Мейгор пришёл снова (гет)

Примечания:

Рекомендую читать под это: https://youtu.be/oTdEBLCnMvk?si=lAI1VvLWzQ4bysLF — такая светлая песня под такую часть задает нужное настроение.

Общее описание Сиракс: Сиракс — Богиня вина, плодородия, вечеринок, фестивалей, безумия, хаоса, опьянения, растительности и экстаза.

Если нас уколоть — разве у нас не идёт кровь?

Если нас пощекотать — разве мы не смеёмся?

Если нас отравить — разве мы не умираем?

А если нас оскорбляют — разве мы не должны мстить?

«Венецианский купец», Уильям Шекспир

Последним, что почувствовал Деймон, была боль от удара. Всё мгновенно померкло и не было ничего, пока его не потянуло вверх с такой силой, что должны были затрещать кости. Его выбросило на стену Драконьего камня. Вышвырнуло, как какую-то куклу, и, прежде чем он успел осознать, блаженную тишину разрезал крик Рейниры.

Деймон поднял голову и увидел, как Альфред Блум провёл кинжалом разрез от живота до груди его жены. Драгоценные камни, украшающие её платья, осыпались дождём на каменную площадку. Его тело начало двигаться само по себе, мысль ещё не успела сформироваться, как Деймон потянулся к мечу на поясе, когда понял, что не способен двигаться.

— Muña⁽¹⁾! — сорвался детский крик.

Деймон бросил взгляд в сторону и увидел их сына. Маленький Эйгон бился, как птичка, в клетке из стальной хватки стражи. Он рыдал и отчаянно тянул свои руки к матери.

Это было наказанием Деймона?

Тень Солнечного огня нависла над Рейнирой. Деймон знал, что будет дальше, и мог только наблюдать. Крики сына звенели в его ушах, сливаясь с проклятьями Рейниры и её воплями боли. Даже перед лицом смерти она оставалась всё такой же гордой. Драконье пламя облизало её, прежде чем пасть смокнулась на женском стане.

На почерневших камнях остались лишь капли крови и часть голени.

Деймон почувствовал, как тошнота подступила к горлу. Он, неспособный долго смотреть на эту картину, отвёл взгляд. В груди разверзлась дыра размером с Вестерос, и он только и мог, что слышать своего надрывающегося сына.

Он их подвёл. Этого бы не случилось, будь он рядом. Этого не случилось бы, будь он более жестоким с самого начала, избавь он свой род от андальского отродья ещё в колыбели. К черту все проклятья Четырнадцати, плевать на клеймо убийцы родственников. Его называли Мейгором, так почему же ему досталась судьба Эйниса? Никакая кара небесная не могла сравниться с жизнью его драгоценной племянницы и детей.

Гнев вспыхнул в его венах, и он яростно задёргался, пытаясь вырваться и прорваться к своему ребенку, пытаясь сделать хоть что-то! Всё не должно было закончиться так!

Стоило ему наконец подняться, как картина снова сменилась, и Деймон оказался посреди тронного зала, у подножия трона, на котором восседал его брат. Вернее, что-то, принявшее облик его брата. Визерис никогда не умел вести себя так, словно весь мир был под его ступнёй, и стоило ему только топнуть, как Вестерос сгорел бы. Такое высокомерие было свойственно скорее Рейнире.

Эмоции Деймона не успевали за сменой событий, он чувствовал себя ребенком, барахтающимся в луже и не способным встать на ноги без посторонней помощи.

— Ты знаешь, что Визерис видел это в своём сне? Мальчика, восседающего на троне, бой литавров и льющуюся драконью кровь? Огонь, что поглотил эти проклятые земли? Тессарион послала ему предупреждение о том, что будет, если из его чресел выйдет ещё одно дитя, — голос не-Визериса был полон скуки, как будто существу перед ним приходилось разъяснять очевидные вещи. — Он был так глуп. Ты знаешь, что он решил?

Не-Визерис наклонился ближе, будто желал поделиться секретом. Его лицо украшала неестественная, безумно широкая улыбка.

— Что это благословение, — прочти прошептало существо, а потом не выдержало и разразилось громким смехом, дергая ногами, как маленький ребёнок. — Благословение, ой, я не могу! Дурак, дурак, дурак!

Что-то внутри Деймона оборвалось. Его брат был самым большим поклонником валирийской истории. Он всегда получал от Деймона в дар множество валирийских трудов. Цитадель не могла похвастаться такой библиотекой! Ни одно изгнание Деймона не заканчивалось без того, чтобы он не привёз новые свитки для коллекции своего брата.

Это был Визерис, который ругал его за «не мечты сделали нас королями»; это был его старший брат, который научил его молиться правильно. Это был Визерис, который забыл, что Тессарион никогда не посылала благословений.

Деймон почувствовал тошноту. Все эти жертвы… Бесконечные страдания Эйммы, унижения Рейниры и крики его детей… Сколько драконьей крови должно было пролиться, потому что Визерис забыл их историю? Потому что он был слабым королём?

Смех оборвался так же резко, как начался. И Деймон не сдержал дрожи, когда увидел лицо Эйммы в паре сантиметров от своего. Оно просто возникло из ниоткуда, а всё вокруг залил свет её покоев.

— Глупый, глупый, глупый, смертный! — зашипела не-Эймма. — Сестричке Мелеис пришлось вмешаться, чтобы не допустить этого. Ему и этого было мало! — она перешла на безумный шепот. — Пришлось действовать мне… А чтобы птичка не рожала — сверну ей шею, чтоб молчала!

«Сестричка Мелеис»? Деймона пробрал ужас от понимания того, кто оказался перед ним, но это чувство тут же сменил гнев. Почему из всех дураков Таргариенов его Боги выбрали Визериса? Почему его жена и дети должны были платить за это? Он не мог раскрыть и рта, ему оставалось только бросать яростные взгляды на не-Эймму. Никакое Божество не могло умалить его ярости перед потерей всего, что составляло его суть.

— Стоило просто оскопить этого борова! — не-Эймма сплюнула и нахмурилась, жадно втягивая носом воздух. — Твой гнев… Хорошо-хорошо-хорошо!

Она расплылась в улыбке и захлопала в ладоши.

— Осталось ещё чу-чуть. Красотку Мисси как найду, ей сразу в брюхо нож воткну!..

Лицо Эйммы сменилось ликом Мисайрии и духотой бордельных комнат. Его бывшая любовница лежала полностью обнаженная на смятых простынях.

— Ах, Ваше Высочество! — фальшивые стоны Мисайрии неприятно резали слух. — Позвольте же мне, позвольте же мне! — она показательно громко вскрикнула, касаясь своей груди и промежности. — Предавать Вас снова и снова! Ведь кошель Отто куда глубже, а разум вашей жены уже готов принять любой яд! Ах! Разве Вас не учили не доверять шлюхам?

Её голос был сладок, и Мисайрия томно смотрела на него из-под полуприкрытых век. Деймон почувствовал, как ещё одна рана вспыхнула в его груди, разжигая жажду мести с новой силой.

— Или тебе больше по вкусу лицо благочестивой девчонки? — существо улыбнулось, мгновенно превращаясь в Алисенту.

Ему никогда не нравились её платья. Закрытые от макушки и до кончиков пальцев ног. Как будто любой открытый кусок кожи мог оскорбить её богов. Сейчас изумрудная юбка была похабно задрана, чтобы королевский гвардеец мог уместиться под ней.

— С таким поведением она должна была служить мне, — выдохнула не-Алисента, сжимая одной рукой темную шевелюру Кристона Коля. — С другой стороны, я никогда не любила лицемеров.

Деймон почувствовал желание оскалиться. Маленькая сучка не могла забыть Рейнире борделя, считая это предательством их детской дружбы. Что ж… андальское отродье оказалось ничуть не лучше.

— К чему я это? — не-Алисента подняла свободную руку и покачала пальчиком. — Мы недовольны. Не-до-во-льны! Столько посланий, усилий, чтобы вы всё проебали.

Только одна Богиня пантеона могла вести серьезный разговор, находясь в облики королевы, которой все ещё лизал пизду блядский дорниец.

Сиракс.

— Тессарион хочет послать предупреждение юному тебе, и никто из братьев и сестёр не хочет слушать меня, когда я говорю, как это глупо. Твоя юная версия ещё более бестолкова, чем Визерис, — не-Алисента поморщилась и закатила глаза, издавая громкий стон.

Он не хотел знать, как выглядит кончающая Алисента, но Сиракс не спрашивала его мнения, а может, просто наказывала.

Деймон почувствовал, что может двигаться, и поморщился. Его раздирали слишком противоречивые эмоции, на которые у него не было времени.

— В наше время даже Четырнадцать пренебрегают своими женщинами? — выплюнул Деймон.

Он не был лучшей кандидатурой для исправления ошибок. Деймон был плохим человеком и жаждал мести. Имея такие знания, он ступил бы на весьма кривую дорожку, на которой все виновные умылись бы кровью. Ему не было дела, что преступления, за которые они должны были заплатить, они ещё не совершили. Их искажённые от горя лица, вопрошающие у Богов, за что они понесли такие кары, принесли бы ему больше наслаждения, чем Сиракс могла представить.

Деймон не смог бы исправить всё — он бы властвовал над руинами, которые сам и создал, потому что единственной, кто мог остановить его, была Рейнира. И в ней же таилась одна из главных причин его ярости. Все трагедии его жены, все слёзы и пролитая кровь — Вестерос должен был заплатить. В сознании Деймона это была абсолютная истина.

Сиракс рассмеялась и обратилась ликом Рейнис. В этом обгорелом куске мяса едва ли угадывалась его кузина, но Деймон просто знал, что это она. Ещё одна жертва его семьи, которая была возложена на алтарь слабости Джейхериса и бездействия Визериса.

— Я сказала им то же самое, когда они не дали мне вмешаться в судьбу Рейны⁽²⁾, поэтому я помогла Мейгору и поменяла Эйру и Рейллу⁽³⁾ местами, забавы ради, — не-Рейнис надула губы, и от этого движения ошмётки мяса начали сползать прямо с её лица вместе с носом и губами, обнажая челюсть и ряд зубов. — Но что, если вместо пророчества в прошлое отправишься ты?

Не-Рейнис развела руки в сторону и куски кожи полетели во все стороны, как брызги.

— Они не хотят меня слушать — а я отправлю тебя! Заменю одно и на другое! Они уже не смогут ничего исправить! — воскликнула Сиракс.

Не-Рейнис подошла к нему, оставляя за собой грязно-бурые следы из обгоревшей кожи, мышц, и положила руки на его плечи. В нос Деймона ударил сладких запах горелой плоти, но он едва ли поморщился, спокойно выдерживая взгляд божества. Дракон в нём поднимал голову, и всё, что видел перед собой Деймон, — это возможность не только вернуть свою семью, но и отомстить за неё, утолить эту жгучую жажду насилия и крови.

— У тебя может получиться то, что не вышло у Мейгора, — не-Рейнис щёлкнула зубами и покачала головой, обнажая мышцы шеи. — Ему не хватало мотивации. Обиженный мальчик, что хотел больше, чем заслуживал. Но твоя ярость… твоя цель. Вестерос будет рыдать кровавыми слезами, как должен был с самого начала!

Вместе с её безумным шёпотом их окутывал плотный туман.

— Но, но, но! Будет одно условие! — даже Сиракс не давала ничего просто так.

Костлявый палец не-Рейнис уткнулся ему в грудь, оставляя ошмётки плоти на одежде.

— Кровь дракона должна сидеть на троне! Пророчество должно быть исполнено! — взвизгнула Сиракс. — Ты не можешь просто сбежать и сжечь земли эти лживых богов, как бы сильно мне этого ни хотелось.

— Иди и стань моим воздаянием, Деймон Таргариен.

Смех Сиракс всё не утихал, когда вспыхнула искра и водоворот огня поглотил Деймона.

Всё только начиналось. Если и этот глашатай нарушит её планы, то она с чистым сердцем позволит и этим детям сгореть в её пламени.

Примечания:

Да, отношения деймиры круто пострадали в течение всей войны, и здорового там осталось ровным счетом нихуя, но для здоровых отношений нужны здоровые люди, а там этим и не пахло. Но перестали ли он любить друг друга? Нихуя. Это было токсично, больно, грязно, полно недоверия, но неизменно.

Да, я взяла фразочки Цицерона из "TES: Skyrim".

Это R или NC-17?

Я проставлю все побочные пейринги со следующей главой. пока у меня в голове еще идет перетасовка, но гарантирую, что вам понравится. или нет. у меня подозрения, что смеяться буду только я.

Прототип Сиракс — это Цицерон из "TES:Skyrim" и Ева из манхвы "Ваше Высочество, пожалуйста, не убивайте меня снова". Да, всем пизда.

Не знаю, насколько жестоко это выйдет. Я не мастак, поэтому буду учиться

1) мама (высок.валир)

Вернуться к тексту

2) Старшее дитя Энийса и Алиссы Веларион, старшая сестра Джейхериса I. Сестра-жена Эйгона (сына Эйниса). Мать Эйреи и Рейллы Таргариен.

Вернуться к тексту

3) Эйрея с детства была робким ребенком, а Рейлла, наоборот, бойким, но после восхождения Джейхериса девочек как будто подменили и их характеры поменялись местами.

Вернуться к тексту

Примечания:

Как и обещала, я расставила второстепенные пейринги, с которыми определилась. Я не знаю, весело ли вам, а вот я смеюсь.

Любите дарк!Деймона? Любите и боль, которая его таким сделала *ускакала в закат, злобно хохоча*.

Темы части:

МАЧЕТЕ — Вечность

https://music.yandex.ru/album/24732900/track/110716614

"И жизнь, через которую мы постигаем смерть,

И смерть, которая знакомит нас с любовью.

Мы можем радоваться вместо того, чтобы терпеть.

Мы можем просто быть собою".

Екатерина Яшникова — Белая птица

https://music.yandex.ru/album/14450555/track/79492654

"На потолке тени повисли —

Ветер листву трясёт.

Душат меня страшные мысли

Капля ещё и всё.

Спал на боку, в детстве не верил,

Что приглянусь волкам.

Детство прошло, волк у постели,

Что же мне делать, мам?"

Диана Арбенина. Ночные Снайперы — Секунду назад

https://music.yandex.ru/album/11249237/track/59735856

"Я падаю с неба сгоревшей кометой

Я лбом прижимаюсь к стеклу до рассвета

Твой смех на повторе в моём диктофоне

И важное что-то ты просто не понял

Зачем мне теперь красота?

Я без тебя сирота"

Курсив в диалогах — высокий валирийский.

Если вам сложно держать хронологию в голове, то я сделала это за вас: https://www.timetoast.com/timelines/3081409

Я немного смешиваю канон сериала и книг.

Избавьте меня от этого "какой сейчас год". Богиня тоже умеет разговаривать.

Прототип Валирии — это Римская Империя, поэтому я использую некоторые параллели.

«И вдруг меня охватывает несказанная печаль, которую несёт в себе время; оно течёт и течёт, и меняется, а когда оглянешься, ничего от прежнего уже не осталось. Да, прощание всегда тяжело, но возвращение иной раз ещё тяжелее».

Эрих Мария Ремарк. «Возвращение»

92 AC

Пламя сменилось холодом его покоев. Пожар утих, и Деймон огляделся. Прошли десятилетия с его последнего визита. Комната казалась ему слишком тесной, как одежда не по размеру.

Деймон осторожно встал с кровати, автоматически проверяя, не бросил ли кто из детей свою игрушку. Когда он в прошлый раз раздавил деревянного дракона Визериса, ему пришлось лететь в Пентос и… Визерис ещё не родился. Никто из его детей ещё не родился.

На миг, действительно поражённый всем случившемся, он осел на постели. Подростковые ладони выглядели странно. Слишком… ухоженно.

Не было маленьких шрамов, которые Рейнира любила поглаживать, когда они сидели у огня, а дети играли в их ногах. Она водила по тонким белёсым полосочкам и требовала рассказать, откуда каждая из них. Деймон каждый раз придумывал новую историю. Рейна закатывала глаза, а Бейла настойчиво требовала правды. Он каждый раз со всей серьёзностью заявлял, что в его словах нет ни капли лжи. И никогда не рассказывал ни о вырванном с корнем ногте; ни о росчерках, которые оставили шипы Караксеса, когда сорвало крепление седла и Деймону пришлось отчаянно цепляться за свою жизнь. Если бы он рассказал настоящую историю, то Бейла не возмущалась бы, а Рейна не корчила бы гримасы. Возможно, он разбил бы их образ непобедимого отца, принца-разбойника, великого воина, сделал бы себя слишком человечным. А ему эгоистично хотелось насладиться подольше их святой уверенностью в его непобедимости.

Он перевёл взгляд на стену, ожидая увидеть Тёмную сестру на подставке, но её не было. До этого было ещё четыре года. Деймон поморщился: король, королева, принц Бейлон — все они были ещё живы. Часть его хотела вскочить с кровати и немедленно отправиться к отцу. Увидеть его снова после стольких лет. Деймон мотнул головой. Отец был мёртв для него долгие годы. И даже возможность увидеть его вновь меркла перед тем клубком эмоций и мыслей, которые он не мог переварить.

Сцена смерти его жены всё ещё стояла перед глазами. Слова Сиракс были ядовиты, но правдивы, и вскрывали старые раны без макового молока. Деймон не мог не думать о том, что стало с их детьми после смерти Рейниры. Он не мог отделаться от страстного желания сесть на Караксеса и сжечь Старомест до тла, а после и Ланниспорт. Мысли роились, жужжали, смешиваясь с горем и жаждой крови. Деймон чувствовал вкус безумия на кончике собственного языка. Оно было сладким, таким приторным, как жжённый сахар и горелая плоть.

Он просто не мог… не мог оставаться здесь, смотреть на эти юношеские покои, лишённые домашнего тепла.

Деймон стремглав вылетел из комнаты. Он пролетел мимо стражи, которая особо не обращала на него внимания, проигнорировал Рейнис и Корлиса. Они, наверное, приехали на похороны Эймона. Удалось ли его жене обрести покой после смерти? Или её душа не смогла принять такой исход? Встретила ли она их детей? Догадки душили Деймона. Он задыхался. Ему нужно было увидеть хотя бы Караксеса, хотя бы одну душу, что всё ещё горела рядом с его.

После всех потерь ему нужен был его единственный брат. И даже если всего этого ещё не случилось, если всех потерь ещё не было, если всё можно было исправить… Деймон всё равно потерял! Деймон всё равно хоронил, ссорился, любил и ненавидел. Та прожитая жизнь никуда не делась, не исчезла по мановению божественной руки. Она питала его яростью и гневом, травила душу горем и памятью. Она была!.. Деймон не мог просто стереть сорок лет своей истории.

Он не помнил, как оказался в Драконьей яме. Возможно, он вырывал поводья из чьих-то рук, возможно, он выставил себя ещё большим разбойником, чем был. Это не имело значения, потому что Деймон позвал — и Караксес пришёл. Без слов. Караксес вышел из пещер, игнорируя приказы хранителей, и направился к нему. За ним волочились сорванные цепи, и Деймон чувствовал злость от одной только мысли, что столь прекрасное создание могло ютиться в цепях.

Свяжи дракона, надень на него намордник — это всё равно дракон. Деймон восемнадцать лет был женат на Рее Ройс. Он знал, о чём говорил.

Караксес смотрел на него так, будто они и не умирали над Божьим оком. Деймон раскрыл руки, и горячая морда едва не уронила его на землю. Он прижался щекой к чешуе, слыша только громкое дыхание Караксеса. Он цеплялся за этот ритм, как за последнюю здравую мысль.

Когда Деймон отстранился, он вновь в полной мере почувствовал это биение рядом со своим собственным. Караксес рассерженно дёргал хвостом, не обращая внимания на ругающихся хранителей. Он смотрел на него, будто чего-то ждал, почти требовал.

Свободы, неба, полёта.

Деймон не обратил внимания на крики хранителей, расстёгивая массивный ошейник. Больше ни один дракон не умрёт в цепях, а его дети — в муках. Деймон чувствовал себя задыхающимся, пробежавшим весь путь от замка до Ямы и просто слабым. Шёпот Сиракс был хуже всякого яда, не удивительно, что Мейгор, в конце концов, сошёл с ума. Было невыносимо слушать её откровения.

Деймон с остервенением отбросил последние крепежи в сторону, и Караксес радостно взревел, поднимая голову. Резким движением он сбросил металлический обруч со своей шеи. Он влетел в стену с грохотом и звоном, заставляя даже хранителей броситься врассыпную. Возможно, терпение не было их общей добродетелью.

Караксес больше не хотел ждать, и Деймон — тоже. Он взлетел в седло, и стоило только первой цепи закрепиться на его поясе, как Караксес пришёл в движение, раскрывая крылья и припадая к земле, для лучшего толчка. Когда Деймон зацепил вторую цепь, Караксес уже оторвался от земли. Он никогда не ждал, пока всадник полностью закрепится в седле, что Эймон, что Деймон — никто не избежал его свирепого и нетрепливого нрава.

Деймон, наконец-то, смог сделать вдох.

Трель Караксеса была единственным знакомым ориентиром в прошлом. Деймон не думал, что это принесёт ясность его разуму. Он крепче сжал поводья и направил Караксеса к замку. С каждым взмахом его крыльев к Деймону как будто возвращались силы. Нестройный хор мыслей замолкал, оставляя его в тишине. Он чувствовал, как билось сердце дракона, как горячая кровь ускоряла свой бег и Сиракс замолкала. Отступала к самому краю сознания.

