Дорога судьбы (гет)

Он шёл по ночной улице Ханманчжу один. Наёмник в чёрном одеянии, в маске, закрывающей нижнюю часть лица. Никто не знает, кто он, как на самом деле его зовут. Он шёл в дом чиновника, ответственного за ведение финансов в городской казне. Когда Пак Тхаран погиб и контроль над финансами ослаб, этот человек стал часто красть деньги из казны, и Ма Дамчхи не мог доказать его вину, ибо записи в книге финансов были прозрачными. По документации всё было в порядке, но раз в неделю сто тысяч гымчжонов исчезали в неизвестном направлении.

Наёмник дотронулся до шей двух охранников и надавил на сонные артерии. Стражники на короткое время заснули, а неизвестный, используя стальные «кошачьи когти», перелез через высокий забор. Проникнув в дом министра Со Чжонкана, наёмник пробрался в его спальню и увидел жуткую сцену — министр финансов, высокий седовласый дед с длинной бородой рвал одежду на молодой служанке, и та кричала, пытаясь вырваться из его цепких лап:

— Пожалуйста, не трогайте меня! Я не хочу! Не делайте мне больно!

— Кто тебя спрашивать будет? Ты должна отрабатывать своё проживание. Ты думала, что бесплатно жить здесь будешь?

— Она недостаточно хорошо выполняет работу по дому, что её надо насиловать? — задал вопрос наёмник, доставая кинжал.

— А твоё какое дело? — смеялся Со Чжонкан, словно хохотал в лицо самой смерти. — Что хочу, то и делаю с этой грязью. Она всё равно никому ничего не скажет. Кто будет защищать эту чернь?

Наёмник перепрыгнул через татами и резким движением воткнул чиновнику нож в сердце. Истекая кровью, тот упал замертво, и служанка, увидевшая смерть своего мучителя, решившего сделать ей больно, заплакала и убежала из дома через чёрный ход. Убийца нашёл книгу финансов, где Со Чжонкан записывал все свои тайные доходы, и отправился к выходу, но его настигла охрана. Стражники обнажили мечи и напали на наёмника. Тот, словно обладая звериной яростью, бросался на них, словно чёрная пантера, и рубил их своим длинным оружием. Один убит на месте. Второй лежит раненый и держится за окровавленное плечо.

«Совсем ещё мальчишки...» — пронеслось в голове у наёмника.

Незнакомец почувствовал резкий удар по спине и упал на колени. Резко поднявшись и развернувшись, он одним ударом зарубил напавшего. Наёмник размахивал мечом, не видя никого, получал удары от стражников и через какое-то время остался один среди горы трупов.

«Когда убивал, никогда не задумывался, что делаю зло. Неужели понимаю цену человеческой жизни?»

Тайно отправив книгу градоначальнику Ма Дамчхи, человек в чёрном отправился к резиденции королей династии Квон и, перепрыгнув через забор, зашёл в свою комнату. Хон Чунгэ снял маску и, раздевшись по пояс, осматривал своё тело в зеркале. На спине зияла огромная царапина, кожа на руках изрезана мечами.

«К старым шрамам добавляются новые. И так будет постоянно, пока не помру. Я выбрал такой путь. Убиваю по приказу. Иногда по приказу господина, иногда по зову сердца. Скольких людей я убил? Уже и не помню».

Чунгэ принял ванну. Хёнсук обработала его раны целебными травами и перевязала. Служанка боялась задавать вопрос, где его ранили. Ей было страшно и её это не интересовало.

— Хёнсук, ты только ничего не говори его высочеству. Ему незачем знать о моих ранах.

«Что ты скрываешь, Хон Чунгэ? Где-то незаконно охотишься на потенциальных врагов Сукчжона?» — размышляла Хёнсук, заканчивая перевязку.

Хон смотрел на неё и вспомнил ту служанку из дома Со Чжонкана. Вспомнил, как девушка плакала и бежала, куда глаза глядят. Хёнсук чём-то отдалённо напоминала её. Чунгэ накинул чёрную чогори, сел на татами и попросил служанку:

— Просто побудь со мной. Не бойся — я тебе ничего не сделаю. Просто мне скучно одному. Хочу поговорить. Мне не с кем общаться, а ты выслушаешь меня. Только никому не говори о наших разговорах.

Хёнсук села рядом с ним. Она не испытывала к нему ненависть, не чувствовала к нему ничего — просто боялась этого человека, от которого словно исходило что-то тёмное и нехорошее. Он взял её за руку и, крепко держа, гладя ладонь, задал вопрос:

— Ты ненавидишь людей?

— Как сказать... Есть те люди, которых я уважала и уважаю до сих пор. Это господин Пак. Он приютил меня, дал работу, кров и дом. Он никогда меня не обижал, слова плохого не сказал. Это Ким Шингван. Он очень хороший человек, с которым интересно поговорить обо всём, обсудить книги, которые он мне вслух читает. Это его приёмная семья, о которой я знаю только со слов Шингвана. Они его приютили, вылечили после пыток, дали ему кров и дом, приняли его в свою семью. Это родные родители Шингвана, которые вырастили такого достойного человека, как он. Но есть люди, которые меня просто раздражают. Это Пак Мичжу, дочь господина Пака, которая говорит мне гадости, не стесняясь ничего. Есть люди, которых я презираю. Это моя тётка, которая постоянно меня избивала, а в десять лет отдала в дом кисэн. Я её просто не вспоминаю и даже не знаю, как она живёт. Меня это не волнует. А чтобы кого-то ненавидеть... Нет, я так не могу. Бывает, что я злюсь на кого-то, а ненавидеть просто не могу...

— Тебе нравится этот Шингван как мужчина?

