Мрак. Фарфоровая девочка (гет)

Когда я рассказала все Тутти, он как будто не смог меня понять. Посмотрел на конфету и вздернул брови.

— Нет, Кукла, нет, только не он. Он не может стать нам другом. Я не хочу иметь с ним дел. И я не понимаю твоей радости, после всего, что он на нас навлек.

Я склонила голову, почти виновато. Тутти был прав, конечно. Тутти умнее, чем я. Тутти старше, чем я.

А Ярослава даже наши опекуны назвали предателем. Скорее всего, его дружба просто не стала бы ничего стоить. Он изменил бы сторону, как только ему стало удобно, и Тутти понял это сразу, а я — нет.

— Прости, Тутти. Ты прав, — просто мне казалось, что так проще. Всего лишь проще. Говорят, худой мир лучше… Но Тутти прав, я знаю.

Он поцеловал меня в лоб, а затем вытянул по одной, с огромной осторожностью, белые заколки из моих волос.

Затем стянул перчатки с пальцев, целуя каждый очень нежно.

Мягко развернул меня, расстегнул маленькие пуговки на спине, развязал пояс.

С теплотой поцеловал меня в шею… Стянул кофту, и потянул юбку вниз.

Открепил подвязки чулок, одновременно гладя меня.

И я совсем забыла обо всем. Обо всем. Обо всем…

* * *

Мы нарядились в чёрное и оглядывали теперь друг друга.

— Знаешь, Кукла, чёрный тебе даже больше к лицу, — мягко сказал Тутти.

Я опустила взгляд и сажала его руки. В моих глазах он всегда красивый, самый красивый. Но ему совсем не шёл чёрный, совсем-совсем. В белом он был больше похож на себя, а в чёрном как будто блек и болел.

Потом я поцеловала его, очень мягко, в печальные губы.

— Я совсем не понимаю, зачем нам такое носить, — призналась я, не отступая от него.

Чёрное было все-все, даже серёжки, чулки и белье.

— Это как всегда, Кукла. Обман и притворство. Чтобы казаться хорошими людьми… — он замолчал, тяжело и очень горестно. И не смотрел мне в глаза.

— Что, Тутти?

Он рвано, отрывисто выдохнул.

— Кукла… Я слишком боюсь, что тебя заставят флиртовать с этим жутким бандитом, Урри, или с кем похуже, если им покажется, что я… Что я игнорирую их требование. Поэтому, я сделаю, как они хотят.

— А?.. — я не поняла умом, но сжалась внутри.

— Я стану проводить время с этой госпожой Стамп.

— Тутти!.. — горечь наполнила мои глаза.

— Это не будет правдой, Кукла. Ни в коем случае. Лишь ложью… Чтобы нам больше не пришлось страдать, как вчера.

Я всхлипнула, но заставила себя кивнуть. Я понимала. Но это было очень больно.

* * *

Тутти не ошибся и теперь. Опекуны тут же вспомнили о своём намерении завладеть всем через него.

— Тутти, мы надеемся, ты вполне понял, о чем мы говорили. Сегодня там будет дочь Стампа. Не держись за сестру и не трать время зря. Иди к ней и будь для неё.

Я сжалась и сжала пальцы Тутти, но он так странно был твёрд, так удивительно решителен, что даже не бросил взгляда на меня.

— Да, дядюшки, так и будет. Я сделаю все возможное, чтобы её увлечь.

Ярослав темно усмехнулся, и я снова разозлилась на него. Все-таки нет никакого смысла в его дружбе. А Тутти не виноват. Тутти — пленник, и воля его никому не ценна.

Как можно не понимать этого, особенно, рассказывая сказки о «маленьком королевстве»?! Разве в этой истории речь не идёт ровно про то, чтобы притвориться ради спасения?!

Я снова стала гладить Тутти по руке, но он все сидел как статуя и, видно, готовясь погрузиться в мучение с головой.

