Проверено на грамотность 
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Примечания:
Megosztottunk egy narancsot (венг.) — Мы делили апельсин
Позади опущенных плеч и сгорбленной спины, отрезав последний путь к отступлению, тяжело захлопнулась дверь. В коридоре больше никого не было: все уже ушли отмечать закрытие череды экзаменов, в том числе и учителя, где-то вдалеке прозвеневшие подаренным учащимися “сервизом” в сумках и погасившие один из двух рядов свечей за собой.
В небольшом темнеющем от спускавшихся сумерек кабинете остались только двое. Мрачная темноволосая женщина отрывистыми движениями перебирала на своем рабочем столе какие-то бумаги, ставила подписи, что-то откидывала в сторону, что-то рвала на несколько частей и превращала в пепел прямо в руках — человек работал. Натали, прижимая к себе две толстые тетради, скукожилась, как дедовы сушеные яблоки, которые он раньше собирал с прогнившей изнутри яблони, а потом раскладывал на солнцепеке.
К этому экзамену она была абсолютно не готова. Перед ней же сидел самый страшный учитель. Но все в этой жизни когда-нибудь заканчивается. И этот позор тоже рано или поздно ее минует, оставалось только потерпеть несколько минут унижений, оскорблений с переходом на личности, нотаций, получить заслуженный “неуд” и уйти к себе в комнату. Сдать экзамен, за который она не то, что не садилась, а даже не посетила и половины занятий, не было никаких шансов.
Последние пару месяцев ее жизни скомкались в несколько дней сплошной ухабистой дороги по сугробам от Колдовстворца и до дома, несколько часов на морозе сначала в родной станице, затем на погосте и снова дни до школы. По возвращении никому не было никакого дела до занятий. Только постель и забытье.
Все вокруг было в вечном движении: соседка собиралась на уроки, что-то наглаживала, шурша кочерыжками в металлическом утюге, бегала, суетилась. В коридорах все то и дело сновало туда-сюда, мчалось, спешило. Но зачем куда-то спешить, если итог все равно у всех один? Какая разница: пойдет она на занятия или нет, если Сугробова придирается даже к отличникам с идеальной работой и посещаемостью, если Натали не было на занятиях бог знает сколько времени, а каждый раз, когда она, казалось бы, стояла у двери кабинета и оставалось только дернуть за ручку, ее ладонь вечно тряслась и застывала в миллиметрах от нее. Какая разница, если все всегда заканчивается одним и тем же — тремя метрами под травой?
Все суета.
— Не стойте в проходе, садитесь.
Низкий командный голос Сугробовой всегда было легко узнать даже в толпе. Рядом с ее массивным дубовым столом выдвинулся стул — эшафот готов. Можно подниматься.
— Ваши конспекты.
— Регина Орестовна…
— Только не говорите, что у вас их нет, — Сугробова перевела хищные синие глаза с бумаг на едва видно трясущуюся студентку. — Вы же зачем-то приволокли сюда эту макулатуру. И я, кажется, сказала вам сесть.
Натали медленно подошла и опустилась на стул, на автомате протягивая практически пустые тетради. Между тем кабинет окончательно погрузился во мрак. В наступившей темноте на столе вспыхнул свечкой одноголовый канделябр, отбросив тень на лицо Натали и очень удобно скрыв тут же покатившиеся слезы. Девушка чувствовала — сейчас ее размажут.
Учитель раскрыла тетради и молча полистала написанное. Спокойный голос раздался в кабинете:
— Конспекты у вас на месте, посещаемость тоже…
Не поднимая головы, ученица распахнула глаза, услышав очевидную ложь, и затряслась:
— Регина Орестовна, я ведь ничего не знаю… Совсем… Ритуалистика…
— Я не глупая. И ты тоже. На каникулах все мне отработаешь на практике, — впервые она в разговоре с учащимся переходила на “ты”. — Не реви, — Сугробова отложила в сторону полупустые тетради, когда услышала, что Натали едва слышно заплакала. — Не показывай посторонним свою слабость. Человек часто не имеет свойства держать язык за зубами. А нареветься и сходить на поминки ты всегда успеешь когда-нибудь потом. Погоревали и хватит. Единственное, что сейчас важно — похороны были не твои.
Натали точно помнила, что никому из учителей не говорила о причине своего отсутствия, а родители выгородили ее бумажкой с подписью “по семейным обстоятельствам”.
— Ты можешь сделать что-то, чтобы исправить хотя бы свою ситуацию? Можешь. Прекращай рыдать, как бы плохо ни было. Тем более, что мой предмет тебе дается, судя по предыдущему году. Им ты уже не поможешь никак. А себе — в состоянии.
* * *
В большой бадье, доверху наполненной облаками порошковой пены, отмокало и ждало своей очереди на стирку угольно-черное белье. Руки выхватили из мыльной гущи нечто, оказавшееся штанами, и начали нещадно тереть, погружая в жгучую воду покрасневшие полосы от ногтей на предплечьях до самых локтей. Разумеется, можно было воспользоваться магией, а лучше — отнести одежду в прачечную, благо такой замок располагал, однако чтобы избавиться от навязчивых мыслей и идей нужен именно ручной труд, желательно тяжелый. Полосы больно зудели, но девушка это старательно игнорировала.
