История пиратки (гет)

Примечания:

Herr Mannelig — Garmarna. Музыка к главе.

Хотя текст не совсем подходит к ситуации, но мелодия просто... замечательная!..

Каждый добропорядочный испанец должен всегда быть начеку и посматривать в сторону Британии, даже справляя нужду.

Национальный герой Испании сеньор адмирал Блас де Лесо-и-Олаварриета

Земля, как и обещал дон Диего, показалась ранним утром на следующий день. Настасья в полудреме и со странным ощущением в сердце еще валялась в кровати, когда через открытое окно она вдруг услышала громкое «Земля!» впередсмотрящего. Этот крик заставил ее резко встать с постели, оглянуться по сторонам, посмотреть на виднеющееся сине-зеленое море и увидеть справа от корабля темно-серое пятно над водой.

— Земля… — тихо прошептала Настасья, протирая глаза. — Кюрасао…

Она вскочила с кровати, не успев даже до конца проснуться, быстро заплела косу и переоделась в свое привычное крестьянское платье. В голове крутилась мысль — быстрее, быстрее, быстрее… Наверх, к свету, к отцу, домой… Настасья выбежала из каюты, по лестнице выбралась на палубу и в нерешительности остановилась; слишком яркое солнце, которое уже успело взойти на небосклон, внезапно ослепило ее, и, потеряв ориентацию, Настасья могла только чувствовать — плеск волн, крики чаек, то, как пахнет соленое море, то, что так непривычно было для нее и в то же время было таким родным и знакомым… Вдруг сквозь все посторонние звуки она расслышала, как капитан Блад громко призывает своих людей. Почувствовав что-то неладное, она заставила себя через силу пойти на крики, чтобы удостовериться, что с Питером Бладом все хорошо, но, обойдя косой парус, она увидела, как любимый братец держит дона Диего за шиворот и что-то яростно говорит ему на испанском. Это зрелище вызвало у нее смутные опасения, и она еще раз посмотрела на серое пятно на горизонте, на этот раз увидев на его фоне величественный корабль, гордо идущий под флагом Испании.

— Эта земля, предатель и клятвопреступник, — остров Гаити! — провозгласил капитан Блад, указывая рукой на остров.

В глазах Настасьи помутнело, и она оперлась обеими руками о фальшборт, чтобы не потерять сознание и не упасть. Все, что капитан Блад говорил дальше своим людям, она уже не слышала. Гаити, Гаити… Испанский остров… Значит, дон Диего не сдержал обещаний и привел их прямо в ловушку, которая обрекала беглых каторжников на рабство, еще худшее, чем английское, а ее… Настасья содрогнулась при мысли о том, что с ней может случиться, попади она к испанцам. На ум неожиданно пришли совсем другие виды — душная летняя Москва, Болотная площадь, красные шапки стрельцов…

Стрелецкое восстание. Тогда стрельцы ворвались в Кремль и перебили большинство сторонников малолетнего царя Петра Алексеевича⁽¹⁾, пока он сам испуганно прятался под кроватью в покоях матери. Настасья ведь тогда была едва ли старше его — ей всего-то было двенадцать лет… Михаил Феодорович, который поддерживал клан Нарышкиных, взяв дочку и несколько ближайших слуг, тогда уехал из Москвы в Великий Новгород, к родственникам. Было страшно: отец боялся, что Милославские, узнав, где он прячется, потребуют его выдать, чтобы потом прилюдно казнить. Но прошло лето, наступила осень, волнения в Москве улеглись, а царевна Софья Алексеевна, ставшая регентшей при двух царевичах, прислала отцу грамоту, в которой просила его вернуться в столицу и помогать ей во всем верой и правдой; за это она обещала забыть, что он был сторонником Нарышкиных. Михаил Феодорович после долгих раздумий принял решение вернуться в Москву, хотя все посулы царевны могли оказаться просто обманом… Однако Софья Алексеевна свое обещание сдержала: она приблизила к себе Михаила Феодоровича, ценя в нем исполнительность и ловкость, позже сделав его представителем Русского Царства сначала в Речи Посполитой, а потом и в Английском королевстве.

