Небесная презумпция (джен)

Сон в чужой, но своей постели прошёл спокойно. Удивительно, что без ночных кошмаров, которые любили покусать за голову. Этим утром широкая кровать показалась Марте императорским ложе, так что ей до последнего не хотелось выходить из объятий одеяла. Утренние лучи падали на пол. Преодолев бессилие, Владимирова порвала на себе кандалы Морфея, подняла тело и встала с кровати, покачавшись на месте, затем потянулась до приятного тянущего ощущения по всему телу, посмотрела в окно и подошла к зеркалу.

— Уф, ну и чучело я лохматое. И косматое. Как бы напугала сейчас кого-нибудь… — девушка улыбнулась отражению, — Да не буду.

Марта поправила причёску несколькими усердными движениями деревянного гребня, но её кудрявые черные локоны все равно не поддавились напору. Владимирова вышла из комнаты, захватив несколько сменных вещей, надеясь в мыслях, что ванная была свободной. Не прогадала. За стол девушка села довольно бодрой, но чуть растерянной — её привёл под руку Артур, говоря, что все в доме, будь то гости или члены семьи, должны завтракать вместе. На столе была овсяная каша, снова кутья и блинчики. Ароматный чай настаивался в пузатом фарфоровом чайнике.

— Какие планы на сегодня, матушка? — Заруцкий-младший спросил родительницу.

— Я думала сходить сегодня на рынок, чтобы купить кое-что к Рождеству. Кстати, не хочешь пойти со мной?

Артур тут же опустил уголки губ, замолчав от такого предложения.

— Что же ты, я с тобой пойду, Аннушка, — Николай оторвался от приёма пищи, встряв в разговор. — Я думаю, Артур бы хотел провести побольше времени с сестрой, так?

Алиса и Артур в ту же секунду посмотрели друг на друга. Серые глаза вцепились в милое лицо, будто желая поцарапать или изуродовать иным способом, но не из-за злобы или чего-то более противного. Марта же спокойно ела, успев мысленно смириться с подобным (и на деле типичным) поведением сестры и брата.

— Ну да. Может, мы обсудим некоторые разногласия между нами, — Алиса растянула губы в хитрой улыбке.

— Чудно. Решено.

Марта отчерпнула небольшую горсть овсяной каши и положила её в рот, наблюдая за тем, как брови и уголки губ детей-Заруцких меняли свое положение.

Через час, Когда Анна и Николай покинули стены дома, Алиса, Артур и Марта сидели в гостиной, стараясь разговорить друг друга. Комната наполнялась звонким то юношеским, то девичьим смехом.

— Артур, — посреди разговора Алиса решила задавать провокационный вопрос. — Знаешь ли ты что-то об ангельском вопросе?

— Ангельский… что? — паренёк отрицательно покачал головой.

— А ангелов вообще видел?

Заруцкий широко улыбнулся девушке, притворно выдавливая из себя искорки смеха, из странного желания и внутреннего побуждения.

— Алиса, с каких пор ты стала такой верующей? Вот матушка удивится!

— Ах, ты не хочешь отвечать мне, так… Ладно.

Все ещё не понимая, о каких ангелах говорила сестра, Артур почесывал затылок, виновато опустив глаза в пол.

— Ой, да не слушай её, Артур. Она специально хочет тебе мозги напичкать небылицами.

— Марта, он не такой маленький. Пусть узнает…

Приложив палец к губе, Владимирова шикнула. Алиса лишь кивнула на её действие, видимо, поняв причину. Артур, похлопав глазами, выдавил ляпистую улыбку, очертившую его непухлые губы. Больше за этот день Заруцкие и Марта не касались подобной темы.

Темнело рано. Все за пределами стен каменного дома накрылось синей темнотой, в которой искорками мерцал выпавший снег. Медленно, будто по наказу, зажигался один за другим фонарь, освещая узкие улочки и вывески контор, магазинов и мастерских. К вечеру, все члены семьи были дома. Анна тревожно перебирала статуэтки в гостиной, расставляя их по местам — но не мысли в своей голове.