* * *

Я ахнула от огорчения. Дом госпожи Сноквин был белый, словно снег, и её служанки — тоже! Они все были в белом, от волос и до туфелек! И в белом этом были лишь капли других цветов: синий, алый, фиалковый, зелёный и голубой, призрачно-голубой на злой Герде.

Мы с Тутти спешно миновали её и других холодных девушек, хотя одна из них мне о ком-то смутно напомнила.

А пока опекуны входили за нами, мы с Тутти негодующе вскрикнули уже вдвоём.

Все были в чёрном. Все гости. Но госпожа Сноквин была белее снега! Она была просто ослепительна, мы же, на фоне здешних блестящих, сверкающих зимних комнат смотрелись как злые чёрные птицы.

Госпожа Сноквин, скользя по залу от незнакомого нам мужчины, сияюще улыбнулась.

— Юный Тутти, как я рада. Но что-то вы мрачный, вы огорчены чем-нибудь? — меня она словно и не видела.

— Здравствуйте, госпожа Сноквин. Я огорчён, в самом деле, — голос Тутти стал странно строгим. — Хотя вы, как хозяйка дома, вправе решать, все же, я удивлён, что вы, требуя от всех, ради приличия, надеть траур, сами вышли такой, словно у вас величайший праздник.

Она вскинула брови и тихо рассмеялась.

— Но я и сама удивлена, милый Тутти. Уж девушки должны знать, что и белый — цвет скорби и траура.

Она снова рассмеялась, но нам не дала вставить и слова.

— Давайте, Тутти, я отведу вас на ваше место. Нет-нет, Суок, — лишь теперь она меня заметила, — вам придётся сесть с другой стороны. Я не могу отделять вашего брата от ваших опекунов, а ваш детектив очень мне нужен, и, к сожалению, на той стороне просто больше нет места. Уверена, вам будет уютнее с другими девушками, — она увела Тутти, а опекуны будто нарочно сразу же оказались рядом с ним. Ярослав опоздал лишь на пару секунд.

Мне пришлось принять требование госпожи Сноквин, и сесть рядом с Ниной — не хотелось быть слишком близко к людям из дома Стампа. И тут же обнаружить, что девушек посадили всех вместе не просто так — тарелки, приборы и бокалы здесь были другие. Не украшенные, не блестящие, не такие красивые, как у мужчин (кроме того, незнакомого, что был посажен на короткой стороне, рядом с Крысой из Зеркального королевства). Я даже начинала понимать злую фею из Спящей красавицы. И только одно меня утешало — дочь Стампа тоже сидела далеко от Тутти, и это была не его вина, так что он просто не мог делать того, что собирался. Но он… Почему-то не смотрел на меня. А смотрел на госпожу Сноквин и Герду, которую та прижимала к себе за плечи.

Прижимала, игнорировала её злость, и улыбалась так широко, как будто отчаянно боялась.

— Очень рада вас всех видеть. Спасибо, что нашли возможность собраться, ведь… — кажется, ровно так обрывались слова Тутти, когда он пытался говорить о том, во что верил сам при опекунах. Так вот и затихали, как единожды булькнувший камешек, не сумевший создать кругов на воде. — Приглашение было таким неожиданным, — но госпожа Сноквин все-таки старалась изо всех сил. А наши опекуны совсем не хотели принимать её, как, правда, не принимали и Тутти:

— Разумеется, мы приехали, потому что это касается дела Стампа, которое интересно нам всем. Верно? — на последнем слове их тон будто должен был окончательно её утопить. Я не совсем уверена, но ведь она совсем не зависит от них, как мы с Тутти. Так почему же боится?

— Да, само собой. Но… — она вновь осеклась. — Не совсем.

Теперь меня уже не удивляло её нервное поведение. Ну конечно, собрать гостей и обмануть их сразу дважды: не сказать ничего важного и одеться не так, как велела всем остальным! Неужели я отделена от Тутти зря? Неужели он зря заточен в ужасное чёрное? Неужели ужасная утренняя сцена была просто так, из-за глупости?

