Вспомни, и я спасу тебя (гет)

Целый месяц Гермиона Грейнджер провела в бесплодных попытках сдвинуть своего пациента с мертвой точки. Она все больше погружалась в его воспоминания, в его жизнь и, казалось, знала уже очень многое из того, что, возможно, не знал ни один человек, живший на Земле.

Девушка знала, как нежно Драко Малфой любил свою мать и заботился о ней. Мать разделяла его взгляды, хотя он, похоже, никогда об этом открыто не говорил. Она чувствовала, какое громадное влияние оказывал Люциус Малфой на чувствительную душу сына, требуя поведения, которое казалось ему единственно правильным. Гермиона знала, что, будучи постоянно окруженным людьми, Малфой чувствовал себя очень одиноким, и это сделало его чрезвычайно закрытым. Друзей у него действительно не было, девушка успела в этом убедиться. Пэнси было удобно с ним общаться и кичиться перед другими своим близким знакомством с отпрыском такой знаменитой семьи, как Малфои. О Крэббе и Гойле нечего было и говорить. Своих телохранителей даже сам Драко Малфой не считал за людей, с которыми можно было бы общаться. В какой-то момент в жизни юноши появился Блейз Забини, с которым они сошлись на общей любви к книгам, но больше их ничего не связывало.

Но за все это время Гермионе так и не удалось найти то самое, что сломило душу молодого человека, не нащупала то воспоминание, которое бы помогло ей вернуть осознанное выражение лицу ее пациента. Все минимальные изменения, которые происходили с юношей, ее совершенно не устраивали. Да, девушке удалось добиться того, чтобы Драко перестал смотреть на лампу, а наконец, стал замечать ее, но этого было мало. Он по-прежнему не узнавал ее.

Возвращаясь поздним майским вечером домой после практики в больнице Святого Мунго, Гермиона почувствовала, что ей очень нужно переключиться и подумать о чем-то другом, иначе скоро помощь психолога потребуется ей самой. Пройдя мимо своей двери, девушка направилась в Гайд-парк, в котором не была уже месяц.

Погода стояла очень теплая. Деревья были украшены свежей зеленью и маленькими цветками, закрывшимися на ночь. Дул теплый ветер, даря свежесть всему живому. На небе уже зажигались первые огоньки звезд, в большинстве своем скрытые под тонким слоем облаков, которые рассеивали слабый лунный свет.

Гравий тихо шуршал под ногами, когда Гермиона делала очередной шаг. В это время парк был пуст, и она очень хотела уйти подальше, вглубь, ближе к пруду, где сможет спокойно посидеть на лавочке и отдохнуть от тяжелых мыслей, постоянно крутящихся в голове.

Наконец, она заметила слабые блики от фонарей, отражающиеся в спокойной воде. Удивительно, но лебеди, жившие здесь, еще не уплыли от главной дороги. Приблизившись, девушка поняла почему.

У самой кромки воды, присев на корточки, сидел худой человек и кормил лебедей. Гермиона уже хотела было развернуться и пойти на другую сторону пруда, но ее остановил профиль молодого человека, показавшийся в лунном свете знакомым, особенно небрежные кудри на голове. Она подошла поближе.

— Здравствуйте, мисс Грейнджер.

Девушка остановилась как вкопанная, удивленно смотря на выпрямляющегося Поля.

— Не пугайтесь, — он улыбнулся. — Я заметил вас, когда вы еще шли по главной аллее. Простите, но ваши волосы не спутать ни с чьими другими.

Гермиона смущенно поправила волосы, которые все годы после выпуска из Хогвартса пыталась привести в божеский вид. Сколько бы она ни придерживалась мнения, что внешность — это не самое главное, в психологической практике внешность значила очень многое, поэтому волшебница старалась хотя бы волосы привести в порядок.

— Что вы здесь делаете?

— Кормлю лебедей, — Поль вновь обернулся к пруду.

Девушка встала рядом и тоже стала смотреть на прекрасных птиц, легко скользивших по поверхности воды. Воцарилось молчание, нарушаемое лишь тихими всплесками воды.

— Как ваша работа в Азкабане? — учтиво поинтересовался Поль.

Гермиона ответила не сразу, взвешивая, насколько откровенно может делиться своими провалами с этим немного странным французом. С одной стороны, он уже не был ее коллегой, непосредственно работающим с ней, поэтому она могла выговориться и, возможно, получить совет, но с другой стороны, она его совершенно не знала.

