Чентра: Штошекалипсис (джен)

Выжидая удобного момента для возвращения себе власти над штошником, Ушастый с Кастом потихоньку обживались в замке. В качестве основного местообиталища выбрали, как ни странно, тот самый архив за тронным залом, роясь в котором Ушастый, в своё время, навлёк на себя крокодила. Ведущий в зловещие глубины проход при ближайшем рассмотрении оказался снабжённым массивной опускающейся решёткой — всего в пяти метрах от входа — опускал которую торчавший из пола рычаг. Причём, что интересно, располагался оный рычаг со стороны катакомб. Обратно решётку поднять уже не смогли, ржавый запорный механизм заклинило намертво. Ещё один повод не соваться в незнакомые места катакомб без фонаря: а если б рычаг тогда задел?

У житья в архиве было несколько неоспоримых преимуществ. Во-первых, из глубин шёл поток тёплого воздуха, что избавляло от необходимости как-то обогреваться в холода: кому охота лишний раз за дровами таскаться? Во-вторых, оторвать Ушастого от такого количества летописей — задача неподъёмная, всё равно большую часть времени бы здесь проводил. А без его, подкреплённого дубиной, присутствия, первая же случайная встреча с забредшим зверьём могла кончиться для Каста плачевно. Шноблины совершенно не славятся телесной крепостью.

В третьих, обширный тронный зал, благодаря выбитым потолочным окнам, подходил как для жарки колбасы на костре, так и для всяких работ по хозяйству и хранения припасов: с потолком, всё-таки, помещение.

Да и для Пуза нашлась подходящая темница неподалёку — хотя уж чего-чего, а темниц-то в замке хватало. Дали штошу карандаш в зубы и пачку бумаги — чтобы не скучал зря, пускай тюремные мемуары пишет.

Когда прошёл назначенный месяц, Ушастый пошёл на разведку в штошник. Все сооружённые Кастом системы сигнализации, как и предполагалось, давно пришли в негодность, но результат разведки всё равно был неутешительным: в штошнике, как выяснилось, установилась махровая лухытократия, использовавшая для укрепления власти культ врага. Ушастый кинул один только взгляд на огромный плакат, изображавший монстробразного Пуза с собой и Кастом по бокам в качестве приспешников, плюнул и ушёл восвояси, не став разведывать дальше.

Приняли решение подождать ещё месяц, пока штоши не дохозяйствуются-таки до полной голодухи.

Вторая разведка, в сентябре, опять принесла неутешительные результаты. Погода стояла хорошая, урожай выдался обильный, собрать его штоши, каким-то чудом, сумели... Плюс к этому, караульных стало больше, а дубины у них — крупнее. Короче, режим Лухыта только укрепился.

В октябре режим всё ещё держался. Пуз на подновлённом плакате обзавёлся рогами и копытами, Каст — замысловатым орудием пыток, а у Ушастого с клыков капала кровь. Ушастый весьма цветисто выразился и снова ушёл восвояси.

А ещё через месяц пришла зима и потолочные окна архива закрыла тёмная пелена свежего снега. Какая уж тут разведка — сразу по следам обнаружат. Пришлось отложить до весны.

* * *

Так вот и тянулось тихое, ничем особым не отмеченное существование, пока не пришёл декабрь. Каст довёл-таки до ума гильотинные крысоловки, ко входу в тронный зал приладили новую, крепкую дверь — и теперь колбасу хранили прямо в тронном зале, развешанной по крюкам на стенах, чтобы не таскаться лишний раз на склад: благо, на морозе не испортится.

Настало 13-е декабря. Доев на завтрак последнюю колбасу, Ушастый оделся потеплее, и засобирался на склад. Каст, не желая оставаться в замке один с бурчащим в своей темнице Пузом и случайными монстрами, увязался вслед за ним. Ну, а там уже — одно за другое, другое за третье — и то, что начиналось как банальный поход за колбасой, кончилось спором о необходимости тотальной инвентаризации: Касту до чёртиков надоело, что Ушастый не знает, что у них есть в распоряжении, а чего нет: кто угодно бы взорвался, обнаружив запас из двух дюжин новеньких пил после того, как соорудили целую дверь с притолокой, орудуя старым тупым лобзиком. Но Ушастый представил, в какой объём ящикоразгребательных работ эта инветаризация выльется для него, как главной тягловой силы, и сказал Касту своё решительное «нет».