Из бадьи потянулась мокрая блузка.
Сугробова ни за что бы не упустила шанс сначала похвалить Натали за умение стирать руками, как обычный магл, а потом как следует жестко и ядовито отчитать, что та не пользуется палочкой. Она всегда так делала, когда хотела как-то ее поддержать и приободрить. Сначала было обидно, а потом девушка поняла, что Сугробова просто не умеет иначе, и приняла это как должное.
После вывернутой на Люпина истерики — а это была именно она, Натали в этом теперь не сомневалась — было невыносимо гадко, настолько, что девушка, кое-как дойдя до своей комнаты, забралась в кресло и долго приходила в себя. Через какое-то время комната начала плыть и стремительно превращаться в один из кабинетов Колдовстворца, а потом привидевшаяся Сугробова с ее вечными нотациями грубо выдворила свою уже бывшую нерадивую ученицу из дремы. Как обычно утонуть в мягкой спинке, полностью растворившись в мебели и отключиться от окружающего мира, уже не удалось. Кресло будто отвергало ее неудобно перекошенное тело, давило пружинами и специально подставляло вместо мягкой, пусть и слегка потрепанной от времени обивки именно те места, где более всего чувствовалось жесткое дерево. После очередной неудачной попытки устроиться поудобнее, девушка рывком вскочила с ненасиженного места и скрылась в дверях ванной.
Приподнявшись на цыпочки и подвесив прищепками к бельевой веревке рабочие брюки, Натали расправила штанины и сполоснула руки. Полосы на предплечьях снова покраснели от горячей воды и мыла и начали больно щипать, но они сейчас были наименьшей из нависших проблем. Девушка уныло еще раз окинула их взглядом, вздохнула и вышла.
Мерцал камин, о чем-то приглушенно бормотало радио, громада гибискуса зеленела в углу, а Шура мирно дремал, примостившись на спинке стула. На столе среди записных книжек, пестрящих разноцветными закладками томов и свитков пергамента притаился небольшой мешочек с несколькими монетами внутри. Сова еще прошлым вечером принесла скромную часть первого жалованья в качестве преподавателя Хогвартса, но до сего момента девушке было совсем не до денег.
Было уже далеко за полночь, однако Натали совершенно не чувствовала усталости, напротив, после перенесенной истерики она не могла заставить себя вернуться в теплое кресло и привычно коротать время до утра, окунувшись в очередную книгу. Тело все еще весьма неучтиво напоминало об итогах последних таких посиделок болью в шее, спине, синяком на коленке, полученным после неудачного разворота и столкновения с твердым подлокотником, и бессознательно разодранными руками. Мысли все время возвращались к инциденту, и как бы она ни пыталась их заглушить, ничего не выходило. Непрошенной гостьей совесть свернулась тугим колючим клубком где-то в груди, вонзив, как в подушечку, множество острых, совсем как в материнской швейной машинке, иголок сомнений. Она делала это с каким-то садистским наслаждением: медленно ворочаясь, как крапива, царапая все вокруг и впиваясь все глубже и глубже.
В попытке успокоить ее Дерн плюхнулась за стол и придвинула к себе стопку домашних заданий четвертого курса и чернильницу с пером, махнув палочкой в сторону радио, которое в ответ тут же оглушительно зарычало:
— Я не люблю фатального исхода!*
Натали резко обернулась к источнику внезапного звука, на темнеющую между книгами коробочку радио, которую, казалось, услышала едва ли не половина замка. Быстро уменьшив громкость, девушка отрывисто махнула головой и взяла первый пергамент из стопки.
Перо, зачерпнув немного чернил, принялось, поскрипывая, сновать по листу из стороны в сторону, оставляя после себя ярко-красный жирноватый след: его хозяйка все еще не до конца привыкла пользоваться традиционными перьями вместо железных, которые было контролировать куда проще. От гусиных в Колдовстворце отказались задолго до рождения Натали, повинуясь новомодным веяниям революции. Но в начале века избавились не только от старинных перьев, к сожалению или к счастью.
Исчерканная красными чернилами работа Дженкинс со скромной “У” в углу листа была отложена в сторону. По сравнению с прошлым домашним заданием девочка явно была усерднее и даже делала некоторые успехи, но этого все еще было недостаточно — Натали не увидела ничего сверх того, что она рассказывала на последней лекции, да и эти записи были отрывочными без каких-либо уточнений.
Девушка расстроенно откинула пергамент в сторону, и ее взгляд на секунду зацепился за сиротливо притаившуюся за другими кипами стопку с наработками учебника-методички и аккуратными кропотливо выписанными пометками Люпина. Теперь эта груда бумаги вряд ли когда-либо превратится во что-то кроме макулатуры, ведь снова просить помощи у такого двуличного человека означало превратить свою жизнь в хождение по углям: следить за каждым движением, контролировать каждое сказанное слово, жест, взгляд — все, что могло бы вызвать его неудовольствие, и обречь себя на постоянное ожидание подвоха. Сплетен, подставы — чего угодно. Нет, столько пакетов с успокоительным у Натали не было.