Он подстегнул Караксеса, и, резко обогнув самый высокий шпиль замка, они направились к Драконьему камню. Деймон знал, что не найдёт там ничего, но… он не мог просто отмахнуться от этой глупой потребности увидеть, что трагедия ещё не случилась. Четырнадцать, наверное, смеялись над ним, Рейнира ещё даже не родилась! Деймон видел её смерть меньше часа назад и вряд ли уже когда-нибудь забудет.

Его старшие сыновья пришли в чертоги Балериона через воды Караксеса⁽¹⁾. Его младшей дочери даже не дали родиться. Выжившие дети не нашли мира ни в самих себе, ни в друг друге. Разобщенные, одинокие, потерянные.

Деймон с горечью признавал, что война убила всю их семью. И от этого ему было ненавистнее и тяжелее осознавать собственные решения, которые к подобному привели. Его заблуждения, ошибки Рейниры, их общее безумие… Вырви он этот андальский сорняк раньше, будь Рейнира настолько жестока, насколько все считали… Сожаления — это всё, что ему осталось. Пепел и кости.

Ошибки юности, поспешность решений и желание насолить собственному брату — всё это обернулось слезами его детей и погибелью для Дома. Будь Деймон умнее, веди закулисную игру, и ни одна из девок, что влезла бы в постель короля, никогда бы не понесла и не встала рядом с Железным троном. Визерис мог иметь столько шлюх, сколько хотел, но чрево каждой из них оставалось бы гиблой землёй.

Он упивался собственной болью и гневом, оскорблениями брата и падением династии. Ему было проще трахать Мисайрию, раздражать Визериса и давать Отто очередной повод для изгнания, чем признать, что семейные чувства давно остыли. Лишь один человек в Красном замке не пытался его переделать. Рейнира. И чем он ей отплатил? Его племяннице не было и десяти именин, когда зелёная сука раздвинула ноги перед королём. Деймон был единственным, кто мог защитить Рейниру, и его не было рядом.

Ему хотелось смеяться от этого болезненного осознания. Не будь он так самонадеян во всём, что касалось его брата… Рейнира была бы жива. Их дети были бы живы. Может быть, даже все из них носили бы валирийский цвет волос.

Ему хотелось кричать. Невыносимо было смотреть в прошлое и видеть все упущенные возможности. Как будто Сиракс было мало явить ему смерти его детей, она тыкала его носом в собственные ошибки, как нашкодившего щенка.

Деймон подгонял Караксеса, желая отделаться от этих ядовитых мыслей. Как будто от себя было можно сбежать.

Караксес и сам спешил, точно пытаясь сравниться с Мелеис⁽²⁾. Возможно, он чувствовал напряжение Деймона и его отчаянную, почти жизненную потребность оказаться на земле их предков. Эта буйная энергия передавалась Деймону обратно, и он позволял своему разуму просто скользить, устремлённый к цели и пустой для всего остального. Это приносило некое подобие покоя.

Караксес приземлился прямо перед воротами замка. Деймон спустился, испытывая странное чувство дежавю. Здесь была пролита кровь его жены, здесь узурпатор победил.

Он поднял слегка ошалелый взгляд и нашел место, где в стальной хватке стражи бился его сын. Чуть поодаль свидетелем этой трагедии стал сам Деймон.

— Принц Деймон, вы в порядке? — голос Герардиса вывел его из транса.

Деймон моргнул, понимая, что просто отключился от реальности, и посмотрел на человека, который был преданным слугой его семьи на протяжении многих лет.

— Полагаю, первый самостоятельный полёт на драконе оставил вас слегка потрясённым, — Герардис снисходительно улыбнулся ему. — Передохните, Драконий камень всегда рад принцу Таргариенов, Ваше Высочество.

Деймон сглотнул и кивнул, стараясь взять себя в руки. Он всё равно не смог сдержать дрожи, плач Эйгона преследовал его до самого замка.

Гостевые покои не изменили своего облика за десятилетия. Это странным образом успокоило его. Не изменилось ничего, кроме него.

Деймону не составило труда выбраться и проскользнуть мимо стражи. Рейнира всегда любила покои Висеньи больше комнат Эйгона. Как будто это приближало её к детской и несбыточной мечте быть похожей на свирепую воительницу. Деймон не смог сдержать нежной улыбки.

Рейнира не была создана для сражений. Её чудесное мягкое тело не должно было носить доспехов, единственная тяжесть, которая должна была тянуть её к земле, — это роскошная вышивка платьев и россыпь украшений. Несмотря на всё её мастерство в воздухе, Рейнира носила под сердцем мягкость. В то время как драконы в основном охотились сами, Сиракс всегда надеялась на подношения Караксеса, Хранителей или самого Деймона. Это отражало то, насколько избалованной была сама Рейнира. Он всегда заботился, чтобы у неё было всё, чем был обязан ей мир. Его любовь не заслуживала ничего, кроме комфорта и роскоши. Он собирался избаловать её вновь.

Её руки не были созданы для меча. Даже долгие полёты на Сиракс не смогли сделать кожу грубой. Кольца украшали почти все её пальцы. Рейнира любила крутить их, когда нервничала или чувствовала себя уязвимой. Деймон всегда пытался осторожно накрыть её руку, скрывая слишком явный для всех показатель эмоций.

Он посмотрел на резное зеркало, которое Эйгон подарил Висенье. Рейнира разбила его в гневе. Осколки впились в ладони, и алая кровь покрыла искусную лепнину. Деймон коснулся её рукой, прослеживая узор. Он отремонтировал всё и приказал покрыть искусные завитки позолотой в виде чешуек Сиракс.

Это было так давно, будто в другой жизни.

Они вернулись после очередного посещения Красной гавани. Лейна хотела задержаться в Вестеросе, и Деймон тоже. Самому себе было лгать бесполезно.

Рейнира выгнала всех служанок и прикрикнула на Лейнора, чтобы он оставил её в покое. Деймон тогда просто стоял там, за дверью, не зная, что делать. Он слушал, как летала мебель, бились вазы. А потом раздался звон стекла, и рычание Рейниры обернулось тихими всхлипами. Лейна решительно оттолкнула их и велела присмотреть за детьми, прежде чем войти в покои. Рейнира швырнула в неё книгой. Как будто Лейну могла остановить такая мелочь. Она всегда была более смелой, чем он.

Они с Лейнором так и сделали. Деймон смотрел, как мальчики играли с его дочерьми, и видел в них лик сира Харвина. Неужели Рейнира не могла выбрать кого получше, когда первый ребёнок родился без валирийского цвета волос? Он не мог её за это винить. Запертая в гадючьей яме, она пыталась урвать собственный кусок счастья.

Ему стоило бы чувствовать ревность или хотя бы зависть. Наверное, ему и не удалось уйти полностью от этих чувств, но у мальчиков была улыбка Рейниры, её скулы и губы в форме сердца. Люцерис просил его рассказать о Караксесе и взять в полёт, как и его мать когда-то.

Деймону было впору их ненавидеть. Дети, которые должны были быть его; дети, которые не были даже законнорождёнными; единственное наследие Рейниры.

Может, Четырнадцати было угодно избавить их род от всех полукровок? Деймон больше не чувствовал радости от этой мысли. Ублюдки его брата сгинули в пламени войны все, как один. Плевать. Кареглазых мальчиков Рейниры забрали воды Караксеса.

Деймон с горечью признавал, что скучал по ним.

Лейна тогда так и не сказала, что вызвало вспышку ярости у Рейниры. Он сам догадался. У королевской шлюхи всегда были какие-то проблемы с неугасающей красотой Рейниры. С тем, как из тонкой девушки она превратилась в прекрасную женщину с полными бёдрами и пышной грудью. Королеве как будто была невыносима сама мысль, что в теле женщины могло быть что-то, помимо тонкого слоя лицемерия и блядства.

Её нападки приводили Деймона в ярость и в лучшие годы, но сейчас он был полон решимости лицезреть её страдания. Деймону не нужна была справедливость. Это даже мало было похоже на месть: мстить ещё было не за что. Это была чистая, ничем не прикрытая жажда расправы. За каждый полный крови и боли шаг Рейниры Алисента должна была сделать тысячу.

Единственное, что удерживало Деймона от сотворения хаоса немедленно, — это напоминание Сиракс.

«В третий раз я обрублю дракону все головы, дитя».

Он не имел права на ошибку. В своей ярости Сиракс была худшей из богов. Она разрывала собственную грудь, выворачивая наизнанку нутро и восставая Богом Абсолютного Порядка. Жизнь могла процветать только в хаосе. После воплощения Скариса⁽³⁾ не оставалась ничего, кроме вечного покоя. Даже Арраксу⁽⁴⁾ было не под силу остановить его праведное шествие.

Обязательства вились вокруг его рук цепями, тянущими к земле. Их вес напоминал Деймону о единственном, чего он желал больше чужих мучений, — о его семье, но от этого не становилось легче. Ярость не утихала в груди.

Деймон занёс руку над зеркалом, будто пытаясь прикоснуться к событиям тех, других, лет, но остановился в самый последний момент.

Это Рейниры. Его королевы, а Деймон всего лишь слуга жесточайшей из муз. А до того момента разве у него не было достаточно голов, что ещё сидели на чьих-то шеях?

Он в последний раз осторожно коснулся рамы и вышел из покоев. Вначале ему нужно было завернуть на склад.

Домашний алтарь был скрыт от посторонних глаз. Деймон не собирался играть по чужим правилам. Если Четырнадцать хотели, чтобы он не сжёг Вестерос, им пришлось бы дать ему обещание. Одно единственное заверение, которое развязало бы Деймону руки и позволило действовать по своему усмотрению, а не ждать ещё годы, чтобы внести минимальные изменения.

Алтарь был построен первыми валирийцами, что прибыли на эту землю. Комната была похожа на длинный коридор, где вдоль стен стояло четырнадцать статуй. Они были сделаны из драконьего стекла. Идеально отполированный камень был тёмен, как ночь, а каждый выступающий элемент заточен до смертельной остроты. Опасные, отражающие суть каждого бога монументы возвышались над Деймоном, как незримые надсмотрщики. Их глаза, сделанные из драгоценных камней, мерцали в свете стеклянных свечей. Ему казалось, что они следили за ним.

В прежние времена Деймон мог любоваться игрой бликов часами, только здесь чувствуя себя единым со своей историей. На этом крохотном островке валирийской культуры никто не мог обвинить его в безбожие. Те времена прошли.

Первым делом он опустился перед алтарём Вхагар. Покровительство Сиракс не могло изменить его выбора. Кинжал едва заметно блеснул, и алая кровь пролилась в жертвенную чашу. Он делал это сотни раз на протяжении всей своей жизни и не желал изменять себе и сейчас.

Фигура наполовину женщины, наполовину драконицы взирала на него кровавыми рубинами, когда он приклонил колени. В свой человеческой руке она держала меч, а из драконьей пасти извергала пламя. Дикая смесь человеческой хитрости и драконьей ярости. Вхагар не признавала иной валюты, кроме крови.

Деймон прикрыл глаза и произнёс знакомую молитву, прося направить его руку и окропить залы Красного замка кровью saelie qogror⁽⁵⁾. Виновные и безвинные — все должны были сгореть в огне его мести. И если Вестеросу так нужен был ещё один Харенхолл, то так тому было и быть.

Только после этого он подошёл к алтарю Мелеис⁽⁶⁾ и опустил в чашу пшеницу, поджигая её. Следом упала ещё пара капель крови. Молитва, сдобренная ею, всегда звучала громче.

Вот только он пришёл не молиться, а ставить условия.

— Я стану проводником вашей воли, — Деймон перешел на родню речь, пробуя её на вкус, будто не говорил на ней десятки лет, — если Рейнира родится вне зависимости от изменений, которые я привнесу. Примите эту сделку или наблюдайте, как Вестерос горит.

— Ты сожжёшь его ещё раньше, — затрепетало пламя. — Так тому и быть. Она придёт, как и было должно.

В отличие от Сиракс, Богиня любви и материнства не жаловала долгих речей и формальностей. Даже её ритуалы были скромными и быстрыми. Она воплощала самое важное, единственное, что имело цену, и о чём часто забывали в пылу страстей и придворных игр.

Это всё, что нужно было Деймону. Одно маленькое обещание, чтобы огонь наполнил его кровь.

Он покинул алтарь и быстро вышел из крепости. Стража не остановила его.

Под ногами шуршала галька. Они с детьми бесчисленное множество раз тренировались здесь. Деймон учил Джейкериса правильно держать меч, а Люцериса — лук. Они вместе ходили под парусом, и дети ныряли к морскому дну в поисках красивых ракушек. Только не Рейна. Конечно, его дочь была слишком леди для этого, предпочитая оставаться рядом со своей матерью и морщить нос от их выходок.

Прошло не так много времени, прежде чем его дочери приняли Рейниру. Они видели, какие крепкие узы связывали Лейну и принцессу. А потом Люк в своей наивной и нежной манере предложил им звать Рейниру мамой, а валирийское muña⁽⁷⁾ оставить только для Лейны.

Рейнире никогда не нравилось слово «мачеха». Оно всегда было пропитано ненавистью и ядом и успело набить оскомину. Ей было невыносимо называть свою бывшую служанку королевой, а Визерис поощрял игру в семью.

Брату всегда нравились дешёвые спектакли.

Джоффри всё время пытался стянуть Тёмную сестру. Однажды у засранца почти получилась, и Рейнира пришла в такую ярость, что угрожала скормить Деймона Сиракс в следующий раз. Возможно, ей не суждено было быть воительницей, но это не значило, что её духу не доставало твёрдости и остроты.

Он перевел взгляд на горизонт и позвал Караксеса. Море было необычайно спокойным, сигнализируя о приближении шторма⁽⁸⁾. Нужно было возвращаться в Королевскую гавань, но Деймон как будто чего-то ждал.

Он знал, почему первым делом бросился сюда. Дело было не только в осточертевшей Красной крепости. Это было прощание.

Деймону нужно было вдохнуть эти воспоминания полной грудью, прикоснуться к дому своей единственной семьи.

Он долгие годы нёс в себе братскую любовь, которая не была никому нужна. Бездействие Визериса сделало войну неизбежной. Его заблуждения стоили Деймону всего. Деймон проиграл все битвы в глазах деда, слишком напоминал Алиссу отцу, и у него никогда не было шансов против Доброй королевы. Он знал, что его место было не с ними, но легче оказалось умереть, чем отпустить детские надежды.

Деймон услышал драконий рёв и обернулся. К пляжу стремительно приближалась Вхагар. Было непривычно видеть на ней своего отца, а не одноглазого выблядка.

Деймон сделал глубокий вдох и не почувствовал ничего. Семейные узы рвались на удивление тихо. Как будто что-то просто отмирало и отпадало за ненадобностью.

Люк успел осознать, что случилось, когда пасть Вхагар сомкнулась вокруг него? О чём думал Джейк, когда море поглотило его? Кому молился Джоффри, когда Сиракс сбросила его с себя? Как часто картина смерти матери преследовала Эйгона? Визерис запомнил их лица? Что пришлось пережить Бейле в плену? Каково было Рейне выйти замуж за ублюдка Хайтауэров?

Бейлон умер тридцать лет назад, и это больше не имело значения. Деймон отпустил его. Теперь у него были другие приоритеты.

Он даже не пошевелился, когда Вхагар опустилась недалеко от него.

Отец спешил к нему. Наверное, волновался. Оказалось, что время исказило его облик из памяти. Мужчина перед Деймоном был… полным жизни и взволнованным. Он внимательно осматривал фигуру Деймона, наверное, ища повреждения.

— Деймон! — и этот твёрдый голос он тоже не помнил.

Какими непостоянными оказались воспоминания. Вроде бы был человек, жил в сердце, а встретил его снова — и не узнать.

Деймону даже не нужно было оборачиваться, чтобы почувствовать приближение Караксеса. Последовала его вопросительная трель, и дракон опустился прямо позади него. «Ничего не изменилось», — подумалось Деймону. Караксес, как и раньше, возвышался угрожающей защитной громадой за своим всадником.

— Отец, — было странно обращаться так к кому-то живому и стоящему напротив.

Ещё страннее было осознавать, что Бейлон был младше его на двадцать лет.

— Вижу, что твой первый полёт прошёл без происшествий, — устало выдохнул Бейлон. — Поздравляю.

Он, наверное, помчался за сыном, как только понял, кто оседлал Караксеса, но его улыбка была искренней. Деймон видел, что отцу всё ещё было больно смотреть на Алого змея. Слишком свежа была рана от смерти Эймона. И всё же он был здесь.

Деймон вздрогнул, когда отец его неожиданно обнял. Странное, давно забытое чувство. Объятия мертвеца.

Маленькая часть Деймона, оставшаяся в далёком детстве, хотела упасть в эти объятия и позволить себе сломаться под тяжестью навалившегося горя. Прошли годы с тех пор, как что-то могло его сломать. Потом только гнуло и гнуло, заставляя через силу держать спину ровно.

Детские мечты, воздушные замки и заблуждения — Деймон оставил всё это в прошлом, положил рядом с мёртвыми детьми и Рейнирой. Сиракс зажгла огонь, и остались только пепел да осколки костей⁽⁹⁾.

Часть его хотела рассказать всё отцу, другая вписывала имена в книгу мертвых.

Деймон похлопал Бейлона по спине и спрятал злую ухмылку. Как жаль, что он никогда не был достаточно хорошим человеком.

Примечания:

Как вам 5 стадий горя Деймона Таргариена?

Если вы заметили, как мне не удалось запихнуть моё TES-ое начало обратно в камень душ, то сделайте вид, что ничего не видели.

Есть один тёмный момент, который я ещё обдумываю. Бейлон был жив, когда Алисанна женила Деймона. Бейлон был одним из любимцев своей матери. Пытался ли он отговорить её? Поддерживал? Пытался ли уговорить Деймона? Поддержать? С Бейлоном вообще сложно, потому что если не разыгрывать карту заговора, то у него просто разорвался аппендикс. Визерис отстранился от Рейниры, потому что та напоминала ему Эймму. Деймон — копия Алиссы. Не взял ли Визерис это от собственного отца? Не принял ли за норму пренебрежение братом? Слишком мало информации — нуждается в обдумывание и доработке.

1) Караксес — Бог моря, воды, штормов и бурь, близнец Мераксеса. Он чистое воплощение водной стихии, её мощи, неумолимости и переменчивости. Его суровый нрав порождает ураганы и водовороты, вызывает волны-убийцы и шторма. Его просят о милости рыбаки и моряки. Его имя очень подходит Караксесу (дракону), с его змеевидным телом, как у морских гадов, и дурным характером.

Вернуться к тексту

2) Мелеис была самым быстрым драконом Вестероса в свои лучшие годы.

Вернуться к тексту

3) имя Сиракс задом-наперёд.

Вернуться к тексту

4) Повелитель Богов

Вернуться к тексту

5) — люди третьего сорта, в прямом переводе «третий класс», (высок. валир.). «Сталкиваясь с первыми христианами, греко-римляне то ужасались, то зажимали нос. Христианство ассоциировалось с чем-то грязным, порочным, извращенным, замкнутым в себе и прячущимся от солнечного света, вроде нынешней тоталитарной секты… Они были настолько непонятны просвещенным римлянам, что их называли genus tertium, третий род, то есть нечто почти нечеловеческое. Недоразумения усугублялись тем, что, на взгляд язычников, все христиане, ортодоксальные и сектанты, были на одно лицо. Многие ужасы, в которых обвиняли христиан вообще, действительно имели место среди сектантов».

Вернуться к тексту

6) Богиня любви и плодородия, поэтому Деймон преподносит ей зерно.

Вернуться к тексту

7) мама (высок. валир)

Вернуться к тексту

8) Море становится особенно спокойным перед штормом или ураганом из-за особого взаимодействия ветра, морской пены, брызг и волн.

Вернуться к тексту

9) Кости не горят. Это почти минерал. Под воздействием высокой температуры они разрушаются на фрагменты.

Вернуться к тексту

Примечания:

Курсив в диалогах — высокий валирийский.

Я перепутала возраст Деймона, поэтому из прошлой главы убрала все упоминания Тёмной сестры, которую он еще не получил. Рейнис здесь 18, а Деймону 11.

Тема части:

tribute — "K..."

https://music.yandex.ru/album/32273523/track/128565945

«Простите мне, что я решился к вам

Писать. Перо в руке, могила -

Передо мной. — Но что ж? Всё пусто там.

Всё прах, что некогда она манила...

...И я пишу — пишу — но не для них.

Любви моей не холодит гробница.

Любви — но вы не знали мук моих...

...Я в жизни — много — много испытал,

Ошибся в дружбе — о! Храни моих мучений

Слова — прости — и больше нет волнений,

Прости, мой друг» — и подписал: «Евгений».

Под конец жизни (Алисанна умрет в 100г.) королеве становилось все хуже. В 93 г. она совершила свой последний полет. У нее сильно просел слух, пострадала координация и судя по всему были проблемы с памятью, что в купе может указывать на развитие одной из многих старческих болезней. Она перенесла 13 беременностей с 52 по 82 годы, что не могло не сказаться на её здоровье. И под конец жизни единственное, что еще дарило ей радость, — это её дети. К началу 92 года 7 из 13 были уже мертвы. События главы происходят вот-вот после смерти Эймона и назначения Бейлона Наследником в обход Рейнис.

Нагляделся я на семейные картины; стыдиться-то тут некого, люди тут нараспашку, без церемонии. Homo sapiens — какой sapiens, к чёрту! — ferus, зверь, самый дикий, в своей берлоге кроток, а человек в берлоге-то своей и делается хуже зверя…

Александр Герцен. «Кто виноват?»

С Деймоном было что-то не так.