...Через неделю, когда десятая часть запасов была уже разобрана, а Ушастый падал с ног от хронической усталости, Каст разглядел за ящиками с колбасой вход ещё в одно помещение. Пока Ушастый отдыхал в уголке, Каст облазил все щели вокруг, и определил, что освобождение этого стратегического прохода позволит заполнить, наконец, белое пятно, занимавшее на схеме первого этажа всю заднюю треть.

Когда он радостно поделился открытием с Ушастым — тот восторга не разделил, и разборку колбасы отложили до завтра.

На следующий день из-за колбасы показались широкие ворота, ведшие в обширное помещение, до потолка забитое разнообразными ценностями, включая запасной бульдозер и два грузовичка с угловатыми деревянными кабинами. Честно говоря, больше, чем ценностям, Ушастый порадовался тому, что Каст стал возиться с техникой и о глобальной ревизии напрочь забыл.

Обойдя машины — и неспециалисту было ясно, что один грузовичок служил источником запчастей для другого — Ушастый отодвинул в сторону стоявшие у стены тяжеленные панели со стеклянным покрытием и обнаружил лестницу вниз.

Осторожно прокравшись по ней с дубиной, он обнаружил, что у склада, оказывается, есть подземный этаж. Здесь, под низкими сводчатыми потолками, между толстенных несущих колонн, располагалось то, что позволяло еде храниться столетиями, не портясь, и не позволяло храниться живым существам. Ушастый критически осмотрел ряды огромных тёмных кристаллов на массивных бронзовых основаниях и осторожно потрогал ближайший. Рука моментально онемела, а сверху донёсся вопль Каста.

Проклиная себя на чём свет стоит, Ушастый понёсся наверх, подозревая самое худшее... Но выяснилось, что вопил Каст от радости. Панели со стеклянным покрытием оказались солнечными батареями и теперь Каст обрушивал на раздражённого ложной тревогой Ушастого потоки радости по поводу того, что у них теперь будет электрическое освещение: генератор в штошнике без Кастова руководства уже давным-давно доломали.

Ушастый, вполуха слушая радостные излияния, в уме прикидывал, в какой объём перетаскивательных работ этот свет обойдётся.

Ещё через полмесяца перекапывание бесконечных запасов надоело даже Касту. Солнечные батареи, подпитывая несколько мощных аккумуляторов, обеспечивали надёжное освещение и Ушастый решился-таки исследовать проход, из которого когда-то вылезло чудовище. Заклиненный запор на решётке не устоял перед решимостью Ушастого, подкреплённой потоками машинного масла. Вооружённый прожектором, ощетинившийся арбалетами хозяин замка храбро отправился на разведку в глубины собственного владения. Проход, не разветвляясь и не сворачивая, уходил до глубины этажа в четыре ниже поверхности земли, где упирался в пресловутое «Подземное озеро» — длинный и широкий бассейн для питьевой воды (как гласила настенная табличка), изобилующий крупными крокодилами. От тёмной воды поднимался пар, со сводчатого потолка неумолчно капало, в стене на дальнем конце бассейна смутно темнел проход дальше.

Ушастый чуть локти себе не сгрыз: судя по всему, это как раз был путь к центральной части замка, в которую никто не мог попасть уже не одно поколение. Но идти по метровой ширины бортику мимо целого бассейна голодных крокодилов, оставляя за собой легко перекусываемый электрический провод, было бы чистым самоубийством. Поэтому Ушастый завёл обычай каждый день ходить к бассейну на охоту. Каст скептически отнёсся к этой идее, язвительно осведомившись, как Ушастый намерен определить, что крокодилы кончились. Тот возразил, что это-то выяснить легко: если вокруг очередной подстреленной твари не завяжется драка, а останется мирно плавающий несъеденный труп — вот, значит крокодилы и кончились.

— Или уже завтракали. А может, отлучились зачем-то в сообщающийся резервуар, — зловеще парировал Каст. Дна-то у бассейна разглядеть так и не смогли, и куда он тянулся — было неведомо.