Скоро началась Рождественская служба. Туда пошли Заруцкие старшие и Артур. Алиса же отказалась, из-за чего получила лишь протяжный и недовольный вздох тетушки и еле ощущаемый взгляд дядюшки. Марта осталась с подругой, отчего вскоре получила тысячу вопросов от родителей Заруцких о своей вере.

— Марта… — протянула девушка.

Подруги были на кухне. Опираясь бедром о столешницу, Алиса же смотрела на Марту, которая пожирала свое отражение в самоваре взглядом — видимо, о чем-то снова думала.

— Самой себе нравишься, да? — прищурившись, снова протянула Заруцкая, еле слышно хмыкая.

Наконец выйдя из транса будто по щелчку пальца, Марта помотала головой.

— Да! Ой, точнее нет! Точнее… Алиса, ты чего вообще меня взглядом сверлишь? Ты ради меня тут что-ли осталась?

— Ой, да нет. Наоборот хорошо: часок лишний не увижу эту кудрявую голову.

— М? Ты про…

— Ага, Артура. Потом расскажу. Может быть.

Марта тут же хотела возразить, но хлесткий удар бумажного конверта заставил замолчать.

— Смотри, что у меня есть. Видимо, тетушка Анна не заметила в ящике! — с предвкушением протянула Алиса. Движения девушки стали такие резвые, такие живые, будто только сейчас она проявила себя настоящую.

— Ой, Лис, что же там такого? «Министр» отписал половину губернии в управление?

— Не подтрунивай так, а то я ему про это напишу в письме, — Алиса, подшучивая, высунула кончик языка и принялась распечатывать заветный конверт. — Я ему про тебя пишу вообще-то. И вообще, он земли не может отписывать.

— Пишешь? Да я этого человека знать не знаю, а ты наверное ему там все мои секреты выказала.

— Нет, до такого я пока ещё не додумалась. Благодарю за подсказку, Марта.

Приулыбнувшись, девушка достала несколько рождественских открыток. На них были разные иллюстрации: начиная от рождественской столицы до чрезмерно милого изображения ангелов, от которых Марту все же воротило. Но подобный «подарок» как знак внимания, как уточняющая весточка о не безразличности к адресату, казался ей таким естественным и милым, что на лице её, угловатым в некоторых местах и хмуром от дум, появилась улыбка.

Алиса, быстро перебрав открытки в руках, отодвинула одну в свою сторону, выделяя, другую же рассматривала более пристально, будто пытаясь разглядеть что-то неведомое.

—… Марте от графа Заруцкого. — прочитав это, Алиса странно улыбнулась. — Что же, братец не поскупился на мою любимую подругу. Было бы подозрительно, если бы он обделил тебя вниманием: я о тебе почти в каждом письме пишу.

— О, и что ты пишешь?

Глаза девушки блеснули. Искорка страсти любознания промелькнула в них.

— О том, как ты постоянно зубришь теорию, незаметно крадешь у кадетов хлеб, пока стоишь на дежурстве и не понимаешь моих шуток!..

Марта потупила взгляд.

— Это, надеюсь, шутка?..

Алиса, изумившись вопросу Марты, подняла уголки губ, а затем захохотала.

— Ну вот, значит я права: не понимаешь шуток!

— Да все-все, дай мне хоть в руках подержать — может быть, над кроватью повешу себе, как икону. Думаешь, соседки обзавидуются? — саркастично протянула Владимирова.

— Конечно, и драться будут за это! Не каждому перепадает открытка от непотомственного, но, все же графа. — с таким же тоном, граничащим между шутливостью и наигранной серьёзностью, дополнила Заруцкая.

Взяв открытку в руки, Марта осмотрела её также пристально, как и Алиса.

