилах, обычаях и кодексах школы принцесс и предпочитала подвиги оставлять мужчинам, а себе забирать то пресловутое «во имя», решила нарушить царившую тишину:

— Новый год совсем скоро. Мне успеют сшить свадебное платье?

Томас сосредоточил взгляд на дороге.

— Да, конечно. У нас самые искусные мастера на всем континенте.

— А как же все организационные приготовления? Торт, приглашения для гостей, музыка, — не унималась принцесса. Похоже, она слишком вжилась в роль, которую несло ей ближайшее будущее.

— Свадьба уже готова, не хватало только невесты.

Томас задумчиво уставился в темнеющий горизонт. А что ему готовило ближайшее будущее? Вжился ли он в эту роль? И действительно ли это то самое, что уготовано ему судьбой?

— Астрид, — тихонечко позвал он — так, чтобы принцесса не услышала. — А какие у тебя планы на ближайшее будущее?

Астрид была необычайно тиха всю поездку. Томас мог только догадываться, что творилось в ее магической рыжей голове — наверняка это были какие-нибудь зелья и проклятия (о чем еще думают ведьмы?). Но она ответила — негромко, с нотками едва различимой грусти:

— Хочу домой. Завезешь нас с Матильдой в тот домик, где ты нас нашел? Это как раз по пути.

Томас опустил взгляд.

— Да, без проблем.

* * *

С тех пор, как принц уехал, Астрид смотрела на снег, пушистыми снежинками мягко стелющийся по земле, и молчала. Матильда была крайне обеспокоена: все-таки новый год наступает, праздник, время магии, а магическая подруга печальнее плакучей ивы.

Матильда запрыгнула на стол, где располагалась Астрид, и, мягко ступая лапками по деревянной столешнице, подошла к зеркалу и присела рядом, приобняв золоченый обод пушистым черным хвостом.

— Милая, — осторожно заговорила кошка. — Расскажи, что тебя тревожит.

Это был седьмой заход Матильды. Она любила цифру семь, должно же ей на седьмой раз повезти? И все же Астрид молчала. Зеленые глаза не казались такими яркими, словно выцвели и потускнели. Рыжие кудряшки грустно повисли вниз.

— Это из-за принца? — предположила кошка. Астрид дернулась, и Матильда поняла: бинго. Ее желтые глаза наполнились яростью. — Ну, что этот засранец сказал? Я вычислю его и покажу, как связываться с нами, ведьминскими кошечками!

Астрид, опустив плечи, протяжно вздохнула. Дело же было не в том, что он сказал или сделал. А, скорее, в том, чего он не сказал и не сделал. И даже, вероятнее, в том, кем он являлся.

— Он принц, — сказала Астрид.

Когда они прощались, Астрид держала в голове эту мысль так крепко, как дракон свое золото.

«Ну…» — пробормотал он, сдувая горячим дыханием падающие снежинки. Томас — это принц. Принцам положено жениться на принцессах и совершать подвиги. Он умный (в большинстве случаев), милый, забавный, смешной. У него красивая улыбка, восторженный взгляд, от которого теплеет на сердце… Он смелый — самое то для подвигов.

«Ну…» — ответила Астрид, ведьма, настоящая ведьма. Ради ведьм подвиги, как правило, не совершаются.

«Пора», — неуверенно сказал Томас. Где-то позади него топталась его принцесса. Его невеста. Его будущая жена. Та, ради которой ему положено совершать подвиги.

Астрид кивнула.

Они смотрели друг на друга. Принц поставил Астрид на стол, отошел на шаг. Молчание.

«Спасибо за…» — они заговорили одновременно. Одновременно замолчали. Одновременно засмеялись. Одновременно поняли друг друга без всяких слов, ни намека на продолжение.

Томас кивнул — жест прощания. Астрид опустила взгляд.

«Томас, — она окликнула его у самых дверей. Он обернулся, замер в дверном проеме, уставился на нее своими ясными глазами. Астрид прикусила губу. Колебалась. С трудом выдавила улыбку. — Хорошей дороги».

