Мейгор пришёл снова (гет)

Примечания:

автор дописал и защитил диплом. он снова волен жить?

На свете есть конец всему: любви, слезам, страданию,

Но нет конца лишь одному — воспоминаниям.

93 AC

Деймон не ждал тёплого приёма — ему бы хватило и королевской вежливости. Даже Визерис не был столь откровенно пренебрежителен в худшие годы. Брат спускал Деснице и другим с рук оскорбления принца крови; отмахивался от того, за что их дед лишал языков; но каждый раз приветствовал его возвращение, даже если не произносил этого вслух. В Драконьей яме всегда держали лошадь для его неожиданного возвращения. Это было тем немногим, что даже в худшие годы, когда их отношения рушились под давлением Хайтауровской пизды, держало веру Деймона в братские чувства на плаву. Его всегда ждали — Красная крепость была его домом. Когда-то, в прошлой жизни, пока не перестала, пока не рухнули последние песчаные замки.

Вперёд него послали ворона, свист Караксеса оповестил столицу о его прибытии — за ним даже не прислали лошадь. Семья даже не пыталась скрыть своего пренебрежения, и его отец позволил это.

Это задело какую-то едва заметную струну в душе Деймона. Легкая, едва слышная трель отдалась внутри, как песня Караксеса, и не принесла боли. Если лошадь сдохла — слезь с неё. Деймон так долго пытался убедить себя, что скакун ещё был жив, пытался спасти то, что было мертво годы назад. В Пекло. Они не стоили его усилий. Они должны были убраться с его дороги к концу века.

Теперь ему следовало или самостоятельно добраться от Драконьей ямы до замка, или послать в королевские конюшни кого-то отсюда. Кого-то, кому пришлось бы проделать этот путь пешком.

Деймон сделал глубокий вдох. Затем ещё один. У него был план. В течение целого года, который он варился в Гнезде в ярости и злости на себя самого и целый свет, у него было много времени подумать, осмыслить свои действия, разложить всё по полочкам. Да, до ключевых событий оставалось ещё много времени, но репутация Деймона начала складываться в более ранние годы, потом лишь последовали его оглушительные победы и не менее громкие скандалы. Он не умел делать что-то наполовину. Это во многом сыграло ему на руку, но также поспособствовало ухудшению отношений с Визерисом.

Теперь у Деймона было время, чтобы укрепить тот образ, что он создал в Долине. Он мог оставить это оскорбление. Старой суке осталось меньше, чем она думала, и у него уже были планы, которые должны были свести её в могилу даже раньше положенного срока. В конце концов, судьба сыграла с королевой самую злую шутку.

Однако в этом и крылась главная загвоздка: Деймон знал, что они умрут. Его стараниями или нет, но история повторилась бы вновь. Королева, король, отец — их всех ждал один и тот же финал в ближайшие годы. Их слова перестали бы иметь вес, а от обещаний и клятв остались бы только угли погребальных костров. Поэтому Деймон откровенно не понимал, зачем играть в вежливость и семью, когда Долина уже сомневалась в благоразумии Доброй королевы, а Эймма была достаточно наивна, чтобы не понимать, чему верить? Изгнанием больше, изгнанием меньше — он всё равно хотел посетить Эссос.

Деймон рассмеялся, взбираясь обратно в седло. Он чувствовал, как мрачное веселье наполняло всю его сущность. Это опьяняло. После убийства Реи Ройс дни тянулись особенно медленно, лишённые азарта и щекочущей нервы опасности, лишённые и какого-либо призрака былого. Сиракс более не беспокоила его, а Вхагар больше не отвечала на молитвы. Всё, что ему оставалось, — это бесконечно долгая игра на публику и тренировки, которые должны были однажды вновь вернуть ему Тёмную сестру.

Впереди были только бесконечно одинокие годы, в который раз напоминал себе Деймон. Он не мог отделаться от этой мысли, сколько бы ни старался. Заглушал её тренировками; партиями в мельницу с лордом Арреном или мейстром Гнезда; разговорами с Эммой, в которых ему приходилось ступать по яичной скорлупе, очаровывая юную деву в той степени, чтобы она прощала ему недостатки и хаотичный нрав; но отделаться от этого грызущего изнутри чувства до конца так и не получалось.