В тот момент, когда трель Караксеса раздалась над крепостью, Рейнис поняла, куда так спешил кузен. Она пришла в ярость, чувствуя себя почти преданной. Не прошло и недели с того момента, как тело её отца предали огню. На ней ещё были траурные одежды, а ожидание скорого рождения собственного ребёнка было отягощено горем.

Джоселин⁽¹⁾ всё ещё была прикована к постели. Горе ударило её наотмашь, и даже баратеоновского нрава было недостаточно, чтобы вывести её мать из этого печального состояния. Рейнис всегда поражалась тому, какую любовь её родители смогли найти друг в друге, и искала такой для себя. Это был её отец и уважение, которое он всегда оказывал своей леди-жене; это была её мать, которая рьяно отстаивала кандидатуру Корлиса перед отцом и королём.

Леди Джоселин была прикована к постели, прах принца Эймона только доставили на Драконий камень, когда Деймон решил заявить права на Караксеса. Рейнис не могла сдержать слёз, вновь слыша такую знакомую трель, которая всегда знаменовала возвращение отца, а теперь лишь бередила свежую рану. Мейстры качали головами и говорили, что леди Джоселин звала мужа в бреду.

Она не знала, как выдержала бы это без поддержки Корлиса. Как и в любой шторм, он твёрдо стоял на ногах, не позволяя волнам сбить себя с выбранного пути. Рейнис хотела быть такой же сильной, как он, но первая же буря грозилась похоронить её под девятым валом.

Рейнис когда-то хватило порядочности выносить траур после смерти тёти Алиссы, почему Деймон отказывал ей даже в такой малости? Разве он не понимал её боли, горя собственного отца, потерявшего брата? Разве капля милосердия — это так много для семьи?

Деймон обозлился на неё после того, как она заявила права на Мелеис. Рейнис выждала три года, прежде чем рискнуть. Три года! У неё не было и мысли воспользоваться всеобщим трауром, а Деймон всё равно пришёл в ярость, обвиняя её в воровстве. В воровстве! Как он смел после этого!..

Острая боль вновь пронзила всё её существо, когда она услышала приветственный рёв Караксеса. Это должен был быть её отец! Победоносный и непобедимый! Kepa⁽²⁾…

Она не желала показывать двору свои слёзы, которые они обязательно бы назвали «женской блажью». Рейнис была кровью дракона и бури, и ей было что сказать кузену.

Мальчик десяти и одного. У Деймона всегда был буйный и гневливый нрав. Не зря гвардейцы столько гоняли его по тренировочному полю. Казалось, из-под нахмуренного лба на тебя смотрел дикий пёс. Того и гляди — вцепится в руку. Рейнис всё ещё была способна оттаскать его за шкирку, как в детстве.

Мальчик десяти и одного ступал в тронный зал так, будто это всё принадлежало ему, а они были соринками у его ног. В глазах Деймона не было почтения к королю и королеве, там вообще не было ничего. Холодные аметисты, лишенные какой-либо жизни. Рейнис вздрогнула, когда увидела неестественную, спокойную и безмятежную улыбку кузена. Она почему-то напоминала ей оскал Караксеса перед тем, как он разрывал свою добычу.

По спине пробежал предупреждающий холодок, и она едва не отступила назад, лишь в последний момент подавив этот недостойный порыв. Что это было?

— Отец, позволь мне сказать, — дядя Бейлон задвинул Деймона за спину, собираясь взять этот тяжёлый разговор на себя.

— Если мальчик достаточно смел для того, чтобы украсть дракона, он способен говорить за себя! — припечатал король.

— Дракон не скотина, его нельзя украсть, — легкомысленно ответил Деймон, выходя из-за спины отца. — Я принц крови, сын Наследника, почему я должен просить разрешение на то, что моё по праву? Я не сменю фамилии, когда женюсь. Караксес в любом случае останется в семье.

Алисанна вздрогнула, как от удара, и Рейнис почувствовала, как Корлис крепче сжал её руку. Её поразила эта холодная отчужденность, с которой Деймон произносил слова, разившие наповал. Ему как будто доставляло удовольствие подливать огонь в конфликт между королём и королевой, напоминая о том, как обошли Рейнис и как король отказал в яйце для её первенца.

Деймон так легко и лицемерно забыл собственные обвинения, что Рейнис почувствовала, как огонь вспыхнул у неё под кожей. От сиюминутного порыва её удерживала только крепкая ладонь Корлиса.

Улыбка Деймона была чистым ядом. В ней не было ни вечного гнева, ни знакомой по детским истерикам чванливости. Каждое слово было выверено: он знал куда бить.

— Деймон!.. — прошипел принц Бейлон, крепко сжимая плечо сына.

Деймон и не поморщился. Всё в нём кричало о какой-то разительной и глубокой перемене, которую Рейнис не могла ни понять, ни уловить её причин. Дракон не мог привести к таким резким изменениям. Рейнис знала это по себе, но ребёнок, который ещё утром огрызался на её замечания, не был её кузеном.

Деймона вечно разрывала бурлящая энергия и беспорядочные импульсы. Он делал то, что хотел; говорил то, что думал, за что постоянно получал наказания. Гвардейцам было приказано изматывать его снова и снова на тренировочной площадке, чтобы у него не оставалось сил ни на что другое, но Деймону, казалось, и этого было мало. С каждым разом он добивался всё новых высот, желая однажды забрать себе Тёмную сестру.

Сражения были для него игрой, ещё одним способом утолить скребущийся драконий голод. Рейнис никогда не понимала, откуда в столь маленьком теле было столько гнева. Деймон всегда был слишком громким, слишком ярким, словно желая, чтобы его заметили. За каждой его выходкой что-то стояло, но эта была слишком жестокой даже для него.

Рейнис перевела взгляд на бабушку, которая единственная всегда оставалась на её стороне, ожидая, что она что-то сделает, как-то ответит на эту вопиющую несправедливость. Королева выжидающе смотрела на мужа, ожидая того же от него. Мир в их семье был хрупок и висел на волоске после смерти принца Эймона, и король отчаянно пытался балансировать над пропастью, боясь потерять ещё и жену, но оставаясь непреклонным в своей позиции.

Горькая правда заключалась в том, что в словах Деймона не было ни капли лжи.

— Зачем ты сделал это именно сейчас? — прошептал себе под нос Визерис, пытаясь стать ещё меньше рядом с тётей Гейль, но зал был пуст, и Деймон, конечно, услышал.

Конечно, он был должен ответить на это немедленно:

— Я захотел.

Рейнис почувствовала ком в горле.

— Я позвал его — и он пришёл на мой зов. Караксес вырвался из цепей и потребовал, чтобы мы отправились в полёт. Он был готов к новому всаднику. Он. Выбрал. Меня.

Ей было тошно.

В каждом слове Деймона звучала гордость. Он совершил свой первый полёт, он каким-то мистическим образом развил такую связь с Караксесом, которой не могла похвастаться сама Рейнис и о которой не рассказывал даже её отец. Это было слишком мучительно. Так не должно было быть. Так не должно было…

— Рейнис! — крик Корлиса был слышен откуда-то издалека.

Так не должно… Почему её муж кричал? Она не чувствовала ног, и потолок почему-то вращался. Странное покалывающие ощущение в конечностях было последним, что она почувствовала.

* * *

Деймон не ожидал такого поворота событий. В прошлый раз он выждал несколько лет после смерти принца Эймона.

Зная дурной нрав Караксеса из первых уст, он не решался сыграть с судьбой, пока не окреп достаточно, чтобы не вылетать из седла даже самого норовистого скакуна. В этот раз его гнала другая потребность. Они с Караксесом прошли вместе слишком много, поэтому в тот момент, когда их связь протянулась вновь, от одной душе к другой, Деймон понял, что его брат вернулся вместе с ним.

Теперь Рейнис лежала на руках Корлиса, стремительно бледнея. Королева почти обезумела, требуя немедленно позвать мейстеров. Отец пихнул его в сторону Визериса и подбежал к матери, пытаясь осторожно сжать её плечи и удержать на месте.

Казалось, весь зал замер в этом невероятно длинном мгновение, и Деймон подумал, что в последний раз время замедляло ход, когда он летел навстречу одноглазому ублюдку.

Он помнил шквальный ветер и дождь, заливавший глаза. Ревела буря, какой ещё не видел Харенхолл, и рычали драконы, сходясь в смертельном танце. Слова из письма Рейниры стучали в его висках, а испуганное выражение Эймонда стояло перед глазами. Всё произошло быстро, но Деймон легко мог воспроизвести в памяти любой фрагмент той картины.

Он провёл тринадцать дней в пустом Харенхолле, и тринадцать кровоточащих зарубков осталось на чардреве.

Ему хотелось кричать. Ему хотелось вывернуться наизнанку и взреветь, подобно зверю, потому что Деймону некуда было больше возвратиться. Харренхолл выстоял в драконьем пламени и проиграл козням Лариса Стронга. Деймон мог выдержать драконий огонь, но не удар в спину.

«"Слова королевы, деяния шлюхи",⁽³⁾ — ты не думал, как другие трактовали это?» — шёпот Сиракс преследовал его теперь.

Её откровения были худшим наказанием. Это было четырнадцать дней назад, меньше оборота луны. Деймон помнил. Деймон помнил всё! Как будто он мог забыть! Ему хотелось отмахнуться от её слов. Так было бы проще, легче, но часть его твердила, что он не имел на это право, что Богиня давно распяла его судьбу и теперь с восторгом ребенка тыкала и спрашивала: «А здесь больно?».

Сквозняк Харенхолла поселился в его костях. Сажа осела на коже. Что-то в нём окаменело, застыв в безмолвном ожидании.

«Уверен, что они подумали о том же, что и ты? Особенно после того, как ты спас девчонку?» — Сиракс смеялась. — «Ты знаешь, они ведь верили, что ты выжил и просто сбежал, чтобы прожить свои дни вместе с юной любовницей. Ох уж эти великие истории любви, вечно им мешают старые жёны!»

Деймон едва удержал себя на месте от желания дёрнуться. Было омерзительно слышать это, было отвратительно понимать, что такими их запомнила история, что они все ушли, проклятые и одинокие.

Мгновение прошло, схлопнулось, как мыльный пузырь, — распахнулись двери, вбежал Великий мейстер. Король был опасно бледен, и Деймон думал, не придёт ли смерть за стариком раньше прежнего срока. Не то чтобы он возражал. С отцом было договориться проще, чем с упёртым дедом.

Мысль, что Лейна могла не родиться в этой временной линии, была странной. На языке оседал вкус пепла.

Он любил её, как мужчина мог любить женщину, которой не принадлежало его сердце. Рядом с ней он нашёл покой, для которого не был создан, и был всегда благодарен за это. Пентос стал их маленьким, выдуманным миром. Деймон забывал о пустоте в груди, которую ничто так и не смогло заполнить. Лейна купалась в свободе, которой была лишена.

Это был долгий спектакль, в который они почти поверили. Было так просто притворяться, что всё было хорошо, а Караксес не смотрел тоскливо на море.

Деймон не хотел этой жертвы, но чувствовал себя почти безразличным к судьбе Рейнис и Лейны. Ему было не суждено встретить Бейлу и Рейну вновь. Это осознание пришло почему-то слишком поздно, но они с Лейной всегда были друг для друга не теми. Деймон почувствовал тихую безнадёжную тоску по дочерям, которых он больше не увидит.

Королева Алисанна выглядела почти обезумевшей, когда вышла из покоев, поддерживаемая Алой Тенью⁽⁴⁾. Аккуратно заплетённые волосы королевы сбились, и тонкие пряди торчали во все стороны, а гордую осанку гнуло горем.

— Как Рейнис, мама? — первым спросил Бейлон.

— Ты! — зашипела королева, не хуже ядовитой змеи.

Деймон почему-то вспомнил Мисарию, но шлюха никогда не позволила бы себе такого поведения. Деймон даже не успел понять, что произошло, когда тяжёлая пощёчина обрушилась на его лицо. Было унизительно признавать, но он был слишком юн, чтобы остаться невозмутимым. Силы удара оказалось достаточно, чтобы Деймон оступился и попятился назад. Щёку обожгло болью, а на языке осел металлический привкус крови.

— Мама!

— Ваше Величество!

— Алисанна!

Голоса единовременно вспыхнули где-то на фоне. Деймон даже не пытался разобрать их. Его рука инстинктивно потянулась к поясу, где висел кинжал. Он даже не успел остановить себя, когда жёсткий пинок леди Дарк повалил его на пол.

Боль вспыхнула где-то под рёбрами, и Деймон закашлялся, чувствуя острую нехватку кислорода. Всё повторялось.

Сиракс поставила его на колени, заставив наблюдать за казнью собственной жены. И вот Деймон снова лежал на земле, побеждённый за то, над чем был не властен. По подбородку струилась кровь, пачкая камзол.

Он почувствовал странное, ему не свойственное спокойствие, пока Алисанна извергала проклятья:

— Это всё из-за тебя!.. Моя девочка!..

Отчаяние исказило лицо королевы. Деймон слышал эту дорожающую нотку страха, которую не мог скрыть никакой гнев. Она трепетала, как хрупкий цветок на ветру, обнажая израненное нутро.

Он мог найти правильные слова, мог дать утешение, в котором нуждалась его… бабушка. Деймон лежал на полу, пока его кровь окропляла залы Красного замка, как кровь Рейниры когда-то. Деймон провёл в кандалах восемнадцать лет.

Ему казалось, что обида давно прошла, но она всё время гнездилась у него в груди. Жила все эти годы, чтобы теперь поднять голову перед лицом Доброй королевы и потребовать своего.

— Не я лишил Рейнис наследства, — сплюнул Деймон, пытаясь встать и остановить кровь из разбитой губы. — Как и Эйрею с Рейллой.

Это было жестоко. Прекрасно! В Деймоне не осталось жалости даже для Лейны. Едва ли он мог наскрести что-то для Доброй королевы. Едва ли он хотел это делать.

— И не я отказал Рейнис в драконьем яйце, — Деймон выпрямился, смотря на застывшую королеву с вызовом и презрением. — Не я раздал детей Вере. Возможно, Четырнадцати просто надоело наблюдать эту мерзость.

Деймон всегда хотел это сказать, но не решался, скованный ожиданиями отца и собственными, сгоряча данными клятвами.

Королева застыла. Гнев вспыхнул в её глазах, и Деймон вспомнил, что, несмотря на внешний вид, она всё ещё была всадницей Среброкрылой. В ней текла чистая валирийская кровь, ярость была сравнима только с морским штормом. Даже странно было думать, что её отцом был Эйнис, а матерью Алисса Веларион⁽⁵⁾.

Из всех женщин Веларионов Деймон признавал только свою покойную жену, отдавая ей дань, как одной из самых свирепых драконьих всадниц.

Королева сделала угрожающий шаг в его сторону и снова замахнулась, но Деймон даже не пошевелился. Он смотрел в глаза своей бабушки и молча ухмылялся. Он не был ребёнком, в нём давно не было страха.

Было забавно вдруг осознать, что они с королевой были почти ровесниками.

— Мама, пожалуйста, хватит. Он просто ребёнок, — Бейлон осторожно подошёл к королеве, беря её под руку и закрывая сына от королевы. — Тебе нужно отдохнуть.

Слабая попытка дистанцирования вызвала у Деймона насмешку. Ему ещё было что сказать, когда Визерис неожиданно появился рядом и схватил его за руку, утаскивая подальше от семейной ссоры.

Он вырвался из крепкой хватки брата, как только они оказались в отцовских покоях. Идеальное следование инструкциям.

— Деймон! — зашипел Визерис. — Что ты там устроил?

Деймон проигнорировал вопрос, развалившись в отцовском кресле и со скукой разглядывая брошенные в спешке свитки.

— Деймон! — Визерис всегда был упрямым.

Почему он никогда не был таким, когда дело касалось сохранения их наследия? Изменилась бы история, если бы Визерис хоть иногда использовал свой драконий огонь против лизоблюдов вокруг себя?

Деймон не был подарком и в свои лучшие годы, но он собрал для Визериса армию и возложил корону на его голову, готовый сражаться даже с Рейнис. В знак благодарности Визерис великодушно отказался расторгнуть его брак.

Все его родственники наслаждались семейным теплом и детским смехом, пока Деймон прозябал в бесплодном союзе.

— Неужели я где-то ошибся? — невинно уточнил Деймон. — Просто указал на факты, разве нет?

— Ты знаешь, о чём я! — всплеснул руками Визерис, хмуро смотря на брата.

— Понятия не имею, — почти пропел Деймон.

Ему доставляло почти садистское удовольствие злить Визериса. Это была игра. Всю свою жизнь он отчаянно боролся за братскую любовь и внимание. Всё это сгорело в огне Сиракс.

Деймона трясло от ярости, от осознания того, сколько жертв было принесено к ногам Визериса, к грёбаному подножию Железного трона. Платили всегда другие — не король, никогда! Ему хотелось смеяться от этой мысли, но эта участь не миновала даже грёбаную хайтауэровскую сучку.

Всего пламени мира было недостаточно, чтобы утолить гнев Деймона. Ему нужно было лицезреть страдания Визериса.

Проклятия Железного трона было мало. Визерис был другим человеком. Он не дорожил своей подвижностью и воинской силой. Его всегда больше интересовали пиры и валирийские сказки. Слабость тела не сломила бы его так же, как поразила бы Деймона.

Нет, здесь нужно было действовать более тонко. Как бы сказала Сейра: «Не велика проблема — играть на теле, а вот задеть струны души, низвергнуть в адскую пучину и вознести к Богам…» Деймон хотел, чтобы каждый год отпущенной жизни Визериса поражали новые удары; чтобы ему приходилось бороться и отчаянно цепляться за здравый рассудок, ища крошечный островок света в кромешной тьме.

Деймон жаждал, чтобы война, которая разорвала его семью, рассудок и любовь на части, обрушивалась на Визериса каждый год. Разве это такая высокая плата за крах династии? За смерть его семьи?

Возможно, Визерис и не был единственным, кто нёс груз этой вины, но всё началось с него.

Была причина, по которой Бейлон так и не женился снова. Новая королева стала бы настаивать на наследовании своих детей. Если бы они ещё и оказались талантливыми всадниками. Трения только между Рейнис и Визерисом едва не кончились войной. А что было бы, роди чужая женщина здоровых мальчиков? Всадников?

Деймон отдавал должное политической хватке отца. Он знал, в каких водах плавал, и старался укрепить династию, которая уже пошла трещинами после пренебрежения Рейнис. Видимо, у Визериса в крови было разрушать всё, к чему он прикасался.

Деймон с горечью посмотрел на собственные руки и подумал, что это у них семейное.

— Если с Рейнис что-то случится или с ребёнком… — залепетал Визерис, расхаживая вправо-влево прямо у Деймона перед носом.

Это начало раздражать быстрее, чем он думал.

— Сядь! Смотреть тошно, — рявкнул Деймон, заставив Визериса вздрогнуть.

— Обязательно быть таким ублюдком? — огрызнулся Визерис.

Деймон поморщился. Ему ещё понадобится хорошее расположение Визериса. Пока что. Стоило сыграть более хорошего и заботливого брата, чем он планировал быть.

— Ты больше всех нас любишь копаться в пыльных свитках. Мы не заявляем права на драконов — это иллюзия. Они заявляют права на нас, — Деймон добавил мягкости в голос и состряпал вымученную улыбку. — Мне жаль, что так вышло, но ты и сам знаешь: если дракон требует — время пришло.

— Я знаю, — раздражённо ответил Визерис, тяжело вздыхая.

«Это ты знаешь, а то, что Тессарион никогда не посылает благословений, — нет», — мысленно огрызнулся Деймон, пытаясь сохранить виноватый внешний вид. Ему стоило лучше себя контролировать, но старые обиды держали крепко, а желание сжечь всё королевство грозилось выйти из-под контроля.

Деймон не знал, как справиться с этой яростью. Стоило ему снова увидеть все эти мёртвые лица, как всё, что он хотел сказать годами, просилось на язык. Деймон кипел и боялся снова оступиться. С Сиракс не могло быть никаких третьих шансов.

Он не знал, сколько они так просидели в покоях. Деймон хотел уйти, но Визерису, очевидно, было приказано удерживать его здесь. Что ж… Отец хотя бы пытался не допустить нового конфликта.

Уже стемнело, когда двери распахнулись. Отец выглядел усталым и разбитым. Он горбился точно так же, как королева до этого. Деймон уже в тот момент понял, что история только что совершила непоправимый поворот.

Он устало опустился в свободное кресло и прикрыл лицо руками. Бейлон был опечален, понял Деймон, и не находил в себе сил начать разговор. Слова рвались наружу, но трагедия, случившаяся с единственным ребёнком его любимого брата, вязала язык.

— Ребёнок не выжил, — констатировал Деймон.

— Это была девочка, — глухо ответил Бейлон и тут же себя поправил. — Должна была быть девочка.

— Семеро! — выдохнул Визерис, схватившись за спинку кресла.

Деймон отстранённо подумал, где была это шокированность и восклицания в день похорон Лейны? Настоящей, яркой и невероятной женщины, которая мечтала быть свободной, сжигала доктракийцев с азартом, не свойственным даже самому Деймону, и имела самый острый язык во всём Эссосе. Где был Визерис, когда андальский щенок напал на её дочерей прямо в день похорон?

Он думал, что должен был что-то почувствовать от того, что не встретит Лейну снова, но внутри было пусто. Она умерла больше десяти лет назад. Деймон пережил это и построил жизнь, о которой всегда мечтал.

Сейчас его больше занимала мысль о том, какие последствия ждали его. Королева никогда не оставила бы это просто так. Не в её власти было наказать короля — у Алисанны был только нелюбимый внук.

— Чего хочет королева? — спокойно спросил Деймон.

