Город из Лепестков Хризантем: Вода (гет)

— Дак ты девка завидная! — я ткнула Иту в бок, немного завидуя всем ее названым сестрам.

А потом взглянула на лицо Иты и подумала, что та сама по себе очень симпатичная девчонка для своего возраста, а тогда какие, должно быть, красавицы ее сестры, раз те пытались сломать неприступные крепости монашеских вероучений. Я почесала затылок и протянула задумчиво:

— Да-а-а. Слушай, а расскажи какую-нибудь историю про монахов, и твоих сестер.

Вот это ляпнула я тогда, срывая в чертям все осторожности, которых сама и хотела придерживаться, и чувствуя, как бегу под горку с плакатом, на котором написано: «И тут Остапа понесло…».

И вины-то я не ощущала.

— Ну-у-у… Была давно такая девушка, Кие. Она работала в чайном домике "Коготь Дракона" на берегу реке Хидака. Так вот, а на противоположной стороне реки стоял храм, где монахи вели спокойную жизнь. Так же в храмовой колокольне находился огромный колокол. Это тоже часть истории, но о нем позже. Все началось, когда один из монахов, возвращавшийся из другого святилища, заметил Кие работающей в чайном домике.

Я уже уселась поудобнее слушать, но Иту вдруг совершенно безбожно прервал показавшийся мне в тот момент особенно противным голос жабы, доносившейся из-за деревянных дверей нашей ванной.

— Госпожа Ита! Не угодно ли вам после бани отобедать со мной и послушать музыку?

Ита тяжело выдохнула, видимо, этот голос и ее сбил с нужного настроя.

— Конечно! — крикнула она, поднимаясь и вылезая из ванны.

— Эй, а как же рассказ? — разочарованно застонала я, наваливаясь на край ванны.

— Потом расскажу, — отстраненно проговорила Ита, накидывая на плечи кимоно с белыми, красными и синими рыбами, преодолевающими нечто похожее на бурный горный поток. — Не будем заставлять хозяина ждать.

Мне показалась на мгновение, что Ита была в каком-то смысле рада, что наш разговор прервался. Возможно, ей было тяжело вспоминать и еще тяжелее — рассказывать, а я тут — вон какая слонища — на нее насела с глупыми расспросами. Так или иначе, но ее слова звучали холодно, а в движениях просматривалась некая болезненная скованность.

«Ой, не нужно было мне лезть к ней с расспросами. Ой, не нужно…» — думала я, тоже покидая ванную и одеваясь.

И только теперь ощутила укол вины за свою глупую любознательность.

Но к столу мы подошли только спустя еще полчаса раскрашивания, одевания, сушки волос и вообще приведения себя в стопроцентное состояние прекрасных госпож. На Ите было надето волшебное бело-голубое кимоно с рисунком из огромных лилий, повязанное толстым, алого цвета поясом без рисунка, но с большим цветком розы, прикрепленным на пояс, на правом боку. В огненные волосы Ита вставлены заколки в виде гирлянд свисающих почти до плеч маленьких берёзовых цветков. Меня же нарядили в кимоно зеленого цвета, с россыпями светло-фиолетовых, светло-розовых, светло-голубых цветов, которые напоминали бутоны распустившихся камелий, пояс на мне был повязан немногим тоньше, чем у Иты, тоже без рисунка, и как у Иты, завязанный на спине большим бантом. Волосы мои тоже уложили, но заколки использовали попроще, в виде бутонов той же камелии, только небольшие. Да и вообще, в сравнении с Итой я выглядела как дворовая замухрышка рядом с высокородной госпожой.

«Одно, что сестра… Хм!»

Только позже я поняла, что являлась лишь придатком к ней, к истинному цветку того представления, которое разыграл жаб. Обо мне, так сказать, помнили, но только ради приличия, чтобы не обидеть госпожу. Я, словно тень Иты, шла справа в шаге позади нее, когда господин Хикигаеру встречал нас у своего стола.

