Направит тебя к миру (гет)

— Докладывай, — потребовал Мадара, прибыв в учиховское бюро обработки миссий, передавая свой плащ и ремень дежурному курьеру, чтобы должным образом поправить свои доспехи: он рисовал, когда зазвенела тревога, и у него не было времени переодеться. За два года с тех пор, как они основали деревню, это был первый раз, когда сигнализация о вторжении фактически прозвучала. Ее тестировали, да, но это было не то же самое. Он отвык очень быстро надевать доспехи, не помогало и то, что он больше не держал их на стойке для брони в своем офисе: ему надо будет подумать о рисках и преимуществах и принять какое-то решение по этому вопросу.

— Был услышан шум в парке с сакурами, Мадара-сама, — быстро сказал Наги. — Отряд Камуи провел расследование и обнаружил неопознанного шиноби, висящего на поврежденном дереве, а Хаширама медитировал на другом конце следа разрушений. Он попытался настоять, чтобы мы передали напавшего на него человека ему, но вместо этого мы привели его сюда и подняли тревогу.

Мадара кивнул, затягивая ремень наплечника, довольный: может, мирный договор дал Сенджу права на самоуправление на территории Учих, но вторгающиеся чужаки находились в ведении Учих вне зависимости от того, на кого нападали.

— Его состояние?

— Сенджу Кейка согласилась провести медицинский осмотр и вправить сломанные кости: дальнейшее лечение было отложено, чтобы снизить риск побега. Хидэо с ним в комнате.

Хидэо уже исполнилось восемнадцать, и ее рассматривали на роль лидера, так что она определенно была достаточно взрослой, чтобы ее оставили присматривать за недееспособным пленником.

— Хако свободен?

Мадара не думал, что он на миссии, и он был одним из лучших специалистов по извлечению в клане. В том плане, что он специализировался в использовании гендзюцу, чтобы извлекать информацию из людей, обычно сея семя иллюзии в их воспоминания, чтобы они (и, следовательно, Хако) пережили недавнее прошлое.

— Жду вашего одобрения, Мадара-сама, — веселым голосом крикнул Хако изнутри здания.

Мадара перезавязал свой пояс, подпрыгнул на носках, чтобы проверить, что все крепко держится, забрал свой плащ и повязал ремень с мечами поверх, а затем поднял голос:

— Мягкий подход, Хако. Я хочу знать, кто это заказал, и чтобы наш пленник был вполне способен отвечать на вопросы после.

А пока что он пойдет посмотрит, что сможет выжать из Хаширамы. Даже после двух лет мира большинство его воинов не хотели проводить и несколько минут в непосредственной близости от Хаширамы, если они могли этого избежать: понятно, особенно в таких случаях, как сегодня, когда Хаширама был настырным и твердолобым. Если бы его друг был благоразумным, он бы не требовал, чтобы его наемного убийцу отпустили под его надзор.

— Как прикажете, Мадара-сама.

Хаширама был в бюро обработки миссий Сенджу, нетерпеливо меряя шагами экстравагантную переговорную комнату, а у противоположной стены Камуи играла в игру, развивающую ловкость, со своей хихикающей двухлетней дочерью.

— Мадара!

— Давай поговорим об этом в более маленькой комнате, — твердым тоном предложил Мадара, прежде чем Хаширама мог сказать что-то еще. Это не было разговором, который мог проходить перед зрителями. Особенно не перед зрителем-малышом.

Хаширама фыркнул, но отодвинул фусума и прошел в дальнюю переговорную комнату, которая была менее искусно украшена, но все еще оставалась очень элегантной. И самое главное, на ней были печати против подслушивания.

— Мадара, отпусти этого человека, — твердо сказал он, как только фусума снова закрылись. — Он никому не причинил вреда.

Мадара почувствовал, как у него глаза на лоб полезли:

— Тогда почему ты бросил его сквозь несколько деревьев?

— Он попытался заколоть меня, когда я медитировал, — беззаботно признался Хаширама, — и я ударил его мокутоном немножко слишком сильно.

— Значит, он зашел в деревню с намерением применить насилие к кому-то внутри, — заключил Мадара, — и он действительно совершил акт насилия.

— Однако он был единственным человеком, кто фактически пострадал!

— Только потому что тем человеком, на которого он напал, был ты, и в то время ты был в режиме мудреца. Что если бы он целился в одного из детей?

— Но он этого не сделал!

— Он мог! Если мы не сделаем из него пример, будет больше наемных убийц!

Его сыну Такахаре было только два года, а малышке Сукумо-чан не исполнилось даже шести месяцев! Он не подвергнет опасности своих драгоценных детей, уступив абсурдному слабоумию Хаширамы! Забудьте о его обязанностях перед кланом, Кита убьет их обоих за то, что они создадут риск для ее малышей, и Изуна и Тобирама спишут смерти как приемлемые потери перед лицом тринадцати метров мамы-морского дракона Тоётамы! До совсем недавней тренировки с женой Мадара не осознавал, что ее форма Мангекьё растет, но оказалось, что да, это так, и она будет расти, пока Кита жива. Если текущая тенденция метр в год останется неизменной, она будет размером с биджу, когда станет бабушкой. Мадара надеялся, что этого не случится. Ей будет тяжело тренироваться незаметно, если это произойдет.

— Но как же мир, Мадара! Мы должны показать всем, что мы серьезно относимся к миру!

Блестящие большие глаза Хаширамы не были рациональным аргументом, так что Мадара их проигнорировал.

— Разве это мир, если мы позволим наемным убийцам резать наших детей в их постелях, Хаширама? — резко потребовал ответа Мадара. — Нет, это не мир. У даймё мир, и он определенно делает пример из тех, кто нарушает этот мир! Чтобы сохранить мир, мы должны очень ясно обозначить цену его нарушения.

— Ты не можешь просто его убить!

— Это не будет убийство, это будет справедливость! Убийство — это то, что он собирался сделать с тобой, идиот!

Не то чтобы Мадара обязательно это сделает: это полностью зависело от того, участвовал ли наемный убийца в выборе миссии, кто конкретно за нее заплатил и какие за ней стояли причины. Хаширама был очень сложной целью: посылать за ним одного человека легко могло быть отвлекающим маневром, умышленным провоцированием или даже попыткой ликвидации самого наемного убийцы. Не то чтобы Хаширама по всей видимости потратил даже долю секунды на то, чтобы подумать хоть о чем-то из этого.

Хаширама обмяк, и над его головой сформировалось облако осязаемого страдания. Мадара мгновенно поклялся из принципа сделать назло другу, к какому бы решению он в конце концов ни придет: Хаширама пытался им манипулировать, и он не мог проигнорировать это.

Он позже поблагодарит Камуи за то, что она удержала его друга от бюро обработки миссий Учих, как только Хаширамы не будет в пределах слышимости. Как она сумела это сделать, было тайной, но он был благодарен, так как это позволило его воинам справиться с ситуацией и удержать наемного убийцу под арестом достаточно долго, чтобы вытащить из него ответы. Это более чем заслуживало признания.

* * *

Деревня уже была довольно большой, с достаточным количеством зданий, что ее можно было называть деревней, а не просто форпостом. В ней даже жило маленькое, но солидное гражданское население, фермеры и торговцы, которые переехали сюда в поисках бизнеса или защиты. Мадара назвал деревню «Конохагакуре» как дань тому факту, что для того, чтобы хоть что-то построить, первым делом надо срубить мешающиеся деревья, и в качестве косвенное признание участия Сенджу. Тобирама не думал, что это плохое имя, хотя, возможно, оно было немного незамысловатым.

Большинство людей называли ее Коноха, как шиноби, так и гражданские. Деревня существовала едва ли два года, но у нее уже был общественный онсэн, чайный дом, минсюку, несколько ремесленных мастерских и почти две дюжины чисто жилых зданий вместе с фермами и бюро обработки миссий. На главной площади даже был еженедельный рынок и несколько общественных парков, хотя в парках было много пищевых растений (фруктовых деревьев, ягодных кустов и разнообразных кустарников со съедобными листьями) вдобавок к декоративным.

У них даже имелась клиника и аптека, хотя в основном медики клана Сенджу работали в клинике, а Учихи — в аптеке. Однако ученики были вовлечены в перекрестное обучение, так как и Хаширама, и Мадара были очень сосредоточены на важности интеграции. Например, онсэн технически был проектом Учих, но Мадара хитро нанял гражданскую семью, чтобы фактически им управлять, как только он был закончен, так что это был напрямую деревенский сервис, а не клановый. Аналогично Сенджу (и в частности Хаширама) делали большую часть работы в создании общественных парков, но пространства обслуживались смешанной командой добровольцев, которым разрешалось бесплатно питаться в минсюку в те дни, когда они трудились.

Гостиница в свою очередь имела возможность первой выбирать продукцию из парка, что помогало держать цены низкими. И здесь ели не только члены кланов или гражданские: несколько кочующих кланов шиноби начинали интересоваться Конохагакуре, заглядывали по одному или по двое с товарами на продажу или оставались на ночь между миссиями, пользуясь безопасностью, которую предоставляли два самых могущественных клана Страны Огня.

Хаширама был особенно воодушевлен этой частью. Он взял за правило приглашать этих шиноби переехать в деревню навсегда, но никто из них еще этого не сделал. Возможно, потому что вышеупомянутые шиноби были в курсе, что единственным человеком, обладающим властью сделать это предложение, на самом деле был Мадара: как Сенджу обнаружили прошлой осенью, Учихи в действительности владели землей, на которой была построена деревня.

Это было чрезвычайно неловко и смущающе, так как это всплыло только в связи с визитом в столицу: Хаширама планировал поездку, теперь, когда мир был урегулирован, но Мадара предотвратил это, дав ясно понять, что раз он больше не проживает на земле даймё, то Хашираме больше не полагается наносить подобные визиты.

Хаширама не знал, что Сенджу живут на земле Учих. Тобирама не знал, что Сенджу живут на земле Учих. У Тобирамы теперь появилась очень хорошая идея, почему Учихи и Сенджу так долго враждовали, и это совсем не демонстрировало Сенджу в хорошем свете: вторжение и посягательство не вдохновляли других встать на твою сторону. То, что они теперь технически были вассальным кланом Учих в результате их собственной беспечности, не спросив о владении землей во время переговоров по поводу мирного договора, было крайне унизительно, но положительная сторона была в том, что Тобираме больше не приходилось волноваться о том, что его брат обидит даймё. Это стало проблемой Мадары.