— Надеюсь, — мне стало бы страшно от того, каким угрожающим стал голос Крысы, но я сама разделяла её негодование, — вы понимаете, что нам всем пришлось отложить важные дела ради вашего приглашения, госпожа Сноквин? Мои хозяева будут огорчены, если им пришлось отпустить меня и нашего главного мастера зря.

Госпожа Сноквин отступила на шаг, только подтверждая, что виновата, и зал заполнился общим недовольством.

Тогда, явно через силу, она спешно пояснила:

— Нет-нет, не поймите неправильно! Возможно, это очень важно и тогда я знаю, кто убил мистера Стампа!

Ее не спешили прощать и понимать. И я не могла: как можно знать что-то, что или не касается дела, или сразу является его решением?

Все внимание зала было вонзено в нее, когда она, вновь через торопливое усилие, продолжила:

— Но мне придётся начать… — госпожа Сноквин смутилась. — Немного издалека. Вы все знаете, что Кай и Герда не мои дети и не мои племянники… Я усыновила их троих…

— Троих? — резко переспросил Ярослав, а я даже вздрогнула: госпожа Сноквин говорила так сбивчиво и спешно, что я даже не ухватилась за это слово. А ведь оно не пустое. Оно означает, что третьего не было у мистера Стампа. Может быть, это он, незнакомый мужчина, что сидит здесь — ещё один её приёмный сын?

Госпожа Сноквин болезненно скривила губы, как будто ей стало даже и больно, и очень горько.

— Именно… Ах… — казалось, она сейчас упадёт на свой стул. Будто бы и усталость вдруг упала на её плечи. — Я долго молчала… Но теперь нет смысла скрывать. Их трое. Трое. Но одну вы ни разу не видели, да и Каю нездоровится сегодня. Но дело в том, что Герда — она не одна. Её две.

Я вскрикнула, но этот крик утонул в поднявшемся шуме. Я дрожала. Тутти не смотрел на меня. А мне было противно, противно! Разве можно так называть, когда у человека есть близнец? Даже я не согласна сказать, что Суок две! Я одна, и она одна! И мы очень разные, а что говорить о живых, человеческих сестрах?!

— Имеете в виду близнеца? — прервал поднявшийсч поток Ярослав. Ну разве это было непонятно и без уточнений?

— Ну конечно… Конечно… — вяло, совсем так, как и должен человек, который объясняет очевидное, выдохнула госпожа Сноквин.

— Так и сказали бы! Заодно сказали бы имя этой второй Герды… — и какое нам дело до её имени?

— Ах… Ну подождите, подождите! — она только что не стала топать ногами от внезапной злости. — Имя тут не при чем, точнее... Оно у них одно на двоих. Впрочем, на нашем языке, конечно, оно пишется с разными буквами, но на вашем выходит то же самое. Дело не в именах! У второй только вот волосы потемнее, коричневые... Я не об этом собиралась говорить! — мне казалось, скоро ткань на плече Герды, порвется под ногтями госпожи Сноквин. — Вы же понимаете, я не просто так молчала о ней. Вторая Герда, она… Она сумасшедшая. Совершенно. Невменяемая, бедняжка.

Сумасшедшая?.. Я нашла глаза Герды, бывшей здесь. Может быть, они и обе сумасшедшие, только одна спокойнее. И я все ещё не понимаю, зачем же нам об этом знать? Разве это не печальная тайна семьи? Разве это не должно храниться под замком?

— Так вот, я всегда её берегла, прятала от людей. Врачи не могли помочь. Но… — голос госпожи Сноквин оборвался печально. — Когда я была у мистера Стампа, глупенькие служанки — я прогнала их всех, конечно же, — придумали себе, что Герда — пленница, узница. Они дали ей сбежать. И они дали ей адрес мистера Стампа. Так что, может быть… Он решил ей помочь, а она убила его. Безумие делает людей сильными, я слышала. Так вот... Ну вот я и хотела спросить у вас, у всех, не видел ли ее кто в доме мистера Стампа!