— Он мне как младший братик. Я не испытываю к нему страсть. У нас с ним просто дружба. Он просто хороший человек. С ним интересно общаться, он всегда меня выслушает. Только он не любит, когда я что-то плохое говорю про Мичжу.

— Тебе нравлюсь я? — задал вопрос Чунгэ, решив узнать о чувствах Хёнсук к нему. — Ответь мне. Только честно.

Служанка задумалась о своём отношении к нему и, понимая, что он не собирается её убивать, честно ответила:

— Я вас просто боюсь. Мне страшно рядом с вами. Когда вы идёте ко мне, у меня мурашки по коже от ужаса. От вас пахнет кровью. У вас руки постоянно в крови. В чужой крови. Вы очень опасный человек.

— Хёнсук, ты пойми, что я не убиваю просто так. Я казню только злых людей, которые ничего не делают для этого мира, а только приносят зло, страдания и смерть.

— Чунгэ... — произнесла служанка.

— Можешь называть меня оппой. Я буду только рад это услышать. Я не тороплю. Когда захочешь, тогда сможешь открыться мне. Я не настаиваю.

Хёнсук сжала его могучую руку. Он смотрел на неё пронзительными чёрными очами, в которых не было злобы или ненависти; в них было что-то необъяснимое. Возможно, он не такое чудовище, каким пытается казаться.

— Зачем ты это спросил? — задала вопрос служанка, удивляюсь тому, как быстро перешла на фамильярное общение с человеком, которого боится.

— Ты меня не поймёшь. Просто я живу на этой земле уже двадцать шестой год. Знаешь, сколько мне пришлось пережить? Знаешь, сколько всего я видел? Знаешь, сколько пороков на земле? Да, Хёнсук, ты столько лет прожила в доме, прислуживая Пак Тхарану и его противной дочурке. Ты не видела всей жизни и не понимаешь, как мелочны и мерзки люди. Особенно те, кто притворяется уважаемым человеком, а на самом деле чудовище, которое грешит, причиняет вред беззащитным людям и не думает, что это плохо.

— Оппа, — неуверенно произнесла девушка и высказала своё мнение, стараясь не показывать свой страх, — а чем ты лучше тех, кого убиваешь? Ты тоже совершаешь грех. Это должен решать суд, а не ты.

— Правильно про тебя сказала Пак Мичжу. Ты красивая, но глупая. Неужели ты не понимаешь, что иногда законный суд тоже подчинён этим же грешникам и покрывает их? Поэтому и появляются такие, как я.

— А почему ты тогда связался с принцем Ли? — не понимала Хёнсук.

— Мне было жалко его. Он такая же жертва, как и я. Когда я его впервые встретил, он хотел покончить с собой, но я его спас и поддержал тогда, когда от него все отвернулись. Я просто пытаюсь сдерживать его, чтобы он не натворил чего. Так-то он меня побаивается. Ему просто нужен человек, который может поддержать в трудную минуту.

— А тебе он хоть раз помог? — задала вопрос служанка.

— Я не жду от него благодарности или ещё чего-то. Главное, что он просто хорошо ко мне относится.

«Да он к тебе относится как к ручному псу, которому можно что-либо приказать. Ты ему не друг, а просто пёс».

— Ты уверен в нём? — задала вопрос Хёнсук спокойным тоном, без насмешки, стараясь не разозлить Чунгэ.

Хон задумался над вопросом девушки. Он понимал, что Сукчжон относится к нему лишь как к верному псу, который готов делать всё что угодно за миску еды, но не как к другу, чем он и поделился со служанкой.

— У Шингвана всё точно так же, — заявила Хёнсук. — Он защищает эту дурочку Мичжу, а она ничего не ценит! Неблагодарная! Я знаю, что если с ним что-то случится, то она его просто бросит, убежит своей дорогой и даже не вспомнит. Как он терпит такие унижения от неё? То же самое и у тебя, оппа. Почему ты не уйдёшь?

— Мне некуда идти, — изрёк Чунгэ. — Кроме него у меня никого нет. В деревне я не хочу жить, ведь там меня ненавидят все, кроме моих родителей. Не только потому, что я чудовище. Ещё и потому, что я в детстве любил рисовать и предпочитал каллиграфию общению. Из-за необщительности меня презирали.

— Как ты рисуешь? Покажи, — предложила служанка.

— Давай, я нарисую тебя. Хочу запомнить тебя именно такой.

Хёнсук села на стул, и Хон, найдя большой лист белоснежной бумаги, чернила и краски, принялся рисовать девушку. Контур за контуром, штрих за штрихом. Чунгэ, державший меч чаще, чем кисть, изображал очертания девушки, сидящей перед ним. Художник-самоучка старался запечатлеть каждую черту её лица с хитрыми, словно у лисы, глазами. Изобразив эскиз, Чунгэ раскрасил портрет разными цветами, придал портрету объём при помощи теней. За несколько часов Хон изобразил Хёнсук с милой улыбкой, приятными чертами лица, раскосыми глазами.

Девушка рассматривала своё изображение, понимая, как потрудился этот наёмник, рисуя её. Служанка улыбнулась и, взяв Чунгэ за руку, сказала:

— Ты очень красиво рисуешь, оппа. У тебя талант. Почему бы тебе не заняться каллиграфией и не начать продавать свои портреты, натюрморты, пейзажи, узоры?

— Какая от них польза? Это просто рисунки и не более того. К тому же вряд ли кто будет покупать картины у меня, чудовища.

Отпустив руку главы наёмников, Хёнсук отправилась на кухню готовить завтрак для «этого мерзкого принца». Девушка помнила наказание Чунгэ, когда они прибыли в Ханманчжу:

— У его высочества сложный характер. Это тебе не Пак Мичжу. Она над тобой просто смеялась и не пыталась как-то отомстить. А его высочество может тебя унизить и даже приказать мне тебя избить. Я не хочу тебя бить. Будь осторожна, словно идёшь по мосту из рвущихся верёвок.