Признаться честно, условия вассалитета были очень хорошими, но это все равно было конфузом. Тем большим, потому что вассалы Сенджу, занимающиеся земледелием, знали об изменении целый год до того, как это обнаружил Хаширама, так как они заплатили свою десятину на рис Учихам предыдущим летом: более дешевую десятину на рис, чем требовал даймё, что подливало масла в огонь. Клан также не мог выйти из вассальной зависимости из-за санкций, включенных в договор, и того факта, что Хаширама действительно его подписал. Он просто не осознавал последствия того, что подписывал.

Как и Тобирама, что ранило глубже всего. Он не знал, не осознавал, и теперь Сенджу потеряли свою автономность, и он ничего не мог сделать. Теперь он был абсолютно уверен, что это было планом Киты с самого начала, и вот почему она была так очень терпелива и всепрощающа во время переговоров, от чего он был одновременно недоволен и что он неохотно уважал. Интрига, которую она задумала, была намного более долгоиграющей, чем он ожидал, и от которой выиграли они все: что-то, как он узнал за годы, было характерным стилем махинаций Киты.

Безусловно худшей частью было то, что Сенджу получали выгоду от этого соглашения. Скорее всего, не настолько, насколько Учихи, но все равно значительную выгоду. Лучшая статистика выживания на миссиях, лучшая еда, более высокий доход благодаря диверсификации в разнообразные виды ремесла и торговли, более дешевая десятина, лучшая сталь, покупаемая у кузнецов клана Учиха и лучшие образовательные перспективы. Школа открылась этой весной, обучая всех детей в деревне кандзи (были отдельные классы для мальчиков и девочек, где первые учили хирагану, а последние — катакану), где преподавала, чередуясь, небольшая группа из Сенджу и Учих. Мито и Рика-ба курировали классы для девочек, тогда как Ио, теперь младший специалист фуиндзюцу, курировал мальчиков вместе с Учихой Суисё. Тобирама также провел несколько продвинутых классов для мальчиков, как и подруга Киты Учиха Инеми провела несколько продвинутых классов для девочек.

Классы делились согласно владению кандзи, что означало, что в базовых классах было множество Сенджу, но в любом случае Учих всего было так много, что это не было очень заметно. Теперь в клане Сенджу было намного больше детей, но большинство из них были все еще слишком маленькими для школы. Тсунама только начал учиться и ходил в школу с Азами и Тошико, при всем при том что разделение по полам означало, что они проводили время вместе только за игрой на улице после окончания уроков.

Было довольно ясно, что далеко не все дети Учих посещают общую школу: их для этого было слишком много. Однако здесь было почти пятьдесят детей от шести до десяти, что было более чем достаточно, чтобы Сенджу и дети вассалов (всего одиннадцать Сенджу от шести до двенадцати лет плюс двадцать восемь вассалов от шести до пятнадцати лет) чувствовали себя в меньшинстве даже с учетом того, что разница в возрасте давала преимущество.

То, что их дети посещали общую школу, побудило больше Учих переехать в деревню. Мадара все еще ежедневно приносил своих девочек на руках (или это делал Изуна или какие-то другие воины), но большинство детей из клана Учиха, обучающихся в деревне, также здесь и жили, будь это на фермах или в новых жилых объектах. Одна из ферм была фактически плантацией шелковицы для шелкопрядов, и довольно немало матерей с маленькими детьми жили в больших элегантных домах, отделяющих аккуратно расположенные кусты от дороги. Группа вдов, прядущих, красящих и ткущих шелк, чтобы обеспечивать себя, была известна Тобираме (он много раз видел их работу за свое время в качестве заложника), но он не знал до последнего времени, что инициатива была профинансирована и создана Китой не больше, чем десять лет назад. Он лично надеялся, что со временем не будет так много вдов и сирот, нуждающихся в том, чтобы таким образом содержать свои семьи.

Нет, на самом деле худшей частью нового подчиненного положения клана Сенджу было то, что, как только Мадара очень доступно и простыми словами объяснил все разнообразные аспекты и как они влияют на оба их клана (по сути, что то, что Сенджу раньше должны были даймё налогами и почтительным отношением, теперь полагалось Мадаре), Хаширама решил, что ему нравится этот новый порядок. «Это всего лишь Мадара», ей-богу. Может, это был «всего лишь Мадара» сейчас, но что насчет через пятьдесят лет, когда Тсунама будет иметь дело с Такахарой? Или через сто лет? Также то, что Хаширама допустил, что его с Мадарой дружба остановит мужчину от того, чтобы добиваться вещей, которые будет лучшими для клана Учиха, было до смешного наивно. По крайней мере Тока и его тети могли видеть логику Тобирамы.

Однако ему нравилась деревня, несмотря на то, чего она стоила его клану в чувстве собственного достоинства и в автономии. Это было всем, о чем его брат всегда говорил и мечтал, и возможность на самом деле увидеть это была чудом, которое Тобирама никогда не ожидал получить.

— Тоби!

Конечно, все еще существовали проблемы начального периода. Тобирама вздохнул — он только что вернулся с миссии! Он даже еще не представил свой доклад бюро обработки миссий Сенджу! А тут стоял его брат в повседневной одежде и выглядящий так, как будто Мадара что-то сказал или сделал, чтобы его расстроить. Опять.

— Анидзя, мне нужно сдать свиток миссии.

И умыться и поесть, но он слишком хорошо знал своего брата, чтобы поверить, что Хаширама будет ждать так долго.

— Тогда я подожду снаружи.

Он будет ерзать снаружи. Тобирама решил поторопиться. Не то чтобы у него возникли какие-то проблемы: это был обычный клиент, богатый самурай, который хотел, чтобы его защиту от наводнений проверили, прежде чем начнутся дожди, чтобы его поля не смыло, если реки выйдут из берегов, так что это было даже не тяжело, несмотря на то, что вместе с ним был его двоюродный брат подросткового возраста, чтобы учиться у него. Хиги становился очень способным с владением стихии воды, так что в будущем Тобираме, может быть, даже не придется присоединяться к отряду на подобных миссиях.

Как и ожидалось, пять минут спустя Хаширама мерил шагами улицу, тревожа всех прохожих.

— Анидзя, — громко сказал Тобирама, шагнув за порог и следя за тем, чтобы его голос оставался спокойным. — Пойдем сядем в чайном домике?

— Да, идем, — его брат не улыбался, что всегда заставляло его выглядеть непропорционально строгим и очень похожим на их покойного отца. Учитывая широкую улыбку, которую Хаширама обычно предпочитал демонстрировать миру, контраст был довольно резким.

Как только они уселись в маленькой приватной комнате с чаем и вагаси и у Тобирамы появилась возможность воспользоваться уборной чайного домика, чтобы освежиться, он приступил к тому, чтобы узнать, против чего конкретно его брат возражал в этот раз.

— Итак, в чем дело, анидзя?

— Дело в Мадаре, — раздраженно сказал его брат. И, конечно, это было так. Дело всегда было в Мадаре. — Он арестовал кое-кого и не отпускает его, даже несмотря на то, что этот человек никому не навредил!

Тобирама был уверен, что то, что на самом деле случилось, и близко не было настолько самоуправно и в просто, как Хаширама заставлял это звучать. Мадара не занимался самодурством. Клан Учиха не занимался самодурством.

— Тогда что этот человек фактически сделал?

— Он ничего не сделал, Тоби! Но Мадара приказал его допросить и уволочь в селение Учих закрученным в подавляющие печати, даже несмотря на то, что он ранен, — его брат горестно всплеснул руками. — Он сказал что-то о выкупе, когда на самом деле его надо отпустить!

— Он не шпионил за Учихами, анидзя?

Это было цинично с его стороны, но Тобирама мог придумать минимум пять других вещей, которыми этот незнакомец мог заниматься и которые его брат посчитал бы незначительными, однако которые справедливо сделали бы из него угрозу в глазах Мадары.

— Нет! Ну, я не думаю, что он это делал, — скрупулезно поправился Хаширама, опустив взгляд на чашку. — Но, я предполагаю, он мог это делать, прежде чем я увидел, как его утащили.

— Давай я переоденусь и поговорю с Хикаку, чтобы узнать, какая официальная версия, — предложил Тобирама. — Если будут значительные отличия, я могу спросить Мадару, согласится ли он прояснить ситуацию. Но анидзя, внешняя безопасность — это не строго деревенский вопрос, так что у нас фактически нет никаких оснований для возражений вне зависимости от того, что делает Мадара. Мы живем на земле его клана, и хотя нас наделили беспрецедентной степенью свободы для самоуправления, у нас нет права голоса в том, как он защищает свою землю от чужаков. Если этот человек представляет угрозу для клана Учиха (или для Сенджу или для деревни в целом), значит, Мадара может разбираться с ним так, как посчитает нужным.

Обычно Тобирама спросил бы Изуну, но Изуна женился в прошлом месяце и был в некоторой степени одержим своей смертоносной и беременной молодой женой: Тобирама не хотел слушать, как его самый интересный спарринг-партнер превозносит достоинства И-сан при каждом удобном случае. Однако он был благодарен, что женщина не затаила обиду из-за потери кистей: теперь у И были марионеточные протезы, и так как она могла использовать больше двадцати чакронитей за раз, ее кисти абсолютно свободно двигались и реагировали на все ее приказы.

Его брат заерзал:

— Я просто… мы основали эту деревню, чтобы у нас мог быть мир, Тоби. Я не понимаю, как безжалостность и жестокость к чужакам поможет нам построить мир, когда вместо этого мы можем быть радушными и принимающими.

— Я с ним поговорю, — спокойно повторил Тобирама. — Я знаю, что вы хорошие друзья, анидзя, но вы оба так пылко хотите защитить деревню, что вы иногда запутываетесь в перекрестных целях, на самом деле будучи согласными друг с другом.

— Это правда, — согласился Хаширама, и его лицо наконец смягчилось до привычной улыбки. — Спасибо, Тоби. Я на тебя рассчитываю!

* * *

Кита ожидала, что воспитание детей будет тяжелым, и это было тяжело. Однако это было менее тяжело, чем она предвидела, учитывая ее опыт воспитания младших сестер-близняшек. Тогда первые месяцы были постоянным сознательным усилием быть мягкой, быть терпеливой, быть доброй: она не посмотрела на Тоши и Азами и не полюбила их, пока им не исполнилось почти год. Такахара же, с другой стороны… в тот момент, когда бабушка передала его ей после рождения, ее сердце заболело за него. Она просто мгновенно полюбила его, так сильно, что это даже немного пугало. Кормить его, переодевать и ворковать над ним было после этого почти легко — тяжело было не забывать о близняшках и Бентен, которые все еще нуждались в ее внимании, хотя и не в таком количестве, как ее новорожденный сын.