Мне стало жутковато от этих слов, но Ярослав будто бы разозлился и с шумом уронил ладонь на глаза. Разве он не помнит? За шторой ведь стояла некрасивая девушка с синими глазами. Это не так уж непохоже на Герду…

— Ну, будь ваша воспитпнница в нашем доме, — вмешался голос очень уверенный, спокойный и бодрый. Я тут же вспомнила, что он принадлежал тому самому Урри, на которого кричала дочь Стампа, — мы давно бы вам её вернули. Шеф был не в восторге от сумасшедших, да и мы все — тоже. Но даже не будь ваша вторая Герда безумицей, или сумей она убедить шефа в этом, все равно, вы — его друг, а она девочка без денег.

Да. И именно этого боится Тутти. Когда ты без денег, тебе никто не поможет. А Суок как будто совсем не боится такой жизни…

— Ну-у-у, — госпожа Сноквин, как будто, пыталась перестать улыбаться, но не могла. Такое выражение лица обычно бывало у наших гостий, думавших, что господа Трифат могли бы с ними уединиться. — Она ведь молодая девушка, очень собой хороша… — разве? Тело её, может быть, развито прекрасно, но лицо портит все. — Могла бы заплатить за укрытие иначе.

Мне стало мерзко от мысли, что Стамп, может быть, правда брал такие вот «платы». А ведь Суок шла к нему…

— Шефу? — но Урри как будто смеялся над этой идеей, и мне стало спокойнее. — Боюсь, нет. Его совсем не привлекала такая плата от сколько угодно прекрасных женщин.

— Это так надо понимать, что мистер Стамп был геем? — тут же влез Ярослав.

— Мильенпроцентным.

— Отлично.

И он, и Урри выглядели так, словно действительно, мы узнали что-то прекрасное и замечательное. Но я… Нет, зачем нам знать, что бывало в постели у мистера Стампа?! Это нас никак не касается. Это неважно. Это глупо, наконец… И немного страшно: вдруг он потребовал бы от Тутти?.. Тутти не смог бы этого пережить. Никак.

Госпожа Сноквин вдруг рассердилась:

— Ничего тут отличного нет! Какая… Гадость! Чтобы такой мужчина, и все напрасно… — это немного сбивало с толку. Что значит «напрасно»? Разве она старалась его привлечь? Впрочем, мне неизвестно, конечно.

— Ну, это для кого как, — почему-то, меня передернуло от того, каким тоном сказал это Ярослав. Как если бы именно для него это было очень хорошо. — Тем не менее, для расследования это отлично, — вот как. Так куда спокойнее… — Раз уж мы все собрались, давайте обсудим одну интересную вещь, — он встал на ноги. — Мистер Стамп, как нам рассказала Нина, интересовался той же смертью, которой и умер. Он назвал имя, но не того, о ком сожалел. Так вот, мне удалось найти ещё пятерых, чья смерть случилась в тех же условиях: их задушили ремнями, и их тела похитили из морга. Все эти люди, сколько я мог понять по весьма скудной информации, учёные. Так вот, из этих пятерых только одна — женщина. Её звали Виолетта Фейрвинг, — рядом, совсем над моим ухом, будто что-то пискнуло. Кажется, это была та сама Лиза, с которой Тутти танцевал. Сейчас, в чёрном, она казалась даже ещё более слабой и неподходящей! — Поймите ещё одно: то, что у мистера Стампа был мужчина-любовник уже установлено и сомнений не вызывает. Так что нам удобно, что хотя бы один человек исключен из списка. Может, и не очень важно, кто был дорог ему, но выяснить это неплохо. Так вот, остальные четверо: профессор Нивен Теллер…

Оглушительный хлопок прервал Ярослава: госпожа Сноквин ударила по столу изо всех сил, так что многие даже подпрыгнули.