Девушка ничего не говорила о принце и не обсуждала его с новыми «свободными ушами» в лице Хона. Во время трапезы она в основном молчала и старалась вообще ни о чём не говорить. Но Сукчжону иногда нужно было срывать свою злость, когда у него плохое настроение, поэтому он приходил в столовую для прислуги и унижал Хёнсук, зная, что та не сможет ему ответить, ибо боялась быть избитой. Служанка пропускала все слова принца мимо ушей, а позже шла в свою комнату и плакала от обиды. Единственный, кто ей не давал сойти с ума, был Хон Чунгэ; глава наёмников приходил к ней в покои и просто обнимал её, гладя её волосы. С ним ей было страшно, но с другой стороны она чувствовала себя более защищённой.

Хёнсук приготовила пипимбап и отправилась в столовую для прислуги, где ела рис с говядиной. После трапезы Сукчжон пришёл к девушке и, звонко рассмеявшись, сказал:

— Хён тебя, значит, нарисовал... Что он в тебе нашёл? Ты же страшная. Хотя, ему с его происхождением и с такой работой принцесса не светит, так что он себя справедливо оценивает. Ещё ты тупая до ужаса. Хотя... Что взять с деревенской девки, которую даже из дома кисэн выгнали, и на большее, чем на мытьё полов и готовку пипимбапа ума не хватает? Ещё и побиралась, нищая дрянь! И почему вы, крестьяне, не вымрете? Пользы от вас никакой. Один только вред.

Служанка старалась не слушать грязь, исходящую из уст принца, но ощущала обиду, из-за чего хотелось плакать. Ей казалось, что даже колкости Мичжу звучали как комплименты. Ли с гадкой ухмылкой продолжал говорить:

— Знаешь, ты не единственная у него дура. У него были кисэн намного красивее, умнее и талантливее тебя. И чем же ты его привлекла? Ах, просто других девушек поблизости нет. Но ничего — он тебя просто использует и бросит. Он тебя не любит, дура! Ты ему не нужна!

После завтрака Хёнсук отправилась к себе в комнату и горько заплакала. После таких слов ей не хотелось жить, она чувствовала себя такой жалкой, не сумевшей дать отпор. Понимая, что скоро не выдержит этих издевательств, девушка взяла небольшой кинжал, оставленный Чунгэ, и была готова порезать запястье.

— Что ты собралась делать? — послышался голос главы наёмников, и девушка, вздрогнув, выронила лезвие.

— Кому такая тупая уродина, как я, нужна? — задала вопрос Хёнсук, когда Чунгэ вошёл в комнату и сел рядом с ней.

— Мне ты нужна. Шингвану ты нужна.

— Знаю я, для чего я тебе нужна. Ты меня просто используешь и бросишь. Полно же кисэн, которые красивее меня.

— Тебе это его высочество сказал? Просто помни — я с тобой. Да, я не безгрешен. Я убиваю людей. У меня было много разных женщин. В основном это были кисэн. Красивые, милые, талантливые, весёлые. Я с ними танцевал, слушал их игру на каягыме и сэнхване да ел с ними пипимбап. Они меня считали настоящим зверем. Но ты — совсем не то. Ты лучше всех кисэн в Ачимтэяне. Ты для меня самая красивая и милая. Красивее и милее всех. И ещё ты вкусно готовишь, чисто убираешь и перевязываешь мои раны. Много ли мне надо для счастья?

— Ты врёшь, Чунгэ. Ты просто меня соблазняешь.

— Нет, Хёнсук. Я тебя не обманываю.

— А ты знаешь, что мне медведь на ухо наступил? Не умею петь, танцевать и играть на каягыме и сэнхване, из-за чего меня выгнали из дома кисэн, и я потом четыре года попрошайничала, пока господин Пак не забрал меня работать служанкой. Не умею читать и писать, потому что иероглифы перед глазами словно расплываются, и я не могу их сходу запомнить. Ты понимаешь, что я глупая?

— Думаешь, я умный? Я читать и писать научился в четырнадцать лет, когда познакомился со своим наставником. До сих пор некоторые иероглифы путаю. В деревне вряд ли кто будет обучать грамоте. Там только староста самый грамотный, а другие для него так, рабочая сила, которой необязательно знать иероглифы, необязательно учить математику.

Хёнсук продолжала плакать; Чунгэ обнял её, прижимая к груди. С ним девушка чувствовала уверенность, что не одна в этом мире, ибо с ней этот человек, которого она уважала и боялась. Успокоившись, служанка чуть отстранилась от Хона и неожиданно для себя поцеловала его в щёку; Чунгэ покраснел от смущения, хотя был опытным и страстным любовником, у которого было много женщин.

— Хёнсук, теперь ты не плачешь. Приятно смотреть, когда ты улыбаешься. Ты такая красивая даже когда плачешь. Знаешь, когда я обучался у Мин Чанмоля, рисовал портреты за деньги, чтобы заработать хотя бы на тарелку риса. Когда не было заказов, вынужден был грабить, чтобы получить хотя бы гымчжон.

— Вот и встретились двое нищих крестьян. Ты хоть рисовал, а я просто попрошайничала. Мне даже жить было негде. Я просто жила в заброшенном сарае, где было тепло. Потому что думала, что ничего не умею, поэтому не надеялась найти работу.

— Ты просто себя недооцениваешь. Ты хорошая девушка. Не казни себя так.

Чунгэ гладил щёку девушки кончиками пальцев; Хёнсук трогала его длинную чёлку и, горя от прилива чувств, приблизилась к нему.