* * *

Наступление утра опять определили по грому миской о решётку и возмущённым воплям: давно проснувшийся Пуз требовал завтрака. Слой снега на крыше стал уже столь толстым, что слабый свет пасмурного утра не проникал сквозь него. В темноте Ушастый вылез из кровати и на ощупь надел меховой комбинезон, пару раз перепутав зад и перёд. Потом он, на ощупь же, нашёл под кроватью дрова и сковородку и направился в тронный зал — готовить завтрак. И конечно же, по пути задел за огромную, под потолок, стопку летописей, которые по закону избирательного тяготения (частным случаем которого является закон Бутерброда) обрушились на мирно делавшего утреннюю зарядку Каста. Несчастному, голодному Пузу пришлось ещё долго ждать завтрака, пока перебинтовывали голову, и выясняли, кто виноват.

Сошлись на том, что виноват слой снега на потолочных окнах, и что неплохо бы его счистить.

Ушастый задумчиво обошёл тронный зал, где под выбитыми потолочными окнами скопился снег и лёд. Решение напрашивалось само собой, он быстренько сбегал за верёвкой с крюком.

Когда он долез до середины — крюк отцепился, и его пришлось бинтовать.

У Каста вышло лучше, и скоро вползший наверх Ушастый стоял рядом с ним на слегка выпуклой крыше, обозревая окрестности.

— А чем мы снег будем разгребать? — вывел его из задумчивости Каст.

Разгребать пришлось руками.

Когда отгребли, очистили и сели отдохнуть — выяснилось, что крыша дворца — наиудобнейшее место для обозрения замка, и Ушастый, по просьбе Каста, стал рассказывать историю сего строения, как она ему виделась: Сначала, в незапамятные времена, кто-то возвёл центральную часть — пятиугольник гладких, наклонных стен метров двадцати высотой, с небольшими возвышениями по углам. Над стенами были видны лишь огромный купол неопределённо-грязного цвета, да две круглые, тонкие башни: одна — пониже, с яйцевидной «беседкой» наверху, еле видимая за куполом, а другая — повыше, метров восьмидесяти от вершины холма, увенчанная огромным «блюдцем». Если смотреть на замок издали, над краем «блюдца» видна перевёрнутая «чашка» соответствующих размеров.

Дотошный Каст не усмотрел следов кладки и высказал предположение, что центральная часть замка сделана из бетона. Что лишь отвлекло Ушастого, вызвав вздохи по утраченному наследию предков. Не сразу, но Ушастый продолжил:

— Затем, почему-то, штоши стали селиться вокруг центральной нынешней части, и образовался, так сказать, городок, развалины которого ты имеешь возможность увидеть внизу. Жили они, по-видимому, мирно, так как стены вокруг городка поначалу не было. Жаль, от тех времён в нашем архиве ни одной летописи нет, одни лишь смутные упоминания... Самая ранняя из летописей, сильно попорченная нерадивыми переписчиками, относится к временам Ашаса Двадцать шестого, который организовал поход в мир смертных году примерно в две тысячи двести шестидесятом. На современную систему перевести эти цифры трудно, но если я не ошибся — это соответствует где-то середине восьмого века.

Каст аж рот разинул от удивления:

— Ничего себе... Да человеки тогда ещё с каменными топорами на медведей охотились!..

— Ну уж не знаю, что тогда человеки делали, — продолжил Ушастый — и добрался ли до них Двадцать шестой, но Двадцать седьмому пришлось поработать на совесть: и склад при нём возвели, и стену вокруг городка соорудили, и башню над воротами, где у меня раньше мастерская была... А знали тогда предки, небось, не меньше, чем человеки теперь: вот ты, такой учёный, столько по книгам по человеческим узнал. А можешь, хоть приблизительно, объяснить почему это на складе, причём при нормальной плюсовой температуре, колбаса десятилетиями не портится? По-моему, это всем законам физики противоречит. А ведь я недавно нашёл там запас картошки, которая, судя по надписи, двести лет пролежала! И что?.. — он вопросительно уставился на Каста.

— Как что? — не понял Каст.

— А то, — пояснил Ушастый, — что мы её на той неделе на обед съели. И ты, между прочим, и сам не заметил в ней ничего необычного. — И победно взглянул на Каста.

— Ну, что ты её поморозил, в тронном зале на двое суток забыв, по-моему, не заметить было трудно. Я просто атмосферу не хотел накалять, твою ж стряпню попробуй раскритикуй, — заметил Каст.