Всё можно было обернуть в свою пользу, кроме смерти, но даже король не позволил бы жене подобную вольность.

— Ты отправишься на воспитание лорда Аррена. На год.

— Значит, изгнание, — протянул Деймон, рассеянно отмечая, что только что побил свой личный рекорд.

— Ты знаешь, что у короля не было выбора, Деймон, — сокрушённо ответил Бейлон.

Деймон бы поспорил. Король был единственным человеком, у которого выбор действительно был. Было ли отцу просто стыдно смотреть на родного сына? Или он испытывал ту же противоречивую гамму чувств, желая выплеснуть свой гнев?

— Я уверен, что тебе понравится в Долине. Эймма будет рада познакомиться со своим будущим добрым братом.

Деймону было что сказать по поводу Долины, но последнее предложение отца заставило его замереть. Неожиданно простая мысль посетила его разум.

Кого Визерис любил больше всего? Чей мёртвый образ не позволял ему даже взглянуть на Рейниру в течение многих лет? Эймма Аррен была величайшей любовью Визериса. Он убил её в собственном эгоизме и умышленной слепоте, но даже Деймон никогда не смел утверждать, что между супругами не было чувств.

Эймма была отрадой его брата. Она наполняла их совместную жизнь теплом и счастьем. У Деймона был целый год, чтобы настроить юную деву против Визериса и влюбить в себя. Долина никогда не обменяла бы будущую королеву на жену второго сына, но — Четырнадцать! — ему хотелось смеяться. Разве это был не классический бытовой сюжет? Женщина выходит замуж за лорда, но её тоскливый взгляд всегда обращён на его младшего брата?

Десятилетия назад их отношения не задались с самого начала. Эймма была нежным цветком Долины, а Деймон — сосредоточением хаоса и жажды насилия. Что стоило Деймону теперь сыграть идеального рыцаря и околдовать сердце юной девочки? Это был тот рычаг давления, который он не мог упустить и который сам шёл ему в руки.

Деймон впервые с момента возвращения почувствовал такой прилив сил. Планы разворачивались в его голове, как карты военных наступлений. Эймма стала бы прекрасной ступенькой на пути к его цели.

— Если бабушке станет от этого легче… Тебе не стоит волноваться, отец. Год пролетит быстро, — Деймон расплылся в слабой улыбке, как будто пытался поддержать отца.

Всё ложь. Эта семья. Эти узы. Данные когда-то клятвы. Всё сгорело.

Дракон поднял голову, сверкнул оскал, и где-то в глубине глотки зародилось пламя. Вестерос затаил дыхание в ожидании того, куда же упадёт монетка. Сиракс просто знала, что всё уже было предопределено.

Примечания:

Я: идея была о мести Деймона?

Муза: да

Я: когда страдать начнут другие?

...

Я: мы так не договорились

Муза: а уточнять надо было

Принимаются ставки на то, удастся ли Деймону не поехать кукухой с таким Богом на плече.

Очень сильно заметно, что болтать о Деймоне мне нравится больше, чем развивать сюжет?

Ни у кого не возникла мысль "почему никто не кричит имя Деймона"?

О том, почему мы вернулись так далеко в прошлое.

Кто-то сказал мне о Деймоне: "Рейнира — не его слабое место, она та, кто держит оковы, удерживающие огненное чудовище. И без неё — все обречены".

Помимо других сюжетных моментов, если бы мы вернулись во времена, когда Рейнира уже родилась, для ран Деймона нашёлся бы бальзам, нашёлся бы кто-то, кого нужно было бы беречь и действовать осторожно и сразу, без растягивания мучений. А сейчас ему не найти утешения. Он абсолютно одинок в этом новом (старом) мире, окруженный лишь Богами, что снисходят до разговоров лишь из собственной выгоды. У него есть только обещание, что Рейнира родится.

Я знаю, что это не очень очевидно, но сравнение детей с щенками, — это не мило. Деймон опускает детей от союза с андалкой до уровня обычной скотины.

Такое чувство, что я закончила писать пролог истории.

1) Мать Рейнис

Вернуться к тексту

2) отец (высок. валир)

Вернуться к тексту

3) Когда Рейнира прислала письмо с требованием головы Крапивы, Деймон прочёл его и прокомментировал этой фразой.

Вернуться к тексту

4) Джонквиль Дарк, по прозвищу Алая Тенью, воительница в свите королевы Алисанны Таргариен.

Вернуться к тексту

5) По воспоминания септона Барта, Алисса была доброй и умной женщиной, но ей недоставало решимости и твердости: «…но правитель должен иногда совершать деяния, которые, как он знает, вызовут недовольство и возмущение, и вот на них-то недоставало решимости у королевы Алиссы».

Вернуться к тексту

Примечания:

Об Эймме известно примерно столько же, сколько об её матери. Может, немного больше, поэтому я решила — здравствуйте, я вынашивала эту идею очень долго.

Темы части:

BAHROMA — "Пока-пора (Bye-Time)"

https://music.yandex.ru/album/11637286/track/42600600

https://www.youtube.com/watch?v=QsT4Q5dWmFc

"Пока, пора

Завтра точно будет лучше, чем вчера

Пока, пора

Разбиваемся о стены бытия

Пока, пора

Стены слышат наши голоса

Пока, пора

Завтра точно будет лучше, лучше, лучше"

Билли Айлиш — "NDA"

https://youtu.be/OORBa32WFcM?si=zwYSSZQsyV2fJenu

"Я зашла слишком далеко? (Я зашла слишком далеко?)

Теперь я знаю, кто ты (есть)

Ты ударил меня так сильно (Так сильно)

Я видела звезды

Думаю, я зашла слишком далеко (Too far)

Когда я продала тебе свое сердце (My heart)

Как получилось, что стало так темно? (Так темно)

Я видела звезды (I saw stars)

Звезды (Stars)"

«Бог полюбил птиц и создал деревья. Человек полюбил птиц и создал клетки»

Жак Деваль

Эймма пришла в этот мир, чтобы быть любимой. Ей всегда говорили это.

Эймма пришла в этот мир, чтобы убить свою мать. Она всегда это знала.

Взрослые пытались смягчить эту правду или, жалея её, говорили, что такова уж материнская любовь. На самом деле Эймма никогда не верила, что принцесса Дейла успела её полюбить.

Когда Эймме было около шести именин, отец пообещал подарить ей пони, но вместе него она получила сундук новых платьев. Эймме нравились платья, не поймите её неправильно, но она мечтала о пони. Представляла, как будет на нём кататься, как будет его любить. В этом и было дело: у Эйммы не было пони, она его не любила. Возможно, она и была ребенком, но это не делало её глупой.

Принцесса Дейла не любила её. Эймма просто не дала ей шанса. Возможно, её матери так же, как и ей самой, нравилась идея любви. Что-то идеальное, воздушное и легкое, как вуаль. Одни словом — ненастоящее, пока не сорвёшь покров. Да, конечно, Эймма мечтала о лошадке, но было ли в этом какое-то большое отличие? Эймма не знала.

Её любили братья, сёстры и отец. Знать называла её не иначе, как Цветком Долины. Элис всегда презрительно морщилась на это, говоря, что это были лишь их политические чаяния, попытка сделать из нее символ. Эймма не знала, что это значило. Долгое время она едва улавливала смысл взрослых разговоров.

С другой стороны, они всегда смотрели на неё с такой теплотой и снисхождением, что не стеснялись обсуждать в её присутствии что угодно. Было немного обидно, но Элис говорила, что она должна использовать все преимущества, которые у неё есть.

Эймма не всегда успевала за мыслями сестры, но неизменно покорно кивала, чувствуя себя обязанной. Во взгляде Элис часто сквозила какая-то невыразимая печаль и вина. Эймма никогда не спрашивала, не желая её расстраивать, но и отчасти предполагая, что ей не ответят честно.

Все вокруг всё время пытались смягчить углы, сделать её жизнь лёгкой, как пёрышко. Перья не летали, на это были способны только птицы и… драконы.

Эймма не смогла, даже если бы захотела, забыть день, когда в Гнездо прибыл принц Деймон. Он был её кузеном, но за всю свою жизнь Эймма видела его не больше пары раз и никогда не вела с ним разговоров. Она не знала о нём ничего, кроме того, что шептали леди, прикрывшись веерами.

Безумный, неуправляемый, жестокий…

Мальчик, спустившийся с пугающего, алого дракона не был похож ни на кого из описанных дамами людей. Он спокойно похлопал своего зверя по морде и отцепил от седла мешок с вещами.

Он выглядел потерянным. Эймма бы даже сказала, что выброшенным. Это впечатление особенно укоренилось в ней, когда принц Деймон отошёл от дракона, и зверь поспешил вернуться в воздух, поднимая клубы мелкого мусора. На каменной площадке осталась только одинокая детская фигура с мешком на плече. Принца Деймона не сопровождали рыцари, вперед него не приехал скраб и личные слуги. Король просил принять своего внука на воспитание, как это часто бывало, но не прислал ничего для его удобства.

Это казалось почему-то ожидаемым. Как будто в ней всегда дремало что-то голодное и злое, что-то, ожидающее подобное. Она была дочерью принцессы Дейлы, внучкой короля и королевы и едва ли видела любого из них больше пары раз. Иногда Эймме казалось, что они забыли о её существовании. Просто подписали брачный договор и с чистой совестью вычеркнули из своей памяти.

Мог ли принц Деймон напоминать Эймме её саму? Этот спокойный мальчик, смотрящий на её отца с каким-то непонятным выражением?

Смерть принца Эймона прошла мимо Эйммы — она даже никогда не знала его, и выкидыш принцессы Рейнис не оставил в её душе ничего. Это всё происходило где-то за высокими башнями Орлиного гнезда, не с ней и не с её семьёй.

Говорили, что принц Деймон довёл свою кузину до этого, едва слышно и тщательно пряча взор, но слова срывались с ядовитых губ.

Принц Деймон оглядывал Орлиное гнездо с какой-то неясной Эймме меланхолией. Будто всё это было ему давно знакомо, но чуждо и горько. Ей показалось это странным. Эймма попыталась вспомнить, но Долина уже много лет не принимала Таргариенов.

— Ваше Высочество, — раздался голос отца, и все синхронно склонились в поклоне. — Я надеюсь, что полёт был лёгким.

— Лорд Родерик, — принц кивнул. — Я держался Восточной дороги, так что проблем не возникло.

Простой обмен любезностями быстро наскучил Эймме. Она отвлеклась на разглядывание внешности кузена. Было преуменьшением сказать, что в Долине не было никого, похожего на Эймму. Поэтому оказалось так необычно видеть обратное. Волосы кузена были просто подвязаны лентой и подняты в хвост. Золотое плетение было странным выбором для кого-то вроде принца, всадника красного дракона и принца крови. Разве цветами Таргариенов были не алый и чёрный?

Концы ленты развевались на ветру, и Эймма молча перебирала в уме, что ещё это могло значить. Тётя Элис говорила, что хорошая леди всегда знала, как сказать что угодно без единого слова, лишь добавив определённый цвет в свой гардероб. У Эйммы пока ещё не очень получалось запоминать смыслы всех оттенков, но она даже нахмурилась от того, с каким усердием пыталась вспомнить.

— Сестра, — брат незаметно коснулся её плеча, привлекая внимание.

Эймма вынырнула из своих воспоминаний и поспешила подойти к принцу. Она присела перед ним в аккуратном реверансе, всё равно чувствуя себя слишком неловкой.

— Я рад познакомиться с тобой, кузина, — принц Деймой доброжелательно ей улыбался, склоняясь, чтобы оставить невесомый, как пёрышко, поцелуй на её руке.

Он поднял на неё взгляд, и Эймма едва не охнула. Издалека это было не так заметно, но стоило принцу подойти ближе, как… Это был самый яркий и насыщенный аметист, который Эймме доводилось видеть. Два сверкающих камня смотрели на неё, и ей отчего-то делалось неловко. Она едва заметно фыркнула — с его стороны было невежливо продолжать так пристально глядеть.

— Надеюсь, вам понравится в Долине, Ваше Высочество, — вежливо ответила Эймма.

— Я уверен в этом, — широкая улыбка украсила губы принца, и он уже не выглядел потерянным мальчишкой.

Эймма вначале не ожидала, что он захочет проводить с ней своё свободное время. Когда Эймма только просыпалась, кузен уже был на тренировочной площадке, а после присоединялся к общей трапезе. Он собирал волосы на скоро руку в косу, подвязывая всё той же золотой лентой.

Принц Деймон в основном говорил с её отцом или дядей. Судя по всему, они находили его достаточно приятным собеседником и хвалили, говоря, что юный возраст не стал помехой для его обширных познаний. Эймма просто слушала, чувствуя себя слишком робкой и пугливой, а в какой-то мере и нерешительной. Вопросы жгли ей язык, но так вести себя было неприлично.

После принц Деймон обычно просил Эймму показать ему Орлиное гнездо, и Эймма никогда не смела отказать. Она вела его в новый уголок замка или возвращалась туда, где они были, и рассказывала что-то новое. Ради этого ей приходилось выспрашивать что-то у братьев или их жён. Во время прогулок за ними всегда на расстоянии следовали охранники и септа, поэтому Эймма не позволяла себе лишнего.

Принц Деймон всегда находил слова, когда те заканчивались у самой Эйммы.

— Тебе хочется задать вопрос, — он утверждал и смотрел на Эймму с этой дерзкой ухмылкой.

Глупый мальчишка! Как будто это было легко. Принц оказался во всём таким. Смелым, ярким и всепонимающим. Он, не стесняясь, звал Эймму по имени и уговаривал её делать то же самое, противореча всему, что так упорно вкладывала в неё септа. Но больше всего её почему-то цеплял этот наглый взгляд. Он как будто постоянно бросал ей вызов. Нет… не совсем верно. Это было больше.

Принц Деймон словно бы верил, что она способна бросить ему вызов и потягаться. Пускай разница в возрасте между ними была небольшой, но Эймма всё ещё была маленькой девочкой, а он не просто долговязым мальчишкой — принцем, всадником на драконе, чьи способности и знания признавали все вокруг. Разве ей было по силам с ним соревноваться?

Он продолжал ухмыляться. Это будило что-то в Эймме, ту самую полную холодных размышлений и наглого любопытства часть.

В конце концов, Эймма решила показать принцу знаменитые Небесные камеры. Она сама никогда не видела их, подобное место было не создано для юных леди, как говорила септа, но Эймме хотелось, а отец никогда не умел ей отказывать. Ей строго настрого было запрещено входить в саму камеру, но она и не собиралась. Одна мысль о наклонном поле вызывала у неё приступы головокружения.

— Во истину, Чёрные клетки им не ровня, — хмыкнул принц Деймон.

Он без всякого стеснения зашёл внутрь пустой камеры, отмахиваясь от слов стражи.

— Я показала вам почти весь замок, мой принц, но восторг у вас вызвала только тюрьма? — полюбопытствовала Эймма, чувствуя себя почти околдованной пугающей атмосферой этого места.

— Прости мне мой снобизм, кузина, — хмыкнул принц, нисколько не сожалея, конечно, — но нет замка лучше Драконьего камня.

Эймма многозначительно фыркнула. Естественно, он так и сказал, но Орлиное гнездо было куда старше форта Таргариенов! И больше! И древнее! И старше! И история у него была более богатая на события.

— Тюрьма там тоже лучше? — поинтересовалась Эймма, складывая руки на груди.

Да что этот мальчишка понимал?!

— О да, — принц даже не смутился, выходя из камеры, — некоторые камеры расположены в гротах, и во время прилива их затапливает. При неудачном стечении обстоятельств — полностью.

Эймма вздрогнула от его слов, но принц смотрел на неё открыто и не таясь. Это было жестоко, септа уже неодобрительно поджимала губы. Как леди и будущая королева, подобное Эймма должна была обходить стороной, но принц никогда не пытался смягчить реальность.

Он продолжал бросать ей этот безмолвный вызов.

Кровь стучала у неё в ушах, когда она ответила:

— Практично.

Всего одно слово, но даже оно казалось ей слишком неправильным. Эймма всегда старалась не показывать этих мыслей и не разочаровывать отца и братьев. Они делали всё, чтобы у неё была счастливая жизнь: будущая королева, дом — полная чаша, дети, богатства и защита драконов. Разве могла Эймма отплатить им чем-то меньшим? Разве ей не стоило просто послушаться и позволить этой странной части себя медленно уйти ко дну?

— Прилив отступает, и кому-то приходится вытаскивать тела. Аромат ещё тот, — пожал плечами Деймон, без подсказки находя нужную лестницу.

— Вам приходилось присутствовать, Ваше Высочество? — спросила Эймма, ловко перескакивая со ступеньки на ступеньку.

Для чужаков Орлиное гнездо казалось одной бесконечной лестницей, но для Эйммы это была самая ровная и знакомая дорога. Они вдвоем легко обгоняли септу в длинной рясе и стражников в тяжёлых доспехах.

Это было даже в каком-то роде забавно, как будто они сбегали.

— Да, — принц не пытался скрыть.

— Вас не пугает это? — Эймма уже не могла остановиться.

Разве смерть не была пугающей?

— Есть вещи куда хуже.

По её коже пробежали мурашки. Это было сказано со странной, непонятной ей интонацией. Слишком горькой, чтобы быть печальной, и злой, чтобы отдавать разочарованием. Эймме казалось, что это было похоже на злость и спокойствие в одном флаконе.

Они вышли на стену, и ветер поднял в воздух концы его золотой ленты. Эймма зачарованно проследила за ней взглядом, на миг забывая обо всём.

— Спроси, Эймма, — принц Деймон обернулся и открыто посмотрел на неё.

В этот раз она не отступила. Секунды утекали, как вода сквозь пальцы. Эймма уже слышала взволнованное дыхание септы и лязг доспехов. И всё же это мгновение всё не заканчивалось. Ей нужно было потерпеть ещё чуть-чуть, прежде чем её лишили бы возможности говорить открыто. Внешний фактор, помеха — не её решение, а смиренное напоминание о важности своего долга и места в мире.

Мгновение длилось слишком долго, потому что она всё же выпалила:

— Почему золотой?

Быстрый и легкий ответ:

— Иллюзия.

Так же просто и ясно, как то, что небо голубое, а драконы правят Вестеросом.

— Иллюзия близости, как будто я вновь могу коснуться её золотых волос.

Сердце Эйммы болезненно сжалось. Она никогда не встречала принцессу Алиссу, но слышала о её всеобъемлющей любви к своему мужу и детям.

Эймме не довелось узнать свою мать, привязаться, только иногда её мучила обида на весь мир и себя саму. Смотря на кузена, она даже думала, что это было в каком-то роде благом. А выдержала бы она эту разлуку, если бы помнила прикосновение материнских рук или тихий голос? Насколько это было бы мучительно?

Было неправильно вот так стоять и радоваться, что ей не довелось узнать собственную мать, но Эймма ничего не могла поделать со своими чувствами.

Их наконец нагнали, и беседа вернулась в своё формальное, правильное русло.

Этот короткий разговор, как первый луч солнца, ворвался яркой вспышкой в сознание Эйммы, порождая лишь новые вопросы. У неё на языке вертелись острые, грубые, циничные слова, и с каждым днём проглатывать их было всё труднее.

Ей хотелось спросить кузена про принцессу Алиссу, про свою мать, ей хотелось говорить и говорить, а потом слушать насмешливые ответы или тихую честность, потому что он не умел по-другому. Всё это должно было сопровождаться доброй улыбкой и открытым взглядом. Принц Деймон всегда находил её взгляд, будто… сам искал, будто это было дано ему свыше.

Эймма терзала себя сомнениями. Её маленькую душу не должны были раздирать подобные противоречия. Она должна была быть старше и мудрее. Она должна была быть лучше, чтобы «не закончить, как её мать». Эймма никогда не перечила септе, только понятливо кивала, потому что Мерея всегда желала ей только лучшего.

Лучше, лучше, лучше!

Раздался звонкий хлопок, когда Эймма ударила себя по щекам, заставляя взбодриться. Пришло срочное послание из Рунного камня, не время было теряться.

Это оказались пугающие вести. Единственная дочь лорда Ройса пропала на прогулке вместе со всей своей охраной. Находясь почти в отчаянии, Йорберт Ройс просил принца Деймона присоединиться к поискам с воздуха.

Отец был обязан попытаться отговорить принца крови покидать стены замка, но кузен был непреклонен в своём желание помочь. Пропажа единственной наследницы Рунного камня могла вызывать никому не нужные волнения. Эймма соглашалась, но всё равно боялась отпускать кузена так далеко и на неизвестный срок.

Принц Деймон покинул замок ещё до рассвета, получив строгие указания держаться русла реки. Эймма с трудом встала в столь ранний час, но чувствовала себя просто обязанной проводить кузена. Будто он был каким-то рыцарем и отправлялся в опасное путешествие, а она… Эймма покраснела и сдержала неуместное хихиканье.

Ей бы хотелось повязать свой платок на плечо Деймона, то есть принца Деймона, кузена, Его Высочества… Да.

Сердце Эйммы болело, когда она провожала массивную фигуру за горизонт. Оставалось только надеяться, что с помощью дракона поиски завершатся быстрее и Рея в добром здравии вернётся домой. Не то чтобы Эймма хорошо её знала… Просто ей хотелось, чтобы кузен поскорее вернулся.

Через несколько дней пришли ужасные вести: принц Деймон нашёл останки леди Реи и её свиты. Горный обвал обернулся общей могилой. Если бы не блестящий на солнце фрагмент нагрудника одного из рыцарей, принц вряд ли смог бы заметить их. Слои камней и грязи оставили мало, но даже так можно было сказать, что эти люди умерли недавно.