— Ты мне нравишься, оппа, — прошептала служанка и поцеловала его в губы.

Хон страстно ответил на нежный поцелуй девушки; Хёнсук ощущала, как кружится её голова от полного блаженства, как ей хочется, чтобы это не прекращалось. Чунгэ нехотя медленно отпустил девушку.

— Ты мне тоже нравишься, — прошептал молодой человек. — Ты не такая, как все девушки. За это я тебя полюбил.

Хёнсук не хотела отпускать человека, ставшего за столь короткое время чуть ближе; Чунгэ тоже думал, что лучше умрёт, чем уйдёт от такой красавицы. Но долг звал: верный пёс необходим своему господину, а служанка должна привести дворец в порядок.

Прошло несколько дней. Чунгэ снова охотился на плохого человека, и следующей его жертвой стал купец Чжан Гунсан, который обманывал своих покупателей на весьма крупные суммы и вымогал у них деньги, подсылая убийц. Расправившись с ним и его псами, Хон покинул дом и наткнулся на нескольких наёмников. Решив, что они с купцом заодно, Чунгэ принялся яростно отбиваться, но его меч натыкался на что-то твёрдое.

«Они носят защитные доспехи под ханбоком», — пронеслось в голове у Чунгэ.

Неожиданно Хон почувствовал укол в шею, словно его комар укусил. Его мышцы потеряли чувствительность, голова закружилась, и всё поплыло перед глазами.

«Меня отравили...» — подумал глава наёмников и потерял сознание.

Чунгэ очнулся в большом доме перед чёрной полупрозрачной ширмой; Хон силился рассмотреть эту ткань и кое-как разглядел очертания человека в чёрном ханбоке, на голове которого красовался большой саткат. Молодой человек испугался и хотел убежать, но его руки и ноги не подчинялись ему, голова страшно болела, в глазах двоилось.

— Что со мной? — простонал Чунгэ. — Я убил этого старого жулика, но он сам виноват. Он заслуживает смерти.

— Разделяю твоё мнение, Хон Чунгэ, но я похитил тебя не для казни, — отрезал незнакомец в саткате. — Действие яда имогая ⁽¹⁾ скоро пройдёт.

«Неужели я выживу... — размышлял молодой человек. — Всегда надеялся, что меня убьют, но сейчас хочу жить. Просто потому, что беспокоюсь за Хёнсук. Как она будет жить без меня? Её некому будет защитить от его высочества...»

Постепенно к конечностям Чунгэ вернулась подвижность, а головные боли перестали его мучить, словно разрывая содержимое черепной коробки. Когда Хон с трудом поднялся на колени и сел, ибо голова продолжала немного кружиться, неизвестный задал ему вопрос:

— Тебе нравится прислуживать Ли Сукчжону? Говори только правду. Любую.

— Не знаю... В последнее время мне перестаёт это нравиться, но идти мне некуда.

— Почему тебе это перестаёт нравиться?

— Он унижает служанку, а я не могу смотреть, как она плачет из-за этих слов. Один раз она чуть не наложила на себя руки. Хорошо, что я её остановил.

— Почему ты его не убьёшь? — продолжал задавать вопросы незнакомец.

— Мне его жаль. Когда-то я спас ему жизнь. Я понимаю его, ибо в своей родной деревне был изгоем. Он тоже своей семье не нужен, а в родной деревне его матери над ним издевались. У нас у обоих нет друзей. Кто, если не я?

— А тебя он пожалеет? Ему люди нужны только до той поры, когда они приносят пользу, а потом он их на расход пустит. Хочешь быть расходом?

Чунгэ задумался над словами своего похитителя — в последнее время Сукчжон перегибал палку, стал замкнутым, неразговорчивым, злым. Что с ним происходит?

— Мы это и хотим выяснить. Хон Чунгэ, что ты знаешь о нём? Кроме того, что он сын короля и наложницы?

— Он собирается стать королём и свергнуть его величество Ли Донмина. Он любит Пак Мичжу, дочь убитого министра финансов Пак Тхарана, и хочет жениться на ней.

— Ты сообщил очень важные сведения. У меня для тебя задание, Хон Чунгэ. Ты должен быть рядом с Мичжу, когда она будет во дворце. Когда Сукчжон назначит дату свадьбы, ты должен будешь доставить её сюда.

— Зачем?

— Ты всё узнаешь потом. Нужно проверить тебя.

— Господин, я чувствую себя предателем. И потом — вдруг вы меня так же на расход пустите, когда я вам стану не нужен.

— Я понимаю, что ты мне не доверяешь. Как ты считаешь, Сукчжон тебя ценит как человека, а не как своего личного пса?

Чунгэ задумался — он понимал, что повелитель не ценит его и может при нём оскорблять его родителей, доводить до слёз его любимую. Глава наёмников может бесконечно угрожать ему, но долго ли продлится такая жизнь?

— Похоже, что да... — растерянно пробормотал Хон. — Кстати, о Мичжу. У неё есть телохранитель. Ким Шингван. Сейчас он с ней. Что делать с ним? Когда они придут в Ханманчжу, Сукчжон его выгонит или убьёт. Сукчжон ненавидит его просто из-за незнатного происхождения. Ким Шингван сын кузнеца, поэтому такая ненависть к нему как к личному врагу.

— Доставишь его сюда живым и невредимым. И чтоб ни один волос не выпал из его головы по твоей вине.

— Слушаюсь, господин. Я доставлю его живым и невредимым.

Чунгэ покинул большой деревенский дом и направился в сторону запада. Чувствуя похмелье, словно он выпил две бутылки сочжу, Хон шёл с неизвестным наёмником по лесу и вскоре вышел в Ханманчжу.