«С Рождеством, незнакомая мне, но милая Алисе госпожа Владимирова. Надеюсь, что хоть эта открытка попадет в Ваши, я верю, замечательные руки. Пусть праздник принесет Вам радость...» — пробежав глазами по этим строчкам, девушка почувствовала, как на блеклых щеках её заиграл румянец. Похлопав своими тёмными ресницами, Марта постаралась отогнать от себя смущение, которое теперь будет время от времени накрывать её на протяжении, как минимум, нескольких дней, ибо не ожидала она ничего подобного в свой адрес (да и не слышала такого на протяжении нескольких лет.)

— Ну что, удивила я тебя? — Алиса улыбнулась во все зубы, а затем прокашляла, разорвав секундную тишину.

— Да, очень… Твой брат удивил меня. Передай ему в письме, пусть обрадуется.

— Отлично. Тогда я напишу ему, что ты была очень рада и даже польщена! — пробормотала Алиса, на конце предложения громко цокнув языком. —И ещё чуть не упала в обморок, но я успела подставить тебе стул.

— Алиса, да черт! — Марта, опустив взгляд, сложила руки у груди, улыбаясь так, будто была задета шуткой. — Виновата ли я, что слышу комплименты, даже на бумаге, так редко?

— Конечно нет! Хочешь, я тебе буду говорить их чаще?

Посмотрев рассеянным взглядом на Алису, Марта пожала плечами.

— Не делай одолжений, а лучше приступай к действиям. Я вся твоя!

Стук в дверь нарушил возможные шутливые действия и колкие перебрасывания фраз.

— Оу, неужели вернулись? — Марта удивлённо приподняла брови.

— Нет — нет! Возможно это детишки ходят, колядуют…

Заруцкая быстрым шагом дошла до прихожей и, открыв дверь, увидела перед собой толпу разношерстных детей.

— Кто в чудесный праздник верит — открывайте шире двери! — начала говорить девочка лет двенадцати, чья голова была укутана в толстый тёмный платок, из-под которого выглядывали медные волосы.

—Коляда, коляда,

Накануне Рождества!.., — продолжил мальчик лет десяти, стоявший рядом.

Самый старший из компании, высокий чернобровый юноша в разношенной шубейке закончил стишок.

Из этой толпы Заруцкая узнала медноволосую девочку: она колядовала не первый год и с раннего детства приходила к ним, ибо знала, что без угощения эта семья бы её не оставила.

Выслушав колядки, Алиса широко улыбнулась пришедшим. Холодный поток воздуха с улицы, окативший её, взбодрил уставшее лицо.

— Марта, принеси-ка ту тарелку, что стоит в углу, — как-то воодушевленно, даже повелительно сказала Алиса своей подруге, которая уже через несколько мгновений стояла с тарелкой, полной блинов и конфет в обертке. — Чудно!

Для Владимировой это был соблазн высшей степени: умеренной красоты и вида большие румяные блины, промазанные небольшим количеством масла. Она глядела на них с самого вечера: пока в доме суетились домочадцы, Марта будто случайно бросала взгляд на эту вместительную тарелку. Её рука желала невольно потянуться и ухватить хоть один блин, чтобы наконец испробовать забытый за долгое время вкус — но тут её останавливал возглас Заруцкого-младшего, который как будто специально их караулил, и, замечая Марту у блинов, приговаривал шепотом, что это приготовлено для колядующих и ни в коем случае блины есть нельзя — отхватишь от тетушки Анны.

Пока Владимирова раздавала каждому по несколько блинов, мельком наблюдая, как лица пришедших восполнялись радостью, Алиса давала каждому по конфете, улыбаясь будто своим старым знакомым — хотя, отчасти так и было.

— Тётя Алиса, — спросила медноволосая девочка, — А где дядя Коташа?

— Дядя Коташа? — Заруцкая притупила взгляд. — В этом году он не приехал. Девочка, переменившись в лице, расстроенно вздохнула.

