Куклы (гет)

Глава VIII

Я и подумать не мог, что Женщина, бывавшая здесь лишь единожды в дни тяжелой болезни, запомнит это изъеденное временем место — первый дворец Пустых. Не представлял, насколько может быть цепким хрупкий человеческий разум, несмотря на угнетенное состояние, замечая, запоминая интуитивно бессистемный разброс острых развалин с поразительной точностью картографа. Я был абсолютно убежден в безнадежности сложившейся ситуации и, признаться, отчасти даже рад этому, сменившему бесконечную тревогу за жизнь пленницы, ощущению покоя и расслабленности, уверенности, что новый день не принесет неожиданностей, вновь вложив свою судьбу в ладони Владыки. И если бы не был рад, то и не принял бы так легко возможность с истинным, покаянным благоговением возвратиться проторенной тропой в привычную зону комфорта, вернув себе положенные почести. Впрочем, даже в моменты вероломного, недальновидного бунтарства я не смел подвергать сомнению приказы и оценку Айзена-сама, и именно в этом и заключалась моя глупость, принесшая столько страданий Орихиме Иноуэ. Вероятно, если бы меня пытался наставлять кто-то другой, я бы отмахнулся от его слов, с бесстрастием анализируя полученную информацию, а Владыке не пришлось бы прибегать к подобным чудовищным методам. Сколько смертей еще понадобится, сколько жертв, сколько усилий, прежде чем я научусь отличать реальность от собственных заблуждений, усвою уроки, полученные в сражении с пленницей, сколько еще моей собственной крови…

Орихиме спала у арранкара на коленях — тихая, давно апатичная к текущей реальности, растратившая безвозвратно веру в добро — песчаные бури высушили слезы, выели остатки памяти, бесконечный, бесконтрольный страх быть сожранной заживо растворился в таком же неистовом желании навсегда исчезнуть, лишь бы прекратить эту пытку. И она льнула к нему, прижималась к груди, к ногам, обнимала и с по-детски невинной надеждой заглядывала в лицо, каждым движением вопрошая: «Ты ведь больше не оставишь меня?» — но Сифер уходил, сгорбившись, пряча руки в карманах, пряча привязанность и слабость от чужих, насмешливых взглядов, считал шаги до убежища, где прятал пленницу, жил,окружая себя непроницаемым,соблазнительным бархатом тайны, и позволял белому шуму пустыни выхолащивать навязчивые, навязшие по кромке дыры, словно волосы, водоросли, лишние эмоции. Он навещал ее каждые пять-шесть дней на протяжении месяца, сосредоточившись на предчувствии неизбежного, зная, что ждать скоро будет нечего, что Иноуэ уже забывается, бредит. Айзен милостиво подарил им несколько месяцев дисгармоничного счастья в затхлом, ветхом скелете Лас Ночес, и Улькиорре бы вечно быть благодарным, не перечить, не спорить, не требовать, залечь на дно с Принцессой в обнимку, окопавшись обязанностями и будущей властью. Он вздохнул, высвобождая очередную волну самобичевания. Возможно, рассеяно размышлял Кватро, только возможно, если бы он не сжег ее тело, та восстановила бы утраченную связь и вернулась в свой сосуд, ибо даже теперь, несмотря на истощение и слабость, все же вновь частично овладела духовной силой и продлевала тем самым свое существование. Но, о боги, с каким ослепительным, фантастическим упоением он тогда смаковал свое горе, разбирая, разбивая его на частицы, проживая каждую отдельно по тысяче раз, прожигая дыру в новообретенном "сердце", с каким наслаждением тонул в психоделических снах. Да, можно было все списать на болезнь и морфий, который накачивали его израненное тело, но отказать Сиферу в добровольном поиске безнадежности — ни в коем случае.

Изредка он приносил Иноуэ еду, которую та впрочем не ела, — смешение реацу Пустых и слабость притупляли вкусы и запахи, — и припасы неделями гнили у входа. Он появлялся бесшумно, молчаливый, внимательный, мрачный, садился у дальней стены, считая новые ссадины на теле Принцессы, позволяя той просто дремать у него на коленях, опьяненный фактом ее присутствия, и мог бы сидеть так, наверное, вечно, если бы возник вдруг шанс победить неотвратимость судьбы.

— Почему тебя не было так долго? — спросила Химе в их первую посмертную встречу. — Почему ты заставил меня ждать так долго?

— Я был занят, — после минутного замешательства отозвался арранкар, не считая необходимым сообщать об истинных причинах своей задержки.

— Ты всегда занят, и тебя никогда нет рядом, если ты нужен, — та обвиняла бесстыдно, бессовестно, не знаю, что Кватро едва не погиб. Сифер молчал, не пытался спорить или переубеждать, просто к моменту встречи с ней он обвинил себя сам.

Во дворце его сторонились, как прежде, зачастую выражая открытое презрение, никто не интересовался, если Улькиорра исчезал из поля зрения камер слежения на несколько часов, впрочем тот не желал злоупотреблять показным невниманием. Айзен последние несколько недель был увлечен опытами с созданием нового оружия для арранкар и общался только с Ичимару, от остальных принимая отчеты исключительно в рукописном виде, благодаря чему Сифер оказался предоставлен сам себе. Лишенный особо важных поручений, он отдал все внимание Орихиме, стремясь сначала отсрочить пустофикацию и заставляя девушку принимать отвары для укрепления нематериальной оболочки и сохранения духовных сил, а после найти решение, которое помогло бы сохранить ее личность. Когда ждать стало невозможно, он, к ужасу Иноуэ, озвучил свои предположения.