Ему было знакомо одиночество. Долгие изгнания научили Деймона довольствоваться компанией себя и Караксеса. Поэтому он так жаждал нового, поэтому его так тянуло за море, это всегда помогало приглушить тоску, его вечную спутницу. Она была тихой, неприкаянной, слишком хрупкой и слабой, такой несвойственной Деймону, презирающему подобное. Проблема оставалось той же: Деймон знал, что мог иметь. Его тоска имела вполне конкретную форму — она сверкала золотыми локонами, шумела детским смехом и плачем, танцевала солнцем на чешуе многочисленных драконов, пока одиночество молчало впервые за годы. Это знание было самой жестокой пыткой, которую могли только придумать Боги.

Стань он юнцом с видениями — и сердце не сжималось столь болезненно ночами, а грудь не сводило бы от горного воздуха, когда отблески волос Эйммы были так похожи на чужие. Однако в юности он был вспыльчив, импульсивен и вряд ли осознал бы цену дара, что ждал бы его в будущем. Он разрушил бы всё просто потому, что мог; просто потому, что знал, какая роль ему была бы отведена на смене эпох. Ошибок юности он больше допускать не мог, но то, что касалось в скором времени мёртвых родственников? О, Деймон собирался выпить эту чашу до дна. В конце концов, его репутация ещё понадобится будущей королеве Вестероса, а Визерис?.. Пришло время платить по счетам.

Они отвергли его, и теперь это была полностью их проблема.

Караксес поднялся в воздух одним слитным толчком. Ощущение «придавленности» немного привело Деймона в чувства. Теперь слияние между всадником и драконом происходило практически незаметно, словно меч возвращался в ножны отточенным движением. Это всё ещё вызывало у Деймона восторг и будило в крови чужой, горящий вечной яростью огонь. Злой, пугающий и опасный коктейль, который он выпивал одним махом.

Да, Деймон знал, что делал. Да, он опустился прямо в Богороще. Всё равно в Красном замке почти никто не верил в Старых богов, и если кто-то испугался, то что ж… Это были их проблемы. Да, Караксес растоптал клумбы, которые его королевская бабушка выращивала с такой заботой, собирая цветы со всех уголков Вестероса. Ничего страшного, к рождению Рейниры он обещал заполнить сад вновь.

Он подождал, пока Караксес чуть припадёт к земле, потому что — Боги! — Деймону всё ещё не хватало роста, чтобы выбраться из седла без помощи. «Sōvegon» ⁽¹⁾ Караксес уже даже не ждал. Эта незримая нить между ними дала Деймону больше понимания, чем почти сорок лет крыло об руку.

Он быстро припал к корню Чардрева, дабы не попасть под расходящиеся потоки воздуха. Ненавязчивый и сладкий аромат смешался с раздавленными стеблями и едким соком растений. Это напомнило Деймону запах гниющих тел. Вверх взметнулись лепестки многочисленных цветов. Они поднялись, следуя взмахам алых крыльев, и наверняка создавали прекрасную картину для обитателей замка. Абсолютно уникальное зрелище хотя бы потому, что драконы не приземлялись в Красном замке уже много лет.

Деймон выбрался из своего укрытия и принялся неспешно отряхиваться, отбиваясь от лезущих в лицо лепестков. В конце концов, какая разница, где разразиться очередной королевский скандал? Он был ещё слишком юн, чтобы просто выкинуть его за шкирку. Куда королева попробует сослать его теперь? К Баратеонам? Он всегда испытывал некоторую приязнь к Боремунду. Старый хрыщ был тверд перед лицом любой бури. Он стоял на их стороне, несмотря на отца, которому угрожала ещё принцесса Рейна⁽²⁾. Возможно, у Деймона появилась бы прекрасная возможность столкнуть Борроса с лестницы или сбросить в море. Несчастья случались, ведь так? Кому, как не хозяину Штормовых земель, этого было не знать? Он ещё поблагодарил бы Богов за то, что судьба избавила его дом от безмозглой свиньи. Деймон ухмыльнулся своим мыслям и принялся скучающе рассматривать искажённое лицо Чардрева.

— Деймон! — этот голос нельзя было ни с чем спутать.

Его отец обладал сильным грудным басом, который по какой-то причине не передался ни одному из его детей. Такой голос больше подошёл был быкоподобному Мейгору или великанскому сиру Лардженту, но точно не стройному и жилистому от природы принцу Бейлону.