— Не расстраивайся. Дядя Коташа просто очень занятой человек: он работает над тем, чтобы нам жилось спокойнее.

— Он не забыл про нас?

— Конечно нет, как он забудет. Знаешь, как ему нравится видеть улыбки на лицах ребят — он готов радоваться вместе с вами.

Марта слушала диалог, не встревая в разговор. У неё уже были вопросы, на которые бы она желала знать ответы. Когда деревянная дверь вскоре захлопнулась, а в коридоре стоял более ощущаемый шлейф холодка, Марта, оторвавшись от стены, сделала шаг к подруге.

— Не ожидала, что у тебя будут знакомые среди детей, — приподняв брови, пробормотала девушка.

— Да? Так это не я сама, это Коташа виноват.

— Кота… Коташа. Оу, я думала, что вы про кого-то выдуманного говорите. Это имя?

— Да, имя. Про Константина говорим.

— Что? Опять он? — Марта сложила губы в трубочку, затем вытянула их и вздохнула. — Алиса, у Вас тут его культ или что?

— Нет, совсем нет. Он просто меценат, а ещё на подарки детишкам часть денег выделяет.

Кивнув в понимании, Марта почувствовала, как по телу пробежала секундная дрожь: любопытство все больше накрыло её. Интересно, что из себя представляет этот Коташа, которого не могут поделить Заруцкие-младшие и которого с большой радостью ждут маленькие жители этого провинциального городка…

— Коташа, — сказала себе под нос Марта, пытаясь пропустить имя через себя, — Забавно. И кто это прозвище ему придумал?

— А давай ты лучше это узнаешь от него. Думаю, если весной-летом он пригласит меня и Артура к себе в имение — я и тебя прихвачу. Идёт?

— Меня? — Марта выгнула бровь. — Алиса, ты что-то подобрела за последнее время.

— Ну… На меня, понимаешь, повлияли те дети и вообще все! Рождество, знаешь же, время волшебства! Тетушка Анна всегда говорила, что оно создано для успокоения, радости и ощущения безвозмездной любви ко всем, и к Господу… А, прости — прости! Я не должна была говорить последнее.

— Нет, все хорошо. Я не зла на Бога, у меня злоба на иное… Он не виноват.

Марта почувствовала, как её плечи обвили девичьи руки, а затем, будто осознавая возможное негодование, те руки просто коснулись плеч.

— Скажи: ты бы хотела встретить Рождество со своими родителями?

Родители? А что говорить Марте, которая всеми силами отгораживалась от прошлого, где она была любима и нужна другим.

— Да, наверное, — сухой ответ сорвался с её губ, пока сердце бешено стучало лишь при мысли о долгожданной, но невозможной встрече.

— А, наверное? Марта, может когда-нибудь ты перестанешь говорить загадками? — прошептала Алиса, всё так же выглядываясь в карие глаза, — Мы же всё-таки с тобой подруги как-никак. Конечно, я понимаю — может у тебя было ужасное прошлое и ты не хочешь говорить об этом, но я же тоже не без секретов. Я тебе не рассказывала почему я живу с тётушкой и дядюшкой?

— Нет, не говорила.

— Ах, какая же я… За все года нашей дружбы с тобой так редко предавлась подобному… — протянула девушка, выдыхая с внутренним сожалением. — Я думаю, что сейчас тоже не время для подобных историй, так что… — Может пойдём прогуляемся, а?

Вдруг стук в дверь заставил отложить идею прогулки на свежем воздухе — это вновь были колядующие.

— Давай ещё блинов, Марта, — повторила с той же интонацией Алиса.

Так повторилось ещё несколько раз, пока стрелки часов не показали два часа ночи, а на небе блистали яркие звезды.

— Ну, а теперь? — Владимирова задала вопрос, глядя на Алису, которая рассматривала подаренную ей открытку с блестящими от восторга глазами.

— А теперь… Я, наверное, пойду посплю.