— Как ты думаешь, что тебя ожидает? — он начал издалека, проверяя почву, оценивая мыслительные способности пленницы.

— Я… — Химе чуть замешкалась , — наверное, стану Пустым, как и мой брат, — робко и безальтернативно ответила она, уставшая от жалости Сифера.

— Хорошо, — тот кивнул и придвинулся ближе. Они сидели друг напротив друга, настороженные и оба бессильные перед реальностью, самозабвенно отрицающие ее на протяжении всей жизни. — А что потом? Что я сделаю потом?

— Убьешь меня, — в сторону прошептала девушка, словно ей было мерзко от этой мысли. — Наверное, так.

Арранкар высокомерно, оценивающе посмотрел на нее. Вряд ли женщина говорила осознанно, скорее, храбрилась, не желая мириться с безысходностью.

— Как ты считаешь, почему ты все еще жива? — его навязчивость и желание получать только нужные, верные ответы слегка раздражали, и Орихиме поджала губы и натянуто улыбнулась.

— Потому что мне удалось сбежать? — иронично протянула она, словно Улькиорра сказал глупость. Она все еще злилась на него, пусть и скрыто, не могла простить отсутствие почти в два месяца, частое молчание и замкнутость, словно бы ожидала, что ее так называемая смерть должна была его изменить. — Я пробралась через нижние этажи и вышла наружу немного дальше пункта наблюдения. Через подвалы, — искоса глянула на Кватро, ожидая, что он будет доволен, но тот оставался нарочито серьезным.

— Почему тебя никто не преследовал? — не отставал он.

— Я не знаю, — удивленно пожала плечами Орихиме.

— Не знаешь?! — насмешливо переспросил Сифер.

— Может быть, никто меня не видел или никого не было в башне, — она немного нервно дернула головой, лишь утверждая собственную неловкость.

— Ты ведь помнишь, что по всему периметру Лас Ночес расположены камеры видеонаблюдения? Или считаешь, что Айзен-сама как синигами мог забыть, что после смерти душа человека не может самостоятельно отправиться в Сейрейтей?

Иноуэ тяжело вздохнула, не понимая, в чем виновата теперь и за что Кватро продолжает эту пытку. Но тот безэмоционально, беззастенчиво рассматривал ее тело, ловил придирчивым взглядом каждый взмах ее ресниц, замечал каждый шорох складок ее одежды, запоминал каждое слово и неминуемо ощущал себя неопытным юнцом перед ней, который ничего не знает о мире, безмерно злясь из-за этого.

— Я не знаю, Улькиорра, — деланно признала поражение Химе, замечая примесь разочарования на строгом, надменном лице арранкара.

— Первое, что ты должна была сделать, оказавшись за пределами дворца, — это беспрестанно благодарить Владыку за свое чудесное спасение, — наставительно продолжил он за нее, внутренне ухмыляясь вспыхнувшим в Иноуэ искоркам гнева и удивления. — Если я… — Сифер склонил голову по-птичьи и чуть вытянул шею вперед, словно решив вдруг сообщить что-то тайное, интимное, — найду способ продлить тебе жизнь, на что ты потратишь обретенное время?

— На тебя, — не медлила девушка. — То есть я буду жить для тебя.

Тот хмыкнул и отвернулся, не веря ни единому слову, но все же наслаждаясь навязанным тщеславием.

— Бред, — как будто даже смущенно отрезал Улькиорра. — Неуместный сентиментализм.

— Почему? — всплеснула руками Химе. — Я уже живу только ради тебя. У меня никого не осталось.

Он наградил ее надменным, подозрительным взглядом, отмечая, однако, что со стороны Принцессы это вынужденная жертва, нежеланная, но неизбежная.

— Я склонен считать, что Айзен-сама предвидел мое поведение, — не торопясь вывел он, ожидая одну из тех ярких реакций, которыми изобиловала бывшая пленница.

— О чем ты?! — ошарашено произнесла Иноуэ, боясь даже пошевелиться, надеясь, что это очередная проверка Сифера.

— Вероятно, заметив мой неуставный интерес к тебе и понимая, что после смерти Куросаки я захочу оставить тебя под своей защитой, зная при этом, что ты практически утратила силы, ибо их уровень напрямую зависит от реацу Ичиго, а это, к слову, превращает тебя в обузу не столько для замка, сколько для меня лично, потому что именно я должен был стать наместником Лас Ночес, будучи осведомленным о моих слабостях, Владыка решил многократно увеличить твои способности, избавив тебя от бремени безрассудной доброты и самопожертвования, а меня — от постоянного беспокойства за твою безопасность. А это возможно лишь при условии твоей пустофикации, ибо все прочие попытки изменить твой характер провалились, — уточнил он, давая понять Орихиме, что именно Айзен являлся инициатором психологических ловушек и ментальных проверок, которые устраивал для нее Улькиорра. — Таким образом, череда недавних событий — часть замысла, который я, к прискорбию своему , понял слишком поздно, что заставило тебя страдать, — он чуть помедлил, раздумывая, стоит ли официально приносить извинения, но все же решил закончить свою и без того тяжелую для девушки речь.

Иноуэ с минуту молчала, растерянно хлопая ресницами, не в силах выдавить из себя ни звука, ее и без того огромные глаза, казалось, сейчас и вовсе лопнут, забрызгав слегка брезгливого Сифера липкой и вполне ощутимой кровью, несмотря на физическую смерть девушки. Она затряслась, зажала рот ладонью, боясь закричать и привлечь в подвал Пустых, а после отчаянно зашипела Улькиорре в лицо:

— Я не верю! Не может все это быть правдой! Это значит, что все мы — просто куклы, игрушки в руках Айзена! — она хотела бы плакать и, наверно, смогла бы, но гнев, ядовитая ненависть, как по заказу беглого синигами, выжигала нутро.