Уже начинало светать, и молодой человек, шатаясь словно пьяный, отправился во дворец. Войдя в комнату, Чунгэ буквально упал на татами, и Хёнсук сняла с него хва, ибо от наклона его голова закружилась, и он чуть не потерял сознание.

— Где тебя так? — задала вопрос девушка, когда Хон свернулся котом.

— Напился от радости. Теперь мучаюсь с похмелья.

— Ты никогда так не пил, когда кого-то убивал, и на тебя нападали. Зачем ты врёшь? Я, может, и дура, но не до такой степени, чтобы не понимать, что у тебя происходит. Ты не пил. От тебя не пахнет.

— Хорошо, меня похитили, но сперва усыпили, — прошептал Чунгэ на ухо Хёнсук. — Я не должен говорить, но мне кое-что приказали. Надо защищать Мичжу от Сукчжона, иначе она попадёт в беду.

— Какое мне дело до этой дурочки? — хмыкнула служанка. — Пусть как хочет, так и разбирается со своим принцем. И теперь он для тебя Сукчжон? Странно...

— Хёнсук, я понимаю, как тебе обидно, но так нельзя. Она в опасности, и мы должны сорвать свадьбу.

— С чего бы? Они любят друг друга. Почему мы должны мешать их счастью?

— Потому что будут неприятности. Лучше один раз пойди ей навстречу, а потом уже можешь отказаться дальше служить ей. Но помоги девочке. Я не хочу, чтобы она из-за него так же страдала, как ты. И потом — ты меня боишься. А себя ты не боишься? Ты выглядишь большим чудовищем, чем я. Я хоть уродов, приносящих миру один вред, убиваю, а ты хочешь, чтобы ни в чём не повинная девочка страдала из-за принца. Пусть она тебя оскорбляла, но будь выше этого. Она не так сильна, как Сукчжон.

Хёнсук задумалась над словами Чунгэ. Она поняла, что ничем не лучше Сукчжона, раз хочет, чтобы Мичжу страдала так же, как страдает она от нападок высокомерного господина. Служанка вспомнила, как Шингван плакал, наслушавшись оскорблений от принца.

— Чунгэ, я вспомнила, как однажды Шингван защищал эту девицу от наёмников, которых подослала её подружка Хэналь. Тогда Шингвана ранили в колени, и он хромал. Сукчжон тогда издевался над ним. Бедняга так плакал...

— Какой же урод. Лучше бы его так ранили в колени. Ничего, недолго нам мучиться осталось...

Чунгэ уснул как младенец, ибо отравление парализующим ядом дало о себе знать. Хёнсук завтракала одна, и Сукчжон снова зашёл к ней в столовую. Увидев, что служанка одна ест мясо с рисом, задал вопрос:

— Почему хён лежит бревном на татами? Чем ты его спаиваешь?

— Я Хон Чунгэ не няня, — заявила Хёнсук. — Где он напивается — это его проблемы.

— Знаешь, я не удивлён, ведь ты страшная, а ему нужно снять напряжение после того, как с тобой пообщался. Даже если бы ты была богатой или ёчжон, я бы всё равно с тобой не связался. Кому ты, такая страшная, даром нужна?

Поняв, что Сукчжон просто глуп, как пробка, Хёнсук перестала на него обижаться и плакать от злых слов. Ей было смешно смотреть, как он пытается её обидеть, но ничего не выходит. Принц, заметив, что служанка хихикает, накричал на неё:

— Ты что себе позволяешь, кисэн-неудачница? Смеешь надо мной смеяться? Ой всё! Пошёл я! Бесит твоя противная рожа! Я бы приказал хёну тебя избить, но лучше пожалею его — у него от этого сердце выскочит.

Хёнсук ощутила себя победительницей. Сукчжон отправился в свои покои и читал роман авторства До Шинчжина «Убийство и совесть», где молодой крестьянин убил старушку-ростовщицу, ударив топором по голове, и забрал все её деньги. Но счастья он не чувствовал, поскольку его мучила совесть, ему снились кошмары, ему казалось, что его преследуют. В конце юноша сразу сдался полиции и получил своё наказание. Принц читал эту книгу не потому, что ему было интересно — он просто хотел почувствовать себя умным и литературно подкованным. Ли презирал все новые книги. Когда один раз Мичжу рассказывала ему о «Нальгэ», Сукчжон сморщился и задал вопрос:

— Ты маленькая девочка, чтобы читать такое? «Нальгэ» — ерунда для малолеток. Из-за них одна кисэн покончила с собой, потому что не смогла заворожить своей музыкой как Кёным или как там её. Нужно ли тебе увлекаться тем, из-за чего девушки накладывают на себя руки?

Оказалось, что история про самоубийство кисэн из-за книги — это выдумка досужих сплетниц. Одна кисэн читала «Нальгэ», но покончила с собой из-за того, что один состоятельный посетитель её изнасиловал, и она не смогла пережить этот позор, ибо во всём обвиняли её — якобы она соблазняла его своими танцами. Но Сукчжону не нужно было знать истинное положение вещей. Ему хотелось видеть возле себя такую же умную и интересную собеседницу, разделявшую все его увлечения и интересы, из-за чего он критиковал все вкусы своей девушки, приводя порой безумные аргументы, чтобы сделать её более интересной для себя собеседницей.

«Ничего, я воспитаю Мичжу так, чтобы она интересовалась только хорошими книгами, а не крестьянским чтивом».

Принц читал книгу и предвкушал скорую встречу с Мичжу. Когда он с ней встречался, почти всегда говорил ей всё, что она хочет услышать, хотя мог сделать замечание, если слушала бессмысленные песни о любви или читала бесполезную модную литературу, но теперь Сукчжон может начать её воспитывать и лепить из неё всё что угодно, чтобы сделать удобную и послушную ему ёчжон, которая будет действовать так, как укажет Ли.