Сукумо было не менее шокирующе легко любить. Ее прекрасная малышка с квадратным лицом своего отца, точно так же как Такахаре досталось ее более узкое, овальное лицо. У обоих ее детей были непослушные волосы их отца, хотя волосы Сукумо были тоньше, чем у брата, так что, скорее всего, уложатся, как только отрастут ниже плеч.

Пока ее малыши не будут достаточно взрослыми для этого, она будет наслаждаться видом ежиков. Это напоминало ей о том, что ее отец из прошлой жизни говорил о ее собственных волосах, когда она была ребенком: божественные волосы, потому что сделать в них пробор было можно только по воле божьей. Ей надо будет попробовать перевести этот каламбур, Мадаре он понравится.

Сегодня было солнечно и довольно тепло, так что она сидела в саду на одеяле, а Сукумо напротив нее играла со множеством вырезанных из дерева животных, которые подарили Сенджу, когда родился Такахара. Тоши и Азами тоже нравилось играть с ними в то время, так что у ее сына никогда не было впечатления, что это его игрушки: ими надо было делиться. Сам Такахара прямо сейчас носился по саду с деревянной коровой в одной руке и плюшевым вороном в другой, с энтузиазмом издавая звуковые эффекты, когда птица периодически набрасывалась на очевидно пасущееся парнокопытное.

Кита была благодарна своим печатям, которые обеспечивали то, что Такахара не сможет упасть в пруд, если попытается. Она также была благодарна за свои пальцы, которые позволяли ей продолжать украшать подкладку почти законченного плаща Хидаки. В данный момент Хидака ходил в подшитом старом плаще Хидзири, который тот носил до свадьбы, но так как у Хикаку еще не родился сын, Хидаке был нужен плащ, демонстрирующий его позицию наследника Ятагарасу, даже с учетом того, что он не во Внешней Страже и не взрослый: существование деревни означало регулярные контакты с чужаками, так что главы родов и их наследники должны были быть соответствующе одеты, когда проводили с ними время. Плащ Хидаки уже один раз откладывали (когда Ёри снова забеременела прямо под конец обмена заложниками), но у нее родилась еще одна дочь, а не сын, так что теперь, когда Хидаке было почти шестнадцать, он действительно нуждался в собственном плаще, и Кита наконец его делала. Он был почти закончен: ей надо было только завершить декоративную вышивку золотом, а затем сшить элементы вместе, чтобы все подходило текущей фигуре ее родственника через брак.

Прямо сейчас Хидака выглядел довольно худощавым, так как находился в середине скачка роста и еще не приобрел фигуру полноценного взрослого, так что она прибегла к хитрому складыванию ткани, чтобы обеспечить то, чтобы его плащ подошел и чтобы оставить пространство для роста.

В этом году Кита также сделала плащ для Бентен: ее старшей и уже не такой маленькой девочке исполнилось четырнадцать и она присоединилась к Внешней Страже. Это решение теперь было намного менее рискованным, чем до мирного договора с Сенджу, так как все, чем занималась Внешняя Стража, — это выполнение миссий отрядами и патрулирование ближайших территорий, и Бентен выразила сильный интерес к дипломатическому и переговорческому аспекту. А также к возможности пойти на охоту: может, ей не особо нравились птицы Мадары, но она отлично управлялась с луком и метко целилась. Она сходила на несколько охот под присмотром (один раз с одним из барсов Тобирамы, что, честно говоря, не было санкционировано заранее), но вступление во Внешнюю Стражу означало, что ей позволят охотиться одной намного раньше, чем если бы она осталась гражданской.

Это был ее выбор, и Кита поддерживала свою старшую девочку. Бентен прошла долгий путь от крохотной недоношенной сироты, которой, по ожиданиям всех в клане, предстояло умереть до того, как ее отлучат от груди.

Чувствуя приближение мужа, она подняла глаза от тонкой золотой нити, которую ей сделала Мидори, чтобы улыбнуться, когда он завернул за угол дома. Она услышала тревогу раньше, и было облегчением, когда Сен заглянул четверть часа спустя, чтобы заверить ее, что никто не ранен и все под контролем.

— Чичи! — взвизгнул Такахара, рванув через траву и бросившись на колени своего отца. Мадара подхватил его и подбросил в воздух, вызвав новые восторженные вопли, поймал его, а затем подошел к одеялу, где подпрыгивала и ворковала Сукумо.

— Как дела у моего дорогого мальчика? — тепло спросил Мадара, осторожно сев на одеяло с их сыном, лежащим на плече, и положив мечи далеко за пределами досягаемости хватких детских пальчиков. — И у моего драгоценного облачка и моей прекрасной жены?

— Сиси! — пролепетала Сукумо, бросив деревянного кабана в колено отца.

— Еще лучше, когда ты здесь, муж, — тепло заверила его Кита, тогда как Такахара перевернулся и захихикал, его голова свисала Мадаре на грудь, и он болтал ногами в воздухе. — Проблемы?

— Просто кто-то избрал мишенью Хашираму, — сказал Мадара, и его тон был обманчиво легкомысленным. — Я перевел его в дипломатическую резиденцию. Хако и его отряд доставляют письмо старейшинам его клана, чтобы они могли выкупить своего шиноби, если захотят.

Если он был в дипломатической резиденции, то он наверняка был прикован к стене с подавленной чакрой, точно так же, как Сенджу Кабема когда-то.

— Откуда он?

Если Мадара рассматривал возможность освободить наемного убийцу за выкуп, тогда его, скорее всего, наняли, и он не действовал самостоятельно или от имени своего клана. То, что Хако был частью команды, доставляющей письмо о выкупе, означало, что Мадара хотел получить больше информации о стороне, стоящей за этой попыткой, чтобы лучше защищаться от потенциальных будущих атак.

— Страна Водопада, — ответил Мадара, быстро спустив сына с плеча и поставив его на ноги — Такахара мгновенно бросился на отца с объятием, чему ее дорогой муж щедро угодил.

Кита абсолютно ничего не знала о Стране Водопада, не считая того, что Страны Земли и Травы были от нее на западе, Страна Медведей на северо-востоке, и она граничила со Страной Огня на юге. Там рядом находилась территория клана Инузука, так что Учихи обычно там не появлялись, если их специально не приглашали. Однако было абсолютно возможно, что Сенджу брали миссии в том направлении. Кажется, Сенджу не волновала кража миссий из-под носа других известных кланов шиноби и возможность настроить их против себя, так что они ходили намного дальше (как по Стране Огня, так и за ее границы), чем Учихи. Не то чтобы Учихи не принимали иностранные миссии, но они обычно на них не напрашивались: как правило их звали для ситуаций либо слишком больших, либо слишком политически сложных, чтобы местные шиноби были готовы рискнуть попытаться ими заняться.

— Думаешь, Тобирама может знать, кому его брат досадил в том направлении?

— Спросить не повредит, — согласился Мадара, с широкой улыбкой взъерошив волосы Такахары и позволив мальчику убежать. Затем он положил деревянного кабана в пределах досягаемости Сукумо, которая теперь жевала резного тигра.

Кита наклонилась вперед, чтобы убрать несколько прядей с его лица, улыбнувшись, когда он потянулся за ее касанием, и его взгляд был очень нежным. Она так любила своего мужа.

* * *

Когда Тобирама обнаружил, что Хаширама послал его попытаться освободить человека, который пытался вероломно убить его, он был не настолько удивлен, насколько должен был бы быть. Его брат не боялся наемных убийц с тех пор, как ему исполнилось пятнадцать и он разработал способ регенерировать после ран. Он не воспринимал такие угрозы серьезно и никогда этого не делал, так как стал целью для наемных убийц только через много лет после этого.

Тобирама был осмотрительнее: отпускание наемных убийц побуждало только больше наемных убийц испытывать свою удачу, и это означало, что больше людей попадут под перекрестный огонь. Людей, как два его племянника и все более многочисленные малыши-дальние родственники, не говоря уже о сотнях детей клана Учиха. Мадара был прав: им надо будет сделать пример из этого наемного убийцы, чтобы будущие враги подумали дважды, прежде чем посылать наемников с такими намерениями на их территорию.

— Что мы собираемся сделать, чтобы такого больше не происходило?

За противоположной стороной стола Мадара отпил чай:

— У Киты есть идея о поле с печатями, как оповещающая карта Внешней Стражи, но в большем масштабе и более пассивное, чтобы все, входящие на поле, показывались на карте. Если мы сделаем это поле больше деревни и установим зоны, куда люди не должны заходить, любого в этой зоне будет легко заметить.

— А что насчет тех, кто придет по дороге?

Это было хорошей идеей, но ее надо будет конкретизировать и усовершенствовать, чтобы она стала жизнеспособной.

Мадара пожал плечами.

— Это гражданское поселение: мы не можем остановить людей, заходящих к нам по дороге. Но дорога проходит между двумя нашими бюро обработки миссий, так что если мы установим посты охраны с большим количеством карт, которые фильтруют активность чакры, мы узнаем, где в деревне находятся все люди с потенциалом оказаться шиноби. Отбросим тех, кто относится к тому или иному нашему клану… — он сделал красноречивый жест.

Тобирама понятия не имел, как можно отсеивать людей при таком массивном сканировании, не говоря уже о том, чтобы относить их к кланам. Это явно было связано с именами (люди идентифицировали себя, и печать могла работать с самыми разными переменными), но уверенность Мадары говорила о том, что Кита делала подобные вещи раньше. Эти метки, которые носила Внешняя Стража клана Учиха, для разрешения посмотреть на которые он никогда не мог придумать хорошую причину, могли быть как-то с этим связаны: может, теперь он сможет узнать, как они работают, или ему даже позволят присоединиться к созданию этих печатей. Мито тоже охотно бы включилась в этот процесс: она специализировалась на барьерах, а это определенно было связано.

— Это также поможет держать низким уровень преступности, — добавил Мадара. — Позволит узнать, что люди там, где они не должны быть, и так далее, а также сдержит юношескую глупость.

Тобирама определенно весьма бы оценил что-то для уменьшения юношеской глупости: отсутствие войны повлияло на то, что у Сенджу она возросла в семь раз и не только среди молодых воинов. Прошлой осенью его собственный дядя впутался в войну розыгрышей с двумя двенадцатилетними вассалами, и, действительно, это говорило о многом.

— Так что ты будешь делать с этим человеком?