— Нет! Нет! Нивен хоть и был ничтожеством, но он был мужчиной! — прокричала она так, словно… Словно любила его. Хотела любить, но не могла из-за его слабого характера. И будто в доказательство, она схватилась за ту же руку, морщаясь. Ей было больно, но не так, как когда её мужчину обвинили…

— Очень рад, что вы знали его достаточно близко, чтобы быть в курсе его половой принадлежности, однако противоречий не вижу, — ядовито улыбаясь, протянул Ярослав. — Один мужчина любит другого, в этом суть геев. Но если вы имеете в виду, что мистер Теллер был гетеросексуалом, то противоречий все ещё нет: мистер Стамп мог любить без взаимности.

— Отвратительно.

— Вернёмся к делу, — Ярослав точно её и не слышал, но по сжатым губам Тутти я знала: злость и чёрное ехидство витало вокруг него, каким бы ровным ни был тон. — Оставшиеся трое: профессор Михаэль Флейм, мастер Ульян Татьянович Боев, — я вздрогнула и встретилась взглядом с Тутти, а он мимолетно и строго кивнул. Мой создатель… Один из всех этих несчастных? Один в ряду с мистером Стампом?.. Тутти ведь всегда знал, но он не сказал мне. Конечно, не хотел мучить… Мой бедный, добрый Тутти, — и, наконец, профессор Виктор Иванович Громов, умерший спустя год после всех других.

В зале стало так тихо, будто каждый без лишних слов принял решение почтить шестерых несчастных минутой молчания.

И так было, пока вдруг Урри не встал с места и не… Подхватил Сергея на руки. Так легко, как будто имел на это полное право. Так, что видевшие не знали, как реагировать, так, что Ярослав даже не заметил, пока не закричала госпожа Сноквин:

— Это что такое?!

Сергей не двигался, а Урри улыбался, почему-то. И он совсем не смутился:

— Человеку плохо. Здесь есть гостевая или… Все равно, что, главное, чтобы было, куда уложить?

— Ну… Отведи их, Олли, — госпожа Сноквин очень неопределённо махнула рукой в сторону. Снежинка в красном тут же двинулась с места, и мягко зазвенели бубенчики на её туфлях. Они звенели так странно, так по-зимнему… Наверное, это не её личный вкус, а лишь часть здешних правил…

— Просто это… — неровный, неуверенный голос одного из охранников мистера Стампа вмешался: — Громов — он был его дядей, — странно, что именно он знает.

— Надо же, какой чувствительный, — почему-то госпожа Сноквин и тут была недовольна. — Дядя, тринадцать лет назад умер. А Герда в бегах сегодня, но я же не…

— Госпожа Сноквин, — в этот миг я даже не сразу осознала, что говорит Ярослав. И поняла вдруг странную вещь: со мной и Тутти он ещё не бывал по-настоящему злым. Но откуда злость, если речь про совсем чужого?.. — я вас прошу, не позволяйте себе больше таких шуток, — она затихла, будто испугалась его, не имеющего над ней никакой власти. А он тут же изменил тон и заговорил спокойно, уже со всеми нами:

— Что ж, тогда выйдет, что уже трое из гостей мистера Стампа были связаны с убитыми, что…

— На самом деле… — его тут же перебила Ольга из Зеркального королевства. Перебила, осеклась, поднялась. — На самом деле, не трое. Михаэль Флейм, он работал у нас, в Зеркальном королевстве. Он… Он был одним из… И все думали, что он очень глупый, но они были совсем не правы! Он был почти волшебником… И… — я не до конца поняла её сбивчивую речь, но особенно, её завершение, пока не вскочила и Лиза.

— Профессор Фейрвинг была другом моей семьи! — крикнула она, так, словно бы мышь пискнула, и тут же упала назад.

Опекуны были сердиты, даже излишне сердиты, и смотрели на Тутти, как будто это он виноват. И с огромной печалью, Тутти встал на ноги, чтобы сказать:

— Мастер Боев⁽¹⁾ — это наш с Суок родной дедушка. И тебе, Ярослав, следовало спросить у нас, прежде, чем поднимать эту тему, — я была удивлена. Почему Тутти так злится? Разве он умеет быть таким злым? Разве не лучше теперь все знать и все разобрать, чтобы стало понятно? Пусть… Пусть больно и пусть противно, что в это лезет Ярослав, которого это не трогает, но я… Я хотела бы знать, за что убили моего создателя. Я хотела бы знать, кто сделал это с ним. Зачем его украли… Из морга.