«Хорошо, что её отца убили. По крайней мере, она никуда не уйдёт. Надо будет ещё от этого Шингвана избавиться. Она же к нему тоже может пойти, а он её послушается и может начать тягаться со мной. Это будет опасно для меня».

Сукчжон предвкушал радостную встречу со своей возлюбленной и продолжал читать книгу, задавая себе один и тот же вопрос, поставленный в книге До Шинчжина:

«Тварь ли я дрожащая или право имею? Нет, я имею право стать счастливым и улучшить этот мир, избавив его от крестьянской скверны».

Чтобы не упустить момент, когда Мичжу и Шингван прибудут в бывшую столицу Ачимтэяна, принц позвал одного из наёмников Чунгэ и приказал ему:

— Когда Пак Мичжу со своим телохранителем будет подходить к Ханманчжу, доложи мне, чтобы я вовремя их встретил.

— Да, ваше высочество, — заявил молодой человек, откланявшись.

Когда наёмник вышел, Сукчжон крепко сжал раскрытую книгу и предвкушал скорое и постепенное выполнение своих грандиозных планов по завоеванию королевства и свержению младшего брата с престола.

Шингван и Мичжу вторую ночь провели у незнакомой ёчжон, приютившей их. Ким спал, обнимая девушку и гладя её лицо. Когда молодые люди позавтракали мясом курицы и рисом, старуха сказала им:

— Вы оба должны быть осторожны. Берегите друг друга. Кстати, я до сих пор не представилась. Меня зовут Ко Тхаи. В этом доме жил мой дедушка со стороны матушки. Немного безумным был, а так добрый.

Распрощавшись с гостеприимной хозяйкой дома в лесу, Мичжу шла с телохранителем по тропинке, освещённой солнцем, и вспомнила песню известного певца и игреца на каягыме Лим Тэчжина, спевшего о внучке лесника, с которой молодой охотник поиграл и бросил. Эту песню ему написал его хён Лим Кёншиль, чьи композиции исполняли многие певцы и певицы Ачимтэяна. Шингван шёл с ней, и девушка завела эту песню:

«Когда-то давно жил старый лесник.Из близких была только внучка.Мечтала она о вечной любви —Ждала её только ловушка.

Однажды охотник встретил её,Где Тхаи грибы собирала.В сердечке её открылась любовь,Хоть этого чувства не знала.

Охотник ей тоже душу открыл,Но любви он ей не обещал.Их ночи были так страстны, жарки.С её сердцем он лишь поиграл.

Смотрела она, как он уходил.Как лечить больное ей сердце?Она поняла, что он не любил.От холода как ей согреться?»

— Мичжу, у тебя красивый голос, — восхитился Ким. — Мне понравилось твоё пение.

— Иногда люблю попеть что-то красивое и приятное. Что радует слух. Бывает, что нет смысла, зато песня такая красивая. Мне всегда было грустно, когда я слушала эту песню от Лим Тэчжина.

— Мне его творчество не нравится, ибо почти все его песни похожи друг на друга, потому что он воспевает свою любовь к кисэн, будучи женатым, — изрёк телохранитель. — Но как поёшь ты... У тебя красивый голос и абсолютный слух. Песня о девушке по имени Тхаи звучит очень печально. Теперь я знаю, кто вдохновил Лим Кёншиля на создание этих стихов.

— Не думала, что тебе понравится моё пение, — улыбнулась Пак.

Девушка вспомнила, как Сукчжон высказывал ей, когда она спела композицию гейши по имени Курода Акира, прибывшей из Аой Юми. Иностранка пела о метафорической любовной стреле, пронзившей её сердце, которую выпустил возлюбленный лирической героини, из-за чего та потеряла голову и страстно влюбилась. Принц тогда сделал ей замечание:

— Что за пошлости ты слушаешь? Какая порядочная девушка будет слушать такое? Лучше слушай песни маритаимских композиторов.

Мичжу пыталась понять оперы маритаимских композиторов, но они ей не нравились, ибо эти композиции казались ей скучными, раздражающими и заунывными, но спорить с принцем не могла, поэтому просто не пела свои любимые песни при нём.

— Почему мы не можем просто переместиться? — задал вопрос Шингван, словно разбудив её.

— Оппа, — объяснила Пак, — во-первых, я должна знать место, куда нужно переместиться. Вдруг мы в стену впечатаемся? Или вообще очутимся в отхожих местах? Во-вторых... Когда мы были в Нунбушине, я не хотела вызывать подозрения, но теперь просто хочу подольше побыть с тобой. На время нам придётся разлучиться, ибо мне нужно разоблачить Сукчжона, чтобы предотвратить переворот. В последнее время он мне часто говорил, что станет сильным королём и свергнет короля Донмина. Какой же я была дурой, когда соблазнилась на его слова.

— Ты была юной и неопытной. Но теперь ты учишься на своих ошибках и начинаешь многое понимать в этой жизни. Не ошибается тот, кто ничего не делает.

— Знаешь, как-то мы с отцом разговаривали о Сукчжоне. Отец был против этой свадьбы. Я от гнева сказала ему, что он скорее бы одобрил брак с тобой, чем с Сукчжоном. Отец сказал мне, что ты бы был отличным мужем для меня. Ведь ты единственный, кто может выдержать мой характер.

— Не думал, что господин Пак мог такое сказать... Знаешь, Мичжу, характер невозможно исправить, но можно изменить отношение к чему-либо.

— Тогда и я не ожидала, что он скажет это. Я даже не думала, что ты будешь мне нравиться.

— Я тоже никогда не думал об этом. Не думал, что когда-то смогу тебе понравиться.