— Я полагал, это очевидная истина, — спокойно парировал Улькиорра. — Я уже говорил тебе о цели нашего существования еще в дни твоего заключения, — его невозмутимость и эта абсолютная готовность принять любое решение новоявленного бога отвращала нехуже омерзительного плана.

Он предлагал ей покинуть казематы Лас Ночес, жить в Генсее, он выхаживал ее, он стремился узнать ее душу — он делал это для нее? Или, может, это была убогая, нелепая попытка доказать Айзену, что и у арранкар есть желания, но поистине Улькиорра никогда не имел серьезных намерений, смирившийся с безысходностью? Или, может, что-то произошло в ее отсутствие, заставившее его передумать? Химе грозно и с долей обиды взглянула на Кватро.

— Это единственное логичное объяснение происходящему, — упрямился тот.

— Ты оправдываешь чудовищные поступки своего Владыки, — тихо проговорила она и отвернулась.

— Ты должна понять, что только таким образом… — нудно начал он.

— Замолчи! Я не хочу слушать это! Нельзя ставить эксперименты над живыми людьми! — Иноуэ тяжело дышала, румянец на ее исхудавших, впалых щеках создавал неприятный, болезненный контраст красок. — Ты оправдываешь его издевательства, пытки, чужие смерти… Ты никогда не ставишь под сомнение его поступки, только себя безмолвно коришь! Ты слабый! Почему ты никак не успокоишься? Не примешь мою смерть, как данность? — Сифер чуть дернулся, когда она схватила его за косоде. — Я умерла, Улькиорра! Меня больше нет! — и заплакала, безвольно упала ему на грудь, прижимаясь к единственно нужному, навязанному стокгольмским синдромом существу на земле.

— Я собираюсь выкрасть Хогиоку, — неторопливо, словно это была самая обыденная вещь, произнес арранкар, игнорируя причитания девушки. Орихиме сглотнула, уставшая спорить, приводить доводы, на которые он, несомненно, наплюет, прикрыла глаза и сжала ладони в кулаки. Пусть делает, что хочет. Сил бороться у нее все равно не осталось. Пусть хоть мир перевернет из собственного эгоизма и во имя амбиций лжебога. — Оно отказалось подчиняться власти Айзена-сама, оставив ему лишь бессмертие, и тот вырезал его из груди, желая усилить, — сила, способности, реацу — все просто помешаны на этом, вздохнула Химе, почему нельзя просто жить, почему все время нужно что-то кому-то доказывать? Улькиорра доказывал Орихиме свою правоту. Айзен доказывает миру, что Король душ бесполезен и необходима революция. Куросаки доказывал всем, что он способен их защитить. И так далее. И так далее. Сборище бесконечно неуверенных в себе дураков. Она ведь тоже была одной из них — тоже стремилась доказать Кватро ценность души и вроде бы даже успешно, только… Иноуэ сжалась, почуяв вдруг, как надвигается живое бессмыслие, то, о котором столько говорил Улькиорра, голодное, как апокалипсис, как жерло черной дыры, пожирающее без разбору всякий объект в пространстве. — Тебе не нужно бояться, — но Химе не боялась, она была уверена, что у Сифера расстройство рассудка, вызванное ее смертью, отсюда и безумная теория заговора, и намерения забрать Хогиоку. Впрочем, женщина, верно, как всегда, переоценивала себя. — Если я прав, то мне дадут это сделать, ибо это — часть замысла, если ошибаюсь, меня казнят, и значит, это наш последний разговор, — как фатально, усмехнулась Орихиме, он всегда так патетичен, и обняла его крепко.

Улькиорра, как повелось, озвучил очередную чудовищную вещь, за которую раньше бы, несомненно, получил оплеуху, но сейчас Принцесса затихла, обдумывая услышанное. Он вновь обещал ей свободу, силу и жизнь… в подчиненном положении на милости врага. Он вновь не удосужился спросить, чего же она хочет, не потому, что не питал к ней уважения, просто был слишком ответственным, считал, что в праве решать за других. Послушать его — значит, вновь пройти по краю отчаяния, безумия, жестокости, отказаться — навсегда исчезнуть в брюхе очередного Пустого, исчезнуть без возможности встретить друзей. Пойти за ним — значит, довериться ему, как никому до него, взять за основу его извращенное видение реальности. Пойти за ним — значит, стать частью этого мира, получить еще один шанс отомстить. Иноуэ словно прошило насквозь, и очень вдруг захотелось обрести эту баснословную силу, свойственную арранкарам, захотелось следовать плану Айзена и быть в состоянии себя защитить, потому что Сифер с его вечной рефлексией, меланхолией и склонностью к самоанализу, подсознательной зависимостью от беглого синигами, конечно, не мог в полной мере этого сделать, тут Владыка предвидел.

— Что ты решила? — тот прервал молчание, недовольный, что девушка затягивает с ответом, словно бы в самом деле придавал ценность ее словам.

Химе отстранилась, смотрела долго и пристально, еще раз прокручивая в голове предложенный план. Улькиорра не был так холоден, беспристрастен и непоколебим в своих решениях, как все считали, она знала это, как никто другой, многие вещи, особенно если они напрямую касались Иноуэ, задевали его, вызывали скрытые вспышки гнева и ревности, и если она станет сильнее, если ему не нужно будет постоянно заботиться о ней в ущерб своей репутации, это позволит обоим не только сосредоточиться на развитии собственных способностей, но и придаст смелости самой Орихиме.