Для Эйммы, как для жительницы Долины, это не стало неожиданностью. Они были не первыми, кого забрали горы, и не будут последними. Подобное случалось достаточно часто. Оставался лишь один вопрос: почему группа леди Реи вообще отклонилась от первоначального безопасного маршрута? Как будто что-то гнало их в спины, заставляя петлять по скрытым между скалами тропам.

Кланы? Но их было обычно не встретить дальше Лунных врат. Это всё казалось просто ужасным стечением обстоятельств, однако, взрослые всё равно не переставали хмуриться, бросая друг на друга многозначительные взгляды.

Не при таких обстоятельствах Эймма надеялась увидеть Рунный камень. На этот случай существовала какая-то специальная фраза? Или присказка, которую любила бы чернь? Эймма не знала, единственное, что она могла сказать точно, Деймон выглядел странно, когда они прибыли.

Она не могла понять его эмоции и всё время терзалась от мысли, что упускала что-то важное. Септа только качала головой и повторяла, что принц просто устал от беспрерывных поисков. В течение последних дней он почти не спускался с дракона, прочёсывая местность, а затем помогал в разборе завала. Если бы не помощь его дракона, неизвестно, смогли бы они вообще сдвинуть самые большие валуны. Септа только качала головой и хмурилась, говоря, что лорд Ройс совсем не берёг королевского отпрыска. Эймме хотелось фыркнуть: королевская семья тоже этого не делала.

Ей пришлось одёрнуть себя: она не имела права так даже думать. Внутренние дела Дома Дракона не должны были касаться уст поданных. «Будь мудрее», — повторяла Эймма, как молитву.

Мудрее, мудрее, мудрее…

С каждым днём эта фраза почему-то всё больше отдавала уксусом. Эймме было тошно то ли от самой себя, то ли от своих неправильных мыслей.

— Вижу, поездка утомила тебя, кузина, — заметил тихо принц Деймон.

Они были на похоронах. Принц вызывался поддержать её, поэтому стоял рядом, заботливо придерживая под локоть. Такой невозмутимый, высокий мальчишка. Они были будущими родственниками по браку, они были родственниками по крови — всё было прилично. Эймма не знала, что смущало её, как будто какая-то деталь выбивалась из идеально выверенного образа.

— Мы на похоронах, Ваше Высочество, — как можно тише ответила Эймма.

Зазвучала молитва Незнакомцу, и лорд Ройс согнулся в руках её отца. Горе тянуло его к земле, как будто эта трагедия разверзла небо и уронила его на мужские плечи. Эймме они всегда казались такими широкими и крепкими, но в руках отца лорд Ройс почему-то выглядел маленьким и слабым. Его боль сквозила в каждом жесте, в едва заметной дрожи.

— Зачем же так официально? Мы же на похоронах, — хмыкнул кузен. — Никогда не понимал этого желания предать тело земле, где оно будет гнить, становясь просто пищей для червей.

Эймма едва не задохнулась от возмущения и посмотрела на кузена. Он выглядел странно, его взгляд был прикован к прикрытому тканью телу леди Реи. Оно было слишком изуродовано, чтобы выставлять его в открытом виде. Взгляд принца Деймона был… странным. Эта была сложная смесь эмоций, которую Эймма не могла разобрать, отчего оставалось только гадать. Ей как будто было жизненно важно знать, что так занимало мысли кузена. А что так мучило её?

Его Высочество — Деймон. «Будь хорошей девочкой, Эймма,» — «Спроси, иначе я не смогу ответить».

Заунывный голос септона зазвучал где-то на фоне. Наверное, Эймма оскорбляла богов, но она смотрела на принца Деймона, и ей казалось, что вот она — истина, вот оно — живое, дышащие пламя во плоти. Голая честность.

Продуваемая всеми ветрами Долина приучила её к сквознякам и свежести, но — Боги! — как же ей было холодно в стенах замка! Эти улыбчивые лица с безжизненными глазами, подхалимы брата и прихлебатели будущей королевы… Принцу это было не нужно. Вечно непримиримый, но добрый и заботливый. Он смеялся над ней, но всегда с ней, извинялся за поспешные слова и рассказал истории со всех уголков Эссоса. Он стоял слишком высоко, чтобы искать в ней выгоду. Он просто был на протяжении последних месяцев, не строил из себя кого-то другого, не пытался понравиться. Он поощрял ту её часть, которую Эймма всегда прятала в сундук, прижимая крышку долгом и благодарностью. Их веса было достаточно. Раньше.

«Будь мудрее», — набатом звучало в её висках, но что было делать, если она просто хотела оторваться от земли и поймать ветер под крылом дракона?

— Да ещё и при столь жалких обстоятельствах, — принц Деймон посмотрел на неё, вырвав из размышлений.

— Вы предпочли бы умереть при других? — вырвалось у Эйммы против воли.

Она не хотела! Честно!

— Мне всегда претила мысль умереть, я предпочёл бы быть убитым, — незамедлительно ответил принц.

Больше не было сказано ни слова. Эймма снова смотрела на завёрнутое в белое тело. Ткань невесомо трепетала от пробегающего сквозняка, как будто леди Ройс была ещё жива и силилась сделать вдох, но каждый раз сломанные кости впивались в её легкие, и она захлебывалась в собственной крови. Возможно, ей не стоило знать подробностей этой смерти. Возможно, ей не стоило знать, как умерла принцесса Дейла. А ещё, возможно, Эймме не нужно было так сильно сжимать руку принца. Всё это было морем возможностей, которые она упускала, потому что быть мудрой получалось всё хуже.

Эймма не выдержала на следующий день. Они наблюдали со смотровой площадки, как алый дракон дремал на одной из скал, на удивление хорошо вписываясь в местный пейзаж. Стража держалась расслабленно и на почтительном расстоянии, и Эймма надеялась, что её тихого голоса было достаточно для личного разговора.

— Все говорят, что я не виновата, в смерти своей матери, — заметила Эймма, нервно сжимая своё платье.

— Это не вопрос, — расслабленно ответил принц Деймон и даже не посмотрел на неё.

Его внимание было полностью поглощено драконом.

Эймма поморщилась, отчаянно желая, чтобы в этот раз он понял её без слов, чтобы ей не пришлось проталкивать эти слова через силу.

— Я убила свою мать? — сипло выдохнула она.

Слова царапали горло, жгли глаза непролитыми слезами. Эймма не любила свою мать. Нельзя любить того, кого не знаешь. Всё было хуже — она мечтала о любви. Смотрела на других, бесстыдно подглядывая за чужим счастьем, и хотела того же для себя.

— Ты не выбирала своё рождение, — ответил принц недолго думая.

— Это не ответ, — передразнила его Эймма.

— Твоё рождение убило её, — пожал плечами принц Деймон и наконец-то посмотрел на неё. — Как и рождение моего брата убило мою мать.

— Это да?

Какая-то часть Эйммы хотела, чтобы он сказал нет, потому что кузен не врал, потому что он мог быть высокомерным, но не лживым. Только не с ней.

— Это моя вина? — она едва удерживала себя от крика.

Взгляд принца был жалостливым настолько, что Эймме захотелось отодвинуться, уйти и попросить его больше никогда не смотреть так.

— Моей матери?

Придворные иногда шептались, что принцесса Дейла была слишком хрупкой для рождения детей, что валирийская красота была губительна для продолжения рода. Слишком узкие бедра и тонкие фигуры, слишком… Эймму тошнило от этих разговоров.

— А у неё был выбор?

Эймма широко распахнула глаза, смотря на принца так, будто он сказал какую-то глупость.

— У неё был выбор? — настойчиво повторил кузен.

Его голос звенел у Эйммы в ушах громче похоронных колоколов. Слишком громко, слишком открыто — такое нельзя было произносить вслух. Нельзя!

Эймма вскочила, чувствуя себя загнанной в ловушку. Нужно было бежать, что-то делать, нужно было быть где-то ещё, только не здесь, не сейчас. Почему Деймон просто не мог промолчать один единственный раз и сказать ей то, что она хотела услышать?

— Ты наконец назвала меня по имени, — принц мягко, можно даже сказать, снисходительно ей улыбнулся.

Она что, сказала последнее предложение вслух?

— Когда мысли слишком громкие — труднее всего молчать, — он просто пожал плечами, как будто находил её терзания скучными.

— Долг жены — родить наследника, — ответила Эймма.

Больше всего на свете она хотела сбежать, но тогда бы насмешливый взгляд преследовал её до конца дней.

— Конечно, — Деймон кивнул и просто… замолчал.

Он даже не пытался с ней спорить, а только смотрел, и это было больше, чем Эймма оказалась готова вынести. В нём не было осуждения к ней, никогда. Это было и не нужно, чтобы она почувствовала себя плохо. Глупо.

— Это неправильно, так говорить, — пробормотала она, — неправильно.

— Да.

— Тогда почему ты продолжаешь?.. Просто всё это! — Эймма всплеснула руками, уже позабыв о свидетелях.

— Потому что это не перестаёт быть правдой.

Разве она не восхищалась им за это? Честный и искренний в своих чувствах. Почему же от этого было так больно и горько? Почему что-то едва заметно дрожало внутри? Ей было нечего ответить на это.

Нечего.

Она опустилась обратно на скамью и обессиленно посмотрела на Деймона. Он не требовал ответов, ни о чём не просил, но вытаскивал наружу ту её часть, которую Эймма всегда старательно прятала от чужих глаз. Ей никогда не стоило задаваться такими вопросами, потому что теперь их было уже не выжечь. Теперь они отпечатались на обратной стороне её век.

Объятия стали для неё неожиданностью. Такие тёплые и мягкие. Ткань камзола приятно касалась её щеки, и Эймма позволила себе эту слабость.

К чему была вся эта мудрость, о которой проповедовала септа, если Эймма не могла вот так вот спрятаться от всего мира под крылом дракона?

Примечания:

Я всё время "не верь ему, милая", также я "прекрасно знаю, чем все кончится". Вот поэтому я и люблю писать фанфики. Ну как, Деймон заслужил свой оскар? В какой-то момент я подумала "когда Деймон закончит — Долина сама будет на стороне принца и без всякой Рейниры". Я смеюсь на фразе "Голая честность". А вот с этой строчки я уже кричу, как чайка: "Он просто был на протяжении последних месяцев, не строил из себя кого-то другого, не пытался понравиться".

Ещё слишком рано, чтобы у Деймона был мотив. Кто подумает на него? А вот остальные родственнички Реи...

Я думаю, что Йорбет любил Рею. Он не пытался зачать наследника с кем-то ещё. Он знал, что в случае его смерти она окажется окружена охотниками за Рунным камнем, а брак с принцем гарантировал бы ей защиту. Корона не позволила бы оспорить притязания Реи из-за их собственной выгоды.

Деймон, пожалуйста, очень большая просьба, хватит пиздить фразочки у Цезаря. Я заебалась подводить к ним диалоги.

Примечания:

Тема части:

IC3PEAK — Плак-Плак

https://music.yandex.ru/album/10385090/track/64582553

"Я хотела бы тебя, как тогда, обнять

Но для этого придётся тело раскопать

Твои кости ледяные где-то там на дне

Прорастут цветы в этой оплаканной земле"

Автор не является специализированным орнитологом или ветеринаром, а также метеорологом, поэтому не несет ответственности за достоверность представленных фактов. Вся информация была взята из открытых источников.

Крупные птицы для быстрого сброса скорости используют прием называемый свистом, они выполняют быструю серию полубочек. Причем вначале они делают полубочку в одну сторону (после чего оказываются брюхом к верху) и выворачивают из неё полубочкой в другую сторону.

На границе дождевого фронта происходит сдвиг ветра (Деймон называет это воздушной границей). Внутри фронта потоки нисходящие, а на границе восходящие. Следовательно, когда Караксес пересекает зону сдвига ветра, он попадает в зону турбулентности и его пытается подбросить вверх. Чтобы продолжить снижение ему необходимо перейти к парению, широко раскрыв крылья перпендикулярно потоку воздуха и задрав туловище, чтобы увеличить силу сопротивления воздуху. Таким образом он снизит скорость и приготовиться к приземлению.

Птицы умеют ориентироваться по магнитному полю земли, с чего бы драконам не уметь?

Волки уходят в небеса,

Горят холодные глаза.

Приказа «верить в чудеса» —

Не поступало.

И каждый день другая цель:

То стены гор, то горы стен.

И ждет отчаянных гостей

Чужая стая.

Би-2 — «Волки»

Деймону стоило больших усилий не разобраться с Реей сразу, как представился шанс, но это не могло быть поспешным решением. Больше нет.

Смерть Реи не принесла бы ему свободы — старая сука просто выбрала бы другую жертву. Королева никогда не отдала бы ему Гейль, что было бы логичным решением в сложившихся обстоятельствах.

При всей своей ненависти к первой жене Деймон признавал, что это был выгодный для них обоих союз. Рея остро нуждалась в его существовании для защиты своих притязаний. Сама мысль о том, что после её смерти он унаследовал бы Рунный камень, останавливала многих от радикальных действий. Его жестокий нрав пугал даже самых алчных и свирепых.

Джейн Аррен, конечно, такой не была. Драконы рождались с зубами, а женщины Арренов — с перебитыми крыльями. Это не мешало Деве Долины выступать против него, пока у остальных тряслись поджилки. Возможно, она была единственной из всей этой овечьей своры, кто не вызывал у Деймона раздражение одним своим существованием.

Деймон никогда не любил возиться с политикой. Куда ближе ему был меч и огонь. Игра престолов была просто ещё одним очередным сражением или серией. Что мешало ему рассматривать это с военной точки зрения? Загнать врага в ловушку, не переставая наседать на него ни на мгновение, не дать ему даже возможности остановиться и перевести дух, оценив своё положение. Жертва должна была бежать, сопротивляться, отбиваться и постоянно двигаться. Деймон, может, и не был гением в плетении долгих закулисных интриг, но в игре на скорость реакции ему не было равных. Там, где другим нужно было долгое время на обдумывание хода, Деймон просчитывал партию за секунды, взвешивая риски и расставляя приоритеты.

Он выслеживал Рейю, как дикое животное, притаившись в горах и наблюдая за излюбленными ею тропами. Его кровь кипела, и застоявшаяся ярость искала выход. С момента возвращения Деймон чувствовал ком крови в горле.

Она не ожидала нападения. Он запомнил её грузной и вечно недовольной женщиной — эта юная девушка ещё не успела такой стать, и, если честно, у неё уже не было шансов. Забавно, как судьба распорядилась. Не будь она такой раздражающей помехой на его пути к мести…

С другой стороны, Деймон мечтал об этом слишком долго. Возможно, он убил бы её и забавы ради, просто выждал бы чуть больше времени. В конце концов, разве она не называла его мерзким безбожником? Какого ей было бы умереть во славу Вхагар, воплощения войны и разрушения? Ещё одно маленькое осквернение всего, во что сучка верила. Звучало слишком привлекательно, чтобы Деймон мог отказаться.

Они бежали, пытались разделиться, но Деймон тщательно следил за тем, чтобы ни одна из овец не отбилась от стада. Нет, нет, как хорошая сторожевая псина, он должен был доставить их к пастбищу, последнему постою.

Это было похоже на эйфорию, на чистейший восторг, бегущий по венам. С момента возвращения он не чувствовал себя лучше, легче.

Они попытались скрыться от него, петляя между скал. Надеялись укрыться в пещере или спрятаться в одной из расщелин? Какая наивность. Густая листва не могла укрыть добычу от глаз Алого Ужаса. Что было для него нагромождение скал, где каждый звук многократно усиливался, разносясь по всей округе?

Деймон следовал за чутьём Караксеса. Это было похоже на передачу контроля, какой-то совершенно новый уровень единения, когда разум Деймона сливался с разумом Караксеса. Эмоции хлестали их, бились, словно волны о скалы, и слышался грохот грома вместо стука их сердец, сверкала молния. В её отблесках Деймон видел, как одна мысль мгновенно меняла направление большого тела, как напрягались мышцы, чтобы изменить наклон крыльев и положение хвоста. Как будто их души связали алой нитью; и всё, чем был Деймон, было Караксесом, а всё, чем был Караксес, было Деймоном.

Возможно, ради этого стоило один раз умереть. Теперь глупо было отрицать, что возвращение в прошлое ничего не изменило в них, что всё осталось по-прежнему, просто Деймон был злее и несчастнее.

Они оба уловили этот момент, когда пришло время для последнего удара, когда один резкий рывок Караксеса закончил эту выматывающую погоню. Камни обрушились с грохотом, едва различным на фоне стучащей в висках крови. С Реей было покончено.

Караксес зацепился за одну из скал, опуская шею ниже, чтобы у Деймона была возможность спрыгнуть к месту погребения. Это было иррациональное и в чём-то безрассудное желание в последний раз поглумиться над бывшей женой и всей Долиной в целом. За все годы взаимной ненависти.

Вхагар была Богиней жестокой войны, сражений и тактики. Там, где ступало насилие, был и храм Её. В любом месте, где проливалась кровь, взятая насильно, царствовал дух Её. Каждая отобранная её последователем жизнь была во славу Ей. Поэтому Деймону никогда не нуждался в особенном месте для молитв. Поле брани преклоняло колени за него, а крики сожжённых и зарубленных приносили жертвы.

Деймон извлёк кинжал и одним движением оставил глубокий порез на ладони. Рана тут же набухла, и руку прострелило болью. Она обещала напомнить о себе, когда Деймон будет взбираться обратно на Караксеса и лететь обратно. Его это заботило мало. Ещё одна рана к списку многих. Деймон никогда не считал нужным заострять на них внимания. На его глазах творилось таинство, напоминающее ему о том, кем он был и откуда пришёл.

Это было похоже на транс, когда он шептал молитву. Алая кровь капала на пыльные камни и дышать становилось легче, как будто кто-то нашёптывал ему правильную расстановку фигур; как будто кто-то обещал, что все они падут одна за другой. Деймон перевязал руку лоскутом ткани, надел обратно перчатку и ухватился за цепь седла, взбираясь обратно.

Боли не было — ничего не было. В голове была блаженная пустота, когда Караксес оттолкнулся от скал и взмыл в небо, быстро набирая высоту и скрываясь за облаками. Он даже не заметил, как они влетели в дождевой фронт где-то над Лунными вратами⁽¹⁾ и вода затарабанила по телу. Казалось, реки затекали за его шиворот, силясь потопить под своей пучиной и утянуть на дно. Деймон едва ли их чувствовал, он сбрасывал это ощущение так же легко, как цепи после приземления.

Когда он почти обогнул Копьё гиганта, к ливню добавился град и шкальный ветер, разбивавшийся о горы. Деймон слышал, как маленькие льдинки барабанили по чешуе Караксеса, даже за шумом дождя, как будто чувствовал это сам. Это ощущение преследовало его и лишь усилилось, когда он потянул поводья на себя. Это он чувствовал, как нисходящие потоки воздуха ударили по его крыльям; как напряглись мышцы, когда тяжёлое тело вначале резко закрутило в одну сторону, на секунду подарив Деймону чувство невесомости, а затем так же быстро вывернуло в другую сторону, когда они пересекли воздушную границу. Это он видел восходящие потоки воздуха так, будто не было никакой водной пелены перед глазами, будто в воздухе кружилась золотистая пыльца, указывающая ему путь. Это его крылья широко раскрылись, а грудь вышла вперёд, снижая скорость за счёт встречного ветра.

Всё время они шли почти вслепую, высоко в небе, скрываясь от любопытных глаз, но Деймону даже не пришлось ориентироваться по горам. Он просто знал, где они, поэтому легко приземлился у подъёмного моста Орлиного гнезда. С него ручьями стекала вода, но ему было слишком… жарко. Деймон чувствовал себя так, словно плавился изнутри, словно огонь в груди не мог унять даже ледяной ветер.

Когда Караксес взлетел, чтобы скрыться в горах, какая-то едва заметная, новая нить, протянувшаяся между ними, натянулась и порвалась. Отчего Деймон пошатнулся и едва не упал. В ушах звенело, а перед глазами всё плыло. К нему подбежали стражники, пытаясь что-то спросить, но Деймон их не понимал. До него доходили звуки, но он не мог вычленить слов. Страже пришлось практически протащить его до выделенных ему покоев.

Наверное, они считали, что он попал в дождевой фронт и просто не был готов к буйству стихии. Юный всадник, вчерашний ребёнок.

Слуги принялись резво раздевать, вытирать и растирать его. Деймон пришёл в себя, когда опустился в бадью с горячей водой. Его не ошпарило, хотя от воды и шёл пар, скорее, лёгкое тепло растеклось по его коже, и он с удовольствием погрузился с головой на несколько секунд. Ему хотелось, чтоб вода затекла под каждую чешуйку…

Когда способность говорить вернулась к нему, ванна уже успела остыть, и он велел слугам оставить его. Позже он подумает о том, что сказать другим. Позже. Сейчас он смотрел на огонь в камине, чувствуя, как его сердцебиение наконец ускоряет свой ритм⁽²⁾ и он может дышать полной грудью.

Что. Блять. Это. Было?

Он сжал бортики ванной, собираясь встать, когда наконец обратил внимание на свою руку. Пореза не было. Его ладонь была идеально чистой и лишённой всяких следов, оставленных раной. Его охватило ощущение какой-то нереальности происходящего. Он исправно молился, но никогда не верил в молитвы. Для Деймона это был скорее способ единения со своей культурой и историей, чем реальное поклонение. Даже несмотря на то, что он знал, насколько Боги реальны, Деймон всё ещё думал, что они глухи к человеческим молитвам, что их глаза, следящие за ними, были полны безразличия. Сделка с Мелеис была скорее шантажом, чем просьбой, но сейчас… Вхагар приняла его подношения.