Валирийцам всегда была свойственна более утончённая красота, далёкая от стандартов Вестероса⁽³⁾. Иное было скорее редким исключением. Им было не соперничать с дотракийскими всадниками или Стронговскими мастерами рукопашного боя, но в этом и не было нужды. Под тонкой мраморной кожей пело пламя, а в переплетении мышц таилась сила, способная править драконом. Деймон никогда не думал, что ему чего-то недоставало. Он был сложен аккуратно, высоко и звонко, как любила дразнить его Лейна, но Тёмная сестра в его руках никогда не знала недостатка в крови.

Было в некоторой степени интересно открывать что-то новое в отце, смахивая пыль с воспоминаний, о которых он успел позабыть. Он забыл его голос так же быстро, как лик матери. Память была безжалостна к прошлому, не оставляя Деймону ничего, кроме смутных образов и вереницы событий, расставленных на ленте времени.

Он понял, что опять задумался, только когда отец оказался слишком близко, встряхивая его плечо. В этот раз его взгляд был полон не печали или радости, а вполне ясного гнева.

— Деймон, что — Пекло тебя дери! — ты устроил? — его голос гремел над Богорощей, пока лепестки продолжали медленно опадать.

— Я решил, что это будет вежливо, — Деймон позволил змеиной усмешке скользнуть на своё лицо, — ответить соответствующе, я имею в виду, на королевское приветствие.

— О чём?.. — Бейлон поморщился, когда их прервала королевская гвардия.

— Ваше Высочество!..

— Не сейчас! — неожиданно огрызнулся Бейлон, бросая недовольный взгляд на рыцарей.

— Ваше Высочество!..

Бейлон резко обернулся, заслоняя Деймона собой и будто становясь ещё выше.

— Передайте моему отцу, что я сам приведу своего сына, когда закончу этот разговор, — Бейлону даже не приходилось кричать, чтобы Деймону слышались рычащие Вхагаровские нотки в его речи.

Деймон замер, с неожиданным любопытством ожидая развязки. Он всегда думал, что Белых плащей было недостаточно для защиты королевской семьи. Эта переменчивая преданность: гвардейцы отступили, — вызывала в нём только гневное раздражение. Они не должны были слушать принца, они должны были нести приказы своего короля как единственную известную им истину.

Королевская гвардия в полном составе должна была поддержать Рейниру, потому что так им завещал король Визерис. Король, которому они клялись; чьё слово было для них законом, и который выразился весьма ясно, буквально за день до собственной смерти протащив своё разлагающееся тело для защиты прав своей дочери через весь замок. Не их делом было думать о «благе королевства» или вспоминать традиции. Слова короля — вот их глас Божий. Королевская гвардия не должна была отступать перед словами Наследника, но отступала, и Деймон не чувствовал ничего, кроме застарелого гнева. Этого добивалась Висенья? Или ей просто не дали закончить?

Плечи отца немного расслабились и опустились, когда гвардия отошла, и Бейлон повернулся к нему. Казалось, эта короткая вспышка потратила большую часть его запала, но Деймон не спешил обманываться напускным спокойствием.

— О чём ты хотел сказать?

Теперь Деймону и вовсе казалось, что этой коротки перепалки оказалось достаточно, чтобы отец стряхнул с себя гневные искры и полностью скрылся за придворной маской, позволяя огню полыхать за щитом из валирийской стали. Умно.

— Мне не оставили карету или лошадь в Драконьей яме, я решил, что было бы невежливо с моей стороны не ответить на такое гостеприимство.

— Что? — Бейлон на мгновение замешкался, а потом на его лице проступило понимание. — О, мама…

Он звучал поражённо, словно это тема поднималась не в первый раз и уже успела набить ему оскомину. Если это было хотя бы в половину так изматывающе, как его собственные ссоры с Визерисом, то Деймон даже мог отчасти понять своего отца.

— Полагаю, Её Величество всё ещё не желает меня видеть, — фыркнул Деймон, не скрывая ни своего отношения к королеве, ни пренебрежения.

Что ему было до мнения мертвеца?

— Ты сказал много лишнего в последнюю встречу, — покачал головой Бейлон.

— Я не сказал ничего, что не было бы правдой. Она просто злится, что не может ничего с этим сделать.

Бейлон вскинулся, но Деймон был быстрее:

— Скажешь, что я не прав?

— Скажу, что неважно, прав ты или нет, если твои слова причиняют боль твоей семье.

В словах Бейлона была своя мудрость, только взывала она не к той части сына, к которой он надеялся. Что-то родственное сдохло там ещё во времена юности Деймона.