— Мне страшно, — словно в противовес своим мыслям пролепетала Принцесса.

— Я понимаю, — неожиданно поддержал Кватро. — Это действительно вызывает ощущение неуверенности и страха.

— Мне не стало легче, Улькиорра, — с укоризной одернула его девушка, давая понять, что именно сейчас попытка выглядеть человечнее неуместна.

— Через несколько дней начнется пустофикация, — серьезно и холодно бросил тот, поднимаясь и отряхивая хакама. — Постарайся положить все силы на сохранение рассудка. И принимай отвар, который я принес тебе. Он сбережет энергию.

— Когда ты придешь? — с замиранием сердца прошептала пленница, боясь, что тот заставит ее одну проходить этот ужасный ритуал. И верно — теперь уже вечная пленница этих песчаных долин, невыцветающих, безжизненных глаз. Улькиорра все же осуществил задуманное им с самого начала — поделился с ней взлелеянной пустотой, запер ее на дне колодца промеж ключиц, заставил принять его истину.

— Когда все устрою. Не бойся, это не займет много времени, — кивнул он, пытаясь неловко ее подбодрить.

А Орихиме невыносимо хотелось разузнать: «Улькиорра, ты ведь тоже боишься, боишься и не веришь, что Айзен мог желать тебе добра, пусть и таким извращенным способом, ты ведь настолько напуган, что цепляешься за иссохшую, разбитую душу давно мертвой человеческой женщины, слишком явно обнажая свою слабость?», — нерожденный вопрос свербел под черепной коробкой, и Сифер, чувствуя повисшее дымкой свинцовое напряжение, поспешил удалиться.

Конечно, Иноуэ не любила его, нет, не потому, что тот был причастен к гибели Куросаки, не из-за его страсти беспрестанно отрицать любое ее утверждение, не из-за чрезмерной увлеченности и зацикленности на идеях души, бессмыслия сущего и иже и с ними, она не любила его потому, что такого, как Улькиорра, или, может, как и она сама, — безвольного, внутренне изуродованного, наблюдающего за жизнью в узкий проем своего нигилистского мировоззрения, — и любить невозможно и даже стыдно, ибо он не увидел бы ее чувств, а заметив, принял бы за насмешку или, что хуже, оскорбился бы. Впрочем, может, она не любила его потому, что гибель товарищей и депрессия выжгли ей сердце, и там, где когда-то цвели луга, распространяя дурманящий, сладкий запах трав, теперь лился тлетворный дух гниения. Она не любила его и знала, что это нормально, не испытывала мук совести, принимая его заботу, ибо и Сифер не любил ее тоже. И эта обоюдная нелюбовь, проросшая, сквозь тела спорами плесени, сплетением нервных клеток, общих импульсов, связей, страданий, стала сильнее самых искренних чувств, описание коих можно встретить только в романах.

Кватро не изобретал сложных планов, отвлекающих маневров, не стремился перехитрить Владыку, он собирался просто прийти в назначенный день в покои синигами и взять Хогиоку. Он был уверен, что Айзен не сменил код доступа, не усилил охрану и не приказывал задержать Улькиорру на входе, действовал спокойно, размеренно, убежденный, что четко следует чужому замыслу, выждал момент, когда комнаты пустовали и забрал камень, зажал в кулак силу, способную перекроить четырехмерное пространство, и, положив на стол принесенные с собой отчеты по наработкам в управлении реацу, не торопясь, не оглядываясь по сторонам, неспешной походкой покинул покои, уверенный, что Ичимару Гин следит за ним через пункт наблюдения.

— Кажется, Улькиорра-кун что-то замышляет, — лукаво, с предвкушением протянул синигами, рассматривая на мониторе удаляющуюся спину Сифера. — Он собирается покинуть пределы Лас Ночес. Можем отправить за ним отряд экзекиасов, — он обернулся к Айзену и вопросительно взглянул на него.

— Нет причин для беспокойства, — с легкой улыбкой отозвался ками, крайне довольный тем, что Кватро, наконец, оставил терзающую дворец и его обитателей скуку и начал действовать.

— Он выкрал Хогиоку, — Ичимару пожал плечами, как бы извиняясь за поведение арранкара.

— Я бы сказал, он его одолжил, — терпеливо поправил его Соске, не отрываясь от чертежей, одержимый теперь идеей разработки оружия, артефакта, способного нивелировать ущерб от банкаев синигами, при том многократно усиливая способности арранкар. — К нам скоро пожалует гость, Гин, и следует подготовиться, — он таинственно сверкнул глазами и вновь вернулся к работе.

Улькиорра тем временем, ничем не выдавая своего поступка, мерно шагал по коридору, на ходу раздавал поручения встречным нумеросам, не обделив вниманием и любопытного Гриммджоу, лениво объяснив тому пользу проводимых Айзеном и им самим исследований, сообщил, что допоздна планирует работать в пустыне, и в целом вел себя, как обычно, слегка высокомерно, с легким раздражением и пренебрежением говорил с окружающими, зажимая в ладони спасение для Принцессы. Он не испытывал азарта или трепета, очередной раз нарушая устав, на сей раз абсолютно готовый к любому исходу, мысли не были встревожены пустым беспокойством относительно провала миссии, он знал, что если женщина не выдержит, если ее воля окажется расколота страхом, он просто ее убьет, и в этот раз положить конец ее бессмысленным скитаниям будет куда проще, ибо новое существо уже не сохранит в себе и намека на прежнюю Орихиме.