Мадара пожал плечами:

— Отряд, который я послал в Страну Водопада, предложит клановым старейшинам возможность выкупить его обратно, но, честно, я ожидаю, что они будут от всего отнекиваться и отрекутся от него в попытке убедить нас, что они никак с этим не связаны. Что, я знаю, ложь, и что меня не остановит, но большинство людей недооценивают, насколько глубоко можно зарыться в воспоминания человека с помощью гендзюцу. Я честно больше заинтересован в том, почему его старейшины подумали, что это сойдет им с рук, так что если отряд не принесет никаких зацепок, я напишу Акимичи, чтобы дать им знать, что я готов заказать миссию по расследованию.

Тобирама слышал о дзюцу Яманака, манипулирующем разумом, и противостоял командам Ино-Шика-Чо на миссиях. Мадара получит то, что хочет, неважно, насколько тот, кто заказал убийство, хотел бы обратного.

— Что касается самого наемного убийцы… ну, это полностью зависит от него, — лениво продолжил Мадара. — Уже определенно существует прецедент держать его в дипломатической резиденции следующее десятилетие, если дойдет до этого, и я уверен, что мы сможем завоевать его верность за это время, если его собственные люди от него отрекутся. Никто не хочет быть одиноким, — он сделал глоток чая.

Это одновременно было до смешного сердобольно и безжалостно практично: это даже могло сработать, что было довольно тревожно.

— Возможно, Сакурадзима решит взять его в мужья, — с юмором предположил Тобирама. Вышеупомянутая воительница все еще была одинокой и без детей, и она восхищалась давно умершей главой Внешней Стражи клана Учиха Биэй-Фудзи больше, чем, наверное, было благоразумно. В конце концов, Тобирама точно знал, о каком прецеденте говорил Мадара: дразнить мужчину, скорее всего, также было неблагоразумно, но Тобирама был знаком с терпением и пределами старших братьев, и намек на известных предков был тонким, учитывая все обстоятельства. Он определенно упомянет при Сакурадзиме о наемном убийце и готовности Мадары держать мужчину рядом — то, что она с этим сделает, будет на ее совести.

Мадара бросил на него обжигающий взгляд поверх чайной чашки:

— Не подавай ей идеи. Кстати об этом, кого твой брат оскорбил в Стране Водопада?

Тобирама ухмыльнулся, опустив взгляд к собственному чаю, но любезно обдумал вопрос.

— Сенджу действительно берут миссии на этой территории, — в конце концов признал он, — так что это может быть просто бизнесом, но я думаю, что там была какая-то размолвка между группировками, которую мой брат немного вмешался после того, как мы построили бюро обработки миссий. В Стране Водопада нет кланов шиноби, как в Стране Огня: там несколько мелких родов, которые все недавно объединились, чтобы лучше защищать себя и уменьшить междоусобицы, и я знаю о слухах о каком-то тайном поселении, в которое не могут попасть гражданские.

Мадара нахмурился, смотря в никуда:

— Это было в Стране Медведей, так? В отчете было указано, что дело было как-то связано с кощунством, упавшими звездами и разнообразными киндзюцу. Более того, обе стороны утверждали, что секретные техники друг друга кощунственные.

— Верно.

Шаринган позволял механически запоминать действительно чрезмерное количество информации. У Тобирамы было чувство, что там была как-то замешана запретная вода, что просто ставило в тупик.

— В таком случае, это, наверное, месть за унижение и потому что они не хотят, чтобы он снова это повторил, — Мадара очень тяжело вздохнул. Тобирама абсолютно разделял это чувство.

— Ты можешь поговорить со своим бюро обработки миссий и посмотреть, чтобы, может быть, ему не давали миссии в Стране Водопада и в ее окрестностях в ближайшее десятилетие? Они не особо оснащены для того, чтобы начать войну, но они могут сделать нашу жизнь очень неудобной, если они приложат к этому усилия.

— Я посмотрю, что можно сделать.

Мадара был прав, что не дать этим людям возможность попытаться убить его брата было их лучшим вариантом действий в этой ситуации: время лечит большинство ран, особенно когда есть так много более насущных приоритетов, на которых надо сосредоточиться. Существовала надежда, что раздражение местных его самоуправством не превратится в регулярную проблему — к сожалению, зная анидзя, это могло так и случиться. Тобирама не хотел приобретать карту, только чтобы отмечать места, которые Хаширама должен избегать ради душевного спокойствия всех остальных, но, честно говоря, это было бы проще, чем продолжать текущий список.

* * *

Изуна и И назвали свою умилительную малышку-дочь «Эна», и Мито тоже родила дочь, которой дала имя «Менка». Кита послала подарки для обеих девочек: кажется, Мито была очень довольна дочерью после двух сыновей, и Изуна был абсолютно без ума от любви к своей малышке. И тоже была очень самодовольной, хотя и не собиралась заводить еще детей. Ну, возможно, еще одного, чтобы у Эны-чан был брат или сестра, но не больше. У нее была огромная решимость разработать печать, чтобы обеспечить это, так что, может быть, в конце концов она все же заработает себе мастерство.

Если так, Кита счастливо ее поддержит. Если И добьется успеха в создании контрацептивной печати, тогда это будет чрезвычайно полезно и, скорее всего, революционно, потенциально до такой степени, что это изменит всю их культуру: женщины, которые больше не беременеют, если не хотят, коренным образом пошатнут баланс сил по всем Элементальным Нациям, и это может даже оказать эффект домино на культурную тенденцию договорных браков. В конце концов, женщина в нежеланном браке может просто не зачать, пока ее муж не даст ей развод, оставив ей вариант после этого найти мужа, больше подходящего ей по вкусу.

Как бы то ни было, даже в счастливом браке для такой печати было место. Кита снова была беременна, и она должна была родить весной! Сукумо только исполнился год, а Такахаре не исполнилось и трех! Скоро ей надо будет уделять время пятерым детям (и один из них будет младенцем), и пока что этого хватало.

Мадара, это было предсказуемо, был одновременно рад и слегка самодоволен. Хаширама тоже был в восторге (между ее нерожденным ребенком и Менкой-чан будет разница всего лишь в четыре месяца), но если он ожидал, что она назовет своего следующего ребенка в его честь, он будет разочарован. Просто потому что он назвал своего второго ребенка «Мадома», не означало, что она чувствовала обязательство ответить взаимностью от имени мужа. Скорее всего, она выберет недавно использованное имя рода Аматерасу, если будет мальчик, или историческое традиционное имя, если девочка.

Клан Учиха значительно вырос за последние три года: очень немного людей умерло, а родилось множество детей. Клан Сенджу тоже вырос, хотя и близко не так сильно, и деревня тоже стала больше. Довольно немало молодых пар из клана Учиха селились в Конохагакуре просто ради того, чтобы иметь новый дом и более крупный сад, а затем узнавали соседей и заводили дружбу как с гражданскими, так и с Сенджу.

Это все очень обнадеживало, тем более когда Мадара недавно получил запросы от некоторых из более крупных кочующих кланов (конкретно от Шимура и Сарутоби), которые были заинтересованы в том, чтобы осесть в деревне. Ну, осесть по крайней мере частью людей в деревне: маловероятно, что они будут находиться здесь все время, так как их клиентская база в основном находилась вдоль границы по реке со Страной Ветра (в случае Сарутоби) и на западной половине южного побережья. И все же безопасная открытая деревня, которая одновременно приветлива к шиноби и хорошо защищена от нападений, была редкостью, так что было совсем неудивительно, что другие кланы проявляли интерес. Акимичи тоже спрашивали о возможности купить немного земли, как и Инузука, хотя Кита подозревала, что Инузука были в основном заинтересованы во владении менее ужасно холодным местом, где можно отсидеться каждую зиму.

Тем не менее, это была не самая плохая причина. Она прочитала отчеты разведчиков, в которых говорилось, что Хьюга позволяют своим вассальным кланам оседать в одной из их более центральных деревень, так что Хисааки-доно явно также мог видеть выгоду быть немного менее изоляционистами.

Вопрос с наемным убийцей все еще рассматривался. Не очень крепкая коалиция кланов шиноби из Страны Водопада весьма предсказуемо заочно изгнала мужчину, что он воспринял настолько плохо, насколько бы сделал любой беззаветно верный воин (крики были очень тревожными), а затем погряз в мучительном горе на несколько месяцев. Сакурадзима, кажется, вытаскивала его из болота тоски (она была очень заинтересована в мужчине) и проедала Мадаре плешь, чтобы тот отпустил его на поруки, чего ее муж пока избегал. Он избегал и Сакурадзиму, причем до такой степени, что прятался в домах других людей, когда она его искала.

Тобирама прыскал каждый раз, когда эта конкретная драма всплывала в разговоре, что было интригующе, но Ките не особо хотелось тратить время на то, чтобы добраться до сути шутки, когда она бегала за двумя малышами, а еще один ребенок был на подходе. Что бы ее муж ни решит делать с Какузу, это будет взвешено, уместно и выгодно для клана, так что Кита не видела смысла совать свой нос, если Мадара специально не спросит ее мнения.

Было так много других дел, которые были более важными в этот момент, например, создание надлежаще роскошного подарка на свадьбу сына даймё. Действительно ли прошло уже десять лет с того поворотного визита в столицу, когда она впервые встретилась с братьями Сенджу? Не чувствовалось, что это было так давно…

* * *

Стояла поздняя осень после пятой годовщины мирного договора с Сенджу, и, правда, Мадара был благодарен видеть окончание сезона миссий. Нет, не шла никакая война, но последний год был… напряженным. Мягко говоря. Он начался с призыва даймё их в столицу на Риссюн, праздник весны в начале февраля, и на этом ничего не закончилось.

Это была не очень приятная встреча: к счастью, Митаму, его младшего, только отлучили от груди, так что Кита смогла прибыть с ними, и они взяли с собой Бентен в качестве помощницы и няни и полный отряд воинов для безопасности. Такахара и Сукумо остались дома с Изуной и И, хотя Мадара подозревал, что младшие сестры Киты Нака и Мидори выполняли большую часть работы по присмотру за детьми: на плечи Изуны легли все обязанности Мадары по отношению к клану и контроль за Конохагакуре вдобавок к его собственным обязанностям, и И была не менее занята, занимаясь экспериментами по фуиндзюцу одновременно с их маленькой дочкой.

Даймё был обеспокоен тем, как, предположительно, гражданское поселение Мадары собрало так много других кланов шиноби. Теперь это были не только Шимура и Сарутоби: клан Курама осел в Конохагакуре, заняв несколько домов и полей, которые были почти миниатюрной деревней в деревне, как и Инузука, которые расположились прямо на северо-западных окраинах, чтобы быть надежно с наветренной стороны по отношению к району кузниц клана Учиха. Шли разговоры о том, чтобы позволить каждому клану построить собственный квартал в деревне, но Кита указала на то, что вся суть деревни в том, чтобы объединяться, и этого не случится, если они все будут отгораживаться стенами друг от друга. Хашираму очень захватила мысль «деревни без стен», и идея осталась.