— Я не люблю, когда стреляют в спину!*
Тяжело вздохнув, Дерн взмахом палочки наполнила кипятком кружку и заварила сбор, а затем взяла следующую работу и удивленно вскинула брови, увидев, что текста было всего на пару предложений.
“Я не успел списать с доски. Простите.”
Вместо подписи внизу красовалась грустная рожица.
Натали невольно вздохнула. Открыв ящик стола, она потянула стопку прошлых работ в надежде отыскать хозяина листа по почерку. Спустя пару минут сверки рядом с рожицей красным было выведено “Гилберт Кэмпбелл”, а еще ниже — витиеватая “Т”. Надо было дать понять слизеринскому мальчику, что такой юмор преподаватель не понимает. Взгляд Натали застопорился на унылой детской каракуле.
— Досадно мне, что слово «честь» забыто, и что в чести наветы за глаза!*
Девушка скривилась. Взяв в руки дымящуюся кружку, она откинулась на спинку стула и снова раздосадованно посмотрела на злополучную стопку с краю стола. Все планы, касающиеся пособия, придется переигрывать и, возможно, с нуля переделывать уже написанное. С другой стороны, они уже прошли большой путь, они с Люпином. Справедливо ли обвинять человека всего лишь за один промах? Один промах против сотни хороших дел? В мире нет идеальных людей, и каждый имел право на ошибку.
В самом углу листа Калвер, исписанного под завязку мелкими кругляшами букв, скромно примостилась красная “П”. Судя по всему, ее подруга и прогульщица Беа, любящая распустить язык в неподобающем месте, была более чем права: девочка действительно едва ли не поселилась в библиотеке. И тем не менее ее текст не был сухой грудой канцеляризмов и терминов, которую можно разобрать, только вооружившись словарем, наоборот, она пыталась писать проще, объясняла материал по-своему, едва ли не на пальцах, иногда скатываясь в разговорную речь. Девочка понимала, а не просто заучивала до зубного скрежета, и это заслуживало должного внимания.
Глоток травяного чая растекся по телу расслабляющим теплом. Невольно вспомнились и булочки, которые Люпин таскал из Большого зала. Тихий и приветливый, он был одним из первых, кто отнесся к Натали хорошо и предложил помощь с работой, часами правил ее тексты в свои законные выходные, а она, несмотря на это, столько ему наговорила.
— Я не люблю себя, когда я трушу, досадно мне, когда невинных бьют…*
Стопка проверенных работ стремительно росла. С листа Мерфи на Натали смотрела “С”; у ее хозяйки ритуалистика явно не стояла во главе угла. А судя по написанному, даже не заслуживала должного внимания, как любой другой школьный предмет — всего лишь скупой пересказ лекций, ни больше, ни меньше. Конечно, можно было бы смягчиться и сделать поправку на то, что ритуалистика была курсом по выбору, но Натали это не волновало: работа была дана неделю назад, за это время можно было хотя бы подсмотреть у своих сокурсников. Что ж, каждый сам виноват в собственных промахах.
Виноват? А виноват ли?
Мысли все никак не хотели менять тему и снова возвращались в прежнюю колею, благополучно в ней увязали и тонули.
Это была обыкновенная шалость, не более, не стоит это воспринимать так близко к сердцу.
Натали раз за разом прокручивала в голове фразу, как заевшую пластинку. Тот факт, что взрослый мужчина не видел границы, когда шутка переходила в унижение, было тяжело принять. Тем более, что этим взрослым мужчиной был тактичный и приятный Люпин. Но в итоге выходило, что этот человек улыбался тебе в лицо, а за твоей спиной мог подложить свинью. Самое страшное, что он сам ничего плохого в этом не видел. Воистину, чужая душа — потемки.
Девушка устало откинулась на спинку стула и прикрыла глаза, чудом не потревожив почему-то все еще дремлющего сыча, хотя тот уже должен был давно проснуться и проситься на улицу.
За закрытыми веками снова возникло бледное суровое лицо преподавателя ритуалистики, смотревшее всегда сверху вниз долгим тяжелым синим взглядом. Характерный стук ее извечных высоких каблуков по отполированному полу третьего этажа мгновенно разгонял толпы учащихся в вестибюлях, не говоря уже о ее поставленном командном тоне, не исчезающем даже при личных беседах на будничные темы. Сугробову уважали и боялись, “Сугробова до гроба доведет”. Учитель прекрасно знала об этом и поддерживала легенду при первой возможности. Но, как ни странно, именно на ее жизненных уроках, абсолютно не касающихся ритуалистики, Натали и выживала который год. Однако если в Колдовстворце Регина Орестовна еще могла как-то ее поддержать как коллега, как педагог, дать совет, то Хогвартс для Дерн — это проверка всех усвоенных знаний.