Когда он спустился в подвал, Иноуэ, измученная приступами чудовищной боли и попытками противостоять ей, неотвратимостью перемен в собственном теле, сидела, закутавшись в одеяло, и судорожно пыталась восстановить последнее звено цепи судьбы, но чем больше тратила сил, тем стремительнее разрушались и ее заколки, и в груди начинала просвечивать дыра. Она то зажимала их в ладони, то принималась истерично бить себя, то начинала захлебываться причитаниями.

— В этом мире пустофикация проходит быстрее, — отстраненно проговорил Сифер, искоса наблюдая за ней.

— Тебя не было восемь дней, — заламывая руки, прошипела Химе.

— Я должен был все подготовить, — отмахнулся Кватро, чуть рассерженный ее тоном и требовательностью, словно бы он был чем-то обязан ей, а не наоборот.

— Тебя не было восемь дней! — в отчаянии завопила она, срываясь на визг.

Но тот даже не вздрогнул, когда девушка схватила его за плечи, смотрел отрешенно, безэмоционально, не стремясь отыскать в себе и толику сострадания. По долгу службы ему не раз приходилось наблюдать пустофикацию, и в целом он к этому привык, но Орихиме не была сторонним мусором, ничтожеством, не заслуживающим внимания, не искала она и жалости, как иногда ошибочно полагал Кватро, ей было нужно от него нечто большее, что отличает людей от Пустых, то, что она бездумно, расточительно дарила другим, и это отнюдь не любовь.

— Ты готова? — нетерпеливо поинтересовался он, отстраняясь, и вопрос нещадно смердел духом угрозы, как если бы Сифер исполнял чей-то приказ, а не действовал самостоятельно.

— Это больно? — та, трепеща от неизвестности, беззащитности, молитвенно сложила руки на груди и сжалась.

— Я не знаю. Не помню, — бросил арранкар, сердясь, что женщина тратит время на пространные беседы, глупо пытаясь отстрочить неизбежное.

— Наверное, очень больно… — она представила, как страдал ее бедный брат, неверно истолковав мотивы ее поведения, отчаявшийся, одинокий, погряз в ненависти к ней и себе. По крайней мере, у нее есть этот бесполезный Пустой, Химе легонько коснулась пальцев Улькиорры, не ожидая впрочем сочувствия, и едва не зарыдала вновь, смятая реальностью, в которой у нее никого нет из-за этого бесполезного Пустого.

— Вероятно, — согласился арранкар, отдернув руку. Ласки, эмоции, все, что не способствует делу, сосредоточенности на основном задании не только неуместно, вредно, но и отвратительно, ибо лишь сбивает мысли в водоворот, путает, скручивает в канат, прирастает пуповиной к отмирающему сердцу Химе.

— Хогиоку у тебя, да? — девушка все еще зажимала последнее звено цепи в ладони.

— Да, — Кватро вынул из принесенной с собой торбы бутыль и поднес к губам Иноуэ. — Это сжиженная реацу Пустых. Она подпитает тебя и поможет сохранить разум, — но та лишь удивленно, испуганно шарахнулась к стене, Сифер сделал шаг вперед, давая понять, что в случае отказа силой принудит ее выполнять необходимые действия. — Чтобы выжить, что должна сохранить рассудок и воспоминания. Пей, — он вновь поднес сосуд к лицу Принцессы, не оставляя ей выбора.

— Улькиорра… — сдавленно прошептала она, зажмуриваясь и делая несколько глотков.

— Суть твоих способностей соответствует в некотором роде способностям Пустых, именно поэтому твоя сила возросла в Уэко Мундо, — пояснил Улькиорра.

— Айзен-сама знает, что ты взял Хогиоку? — она снова отхлебнула. Горечь как будто прожгла ей горло, связки, и голос осип.

— Да.

— И, наверное, знает, зачем? — сквозь слезы выдавила девушка. — Улькиорра, я не могу… Очень гадко…

— Надо терпеть. Я не собираюсь тебя уговаривать, — безжалостно отрезал он. — Если ты хочешь выжить, то сделаешь это.

Химе проглотила обиду, допила жидкость из бутыли, едва сдерживая едкий, провокационный, противоречивый вопрос, способный разом обесценить все усилия Кватро: «А если не хочу? Если я не хочу жить?», — и, набравшись смелости, все-таки промолчала, подсознательно жалея арранкара, впервые в жизни думая о кровавых дарах Улькиорры, что тот в доказательство своей преданности бросил к ее ногам. Наверное, он жертвует ради нее куда большими вещами, чем сама Иноуэ. Достойна ли она его стараний, представлений о ней; наверное, да, раз Сифер ее выбрал, — Химе печально усмехнулась. Или его мог заинтересовать кто угодно, в ком он нашел бы отголосок пресловутой души...

— Теперь отдай мне заколки, — неумолимо приказал Кватро.

— Что?! — Орихиме инстинктивно прижала ладони к вискам.

— Ты слышала, что я сказал. Ты должна пройти через это без них, должна преодолеть страхи и подчинить Пустого без них, — и голос наливался не то равнодушием и усталостью, не то практически незаметным сомнением. — Думай о них, как о простом украшении для волос, а не как о символе твоих способностей. Силой этот предмет наделяешь именно ты, а не наоборот, — продолжал давить Улькиорра.

— Я не могу… Я не могу, — она затряслась, бессвязно бормоча признания в бессилии.