Но как бы царевна не была хороша собой и смышлена, Настасья никогда не забудет ту улыбку, которая блуждала по лицу Софьи Алексеевны, когда ей сообщили о восстании. Случайно увидев ее, Настя содрогнулась от ужаса — она никогда не думала, что можно было быть такой жестокой, властной и холодной…

— Дорогая сестра! — тихо позвал капитан Блад. Настасья вздрогнула и обернулась: лицо ее названного брата выражало озабоченность и некоторый страх. Заглянув за его плечо, Настя увидела, как двое матросов тащат дона Диего, выражавшего свои мысли по поводу происходящего не самыми приятными выражениями, в кают-компанию. Видимо, на ее лице отобразились все раздумья, которые сейчас волновали ее сердце, поэтому капитан положил руку ей на плечо и ласково прижал к себе. — Не бойтесь, дорогая сестра, все будет хорошо. Я не допущу, чтобы с вами что-нибудь случилось — вы под моей защитой.

— Дорогой брат… — прошептала Настасья, но получилось как-то тихо и неуверенно. Просьба, которая крутилась у нее на языке, была ужасной и одновременно необходимой, поэтому она собралась с духом и продолжила: — Пообещайте мне, что если… если испанцы возьмут «Синько-Льягас» на абордаж… Пообещайте, что вы убьете меня, чтобы защитить меня от… Или лучше я сама брошусь в море — так вам не придется брать еще один грех на душу, а я — душа чистая, может быть, Бог и простит мне…

— Анна Блад! — сказал Питер Блад так громко, что у Настасьи даже заложило уши. — Даже не смейте думать об этом! Не смейте — слышите?! Я вам обещал, что все будет хорошо, я взял ответственность за вашу жизнь — вы думаете, это ничего не значит? Я вам обещаю: с вами будет все хорошо, вы вернетесь обратно, к отцу, и покинете это Карибское море — оно явно не предназначено для таких юных и нежных созданий, как вы…

— Капитан! — рядом с Питером Бладом возник Хагторп, который удивленно взирал на сцену объяснения брата с сестрой. — Испанцев мы привели, что с ними делать?

— Отправь их в кают-компанию, — приказал капитан. — Я сейчас приду туда.

Хагторп кивнул, повернулся и махнул рукой нескольким матросам, и теперь Настя смогла увидеть, что они привели из трюма закованных в кандалы испанцев, среди которых мелькнул и сын дона Диего. Она недоуменно посмотрела на капитана Блада, но тот ничего не говорил, провожая процессию напряженным взглядом.

— Что вы хотите делать с ними, дорогой брат? — со страхом спросила Настасья. Если это будет снова кровопролитие, она не выдержит — с нее хватит невинно убиенных. Она обещала дону Эстебану, что сделает все, чтобы облегчить его нахождение здесь в роли пленника, и она сдержит свое слово, чего бы это ей не стоило.

— Поверьте, дорогая сестра, если они будут благоразумны, с ними, как и с нами, все будет хорошо, — задумчиво ответил капитан Блад. — А теперь я бы вам советовал спуститься вниз, в свою каюту. Вам совсем не нужно видеть то, что здесь произойдет.