Не показывай посторонним свою слабость.
Работы, покрывшись росчерками красных пометок, перекочевали из одной стопки в другую, а крышка чернильницы, громко звякнув, захлопнулась, потревожив сову. Шура сонно угукнул, зевнул и спрыгнул на стол к хозяйке, чудом успевшей отодвинуть пергаменты в сторону, подальше от птичьих когтей.
— Выспался?
Сыч, сонно моргнув вместо ответа, качнул головой и повернулся в сторону левой руки Натали. Ладонь мирно лежала на столе и, судя по недовольному выражению Шуры, своим спокойствием невозможно раздражала. Дерн проследила, как птица деловито прошлась по столу с явным намерением цапнуть за какой-то из пальцев, но вовремя успела спрятать руки, не сводя глаз с совы. Та одарила хозяйку недовольным взглядом и, обидевшись, вспорхнула на подоконник. Натали тихо вздохнула:
— Да, точно, не мешало бы проветриться.
Выпустив сыча, она не стала закрывать окно. Тьма медленно, очень медленно начинала рассеиваться, и ранние птицы, обитавшие где-то под бесконечными черепичными крышами, запели, провожая меркнувшие звезды. Раньше такие концерты Натали раздражали, а сейчас наоборот стали успокаивать не хуже приемника. Радио после короткого взмаха серой палочки смолкло и перестало заглушать птичий щебет.
Добавив света в комнате, Дерн разложила на столе в только ей одной ведомом порядке свои наработки и принялась писать. Что она поняла за первый месяц преподавания в новой школе — это то, что учебник был необходим. С Люпином или без — его нужно было доделать.
Ты можешь сделать что-то, чтобы исправить хотя бы свою ситуацию? Можешь. Прекращай рыдать, как бы плохо ни было.
Перо безжалостно дважды перечеркнуло неудачное предложение, уже четвертое за последний абзац. Под раздосадованное цоканье скрипнул выдвижной ящик стола, из которого Натали вытащила две пухлые потрепанные книги. Полистав пару минут желтые страницы словарей, девушка потерла зудящие от усталости глаза и запрокинула голову. Текст не выходил.
Перечитывая получившееся раз за разом, она понимала, что что-то в нем было не так, но что именно — уловить не могла, как ни пыталась. Если бы здесь был Люпин, он как всегда бы мягко забрал пергамент, чтобы сделать пометки, прокомментировал бы и показал все недочеты: вот тут слишком длинное предложение, или в этой строке неподходящее слово, а там неправильная формулировка, термин, добавленный не к месту. И каким бы он ни был человеком на самом деле: хорошим ли, плохим ли — его наводящей руки очень не хватало.
Над чашкой заклубился пахнущий травами пар. Сделав пару глотков горячего успокаивающего напитка и едва не подавившись листьями мелиссы, высыпавшимися из порвавшегося пакетика, Натали стащила с носа очки и окинула немного ожившим взглядом исписанные бумаги. Очевидно, ее работа зашла в тупик, и рядом не было никого, кто бы мог показать выход. В такой ситуации следовало отложить все на свете в сторону, проветрить голову и потом попробовать снова. Или же снова просить Люпина о помощи.
От внезапного стука Дерн подскочила на месте и едва не опрокинула на себя кружку с кипятком. Одним движением нацепив на себя очки, девушка ошарашенно посмотрела на часы. Теряясь в догадках, кому она могла понадобиться в половину четвертого утра, Натали встала изо стола и подошла к двери, про себя радуясь своей привычке даже в нерабочее время выглядеть более менее опрятно во избежание всевозможных сплетен.
— Кто там? — негромко спросила девушка. Вспомнился случай, когда один из учащихся Колдовстворца счел очень забавным подшутить среди ночи над ее коллегой. Местные учащиеся вроде бы не практиковали подобные розыгрыши, и тем не менее осторожность никогда не была лишней. Но, вопреки ожиданиям, из-за двери послышался вовсе не детский голос.
— Профессор Дерн, извините за такой поздний… Или ранний… Визит. Мы можем поговорить?..
После секундного ступора Натали в один большой шаг вернулась к столу, сделала жадный глоток из чашки и вышла из личных апартаментов в классную комнату. В темноте кабинета почти на пороге стоял необыкновенно растрепанный и, судя по глазам, чем-то очень встревоженный Люпин, вооруженный палочкой с неярким светлячком на конце.
Оглядев девушку с явным удивлением, он неторопливо начал:
— Простите, я заметил, что вам не спится, не ожидал, что в такое время…
— Доброе утро, — тихо перебила его Натали и подняла на мужчину стеклянный взгляд. В голове зазвучала первая пришедшая на ум песня, которую крутили пару часов назад по радио. — Вы хотели поговорить?