— Не заставляй меня быть грубым, — он сдавил ей плечо и дернул на себя, негласно обвиняя девушку в проявлении необходимой жестокости. Та слабо, затравленно дернулась, но принялась выпутывать рикка из волос.

— Ты мне только пообещай, что сразу убьешь меня, если ничего не получится, ладно? — до какой степени отчаянья нужно дойти, чтобы, пережив чудовищную даже по меркам Пустых смерть, вновь молить о ней.

— Я обещаю, — спокойно проговорил Сифер, видя, как Иноуэ трясущимися руками протягивает ему заколки.

Возможно ли, что Айзен упивался абсолютом собственной божественной силы, создавая из Пустых арранкар, ставя на тех эксперименты, как на животных, отбросив ничтожные моральные устои, очень вредящие чистой, на грани психопатии, гениальности? Улькиорра, оказавшись на его месте, желал лишь скорее закончить процесс пустофикации и избавиться от разрастающегося внутри чувства вины и отвращения, лишенный способности видеть эстетику чужих страданий и смертей.

— Ты мне еще скажи, — Орихиме вдруг перехватила его ладонь, прижала к груди и с мольбой выпалила, — ты меня любишь? Скажи, что любишь, — неожиданный, бессмысленный, но очень важный для пленницы, ни от кого за свою жизнь так и не услышавшей признаний, вопрос впился Кватро промеж ключиц и дальше — в область сердца.

— Не люблю, — в сторону произнес он. Орихиме улыбнулась нежно, искренне и горячо, порывисто поцеловала Сифера в щеку.

— Это хорошо. Это правильно. Это так и должно быть, — нервно тараторила она, поглаживая его скулы, волосы, будто любуясь в последний раз строгим лицом. Отсутствие альтернативы, перемен в арранкаре придавало ей смелости.

— Ты знаешь, — начал вдруг Улькиорра необычайно доверительным тоном, отвернувшись от пленницы, — ты подумай о Куросаки, — ломано, противясь сказанному всем естеством, произнес он. Химе изогнула брови дугой, губы ее задрожали, и реки слез вновь потекли по обветренному, худому лицу. — Подумай о том, что он пережил подобное и справился.

— Замолчи, — неслышно прошептала Принцесса. Пусть говорит о чем угодно, только не трогает ее память об Ичиго, ему туда хода нет, пусть делает с ней, что хочет, но не смеет манипулировать ее волей с помощью чувств к синигами. Это подло. — Замолчи.

— А это значит, что и ты сумеешь, ибо ты сильнее. Подумай о том, через что ему пришлось пройти, чтобы защитить тебя и твоих друзей, — и было не ясно, желал ли Кватро подбодрить Иноуэ или надеялся ускорить трансформацию ее души.

— Не смей, — она погрозила ему маленьким кулачком, забитая, замученная до смерти бессовестными чудовища, что окружали ее, убежденными, что облагодетельствовали, не признающими вины и правды.

— Я буду ждать на поверхности, — он двинулся к выходу. — Ты должна пройти через это одна, — но Орихиме лишь дрожала и всхлипывала, сгорбившись у стены, никак не реагируя на его слова. Он уже почти достиг лестницы, как девушка рванулась к нему, и беспокойное лицо ее покрылось брызгами, контурами будущей маски.

— Улькиорра, ты в меня веришь? Ты веришь, что я справлюсь? — в глазах все еще жила надежда, что он сродни людям, его чувства, мечты ничем не отличаются от них, но Сифер грубо оттолкнул ее, верно, решив, что пустофикация проходит неудачно и пленница сошла с ума. — Улькиорра. Улькиорра, это все еще я, — заметив его смятение, поспешила оправдаться Химе, — и я хочу услышать твой ответ. Он важен мне, понимаешь?

— В процентном соотношении твои шансы с учетом… — занудно, растерянно, часто-часто моргая, начал арранкар.

— Ты веришь в меня или нет? — прокричала Иноуэ и закрыла ему рот рукой, не допуская рождения цифр и схем.

Тот убрал ее ладонь, облизал пересохшие губы и замер, словно боясь ступить по тонкому льду, болоту, минному полю, сощурил глаза, судорожно просчитывая, вспоминая возможные варианты необходимого ей ответа, человеческие реакции и модели поведения, зная наверняка, что в ее отношении все равно ошибется, и выдохнул осторожно и вкрадчиво:

— Я… да, верю, — он замолчал, сканируя бурю эмоций в ее глазах, понимая, что ей этого недостаточно, подстраиваясь на ходу. — Я верю, что ты справишься, — почти вопросительно произнес он, — эм… что через несколько часов я снова буду говорить с тобой, — он перевел дыхание, отметив, что взгляд Химе заметно потеплел, и кивнул, продолжая, — верю, что ты… — Орихиме улыбнулась: куда делась его привычная патетика и страсть сыпать высокопарными фразами?! — Я верю, что… даже лишившись души, ты по-прежнему останешься моей Орихиме.

Сифер лгал, конечно, понятие веры в привычном смысле не жило в его мозгу, но временами хотелось в самом деле почувствовать всепоглощающую веру, самозабвенную надежду, которыми была связана Иноуэ со своими друзьями. И в то же время он жадно желал, чтобы она стала подобной ему, жаждал наградить ее отчаяньем, боясь лишь после разочароваться в ней слишком быстро.

— Ладно, — вздохнула Орихиме, словно разгадала ложь Улькиорры. — Если ты веришь, то я и я тоже, — раньше Сифер решил бы, что над ним насмехаются, но вряд ли девушка сейчас была способна на это. — Ты иди. Я справлюсь. Докажу, что люди не такие слабые, как ты думаешь, — она оперлась о стену и опустилась на колени.