— Эх, Алиса, — Марта опустила голову, смотря на входную дверь, надевая пальто, — Такую малину мне испортила. Без тебя пойду, так уж и быть.

— Смотри: не потеряйся в сугробах!

— Спасибо за беспокойство, — ответила Марта с доброй усмешкой, прикрыв за собой дверь.

В прогулках в одиночестве Марта видела особую прелесть. Когда девушка была в настроении радостном или просто приободренном, отличном от дурного равнодушия, такие уединения души казались ей более приятными. Зима, лето — неважно. Что шелест листвы, что хруст снега одинаково влияли на Владимирову с юных лет.

А вообще, когда человек находится в настроении лучше обычного, когда радость растекается в каждой клеточке тела, то желание обнять весь мир не кажется таким странным и диким. Желал бы мир таких искренних объятий?

Хруст снега под ногами, темно-синее небо и голоса горожан, доносившиеся с разных уголков улиц, делали картину, открывшуюся перед взором Марты, до трепетной дрожи родной, будто таким все тут было и десять, и пять лет назад, и останется оно таким же спустя и пять, и десять лет...

Купола небольшого собора почти не виднелись в ночной поволоке. Скрип под ногами не утихал, а морозец бил в нос.

— Сударыня… ‐ девушку позвал из темноты знакомый голос. Марта до последнего надеялась, что это было обращение не к ней. — Марта Владимирова.

Повернувшись в сторону, девушка обомлела. Высокая фигура стояла у забора, огораживающего церковь, в которой сейчас шла Рождественская служба.

— Не узнали ли Вы меня? — задал ещё один вопрос Рафаил, сделав шаг в сторону Марты, спрятав руки в карманы длинного пальто.

— Это Вы!..

— Да, я.

— Вы меня преследовали?

Причмокнув губами, «ангел» хмыкнул, смотря в сторону церкви.

— Что значит преследовал? Совсем нет! Видимо, Вы сами пришли сюда.

— Сама? — Марта, не поверив своим ушам, нахмурилась. — Нет — нет. Ладно, говорите, зачем звали меня?

— Да так, желал я предупредить об опасности одной, что, видимо, преследует Вас не один год, — на мгновение, сложив ладони домиком, Рафаил подошёл ближе к знакомой. Он обвивал пространство Марты медленными, тягучими шагами, словно бабочка, формировавшая вокруг себя кокон. — И знаю, что Вам тяжело от неё…

Брови Марты сдвинулись вниз от понимая его слов, но непонимания происходящего.

— И что Вы мне предложите? — с внутренней усмешкой спросила девушка, уже коря себя в мыслях за подобный тон. Она не знала, что ожидать от малознакомого человека.

— Я бы Вам хотел задать вопрос. Не против?

— Какой?

—…Что Вы считаете волей?

— Воля? Свобода человека, животного, — девушка посмотрела по сторонам, не отрывая взгляда, —…любого живого существа.

— А если воля становится… Выше? — Рафаил наклонил голову вбок, сделав ещё один шаг к Марте. — Ведь знаешь... Нет ничего сильнее в этом мире воли человеческой. В отличие от ... — он недолго молчал, — ...иной, она более раскованная, она всеохватывающая и создающая абсолютно новое, словно Божья воля. Она способна исцелять, она способна радовать и разрушать. Каждый, кто пользуется ей, уникален и имеет свой неповторимый взгляд: не юных и блестящих, или злых и слепых глаз, а души — трепетной и юной или жалкой и гнусной. У кого-то блеск воли горит вечно, после отречения от этого мира, у кого-то затухает при его долгом покорении, в скором разочаровании в других взглядах...

— А что насчёт Вашей воли, Рафаил? — Марта спросила странного юношу, больше походившего на немолодого человека. Она пыталась вглядеться в испуганный, глубокий взгляд карих глаз.

