For Want Of A Relic (джен)

Его никогда не видели страдающим. Рыцарь двойных клинков всегда улыбался, ну а с чего бы нет? Во всей стране он был самым обожаемым среди женщин, так что для стороннего наблюдателя у него, конечно, не было причин сокрушаться. Но, как и красота, счастье было лишь в глазах смотрящего. Тем немногим, кто знал его близко, дорогим товарищам во время войны и мира, было известно, что он страдал молча. Ибо никогда он не просил, чтобы женщины так ценили его, и не желал подобного. Куда бы он ни пошёл, они следовали за ним: всегда за рыцарем следовала новая влюбленная девушка с оттенком печали в его улыбке. И всегда он относился к ним по-доброму, мягко подводя их к осознанию того, что нет, он не был в них влюблен и да, он вечно сожалел о том, что они были обречены попасться на проклятие.

Почему?

Некоторые отвечали с гневом. Большинство же — с печалью. Всё заканчивалось разбитыми сердцами. И всё же ни одно сердце не болело сильнее, чем сердце того, кто вынес годы этого круговорота любви и страданий. «Это было несправедливо», — думал он: не честно по отношению к ним. Он не думал о собственной боли, но волновался о тех, кого тщетно старался не ранить. Он никогда не сетовал на свою судьбу, не проклинал богов и не требовал ответа, почему ему было даровано бремя проклятия быть любимым. Он лишь носил улыбку перед окружающими, даже теми, кому доверял больше всего. Рыцарь скорее умер бы, чем позволил кому-нибудь узнать, какой груз лежит у него на сердце, ибо тот, кого так любили женщины, в свою очередь, очень сильно любил своих товарищей, и не хотел, чтобы они переживали за него.

Почему ты должен сносить всё в одиночку?

Он сносил всё, даже когда оплакивал каждое разбитое на его пути сердце. Даже когда его проклинали нареченные влюбленные и дрались с ним. Когда они назвали его «бабником» и шли к нему с намерением убить, он вырубал их без раздумий. Он давным-давно принял свою судьбу и свое проклятие, но никогда не был подлецом. Если это действительно было так, стал бы он тогда заботиться о женщинах, что любили его? Помнил бы он каждую: их имена и лица, а также боль в глазах, когда он отвергал их?

Не будь глупцом, это также нечестно по отношению и к тебе-!

Никто не имел права использовать это слово против него. Но в то же время он никогда не стал бы оправдываться перед теми, кто проклинал его имя, никогда не признал бы, что во всем виновато божественное проклятие. Вместо этого он извинялся, принимал их ненависть и побеждал в бою. Полностью узнав причину всего этого… так они поняли бы, как это больно. Такой участи ни они, ни кто-либо другой не заслуживал.

Идиот, идиот, идиот! Глупо быть таким самоотверженным! Как можно так жить?!

Смерть может быть даже предпочтительнее.

—…идиот… — пробормотал Вэйвер, возвращаясь к реальности. Его глаза сфокусировались на потолке, который он сначала не узнал: его взгляд всё ещё терялся где-то среди призрачных зеленеющих полей и огромных каменных замков, освещенных каминами. Зелёные глаза моргнули несколько раз, маг вернулся к реальности и резко выпрямился на своей кровати. Точно, он спал. Конечно же, сейчас же была глубокая ночь. «Но что это был за сон-?!», — в груди у него возникло болезненное ощущение стеснения, когда нечто пришло в виде образов и чувств, а не чего-то по-настоящему связного.

Это были… воспоминания. Воспоминания Лансера. Слугу и Мастера объединяла тонкая духовная связь, и иногда такое могло случиться. Однако знание того, что такое возможно, совсем не подготавливало Вэйвера к этому на практике. Это было похоже на вторжение во что-то личное и даже священное, о чем никогда нельзя было говорить или даже думать.

«Я не должен позволять себя видеть женщинам».