— У тебя такое забавное выражение, — раздался неожиданно знакомый голос.

Деймон дёрнулся, как от удара, и едва ли не перевернулся вместе с бадьёй.

Принцесса Алисса Таргариен сидела в углу комнаты в одной ночнушке, закинув ногу на ногу, абсолютно босая. Деймон против воли проследил за тем, как она качала ножкой, прежде чем опомнился и снова дёрнулся. Её образ стёрся из его памяти. Он был слишком юн, когда матери не стало. Десятилетия смыли её чёрты, стёрли из памяти даже голос. По крайней мере ему так казалось, потому что сейчас он слишком остро, слишком отчётливо понимал, чей облик изволила принять Сиракс.

У него… У него не было причин злиться на неё, позади не осталось ни одного печального момента. Она была женщиной, которую он оплакивал, по кому никогда не переставал скучать. Фантомное тепло её объятий, их общее, почти наследственное безумие и жажда полёта. Ощущение ветра в волосах было его единственным ярким воспоминаниям из детства. Деймон пронёс его через всю свою жизнь, разделив те же мгновения с Рейнирой и всеми их детьми.

Сиракс оскверняла её светлый лик, топтала то немногое, по чему Деймон позволил себя скучать. Неожиданность напугала его, но теперь свою голову поднимала злость, теперь он чувствовал, как вскипала его кровь, а рык Караксеса раздавался в груди.

— Посмотрите на него, сколько гнева! — Сиракс ухмыльнулась и театрально взмахнула руками. — Старый пёс осмелел, потому что хозяйка соизволила бросить ему кость? Выучил новые трюки?

Слова сочились чистым ядом и неприкрытой ревностью. Сиракс сгорбилась, скрючила руки, становясь похожа на какого-то стервятника, искажая нежный образ его матери до неузнаваемости. Она застучала ноготками по подлокотникам, подаваясь вперёд всё ближе и ближе, пока на него не уставились полубезумные глаза. Даже в игре света он мог разглядеть этот лихорадочный блеск. Если она надеялась напугать его этим — у Деймона были для неё плохие новости. Его не пугало даже безумие собственной жены. Оно причиняло ему боль, потому что он знал, что это дорога в один конец, но страх?

Деймон никогда не боялся Рейниры. Даже в те дни, когда она требовала его головы. Его жестокая королева, его шторм на берегу. Капризное, иногда злое и высокомерное божество. Деймон знал, кем она была, и только приносил ей очередное подношение. Каждый раз. Он не был святым или праведным верующим, но и таким, как Рейнира, идолы не ставили. Нет, им сразу отдавали души. Без зарока, обмена и обещаний.

Это неожиданно наполнило его силой, напомнило, чего ради он играл в эту мельницу⁽³⁾, а не сжигал города. Он ухмыльнулся и фривольно развалился в бадье, не отводя от Сиракс взгляда, даже когда она встала и крадущейся походкой направилась к нему. Одеяния матери задрались и распахнулись, но он даже не обратил на это внимания. В детстве ему говорили не смотреть в глаза бешенным собакам, но он редко слушал, что ему говорили.

— Думаешь, получил благословение Вхагар, можно теперь забыть о том, чей ты? — вкрадчиво спросила Сиракс.

Деймон пообещал себе обдумать эти слова позже. Сиракс встала одним резким движением и невозмутимо двинулась к нему, перешагнула бортик бадьи. Касание к его ногам оказалось вполне реальным, осязаемым. Как будто она действительно присутствовала здесь, а не просто изводила его из ревности. Женщины, даже драконы, не менялись, не так ли? Разозли такую, дай ей усомниться, и фурия в пекле покажется тебе более приветливой дамой, нежели твоя благоверная, не так ли?

— И чей же? — вкрадчиво уточнил Деймон, всё такой же обманчиво беззаботный и спокойный.

Под этим тонким слоем притаилось чудовище. Лютор говорил, что бежать стоило, когда он ласково улыбался и обещал, что всё будет хорошо, или вдумчиво задавал вопросы. Это означало, что ответы у него уже были, и он просто оттягивал кровавую сцену. Возможно, Богиня была в чем-то права: Деймон действительно был рождён под её звездой. Ей же хуже.

Сиракс хотела напомнить ему его место. Сиракс злилась, что сестра влезла на её территорию, и теперь извергала яд. Безумие делало её такой непредсказуемой в импульсах, но такой легкочитаемой в любом продуманном действии, что это вызывало у Деймона практически эйфорический восторг. Даже его ярость отступала на фоне этой мысли. Как же, что могло быть более эйфоричным и опьяняющим, чем осознание этой человеческой слабости в столь возвышенном существе?

Было в этом что-то приземлённое, но такое живое. Лики Семи были лишены изъянов. Мраморные, ненастоящие, они взирали на мир со своих постаментов. Деймона всегда раздражала эта… беспочвенная мишура? Валирия, драконы, их магия и сны — у него была целая история того, как валирийские Боги карали, награждали и были. Жители леса и деревья с человеческими лицами наводили ужас задолго до того, как андалы бежали в Вестерос. Деймон находил омерзительной саму идею поклоняться идолам, что возвели себе рабы. Сиракс не была идеальной, но столь живой контраст заставлял часть Деймона трепетать перед ней; замечать еле заметные черты, что создатель передал своим творениям. Разве ему самому была не знакома эта сжигающая всё на своим пути ревность? Разве он не видел её в глазах собственной жены?

Даже когда Сиракс склонилась ниже и Деймон увидел округлости её грудей в вырезе сорочки, он лишь терпеливо ждал, пока разноцветные самоцветы глаз его матери не окажутся достаточно близко. Кто первый отведёт взгляд — проиграет, да? Старая как мир игра. Не стоило ли немного разнообразить её насилием?

Кинжал вошёл в горло принцессы Алиссы на удивление легко. Деймон хотел поэтично выбрать сердце, но стоило признать, что в столь юном возрасте ему просто не хватило бы сил пробить грудину из такого положения. Этот булькающий звук было ни с чем не спутать. Деймон не отвёл взгляда, чувствуя, как стало горячо, как пламенная, почти обжигающая кровь его матери хлынула из раны.

Он провёл кинжалом линию к трахее. Его рука не дрогнула. На что надеялась Сиракс, принимая образ принцессы Алиссы? Что он покажет своё уязвимое место и просто даст по нему ударить? Он был похож на глупую псину? Лицо опалило жаром. Деймон не пытался зажмуриться. Даже на вкус кровь была такой человеческой, обычной, что это было просто смешно.

Он ухмылялся.

Деймон дёрнулся и проснулся в бадье с бешено стучащим сердцем. Рядом всё ещё лежал кинжал, вода остыла и неприятно холодила тело, а огонь в камине догорал. Ничего не изменилось с того момента, как стража почти силком притащила его сюда. Деймон ошарашенно огляделся, пытаясь понять, были ли это игры его разума или чужой воли? Всё было на своих местах, но рана на руке отсутствовала, как и в наваждении. Ладонь была абсолютно гладкой, лишённой даже намёка на белую полосочку шрама. Деймон так привык к тому, что он изъеден ими, как Визерис — язвами, что вид абсолютно чистых рук всё ещё вызывал у него какой-то внутренний диссонанс.

Он опустился полностью под воду, словно это могло смыть все его заботы.

«Не думай, что сможешь сбежать от меня, щенок», — насмешливый голос Сиракс едва не заставил его захлебнуться.

Деймон резко выпрямился, ожидая снова увидеть лик матери, но комната была абсолютно пуста. Голос продолжал звучать со всех сторон одновременно.

«Не думай, что я забуду это», — всё громче и громче говорила Богиня.

Он поморщился, предчувствуя, что это ещё не всё, что она хотела сказать. Рейнира тоже была такой. Ей было невыносимо, если последнее слово оставалось за кем-то другим. Справедливости ради научилась она этому у него.

«Ты заплатишь за это оскорбление!» — прогрохотала она, и Деймону показалось, что даже вода пошла мелкой рыбью от силы её голоса.

Возможно, играть с Богиней Безумия было плохой идеей. Возможно, ему стоило подумать об этом раньше, но правда была в том, что он повторил бы всё снова; что эта горячая, человечья кровь пробуждала в нём острое желание всё повторить.

«ОСКОРБЛЕНИЕ, ОСКОРБЛЕНИЕ, ОСКОРБЛЕНИЕ!»

Деймон скрючился, закрывая уши и пытаясь сдержать болезненный стон. Рёв сотрясал само основание замка. Деймону чудилось, что ещё немного, и бадья перевернётся, а стены сложатся, будто гордость Арренов была не более, чем карточным домиком на ветру. От этого крика не было никакого спасения, как бы сильно он не сжимался — тот продолжал звенеть прямо в его голове.

Деймон крепче сжал зубы, силясь отстраниться от этих взрывов. Каждое слово сжимало его сознание в тиски нестихающей агонии. Переносить физическую боль всегда было легче. Проще отстраниться, проще не думать, что это происходит с твоим телом, проще злиться и позволять гневу звучать громче ран.

Руку обожгло, а он даже не сразу заметил. Казалось, триархийские стрелы снова нашли его плоть, но даже они казались ему манной небесной на фоне несмолкающего хтонического воя. Волны жара от его руки расходились по всему телу.

«ГрЯЗныЙ МаЛьЧИшКА!..» — крик менял свою тональность, фальшивя, как расстроенная лютня.

Сквозь завесу боли пробивался рёв Караксеса. Деймон мог узнать его из тысячи. Этот звук, эту вибрацию, что всегда отдавалась в его собственной груди, когда предупреждающая трель превращалась в угрожающий рык.

Он звучал всё громче и громче, пока не осталось ничего кроме и глаза Деймона не уставились на раскрывшуюся перед его взором Долину. Дождь забарабанил по чешуе, но холода не было. В его груди билось пламя и согревало всё вокруг себя. Это длилось всего секунду.

Деймон тяжело дышал, опираясь на края бадьи. Комната молчала, но сердце продолжало биться заполошной птицей. Жар в ладони постепенно стихал. Горло заливала кровь. Деймон заморгал, приведённый этим вкусом в чувство, и почти растерянно провёл рукой над губой. Пальцы окрасились в алый.

Он не чувствовал ног, когда заставил своё тело подняться, ощущая себя больше марионеткой на шарнирах, чем человеком. Это всё будто и происходило не с ним. Деймон не видел снов — потому что знал, что это были не они. Шум дождя, вой ветра в завихреньях скал и стук капель в пещере. Знакомое, тянущее чувство груди — пресловутая связь, что была не то даром, не то проклятьем, но незримыми путами тянула в каменное человечье гнездо. Это были не его чувства.

Дар Вхагар, значит?

На следующий день Деймон был медлителен не столько от тянущей слабости в теле, сколько от попыток прощупать эту новую связь и понять, как её использовать. Лорд Аррен, стража и слуги делали вид, что ничего не случилось, списывали это на встречу юного принца с безжалостной погодой Долины. Ему хотелось презрительно фыркнуть. Если бы дождь мог сломить его — Деймон умер бы ещё в свой первый год женитьбы на Рее Ройс.

Ему было невыносимо находиться с ней не то что в одной комнате, а даже в одном замке. Возможно, в первые годы в нём играло юношеское высокомерие, но и после он предпочитал пещеры в горах и подножный корм компании своей жены. Рея Ройс презирала всё, чем он был, и Деймон недалеко ушёл от неё.

Впрочем, сейчас чужие заблуждения играли ему на руку. Эймма продолжала что-то щебетать вокруг него, но ему сейчас было не до этого ребёнка. Новые возможности будоражили сознание, и Деймона даже не смущал тот факт, что иногда его выбрасывало в сознание Караксеса прямо посреди разговора с кем-то.

Они и раньше были едины. Деймон научился призывать его одной лишь мысленной командой ещё во времена войны на Ступенях. Караксес стоял за его спиной до самого конца, оставаясь единственным существом, с которым Деймона не могли разделить ни его, ни чужие ошибки.

Половина его души. Теперь ещё более близкая. Как будто до этого момента они были разделены, а Вхагар вновь сшила их прочной нитью. Даже если это были цепи — Деймон был им рад. Это делало существование… терпимым. Ожидание изматывало и более терпеливых людей, но Деймон знал — впереди были одинокие и пустые годы, наполненные только горьким привкусом мести и воспоминаний. Приближался девяносто третий год. До рождения Рейниры оставалось ещё четыре с лишним года, а до шестнадцатилетия — два десятилетия.

Двадцать лет ожидания и ещё десятилетие в отчаянных надеждах, что их дети придут снова. Вот что действительно заставляло чувствовать, как безумие подкрадывалось к границам его разума. Видения и угрозы Сиракс были чем-то, что требовало мгновенной реакции и действий. Она не заставляла ждать. Дар Вхагар можно было только покорно принять. Деймон даже не пытался теперь всматриваться в лица мертвецов. Он знал, что собирался изменить, а что должно было сгореть, как и прежде. Его это больше не заботило. Кровные узы рвались на удивление просто. Сир Ларджент оказался ему большим другом, чем собственный брат. Смерть на удивление хорошо расставляла приоритеты.

Принцесса Гейль родит мёртвого ребёнка и не переживёт этого горя; Королева умрёт за год до Великого совета; принц Бейлон последует за ней; в столицу прибудет архимейстер Вейгон…

Всё это было чем-то ощутимым или уже записанным красными чернилами на страницах времени. Ожидание оставалось чем-то эфемерным и неопределённым.

Деймон был даже рад отправиться на поиски леди Реи. Во-первых, без него они вряд ли бы нашли тело, во-вторых, это была отличная возможность провести несколько дней в одиночестве, не тратя силы на поддержания образа перед Эйммой, а в-третьих, ему не терпелось открыть небо снова вместе с этой новой связью.

Он обещал лорду Аррену, что будет следовать вдоль реки, чтобы не заблудиться, но ему даже не потребовалось обращать на это внимание. Как будто у него теперь было точное представление о том, где находился юго-восток. Поэтому он без зазрения совести поднялся выше слоистой дымки облаков, позволяя восходящим потокам нести их дальше⁽⁴⁾. Это было практически опьяняюще: чувствовать Караксеса, как себя, понимать мельчайшие изменения в его поведении. Однако не обошлось и без ложки дёгтя. Только снизившись у Старого Якоря, Деймон понял, что его юго-восток был северо-востоком Караксеса⁽⁵⁾. Он бы заметил это раньше, соизволь опуститься ниже уровня облаков, но новые способности были так заманчивы — ему хотелось опробовать их в полной мере…

Поисковая операция ожидаемо кончилась похоронами. Деймона это интересовало в той же степени, что и миграция горных козлов. Он кивал в нужных моментах и строил из себя озабоченного будущим Рунного камня и Долины принца, позволяя людям видеть то, что они хотели. Даже Эймма не избежала этого.

О, юное дитя. Деймон тщательно подбирал для неё свой образ, балансируя на такой грани между благородством и жестокостью. Он не мог исказить себя слишком сильно: другие, в конце концов, заметили бы несостыковки, но Эймме и не нужен был рыцарь в сияющих доспехах. Пусть она ещё и сама этого не понимала.

Эймме предстояло стать королевой, племенной кобылой, укутанной в шелка и золото. Птичке с перебитыми крыльями этот образ хорошо подходил изначально. Красивая клетка, для которой её всегда готовили. Эймма не была властной, и уж точно нельзя было сказать, что ей удавалось держать придворных дам Красного замка в своих руках. Скорей уж, она сама была целью их завуалированных насмешек.

Деймон уже не очень отчётливо помнил те времена. Минуло слишком много лет, но Эймма даже не всегда была способна организовывать пиры Визериса, хотя это было одной из её обязанностей. Он уже не помнил, кто тогда брал эти заботы на себя, но это лишь напоминало ему об упущенном контроле над крепостью.

Впрочем, вначале Эймма была слишком юна и изолирована, а позже слишком часто поднималась на родильное ложе. Её будто и не было в стенах крепости. Только Эймма пыталась поднять голову и сделать хоть что-то, как новая тяжёлая беременность вновь приковывала её к постели. Лишь призрак Эйммы всегда стоял за спиной Рейниры. Как будто это не оттолкнуло Визериса ещё сильнее от дочери.

Деймон не собирался оправдывать Эймму или брата. Королева оказалась едва ли не бесполезнее него, а про Визериса даже вспоминать не хотелось. Расплачивались за их слабости и ошибки другие. Рейнира, её дети... пока династия разваливалась, как карточный домик.

Деймону бы хотелось сказать, что в том не было его вины, что его даже в Вестеросе практически не было, но он не мог. В конце концов, его побег вряд ли можно было назвать поступком, не оставившим никаких последствий. Ему потребовалось целое Узкое море, чтобы держать обеты, данные Лейне, но это лишь сильнее подорвало позиции Рейниры.

Деймону хотелось рвать на себе волосы от осознания того, насколько сильно они проебались.

Эймма не оставила после себя даже верных фрейлин, которые могли бы остаться при её дочери! Хайтауэровская сучка — всё, что досталось Рейнире с расчётливой руки Отто. В те годы Деймон был слишком юн и слеп, чтобы придавать этому значение, но смерть очень хорошо подсвечивала ошибки прошлого. Грёбанная ретроспектива двадцать на двадцать⁽⁶⁾. Став старше, Рейнира, конечно, окружила себя благородными дамами, но сколько времени было потрачено впустую? Сколько возможностей упущено?

Деймон не мог позволить этому повториться. Теперь у него был шанс, а Эймме была отведена отдельная роль в его планах. Она просто ещё этого не знала.

Примечания:

Ну вот не давала мне покоя мать Деймона.

Мне очень нравится то, что фокальный персонаж искажает реальность из-за своего восприятия. Ни что не истинно — все ложно.

Старкам можно быть варгами, а моему пупсику нельзя такое дать? Ничего не знаю. Мои боги — мои подарки.

Я решила разбить главу на две части, потому что сил моих больше нет. Деймон меня абьюзит. Я правда не думала, что мне будет так непросто его писать. Так что на мой взгляд — глава скорее подводка к следующей.

Там за Рейнирой тоже есть грешки, но Деймон вспоминает более ранние годы, когда всё пошло по пизде и когда Нира была ещё ребёнком.

1) Это не картографическая ошибка, Деймон делает крюк, чтобы вернутся в Орлиное гнездо со стороны Суровой песни, а не Железной дубравы.

Вернуться к тексту

2) Чем больше существо, тем медленнее у него бьется сердце. Сердце мыши бьётся со скоростью 500 уд.\мин., человека — 70 уд.\мин., а кита — 7 уд.\мин. Соотв. сердце дракона тоже, скорей всего, бьётся медленно.

Вернуться к тексту

3) «Мuhle» (старо.немец.), «девять пляшущих мужчин», «мельница» — логическая настольная игра для двух игроков. В качестве игровых фигур обычно используются 9 чёрных и 9 белых круглых фишек. Цель игры — убрать все фишки противника. Одна из самых древних известных настольных игр. В игре нет никакого элемента случайности, кроме выбора того, кто ходит первым.

Вернуться к тексту

4) Слоистые облака — это облака, которые образуются на высоте до 400 м. Под слоистыми облаками воздух медленный и потоки нисходящие, в такой воздушной среде нужно прикладывать больше сил для полёта, а над слоистыми облаками потоки восходящие и с резкими порывами ветра.

Вернуться к тексту

5) Южный магнитный полюс находится на северном географическом полюсе. Караксес ориентируется по магнитному полю, а не по карте или компасу.

Вернуться к тексту

6) «Ретроспектива 20/20» — это выражение, означающее, что когда смотришь на ситуацию после того, как она произошла, и уже знаешь результат или ответ на вопрос, то результат или ответ кажутся очевидными.

Вернуться к тексту

Примечания:

У автора была кое-какое дерьмо, но он с ним разобрался и постарается больше не исчезать так надолго. Спасибо, что читаете и ждете!

Я очень рад, но

На любого журавля найдётся мальчуган с рогаткой,

Так что лучше птичку всё-таки в руках.

И вам бы тоже, мисс, не стоило витать бы в облаках.

А мне бы перед тем

Хотелось знать, кто вам наврал о том, что небо не предел

(Допустим, может быть и так).

Но там вы рухните балластом

Ах, ну кто же вам сказал, мадам, что небо безопасно?

Pyrokinesis — «Да что романтичного в птичках?»

Эймма преклоняла колени перед ликом Семи, как и было положено, не смея поднять глаз и богохульствовать. Она шептала знакомую с раннего детства молитву, которую её септа повторяла вместо колыбельной. Эймма не знала, о чём просила. Если быть совсем честной, то она никогда не вкладывала желаний в свои сокровенные молитвы. Это казалось таким… бессмысленным.

Все в Долине молились за здоровье её матери, звучали колокола, и септоны начинали кирие⁽¹⁾ с прошения о здоровье леди Аррен, и где была её мать? В детстве ей говорили, что она просто улетела. Поднялась, как птичка в небо, и не нашла дороги обратно. Молилась ли леди Ройс, когда земная твердь поглощала её? Когда камни и грязь сжимали её в смертельных объятиях? Сестра Элис молилась, денно и нощно, прося Деву⁽²⁾ о чём-то только ей известном. Возможно, её чаяния так и не дошли до небес, потому что на своей свадьбе она была бледнее Неведомого и печальнее плакальщицы.

Однако никто не называл это торжество трагедией и никому не помогла мольба. Так был ли в этом хоть какой-то смысл? Страдать от того, что всё равно случится и где никто всё равно не подаст руки? Преклонять колени, зная, что никто не ответит? Какой был смысл в этой каждодневной молитве? Эймма не знала, как и не знала своего жениха, за которого ей предстояло выйти в ближайшем будущем. Так был ли смысл горевать об этом? Задаваться вопросами, если Боги молчали, а никакой трагедии никогда и не было?