Хоть он и желал видеть одну лишь Иту, и это, как бы странно ни показалась, читалось в его взгляде, жестах, и даже на жабьем лице я увидела, что я тут как бы лишняя, но жаб не мог меня игнорировать. Это было бы неуважение к Ите, так что Хикигаеру очень учтиво поприветствовал нас обоих. Иту, разумеется, он посадил рядом с собой, а я села на мягкие подушки, поджав ноги под себя, с краю стола, рядом с Итой.

Нам подали вареную рыбу и еще кое-какие вареные морепродукты, типа осьминога, краба и еще чего-то вареного, что я бы с натяжкой назвала бы рыбой, но в тот момент я своим глазам не верила, плюс ко всему вареный рис и вареные овощи. В общем, все вареное! Хотя я и порядком проголодалась и съела бы даже и сырую рыбу, но все же не спешила накидываться на яства, как дикий человек. Что-то внутри меня подсказывало, что нужно подождать, пока моя названая сестренка Ита и по совместительству — на полставки — высокоблагородная госпожа начнет есть первой.

— Прошу вас, угощайтесь! — вежливо предложил жаб, когда насколько кукол бесшумно подали на стол в деревянных разукрашенных замысловатым рисунком блюдах еду и так же бесшумно удалились.

Придержав рукав кимоно свободной рукой, Ита, очень ловко орудуя палочками, поочередно попробовала рыбу, овощи, рис. Причем риса она съела изрядную порцию. Расценив это как знак свыше, я тоже с лихим азартом накинулась на еду, однако все же соблюдая некую неторопливость в набивании рта. С голодухи все оказалось вполне себе съедобное, хоть и несоленое, но тут на помощь пришел соевый соус, и я, урча, как довольная кошка, быстро опустошила стол хозяина, тогда как Ита ела ну просто очень медленно и помаленьку. После первой ее пробы еды порция, казалось, уменьшилась вдвое, а лицо оставалось совершенно каменным, сквозь которое не проникала ни одна эмоция.

«Неужели ей так противно все, что она делает? Неужели она терпит присутствия рядом этого господина жабы?» — думала я, напрасно пытаясь разглядеть хоть что-нибудь под ее каменной маской, попутно еще больше набивая рот едой.

— А у вашей сестры хороший аппетит? — заулыбался жаб и вдруг посмотрел на меня в тот момент, когда я, свинюга такая, приканчивала большую плошку с рисом, и несколько рисинок остались висеть у меня губах.

И мне бы сказать мол спасибо за комплимент, ан нет, рот-то был полон еды, а жаб смотрел пристально, словно инквизитор в глаза заключенного. Пришлось быстро прикрыть рот рукавом и, смущенно улыбнувшись, отвести глаза, делая вид, что пристальный взгляд жаба вгоняет меня в краску.

— Не желаете ли послушать музыку? — промурлыкал господин Хикигаеру, обращаясь к Ите. — У меня есть чудесная русалка, сямисэн которой просто божественен.

Я тяжело выдохнула, когда наконец жаб отвел взгляд от моей персоны. Но Ита молчала.

«Странно», — подумала я и чуть толкнула ее коленом под столом.

— Музыка… — ожила Ита. — Конечно, господин Хикигаеру, музыка будет в самый раз.

Тут же жаб хлопнул в ладоши, и, словно дожидаясь своего выхода, в комнаты через раздвижные двери, поклонившись, вплыла красивая девушка с волосами цвета морской волны, в кимоно нежно-фиолетового цвета с рисунком одинокой горы, которую накрывали лучи уходящего за горизонт солнца. Одним движением она расправила подол кимоно, обнажив алый рыбий хвост с переливающейся чешуёй, и не спеша уселась на мягкую подушку, выставив перед собой сямисэн.

Она заиграла долгую протяжную мелодию, которая перемежалась резкими остановками, грубыми, быстрыми звуками. Но между тем было что-то в этой мелодии удивительно-успокаивающе, словно бы она хотела тебя убаюкать под сенью деревьев, и чтобы трава стала тебе одеялом, а могучие корни — мягкой подушкой. Я даже перестала есть, что для меня удивительно, заслушавшись этой мелодией. И тут произошло событие, которое добавило в наш ужин… Перчинку. Еще одни деревянные двери распахнулись, и в комнату вплыла еще одна русалка.