Деймон не был уверен, что Алисанна любила хотя бы кого-то из своих внуков, кроме Рейнис. Не ему было винить её за фаворитизм, в конце концов, у него была Рейнира, но и он никогда не пытался искать родственных связей между собой и выблядками Алисенты. Деймон не жалел об этом, но, будучи ребенком, он искренне не понимал, почему в глазах своей бабушки всегда оставался кем-то чужим, посторонним, почему с ним обходились подобным образом, хотя он был всадником на драконе, сыном двух Таргариенов. Чего ему недоставало в её глазах?

Возможно, стоило спросить и об Эймме. После смерти тёти Дейлы королевская чета ни разу не посещала Долину, хотя потребовалось ещё двадцать лет, прежде чем они совершили свой последний полёт. Они как будто забыли, что их вроде как любимая дочь оставила после себя ребёнка, забыли, из-за чего им вообще пришлось зажигать ещё один погребальный костёр. Эймму бросили на ту же плаху, на которой казнили тётю Дейлу. Бросили безжалостно, безразлично и руководствуясь сомнительной политической и кровной выгодой.

Это возвращало Деймона к грызущей его годами мысли: «А отец вообще пытался противостоять королеве, когда женили самого Деймона? Отстаивал ли он его так же, как дядя Эймон боролся за брак Рейнис?» — у него никогда не было ни ответа, ни уверенности в том, что его отец боролся за него или хотя бы за свой политический капитал. Всё-таки брак Деймона мог быть более выгодным. Его могли женить на леди с Запада или из Простора.

— Наверное, хорошо, что моей семьи там и не было, — Деймон равнодушно пожал плечами.

Неважно, сколько раз он всадил бы нож в отцовское сердце и провернул бы — Неведомый забрал бы всё с собой. Взгляд Бейлона стал холоднее, твёрже, он выпрямился, теряя всю расслабленность разом.

— Ты уверен, что хочешь ступить на эту дорогу, юноша? — его голос был в равной степени поучающим и вызывающим.

Деймон разменял пятый десяток. Слово «юность» едва ли подходило ему. Он находил раздражительным даже необходимость нянчиться с Эйммой или расшаркиваться вокруг Визериса, и даже живой, стоящий прямо перед ним во плоти отец уже не мог поколебать что-то ещё едва бьющееся в его груди.

— Когда меня изгнали, — Деймон отказывался приукрашивать правду, — ты протестовал?

— Это твой ответ? — выгнул бровь Бейлон.

— Это твой ответ? — отзеркалил его Деймон, копируя позу, выражение лица и даже наклон головы.

Отцу было так больно видеть в нём характер и внешность Алиссы, что ж, Деймон мог сыграть и за другую сторону.

— Я пытался успокоить и умилостивить мать, но выкидыш Рейнис стал для неё слишком тяжёлым ударом, — ответил Бейлон, и это сказало Деймону больше, чем всё остальное. — Ты доволен?

— Забавно, как будто у неё есть власть принимать такие решения, — пробормотал Деймон, усмешка стекла с его лица, заменяясь холодным равнодушием. — Ей так плохо от выкидыша Рейнис, но абсолютно плевать, что она посылает Эймму в ту же ловушку, что и тётю Дейлу. Как думаешь, отец, ей вообще есть дело до других своих детей и внуков или важна только дочь дяди Эймона? ⁽⁴⁾

Бейлон вздрогнул, и Деймон поймал этот момент: он знал, кровь уже была в воде, осталось только провернуть нож.

— Твоя бабушка многое пережила, не говори о ней так, — дипломатично ответил Бейлон.

В этом было столько невысказанного и горького, что Деймон едва сдержал усмешку. Он знал этот тон, слышал его годами в речах Эйммы, когда Рейнира снова и снова спрашивала мать о том, почему Деймон должен был уйти. Он сам тогда не находил сил или, возможно, смелости сказать ей как есть, а у её матери куда лучше получалось сглаживать острые углы во взаимоотношениях братьев.

— Как и мы все, но горевать позволено ей одной, — огрызнулся Деймон.

Он тоже потерял мать, ещё одного брата, дядю, тётю. У него тоже забирали год за годом членов семьи. В том числе, забирали те, кто больше всего должны были эту семью беречь, удерживая от падения после смутных времен Мейгора. Они тоже провалились. Королевство собрали, а семью удержать не смогли. Стоило оно того?

