С чистого листа (гет)

На следующее утро все ночные переживания показались Гермионе совершенно необоснованными. Скорее всего, это было всего лишь следствием усталости после семестра упорной работы, долгой дороги в совокупности с необычными обстоятельствами, в которых ей придется встретить это Рождество.

Считанные дни до праздника Поттеры и Гермиона безвылазно провели в доме номер двенадцать на площади Гриммо, изредка выходя на улицу слепить снеговика из неожиданно выпавшего снега. Зима, как и осень, была довольно холодной, но ярко светящее солнце, хоть и не грело, но все-таки давало достаточно тепла и света, чтобы не впадать в уныние. И Гермиона не впадала. Лишь изредка, когда она оставалась наедине с собой и не была занята племянниками, у нее появлялось смутное чувство неуютности, потерянности. Гермиона чувствовала себя загнанной в угол своими противоречивыми чувствами, в которых ей было не под силу разобраться. Да и времени для этого у нее тоже не было.

В рождественское утро Гермиону разбудил непослушный лучик солнца, пробравшийся сквозь щелку в плотных шторах и начавший играть с непослушными прядями волос, упавшими на закрытые веки и черные ресницы. Сладко потянувшись, Гермиона прикрыла глаза и глубоко вздохнула. На какое-то мгновение ей показалось, что терзавшее ее все эти дни чувство испарилось без следа, давая возможность полностью отдаться празднику. Но это была ошибка. С лестницы послышались громкие дробные удары босых ног по ковру, слегка приглушающему этот топот. Братья наперегонки спешили в гостиную к елке, громко и возбужденно переговариваясь между собой. Это явное присутствие детей в доме напомнило Гермионе о ее собственном положении — молодой разведенной женщины, вынужденной проводить Рождество вдали от своего ребенка. Почему-то именно в этот момент она осознала, как ей не хватало Розы. Как было важно все эти годы видеть ее улыбку, когда она точно так же, как Джеймс и Альбус, бежала в гостиную, где уже обычно сидели Гермиона с Роном, чтобы дать возможность дочке первой открыть подарок.

Да, прямо сейчас, в Норе, за десятки миль от Гермионы, Роза сбегала по лестнице, может, уже не так возбужденно и радостно, как еще лет пять назад, но все же быстро, чтобы присоединиться к остальным членам семьи. Приятное блаженство, охватившее Гермиону после пробуждения, исчезло без следа; улыбка завяла на губах. Ей вдруг захотелось остаться в кровати вместе со своим одиночеством и не спускаться в гостиную к остальным. Но врождённое чувство «правильности» авторитетно заявило, что это будет неуважительно по отношению к хозяевам, которые изо всех сил старались все эти дни помочь ей разделить атмосферу семейного праздника с ними.

Неохотно, ленивыми движениями Гермиона натянула на себя халат и спустилась вниз, в гостиную. На пороге ее оглушил чистым радостным голосом Джеймс, воскликнувший:

— Но у Альбуса больше!

Обычные препирательства братьев, веселящие Гермиону последние несколько дней, вдруг не подарили ей возможность со снисходительной улыбкой наблюдать за ними, но наоборот, вызвали неожиданный прилив раздражения. Подавив в себе это чувство, она натянула улыбку и громко произнесла:

— Счастливого Рождества!

— Счастливого Рождества! — нестройных хор звонких голосов слился в режущую обострившийся слух Гермионы какофонию.

Джинни мимоходом обняла подругу и поспешила к Лили, которая самостоятельно открывала свой первый рождественский подарок, — такое Джинни не хотела пропустить. А помнила ли сама Гермиона, как Роза впервые открыла свой рождественский подарок? В глубинах своей памяти она не смогла откопать этот момент. Делает ли это ее плохой матерью? Все праздники, проведенные за шестнадцать лет с Роном и Розой, слились для Гермионы в один большой калейдоскоп разноцветных вспышек, быстро сменяющих друг друга образов. Но ничего отчетливого. Лишь ощущение радости, близости.

Усиленно делая вид, что ничего необычного не происходит, Гермиона опустилась на колени перед своими подарками. Внимание привлек маленький завернутый в серебристую бумагу сверток с запиской, написанной незнакомым по прежним праздникам почерком. Неизвестно почему сердце пропустило один удар. Она сразу же догадалась, от кого был этот подарок. Только один человек обладал таким тщеславием, чтобы завернуть подарок в бумагу, которая должна понравится не получателю, а дарителю. Но в глубине души Гермиона подозревала, что опознала его не только по бумаге: шестое чувство подсказало ей, что это от него. Поттеры были слишком заняты друг другом, чтобы заметить изменившееся лицо Гермионы.

Внутри была средних размеров записная книжка, разделенная на какие-то отделы, в которые Гермиона решила не вникать сию минуту. Ее внимание привлекла записка, в которой была всего одна строчка: «Чтобы твое бесконечное планирование уроков стало еще приятнее». Неясное тепло разлилось по телу. Ей действительно было приятно получить подарок от Малфоя. Ведь это было знаком того, что их отношения окончательно перешли в плоскость дружбы, в которой не осталось места для воспоминаний о былой вражде.