— Вы можете мне доверять, мисс Грейнджер, я обещаю, что никому ничего не скажу, — словно в ответ на ее мысли произнес Поль.

Поколебавшись еще мгновение, она наконец призналась:

— Я очень устала. А сейчас еще замерзла. Вы… точнее, если вы хотите, мы… М-м-м…Можем дойти до меня, я живу совсем близко, и там… М-м-м… Поговорить?

— Я не стану источником неудобств для вас, мисс Грейнджер?

— Нет, нет, конечно.

Поль, подумав еще мгновение, решил согласиться.

Они быстро дошли до двери, ведущей в квартиру. Зажегся свет, освещая гостиную, одновременно являющуюся и столовой. Девушка предложила своему гостю сесть за стол и, быстро скинув сумку и легкий плащ, подошла к холодильнику.

— Поль, вы не против красного сухого? Мне правда очень нужно расслабиться и переключиться, — чуть смущенно добавила она.

— О, нет, что вы, мисс Грейнджер, я с удовольствием.

— Зовите меня просто Гермионой.

— Хорошо, Гермиона, — улыбнулся молодой человек.

При неверном свете верхнего кухонного освещения было заметно, как оживилось его лицо. На вид ему было лет двадцать, но девушка знала, что он гораздо старше. Возможно, некоторую детскость его лицу придавали островатый подбородок и резко выделяющиеся скулы. Оно было как будто не до конца сформированным. Худые руки с длинными пальцами Поль сложил перед собой, выжидательно глядя на девушку.

— Вы прекрасно говорите по-английски, у вас совершенно отсутствует типичный французский акцент, — заметила она, ставя два бокала на стол.

— Я француз лишь наполовину. Моя мать была англичанкой. Давайте лучше я открою, — Поль протянул руку к бутылке вина.

Гермиона села на стул и стала внимательно наблюдать за тем, как ловко молодой человек управлялся со штопором. Его черные слегка кудрявые волосы спадали на лоб, явно мешая, поэтому он то и дело поправлял их рукой. Разлив вино по бокалам, Поль протянул один из них девушке.

— Выпьем за нашу встречу?

Его собеседница улыбнулась и сделала глоток, наслаждаясь терпким вкусом темно-бордовой жидкости. Поль опустился на соседний стул и посмотрел Гермионе прямо в глаза.

— Вы мне, наконец, расскажете, как продвигается ваша работа? Судя по тому, что мы сейчас пьем вино, не очень хорошо?

Девушка невесело усмехнулась.

— Вы правы. Все просто ужасно. Прошел целый месяц, а я так и не продвинулась. Изучила кипу бумаг, десятки книг, все, что было написано для подобных случаев, я знаю, что надо делать, делаю, но результата никакого.

— Очень интересно, — без тени улыбки сказал Поль. — А что конкретно вы делаете?

— В таких случаях для ослабленной психики мага нужен своеобразный толчок, который как бы заново запустит нервную систему, и человек сможет нормально реагировать на внешние раздражители. Это должно быть что-то сильное, какое-то воспоминание, окрашенное либо безумной болью, либо наоборот самыми прекрасными чувствами: любви, дружбы, сострадания, чего угодно. Мне кажется, я изучила большой пласт воспоминаний, но не нашла ничего. Совсем.

Она замолчала, потому что все вышесказанное было выпалено чуть ли не на одном дыхании и в легких просто не осталось воздуха для продолжения. Молодой человек, сидевший рядом, не перебивал и внимательно слушал.

— И самое ужасное то, что мне даже поговорить о нем и его воспоминаниях не с кем. Друзей у него нет. Его мать, насколько я знаю, сошла с ума несколько лет назад. Девушки тоже нет. К кому я еще могу обратиться?

— А его отец?

— Он погиб в Битве за Хогвартс.

Поль задумчиво вертел в руках бокал. Сделав глоток, он снова посмотрел на Гермиону, взгляд которой был устремлён куда-то в сторону окна.

— Вы уверены, что перепробовали все воспоминания?

— Я же говорю вам: о детстве, друзьях, взрослении, квиддиче, отношениях с семьей, каникулах, учебы в Хогвартсе… все.

— И о войне тоже?

Девушка потупила взгляд и сделала глоток вина. Она намеренно избегала все это время любых воспоминаний о военном времени, потому что боялась увидеть там, как ее пациент решается на убийство и, что хуже этого, совершает его.