— Я услышала звуки сямисэна, и мне захотелось к вам присоединиться! — нежно пропела она голосом похожим на лесной ручеек.

«У меня бы на родине все артисты бы душу продали бы за такой голосок!» — подумала я, не в силах отвести от русалки взгляд.

Боже, как же она была красива: любая мисс мира на коленях бы перед ней ползала, и даже бы близко не подошла бы к ее красоте, хоть и своеобразно-рыбьей. Да, это был минус, хотя я уже была готова его простить всем русалкам. Просто у меня прошло первое впечатление от встречи с ними, и я взглянула на них по-новому. Я стала способна видеть их красоту через призму их рыбьей внешности. Представьте: волосы цвета самой темной морской впадины, глаза отливают цветом опала, в меру небольшой носик, поджатые губы обведены красной помадой, стройная шея, переходящая в нежные, хрупкие плечи. И высокая. Да она была высокая. Выше меня, выше Иты головы на две-три. Я бы могла сказать плохое слово: «Каланча», но язык не поворачивался назвать такую красоту и изящество каким-либо плохим словом.

— А-а-а, госпожа Шитто! — воскликнул радостно жаб. — Присоединяйтесь к нам.

Шитто ласково, слегка застенчиво улыбнулась, делая вид, что очень польщена приглашением, показав два ряда безупречных зубов, и, поклонившись, присела за стол.

— Это госпожа Ита! — продолжил говорить жаб, указывая на Иту. — Госпожа Ита, это моя супруга, госпожа Саишоно Шитто.

И тут я чуть не упала, а кусок рыбы чуть не выпал из моего незакрытого рта.

«Вот это поворот!» — подумала я

— Приятно познакомиться, госпожа Ита! — ласково произнесла Шитто, улыбаясь и кланяясь ей.

Ита подняла на нее уставший взгляд, и их глаза встретились. И тут я поняла, что смотрю леденящий кровь триллер, потому что выражение лица госпожи Шитто так стремительно поменялось и стало холодным как антарктический лед, а глаза поменяли цвет и из опала превратились в рубиновые, вспыхнувшие испепеляющем огнем. Мне стало страшно. Впрочем, все это длилась всего три бешеных удара моего сердца, а потом лицо Шитто вновь стало излучать ласку и искреннюю радость.

«Что это было?» — в ужасе подумала я и посмотрела на Иту.

Казалось, маска Иты пошла трещинами, но выдержала удар, хоть и с трудом. Я заметила, как несколько капель, неуклюже перекатываясь, скатились со лба Ита. Она тоже была ошеломлена и взволнованна. Ей так же, как и мне, вдруг стало страшно сидеть за одним столом с госпожой Шитто.

Сямисэн все играл, но ни я, ни, бьюсь об заклад, Ита тоже уже его не слушали.

— Госпожа Ита! — мурлыкая, словно кошка, проговорила Шитто. — Вы так понравились моему мужу. Он просто увлечен вами. Скажите, из какого рода вы происходите? Или, быть может, ваш род ведет свой след от одного из вассалов сегуна?

Шитто испытующе посмотрела на Иту опаловым взором, но уже мягко, даже словно бы жалея ее, потому что наверняка знала, что Ита проста, как придорожный одуванчик.

— Нет, госпожа Шитто, — ответила Ита, снова поднимая голову и бросая вызов холодным глазам Саишоно Шитто, — я простоя девушка. Но ваш муж разглядел во мне что-то, и поэтому я здесь и пытаюсь не посрамить себя и оказать любезность господину Хикигаеру.

Но опалы остались опалами, ни молекулы ни дрогнула и не превратилось в опаляющий рубин.

— И что же дорогой мой муж в вас увидел, госпожа Ита?