Мужчина замялся, видимо подбирая слова. Но, отведя в сторону палочку, чтобы не светить ею прямо в лицо, выдохнул:
— Я понимаю, что, возможно, вы несколько разочаровались во мне, как в человеке, — промямлил он. — Хотя я не совсем понимаю причины этого, да и считаю, что мои отношения с профессором Снейпом не должны влиять на наши с вами. В любом случае, мы неплохо поработали над учебником, и будет жаль, если наши труды пропадут зря из-за конфликта, вам не кажется? Если я вам неприятен как друг, в конце концов, нам в любом случае нужно быть коллегами и сохранять рабочие отношения, правда?
Голос Высоцкого напористо и хрипло зарычал в голове еще громче, когда мужчина заглянул в ее казалось бы непроницаемые глаза. Натали знала, что даже если Люпин и смог бы его услышать, он в силу незнания языка не понял бы, о чем была песня.
— Я вас поняла, — девушка зашторила лицо челкой. Между ними снова возникла пауза, которая, похоже, совершенно не устроила мужчину. Он прокашлялся и вновь спросил:
— Так что насчет учебника, профессор? Мы продолжим работать над ним… вместе?
— Я планировала продолжить работу самостоятельно.
За витражом начинало светать. Сквозь закрытые окна кабинета пробивалось пение птиц. Их громкий щебет заполнял повисшее молчание, но менее гнетущим и неловким, увы, не делал. Палочка Люпина медленно опустилась, потухнув, как иссохший фитиль фонаря.
— В любом случае… Я всегда готов вам помочь.
Получив рассеянный кивок в ответ, мужчина попятился и, едва не задев бедром парту, наконец, отвернулся от Натали, направившись к выходу. Высоцкий, в такт его шагам перечислявший в голове все, что ему не нравилось, смолк с щелчком закрывшейся двери.
* * *
Последние дни сентября изо всех сил выжимали остатки тепла из хорошей погоды, но уже не по-летнему прохладный ветер разрушал иллюзию. Студенты на время снова убрали теплые мантии в закрома шкафов, однако полностью от верхней одежды отказываться не спешили и оставаться в одних рубашках побаивались.
Вереницу детей в Хогсмид в этот раз возглавляла профессор Вектор — строгая женщина сорока лет, обладательница обширного гардероба мантий всех вариаций темно-красного. Натали, как обычно, с отрешенным видом плелась в самом хвосте, погруженная свои мысли. Спраут осталась в замке, а очевидное после вчерашнего разговора отсутствие Ковачей превращало и без того навязчивые мысли в дешевую, липнувшую к зубам детскую жвачку, вот только без заветного вкладыша внутри. Люпин же не спускался на завтрак вообще. Помона нескрываемо волновалась за него, поскольку профессор ЗоТИ крайне редко пропускал утренние трапезы. Натали в свою очередь о ночном разговоре умолчала, решив не давать лишнего повода для сплетен, которые и без того разлетались по маленькой школе, как тополиный пух в мае.
После визита Люпина она так и не заснула. Какое-то время девушка тщетно перебирала оставшиеся заметки, пытаясь хоть чем-нибудь занять руки и успокоиться. В конце концов, безрезультатно промучившись с переводом, она переместилась в кресло, где сборник жутковатых рассказов из книжной лавочки в Хогсмиде, составивший ей компанию, наконец увлек ее в свой иллюзорный мир. Только утром, вернувшись из книжного забытья ради очередной чашки лизиного чая, Натали обратила внимание на мешочек с жалованьем, все еще покоившийся на столе среди разбросанных бумаг.
Муравейник из студентов длинной неспешной цепочкой продвигался к деревушке, и чем ближе они подходили, тем громче гудели дети, предвкушая радости долгожданного досуга. Их веселье плохо сочеталось с окружающей обстановкой: совсем потерявший яркие краски пейзаж, выделявшийся, пожалуй, только болотно-зеленой хвоей деревьев и грязного цвета пучками травы под ногами. Небо к полудню затянуло однотонным полотнищем высоких и поэтому не обещавших дождя туч. Другие цвета природа заблаговременно выключила. Когда-то давно бабушка Натали точно так же выкручивала свой доисторический телевизор во все оттенки серости. Она считала, что так сэкономит на электричестве.
Где-то совсем рядом звякнул колокольчик на двери одного из немногочисленных магазинчиков Хогсмида, и Натали остановилась, медленно возвращаясь из своих мыслей. Она собиралась развеяться. Внутреннее радио превратилось в белый шум и, наконец, затихло.
Оглядевшись по сторонам, девушка нашла глазами здание почты, благо его башня разительно выделялась на фоне обычных черепичных домиков, и широкими шагами выдвинулась к нему. Сидящая на жердочке у самого входа сипуха вытянула шею, с любопытством осматривая нового посетителя, но шипеть в этот раз не стала, приветственно хлопнув здоровым крылом.
Теплый запах свежесваренного кофе и пыльных перьев впустил девушку в свои объятия.
— И еще одна стопка!.. — послышался знакомый голос почтальона с резким акцентом, и перетянутая бечевкой книжная башня с хлопком опустилась на пол рядом с несколькими такими же. Мужчина отряхнул руки и оперся о стойку, на которой девушка в строгом костюме заполняла бумаги.