«Счастливого нового года».

До нового года оставалась минута. Принц стоял у алтаря, а рядом — его принцесса в белом, как свежевыпавший снег, платье. Прекрасная, любящая кормить уток хлебными крошками и вышивать крестиком — ну разве не чудо? Подходящая партия для принца. «Согласен», — говорит он. Обряд совершен. Принц обрел свою настоящую любовь, свое «долго и счастливо».

— Счастливого нового года, — пробормотала Астрид. Откуда-то на ее лице появилась вода: наверняка старое окно дало трещину на сильном декабрьском морозе, и это все происки заблудившихся снежинок.

Снежинок с каждой секундой заметало все больше и больше. Они незаметно падали ей на лицо и солеными водопадами струились вниз, к подбородку, крупными тяжелыми каплями падали ей на платье.

Счастливого нового года…

— Ой! — тихо ахнула Астрид. И разбилась.

Да, теперь она, кажется, понимала, о чем говорилось в проклятии. Боль была нестерпимая, всепоглощающая, опустошающая. Настолько сильная, что стекло не выдержало — пошла трещина, потом одна, вторая, третья… С грохотом зеркало свалилось на пол, раздался оглушительный треск — так громко может разбиваться только сердце.

У Астрид было все, о чем она мечтала вот уже триста лет кряду: руки, ноги, туловище — настоящие, ощущаемые, не заточенные в золоченой раме с причудливым узором. Но ее сердце было утеряно безвозвратно.

Невидящим взглядом Астрид обвела глазами комнату. Ничего не замечая, безвольно переступая ногами, она пошла прочь из дома. Ей было тесно, плохо и как будто бы уже все равно.

На улице шел снег. Красивый, белый, пушистый — Астрид с самого детства любила зиму из-за снега, из-за бесконечного веселья, из-за нового года, полного чудес и счастья. Но сейчас ей было все равно.

Все равно до тех пор, пока ее взгляд не встретился с его ясными глазами. Его милой улыбкой. Его смелым лицом.

— Астрид! — он бросился к ней со всех ног. — Астрид, — повторил он тихо, мягко, ласково прямо перед ней. Его глаза блестели от восторга. — Ты снова стала ведьмой?

— Да, — ответила она. — Вот только сердце мое разбито на мелкие кусочки. — Она прижала ладони к груди. — Не склеить.

Томас сделал шаг вперед.

— Ничего, — сказал он уверенно. На его губах играла теплая улыбка. — Уверен, мы что-нибудь придумаем. А пока… — он взял ее руки в свои. — А пока взамен я могу предложить тебе свое сердце.

Стрелки на часах замерли на отметке «двенадцать».

— А как же подвиги? — спросила Астрид. — Ты же хотел совершать подвиги во имя принцессы.

— Во имя любимой женщины, — поправил Томас. — И так уж вышло, что любимой женщиной может оказаться даже настоящая ведьма.

Вы, дорогие читатели, уже, конечно, знаете, что ночь, разделяющая текущий год и новый — исключительно волшебная, даже магическая. Но один краткий миг полуночи, секунда, разделяющая два года на старый и новый, является поистине чудесной. Поцелуй настоящей ведьмы, исключавшей реальность настоящей любви, и принца, отныне совершающего подвиги не ради принцессы, но во имя любимой женщины, оказался самым настоящим новогодним чудом. Чудом, которое восхищало и радовало так искрометно и пронзительно, как не радуют разноцветные фейерверки за окном.

— Мне показалось, я тебя потеряла, — прошептала Астрид в объятиях принца. — Ты уехал, казалось мне, насовсем…

Томас смотрел на ее ярко-зеленые глаза, блестящие, такие родные, такие любимые. И, кажется, отдав ей свое сердце, он получил взамен ее — целое, невредимое, горячо любящее сердце. Настоящее новогоднее чудо.

С улыбкой Томас ответил:

— Лишь чтобы встретиться с тобою вновь.

— Настоящая любовь, — довольно промурлыкала Матильда, и, как и всегда, ее рифма была самой лучшей.