— Каков Его Высочество, принц Визерис? — тихо спросила Эймма, явственно ощущая на себе пристальный, почти оскорбительно прямой взгляд.

Только один человек мог вести себя столь нагло в чужих стенах, нисколько не заботясь о почтительности в септе. Только один человек мог заставить охрану и её септу отступить. Даже в храме, даже оставаясь всего лишь изгнанным принцем. Эймма почему-то не могла сдержать едва заметной улыбки. Весь выверенный и составленный твёрдой рукой септы образ шёл тонкими трещинами.

— Он тебе понравится, — невозмутимо ответил принц Деймон.

Эймма разогнулась и медленно поднялась с колен, чувствуя, как закололо ноги от долгого напряжения. Это стало уже знакомой рутиной, но каждый раз всё равно выбивало искру раздражения, как неосторожное движение по огниву. Эймма всего несколько раз видела, как отец разжигал с его помощью огонь на охоте. Он показывал ей, как искры слетали, танцуя, как маленькие звёздочки. Она заворожённо наблюдала, не понимая, как из таких крох может родиться пламя.

— Откуда Вам это известно, Ваше Высочество?

Когда Эймма повернулась к нему, в привычном образе уже не было заметно изъянов. Однако, как ни заделывай дыру в плотине, за первой трещиной всегда следовала ещё одна. Эймма не знала, что, в конце концов, и её снесло бы.

— Он легковерен, празден, упрям, но… добр, — с усмешкой перечислил Деймон, разглядывая свои сапоги.

Последнее слово он произнёс с какой-то странной и непонятной Эймме интонацией, что заставило её инстинктивно напрячься.

— Такой безобидной пташке, как ты, будет легко стать красивой и покладистой женой.

Принц Деймон не говорил ничего, чего бы она уже не слышала, но только ему Эймма хотела возразить. Это было так неуместно и напоминало недавний диалог на стене. Что было плохого в его предсказаниях, кроме немного странной формулировки? Разве не всем девицам её возраста желали подобного?

Принц Деймон даже не смотрел на неё, и от этого острые иголки впивались не только в ноги, но, казалось, в самое сердце. Это было слишком громко. Так оглушительно, ядовито и недосказанно. Эймма шагнула ближе, складывая руки перед собой, возвышаясь над кузеном, точно статуя Матери. Такая же идеальная, высеченная из камня, а не пустых обещаний и глупых страхов. Сильная. Превосходящая его самого.

Что такого было в его словах, что она так стремилась заковать себя в броню? Что такого сказал принц, что ей было тошно, как никогда прежде? От чего её сердце трепыхалось где-то в глотке, как умирающая птица в силках?

От чего?..

Как он смел?..

Эймме казалось, что её тело вновь одеревенело, прежде чем кузен соизволил даже взглянуть на неё. Она вздрогнула и пошатнулась, чувствуя приевшуюся горечь. Снова. Опять ему оказалось достаточно одного взгляда, чтобы превратить железные доспехи в ничто. Эймма не знала, ненавидела ли его за это или, возможно, любила.

Это было так унизительно и будоражаще.

— Вы пришли сюда помолиться? — смехотворное предположение, но Эймма заставила свой голос не дрожать.

Принц рассмеялся. Неподобающе громко, просто оскорбительно, сгибаясь пополам и вздрагивая всем телом. Его не заботило недовольство, которое прибивало Эймму к земле, в глазах септы. Он смеялся, и она против воли чувствовала себя довольной. Как будто маленькие пузырьки веселья бурлили внутри неё. Это было так богохульно!.. Но — Семеро! — она так наслаждалась этим.

Эймма чувствовала себя такой лёгкой, что, казалось, могла взлететь.

— Однажды я покажу тебе настоящий храм, дорогая кузина, — пообещал принц, отдышавшись.

С его губ не сходила усмешка, и он казался Эймме таким ярким и живым, что убранство септы смотрелось рядом с ним противоестественно. Здесь всё было тускло, сдержанно — аскетично, как бы дипломатично заметила сестра Элис. Тётя Аманда, правда, сплюнула бы и прямо назвала бы обстановку нищей и убогой. Ей, наверное, понравился бы принц Деймон. Она по достоинству смогла бы оценить его острый язык и столь открытое пренебрежение общественными порядками. Интересно, что она сказала бы? Как отбила бы едко брошенное замечание?

— Он спрятан в глубине чёрной-чёрной горы, его стены передают дрожь земли, и тепло течёт по его залам, точно кровь — по венам, — голос кузена понизился до вкрадчивого шёпота, и Эймма поймала себя на мысли, что была абсолютно очарована им. — Каждая статуя не похожа друг на друга, и каждая из них сделана из чёрного-чёрного камня, что сияет в многочисленных свечах ярче всякого золота. Пока здесь звенят монеты — там проливается кровь, как единственная плата; как единственное, что ты действительно имеешь и можешь отдать. Они холодны к молитвам, но не безгласны, потому что, стоит их благодати или гневу коснуться тебя — они не пройдут мимо незаметно.

Он словно рассказывал ей незнакомую сказку, хотя, конечно, он пел ей о своей вере, о Четырнадцати огнях. Прямо в храме Семи-Что-Есть-Одно. Эймма всё равно не могла ему возразить. Каждый вечер септа читала ей книгу Семи. Узловатые сухие пальцы водили по таким же сухим страницам снова и снова, пока Эймма не могла повторить каждую строчку с закрытыми глазами. Семиконечная звезда на обложке, золотая, как и положено, отпечаталась у неё на изнанке век.

Молитвы не спасли её мать. Не уберегли от нежеланного брака сестру. Семь Королевств не спаслись от Эйгона Завоевателя. Могло ли быть так, что все они молились недостаточно?

— Ваше Высочество, Вы уверены, что Боги действительно отвечают Вам? — мягко спросила Эймма, как будто за этим не стояла откровенная насмешка, как будто её не разъедал изнутри яд.

Это вышло так естественно и легко, что она не сдержала недовольного вздоха.

Принц неожиданно подобрался. Из его образа исчезла напускная лёгкость и весёлость. Он больше не смеялся.

— Эймма, — это прозвучало интимно, слишком лично, — ты мне веришь?

Это был неприемлемый вопрос, заданный в весьма грубой форме. Учитывая статус кузена, Эймма должна была вежливо отступить, вставив расплывчатую и осторожную ремарку. Элис бы так и сделала — Эймма не была ею. Она чувствовала себя стоящей на краю пропасти и отчаянно желала сделать шаг. Один единственный шаг: взлететь и исчезнуть где-то за горизонтом… Там не было бы долга, сухих книг и нормальных трагедий — только Эймма и бесконечное чувство свободы.

Это был неправильный ответ.

Эймма всё ждала, когда ударит гром. Ждала все поминальные вечера, случайные встречи у септы и на обратной дороге в Гнездо, и, только когда она перестала ждать, действительно раздался грохот.

Это произошло в одно мгновение. Солнце стояло в зените — Эймма не переставала жмуриться, частично злясь на кузена за то, что он вытащил её в такой день наружу. Вопреки прозвищу Цветка Долины она терпеть не могла палящее солнце. В горах от него не было ни спасения, ни укрытия. А потом небо упало. В один миг темная тень закрыла собой весь мир, и сильный поток воздуха едва не сбил её с ног. Принц Деймон рассмеялся и нагло взял её под локоть, удерживая на месте.

Эймма застыла, смущённая и испуганная, оглушённая этим неожиданно тёплым и задорным смехом. Вдруг оказалось, что она никогда не слышала, как кузен смеялся. По-настоящему. Без злобы, насмешки или налёта королевского превосходства, а как… мальчишка, которым он и был.

Она почувствовала толчок и всё-таки открыла глаза. Огромная драконья морда теперь была всего в паре метров от неё. Эймма могла бы поместиться в ней полностью. Один укус… Это было похоже на взрыв ужаса под кожей. На что-то столь невероятное, вводящее в полное оцепенение и вместе с тем освобождающее, срывающее земной покров.

Длинное извилистое тело отлично подходило для того, чтобы удерживаться на внешней стене замка. Когти скрежетали по камню, и каждое движение отдавалось вибрацией в камнях и самой душе Эйммы.

Она застыла, позабыв в этот миг обо всём на свете. Алый Ужас… Никогда ещё ей не доводилось видеть его так близко. Неясные очертания издалека, яркая фигура на горизонте, но никогда что-то настолько реальное.

Караксес надвигался медленно, но неизбежно. Это напоминало ей движение змеи в речной глади. Крупная бычья морда двигалась вверх-вниз, будто соблюдая какой-то только одному дракону известный ритм, и тогда Эймма поняла, что он… трещал? Это была переливающаяся, как чешуя на полуденном солнце, трель. Почему-то Эймма думала, что он будет рычать, как монстр из кошмаров, которым он на самом деле и является, но он, казалось бы, просто… танцевал, приветствуя её своей песней.

— У него дурной нрав, — заметил принц Деймон.

Эймма даже не обратила внимания на то, как странно была напряжена его фигура. Всё, что волновало её в этот момент, — это огромная пасть, которая с каждой секундой становилась всё ближе. Людские крики стёрлись. Исчезли из картины мира.

Блеск алой чешуи слепил глаза. Она была такой сочной и яркой. Эймма никогда не видела настолько насыщенного алого. Однако она помнила, как хлестала венозная кровь, когда освежёвывали дичь; помнила, как отрубили руки вору, пока она украдкой наблюдала, спрятавшись за балюстрадой. В её памяти был отдельный уголок для этого пугающего и в то же время будоражащего вида.

У неё зачесались руки от желания прикоснуться, а в горле свербило от застрявшего крика ужаса. Нужно было бежать; нужно было вырваться из хватки кузена; нужно было держать в голове, за что принца выдворили из столицы… Раньше. До того, как огромная морда оказалась прямо перед ней, а взгляд янтарных глаз приковал к себе; до того, как её коснулся запах палёного мяса.

— Но он никогда не тронет тебя, потому что ты — драгоценна, и он это знает, — голос принца Деймона едва заметно дрожал, но Эймме было не до этого.

Её впервые затопило это теплое чувство, ощущение собственной важности, которого она до этого никогда не знала. Она была любима, как дочь, но недостаточно, чтобы повременить со свадьбой. Она была ценна, как дитя драконьей крови, но недостаточно, чтобы дать ей возможность заявить права на дракона. Она была важна, как Цветок Долины, леди дома Арренов, но не как Эймма.

— Его имя Караксес, — прошептал Деймон. — Как Бог морей, рек, штормов и бурь.

Горячее дыхание опалило её скулы.

— Караксес, — зачарованно повторила Эймма.

Зверю перед ней не было дела до титулов. Он ничего не знал о политике, придворных играх и череде нормальных трагедий, которые составляли жизнь Эйммы. Алый Ужас не молился — он сам был карающей дланью, прямым продолжением Божьей воли.

Теперь Эймма понимала, что Деймон имел в виду. Живое воплощение огня и смерти сидело перед ним и не поглощало одним укусом, как закуску перед обедом. Нет, оно добровольно склонялось, признавая эту противоестественную, почти магическую связь. Как здесь было не верить, что Таргариены и правда были ближе к Богам, чем к людям?

За все эти годы безмолвных, громких и отчаянных молитв — впервые Эймма ощущала себя настолько близкой к чему-то божественному.

Должна ли она была испытать это впервые с будущим мужем? Но кто знал, сможет ли принц Визерис заявить права на дракона. Шептались, будто он был слишком празден для этого. Больше учёный — нежели король; сказитель — не оратор. Это были только слухи, выметенные метёлкой из-под ковра Красной крепости. Эймма действительно ничего не знала о своём избраннике, но прямо сейчас она стояла плечом к плечу с Деймоном перед самым опасным созданием в мире и не хотела знать.

— Коснись его, — ещё один громкий шёпот, почти приказ, которому Эймма покорно повиновалась, вытянув руку вперёд.

Она не могла унять дрожи. Точно маленький оленёнок она искала опоры в окружающих, и если бы не рука Деймона, то позорно свалилась бы к морде Караксеса. Почти агнец, добровольно пришедший на заклание, но Эймма не чувствовала себя жертвой. Больше нет.

Чешуя под её ладонью была такой горячей, а трель отдавалась вибрацией во всём теле. У неё захватывало дух. Деймон положил свою руку поверх её, надавливая, показывая, что можно, что Караксес не сорвётся от любого неосторожного движения, и что-то в груди Эйммы вспыхнуло и так же быстро потухло. Искра. Одна единственная искра, которая могла привести к пожару.

— Деймон, — Эймма не могла передать всех чувств, обуревавших её в данных момент.

Страх отошёл на второй план, остался в призрачном и далёком прошлом. Как она могла позволять ему управлять собой и лишать себя этого восхитительного чувства силы и уверенности, которым щедро делился Деймон с ней? Больше никогда Эймма не хотела опускать руки.

— Это звучит лучше безликих принцев, — она услышала его смешок над ухом и покраснела, осознав, что забыла о приемлемом обращении.

Семеро! Септа заставит её прочесть главу о послушании и благоразумии леди сотню раз! Если узнает…

Деймон фыркнул и отступил, продолжая всё так же нагло и красиво улыбаться. Эймма против воли закатила глаза, чувствуя себя достаточно смелой для того, чтобы просто быть собой. Впервые с момента, как к ней пришло осознание, что в конце года она покинет отчий дом, Эймма ощутила прилив уверенности. Чем бы ни обернулся для неё Красный замок — она больше не была одна среди безликих незнакомцев, а король с королевой… Что ж, как сказал бы Деймон: они были крайне не вечны.

Примечания:

Эймма еще просто не знает, насколько озлобленный на мир человек живет под её праведной личиной.

"Но он никогда не тронет тебя, потому что ты — драгоценна, и он это знает", — мне так нравится этот момент, потому что Эймма трактует его настолько далеко от истины, что мне больно.

Мне понравилось (без негатива и сарказма), как Крыскалёнка и Re_maker обсуждали в коментах прошлой главы, где Мартин немного (a little) проебался. Я рада, что вы нашли друг друга, особенно с учетом того, что я отвечаю раз в сто лет {{{(>_<)}}}, но вообще Крыскалёнка, Re_maker и Sobaka комментаторы, который напомнил мне, что у меня есть фб и просто грустно тонуть в своей жизни — не продуктивная идея. Спасибо. Жизнь дерьмо, но здесь все хорошо и у меня есть наивная птичка Эймма.

1) Кирие — это первая поющаяся молитва обычной мессы в католической церкви. По аналогии с этим, автор так называет первую утреннюю молитву.

Вернуться к тексту

2) Дева считается олицетворением красоты и невинности, она покровительствует влюбленным и вообще всем юным и невинным созданиям. Говорят, что она дарит смертным любовь и мечты.

Вернуться к тексту

Примечания:

Имя отца Джейн Аррен и сына Родрика Аррена представлено не было, поэтому здесь его зовут Раймонд (в честь отца Родрика), а его младшего брата Дарнадальд.

Я писала это каждый день после работы с 11 января, и чет я прифигела от того, как сложно мне почему-то далась эта глава. Она буквально свела меня с ума, хотя в ней нет ничего сложного.

Дарнадальд Аррен был вторым сыном, поэтому знал, что ему придётся самому искать себе место в жизни. Он был ещё юн, когда отец сделал его пажом начальника гарнизона крепости. Возможно, в те годы это казалось ему недостойным его положения, но позже он осознал, какую услугу оказал ему родитель.

Дарнадальд с самого детства был посвящён в сложную структуру охраны Гнезда, следуя за своим патроном покорной тенью. При нём же он стал оруженосцем, продолжая вникать в то, как работала крепость изнутри. Быть может, Раймонду и досталась возможность править их родовой твердыней, но именно под чутким присмотром Дарнадальда крепость бы оставалась тем неприступным бастионом, которым она была всегда. Знал ли его братец, как трудно было обеспечить безопасность всей семьи лорда, когда они спускались с гор на зимовку? И это при постоянном конфликте с горными кланами, которые тоже прекрасно знали, что Аррены зимовали в Лунных вратах. Отец действительно был достаточно мудр, чтобы направить его амбиции в нужное русло.

Однако это не значило, что Дарнадальд никогда не мечтал о большем. Он был всего лишь человеком: алчность и жадность не были ему чужды. Порой, проходя по великим залам родного дома, он с завистью размышлял, что всё это великолепие достанется его брату. Раймонду не нужно было даже прилагать усилий для этого. Достаточно оказалось вовремя родиться. Эти мысли не занимали ум Дарнадальда постоянно, но он знал, что значит быть вторым сыном.

О прибытии принца Деймона он узнал одним из первых, как правая рука главы гарнизона Дарнадальд осознавал всю мороку, связанную с прибытием правящей особы. Особенно, когда речь шла о принце Таргариенов верхом на драконе. Если добавить к этому, что о сопровождении принца заявлено не было…

Второй сын, отправленный скорее в ссылку, нежели для воспитания и определения своего места в жизни, верхом на драконе... Глупо было бы отрицать, что Дарнадальда беспокоила такая перспектива. Он знал, как в таком возрасте могла играть задетая гордость и уязвлённое самолюбие. Уже сейчас второй принц превосходил во многом своего старшего брата, но к нему относились, как к проблеме, а не гордости дома. Стоило ли им ждать дополнительных проблем?

Дарнадальд с содроганием сердца вспоминал, сколько проблем в своё время доставило чудовище Доброй королевы. Возможно, Её Величество и именовало ту «скромной дамой», но горы запомнили её совсем иначе. Дарнадальд видел останки, вернее, пепелища, которая оставляла после себя «очень робкая драконица».

Было даже приятно осознавать, что горным ублюдкам пришлось пригнуть голову к земле и молча оплакивать свои потери, пока белая тварь с «королевской» грацией чинила беспорядки. Они заслуживали этого непроходящего ощущения ужаса в ожидании скорой смерти.

Однако, пока королева проводила дни и ночи у постели принцессы Дейлы, именно Дарнадальд беспокоился о том, чтобы тварь получала свою долю скотины, а их люди обходили стороной облюбованные той места. Если это создание именовали спокойным драконом, то что им было ожидать от Кровавого Ужаса? Все отзывались о его дурном нраве. Покойная мачеха Дарнадальда называла тварь крылатым ужасом, который пытался съесть её, когда брат представил своего дракона.

Дурные предчувствия лишь усилились, когда прибыл принц Деймон. Трели твари напоминали Дарнадальду о гремучих змеях, притаившихся в траве. Обманчивая безобидность их облика сгубила многих глупцов. Зверь огрызнулся, стоило принцу спрыгнуть на землю, и взревел, словно возвещая Долину о своём прибытии. Они ещё не знали всех слухов, окружавших изгнание самого юного принца, но, судя по его самодовольному виду — никакой вины он за собой не признавал.

Дарнадальд предполагал увидеть наглого и чертовски смелого мальчишку, учитывая, что уже в столь юном возрасте он дерзнул заявить права на Кровавый ужас. Это заставило бы возродиться кого угодно. Честно говоря, Дарнадальд даже не стал бы винить принца за это.

Принц Деймон действительно оказался мальчишкой, но ни подростковой горячности, ни детской инфантильности в нём не было — ничего из того, что так горячо расписывала королева. Дарнадальд даже не мог сказать, что тот был высокомерен в привычном его возрасту смысле. Обычно юнцы старались показать себя со всех сторон, петушились, распуская хвосты и демонстрируя шпоры. Только глянь не так — клюнут или закудахчут.

Принц же показывал себя исключительно сосредоточенным и последовательным учеником, с каким-то отчаянным остервенением оттачивая удары мечом и бегая по площадке. На взгляд Дарнадальда, такое упорство было почти противоестественно. Он видел много мальчишек, мечтающих стать рыцарями, но ещё никого, кто отдавался бы этому так, словно жил ради этих тяжёлых минут.

Принц Деймон был нагл в силу своего положения и титула, а также дракона, верной тенью стоящим за его спиной, но это было естественно. Дарнадальд сам видел, как тварь повиновалась одной только команде принца или являлась по первому зову. Даже в столь юном возрасте Его Высочество прекрасно осознавал, что как бы не ярилась его королевская бабушка — он был нужен короне.

Продолжая негласное наблюдение за принцем (и его драконом), Дарнадальд мог с уверенностью сказать, что вопреки столичным слухам Его Высочество был уравновешен, разносторонне развит и подкован в фортификации и военной тактике. Было в некоторой степени сюрреалистично узнавать обрывки историй о наглом и безумном принце, вестнике горя Доброй королевы.

Именно Дарнадальд, в конце концов, убедил своего лорда-отца в том, что стоило позволить Эймме и принцу проводить вместе прогулки. Сестра могла показать Его Высочеству крепость и её лучшие уголки под присмотром стражников и септы. Это дало бы им отличный шанс установить отношения.

Не то чтобы Дарнадальда так заботили семейные узы Таргариенов. Это были воды, в которые он предпочёл бы не соваться, но на исходе года Эймма должна была отправиться в Красную крепость для свадьбы с принцем Визерисом. Дарнадальд понимал, почему король так спешил обеспечить и укрепить линию Его Высочества, принца Бейлона, но — не действия отца.

Дядя не наследовал раньше племянницы даже по законам Долины — принцесса Рейнис была ещё юна, перешла в другой род и до сих пор не родила наследника. Чем больше принц Бейлон и его сын могли противопоставить, тем лучше это выглядело в глазах домов, которые были больше заинтересованы в сохранении порядка наследования и связях с Баратеонами и Веларионами, чем в мужчине на троне. Кто-то должен был заплатить за это. Странно, что король не выбрал для этого взрослую принцессу Гейль, а может, ему просто нужна была лояльность Долины.