Питер Блад ушел, а Настасья, не решив, следовать ли ей его совету или все-таки побыть здесь, чтобы посмотреть, что будет дальше, осталась на палубе. Красивый корабль подходил все ближе, и Настя готова была поспорить, что через полчаса он подойдет к ним на расстояние оружейного выстрела, и тогда, разобравшись, что к чему, они начнут стрелять… А в условиях нехватки людей, которая очень ощущалась на «Синько-Льягас», драться было не то что невозможно… просто даже немыслимо. Все выходило таким образом, что испанцы в любом случае были в выигрыше. Да, дон Диего превосходно сыграл в игру по своим правилам — Михаил Феодорович непременно выразил бы восхищение по поводу такой умелой работы. Единственное, что не учел дон Диего, что если — а точнее, когда — его замысел будет раскрыт, то церемониться с ним никто не будет. Настасья еще раз осмотрела приближающийся корабль, его хоть и красивые, но слишком крупные черты, и подумала о том, как может быть обманчива внешность — пусть испанец ей и не понравился вначале, но никаких предубеждений против него у нее не было. Но то, что он сделал, — это было подло, низко, грязно, и Настасья против своей воли чувствовала к нему только ничем не приукрашенную неприязнь. Может быть, прав капитан Блад — ей не следует оставаться в Вест-Индии, она и правда слишком жестока для нее? Но в России разве лучше? А в Британии? Разве английский судья, присудивший ее названному брату каторгу, был образцом милосердия?

— За работу, Огл! — крикнул из кают-компании как всегда легкий на помине капитан Блад. — Привяжи его к жерлу пушки!

Из кают-компании послышалась отборная испанская ругань дона Диего, которая перемешивалась с богохульствами и проклятиями, и срывающийся голос молодого человека, в котором Настасья признала дона Эстебана.

— Неужели ты, еретик, не можешь прикончить меня по-христиански! — орал взбешенный дон Диего.

Настасье стала невыразимо жалко, все ее существо бунтовало против такого обращения — нет, она не сочувствовала дону Диего, наоборот, за свое предательство (хоть он и не связывал себя никакими обязательствами) и нападение на Бриджтаун он должен был понести наказание, и, зная капитана Блада, Настасья не сомневалась, что оно будет справедливым. Но его сын… Она была уверена, что дон Эстебан пока не совершил ничего такого, за что он должен был нести ответственность. Да, он по-юношески горяч, но разве она не сама такая? Настасья крадучись подошла к двери в кают-компанию, тихо скользнула туда и увидела всю картину создавшегося положения: дон Диего был крепко привязан к жерлу пушки, плененные испанцы со страхом смотрели на своего командира, а дон Эстебан стоял на коленях и умолял капитана Блада смилостивиться над его отцом. Краем глаза он заметил остановившуюся в углу Настасью, и его мольбы, направленные к капитану, стали еще более горячими — он помнил об ее обещании. Питер Блад в свою очередь тоже увидел Настасью и знаком показал ей, чтобы она вышла, но она отрицательно покачала головой.

— Молчи! — в конце концов громко сказал капитан Блад. Дон Эстебан удивленно умолк, и в кают-компании установилась такая тишина, что можно было услышать, как скрипят паруса где-то снаружи. — Молчи и слушай! Я не хочу убивать твоего отца, хоть он и подставил меня и моих людей. Сейчас к нам подходит испанский корабль под командованием твоего дяди, дона Мигеля, и, как дон Диего узнал его судно, «Энкарнасьон», так же и твой дядя, несомненно, узнал «Синько-Льягас». Мы, конечно, будем драться, и будем драться до конца, но нам хотелось бы избежать кровопролития… А есть только единственный способ это сделать, — дон Эстебан нерешительно посмотрел на Настасью, и она кивнула ему, желая немного ободрить его. Питер Блад выдержал небольшую паузу, чтобы сказанное дошло до юноши, и продолжил: — Убедить твоего дядю, что все мы — верноподданные его католического величества, а это возможно только в том случае, если дон Диего решит лично прибыть на борт «Энкарнасьона», но он, к сожалению, не может этого сделать… из-за приступа лихорадки, которая началась из-за полученного легкого ранения. Поэтому его сын вполне может выразить свое почтение дяде и заверить его в том, что мы — испанцы. И помни: при любом неблагоприятном исходе мы начнем бой, и первой выстрелит пушка, к которой привязан дон Диего. Поэтому все в твоих руках — наши жизни и жизнь твоего отца.