Конечно, настоящей проблемой были не более мелкие кланы: Акимичи провели переговоры и совершили некоторые значительные территориальные уступки, чтобы действительно владеть скромным участком деревенской земли (возле которого они не будут ставить стены в соответствии с уставом Конохагакуре), и Нара и Яманака пошли на собственные уступки, чтобы им позволили продолжать существовать здесь как вассалы Акимичи, несмотря на то, что части их кланов проживали на землях Учих. Абураме тоже медленно рассматривали возможность организовать проживание в деревне, что помещало три благородных клана шиноби из Страны Огня в одно место.

Мадара бы волновался, если бы был на месте даймё. Но было очень сложно объяснять даймё, что Конохагакуре становится центром торговли и что все эти разнообразные кланы переезжают в деревню в основном за сочетанием защиты уязвимых членов семьи и возможности заработать деньги, даже несмотря на то, что Мадара знал, что даймё определенно получает выгоду в плане налогов. В конце концов, Мадара сказал бы это, даже если бы его мотивы были гнусными. Отец опредленно сказал бы всевозможные умиротворяющие вещи, а затем незаметно и радостно собрал бы армию.

Помогало то, что у всех крупных кланов были отдельные бюро обработки миссий: на главной улице Конохагакуре их теперь было восемь, Акимичи делили свое с Нара и Яманака, и одно было «гражданским», которое делили разнообразные мелкие кланы, чьих активных членов можно было сосчитать по пальцам одной руки. Мадара очень сознательно не объединил шиноби, живущих в его деревне, в сплоченную силу.

Пока что.

Не помогало то, что с прошлой осени последовательное обучение шиноби было открыто для всех детей с восьми до четырнадцати лет. Обучением руководили Учихи и Сенджу, работая бок о бок, под приподнятыми крышами или на улице в зависимости от погоды. Мадара вложил много труда в прояснение правил для обучения шиноби (потенциальный ученик также должен был посещать гражданские классы, соответствующие его уровню компетенции, и должен был завершить хотя бы средний уровень этих классов, чтобы получить разрешение брать миссии), чтобы обеспечить то, что все будут знать необходимые кандзи, географию, ботанику и математику и будут знакомы с приличным диапазоном поэзии и литературы. Пока еще не было общей учебной программы по истории (каждый клан преподавал собственную историю), но Тобирама помогал ему собрать обобщенную гражданскую историю Элементальных Наций, которая включала бы важные вещи, такие как многолетние распри, торговые войны, политические системы и изменение государственных границ.

Проблема даймё была в том, что у клана Учиха теперь появились договоры о ненападении различной степени формальности с половиной кланов шиноби в Стране Огня: причем с более влиятельной половиной. Хьюга строили собственную версию Конохагакуре на юго-востоке, но Мадара подписал договор с Хисааки-доно, чтобы обеспечить то, что если шиноби, состоящие в союзе с Учихами, и шиноби, состоящие в союзе с Хьюга, обнаружат себя на противостоящих сторонах контракта, то тогда они должны провести переговоры с поиском взаимно выгодного исхода, и эти переговоры потенциально могут включать дуэль двух выбранных чемпионов, если не получится найти мирное решение.

Но, и это было большое «но», фактически деревня не брала больше миссий шиноби. Честно говоря, разные более крупные кланы, о которых шла речь, сегодня брали меньше миссий! У клана Шимура были два чайных магазина, и они строили публичную библиотеку как вклад в образовательную систему, Сарутоби организовали печь для обжига яркой керамики и продавали лепные чугунные горшки, котелки и подобные вещи (особенно много чайников), у Курама были две печатные мастерские, и все эти начинания шли очень хорошо! Инузука даже теперь продавали аксессуары, вырезанные из рогов и костей, занимаясь одновременно своим традиционным разведением скота, забоем животных и кожевничеством!

Потребовался месяц нервирующего политического маневрирования, роскошных подарков, лести и позволения Ките поколдовать над Мурасаки-доно (которая была очень рада увидеть Бентен и поворковать над малышом Митамой), прежде чем даймё решил, что Конохагакуре подчиняется существующим (хотя и древним) законам и традициям, регулирующим имперскую аристократию с вассалами-самураями. Что означало, что, если даймё официально пойдет на войну, Мадаре придется руководить подразделением вассалов-шиноби вместе с подразделением его собственных соклановцев: по крайней мере, такое событие даст ему пост генерала наравне с самыми высокопоставленными самураями даймё, так что он сможет организовывать своих людей на поле боя так, как посчитает нужным, а не будет кланяться убеждениям бусидо.

Это также означало, что даймё не сможет заказать ни одного из шиноби под его защитой для торговых войн и других неофициальных стычек, за что Мадара был благодарен. Однако иностранные даймё все еще могли нанимать их для подобных вещей, и Мадара сможет принимать подобные миссии.

В конце концов, даймё Страны Огня мог нанимать иностранных шиноби делать то же самое. Он мог даже нанять Узумаки: они не были благородными или чьими-то вассалами и, технически, не были гражданами (они жили на острове, который находился вне рамок какой-либо внешней власти), и их работа была высококлассной. Вышеупомянутая работа также стала намного более разнообразной с тех пор, как они начали регулярно сотрудничать с Китой — работа его жены не особо изменилась, но ее более новые ученики стали создавать всевозможные вещи. Некоторые даже были жизнеспособными.

Конечно, проблема с даймё была только началом. Затем на сюмбун* была свадьба Сакурадзимы с Какузу, наемным убийцей из Страны Водопада, который выскользнул за неделю до церемонии и убил всех старейшин своего бывшего клана, чтобы подарить драгоценное киндзюцу вышеупомянутого бывшего клана своей краснеющей невесте в день бракосочетания, чтобы «усилить твой род». Сакурадзима, конечно, пришла в экстаз от этой декларации приверженности, но именно Мадара был тем, кому пришлось иметь дело с политическими последствиями и притворяться, что он понятия не имеет, кто же мог стереть абсолютно всю верхушку одного из самых могущественных кланов Страны Водопада с лица земли и унести полную библиотеку дзюцу. Совсем никаких идей, все его воины учтены.

*Примечание переводчика: сюмбун — день весеннего равноденствия в Японии

Сакурадзима была не единственной, кто заключал брак на сюмбун: Тобирама тоже. В итоге Мадара оказался вовлеченным в организацию этой свадьбы (ну, в составление брачного договора, так как она также влиял на его троюродную сестру Камуи), несмотря на то, что брак, технически, был внутренним делом Сенджу: Тобирама женился на своей родственнице Узумаки Чике, незаконнорожденной дочери его тети Сенджу Танки. Не то чтобы Тобирама на самом деле хотел заключить брак, не больше, чем Чика, но как от единственного живого брата главы клана Сенджу от него ожидали вклада в родословную Сенджу, и если бы он самостоятельно не принял меры до тридцати лет, его бабушка сделала бы это за него.

Брак с Тобирамой позволял теперь Сенджу Чике оставаться в деревне и вступить в долгосрочные отношения с Камуи, так как в этом случае Мадара мог организовать, чтобы Чику приняли в клан как «сестру» Камуи: традиция, к которой прибегали Учихи, когда они влюблялись в человека своего пола не из клана. Хаширама был убежден, что «символическое принятие в клан» было свадебным подарком, и Мадара не мог вытерпеть трудности объяснений: в любом случае, семейные договоренности Тобирамы не были делом Хаширамы. Чика родит своему мужу двух детей, после чего ее «супружеские обязанности» будут выполнены и она будет свободна проводить все свое время с Камуи. Тобирама будет воспитывать своих детей, учитывая то, что он больше совсем не ходил на миссии, чтобы сосредоточиться на академии Конохагакуре и на бесперебойной работе деревни в целом, а Чика очень хотела путешествовать. Что она не могла делать с Камуи в ином случае, если она не была готова полностью отдалиться от своих родственников Узумаки, что, и это было понятно, она не особо хотела делать. Узумаки строго следили за тем, чтобы члены их клана оставались ближе к дому, так что, чтобы быть свободной от клановых обязательств, Чике надо было быть официально и бесспорно Сенджу.

За сюмбуном последовал поток рассмотрения миссий и сглаживания самых разнообразных противоречий, а также тонкой реорганизации управления деревней в свете решения даймё. Главы кланов были ответственны за свои соответствующие кланы, но теперь также существовал Совет глав для обсуждения деревенских дел, которые влияют на более чем один или два клана, включая разнообразные гражданские семьи, которые сюда переехали. Гражданские представители избирались улицей или кварталом, а не кланом, но они обладали пропорциональным правом голоса во внутренней политике.

Однако они ничего не могли сказать по поводу общего управления и защиты, как и другие кланы шиноби: даймё ясно дал понять, что это дело Учих, и его принятие деревни было на условии, что клан Учиха серьезно отнесется к этим обязанностям. Следовательно, Мадара был обязан отвечать за деревню, несмотря на то, что фактически ей не руководил, потому что деревней руководил не один человек. Это было совместное усилие. Что очень приветствовалось, потому что Мадаре не надо было делать все самому.

У него было слишком много дел без добавления обслуживания инфраструктуры, образования, организации фестивалей и одобрения миссий всех остальных вдобавок к учиховским. Он недавно передал ответственность за обеспечение едой внеклановых вдов, сирот и нищих Киёши из рода Райден, учитывая то, что она уже взяла на себя обязанность собирать налоги клана и контролировать их склады для Охабари-оба, потому что это не мир, если люди умирают от голода на твоей земле. Это не мир. Позволить такое издевательство — это провал, и Мадара этого не допустит. Каждый сможет поесть: никто в Конохагакуре не ляжет спать на голодный желудок, и у всех будет крыша над головой. Не было недостатка ни в работе, ни в возможностях учиться (они не брали плату за уроки в школе и предоставляли материалы), так что люди могли самосовершенствоваться, если захотят.

Тока родила сына в мае, но это не было проблемой Мадары. Ему было все равно, что она не замужем и что она утверждает, что помолилась о ребенке в храме Инари — это была не его проблема. Он не был Сенджу. Хашираме надо было просто отпустить эту ситуацию.