— Слушай, никак не пойму, зачем тебе столько экземпляров Локхарта? — поинтересовался он, качнув головой в сторону нагромождения книг. — Его же после разоблачения не берет никто, разве что камины растапливать…
— Это все мистер Браун, — вздохнула девушка, протягивая заполненные документы почтальону. — Как увидел, что они в цене упали, тут же решил на них подзаработать. Но, как ты знаешь, до новостей ему дела нет.
— Вот оно что, — кивнул мужчина, забирая бумаги. Мимо него с еще одной стопкой книг в руках прошел напарник и сгрузил поклажу к остальным.
Натали все еще стояла на пороге и не решалась прервать беседу той самой продавщицы из книжного и почтальона с акцентом, как у нее самой. Она уже хотела было пройти дальше и поздороваться, но откуда-то из недр почтового лабиринта полок и стеллажей выплыл Уильям, таща увесистую стопку книг, как пушинку.
— Последняя, — сухо буркнул он, выпрямившись во весь рост и смахнув со лба блестящие капли пота.
В этот раз на нем был темно-коричневый, почти черный, свитер, делавший его владельца катастрофически похожим на мужчину из сна. Внутри Натали все онемело. За все недели, проведенные в Хогвартсе, она практически не думала об этом: все мысли заняли бесконечная рутина, подготовка к занятиям, работа с учебником, Люпин, сбившись в один большой наглый живой комок, развалившийся в ее голове, как зажравшийся кот на подушке.
— Ну, в любом случае, разреши тебя обрадовать, — голос с рычащим акцентом с силой выдернул Натали из мыслей.
Покопавшись во внутренностях стойки, почтальон выудил небольшой прямоугольный сверток и с нескрываемой гордостью вручил его девушке.
— Это же “Ностромо” Джозефа Конрада! — воскликнула та, сдернув с книги обертку. — Неужели вы правда ее нашли?!
— А как же, — мужчина широко улыбнулся и мотнул головой в сторону своего напарника. — Уилл все книжные в Лондоне перетряс, чтобы достать тебе экземплярчик.
Скупо кивнув рассыпавшейся в благодарностях девушке, Уильям поспешил скрыться среди стеллажей. Натали, не мигая, проследила взглядом за темно-коричневой водолазкой и позволила себе едва заметно выдохнуть, когда та исчезла. Лестница на второй этаж тихо заскрипела под торопливыми шагами.
— Доброго дня, профессор! — привлек ее внимание почтальон за стойкой и широко улыбнулся. — Спасибо, что возвращаете тубус. Чем могу быть полезен?
Натали замялась, опустив взгляд:
— Доброго утра… А вы меня…
— Три иностранных издания и ежемесячная подписка Пророка, — отозвался мужчина. — Вас сложно забыть.
— Рада видеть вас, профессор Дерн, — девушка в строгом костюме махнула рукой. — Помните меня? Я Хэйзел, из “Фолиантов и свитков”. Вы уже прочитали книги, которые я вам советовала?
— Да, кое-что… — тихо ответила Натали, чувствуя, как на щеках снова выступают красные пятна.
— О, в таком случае могу я узнать ваше мнение о…
— Хэйз, это все, — проштамповав накладные небольшой размером с перстень печаткой, выуженной из недр стойки, почтальон подвинул их к девушке. — Можешь забирать.
— А, да, спасибо, Питер, — Хэйзел немного растерянно кивнула и вложила бумаги между страниц книги, которую все еще держала в руках. — Профессор, могу я пригласить вас на чашечку чая в моем магазине?
Натали подняла глаза на девушку и, сглотнув, чтобы не напортачить снова, неторопливо начала:
— Да, конечно, спасибо, — руки в черных манжетах нервно затеребили ремешок от сумки. — Надеюсь, я не слишком вас отвлеку…
— Нет-нет, что вы, — Хэйзел покачала головой и суховато улыбнулась. — Сегодня магазин не работает, у меня день поставок! — девушка хлопнула свободной рукой по одной из стопок и обернулась к почтальону, оперативно ретировавшемуся куда-то вглубь помещения. — Питер, не поможешь с доставкой?
— Десять кнатов, — раздалось из-за стеллажа.
— Питер, пожалуйста.
— Если позову Уильяма, пять, — выглянув, он хитро улыбнулся, будто замысливший пакость кот.
Девушка пошарила в кармане пиджака и высыпала на стол горсть монет:
— Ладно.
Без лишних слов мужчина мгновенно оказался рядом с книжными стопками и оглядел их, что-то прикидывая.
— Тогда мы пойдем вперед, — сказала Хэйзел и обернулась к Натали.
— Подождите, пожалуйста… — торопливо выпалила та и, подумав, что слова прозвучали слишком грубо, тут же осеклась. — Простите, я хотела кое-что заказать по почте.
— Ох, точно, — девушка, будто опомнившись, виновато покачала головой. — Простите, я совсем забываюсь, когда речь заходит о книгах. Питер! Достанешь каталоги?
— Да-да, что вас интересует? — мужчина, оставив поклажу, вернулся за стойку и покопался в ее недрах.