Капитан Блад замолчал и его выражение лица как будто отражало его внутреннее спокойствие, но Настасья по глазам видела, как он на самом деле взволнован. Дон Эстебан нервно кусал губы и молчал, переводя взгляд с отца на капитана Блада, а с него — на Настасью. Ей было очень жалко этого юношу, но что она могла сделать? Капитан Блад проявил необычную для него жестокость, но и его мотивы можно было понять: он хочет спасти своих людей, а это возможно только с помощью дона Эстебана. Хотя Настасья знала немало людей, который в этой ситуации не ограничились одними лишь угрозами, а вскоре после слов перешли бы и к действиям, но она предпочла оставить эти мысли на потом. Она взглянула на дона Эстебана, которой судорожно облизывал сухие губы, и на дона Диего, который, видимо, потерял сознание и повис на веревках — или к нему на смену гневу пришла полная апатия, отчего он решил предоставить решение этого вопроса на откуп сыну. Так или иначе дон Диего молчал, а капитан Блад начинал проявлять заметное нетерпение, из-за чего юноша горько вздохнул и гордо посмотрел в голубые глаза ирландца.

— Я сделаю все, что вы хотите, — наконец сказал он. — Я согласен, — он повернулся к испанцам, которые тихо перешептывались между собой. — И вы тоже… согласны. Чтобы сохранить наши жизни и жизнь моего отца… — юноша кинул последний взгляд на Настасью, из-за которого она невольно опустила глаза, и выступил вперед.

— Отлично, — сухо сказал капитан Блад. — Тогда выбери из своих людей шесть наименее болтливых. А чтобы проследить за исполнением всех условий, вас буду сопровождать я, бедный испанский идальго, которого ваш доблестный отец освободил из английского плена.

Дон Эстебан молча кивнул и снова в упор посмотрел на отца; дон Диего все еще молчал, не поднимая головы и не обращая на происходящее ни малейшего внимания. Юноша взглядом, полным невыразимой скорби, оглядел капитана Блада, и тот поспешил вывести его наружу, наверное, боясь того, что он может неожиданно передумать. Вслед за ним вывели и остальных испанцев, и на палубе началась бурная дискуссия по поводу придуманного капитаном плана. В кают-компании остались только Настасья, Хагторп и связанный дон Диего. Настя, убедившись, что кроме офицера больше никого нет, подошла к испанцу и положила руку на его лоб, но тот никак на этот жест не отреагировал. Начав что-то подозревать, она взяла его за руку и попыталась нащупать пульс — пульса не было. Настасья, приложив руку к шее, там, где больше всего должно ощущаться биение сердца, с ужасом поняла, что оно остановилось.

— Мистер Хагторп! — тихо позвала она. Офицер, мрачно наблюдавший за ее манипуляциями, быстро подошел к ней. — У него нет пульса. Он мертв!

Хагторп наклонился к дону Диего, чтобы проверить пульс, и после минуты молчания, установившегося в кают-компании, он неохотно кивнул.

— Да, он мертв, — подтвердил он и оглянулся туда, откуда доносились голоса с палубы. — Сказать об этом капитану, или лучше пока не стоит?

— Я сама скажу, — сказала Настасья и бегом выскочила на палубу, надеясь, что названный брат найдет время, чтобы выслушать ее.

Там царило ожидаемое оживление: с корабля спустили шлюпку, в которую уже спускались шестеро пленников, приодетых по случаю в более приличную одежду, и дон Эстебан, которого тоже одели в безукоризненно элегантный черный костюм. Капитан Блад пока что задумчиво стоял на палубе, рассматривая подходивший к ним «Энкарнасьон».