Ангел на миг спрятал свой взгляд от собеседницы, чувствуя, как эфемерное тело вздрогнуло.

— Моя воля… — тонкие, худые пальцы Рафаила скользнули по воздуху, оторвавшись от холодного фонарного столба, легли чуть ниже подбородка Владимировой, подняв голову девушки на свой уровень глаз.

Марта удивилась такому жесту, но не подала знака: Рафаил все равно почувствовал её внутренние колебания — «Не бойтесь, Марта. Я не причиню Вам вреда.»

В глазах юноши промелькнул странный блеск, схожий с лучом света на пластах стали — резким и пронзительным, порождающим невольные капли слез. Военная вздрогнула. Рафаил закрыл глаза, его ресницы дрогнули перед тем, как он представил Марте взгляд иной — горящие зелёные глаза смотрели на неё. В них не было зрачков, не было отражения падающих лучей тьмы. Девушка узнала подобный взгляд — он перебросил ее на мгновение в яму памяти. Перед тем, как на её лице вырисовался панический испуг, Рафаил уже смотрел на неё привычно, как-то по-человечески тепло. Но теперь вся эта человечность стала для Владимировой какой-то наигранной: как и вечно спокойное лицо знакомого, его кроткая спонтанная улыбка на бледном, почти мертвецком лице, как его нервное постукивание каблуком или сладкая доброжелательность, способная любому существу растопить айсберг недоверия или страха.

…Каждый шаг девушке всё больше давался с трудом: она не знала, как дошла обратно до дома. Вся оставшаяся ночь осталась тягостным туманом перед глазами.

— Марта… Марта!

Чьи-то руки на плечах давали тепло телу Владимировой. Беспокойное потрясывание укачивало сомный разум. Сон, прекрасный и притягательный, не отпускал её.

— Она спит же, спит?

— Да спит, не тряси её так сильно, кудрявая ты голова!

Когда Марта открыла глаза, то увидела перед собой Артура и Алису. У первого на лице были явные признаки беспокойства за новую знакомую. Не слишком ли быстро он привязывается к людям?

— Марта!

Артур, сжав левое плечо девушки чуть сильнее, припал к другой руке своим круглым лбом, а затем губами, задевая бледную руку, но не целуя её.

Марта, вытаращив глаза на юношу, сжала губы.

— А… Чего случилось? — промямлила она.

— Ты слишком крепко спала… Или была без сознания, не знаю, — Алиса пожала плечами, вслушиваясь в тиканье часов, висевших на стене.

— И бредила во сне! — добавил Артур, отстранившись от ладони Владимировой.

— Бредила?

«Боже, чего я только могла наговорить!» — пронеслось в мыслях девушки, пока та потирала болевший затылок.

— А чего я говорила? — Марта посмотрела на подругу, опустив брови и уголки губ, подрагивавших от волнения.

— Ты молилась, — ухмыльнулась Алиса. — Не бойся, не бранила никого.

Облегченно вздохнув, Марта приподняла тело с кровати, на которой лежала неизвестное ей количество времени. Перед глазами плыли круги и цветастая рябь.

— Как плывёт все…

— Марта! — чуть ли не завопил Артур, пока Алиса со стыдом на лице оттаскивала младшего брата.

— Да она же не помирать собралась, ну чего ты орёшь? — цокнув, пробубнила Алиса.

— Все, не буду больше, — глубоко выдохнув, юноша замялся, опустив глаза в пол. — Я волнуюсь вообще-то!

— Однако ты ужасно волнительный, сынок, — сказал отец, стоя в дверях. Все это время он наблюдал. — А я вижу, что Вы уже очнулись, сударыня.

Марта, бросив взгляд на мужчину, кивнула.

— Может, доложите о своём состоянии?..

Примечания:

Да, это не учебная тревога! Я правда вернулась. Вначале я думала растянуть эту главу, но решила, что поделю события в ней на две...(+я планировала ещё две главы выложить до Нового года, так что все будет)