— Я хотела заказать что-то из украшений, — девушка замялась еще сильнее, почувствовав взгляд Хэйзел, в котором удивление быстро перешло в беглое оценивание видавшего лучшие времена старенького черного пальто, явно не новой, но еще очень приличной сумки через плечо и в целом внешнего вида. Натали понимала, что следовало бы отложить часть средств на обновление хотя бы части гардероба, но традиции нужно соблюдать.
— Понял, — Питер кивнул, достал стопку почти новых журналов и разложил их на резной столешнице. — Эти два — золото и серебро, вот этот можно полистать, может быть, здесь что-то есть. Вот этот с одеждой, но, кажется, украшения тоже были, поглядите сами.
Натали с удивлением следила за его тонкими пальцами, шустро листающими страницы. Заметив ее взгляд, Питер остановился:
— Кофе?
— Что?.. — переспросила девушка, подняв глаза на почтальона. Тот широко ей улыбнулся и указал в угол небольшого зала:
— Вы можете присесть на тот диванчик, пока выбираете. Сварить вам кофе?
— Соглашайтесь, — Хэйзел отложила книгу на прилавок и деловито собрала журналы. — Питер редко кому предлагает такую услугу.
— Для тебя, Хэйз, два сикля, — поддел ее почтальон, выскользнув из-за стойки и махнув волшебной палочкой в сторону журнального столика. Заколдованная джезва на кованой подставке наполнилась водой и тихо зашипела, медленно нагреваясь.
— Спасибо, мне со сливками, — отозвалась Хэйзел, бросив на стойку еще один кнат.
Натали непонимающе перевела взгляд с почтальона на продавщицу книг, но не дождавшись какого-либо продолжения, поспешила присоединиться к Хэйзел, уже занявшей место на диване.
— Вы что-то конкретное хотели заказать? По какому случаю? — девушка раскрыла и принялась шелестеть страницами верхнего каталога, едва ли не новой пухлой брошюры, по виду которой было ясно, что местные не являются ярыми поклонниками почтовых покупок. Дерн, отодвинув сумку и не выпуская ремешка из рук, медленно опустилась рядом с Хэйзел.
— На самом деле нет. В моей семье есть традиция на первое жалованье на новом месте что-то приобретать на память.
— А, вот как. Могу я вам помочь? — продавщица из книжного вопросительно посмотрела на девушку и, получив нервный одобрительный кивок, придвинулась ближе вместе с журналом.
Натали однажды уже приходилось выписывать вещи по почте, но если в прошлый раз в каморочном обшарпанном отделении пенсионного вида почтальонша хлопнула перед ней хлипкой газетенкой, которая в итоге оказалась кое-как сверстанным перечнем товаров, то теперь перед ней лежали едва ли не телефонные книги из американских фильмов.
— Вот это быстро отлетит… — раскрыв первый попавшийся журнал на случайной странице, Хэйзел тут же деловито указала на серьги в виде расходящихся в разные стороны завитушек. Затем ее палец переместился на соседний лист, где на магическом фото в свете софитов крутилось ожерелье на черной подставке. — А вот с такими замками лучше не брать. Ко мне как-то заходила студентка, у нее цепочка расстегнулась прямо у меня на глазах. Хм… Непонятно, для кого это делали… С чем это носить? — перелистнув страницу продолжила девушка, хотя и без явного удовольствия.
Натали со смесью интереса и неловкости смотрела, как Хэйзел раздумывает над очередным выбранным ею украшением, лишь иногда кивая и тихо соглашаясь с ее доводами, все больше уходя в себя. Из неприятного транса ее вывела небольшая дымящаяся чашка, появившаяся перед ней словно по волшебству. Запах кофе и корицы наполнил легкие, оставив на языке приторное послевкусие, тягучее, словно топленый шоколад.
— Простите, что заставил ждать, — Питер поставил вторую порцию перед Хэйзел. — Надеюсь, вам понравится, профессор.
— О-о, давненько я не пила твой фирменный кофе, спасибо, — продавщица из книжного, отодвинув от себя раскритикованный журнал, тут же взяла в руки чашку и вдохнула манящий аромат.
— Полтора сикля запишу на счет Брауна, — отозвался Питер, но Хэйзел лишь отмахнулась, явно наслаждаясь напитком.
Натали с опаской посмотрела на содержимое чашки, предательски вкусно пахнущее настоящим свежим кофе, а не тем химозным порошком, который регулярно употреблял ее отец, стоило только товару появиться на отечественных прилавках. В Хогвартсе многие преподаватели тоже пили кофе, но не афишировали сей факт, чтобы не соблазнять студентов, которые были еще слишком юны для него. На большом обеденном столе его редко когда можно было заметить, но в учительской все же чувствовался характерный стойкий запах, хотя и слабый. Натали, в свою очередь, не стремилась дразнить свою и без того запущенную бессонницу и не пила за все время ничего крепче чая, исключая первый школьный педсовет, на котором вино все же пришлось немного попробовать, но не более. К тому же Лиза строго-настрого запретила даже думать о кофе, пока девушка сидела на успокоительном, в противном случае Натали рисковала получить не только от самой подруги, но и от своего собственного сердца. Однако сейчас отказывать было крайне невежливо, а аромат, исходящий от чашки, был донельзя приятным. Спустя секунду колебаний, девушка, сглотнув, все же пригубила питье. Терпкий горьковатый вкус обжег язык и едва не заставил Натали поморщиться: она уже и не помнила, когда последний раз пила настоящий кофе, успев от него отвыкнуть. Но в следующее мгновение неприятная горечь сменилась карамельной сладостью, оттененной пряными нотками корицы.