Они с Визерисом оказались такими же.

— Ты знаешь, что это не так.

Бейлон попытался коснуться его плеча, решив, что настал момент слабости, чувствительности, когда обида наконец-то нашла выход и душа требовала утешения. Вот только для Деймона уже было поздно.

— Это так, — Деймон отбросил его руку и посмотрел в глаза, наконец проворачивая нож. — И ты такой же, как и она. Горюешь о матери, делая вид, что нас с Визерисом нет, потому что он похож на неё внешне, а я характером, словно ты один её потерял.

— Не думаю, что ты…

О, нет! Деймону было, что сказать.

— Где ты был, когда королева оскорбляла меня и пренебрегала мной с Визерисом просто потому, что мы твои дети? Где ты был, когда мы горевали о смерти матери? Где ты был, отец? Потому что мои слёзы утирал Визерис. Мама, наверное, счастлива в Долинах Балериона, наблюдая, как её дорогой муж оставил детей, ради которых она умерла, справляться в одиночку.

Где он был, когда Деймона женили на Бронзовой сучке?!

С таким же успехом он мог ударить отца, но Бейлон только крепче стиснул зубы. Это напряжение в плечах и челюсти не укрылось от внимательного взгляда Деймона, и он фыркнул себе под нос. Как просто оказалось подлезть отцу в душу, как долго он хотел это сказать. У него ушли годы, чтобы в полной мере осознать степень пренебрежения, которая осталась между ними. Ему потребовалась для этого целая жизнь и злая, как дракон, Рейнира, которой и пришлось направлять его в отношениях с собственными дочерьми.

Деймон не знал, что сделал бы, если бы Рейнира умерла раньше него. Даже когда их отношения портились и рушились под гнётом войны и тяжестью потерь, даже тогда он знал, что не хотел иной жены. Он не мог с уверенностью сказать, что не замкнулся бы от собственных детей, что поступил бы правильно, закончив их дело. В конце концов, битва с Эймондом оказалась ещё одной частью его саморазрушения.

Был ли у них иной финал? Он не знал. Боги, ему так хотелось бы знать больше, видеть иные развития той судьбы, но у него не было ничего, кроме собственных домыслов. Просить, требовать или молить о днях уже минувших было не в его праве. Выходка с Сиракс всё ещё грозила ему слишком многим, а дар Вхагар грозил обернуться не менее дорогим отдарком. Он не мог ответить честно даже самому себе, и от того было горше всего.

Смотрелся ли Деймон сейчас в собственное отражение? Стал бы он таким же без Рейниры? Он уже так легко упустил возможность рождения Бейлы и Рейны, отказался даже от мысли, что мальчики Рейниры придут вновь. Он мог бы — Боги! — действительно мог бы сыграть в долгую, позволить судьбе пройти знакомыми путями и привести детей вновь в этот мир. У него всё равно остались бы годы, чтобы один за одним избавиться от выродков Алисенты. Раз в пару лет по ребенку — болезнь шлюхи⁽⁵⁾ для Эйгона; он мог бы заразить ей Хелейну, и дело никогда не дошло бы до беременности; Эймонд ещё раньше сгорел бы в пламени Караксеса, отправившись за Вхагар, это была бы даже не первая его ошибка с драконами. Печальный финал амбициозной истории. А, точно, был же ещё один ребёнок. В любом случае, не нужно много фантазии для забытого мальчишки. Возможно, он мог преподнести куда более милостивый подарок, просто избавляясь от всех щенков ещё в колыбели. В конце концов, ни один из детей Эйммы, кроме Рейниры, так и не покинул своих детских комнат. Чем Хайтауэровская сучка была лучше?

Деймон мог бы, но не собирался этого делать. Он похоронил всех своих детей. Восемь могил для восьми Таргариенов, что пали жертвой разобщенности их Дома. Их дорога к Холмам Вхагар или в Долину Балериона была предрешена с самого начала. Деймон оплакал их и отпустил, смирившись, приняв неизбежность расставания. Эта рана никогда не зажила бы полностью, ей было суждено мучить его душу ещё десятки лет спустя, но он отказывался тратить годы на ожидание. Они с Рейнирой должны были пожениться с самого начала. Никаких детей с каштановыми волосами, побегов Деймона и интриг королевы, как и никакой королевы-матери, кроме Эйммы, — всё должно было случиться по-другому.

— Полагаю, в твоих словах есть доля правды, — неожиданно ответил Бейлон.