Ради бога, а он тогда ещё подумал, что Лансер пошутил! Вэйвера чуть не затошнило при воспоминании об одной из первых вещей, что сказал ему его Слуга. И он заговорил об этом только потому, что думал, что это повредит их шансам?! Половина Вэйвера желала, чтобы Лансер материализовался для того, чтобы он мог накричать на рыцаря за то, что он такой монументально тупой! Думай о себе время от времени, что с тобой не так?!

— Масте… э-э, Вэйвер? Ты выглядишь бледным-

— Лансер, ты…! — любые возражения или гневные заявления, что хотел сделать Вэйвер, застряли у него в горле. Насколько он мог судить, Лансер не знал, что произошло нечто необычное. Вэйверу пришлось бы объяснить, почему он собирается накричать на него, прежде чем действительно начать делать это. Даже так это, казалось, бесполезно. Что сделано, то сделано, и требовать, чтобы Лансер перестал действовать так, как он, по-видимому, всегда и действовал, ничего бы не дало. — Ты… ты…

— Я оговорился? Возможно, мне следовало разбудить тебя раньше…

Это всё равно, что пнуть щенка. Глупого, самоотверженного, нестареющего щенка, что борется с тем, о чем люди даже представления не имеют. Тогда, в итоге не такого уж и щенка, если подумать.

— Это не- забудь. Наверное, мне просто приснился кошмар, — Лансер посмотрел на Вэйвера, как будто ожидая, что он скажет что-то ещё, но не осмелился уточнять. Мог ли он действительно объяснить что-то подобное? Нет, и уж точно он не собирался пытаться: — Не беспокойся об этом.

В то же время Лансер боролся со своим собственным безмолвным конфликтом. Чего Вэйвер ещё не учел, так это того, что их духовная связь шла в обоих направлениях. И если бы он спросил, Лансер признался бы, что видел нечто столь же расплывчатое и разочаровывающее. Рыцарь старался не придавать этому особого значения, но образ отчужденного ребенка, среди толстых томов по заумной магии, прочно запечатлелся в его сознании. Вместе с этим пришло сильное чувство того, что Лансер уже хорошо знал — одиночества. Того чувства, что было рано познавать такой молодой фигуре, но всё же уже висевшее в воздухе вокруг неё, словно мрачная грозовая туча. Вообразив, что его Мастер когда-то был таким одиноким, сердце Слуги сжалось так, что это не поддавалось описанию.

Должен ли он был поступить правильно и признаться, что видел что-то настолько личное, как воспоминание? Или стоит избавить его Мастера от смущения и стыда своим молчанием?

—…Что? Чего ты так смотришь на меня? — прервал Вэйвер мысли своего Слуги раздраженным голосом. Возможно, это было действительно раздражение, или, может, так он защищался. Лансеру было трудно отличить одно от другого, когда дело касалось его Мастера.

— Я беспокоился только о твоем здоровье, — быстро ответил он. — Но если ты говоришь, что это ничего, значит, это ничего. «Слишком быстро ответил», — говорил подозрительный взгляд Вэйвера.

Понимание того, что оба знали больше, чем готовы были сказать, повисло в воздухе, и всё же никто не проронил и слова. Было ли это сделано для того, чтобы пощадить друг друга, или же самих себя… это ещё предстояло выяснить.

Примечания:

Итак, с этой главы Лансер официально будет говорить со своим Мастером на "ты".

Немного поясню: в английском нет обращения на "ты" и "вы" вообще, у них "you" — это как бы универсальная вещь так сказать, поэтому чаще всего в работах, которые построены на сближениях персонажей сам переводчик решает, когда персонажи переходят вместо формального "вы" к "ты". Я решила сделать это именно с главы, где мы начинаем видеть ситуацию с взгляда Лансера (да тут этого было немного, но дальше будет больше), думаю, увидев одинокое прошлое своего мелкого Мастера, ему бы захотелось хоть как-то проявить поддержку, да и + Вэйвер и так не любит формальное обращение, так что думаю это уместно. Рано или поздно он бы все равно перешел на ты, так что почему бы не сейчас? Вот как-то так)