— Капитан Блад! — требовательно сказала Настасья и дернула названного брата за рукав. Тот вздрогнул и перевел взгляд на нее. — Дон Диего… он умер…

— Я знаю, — безучастно ответил Питер Блад. — Я врач, мне было достаточно увидеть его состояние… И знаете, дорогая сестра, я начинаю усматривать выгоду того, когда есть тот факт, который ты знаешь, а кто-то другой даже о нем не подозревает.

Глаза Настасьи широко распахнулись от осознания того, что только что произнес капитан Блад.

— Вы не собираетесь сказать об этом дону Эстебану? — удивленно спросила она.

— Конечно нет, дорогая сестра. Боюсь, что в таком случае он откажется нам помогать, потому что его отец… уже мертв, — Настасья поймала на себе подозрительный взгляд юноши, увидевшего, как она о чем-то шепчется с капитаном. — Я понимаю, вы скажете, что это несправедливо, что он должен знать — и он обязательно узнает… несколько позже. Когда мы вернемся живыми и невредимыми с этого прекрасного корабля. А сейчас прощайте — думаю, дон Мигель нас уже несколько заждался.

Питер Блад на прощание махнул ей рукой, спустился в шлюпку вслед за доном Эстебаном и приказал что-то по-испански, но его слова заглушили бьющиеся об обшивку корабля волны. Настасья, поняв, что после возвращения этой экспедиции обратно на «Синько-Льягас» разразится огромнейший скандал, снова зашла в кают-компанию и присела около привязанного дона Диего. Он по понятным причинам не подавал признаков жизни, и Настасья с немой тоской во взоре посмотрела на все еще не ушедшего Хагторпа.

— Что сказал капитан? — обеспокоенно спросил он.

— Сказал, что он расскажет об этом дону Эстебану, когда они вернутся, — ответила Настасья и увидела, как офицер кивнул, согласившись с решением Питера Блада. — Из-за чего он умер?

— Не знаю… мисс Блад, — лицо Хагторпа приняло насмешливое выражение, когда он обращался к ней, но, заметив, как Настасья нахмурилась, он быстро посерьезнел. — Думаю, мисс, он умер от страха.

— Страха?! — с неверием переспросила Настасья. Это было унизительно и оскорбительно, особенно для испанского дворянина, так заботящегося о своей чести, что она от удивления даже поперхнулась. — Но это невозможно… Если мы скажем об этом дону Эстебану… то в лучшем случае он залепит кому-нибудь пощечину, сочтя это за оскорбление. И, между прочим, правильно сделает.

— А что еще можно сказать? — пожал плечами Хагторп. — Что мы убили его? Так это неправда. Он сам умер, еще до того, как дон Эстебан покинул корабль. Если у вас есть другие предложения, то я готов их выслушать… Так капитан Блад точно знает?

— Да, точно. Он знал об этом с самого начала, — Настасья тяжело вздохнула, чем вызвала легкую усмешку у Хагторпа.

— Только не говорите, мисс, что молодой испанец вам понравился, — ехидно сказал он.

— Не говорите глупостей! Я забочусь о репутации Питера Блада, а все, что вам кажется, можете оставить при себе! — гневно воскликнула слегка покрасневшая Настя, и Хагторп заметно смутился. Настасья, остановившись на полуслове, подумала, что слишком резко высказала свое неудовольствие по поводу необдуманной реплики одного из приспешников капитана Блада, но извиняться за нее не стала, решив, что это будет ниже ее достоинства. Вместо этого она присела на пол рядом с телом испанца и глубоко задумалась.