Из этих мыслей ее вырвало очередное эмоциональное восклицание Джеймса и смех Гарри Поттера. Испытанное в кровати желание остаться в ней до конца праздника трансформировалось в Гермионе в нечто похожее на отвращение ко всему происходящему. Она понимала, что это было жестокой неблагодарностью с ее стороны испытывать нечто подобное, но Гермиона никак не могла его в себе задушить. Она испытывала отвращение не к Поттерам, так искренне выражавшим своим счастливые эмоции, а к самой ситуации. Она, как жадная до сыра мышь, увидела впереди возможность провести праздник так, как привыкла, но время, проведенное с Поттерами, отчетливо показало, что так, как она привыкла, больше не будет — ловушка уже захлопнулась. И был только один способ выбраться…

В этот момент все встали, чтобы идти на кухню к праздничному завтраку. Гермиона поднялась и решительным шагом подошла к Джинни, отведя ее в сторону. Она уже готова была все высказать, но нечто ее остановило. Веселые карие глаза Джинни так и светились испытываемым ею счастьем. Эта картина ослабила отвращение к ситуации, которая, как ей казалось, имела только один выход. Но вдруг это не так? Она дает слишком большую волю эмоциям. Так нельзя.

Да, она лишена общества Розы, но у нее все еще есть семья. И Поттеры — часть этой семьи. Она просто не имеет права портить им праздник.

— Что, Гермиона? Ты так смотришь на меня, — беззаботно напомнила Джинни о том, что она все еще ждёт.

— А? Да ничего, — Гермиона вымученно улыбнулась. — Пойдем вниз.

Но окончательно чувство безысходного внутреннего одиночества, неуютности и отвращения никуда не исчезло. За внешней веселостью Гермиона была глуха к тому, что происходило вокруг нее, и только отчаянно пыталась разобраться в собственных чувствах.

Через несколько мучительных дней гадкое чувство только усилилось и достигло своего апогея в день перед Новым годом. К этому моменту Гермиона несколько сотен раз убедилась в том, что и дальше быть в доме Поттеров, при всей ее благодарности к ним, она просто не способна. Это выше ее сил. С каждым днем она все отчетливее чувствовала, что ей здесь не место, она лишняя.

Утром после очередных разборок с самой собой было принято окончательное решение. Гермиона нашла Джинни на кухне, где та внимательно просматривала кулинарную книгу.

— Джинни? Мы можем поговорить?

— Да, но давай побыстрее. Я до сих пор не выбрала, что буду готовить сегодня вечером. Ты бы что хотела?

Гермиона почувствовала, как внутри все сжалось от этого вопроса и прямого взгляда карих глаз. Она знала, что сейчас выражение в них резко изменится, а ее ответ на вопрос станет и вовсе не нужен. Но сказать надо. Сглотнув, слегка охрипшим голосом она ответила:

— Меня не будет на сегодняшнем празднике.

Как и предполагала Гермиона, выражение устремленных на нее глаз резко изменилось. В них появилось удивление и недоверие.

— Ты…ты же это не серьёзно? Как это не будет?

— Я возвращаюсь в Хогвартс.

Ладошки вспотели от прилагаемых усилий для того, чтобы заставить голос оставаться ровным и спокойным. Не дав Джинни что-то добавить, Гермиона продолжала:

— Я вам с Гарри очень благодарна за возможность разделить семейную атмосферу праздника вместе с вами. Я знаю, что вами двигали лучшие мысли, — Гермиона подошла ближе и положила свою ладошку на крепко сжатую в кулак руку подруги, — я правда не могу остаться. Я чувствую себя лишней…

— Но ты не лишняя…

— Не перебивай меня, пожалуйста. Я знаю, что вы хотели как лучше. Я благодарна вам за это, я вас всех очень люблю, но я не могу, — она хотела сказать «…в этом доме и одной лишней минуты», но вовремя решила, что это может прозвучать слишком грубо. Вместо этого она сказала: — Не могу остаться. Правда. Прости меня.

Джинни выглядела ошарашенной. Она несколько раз открывала и закрывала рот, плотно сжимая губы. Наконец, нахмурив лоб, она ответила:

— Но что ты будешь делать в Хогвартсе?

Гермиона лишь пожала плечами и сказала, надеясь, что ее голос будет звучать вполне беззаботно:

— Работать. Мне будет полезно побыть одной. Правда.

— Ты точно уверена в том, что хочешь уехать? — Джинни все еще недоверчиво глядела на подругу.

— Точно.