Ушастый слегка смутился, и спешно перевёл разговор на прежнюю тему:

— Ну вот, а про следующие полтыщи лет в летописях вообще ничего нет, а начинаются они, по большому счёту, с Ашаса Великого, Тридцать девятого, который организовал ещё один поход на человеков и построил вместо северной части городка дворец, на крыше которого мы сейчас пребываем. Так вот, самые интересные книги в нашем архиве относятся к его правлению. Жаль, это всё кривые переводы на гиперборейский, я в них до сих пор кучу важных терминов не понимаю. Такое впечатление, что переписчику слов в гиперборейском не хватало, он хватал из альбионского, и ромейского — а я поди, догадывайся, что эти странные слова означают...

Вот, кстати, почему я крокодилов бью: очень уж хочется в центральную цитадель попасть, может там, наконец, отыщутся изначальные летописи на инфернальном и оригиналы этих ужасных переводов. Откуда мы все произошли? Кто такие Ашасы-хранители?.. Ведь обидно же, я не знаю, лишь половина родословной известна, да и та не полностью. И всё это время шла, можно сказать, деградация... Столько поколений предков жило, трудилось, надеялось, сколько труда в этот замок вложено — и всё для того, чтобы я тут потихоньку реликвии копил, да колбасу на обломках мебели жарил?

А легендарные утраченные технологии — фабрикаторы, способные создавать любую вещь из сырых материалов, станки для производства лампочек и радиоламп?.. Может, они тоже там есть?.. Боюсь, без подобных чудо-инструментов мы обречены медленно истощать запасы склада, скатываясь всё дальше в каменный век.

Ну ладно, вернёмся к нашим баранкам, как говорят человеки. Великий зачем-то заимствовал у человеков летосчисление, по которому появился на свет в одна тысяча триста восьмидесятом году. По старой системе это будет где-то около трёхтысячного года... И что самое странное, прожил-то он всего одиннадцать лет!..

Ну, а после Великого мало, что происходило. В основном, приходили в нашу долину штоши из других мест, в том числе последние из остававшихся в каком-то «Гиблоземье», ума не приложу, где это может быть, и из «поселений зелёной радости», и из «степного оазиса Ыхт», и с гор, что у подножия Великого хребта...

Ушастый замолчал, невольно обратив взгляд на восток, словно его чем-то притягивало туда. Великий хребет смутно серел вдали, хотя его обычно не было видно зимой в плохую погоду, на расстоянии более полусотни километров. Обычно о его присутствии забывали, занятые повседневными делами. Но стоило в хорошую погоду посмотреть вдаль, и увидеть эту смутную громаду — как сразу смещались масштабы и расстояния, огромный замок становился крошечной частью мира, а ближние горы — совершенно невпечатляющими холмиками, хотя имели и высоты до двух тысяч метров, и мрачные утёсы, покрытые лесом, и голые каменные осыпи, и тёмные ущелья, откуда брал начало Штоший ручей...

Конечно, и в мире человеков встречаются огромные горы, некоторые по 7-8 тысяч метров, но то — от уровня моря, а не от подножия, которое само находится на огромной высоте, окружённое соседними хребтами.

А Великий Хребет имеет высоты 13-17 тысяч метров, и начинаются эти тысячи почти от уровня моря. Даже штоши, хотя и не имели ясного представления о размерах Хребта, старались в ту сторону особо не заглядываться, чтобы не испытывать чувства собственной незначительности и недолговечности.

Ушастый оторвался, наконец, от созерцания, и продолжил рассказ:

— Ну, так о чём мы... А, так вот, в летописи почему-то хребет назван Великим Кольцом. Получается — он замкнутый? До жути ненатуральное образование, учитывая размеры...

Так вот, приходили значит штоши, приходили — и к концу шестнадцатого века набралось их на три больших города. Ашасы в те века тоже ничем особенным не занимались: то свиту увеличивали, то уменьшали, то на планировку городов набрасывались, то посевными руководили. Сорок третий, правда, решил заняться науками, да лишь динамит изобрёл. Чуть пол-замка не разнёс своим детищем, плюнул и всё на складе запрятал. Помнишь, мы ящики на третьем этаже уронили?