— Конечно, если бы меня хотели слушать, так бы оно и было, — А Ярослав совсем ничего не понял и не почувствовал. Оставался язвительным. — Выходит, мистер Стамп собрал всех. И, со слов Нины, обещал сюрприз. И если бы он был жив, то сюрприз бы состоялся. Мистер Стамп торжественно и неожиданно сообщил бы всем и каждому из близких убитых, кто был виноват в смерти учёных.

Слабые возгласы прошли по залу. Значит… Не просто так именно в тот день он согласился принять наших опекунов? Сделал это ради нас с Тутти?.. Может быть… Он был не таким плохим, как нам казалось?.. Позвал к себе всех, даже тех, кто ничего не дал бы ему в ответ…

— Славно, что не успел… — как холодные льдинки на спину упали слова госпожи Сноквин.

— Почему это? — холодно спросил Ярослав.

— Боюсь, это была его слабая тема, — она виновато улыбалась. — В тот год, когда убили Громова, он стал винить всех нас, каждого из тех, в чьих руках была власть. С чего это ему взбрело в голову — не понимаю…

— Точно так, мистер Стамп даже угрожал моим хозяевам, — подтвердила Крыса из Зеркального Королевства. А за ней кивнули и наши опекуны. Но убивать дедушку Тутти и Суок им было ни к чему, правда? Если бы они узнали обо мне… Но они не знают, причины не было.

— Мне также известно, что он подозревал моего отца, — впервые за вечер заговорил тот, незнакомый мужчина.

— А ваш отец?..

— Думаю, вы слышали о Давицком, — Давицкий. Давицкий. Точно, мы о нем слышали. Он присылал к нам людей. Они мне не нравились никогда.

— Ну что говорить, — госпожа Сноквин вздохнула, теребя кольцо на своём пальце, — мистер Стамп буквально уничтожил Лиловоглазых из-за всей этой истории… Так что, начни он говорить об этом, наверное, снова полетели бы головы, и снова совершенно зря, — а вот о Лиловоглазых я слышала впервые, это точно. Значит, госпожа Сноквин полностью права: их уничтожили, извели. Иначе, опекуны говорили бы нам о них постоянно.

— Почему ему вас подозревать?

— Да только потому, что они работали на нас, и больше причины нет! А ведь сам работал с этим Громовым! — на мгновение показалось, госпожа Сноквин расплачется. Но она не стала. Зазвенел голос дочери Стампа:

— Отец, не был уверен, сговорились ли все: вы, госпожа Сноквин, вы, господа Трифат, ваши хозяева, госпожа Асырк, ваш отец, Вадим Николаевич, и Лиловоглазые, существование которых само по себе было гадким преступлением, или кто-то один из вас заказал это убийство. Но он не сомневался в том, что связь есть.

Она была так решительна, что даже страшно. Страшно, что за такое обвинение её растерзают.

И Ярослав неожиданно поспешил отвлечь всех от нее:

— Что ж, какие выводы сделал мистер Стамп, такие мог сделать и другой. Вот что у нас выходит: если все это связано с гибелью учёных, если Лиловоглазые не пришли мстить, тогда… Мистера Стампа убил или тот, кто прикончил учёных. Или тот, кто рассуждал точно как он, и решил отомстить за них. И тогда, отвечая на ваш вопрос, господа Трифат, теперь я уверен: все из списка подозреваемых мистера Стампа — в опасности.

Примечания:

Примечание от автора: если серьёзно, то Герда в фильме "Тайна Снежной Королевы" довольно симпатичная, но в образе Ледяной Герды выглядит плохо. Ну то есть, по сути, ей просто не идёт быть выбеленной

1) Да, вероятно, Боев Ульян Татьянович не так очевидно складывается в Туба, но да, имеется в виду, что это он

Вернуться к тексту