Слова Хагторпа вызвали в ней странные мысли: действительно, а почему она так сильно беспокоится об этом юноше, когда ей следует почитать его за своего врага? Неужели за этим и правда стоит что-то большее? Нет, не может быть, — она бы сразу почувствовала это… наверное. Настасья попыталась вспомнить, любила ли она кого-нибудь из своих ухажеров; многие из них были красивы, но ни к кому из них она не испытывала особенных чувств. Напротив, многие, например, пан Моравецкий, вызывали в ней внутреннее отвращение. А что же дон Эстебан? Да, она сочувствовала его положению, но можно ли это было назвать… любовью в полном смысле этого слова? Подумав над этим хорошенько, Настасья пришла к выводу, что нет: во-первых, и знакомы они были не так много, виделись всего пару раз, а этого было мало для зарождения настоящей любви, а во-вторых, не стоило путать сочувствие с привязанностью. А, может быть, Хагторп прав и дон Эстебан ей был приятен не только из-за своей роли вынужденного пленника ее названного брата? Настасья запуталась окончательно в своих мыслях и дернула себя за косу, чтобы хоть как-то привести их в порядок. Из этого ничего не вышло, и мысли только запутались еще больше.

Вдруг ей показалось, что дон Диего слегка шевельнулся в своих путах, и она испуганно отскочила от того места, где она сидела, на несколько шагов. Хагторп, увидев ее страх, снова было усмехнулся, но через секунду перестал улыбаться, возможно, вспомнив, какой отпор дала ему девушка, когда он вздумал над ней подшутить.

— Не беспокойтесь, мисс Блад: не знаю, как у вас на Барбадосе, я там не так уж и много пробыл, но у нас в море мертвецы пока еще не оживают… Хотя кто их знает, — Хагторп с подозрением уставился на мертвого испанца. — Этот, быть может, и оживет — потом будет к нам приходить во снах и смотреть укоризненным взглядом…

Настасья недовольно пихнула смеющегося офицера в бок, когда услышала, что на палубе снова началась какая-то возня: значит, капитан Блад возвращался. Настя выскочила наружу, перевесилась через фальшборт и следила за тем, как лодка с гребцами медленно подплывает к «Синько-Льягасу». На «Энкарнасьоне» в это время приспустили флаг и отсалютовали холостым зарядом из пушки, и кому-то — приглядевшись, Настасья увидела, что это был Хагторп, — пришло в голову отдать приказание поступить аналогично. Лодка с Питером Бладом медленно, но верно продвигалась вперед, и по мере того, как расстояние между ним и ею уменьшалось, Настю все больше и больше съедало чувство вины и тревоги. Когда же капитан вместе с испанцами вступил на борт корабля, ей показалось, что она сейчас упадет в обморок. Хагторп подошел к капитану, что-то тихо ему шепнул, на что Питер Блад ответил легким кивком головы. Этот жест не понравился дону Эстебану, и он нервно дернулся, подходя ближе к ним.

— Что с моим отцом? — дрожащим голосом спросил он. — Что вы с ним сделали?

— Он… — Хагторп неуверенно посмотрел на капитана Блада, и тот еще раз утвердительно кивнул головой. — Он умер еще до того, как вы покинули корабль. Как мне кажется, от страха.

Дон Эстебан побледнел так сильно, что Настасья испугалась за то, не помутился ли в это мгновение его рассудок; но через секунду он уже подскочил к Хагторпу и действительно залепил ему пощечину.

— Английские собаки! Вы убили его! Убили! — кричал юноша, пока двое матросов крепко держали его за руки. Испанцы начали неодобрительно перешептываться между собой.

— Он был мертв, еще когда мы не спустились в шлюпки, — констатировал Питер Блад. — Я врач, и для меня было вполне очевидно его положение. И вот что я думаю: какую же пользу можно извлечь из того, что знаешь ты, но не знает другой…

— Лжец! Трус! — орал дон Эстебан, начиная осознавать, что произошло. — Вы бы болтались сейчас на рее «Энкарнасьона», но я обещаю, что вы еще будете там болтаться! — его взгляд вдруг скользнул по Настасье и наполнился презрением и болью. —

Perros ingleses⁽²⁾! — выкрикнул он по-испански.

Настасья испуганно взглянула на капитана Блада, но тот остался внешне невозмутим.