Да не пугайся ты задним числом! На складе же ни батарейки тока не дают, ни спички не зажигаются, ну и динамит, соответственно, взорваться не может. Думаешь, зачем его именно там схоронили?

Ну вот, так и тянулось, соответственно, до одна тысяча семьсот семьдесят третьего, когда Ашас Сорок седьмой опять к человекам потащился. И так ему их обычаи приглянулись, что начал всё вокруг перекраивать, даже язык на гиперборейский сменил... Вот как, скажи мне, можно штошей заставить на другой язык перейти?.. В голове не укладывается. Хотя, он притащил множество смертных невольников — может, от них набрались?.. После него Ашас Сорок восьмой, паразит, за дело взялся... Летописи забросили, штоши почти все разбежались, одна деревня осталась.

Потом совсем маразм сгустился, от Сорок девятого лишь пара документов осталась. Читаешь — будто штош писал... Гибель знаний...

А его потомки вообще за сто лет два листа бумаги извели. Что делали, как жили — мрак и туман. А у штошей память короткая. Помнишь тот их разговор, перед побегом, когда ещё, помнится, Асата бить собирались?.. Тогда выяснилось, что за последние тридцать лет шесть штошей без следа пропало. А они и не помнят, кто и куда!

Ну так вот, мы от темы немного отклонились. О самом интересном — о походе шестьдесят второго года — нигде и ничего. Такое впечатление, что мой предок записей не вёл из принципа. А может, он их в штошнике хранил, а туалетная бумага в дефиците... В общем, кроме замка, мне от него лишь шкаф с реликвиями остался...

Они уже порядком замёрзли, да и тема была исчерпана, поэтому Каст с Ушастым спустились вниз для второго завтрака.

В мрачном и ободранном тронном зале с булыжным полом, покрытым льдом и снегом под потолочными окнами, попахивало гарью: несло дым из темницы, где Пуз-в-трёх-шубах грелся у костра. Ушастый снял с верёвки один из батонов колбасы зимнего запаса, и стал делить его топором. На склад старались не ходить, чтобы не выдать следами своё местонахождение штошам, которых договорились держать в страхе и неизвестности до весны.

Промёрзлая колбаса половинилась с трудом. Каст, посмотрев на пыхтенье Ушастого, пошёл по этажам за дровами: трон давным-давно кончился, а его спинка служила обеденным столом. Однако, во дворце мебель тоже почти кончилась, так как большую часть порубили на дрова ещё предки. А ведь недавно обнаружилась целая комната с паркетным полом!

В поисках дров недовольно ворчащий шноблин спустился в подвалы, где на него наткнулся поднявшийся из тёплых катакомб в поисках добычи изголодавшийся хищник. Каст был вооружен ломиком, но зверь оказался проворным, и прежде, чем отступить, порвал шубу, и нанёс Касту лёгкие телесные повреждения.

Потом, перебинтовывая его, Ушастый прочёл Касту целую лекцию на тему «Съедят!», настоятельно порекомендовав воздерживаться от визитов в глубины. «А весной-то что с нами будет? — с ужасом подумал Каст. — Ведь зверьё же наружу попрёт, его ж внизу только мороз удерживает!»

Поскольку стало ясно, что дрова во дворце вообще кончились, а в лес тащиться лень было обоим, да и есть уже сильно хотелось, Каст высказал предложение порубить на дрова шкаф с реликвиями: во-первых, в нём давно надо делать уборку — вон, сколько пыли скопилось; во-вторых, если всё равно делать уборку, то не переложить ли ценности в другое место, а то шкаф вон, как рассохся.

Ушастый возмутился до глубины души, сообщил, что шкаф сам по себе — реликвия, и что если каждые сто лет делать уборку — ведь потеряется что-нибудь. Желающий завтракать Каст привёл убойной силы аргумент: может там, на дне, предок свои летописи и схоронил.

Через минуту от шкафа летели щепки, а Каст едва успевал упихивать в мешок вываливающиеся реликвии. Дров нарубили столько, что хватило на два дня регулярного питания (завтрак — второй завтрак — обед — ужин — второй ужин). Но что самое интересное — из-под наслоений накопленного ещё предками барахла возникла объёмистая рукопись, писание Ашаса Пятьдесят первого, непосредственного предка Ушастого. И пока Каст жарил колбасу на колышках над костром, Ушастый углубился в занимательное чтение.