Сенджу Тэнсю был очень милым малышом, но это не относилось к делу: большинство младенцев милые. Это встроено в младенчество, и Мадара знал это: у него было три ребенка и девять племянников и племянниц (если считать детей Хикаку и Хидзири вместе с детьми Изуны и Татешины) в возрасте до пяти лет, чтобы это доказать. Не говоря уже о том, что жена Хидзири Нака-моти (прозвище было дано ей за то, что она сладкоежка, и за ее умение готовить) снова была беременна, так что скоро его племянников будет десять. И Мадара заметил, как Тоёни смотрит на сестру Киты Портниху по плащам Наку (и как она смотрела на вдовца в ответ, несмотря на разницу в девять лет между ними), так что это будет очередная свадьба, которую он наверняка будет проводить до следующей весны.

Ну, по крайней мере так свояченица Тоёни перестанет ворчать, что ей надо бегать за его детьми вдобавок к своим и детям ее покойного брата.

В довершении всего, в этом году Кагуцучи исполнилось четырнадцать, и он с энтузиазмом пришел к Мадаре, чтобы поговорить о своих обязанностях как последнего выжившего члена рода Кодзин, включая возможность вступить во Внешнюю Стражу. Мадара не хотел, чтобы Кагуцучи присоединялся к Внешней Страже, но мальчик нуждался хотя бы в обучении, которое предлагала Внешняя Стража, как в сфере боевых действий, так и в сфере переговоров. Не то чтобы кто-то мог научить его таким вещам дома.

Так что Кагуцучи вступил во Внешнюю Стражу и теперь находился под опекой Мадары, что означало, что он наконец мог просмотреть имущество и истории рода Кодзин от имени своего подопечного, навести порядок, все распутать и понять, чему конкретно ему надо учить мальчика из этого рода вместе с более общими моментами.

Кагуцучи был на три года младше Бентен и почти таким же серьезным, как Хикаку в этом возрасте. Мадара не мог сделать многое в этом плане, кроме как доказать своему юному соклановцу, что он может доверять Мадаре позаботиться о его обучении и обязанностях, чтобы он не считал своим долгом делать все это самому. И нет, Мадара не будет подписывать для него эмансипацию, как его отец сделал для Хикаку, даже если по какой-то катастрофе Кагуцучи приобретет Мангекьё: мальчику было нужно все детство, которое он мог получить. По крайней мере это напомнило ему изучить вопрос, существует ли тренд в том, как прошлые члены рода Кодзин пробуждали свои Мангекьё, и какие ментальные упражнения и ценности род утвердил для обучения их конкретной версии кеккей генкая. Он удостоверится, что Кагуцучи узнает их, чтобы он смог своевременно передать их собственным потенциальным детям.

В последнее время Охабари-оба выглядела настолько же усталой, насколько он себя чувствовал: Минакате было только тринадцать, но Мадара знал, что Охабари-оба уже обучала его, чтобы сменить ее. Скорее всего, она не передаст свои обязанности, пока ему не исполнится двадцать, но это было не настолько далеко, насколько могло показаться, учитывая все обстоятельства.

Эх, если бы он только мог придумать хороший выход для всей деревни для решения вопросов, связанных с драками, пьяной глупостью и мелкими преступлениями, который бы не требовал, чтобы минимум три главы клана были рядом, чтобы наругать ответственных… В таких больших гражданских поселениях обычно существовала милиция или полиция, но он еще не знал, как организовать подобную вещь (им надо будет уметь усмирять пьяных шиноби), и политика, связанная с убеждением разных кланов разбираться с существующим неправомерным поведением, уже вызывала у него головную боль.

* * *

Прошел год с того невероятно напряженного визита в столицу, и Кита была глубоко-глубоко беременна. Опять. Это не было комфортно (это никогда не комфортно), но теперь это было уже привычно. Это будет четвертый ребенок ее тела и седьмой ребенок ее сердца: Бентен была первенцем ее сердца, несмотря на то, что ей было только двенадцать, когда она начала воспитывать тогда еще малышку.

Двенадцать — это слишком рано для материнства, но у Киты было необычное преимущество в виде знаний сверх своих лет, пусть и не практического опыта. Она знала о теоретических требованиях и сложностях родительства (помимо многих других вещей) намного раньше того, как она Вспомнила контекст этих знаний. В этой жизни она обладала кладезем теоретических знаний и медленно растущим пониманием их контекста вместе с глубокой и бесценной уверенностью в собственной значимости.

Она любима. Она никогда не сомневалась в этом. Даже если каждый человек в этой жизни повернется к ней спиной, она будет не менее ценной, не менее любимой. Благодаря этому знанию было проще любить других.

Но шла ранняя зима, ноябрьский иней покрывал траву по утрам, и бабушка была очень больной. Татешина назвала свою дочь, родившуюся прошлой осенью, «Фусими» в честь бабушки, но сейчас это казалось почти плохим предзнаменованием. Почти, потому что Кита решительно не верила в подобные вещи. Бабушке было за семьдесят, и она провела всю жизнь за усердной работой: она угасала и заслуживала шанса отдохнуть. Она вырастила дочерей и внучек и дожила до того времени, чтобы увидеть своих правнучек, и у нее был правнук, который, вполне возможно, будет руководить кланом, когда вырастет. У нее была долгая и счастливая жизнь, и она была готова двигаться дальше.

От ее смерти будут страдать Кита, Татешина и их сестры и братья вместе с их двумя последними все еще живыми тетями и несколькими двоюродными братьями и сестрами. Не бабушка — бабушка будет свободна.

Однако было очевидно, что бабушка прилагала явные усилия не умереть: она говорила, что хочет увидеть рождение своего последнего правнука. Однако срок Киты не подойдет еще две недели, а бабушка даже уже не могла вставать с кровати. Ее зрение тоже ухудшалось, что было очень явным знаком конца у Учих: их зрение оставалось необычайно острым даже в старости и после серьезной травмы. Слепота Мангекьё была в этом случае исключением, но можно было поспорить, что даже тогда это знак надвигающейся смерти.

Кита была очень благодарна, что ее муж сумел обмануть смерть в этом плане и утащил Изуну от грани вместе с ним: это никогда напрямую не говорилось, но она знала, что они оба довольно драматично совершили невозможное вопреки ожиданиям и увлекли большинство других носителей Мангекьё за собой. Зрение Осики все еще было хорошим, как и Хикаку, и у них довольно давно был Мангекьё, несмотря на то, что им не с кем было поменяться. Наверняка помогал мир, так как они не так часто использовали его на поле боя.

Сегодня за ее детьми присматривал Тобирама: его красноволосый младенец-сын Макума был привязан к его груди, и он бегал по саду за двухлетним Митамой, трехлетней Эной и четырехлетней Сукумо, а почти шестилетний Такахара гонялся за ним, и все дети радостно визжали. И была настолько же глубоко беременна, насколько и Кита, и ее срок должен был подойти на неделю раньше, так что ни один из их мужей сейчас не был воплощением спокойствия. Изуна справлялся немного лучше, чем Мадара: ее деверю надо было преподавать классы, так что у него было меньше времени волноваться.

Конохагакуре разрасталась до такой степени, что главы родов Учих начали поднимать задумчивые разговоры о том, чтобы переселиться туда всем кланом: с учетом того, какое множество детей родилось в селении, оно чувствовалось более чем слегка тесноватым, и удобства, заключающиеся в водопроводе, кафе и ресторанах, уроках в школе, проходящих под надзором других людей, и легкого доступа к намного большему количеству людей, которые могли бы присмотреть за детьми, звучали сладкой песней сирены даже для самых ворчливых старейшин. Это будет длинный, медленный процесс (так много зданий, которые надо перенести или сразу заменить, так много земли, которую надо расчистить), но теперь именно клан призывал Мадару и Охабари-оба организовать это, а не Мадаре приходилось убеждать клан попытаться.

Это было приятным поворотом событий, хотя и не менее утомительным. Резиденция Мидзухамэ, принадлежащая Сахоро, была закончена только четыре года назад, и все начинало выглядеть так, что Кагуцучи никогда фактически не поселится в старом доме рода Кондзин. Если они все же переедут, главные дома родов, скорее всего, не будут сгруппированы вместе, как это было сейчас, центр и средоточие кланового селения Учих, но распределятся по деревне в зависимости от того, где каждый текущий глава рода хочет жить. Что, с одной стороны, было почти чудесным поворотом, но, с другой стороны, вызывало у нее легкую грусть. Перемены часто болезненны, даже перемены к лучшему. Она надеялась, что они смогут сохранить и перевезти все их традиционные предметы интерьера, даже если оригинальные здания будут полностью снесены.

Кита рассеянно потерла поясницу и снова приступила к завершению бенто для запланированного пикника детей. Они не хотели уходить очень далеко (всего лишь на скалы, откуда открывался вид на деревню), и Тобирама согласился сопровождать их, так как Кита сейчас была довольно медленной, так что это будет приятный способ понаслаждаться тем немногим солнцем, что еще осталось. Мадара навещал Абураме, чтобы вести переговоры по поводу торговли, налоговых выделений и того, как это все изменится, если другой благородный клан построит резиденцию в деревне, а Изуна преподавал курс гендзюцу в академии, так что было приятно выйти на улицу и подумать о вещах, не касающихся того, как мало времени осталось у бабушки.

В данный момент бабушка тоже много спала. Татешина, Нака и Мидори по очереди сидели у ее изголовья, но Ките не разрешали делать что-то большее, чем навещать ее: она была беременна, и ей стоило оставить утомительные и напряженные дела своим более трудоспособным сестрам. Даже несмотря на то, что Нака кормила двухмесячного младенца, а также управлялась с тремя детьми своего мужа.

На вершине скалы было хорошо. Немного ветрено, но все были хорошо укутаны в плащи, шарфы и шали, и солнце сияло настолько ярко, насколько могло. Кита сидела на одеяле для пикника и ворковала над восьмимесячным Макумой, за которым надо было присматривать, потому что он был целеустремленным и не по годам быстрым ползуном. Печати по краям одеяла не давали ему уползти дальше, но он продолжал совать в рот все, что мог найти, будь это брошенные игрушки ее собственных детей, упавшие варежки или занесенные ветром листья, так что она была начеку.

Он был прелестью. Маленькая копия Тобирамы с широким лицом и миндалевидными глазами, но с пушистой шапкой ярко-алых волос. Снежные барсы были почти больше сражены, чем гордый отец, даже несмотря на то, что Макума продолжат пускать слюни и беззубо жевать их хвосты.

Они только что закончили перекус (восхитительно громкое и приятно хаотичное событие), когда Кину взлетела на скалу, ее чакра была взволнованной и она все еще была одета для работы в кузнице, меха и шарфы были беспорядочно наброшены поверх кожаного фартука.

— Анеки! Анеки! — она затормозила с облачком пыли, споткнулась о камень и чуть не упала лицом на землю.