Принцесса Дейла была тонкой, как юное деревце, и слабой, точно могла рассыпаться от одного только дуновения ветра. А погода Долины не знала жалости к чужакам. Говорили, что огонь был у Таргариенов в крови, но либо это было очередным преувеличением, либо это обошло стороной принцессу, потому что горный нрав был особенно суров с ней.

Во время беременности она медленно угасала, пока не остались только угли. Такова была женская доля, но Дарнадальд не понимал поспешности короля или отца, когда мейстры утверждали, что время принцессы ещё не пришло. Будь это любая другая женщина, он только махнул бы рукой — в Пекло, но это была принцесса Таргариенов. Она могла родить всадников на драконах, будущих супругов для принцев и принцесс.

Отец упустил большую выгоду, погнавшись за… чем? Молодой плотью? Он не мог найти себе подходящую шлюху для утех? Да Дарнадальд организовал бы ему прямую доставку в крепость — скажи он хоть слово. Нашёл бы даже белокурую, если отцу так хотелось, — их порты принимали корабли со всего Эссоса.

Отец допустил эту ошибку единожды, но дважды? Эймма была слишком похожа на свою мать. Такая же откровенно тощая (какого мужчину вообще могли привлечь эти кости?) и болезненная, пусть и не настолько, как принцесса Дейла. Она не взяла от Арренов ничего хорошего: ни тяжёлых костей, ни здоровой массы, ни строения тела. Как будто валирийская кровь отвергала всё лучшее, что могла дать Долина.

Эту малявку отец хотел сделать женой принца Визериса? Уже сейчас? Он хотел династию с кровью Арренов на троне или ещё одну мёртвую жену?

Дарнадальда приводила в бешенство мысль, что, пока он должен был выгрызать себе место под солнцем, работая изо всех и доказывая свою значимость, отец просто собирался отказаться от долгосрочной перспективы ради сиюминутной выгоды? Пекло его дери, а если Эймма пошла бы в мать и успела бы родить только девочку?! Иногда Дарнадальду казалось, что он был единственным, кто видел здесь проблему⁽¹⁾. Уж лучше бы он обручил её с кем-то из вассалов. Такую помолвку можно было затягивать, сколько необходимо, и сей благородный предлог не стал бы оскорблением при отказе короне.

Раймонд не хотел его слушать и уж тем более перечить отцу, а советов младшего сына отец, естественно, не просил. Ему ещё никогда так открыто не указывали на его место, не желая даже принять во внимание опасения. Дарнадальд надеялся, что дружба с принцем Деймоном хотя бы сделает время в Красном замке для Эйммы не таким сложным.

Его забота проистекала из жалости для без вины приговорённого, а не из семейных чувств, но это всё, что Дарнадальд мог предложить сестре. Его мнение осталось неизменным даже после того, как принц подверг Эймму опасности, призвав своего дракона. В конце концов, разве ей не пришлось бы неизбежно столкнуться с этим по приезде в Красную крепость? Или отец пребывал в заблуждении, что двор не попытался бы разорвать юную будущую королеву на части?

Даже если у Его Высочества принца Бейлона впереди были ещё годы правления — он не собирался брать новой жены, а значит — самой высокопоставленной женщиной в замке, на которую должны были бы лечь обязанности королевы, стала бы Эймма. Это была огромная возможность для их дома, но без помощи хозяев Эймма была бы похожа на глупую птичку, что замахнулась на зерно больше, чем могла бы проглотить. Будь на её стороне хотя бы один человек… Даже такой хаотичный, как принц Деймон, это облегчило бы переход. Разве Дарнадальд хотел так много?

— Вынужден заметить, что ваш скорый отъезд расстроил бы мою сестру, Ваше Высочество, — голос Дарнадальда оставался ровным, даже когда он делал очередной взмах мечом.

Он не удивился, что отец попытался поскорее спровадить Его Высочество обратно после выходки с Алым Ужасом, но надеялся на благоразумие родителя. Решения, принятые сгоряча, часто требовали высокой платы. Вряд ли, останься Эймма просто вежливым дополнением к Гнезду, принц Деймон стал бы знакомить её со своими драконом. Эксцентричный и во многом нарочито драматичный способ Дарнадальд списывал на возраст. Острые языки, судя по всему, не врали, именуя младшего принца главным возмутителем спокойствия. Дарнадальд предпочитал не зацикливаться на этом слишком сильно. Судя по тому, что он видел на тренировочной площадке, принц Деймон должен был перерасти это в последующие годы.

Его Высочество не без труда, но парировал его резкие выпады. Иногда Дарнадальду казалось, что тело юноши не поспевало за разумом, который не только блокировал, но и контратаковал, стремясь увести тело в новое положение. Однако Его Высочеству не доставало скорости и ловкости, чтобы провернуть подобное.

— Я почти уверен, что утром она проклинала моё существование, — ответил принц, ни на секунду не отвлекаясь от их тренировочного боя.

Дарнадальд был уверен, что не пройдёт много лет, как Его Высочество станет рыцарем, выгрызая этот титул у именитых сиров и победителей королевских турниров. Какая-то часть его, которая больше полагалась на предчувствие и интуицию, уже сейчас твердила, что юный мальчик опасен и стоит держать ухо востро. Дарнадальд был ещё жив только потому, что продолжал слушать эту часть.

— Ваше Высочество, я уверен, что моя сестра не могла быть столь бестактна с вами, — парировал Дарнадальд и почти опрокинул принца Деймона на землю.

Его Высочество извернулся в последний момент, точно уж на сковородке. У твари своей крылатой научился так, что ли? Несмотря на то, что Дарнадальд был снисходителен, прекрасно понимая разницу между взрослым мужчиной и зелёным юношей, с принцем не получалось просто играть или вести. Каждый выпад был продуман и полон напряжения.

Мальчик видел его действия, даже если не успевал среагировать, он видел. Дарнадальд не мог объяснить это какой-то насмотренностью или банальным талантом. Отчасти это вызывало в нём такую настороженность. Вчерашние дети так не смотрели, талантливые юнцы ещё не знали, куда смотреть, а избалованные принцы не знали так много.

— Тогда, полагаю, Вы не знаете свою сестру, сир Дарнадальд, — принц Деймон нагло ухмыльнулся и резко поднырнул ему под руку.

Тренировочный меч упёрся в тонкий стык между бронёй — слабое место любой защиты. Его Высочество мог умереть множество раз — лишь попустительство Дарнадальда отделяло его от поражения, но и он сам так легко подставился. Забылся на секунду, занятый какими-то мыслями о судьбе сестры, выгоде и чужой недальновидности, и сам попался на тот же крючок.

— Вы мертвы, сир.

Да. Дарнадальд замер, чувствуя себя не столько поверженным или глупым, сколько оглушённым на секунду этой странной интонацией в голосе Его Высочества. Слишком серьёзной и холодной. Он вдруг ощутил мурашки на коже. Что это было?

Резкий порыв ветра поднял мелкую пыль с земли, и Дарнадальд поморщился. Вспуганной птицей взметнулись концы ленты из косы принца. Дарнадальд вдруг заметил, что среди золота мелькнул алый шов. Он смог разглядеть такую незначительную мелочь только потому, что возвышался над принцем, стоя очень близко. Тонкая нить тянулась вдоль ленты, как вена — вдоль молочной кости, и скрывалась в волосах.

Таргариены так сильно любили свои цвета? Дарнадальд бы не удивился. В конце концов, не ему было рассуждать о семейной гордости за наследие. Наваждение, почти напугавшее его миг назад, исчезло, потерялось в новых мыслях. Была ли в том его ошибка?

* * *

Мать Аноры, Дарлин, последовала за принцессой Дейлой из самой Красной крепости, когда той пришло время выйти замуж за лорда Аррена. За все эти годы её преданность никогда не склонялась в сторону лордов и леди Долины. Можно даже было сказать, что она так и не отринула своё презрение, что поселилось в ней после смерти госпожи.

Это горькое чувство отравляло и мысли Аноры о короле и лорде Гнезда, но что они, слуги, могли сделать или сказать? Мать всегда была достаточно умна, чтобы держать язык за зубами и не поднимать глаз. Анора научилась у неё ходить в тени и слушать, притаившись у стен. Лорды и Леди часто не замечали тех, кто сновал в тенях коридоров, по служебным тоннелям, скрывался за гобеленами и начищал золочённые рамы их родовых портретов.

В тени таились все господские тайны и совершались преступления, о которых некому было рассказать.

Когда септа Клире стала позволять себе слишком много, а лорд Аррен остался таким же замечающим отцом, каким был мужем, кто-то столкнул старую суку с лестницы. Какая-то кость в её ноге сломалась, и она больше не могла ходить, куда там поспевать за маленьким ребенком.

Лорд Аррен был вынужден вернуть септу в Материнский дом с компенсацией, которой едва ли хватило бы на то, чтобы добраться обратно. Анора всегда знала, кто это сделал, как наверняка и догадывались другие слуги, но никто ничего не говорил. Запястья госпожи со временем стали таким же нежными и светлыми, какими должны были быть. В любом случае Анора усвоила урок: на одном поле со змеями нужно было быть змеёй.

Однако горе никогда до конца не покидало тяжёлых плеч её матери. Какие бы радости ни несла весна, принцесса Дейла оставалась раной, которой было не суждено зажить. Её боль не утихала с годами. Возможно, королева потеряла родную дочь, но Дарлин потеряла госпожу, которой служила с того самого момента, как она сделала свой первый вдох. Возможно, даже с ней мать не провела столько времени, сколько посвятила своей госпоже.

Анора не испытывала по этому поводу обиды. Такова была их жизнь и преданность. Что-то всё равно более возвышенное, отдалённое, чем копошение в Королевской гавани. Анора ненавидела её зловоние. Ей слабо верилось, что усилия Доброй королевы сделали этот город чуть более, чем приемлемым. В процессе обучения и взросления ей довелось перемыть и перестирать достаточно всего, чтобы перестать волноваться о запахах, но даже она находила столицу отвратительной. Слишком большой город, с нагромождением то ли кварталов, то ли сразу человеческих тел. Это место не подходило их возвышенной и лёгкой госпоже.

Возможно, Аноре просто было страшно. Не за себя. Маленькая слуга при скромном дворе леди Эйммы — чего ей было бояться? Гнева господ? Леди никогда не была жестока. Казалось, её пугала сама мысль о том, чтобы причинить вред другому живому существу. И, хотя хозяева не редко поколачивали своих слуг, юной госпоже это не было свойственно даже в периоды детских истерик. О таком можно было только мечтать.

Аноре было страшно за свою госпожу. До дрожи в руках. Она исколола себе все пальцы, пока зашивала собственное платье.

Мать Аноры, являясь главной служанкой леди, организовывала сборы под пристальным взором леди Аррен⁽²⁾. Королевская свадьба требовала большого размаха, поэтому остальные слуги также были заняты. Одних только сундуков с платьями… Анора же не могла думать о том, как жемчужная вышивка подчеркнула бы нежную юность леди Эйммы, её сводило с ума мрачное предчувствие.

Она как будто повторяла судьбу своей матери: покидала одну крепость, чтобы похоронить дитя, чью судьбу она наблюдала с момента его рождения, в другую. Господа так спешили со свадьбой, что если бы не явление принца Деймона… Однако даже в суматохе сборов, даже падая обессиленной куклой на свою кровать, Анора не могла отделаться от мысли, что они ехали на плаху. Ей было стыдно и совестно делиться этими размышлениями с матерью. Она бы поняла. Уж кто, если не она, но что с того?

От того тяжелее было смотреть, как свадебное платье шили по детским меркам. Госпожа ещё даже не расцвела. Пускай все твердили, что консумации не будет вплоть до этого момента, Анора слишком хорошо знала мужское племя. Отчасти она надеялась, что ничего не случится ещё долго, а принц Визерис, возможно, найдет более привлекательными шлюх столицы, нежели свою юную жену.

Хотелось бы ей, чтобы госпожа была более… уверенной, чтобы могла сама принимать решение, а не тихо шептать пожелания. Возможно, этого было бы мало, чтобы противостоять короне, но достаточно, чтобы Анора отправилась к лесной ведьме. Она стала бы не первой и не последней женщиной, что искала бы защиты от нежеланного брака.

А потом появился принц Деймон, как снег посреди весны. Слуги спешили подготовить его покои, зная, что он прибудет совсем скоро. Кастелян ворчал, а сир Дарнадальд был мрачен и загружен работой. Слуги старались не попадаться ему на глаза, чтобы не попасть под горячую руку. Анора тоже не горела особым желанием увидеть принца на драконе. Она была всего лишь тенью своей госпожи, а леди Эймма была слишком хрупка для встречи с огнедышащей тварью. Откровенно говоря, Анора тоже боялась.

Принц Деймон был… раздражающим. Годы спустя Анора всё еще будет стоять на своём. Лучшего слова было не придумать. Любая его забава граничила между наглостью и оскорблением, он одаривал господ ядом в той же степени, что и обворожительными улыбками. Хотя мужчины находили это в некоторой степени забавным, сама Анора не могла справиться с тревогой. Очередная шутка могла обернуться пятном для чести леди Эйммы, грубые слова — задеть хрупкое юное сердце. Принц Деймон не знал жалости.

Госпожа хмурилась, злилась, возмущалась и ворчала, а ещё скрывала ухмылки и смешки, пряталась от богохульных насмешек за рукавами длинных платьев. Несмотря на опасения Аноры, её госпожа, казалось… крепчала день ото дня, словно принц Деймон был вызовом, который нельзя было не принять. Эти изменения рождали в сердце Аноры хрупкую надежду, что её страхи могли остаться просто сонным туманом.

Отчасти ей было даже жаль, что выбор короны не пал на младшего сына. Принц Деймон был куда ближе к леди по возрасту и… Анора не могла не признавать, что он смотрел на госпожу и видел её. В отличие от этих благородных, напыщенных господ, ему, мальчику десяти и одного было дело до леди Эйммы.

— Всё было бы лучше, будь это второй сын, — едва слышно пробормотала Анора, смотря на свадебное платье госпожи.

Оно было выставлено в гардеробной леди после последней примерки. Тонкое кружево ложилось слоями на плечах и вдоль всей спины, имитируя птичье оперение. Атласные юбки были расшиты драгоценными камнями, отчего ткань струилась, точно звездное небо. От того прекраснее выглядели золотые соколы вдоль самого подола. Аноре хотелось провести по ним рукой, просто чтобы удостовериться, что они не вспорхнут сию же секунду. Тончащую работу по праву можно было назвать произведением искусства Долины, над которым лучшие швеи трудились не покладая рук. Всё самое лучшее для будущей принцессы. А как была прекрасна госпожа в этом наряде! Такая чистая и невинная…

Леди Эймма была ребёнком, что не заслужил даже долгой помолвки, как это было принято у высокородных. Это заставляло сердце Аноры разрываться далеко не от красоты и радости. Она чувствовала лишь кислую и заплесневелую злобу, как будто и не её собственную, как будто тому чувству было уже много лет, а она оказалась лишь одной из многих поколений, кому пришлось испить эту чашу с ядом.

Неожиданно её схватили за руку и резко развернули к себе. Её мать выглядела в достаточной степени злой и недовольной.

— Никогда не произноси этих слов так легкомысленно, — почти прошипела она, склонившись к дочери. — Особенно, когда мы окажемся в Красном замке. Даже у стен есть уши, и ты никогда не знаешь, когда оброненное невовремя слово обернётся против тебя.

Анора знала, что матерью двигала лишь забота о ней и страх за их положение. Они были слугами будущей принцессы и королевы. Их семья проделала долгий путь, чтобы заслужить такое право, демонстрируя преданность и приверженность своим хозяевам на протяжении многих лет. Пока что госпожа Эймма ещё не распоряжалась своими слугами в полной мере, от того нужно было быть усерднее и осторожнее, потому что леди Аррен легко заменила бы любого из привычных госпоже слуг на кого-то более достойного по её мнению. Анора это знала, но всё равно чувствовала злость, почти ярость, что поднималась из самого её нутра. Возможно, в ней играла юность, возможно, она просто была не так умна, как думала, а может, любому терпению рано или поздно приходил конец.

— Ты знаешь, что это правда, — на грани шёпота выдохнула она.

— Это не имеет значения.

Её мать поморщилась, и заплесневелое горе мелькнуло в её светлых-светлых глаза. Старые слуги шептались, что когда-то они были самого яркого и насыщенного голубого цвета, что можно было только сыскать во всех королевствах. От того её прямой взгляд часто пугал и заставлял отступать. Кончина принцессы Дейлы заставила Дарлин выплакать все глаза, и, когда она снова открыла их— остались только две светлые льдинки⁽³⁾.

— Принц Визерис — будущий король.

— Возможно, это всё королевское, что в нём есть, — сквозь зубы процедила Анора, — потому что он уложит госпожу в постель и будет пировать над её трупом, как это сделал лорд Аррен.

Резкая пощёчина обожгла лицо. Анора упала, как соломенная кукла, почувствовав, как всё её тело запротестовало этому, отозвавшись болью на неосторожное движение. Она схватилась за щёку, не осмеливаясь поднять взгляд на мать, и только сейчас заметила чужой силуэт у входа. В ней вспыхнул страх, которого она до этого момента не испытывала, и всё внутри сжалось в преддверии катастрофы.

— Я же сказала, что эти платья должны быть убраны сегодня! Я не помню, чтобы разрешала тебе прохлаждаться! — прогремел голос матери, разрезав тот пузырь оскорбительного шёпота, в котором они прибывали.

Аноре даже не пришлось притворяться, будто её голос дрожит:

— Мне ужасно жаль… Я сейчас же всё сделаю…

— Девочка загляделась на свадебное платье? — чуть насмешливый голос леди Аррен заставил сердце Аноры забиться быстрее, застучать в висках, как колокола в септе.

— Леди Аррен, — мать Аноры резко развернулась и склонилась в поклоне. — Прощу прощения, я не заметила, как вы вошли.

Аноре и в голову не пришло бы, что её мать была настолько внимательна и хладнокровна.

— Ничего-ничего, — леди Аррен снисходительно махнула рукой, но её тон не был так благосклонен. — Я ожидала, что сборы уже закончены, первые повозки должны снарядить сегодня.

— Осталась всего пара платьев, миледи.

— Надеюсь. Поторопитесь.

Леди Аррен не кричала: она никогда не позволяла себе подобного, словно считая это прерогативой исключительно мужчин и челяди — но её ледяной тон не оставлял места для сомнений, что они почти исчерпали запас снисходительности. В такой суматохе, сборах и подготовке без твердой управляющей руки часто что-то шло не так, и следить за всем приходилось леди Аррен. Она изо всех сил старалась показать, что достойна того, чтобы единолично вести все дела замка, которые обычно ложились на супругу лорда. Любой изъян продолжал испытывать её терпение.

Анора впервые осознала, насколько хрупко было это ощущение мнимой приватности. Ей казалось, что никто не мог войти в покои госпожи без стука — она ошибалась. Если бы не её мать… Если бы леди Аррен услышала любую часть диалога… Пылающая в Аноре ранее злость быстро сошла на нет. Осталось только липкое ощущение страха, которое не покинуло её, даже когда шаги леди Аррен стихли.

— Надеюсь, ты усвоила урок, — отчеканила мать.

Анора не смела поднять взгляд, полный стыда.

— Да.

Гнездо было лёгким испытанием перед закулисными играми Красного замка — пора было учиться думать наперед, какие бы эмоции не терзали душу. У Аноры просто не было права на ошибку.

Примечания:

Камон, Деймон пусть и умер не в расцвете лет, но он все еще был могущественным воином. И оказаться в теле слабого ребенка? Это сводило бы его с ума, я уверена.

Вообще, если Джейхерис понимал, что борьба за престол неизбежна, то он очень вовремя подстелил Бейлону, обеспечив Долину на его стороне, раз уж Штормовой предел и Веларионы стояли за Рейнис. С этой точки зрения свадьба Визериса и Гейль бесполезна, она не дала бы Бейлону никакой выгоды. И тогда появляется новый смысл выбора Реи Ройс в жены Деймона. Алисанна намеренно не позволяет использовать руку Деймона для заключения еще одного союза против Рейнис, поэтому этот выбор жены такой странный, это ход против Бейлона.

Анора так часто появляется в фф фандома, что я ну просто не смогла пройти мимо, потому что до моей любимой и обожаемой Элинды Масси ещё достаточно много времени. Нам нужна бюджетная версия этого тяжелого люкса.

1) Джейхерис своим восхождением и решением с Бейлоном создает прецеденты, когда дядя наследует раньше племянницы, от чего Дарнадальд делает вывод, что в случае рождения девочки на трон будет претендовать Деймон, что отметет кровь Арренов от Железного трона, либо Визерис возьмёт себе новую жену, что опять же оставит Арренов ни с чем. Это инвестирование при очень высоких и неоправданных рисках.

Вернуться к тексту

2) имеется в виду мать Джейн Аррен, жена Раймонда Аррена. По идее, она являлась самой выскопоставленной леди в замке, учитывая, что у Родрика не было новой жены, а его дочери уже должны были быть отданы замуж.

Вернуться к тексту

3) Депигментация радужки глаз — это действительно существующие явление, но оно настолько мало исследовано (хотя есть ряд причин (включая сильный стресс), согласно которым это, возможно, происходит, однако, исследований выделяющих точно причину и следствие пока нет или автор не нашёл их), что вы с такой же легкостью можете считать это магией художественного повествования, катарактой (это помутнение хрусталика, а не депигментация радужки), старческой брехней и т.д.

Вернуться к тексту