— Уведите пленников! — холодно приказал он и повернулся к названной сестре. — Что же, дорогая Анна Блад, похоже, и на этот раз злоключения обошли нас стороной. А о доне Эстебане не беспокойтесь: его угрозы — всего лишь пустые слова, ничего более. Завтра на рассвете я отпущу его на все четыре стороны, и пусть катится куда ему угодно, главное — подальше отсюда.

— Ваши люди это не одобрят, дорогой братец, — заметила Настасья.

— Да, не одобрят, но на то они и выбирали меня капитаном, чтобы я решал некоторые вопросы за них, — Питер Блад помолчал немного и продолжил, вглядываясь в сине-зеленое море: — Вы, конечно, задаетесь вопросом, куда мы теперь направляемся, после предательства дона Диего? Могу ответить вам на это — мы идем в прекрасный французский порт, нынче именуемым Тортугой… Да, я понимаю, что это не совсем подходящее место для вас — однако у нас нет выбора: наши запасы провизии заканчиваются, а до Кюрасао несколько дней ходу при попутном ветре, так что, боюсь, это будет наша вынужденная остановка. Там можно будет продать корабль — наверняка какому-нибудь флибустьеру позарез нужно судно — а на вырученные деньги мы сможем сначала приехать на Барбадос… инкогнито, конечно, а после, когда вы встретитесь со своим отцом, я уеду в Европу, как, наверное, и вы.

— Вы лично хотите сопроводить меня? — изумленно спросила Настасья. Капитан Блад сдержанно кивнул.

— Раз уж я спас вам жизнь, то теперь она на моей ответственности, а я не хочу, чтобы по пути с вами случились какие-то неприятности. Как вы могли заметить, я их отгоняю своим присутствием.

Настасья засмеялась было, но вдруг вспомнила полный боли и страдания взгляд дона Эстебана, потерявшего своего отца. Как она могла вообще сейчас смеяться, когда здесь, на этом корабле, случилось такое преступление?! Конечно, Питер Блад ни в чем не виноват, это случайность… Но не слишком ли она оправдывает его? Это же была его задумка, его жестокий план. Названный брат, следя за изменением выражения лица своей сестры, странно усмехнулся и взглянул туда, за горизонт.

— Знаете, дорогая сестра, в вас говорит голос совести, и он так силен, что порой заглушает благоразумие. Подумайте на досуге о том, как мучились женщины и дети, оставшиеся в Бриджтауне в тот день, и о том, что дон Диего был наказан не так уж и жестоко за свои злодеяния. Поразмышляйте над этим.

Капитан Блад бесшумно удалился, оставив Настасью в одиночестве.

Занимался прекрасный день, но только на душе у девушки было совсем не так хорошо, как вокруг.

Примечания:

Как мне показалось, в главе дон Эстебан отличается от оригинального — он чуть более решителен и чуть менее напуган. В ОКБ его образ вообще несколько карикатурен — сначала он предстает боящимся ребенком, который напуган до смерти возможной кончиной отца, потом как злодей и напарник дона Мигеля в его безобразных выходках. Конечно, трудно понять психологию людей той эпохи, но все же, как мне кажется, юноша, которому уже есть лет шестнадцать и который не в первый раз увидел Карибское море, никак не катит на испуганного ребенка (вспомните сына д'Ожерона, которого Левасер хотел пытать и который при этом сохранял присутствие духа — думаю, что ему тоже было не очень много лет).

Но это так, мои размышления.

1) Петр Алексеевич (Петр I) был младшим сыном Алексея Михайловича, старшим был шестнадцатилетний Иван (от другой жены). После смерти царя Алексея Петра венчали на царство, но это не понравилось родственникам Ивана, Милославским, и они подняли стрелецкое восстание, в ходе которого большинство Нарышкиных — родичей Петра по матери — и их сторонников были убиты или бежали из Москвы.

Вернуться к тексту

2) Английские собаки!

Вернуться к тексту