Деймон удивлённо взглянул на него: он совсем не был готов к тому, что отец мог признать его правоту. Отражение пошло еле заметной рябью.

— Полагаю, мама избила бы тебя своим мечом.

— Да, это было бы вполне в духе Алиссы, — поражённо кивнул Бейлон, сжимая переносицу и морщась, как от зубной боли.

— Как и в моём.

— Как и в твоём.

Отец больше не спорил, и это вызывало странное, щекочущее чувство смятения. Деймон ожидал чего угодно, но не этого. Он столько раз пытался… О. Деймон больше не был ребёнком. Он мог выглядеть юношей, но пять десятков именин за его плечами давали о себе знать. Это больше не были детские выходки или истерики — теперь он бил прицельно, прекрасно осознавая последствия и ожидая определённого результата. У него были годы, чтобы взглянуть на всё непредвзято. Будучи ребёнком, он просто кричал от потерянности и ненужности, не понимая ни своих чувств, ни действий отца, и уж тем более ему не хватало опыта, чтобы выразить это словами. Его отец привык отмахиваться от своих детей, но против взрослого сына ему крыть было нечем.

Растерянность вдруг сменилось жгучей яростью. Вот, значит, как? Чтобы добиться от отца этого признания, Деймону нужно было умереть и вернуться назад?! Будучи ребёнком, он должен был вымаливать внимание, словно нищенка с Блошиного дна! Да Сыр в юности знал его больше, чем собственный отец! А теперь, когда от него уже нельзя было отмахнуться, отец вдруг решил признать собственные ошибки? И что с того?

Деймон чувствовал, что ничего из того, что мог сказать отец, не удовлетворило бы его по-настоящему. Застарелая обида взвилась, подстегнутая этим новым открытием, и жаждала вцепиться в чужую плоть. Это признание нужно было четыре десятка лет назад юноше, ещё горевшему от несправедливости. Ныне Деймон принял её как чашу яда, испил и пошёл дальше.

Это всё было так… пусто.

— Его Величество ждёт нас, — подвёл черту Деймон.

Как пусты были прощения, что он просил у Рейниры годы спустя. Как пуст был её взгляд, когда он сбежал, оставив её разбираться с последствиями его выходки. Искреннее и безусловное доверие, что всегда было между ними, в тот день треснуло, и ничего уже никогда не было прежним. Годы только расширили пропасть между ними.

Деймон не спрашивал, как она жила эти годы во дворце, полном гадюк, а Рейнира никогда не рассказывала. Было ли это очередной трусостью с его стороны? Нежеланием смотреть в глаза собственным ошибкам. Он сбежал с Лейной, чтобы прожить свою свободную и полную приключений жизнь в Эссосе, не оставив ей ни человека, на которого она могла бы опереться или кого могла выбрать.

Иронично, что он всё ещё надеялся, что был её выбором, потому что главного вопроса он так и не задал.

«Ты простила меня?»

Он так и не спросил. Даже в ту ночь, когда между ними вскрылись старые раны, когда они говорили и говорили, пока отвечать не начали их тела и души, даже тогда он так и не спросил, в отличие от Рейниры. Ей всегда хватало смелости на то, чтобы смотреть их трагедиям в лицо.

Она хотела знать, почему он бросил её. Имела смелость требовать ответа, даже если сама сгорала в собственной слабости, даже если потом она просила уже о его защите. Деймон дал ей ответ, в который и сам верил, который вертелся в его голове годы, как оправдание, как горькая пилюля, что приглушала тоску. Была ли в том правда? Возможно, отчасти. Сжирающая его вина умолкала от этого, и Деймону хватало.

Так что изменили бы слова отца? Что изменили просьбы Деймона о прощении, когда он даже себе так и не признался до конца, что просто испугался в тот день? Что он столкнулся с таким напором чувств и эмоций, что оказался не готов. То пламя, вспыхнувшее, когда Рейнира ответила ему, когда его дорогая племянница превратилась в огонь под его руками… Деймон просто испугался и разрушил всё, что мог.

— Это всё, что ты хотел сказать? — неожиданно серьёзно спросил Бейлон.

— Да, — не моргнув и глазом солгал Деймон.

Остальное уже просто не имело смысла. В конце концов, он взял достаточно от обоих родителей. Возможно, Бейлон тоже это понял, поэтому только тяжело вздохнул, потирая лицо руками, точно готовясь к новой битве.