Молодые люди шли, и Шингван заметил ярко-синие крохотные цветы. Ким сорвал небольшой букетик незабудок и украсил ими длинную косу Мичжу. С этими нежными голубыми цветами она казалась ещё красивее, словно ёчжон природы.

— Знаешь, ты так красива с этими цветами. Теперь у меня появилась идея, что сделать для тебя, когда всё закончится. Не буду ждать твоего дня рождения, а просто сделаю тебе подарок.

— У тебя талант. Мне стыдно, что я не ценила тебя и твои работы, но совесть не позволяла выбросить их. Они же дорогие, — затараторила Пак и про себя подумала: — «А Сукчжон ни разу даже цветочек не подарил».

— Знаете, я вспоминаю песню Бён Ильчхона о незабудках. — Ким завёл песню:

«С тобой почему-то мы отдалились.Я рад тебя видеть хотя бы мельком.Что между нами, родная, случилось?Молчишь, когда что-то тебе говорю.

Несу я тебе букет незабудок,Ведь знаю, что это любимый цветок.Я никогда тебя не позабуду.Дарю я тебе этот синий венок.

Мы бы расстались с тобою в начале,Не зная друг друга, родная, совсем.Мы ближе теперь друг друга узнали —Со дня первой встречи другие уже.

В моей грешной жизни много ошибокДопущено было. Уже не вернуть.Так мало тебе дарил я улыбок.Надеюсь — теперь я всё сделаю в срок.

Я помню одно — цветок незабудка.Ты любишь смотреть, как в лесу он цветёт.Думаешь, что это всё просто шутка;Одни лишь девчонки нам дарят любовь».

— Красивая песня! Когда что-либо поёшь ты, это звучит так обворожительно. У Бён Ильчхона полно смешных песен. О сладком ттоке, о сладкоежке по имени Ёнха, о призраке, пытавшемся поцеловать свою невесту. Забавные песни. Знаешь, оппа, с тобой я чувствую себя свободной, словно птица в небесах.

— А хочешь ещё песню спою? Как раз она о тебе. Когда первый раз услышал её, не наделся, что когда-нибудь спою её тебе. Её поёт Хо Бэкчжон, который пел про туманы в голове, ночную подругу, разные берега и дождь из сочжу. — Шингван пел другую композицию:

«Видел тебя я в своих ярких снах,Где стоишь в ярко-алом ханбоке.Долго меня ты той ночью ждала,Глядя в воды реки одиноко.

Встретил тебя. Улыбнулась ты мне.Твои очи как яркие звёзды.Дороги судьбы к тебе привели —Никогда я тебя не забуду.

Не буду лечить я в сердце любовь.Я хожу за тобою по следу.В своём ярком сне летаю легко.Околдован твоим звонким смехом.

Как же меня, неземная, нашла?Что же было до памятной встречи?Лишь в «Хато» ⁽²⁾ со мной удача была.С каждым днём наши чувства всё крепче.

Можем друг друга с тобою понять,И не нужно нам лишнее слово.Смог я тебя, неземная, принять.И любовью навеки я скован».

Молодые люди смеялись и наслаждались жизнью, не думая о скорой разлуке. Спустя два дня они приблизились к Бульгурымёну, где некогда жили родители Чон Сучжи. Мичжу содрогнулась, вспомнив увиденные картинки из памяти Сукчжона. Ей было жаль этого человека, которому довелось столько пережить, но она считала, что такое детство не даёт право творить зло. Пак рассматривала проходивших мимо сельчан и понимала, что это обычные люди, не чудовища, готовые обидеть её.

«Неужели среди этих людей есть те, кто когда-то обижал Сукчжона и превратил его в такое чудовище?» — пронеслось в голове у девушки.

За день Шингван и Мичжу добрались до края деревни, и наступил вечер. Оказавшись в бесконечном лесу, путники устроили небольшой привал. Ким нарубил дрова и собрал палатку; Мичжу заварила чай из листьев дикой чёрной смородины, и молодые люди перекусили рисовыми пирожками, купленными в Бульгурымёне на местной торговой лавке.

— Оппа, я так давно не ела ттоки. Зачем ты позавчера вспомнил эту песню Бён Ильчхона про сладкие пирожки? Аж слюнки потекли — так сладеньких пирожков захотелось.

— Мне тоже их так захотелось, — усмехнулся телохранитель. — От этого мяса с грибами уже тошнит. Хочется чего-то другого.

— У нас одни и те же блюда на каждый день: грибы, рябчики да кролики. Меня тоже уже тошнит, но есть что-то надо. Хорошо, когда в деревне перепадают рисовые пирожки или что-то другое. Так соскучилась по кимчи. Хёнсук такое вкусное кимчи готовит. Как мне теперь стыдно, что я её унижала... Только вряд ли она примет мои извинения.

— Не бойся раскаиваться, Мичжу. Покажи, что ты признала свою вину и раскаялась. Больше ты не будешь её унижать. Я знаю. Думаю, что она тебя простит, хотя это будет непросто. Покажи ей, что хорошо к ней относишься. Не просто извинениями, а добрыми словами и хорошими поступками.

— Она меня ненавидит и вряд ли простит за те гадости, что я ей наговорила.

— Жаль, что я не смогу ничего объяснить ей, ведь меня не пустят во дворец. Если меня ещё пощадят...

— Когда я раскрою планы Сукчжона, тогда ты сможешь увидеться с Хёнсук. Я знаю, что вы друг другу как братик и нуна, поэтому не ревную.

— Я тоже не ревную тебя к этому лгуну, поэтому не переживаю. Но будь осторожна. Он может разоблачить тебя. Сделай вид, что ненавидишь меня и рада от меня избавиться, что за всё время, проведённое вместе, ничего у нас не изменилось.

— А пока, — улыбнулась Мичжу, — будем любить друг друга как в последний раз.