— Так я и думал. Вы не хуже меня понимаете, насколько подобные воспоминания способны травмировать психику, а значит, они могут стать тем самым «толчком», который вы так настойчиво ищете. Даже если вы боитесь увидеть там что-то неприятное лично для себя… М-м… Вы врач, и ваш долг сейчас помочь вашему пациенту. Думаю, что, если вы затронете эти воспоминания, то попадете в яблочко, — Поль ободряюще улыбнулся.

Гермиона молча сидела рядом, осмысливая сказанное своим гостем. Конечно, он был прав, она сама это прекрасно понимала, но боялась в этом признаться, а этот француз так нежно ткнул ее в то, чего она так страшилась, что это даже не показалось чем-то по-настоящему ужасным. В конце концов, какое ей дело до чистоты совести Драко Малфоя?

— Спасибо вам, Поль. Вы, безусловно, правы. Почему же вы бросили эту работу?

Пришел черед молодого человека отводить взгляд. На его лице отразился целый каскад разнообразных эмоций от боли до жалости. Он несколько раз сжал и разжал худую руку.

— Если вы не хотите делиться… — начала было Гермиона, поняв, что полезла во что-то очень личное.

— Нет, все нормально, — натянуто улыбнулся Поль.

Он сделал вдох и повернулся лицом к девушке.

— Я вам уже говорил, что моя мать была англичанкой. Я не был единственным ребенком в семье, у меня был младший брат. И после развода с моим отцом она уехала в Англию вместе с ним, а я остался во Франции. Он старше вас всего на год-два. И учился на Слизерине.

Поль замолчал, делая глоток вина. Было видно, что каждое слово дается ему нелегко, и Гермиона уже пожалела, что подвергла своего гостя этому испытанию, но после последних слов она начала догадываться, что ей дальше расскажет молодой человек.

— Во время войны он выбрал неправильную сторону, или ему помогли выбрать эту сторону. Теперь это уже неважно. После победы над Тем-Кого-Нельзя-Называть мой братишка, как и многие, оказавшиеся на стороне Пожирателей смерти, попал в Азкабан. Это разбило нашей матери сердце, ведь общаться с заключенными не представляется возможным. Когда я узнал, что Министерство Магии нуждается в профессиональных психологах, а особенно в тех, кто закончил Академию, я приехал в Англию, чтобы хоть что-то узнать о своем брате. И я узнал. Он умер за несколько часов до моего прибытия в Азкабан.

Молодой человек замолчал и грустно улыбнулся, смотря куда-то сквозь Гермиону, которая застыла на своем стуле и внимательно всматривалась в глаза Поля. В них не было слез, лишь глубокая печаль.

— Такая вот история. Я решил, что делать мне в Азкабане больше нечего. Кого я могу спасти, если не смог спасти собственного брата? В Англии мне тоже больше нечего делать. Я возвращаюсь во Францию.

Повисло тяжелое молчание, во время которого Поль усердно протирал ножку бокала, видимо, для того, чтобы хоть чем-то занять руки и отвлечься от накативших воспоминаний.

— Вы не правы.

Молодой человек удивленно посмотрел на Гермиону, глаза которой горели только что зародившейся идеей.

— Вы можете еще многое сделать в Англии! Приходите работать к нам, в больницу Святого Мунго.

— Гермиона, мне очень ценно… — начал возражать Поль.

— Не перебивайте меня. Я серьёзно, — горячо прервала все попытки Гермиона. — В больнице вам будут только рады, там работает не так много таких первоклассных специалистов, как вы, способных только одним своим присутствием снять тревоги и горести с человеческой души.

— Вы мне льстите, — рассмеялся Поль, которому было, безусловно, приятно слышать такую похвалу.

— Ни капли! Я сама тому живое доказательство. Оставайтесь, — она с надеждой взглянула в его шоколадные глаза. — Да, вы не сможете вернуть к жизни вашего брата, но сможете помочь сотням других людей и спасти их жизни, просто в нужный момент оказавшись рядом.

Поль задумчиво глянул на Гермиону, словно взвешивая мысленно, насколько искренне она это говорит. И, видимо, открытая улыбка, расцветшая в этот вечер в первый раз на губах девушки, смогла его убедить.

— Что ж, думаю, что сегодняшний вечер можно назвать более чем плодотворным, коллега, в плане поворотных жизненных решений.

Он весело поднял свой бокал и стукнулся с бокалом девушки, даже не догадываясь, насколько его слова были близки к истине.