Первые две трети летописи содержали, в основном, хозяйственные записи типа «картошку такого-то числа посеяли, такого-то зацвела, такого-то вытоптали на корню, прогоняя с поля белку». Потом штоши, похоже, обленились, стали валить всё руководство на предка, он стал наведываться в деревню всё чаще, потом начал замечать, что жизнь у штошей — не сахар, обратился к ним с сочувствием, дармоеды как будто только этого и ждали, и обрушили на предка потоки неумеренных жалоб. Постепенно он ударился в философствования, и начал думать, как сделать жизнь штошей счастливой.

Потом, зимой 1959 года, произошло чрезвычайное происшествие, взбудоражившее всю деревню: бесследно исчез Проныр. Искали, конечно, всей оравой, но следы засыпал недавно выпавший снег и траекторию Проныра проработали только до руин, на полпути от деревни к замку.

Предок, конечно, настаивал на официальной версии «заблудился в лесу — замёрз — был съеден белками», но пропавший так и не переродился и в народе установилось твёрдое убеждение, что Проныр вышел под вечер к руинам, наткнулся на привидение, и оно его утащило (куда — как всегда, не уточнялось). Тем более, что весной лес тщательно прочесали и никаких костей не нашли.

Однако, в поисках Проныра предок основательно перерыл весь замок, но вместо штоша нашёл лишь пыльную летопись, где вычитал об набегах на человеков.

Потом следовало описание того, каких трудов стоило поднять часть штошей на путешествие к Вратам, как штоши, увидев с перевала каменную пирамиду Врат, подумали, что это — вход в рай и их пришлось поштучно отлавливать на дороге домой.

Когда предок углубился в тоннель за Вратами — путь преградила массивная ржавая цепь, на которой висел амулет солидных размеров. Поскольку в прилагавшемся каменном надгробии предок угадал инструкцию по эксплуатации, он не пошёл дальше, а встал у Врат лагерем, и три недели мучился, расшифровывая незнакомые термины.

Тут Ушастый ещё более заинтересовался: про технические подробности путешествий к человекам ему раньше читать не приходилось. Судя по краткому упоминанию о замеченных в тоннеле за цепью черепах — три недели ушли не на перевод коротенькой надписи, а на психологическую обработку храброго войска из полдюжины штошей, которые черепа, скелеты и прочие ужасти, мягко говоря, недолюбливали.

Как выяснилось — древний амулет действовал на человеков таким образом, что они принимали демонов за себе подобных. Ушастый громко поделился своим открытием с Кастом. Тот, не отрываясь от сковородки, вспомнил:

— Ну да, вроде ведь Шуся с каким-то амулетом вернулся. Его потом при разборке барахла куда-то подевали, кажется, Ухват прикарманил...

Возмущению Ушастого не было предела:

— Нет, вы посмотрите-ка! Тысячи лет этот амулет там лежал, и все всегда его на место клали! а этот, можно сказать, недоразвитый авантюрист взял, и посеял! Да дайте мне только до него с дубиной добраться, ужо я его...

Когда Ушастый иссяк — оказалось, что Пуз-в-трёх-шубах услышал его монолог из своей темницы, принял на свой счёт, и теперь ни жив ни мёртв, трясётся от страха, вплюснувшись в угол.

Успокоившийся Ушастый вернулся к летописи. На последних двух страницах содержалось описание следующей вылазки, с амулетом и тремя штошами, и как возились с подъёмным механизмом — тоннель оказался закрыт многотонной каменной крышкой, на которой со времени предыдущего похода выросло огромное дерево — и как обнаружили громадный городище, и дорогу, наводнённую самодвижущимися повозками.

Потом умный Талыст, предок Каста, раздобыл «чудесную машинку, называемую магнитофон». Ашас, естественно, восхитился чудом техники — и последние строчки летописи гласили: «Отныне лишь на магнитофоне летопись вести буду, бумага же пусть останется достоянием истории.»

Каст под это вспомнил, что «года три назад, помнится, на растянутых в ниточку магнитофонных лентах грибы сушили».

На этот раз Ушастый иссяк только под вечер, сильно охрипнув.