Он выбрался из подвала, обошел замок, проверяя безопасность, желая избавиться от неприятной неловкости, скованности за вымученное признание в чувствах, которых нет. Впрочем, может, он поистине полагался на нечто схожее с верой или привязанностью, оценивая ее характер, поступки, благодаря чему и выделял ее среди остальных, всегда смотрел лишь на нее, отрицая даже не мысль, а само предчувствие мысли, что пленница может не справиться, оказаться слабее, чем от нее ожидает Сифер. И эта борьба реальности и идеалов в итоге превратили жизнь бедной женщины в ад. Время тянулось, вилось неумолимо медленно, отзывалось воплями умирающих Пустых на другом краю Уэко Мундо, чтобы затеряться в крике рождающегося.

Прошло шесть часов, прежде чем стихли выбросы реацу и Улькиорра решился спуститься в подвал, осторожно ступая по оплавленному песку, ошеломленный мощью, таившейся в духе Принцессы, держа руку на мече, готовый к неожиданной атаке. Орихиме лежала на земле, покрытая мягкими, рыжевато-черными не то перьями, не то длинной шерстью, вздрагивала и пыталась закрыть маску, словно боясь, что Кватро ее увидит. Вероятно, сейчас, если она утратила рассудок, то должна испытывать заглушающий эмоции и память голод и попытается напасть, почуяв его присутствие. Он замер у входа, отслеживая колебания ее реацу, бесстрастно продлевая пытку тишиной, давая ей время самой вспомнить и восстановить свою личность. И все же было в этом что-то щемящее, застывшее горечью на языке, спазмом в солнечном сплетении, бесформенным бликом счастливой улыбки Принцессы… Во что он ее превратил, беспрестанно предъявляя к бедной человеческой женщине завышенные ожидания, внушая ей понятие о несуществующей силе пустоты, соблазняя упоительным ужасом бесконечных моральных истязаний, что сотворил с беспризорной душой, довлея над податливой, доверчивой пленницей, постоянно боясь разочароваться, заставляя ее через отвратное бесчувствие каждый раз испытывать стыд за проявленную доброту. Разорил, разворочал, развратил, убил, словно без него мало страданий выпало на ее долю, или стремился через нее наказать все человечество за наглость быть счастливыми и слабость к надежде.

Та зашевелилась, чуть поднявшись на локтях, и Сифер разглядел небольшую, размером с кулак, сдвинутую влево сквозную дыру между грудей Химе.

— Как я выгляжу? — арранкар представил, как она улыбается, произнося это.

— Словно подлунная богиня этого мира, — с предыханием прошептал он, исподлобья наблюдая за ней, впервые в жизни отвечая улыбкой на улыбку.

— Улькиорра, я… — она быстро поднялась и потянула к нему костлявую руку, но Сифер остановил ее, испытывая вдруг не тошноту, но что-то сродни, омерзительно кислое, постыдное, не желая рассматривать и запоминать ее нынешний облик.

Прежде желая до помешательства познать, отнять, заиметь себе ее душу, теперь он с болезненным страхом, покалывающим в кончиках пальцев, вглядывался в отметину Пустого на груди Иноуэ, зная, что так ничего и не понял, безвозвратно упустил все человеческое, чистое в ней, не слушал сути ее речей, отмахивался от проявленной нежности.

— Поспешим, — только и выдавил он, гася напольную лампу, лишь бы не натыкаться взглядом на костяной оскал, удивленный тем, что ему неприятно видеть Принцессу такой, и возвращая ей заколки, напитал ее реацу. — Ты должна попытаться взять свои способности под контроль и вернуть Хогиоку в возбужденное состояние, — озвучил он.

— А если не получится? — с ужасом проговорила Химе. Кватро про себя усмехнулся, вспоминая расплавленный от силы женщины песок под ногами, — все-таки пустофикация не принесла ей уверенности в себе.

— Ты должна пожелать этого больше всего на свете, сосредоточиться на этой единственной мысли, — настаивал Сифер.

— Улькиорра, я не могу! — вспылила та внезапно, трепеща крыльями, подобно стрекозе, и стушевалась от неприкрытого удивления и настороженности в глазах арранкара. — Почему ты ничего не рассказал заранее? Почему нельзя было сделать все сразу, как ты пришел? — возмущенно тараторила она, отвернувшись к стене.

— Потому что ты была слаба. У тебя не хватало сил для лечения собственных ран, — мягко ответил Кватро. Его медленная речь больше напоминала попытку выиграть время и приготовиться к неизбежному, чем на объяснения, и Иноуэ наблюдала периферическим зрением, как тому сложно удерживать отрешенное выражение лица, как его ладонь все еще покоится на рукоятке меча, как Сифер следит за ней взглядом, как за добычей.

— Я попробую, — она даже вскрикнула от того, что щит отрицания слишком легко материализовался на Хогиоку. — И что будет потом?

— Потом ты коснешься камня и своих рикка, сделав тем самым свое тело проводником для твоих способностей, — он задержал дыхание, подбирая слова, пряча, наконец, руки в карманы и позволяя пленнице чуть успокоиться. — Поскольку здесь нет специальных приспособлений и препаратов, необходимых для уменьшения выбросов реацу и притупления боли, полагаю, твои страдания будут чудовищны, — глухо подытожил он, поджимая губы.