Шингван подмигнул. Сполоснув чашки в ближайшем ручейке, Ким и Пак легли в палатку; юноша вытянул руку, и девушка легла на неё головой, как на пуховую перину; Мичжу щекотала кончиками пальцев щёку любимого; Шингван свободной рукой обнял девчонку, держа её за плечо.

— Интересно, оппа, кем ты мечтал стать в детстве? Воином? — задала вопрос Пак.

— Я мечтал стать кузнецом, как мой отец, но когда моих родителей убили, понял, что хочу быть воином, чтобы защищать людей и приносить мир в Ачимтэян. Но теперь понимаю, что порой без насилия невозможно добиться мира. Сейчас хочу просто спокойной жизни с тобой, работая кузнецом. Кем мечтала стать ты?

— Я мечтала о малом — выйти замуж за богатого человека, быть ему хорошей и верной женой, родить ему сына, наследника этих богатств. Когда встретила Сукчжона, думала, что моя мечта сбывается. Но после путешествия по лесу с тобой поняла, что именно ты тот человек, с которым хочу прожить свою жизнь, за которого хочу выйти замуж, от которого хочу родить ребёнка. Хочу, чтобы этот ребёнок во многом был похож на тебя. И неважно, сын или дочь.

— Да, Мичжу, наша жизнь порой идёт не по плану, а мечты меняются со временем. Но так хочется, чтобы мы были вместе до конца наших дней.

— Главное, чтобы этот конец был как можно дальше от нас. Главное, чтобы нам обоим жилось хорошо, несмотря на все невзгоды, что будут на нашем пути.

Молодые люди, мечтавшие о прекрасной совместной жизни после победы над соперниками, вместе уснули, обнимая друг друга. Скоро временное расставание, которое должно их разлучить на короткое время; им хотелось как можно дольше побыть вместе, но долг перед Ачимтэяном звал.

Шингван и Мичжу шли по лесу, наслаждаясь друг другом. Им было интересно поговорить на разные темы, обсудить музыку, каллиграфию, литературу, вспомнить истории из жизни. Она прикасалась к нему, чтобы увидеть очередное воспоминание и пережить с ним тот прекрасный момент в его жизни. С ним Пак чувствовала себя свободной и счастливой. Вспоминая Сукчжона, девушка понимала, как стыдилась своих предпочтений, которые принц считал неподобающими для знатного рода, из-за чего ощущала себя в золотой клетке.

— Оппа, давай отдохнём. Я вижу, что тебе тяжело, — предложила Мичжу.

Телохранитель остановился и присел на пенёк. Девушка нарвала несколько листов дикой малины, заварила их них ароматный чай. Согревшись от тёплого напитка, юноша прислонился спиной к дереву, и девушка прижалась к его груди. Сколько раз она так сделала? Уже и не помнит. Ким развязал бинт на её руке и заметил, что рана затянулась, оставив бледный коричневый шрам.

— Не могу смотреть, как ты режешь себе руки, чтобы лечить чужие раны.

— Я знала, что ты не разрешил мне наносить себе порезы, но мне нужно было спасти тебя. Тогда я поняла цену человеческой жизни.

Мичжу взяла его за руку и гладила её; Шингван щекотал её щёки и шею кончиками пальцев свободной руки. Ощущая приятную негу от лёгких прикосновений, Пак приблизилась к Киму и поцеловала его в щёку и в шею; юноша погладил её лицо и волосы и коснулся губами её уст. Девушка обвила руками его шею и ответила на поцелуй; поддаваясь ласке, телохранитель обнял её и неожиданно для себя нагло и страстно целовал, не желая никому отдавать Мичжу.

«Ты моя, Пак Мичжу. Ты только моя», — проносилось в голове Кима.

Влюблённые прервали поцелуй. Девушка ощущала невероятное счастье, её голова слегка кружилась, словно от чашки тугёнчжу, на щёках появился румянец от избытка чувств, наполнявших её. Шингван гладил её щёки и шептал:

— Моя принцесса.

Мичжу хотела, чтобы эти моменты длились как можно дольше, и мысли о спасении Ачимтэяна от озлобленного принца не тревожили её. Ей нужен только он. Телохранитель Ким Шингван, человек, ставший ей лучшим другом и любимым человеком.

Молодые люди шли по лесу, останавливаясь на ночлег и небольшой перекус. С каждым днём приближения к Ханманчжу влюблённые понимали, что не хотят расставаться, что их временное прощание неизвестно, сколько продлится, что часы разлуки будут самыми тяжёлыми.

Этот день начала их временного расставания наступил. Молодые люди два дня шли по тропинке, ориентируясь по солнцу. Вскоре показались большие дома с черепичной крышей, и Шингван понял, что это Ханманчжу, старая столица Ачимтэяна, которым правили короли давно исчезнувшей династии Квон.

— Мы пришли в Ханманчжу, — изрёк Ким.

— Не знала, что это такой красивый город, — улыбнулась Мичжу. — Когда всё закончится, мы ещё прогуляемся по нему.

— Теперь нам нужно идти к Ма Дамчхи. Твой отец сказал, что нужно идти туда. — Телохранитель указал в сторону севера.

— Надеюсь, что я встречу Аксан, его дочь. Мы с ней в детстве играли. Она мне рассказывала разные легенды. Помнишь, я рассказывала о ней?

---

1) Имогай (イモガイ) — конус (яп.) Конусы — семейство хищных брюхоногих моллюсков. Укус некоторых представителей рода Conus смертельно опасен для человека. В то же время яд других видов используют в фармакологии для изготовления сильнодействующих обезболивающих препаратов, не вызывающих наркотической зависимости.

Вернуться к тексту

2) Хато (화투) или Ханафуда (花札) — цветочные игральные карты.

Вернуться к тексту