— О-о-о, — возбужденно подал голос жаб, — госпожа Ита — это цветок вишни, что вот-вот готов раскрыться, и я готов поставить на кон свою жизнь, утверждая, что этот цветок будет самым прекрасным из всех, что когда-либо росли на вишневом дереве. Ну и что, что она низкого происхождения, ведь только в грязи можно обнаружить драгоценные камни невероятной красоты.

С этими словами господин Хикигаеру улыбнулся во весь жабий рот и поклонился Ите. Та, видимо, уже отошла и, продолжая играть свою роль без особых упреков, нежно зарделась и отвела глаза в сторону, пробормотав тихо:

— Ну что вы, господин Хикигаеру. Ваши слова вгоняют меня в краску.

А толстый жаб только громко расхохотался от радости, придерживая трясущейся живот зеленой перепончатой лапищей. Затем залпом проглотил маленький стаканчик с какой-то жидкостью и весело крикнул:

— Еще саке!

«Да, мне бы не понравилось, если я была его женой, и он такой заявляет, при живой-то мне, что нашел девчонку покрасивее!» — размышляла я про себя, бросая косые взгляды на госпожу Шитто, которая, казалось, совершенно не обратила внимания на слова своего мужа.

Я даже удивилась, что ни один мускул у нее на лице не дрогнул.

«Может, у них тут свои обычаи, и я просто думаю неправильно!» — думала я, все еще пытаясь уловить хоть малюсенькую тень на мраморно безупречном лице госпожи Шитто.

— Может быть, госпожа Ита желает немного повеселиться? — сказал жаб и, не дожидаясь ответа, кинул быстрый взгляд на одну из кукол, что неподвижно сидели у стены слева от хозяина.

Та, тут же уловив его движение и словно бы читая его мысли, поклонилась и неслышно удалилась, вежливо уведя за собой русалку, что играла на сямисэне. И буквально через полминуты в дверях следом за куклой появилась третья русалка.

«Да что они там, все мисс подводного мира, что ли?» — с раздражением подумала я, когда взгляд мой упал на очередную очень красивую русалку.

Я даже на мгновение почувствовала, как моя самооценка прячется от меня под татами. Ее зеленые, будто весенняя молодая листа волосы были собраны на затылке большим пучком, перехваченных заколкой в виде рыбки из бордового металла.

«Эти волосы… Да и заколка…» — думала я, наблюдая, как русалка, поклонившись, молча вплыла в комнату, таща за собой на толстой цепи большущий сундук, который помимо всего того, что характерно для старых сундуков, в которых хранят ненужный хлам, еще и имел две пары плавников да хвост, тем самым помогая своей хозяйке тащить себя на цепи.

С негромким глухим ударом сундук опустился на татами, выгнав из-под себя крохотные струйки пузырьков. Сама же хозяйка, поклонившись еще раз, села рядом, поджав хвост под себя.

Из прямоугольного резного футляра с золотым окаймлением русалка с зелеными волосами достала бамбуковую флейту.

— Э-э-э! — легонько ткнув Иту, произнес господин Хикигаеру шепотом. — Сейчас начнется. Это мое любимое представление!

Когда русалка заиграла, сундук крякнул, будто живой, его плавники и хвост втянулись и как бы растворились в деревянном корпусе , окаймленном железными пластинами. Потом замок, что запирал крышку, отпал, почти бесшумно опустившись на татами, выпустил иголки, как морской еж, и укатился с глаз долой. Очередная мелодия, которая, к слову, лилась из флейты той русалки, как дуновение осеннего ветра или шорох снегопада в зимний день, заставила крышку сундука чуть приоткрыться, и из образовавшийся щели каскадом хлынули огромные пузыри воздуха.

Жаб издал радостно-удивленный возглас и захлопал в ладоши. Ита его поддержала, госпожа Шитто — тоже. Я сначала не решалась, не понимая, почему надо аплодировать пузырькам, но чтобы не показаться невеждой, тоже несколько раз хлопнула в ладоши, но как-то вяло и очень наигранно, благо жаб и его жена были поглощены начинающимся представлением и не заметили этого.