— Кину-чан?

Что произошло?

— Анеки, Нака-ба говорит вернуться сейчас, бабушка хочет с тобой поговорить!

Кита почувствовала, как у нее кровь застыла в жилах. Поднявшись на ноги, она встала как вкопанная от внезапной липкой влажности, стекающей вниз по бедрам под ее кимоно.

— Тобирама, я рожаю прямо сейчас, — ничего не выражающим тоном сказала она. Было слишком рано, но, очевидно, ее чувства по этому вопросу не имели значения! Она как бы не могла это остановить!

Кину пискнула в ужасе. Все другие дети выглядели озадаченными, но им не потребуется много времени, чтобы уловить ее настроение и тоже начать паниковать.

— А, — это было все, что ее великолепно практичный друг сказал в ответ. — Кину-чан, останься, пожалуйста, со своей сестрой, пока я спущу детей к твоей оба-сан. Это займет всего лишь несколько минут.

— Бира-оджи? — бедняжка Кину была как раз достаточно взрослой, чтобы точно понимать, что происходит, и слишком маленькой, чтобы ее учили тому, как помочь.

— Я знаю, что делать, Кину-чан, — заверила ее Кита, а затем сжала зубы от внезапной болезненной схватки. — Просто останься со мной, пожалуйста.

Тобирама быстро передал своего сына Тонари, которая прыжками спустилась по склону, зажимая зубами загривок плаща Макумы, затем позволил Такахаре забраться ему на спину, уложил Митаму себе на грудь под плащ и взял Сукумо и Эну под каждую руку.

— Я скоро вернусь, — твердо заверил ее он, а затем исчез в вихре листьев.

Ее зрители сократились до одной младшей сестры и одного снежного барса, и Кита благодарно рухнула на четвереньки и сосредоточилась на том, чтобы контролировать дыхание при боли. Ее тело точно знало, что делать, после такого большого количества родов — все могло завершиться чрезвычайно быстро.

— Анеки?

— Сядь со мной, — выдавила Кита, поманив ее к себе, а потом опустив благодарную руку на плечо сестры, когда Кину осторожно опустилась рядом с ней на колени. — Поговори со мной, пожалуйста, Кину-чан. О проволоке.

Проволока была привычной и успокаивающей темой, и Кину была в середине ученичества у двоюродного брата Яэ. Дзонен почти закончил собственное ученичество, так что у Кину будет много о чем поговорить, так как ей наконец-то разрешили выполнять больше заданий.

Кину сделала решительный вдох, прежде чем разразиться уверенным и все более оживленным монологом о стали, температурах кузницы и фильерных пластинах, и Кита даже могла вставлять свои реплики между все более частыми схватками. Все шло очень быстро: должно быть, она пропустила более ранние знаки из-за холода и того, что отвлекалась на то, чтобы развлекать Макуму.

Это было страшно. Ее тело вышло из-под контроля, она была одна, и все было слишком быстро. Слишком много.

Больно.

МалышмалышмалышслишкоммногобольнопожалуйстаБожепомогибольшенемогу…

— Кита.

Она подняла взгляд.

Тобирама.

— Тобирама.

Он выглядел совершенно отрешенным. Она не могла почувствовать его чакру.

— Кита, могу ли я быть тебе полезен?

Воу. Это было… формально. Кита моргнула. Поморщилась от очередной резкой схватки. К ней пришла помощь.

— Да, — что еще?.. Она начала развязывать плащ неловкими пальцами. — Сейчас.

Тобирама решительно подвинул ее руки и быстро распустил завязки плаща, затем развязал ее оби и задрал слои нижнего кимоно почти до талии. Кита слегка поменяла позу, протянула руку вниз, чтобы пощупать-проверить (да, она была достаточно раскрытой), а затем схватила его руки и переместила их в нужное место.

Следующая схватка была очень болезненной, и она начала тужиться, сжимая зубы и не давая вырваться из горла крику, который вышел сдавленным скулением. Уши Киёнари прижались к голове, снежный барс тревожно мерила шагами землю позади Тобирамы, чьи глаза были опущены вниз и сосредоточенно смотрели на его собственные запястья.

Кита продолжила тужиться. Ей было так больно…

— Я вижу головку, — спокойно сказал Тобирама. Кину подвинулась ближе, наполненная болезненным любопытством теперь, когда от нее не ожидали что-то делать.

Кита стала тужиться настолько сильно, насколько могла, со следующей схваткой и снова со следующей — внезапно боль стихла в разы, и на руках Тобирамы оказался мокрый извивающийся новорожденный. Кита почувствовала, как ее шаринган зажегся от восхищения и любви (у нее родился еще один ребенок), а затем она услышала возмущенное младенческое хныканье.

— Да, на улице холодно, не так ли? — выдохнула она. Тобирама мгновенно потянулся одной рукой, чтобы сорвать с себя меховой воротник, который он обернул вокруг малыша (мальчика), оставив пуповину висеть. Судя по тому, как завязки и петли совпадали друг с другом, было вполне возможно что воротник был предназначен для превращения в импровизированную зимнюю пеленку. Кита задумалась, откуда он его получил. Или, может быть, он был предназначен, чтобы также выполнять роль капюшона?

Новорожденный снова заскулил, но тише. Кита потянулась дрожащими руками и слабо дернула за воротник своего нижнего кимоно, чтобы суметь приложить малыша (еще одного сына, у нее родился мальчик) к груди, где было тепло и он мог пить молоко, если захочет. Он был таким маленьким, заметно меньше, чем все остальные ее малыши, даже завернутый в мех (он родился на две недели раньше срока, и ей надо будет быть очень внимательной), и Тобирама позволил ей потянуть его руки вперед, чтобы он мог положить завернутого новорожденного ей в одежду.

Несколько секунд спустя рядом с ними неярко вспыхнула чакра, и Ёри внезапно оказалась здесь, отодвинула Тобираму, ткнув его локтем, и приложила зажегшиеся белым пальцы к горлу Киты и голове малыша.

— Все хорошо, — решительно заявила она после секунды, когда все задержали дыхание, — но тебе немедленно надо перейти куда-нибудь в тепло и переодеться.

— Послед, — коротко сказала Кита. Пуповина свисала перед ней, соединяя успокаивающегося ребенка, прижатого к ее сердцу, с плацентой, все еще находящейся в ее матке.

— Я немного это ускорю, — решила Ёри, потянувшись руками вниз. Тобирама теперь смотрел в другую сторону, смывая чакрой и призванной водой кровь и слизь с рук. Затем Ките пришлось преодолеть новый раунд схваток (которые пришли намного раньше, чем это было бы естественно), и плацента вышла, целая, темная и мягкая с противоположного конца пуповины.

— Оу, — выдавила Кита, сморгнув слезы. Недалеко от нее Кину истерически хихикнула в перчатку.

— Полагаю, что да, — согласилась Ёри, и ее тон был сухим, как пустыня. — Очень быстро и слишком рано. Я была по локти в рубленых листьях двадцать минут назад, и мне пришлось обеззараживаться. Если бы Тобирама незамедлительно не бросил детей на мужа Сакурадзимы и не прибежал сюда, ловить ребенка пришлось бы Кину.

Это… было теоретически возможно, но намного менее комфортно. Тобирама был очень компетентным и даже обладал медицинским опытом: если бы что-то пошло не так, он бы смог предложить реальную помощь.

— Спасибо, Тобирама, — выдохнула она.

Ее друг, теперь стоящий на ногах и все еще не смотрящий на нее, склонил голову.

— Иди сюда и перережь пуповину, — твердо сказала Ёри. — Ты принял ребенка, ты режешь пуповину.

Тобирама дернулся, как будто его пырнули ножом, повернулся к ним и уставился на них обеих:

— Но…

Кита посмотрела ему в глаза, смутно осознавая, что ее шаринган все еще был активным и что ее лицо было покрыто слезами:

— Пожалуйста?

Тобирама медленно подошел ближе, встал на колени и принял свежестерилизованный нож, который предложила ему Ёри. Весь процесс занял едва ли секунду (Ёри уже перевязала пуповину), и затем новорожденный сын Киты был полностью своим собственным человеком в первый раз за все (пусть и короткое) его существование. Хотя он не будет признан таким еще две недели, когда его чакроканалы начнут развиваться.

— Спасибо, Тобирама, — тихо повторила она, — за то, что сделал самый страшный опыт в моей жизни немного менее ужасным.

Так много могло пойти не так в последний час, но она доверяла Тобираме, и его присутствие рядом дало ей уверенность, в которой она нуждалась, чтобы доверять и себе.

— Спасибо тебе за то, что позволила, — ответил Тобирама, и его голос был таким же мягким, и его взгляд переместился на крохотного влажного малыша, лежащего у нее на груди, крепко спящего с красным личиком, окруженным белым мехом.

— Ты можешь спустить меня с холма? — она внезапно почувствовала себя истощенной, замерзшей и несчастной из-за напоминания, что Кину была здесь только потому, что бабушка послала ее за Китой. Бабушка, скорее всего, умирала прямо сейчас, и ей надо было быть там. — Мне надо познакомить баа-сан с ее новым правнуком.

— Это будет честь для меня, — твердо сказал Тобирама, подняв ее на руки, поправив ее испорченные слои нижнего кимоно и неплотно завязав верхнее кимоно поверх них ее влажным оби, стряхнув несколько зацепившихся комков снега. — Кину-чан, возьми, пожалуйста, бенто и игрушки, чтобы я мог завернуть твою сестру в одеяло.

* * *

Тобирама внес Киту в главный дом рода Тоётама, Кину помогла ему снять зимние боты в гэнкане, чтобы он не занес грязь внутрь, и он прошел сквозь главную комнату в спальню, где он мог чувствовать мерцающую угасающую гражданскую сигнатуру чакры, окруженную таким большим количеством других более сильных. Все разбежались с его пути, чтобы позволить ему пройти (фусума уже были раскрыты, чтобы толпа людей могла распределиться по ближайшим спальням), и он поставил Киту на пол к изголовью футона, хорошо осознавая, каким изможденным и мокрым от пота было ее лицо и в каком беспорядке была ее одежда под грязным одеялом, немного небрежно наброшенным на нее.

— Кита-чан? — тонким голосом прохрипела пожилая женщина, лежащая на приподнятом футоне, когда Тобирама попытался незаметно отступить и его остановила Нака, подошедшая к нему со спины. Все были здесь, множество людей, которых он не знал по имени, вместе с младшими сестрами и братьями Киты, всеми ее детьми, а также детьми Татешины, включая малышку, названную в честь женщины, умирающей на кровати. Девочка крепко спала на маленьком футоне у другой стороны комнаты вместе со своим старшим братом и сыном-младенцем самого Тобирамы.