Через два часа, простившись со всеми, Гермиона вышла на пустую площадь Гриммо. Уже начинало смеркаться. Прощание вышло более тяжелым, чем предполагала Гермиона, но так было лучше. Как только за ней закрылась дверь, у нее возникло ощущение, что ей развязали тугие путы и сейчас она с наслаждением потирала освобожденные запястья, вдыхая запах независимости. Да, ей грозило одиночество, но она все равно предпочитала его чувству загнанности в угол. Одиночество уже было знакомым и привычным.

«Ночной рыцарь» доставил ее к воротам школы около восьми вечера. До Нового года оставалось целых четыре часа. Более чем достаточно времени, чтобы прийти в себя и разложить вещи.

Пустынный двор школы, покрытый не тающим на солнце слоем хрустящего белого снега, показался роднее и приятнее, чем в любой другой день. Как удивительно быстро, всего за один семестр, Хогвартс смог стать ей вторым родным домом. Хотя почему вторым? Разве у нее был второй? Нет. У нее теперь был только один дом — Хогвартс. И сейчас Гермионе это показалось самым прекрасным.

Часы пробили одиннадцать, когда Гермиона вышла из ванной и переоделась в простое серое платье для празднования Нового года. Вещи уже давно лежали на своих местах. На рабочем столе расположилась подаренная Малфоем записная книжка. Малфой! Ей совершенно необязательно праздновать Новый год в одиночестве. В Хогвартсе был человек, с которым сейчас Гермионе было бы комфортнее всего. Да, он, конечно, будет с сыном, но компания отца-одиночки все равно была лучшей перспективой, чем шумное семейство Поттеров на контрасте с одинокой Гермионой.

Взяв бутылку шампанского, Гермиона вышла из кабинета и спешно направилась в подземелья. Ее размашистые шаги отдавались гулким эхом в пустых коридорах, отражаясь от каменных стен и разнося звук во все стороны.

Перед самой дверью, ведущей в знакомый кабинет профессора зельеварения, Гермиона притормозила. Сердце шумно стучало в груди от быстрого шага и от предстоящей встречи. Но за дверью было тихо. Рука сама потянулась к медной ручке, нажала на нее и открыла дверь.

В первую секунду ее ослепило яркое пламя камина, расположенного прямо напротив двери. В кресле, повернутым ко входу в пол-оборота, обтянутом зеленой кожей, сидел Малфой. Рукой он подпирал голову, устремив внимательный взгляд серых глаз прямо перед собой. Челюсти были крепко сжаты, губы сложены в одну прямую линию. Похоже, он что-то напряженно обдумывал. Другой рукой он держал граненый бокал с янтарной жидкостью внутри, переливающейся в свете пламени.

При открытии дверь скрипнула, что заставило молодого человека отвлечься от мыслей и поднять голову. Выражение лица Малфоя, когда он увидел нарушителя спокойствия, не изменилось, но в глазах мелькнуло недоумение:

— Грейнджер?

— Сюрприз! — Гермиона подняла руку с шампанским быстрее, чем следовало, и широко улыбнулась.

— Ты наговорила Поттеру гадостей, и он, не выдержав этого, выгнал тебя накануне праздника? — Малфой саркастически изогнул бровь. Лицо его сохранило серьезное выражение, но в глазах плясали радостные огоньки, а уголок рта чуть пополз вверх.

— Ты как всегда любезен, — съязвила Гермиона, но улыбка все не угасала. Она опустила руку и оглянулась по сторонам в поисках затихшего Скорпиуса. Но комната была пуста. В ней были только они. Карие глаза встретили ясный, слегка колкий взгляд серых глаз, внимательно наблюдавших за Гермионой.

— Ты что-то потеряла? — уже не так насмешливо спросил Малфой, следя за ее мечущимся взглядом.

— А где Скорпиус? Я думала, что ты праздники проводишь с ним.

— Только Рождество, — Малфой протянул руку и взял бутылку шампанского, крепко сжатую в руке Гермионы. — Новый год он проводит обычно с другом, в гостиной Слизерина. Этот год не исключение. Он уже взрослый и совершенно не обязан тухнуть тут со мной.

— Значит, ты каждый год остаешься один под Новый год?

— Только второй год. Но я привык.

Гермиона почувствовала, как в груди поднялась теплая волна нежности к этой одинокой фигуре, склонившейся над бокалами. Такой одинокий. Казалось, в ней впервые проснулось любопытство: что произошло в его жизни за эти годы? Она знала, что у Малфоя были разногласия с отцом относительно воспитания Скорпиуса, и он редко с ними общался. Но она ничего не знала и даже не слышала о жене Малфоя — где она? Почему он живет здесь, в Хогвартсе? Или он тоже в разводе?

Отметив галочкой в голове решимость рано или поздно выяснить ответы на эти вопросы, Гермиона вернулась в реальность и приняла протянутый бледной рукой бокал.

Малфой бросил быстрый взгляд на часы. Стрелка неумолимо приближалась к двенадцати. Тик-так. Тик-так. Мгновение. Двенадцать.

— С Новым годом, Грейнджер!

— С Новым годом.