— Ты не можешь их заглушить? — на всякий случай поинтересовалась Химе, уже зная ответ. Но тот все стоял в стороне, ругая себя за бесконечный эгоизм и гордыню, принесшие пленнице столько бед, ибо отринь он свои нелепые потуги быть самостоятельным, пади в мольбе перед Владыкой, и тот, безусловно, помог бы Иноуэ, конечно, лишив взамен Сифера самоуважения и остатков свободы.

— Если я попытаюсь, то невольно поглощу часть твоей реацу, что уменьшит твои изначальные силы. Этого допустить нельзя, — Орихиме показалось, что в его тоне мелькнула тень извинения за то, что когда-то привел ее сюда.

— Хорошо, — тепло прошептала она. — Я поняла. Я все сделаю, Улькиорра. Ты только останься…

Она сняла щит и коснулась Хогиоку, истошно вопя, зажимая заколки в ладони, сглатывая кровь из растрескавшихся губ, забилась в судорогах, подавляя желание сковырнуть, разбить ставшую хрупкой, податливой маску. Улькиорра смотрел неотрывно, жадно, страстно, полыхая внутри от пламенных страданий Принцессы, восхищенный, ибо она — его женщина — справилась, удивительно смелая, сильная, не в пример Сиферу, напоила своей бездуховной душой мертвый мир Уэко Мундо.

Она открыла глаза и с облегчением и радостью узнала лицо Улькиорры, тот, потерявшись во времени, сидел, прислонившись к стене, поглаживая ее волосы и прикрывая дыру промеж грудей, все еще неготовый, и рассерженный этим, принять ее новую сущность.

Говорили, что в развалинах старого замка жила группа древних вастелордов, отказавшаяся подчиниться Айзену и нашедшая возможность совладать с его гипнозом — история на грани легенды о чудесном избавлении от гнета тирана, — и Пустые, привлеченные мифом и чудовищным вихрем вздымавшейся временами реацу, приходили сюда кто-то в поисках смерти, кто-то, надеясь получить освобождение от службы в Лас Ночес. И именно здесь, среди хаоса, разложения, тлена, руин и костей родилась Принцесса подлунного мира — почти что богиня, выпестованная горькими жертвами и ртутными поцелуями Сифера. Он создал ее для себя так же, как Айзен сформировал из некогда податливого разума Кватро идеального преемника, он создал ее как доказательство истинности своего мировоззрения, совершенно несчастный из-за этого, лишившись навсегда шанса утолить свое мучительно тоскливое, меланхолическое, обсессивное любопытство, интерес к простой душе человека. Он сбросил косоде и, рвано дыша, не сдерживая больше порывов подсознательной страсти, напуганный возможностью потерять Орихиме навсегда, не произнося ни слова, вжал ее в стену, принимаясь на грани отчаянья целовать шею, руки, которыми та безвольно упиралась ему в грудь, целовать ее плечи, проникаясь дрожью Иноуэ, умываясь ее слезами. Касания, стоны, горячие, несдержанные, покрытые непроницаемым пологом животного отупения, инстинктов, влечения, похоти, разврата и наслаждения грязного и постыдного. Он целовал ее жадно и влажно, задыхаясь от волнения, двигался резко и неумело, постоянно сбиваясь с ритма, смешав рассудок с приливами осознанной ясности, ирреальности и ужаса, до паранойи напуганный, что Принцессу пожрет пустота. А она застыла единственным именем на губах, стеная в его ладонях от восторга и ослепительно прекрасного отчаяния, прижимаясь к нему сквозной раной в груди.

— Ты всегда этого хотел? — голос Иноуэ хрипел, скованный тактильным, посторгазменным мороком, первобытным инстинктом.

— Я… — Сифер стер пот над верхней губой и перевернулся на спину, — я беспокоился, что утратил тебя, боялся, что это не ты, — смазанная, бесформенная, бессмысленная фраза, почти что признание в почти что любви. Впрочем, Улькиорра никогда не знал, какой Орихиме была с друзьями и до него, он создал ее с нуля, вырезал из живого человека идеально печальный образ, жестоко нарушая целостность ее прежней жизни, отвергая все лишнее, ненужное, неуместное, непонятное ему.

— И ты нашел, что искал? — с полуулыбкой спросила девушка, возвращая пламя в напольную лампу и позволяя Сиферу, наконец, рассмотреть ее новое тело и маску, застывшую обломком на затылке и шее сзади.

— Может быть, — он потянулся к осколку на голове Химе, но вместо гордости за успешно завершенное дело испытал лишь угнетающий стыд, словно это не символ возросшей силы Иноуэ, а позорное клеймо, которое он лично выжег на ее теле. — Может быть, я нашел это еще давно, только не видел.

— Моя душа в тебе, — продолжила за него Орихиме, озвучивая невысказанные мысли и накрывая ладонью его отметину между ключиц. — Я отдала ее тебе на крыше, помнишь? — она грустно улыбнулась, поймав тяжелый, мрачный взгляд Кватро. — Не вини себя и не презирай, — тот молча хмыкнул, опустив глаза. И в Иноуэ родилась цель, оформилась новая личность, вновь превосходящая Сифера в силе. — Я тебя не покину больше, — поцелуем коснувшись плеча арранкара, словно прощаясь, оставляя в его руках образ наивной, напуганной девочки, заперев навечно его в стенах этой пещеры, Орихиме надела приготовленное платье, по-королевски статная, утонченная, независимая, гордая и в то же время очень знакомая или даже родная.

— Я обучу тебя всему, что знаю, — Улькиорра оправил одежду и взял Принцессу за руки, а та уже знала, на что употребит обретенные силы.