Его сыном, который тоже не должен был здесь находиться, но тут был, несмотря на давящую толпу детей, внуков, племянников и внучатых племянников. Он явно упускал что-то важное.

— Кину-чан пришла привести меня, и мой малыш решил, что тоже хочет тебя увидеть, баа-сан, — всхлипнув, сказала Кита, и на ее глазах снова набухли слезы, когда она развернула одеяло и раскрыла ворот кимоно, открыв младенца, завернутого в его меховой воротник. — Посмотри на твоего ужасно нетерпеливого правнука!

Старушка тихонько засипела, и ее дрожащая рука поднялась.

— Полон огня, — выдохнула она, сотрясаясь от почти беззвучного смеха. — Феникс зимой.

— Ты бы слышала его, баа-сан: едва родился, и прежде чем мы могли что-то сделать, он начал плакать от холода.

— Сильный.

— Да, он такой сильный, баа-сан, — глухо сказала Кита, размазывая слезы одним рукавом. — Теперь у меня три сильных сына вдобавок к четырем сильным дочерям.

— Хорошая мать, — прохрипела умирающая женщина, похлопав ее по руке. Кита наклонилась, чтобы поцеловать ее.

— Спасибо, баа-сан.

А затем смерть пришла в комнату. Киту подняли на ноги, передали Тобираме (почему ему?!) и их обоих сопроводили от смертного ложа в главную комнату, где их ждал чай со сладостями вместе со сменой одежды. Нака вступила, чтобы помочь Ките умыться и переодеться в простое черное кимоно, а затем снова подтолкнула ее к Тобираме.

Он все еще понятия не имел, что происходит. Это явно было частное семейное мероприятие, но ему не позволяли уйти. Футон, на котором дремал его сын, был перенесен к ирори хорошо в пределах видимости, и туда положили еще трех других спящих малышей на дневной сон, но Кита рассеянно сидела, прислонившись к нему, и смотрела пустым взглядом в чайную чашку. Тошико и Азами прижались к нему и начали тихо шмыгать как раз перед тем, как Киту отвели переодеваться, так что его заблокировали со всех сторон.

Тобирама принял чай и моти. Тобирама позволил какому-то мужчине, чье имя он не знал, забрать его плащ и меха, которые он не повесил при входе, так как слишком торопился, и взял теплое шерстяное кимоно (тоже траурного черного цвета), чтобы переодеться, ведь у него была грязь на коленях штанов. Он начал мурлыкать тихую мелодию близняшкам, когда вернулся в свежей одежде (а также Такахаре и Сукумо, которые забрались на колени матери и хлюпали носом), аккуратно обнял Киту за плечи и стал наблюдать за общим настроением дома. Все вокруг него были несчастны, ужасно подавлены и страдали, включая детей, слишком маленьких, чтобы знать, что происходит, но идеально способных считывать настроение своих родителей, и Татешина плакала на плече своего мужа в саду, но в этом тоже было чувство завершенности. Как будто все случилось в правильном порядке и все знали, что надо делать.

Кита была главой этого рода: Тобирама забыл об этом. Он не был уверен, почему она заняла эту должность, когда некоторое время назад ему довольно ясно дали понять, что главой рода до нее был Эчиго, свекр ее сестры, но в этом случае ее роль как скорбящего матриарха заключалась в том, чтобы позволить всем все устроить для нее и в то же время видимо демонстрировать, что она в трауре. По всем правилам ее мужу следовало бы быть здесь, чтобы поддерживать ее, но Мадара отправился с деловым визитом к Абураме, и сообщение, посланное ему, чтобы проинформировать о произошедшем, скорее всего, не достигнет его до вечера, если не до завтрашнего утра.

Тобирама надеялся, что в какой-то момент узнает, почему его так вовлекли в это. Однако, кажется, этот момент наступит не скоро.

Прошло некоторое время. Пришла Камуи, чтобы отнести Макуму к кормилице, вызванной кем-то из Учих, потому что конечно он никуда отсюда сейчас не уйдет, и ему подали еще еды. Затем Камуи принесла Макуму обратно (вместе с дополнительными вещами и постельным бельем, что было облегчением, но все равно сбивало с толку), заверив Тобираму, что она «дала людям знать, где он», и снова ушла, прежде чем он смог выудить дальнейшие подробности.

Солнце село. Ужин был подан и съеден. Футоны были разложены для Киты и ее детей в большой смежной комнате (к тому времени Кита уже дважды задремала у него на плече), и Мидори уложила детей и перетащила старшую сестру на постель, прежде чем ожидающе повернуться к Тобираме. Он решил здесь и сейчас, что, если весь клан Учиха сошел с ума, ему надо самому проводить строгие границы.

— Тонари, Киёнари, — обратился он к снежным барсам, которые дежурили для него рядом, — останьтесь, пожалуйста, с Китой.

Он не ляжет в одну постель с женой Мадары. Он даже не подумает о том, чтобы проявить к ней такое неуважение, и она даже не была в бодрствующем состоянии, чтобы узнать ее чувство по этому поводу.

Тонари шагнула к футону детей и встала на стражу, подтолкнув их, чтобы те лежали кучнее. Киёнари развалилась поверх одеял и прижалась к спине Киты, неся вахту, пока Сукумо сонно ворочалась в объятиях матери, а Такахара протянул руку мимо сестры, чтобы схватиться за предплечье матери. Новорожденного младенца запеленали в свежие одеяла, и он спал в неглубокой коробке над головой Киты, в безопасности и в стороне, чтобы никто на него случайно не перекатился.

— Я бы хотел, чтобы мне положили футон поперек сёдзи, пожалуйста, — холодно попросил Тобирама. Если бы их бабушка только что не умерла, он бы обвинил Мидори в том, что она играет со своей сестрой какую-то шутку.

Молодая женщина на секунду немного нахмурилась, глядя на него, а затем ее глаза распахнулись от осознания:

— Никто тебе не объяснил, что происходит, не так ли?

— Да, никто не объяснил.

Он бы очень хотел получить объяснение, пожалуйста.

Мидори закрыла сёдзи и наклонилась к нему ближе.

— Нее-сан пробудила свой шаринган для тебя, — констатируя факт, сказала она. — Это означает, что ты одно из сокровищ ее сердца, наряду с ее детьми, так что ты семья. Она глава нашего рода, потому что она активировала свой Мангекьё, и ты часть его, поэтому ты должен быть здесь, чтобы поддерживать ее.

Значит, да, это было учиховским безумием, но это было распространенным и культурно приемлемым безумием, за что никто не будет на него косо смотреть. Он также теперь знал, почему Кита стала главой своего рода, а не свекр ее сестры, но прямо сейчас это было менее важным.

— Сокровище сердца? — осторожно поинтересовался он.

Мидори переступила с ноги на ногу.

— Я уверена, что ты заметил, что мы, Учихи, все склонны зацикливаться, — негромко пробормотала она, разгладив складки на своем кимоно и опустив глаза, — особенно на конкретных людях. Мадара-сама на твоем брате, например, хотя уважаемый зять прилагает все усилия, чтобы подавить свое сердце в этом случае. Мы любим быстро, яростно и иногда неразумно, но мы не можем остановить это. Нам просто приходится жить с этим, — она сделала паузу. — Это никак по своей сути не связано с физическим желанием, Тобирама, честно: мы просто любим. Любим глубоко и отчаянно, и нам надо, чтобы другой человек любил в ответ.

Тобирама мог видеть это, и это ставило столь многое на свои места:

— Мадара пытается не любить моего брата.

Мидори кивнула.

— Потому что он не любит в ответ, — тихо согласилась она. — Более того, он никогда не будет любить в ответ: он даже не проявляет достаточно внимания, чтобы увидеть, насколько сильно его любит Мадара-сама. Так что Мадара-сама вынужден работать над тем, чтобы меньше заботиться о нем, или отсутствие заботы со стороны твоего брата сведет его с ума, — она улыбнулась. — Я очень рада, что нее-сан впустила в свое сердце именно тебя: ты без колебаний прислушиваешься к ней и отвечаешь взаимностью словами и делами.

— Значит, я здесь, потому что твоя сестра считает меня еще одним своим братом, — попытался сделать вывод Тобирама, ища слова для концепции, которая была новой и глубоко чуждой для него. Если бы Кита была воительницей, он бы назвал эту связь между ними связью между братом и сестрой по оружию, но он никогда фактически не сражался рядом с ней, так что это тоже не подходило. Но это было настолько близко, насколько он мог придумать.

— Но что насчет Мадары?

Было ясно как день, что Мадара и Кита глубоко любят друг друга, однако эти отношения не заслуживали упоминания?

— Нее-сан и ее муж построили свою любовь — она не пришла естественным образом, — ответила Мидори. — Они вложили годы работы в любовь друг к другу, и то, что у них есть, очень особенное благодаря этому, но это не то же самое, как взглянуть на кого-то, услышать, как он или она говорит, и почти мгновенно понять, что это человек, которого ты хочешь оставить в своей жизни навсегда и поддерживать все его или ее начинания, — она сделала паузу. — Теперь, зная об этом, ты разделишь с ней футон?

— Я бы предпочел этого не делать, на случай если Мадара вернется ночью, — возразил Тобирама. И по многим другим причинам, но этого повода было достаточно.

— Тогда я принесу тебе футон. Камуи дала тебе одежду на завтра?

Тобирама проверил зонтичную сумку, которую предложила ему любимая его жены, выложив вещи на столик рядом: да, одежда была здесь. Камуи даже включила его собственное траурное кимоно и все его умывальные принадлежности, как заботливо.

— Когда будут похороны?

— Завтра, — незамедлительно ответила Мидори. — Изуна проведет их, если Мадара не вернется. Тетушки обмыли и одели тело, и у нас много древесины, так что погребальный костер, скорее всего, будет утром.

— Так скоро?

Это было очень быстрым поворотом событий.

Мидори немного горько улыбнулась:

— У нас появилась привычка быстрых похорон после того, как Мадара-сама стал главой Внешней Стражи.

Тобирама ничего не мог на это ответить, так что он промолчал: напоминание о боли, которую он причинил клану Учиха своими прошлыми решениями, было избитым и не несло такой остроты, как когда-то. Мидори слегка поклонилась и пошла принести ему полноразмерный футон.

Мадара действительно вернулся посреди ночи: Тобирама проснулся на мгновение, чтобы мстительно почувствовать правоту своих жизненных выборов, когда мужчина в спешке чуть не споткнулся о него, но затем перевернулся на другой бок и снова заснул.