Деймон не чувствовал стыда, когда предстал перед королём, но было интересно смотреть на отца, который, казалось, по-новому отстаивал его, как будто был на его стороне. Это было странное зрелище, которое не было доступно ему в детстве. Тогда он, казалось, делал то, что должен был, но оставался где-то далеко. Деймон многое бы отдал за это годы назад. Интересно, у упущенных лет запах был такой же мертвенно сладкий, как от раздавленных цветов в Богороще?

Ему действительно всё сошло с рук, а принц Бейлон обратился против своей матери, которую всё время пытался умилостивить. Должно быть, стеклянные свечи зажглись в Цитадели или Ланнистеры ударились в благотворительность. А может, отец действительно понял, что не было силы, способной унять горе королевы или облегчить её муки, смягчив испортившийся нрав. Возможно, он наконец-то смирился с этим, как сделал старый король.

Была ли это последняя трещина, что разделила их семью? Деймон прятал ухмылку, зная, что нет.

Примечания:

Деймон был самым смелым и грозным воином своего времени и пиздецким трусом и даже подлецом, когда дело касалось его семьи. Я уверена, что первому (трусости) его научил отец, а второму родня постарше. Прорабатываем травмы и проебы или как сказал бы AO3 #мужчинычувствуют (мы уже близко к обещанным тегам). А вообще, я действительно не видела за все время возвращений в прошлое разговора Деймона с отцом, который не был бы излишне радостным и сахарным. Я должна была написать это. Потому что прошло тридцать лет и Деймон потерял слишком много, чтобы этот разговор был приятным.

Я обещала чужие страдания? Но я только начала с Деймоном?

Мне нравится фанатский (и частично сериальный) хэд на то, что Деймон знал Сыра и Блад задолго до событий Танца, и Мисайрия нашла уже тех, на кого указал сам Деймон. С Бладом это в принципе неплохо вяжется, потому что он служил в городской страже. Мне кажется, что Блад звучит лучше Крови, потому что Кровь ещё склонять надо и вообще в русском она женского рода... i dont know... пенни за ваши мысли?

я думаю, что брак с реей — это рана, которая гноилась годами, поэтому деймон возвращается к ней неизбежно снова и снова даже в мыслях. несмотря на то, что в некотором роде, это показывают, как преувеличенно просто неприятное событие, политику, в которую приходится играть, это упирается в: 1) деймон годами хотел валирийскую невесту и семью, которая была доступна всем вокруг, кроме него 2) другим позволили жениться по любви

1) Лететь (высок.валир)

Вернуться к тексту

2) В 54 году на позднем сроке беременности умерла мать Рейны, королева Алисса Веларион. Рейна прибыла в Штормовой Предел на следующий день после похорон. Узнав, что опоздала, она поцеловала брата и долго обнимала сестру, однако новорождённую сестру не захотела взять на руки и спросила о лорде Робаре. Тот в окружении своих братьев и рыцарей сидел в великом чертоге с маленьким первенцем Боремундом на коленях. Рейна, растолкав всех, встала перед ним и обрушила на него град проклятий. Она в конце схватила его за бороду и притянула к себе, заявив: «Вот что, милорд: не вздумай жениться снова. Воспитывай двух щенят, которых родила тебе моя мать, и я тебя, так и быть, не трону. Но если ты посватаешься еще к какой-нибудь бедной девушке, я превращу Штормовой Предел вместе с вами во второй Харренхолл». Когда она выбежала, чтобы улететь к себе на Драконий Камень, лорд Робар с братьями подняли ее на смех. «В своем ли она уме? — говорил лорд. — Вздумала пугать меня… меня, который и Мейгора Жестокого не боялся!» Он выпил вина, распорядился относительно жениных похорон и послал своего брата сира Гарона просить короля с королевой остаться на пир в честь новорожденной. Жениться лорд Робар, однако, больше не стал.

Вернуться к тексту

3) Далее последует собственный хэд автора, основанный на бесконечной подборкой генераций нейросеток валирийев

Вернуться к тексту

4) Это хороший вопрос, потому что Алисанна так пеклась о Гейль, что не давала выдать ее замуж, но каким-то образом пропустила влюбленность, побеги и даже всю беременность так обожаемой дочери. Была ли в том виновата болезнь, возраст, личные чувства или что-то другое?.. Кто знает.

Вернуться к тексту

5) сифилис

Вернуться к тексту