— Очень вкусно… — Натали подняла на Питера светящиеся от восторга глаза.
Мужчина в ответ одарил ее широкой улыбкой:
— Рад, что вам нравится. Как только что-то выберете, я к вашим услугам.
С этими словами он вернулся к нескольким покосившимся книжным башням, ожидающим транспортировки до магазина.
— Знала, что вам понравится, — Хэйзел с улыбкой сделала еще один глоток и, вздохнув, отставила чашку в сторону. — Продолжим?
Следующий каталог, самый пухлый из всех и самый потрепанный, на который Натали возлагала больше всего надежд, был небрежно отодвинут в сторону, затем к нему присоединился еще один. Уже ни на что не рассчитывая, девушка притянула к себе последний и пролистала его, внезапно задержавшись взглядом на разделе с заколками. Заметив это, Хэйзел оценивающе посмотрела на предмет интереса собеседницы, отчего Дерн сильно стушевалась:
— Слишком детская?..
— Которая? Нижняя справа? — продавщица книг запнулась, покосившись на Натали. — Простите, профессор, я думала, вы предпочитаете минимализм…
Девушка опустила взгляд, чувствуя, что вновь покрывается пятнами, судорожно пытаясь придумать ответ.
— Нужно же иногда баловать себя, Хэйз, — произнес Питер, пройдя мимо со стопкой книг.
— Ладно, ладно, главное, чтобы вам самой нравилось, — девушка подняла руки, уступая. — Очень симпатичная заколка. А ценник?..
Цена обнаружилась на следующей странице и была подозрительно низкой, слишком низкой для изделия из серебра. На немой вопрос Хэйзел не ответила, а просто перевела взгляд на Питера.
— Вы можете сделать заказ и посмотреть на нее вживую, — задумчиво произнес мужчина. — Если не понравится, я помогу оформить возврат. Не беспокойтесь об этом. — Питер обезоруживающе улыбнулся и направился обратно к стойке, чтобы вытащить оттуда бланк и перо с чернильницей. — Заполните вот это, номер, название изделия и магазин указаны вместе с ценой. Печатными буквами, пожалуйста.
Натали, неуклюже взяв каталог, подошла к стойке и под пристальным надзором почтальона вписала все данные дрожащими корявыми буквами, чудом не наделав чернильных клякс, и вернула форму. Та быстро скрылась где-то под стойкой, убранная шустрой рукой мужчины, а в следующие пару минут кошелек девушки опустел едва ли не на три четверти. Натали с тоской посмотрела на оставшиеся монеты, хотя, в целом, и до этого прикидывала, что потратит почти весь свой заработок на эту небольшую семейную традицию.
— Что ж, может быть, вы подождете пару минут, пока я отправлю сову с заказом? — Питер убрал все лишнее со стойки и сложил деньги в специальный мешочек, приложив к конверту с анкетой. — Провожу вас до книжного…
— Извините, можно еще, пожалуйста, вон ту открытку, — внезапно спохватилась Дерн, протягивая несколько кнатов и указывая на небольшую стойку с различными почтовыми товарами с краю прилавка. На что в ответ получила снисходительный, но очень теплый взгляд.
* * *
— Вот как… — протянула Хэйзел, взмахом палочки подливая чай в две полупустые чашки. — То, что ты все же начала работу над учебником — на самом деле отличная новость! Наконец-то в этой старинной системе обучения времен моих прадедов появилось что-то новое. Представляю, какой скандал был в Министерстве! Рада, что за тебя заступился Дамблдор, великий человек. Если бы не он, вообще никаких подвижек не было бы и мы бы еще сильнее отстали от маглов. Хотя куда еще сильнее… У тебя на родине, надеюсь, все не так печально?
После того, как Питер отправил сову с заказом Натали, они направились прямиком в “Фолианты и свитки”, изображая странную процессию: паровозик из книжных стопок под чутким управлением почтальона протянулся через всю улицу, а затем свернулся клубком на небольшом свободном пятачке у прилавка, расчищенном специально для новой поставки. Сразу после этого Хэйзел шустро выдворила из магазинчика Питера, за дополнительную плату предложившего расставить по полкам свежие издания, и спустя несколько минут уже заваривала ароматный эрл грей в прозрачном чайничке, сидя напротив Натали в узкой пыльной подсобке, где из всей мебели теснились лишь небольшой стол и две табуретки. Остальное пространство занимали собранные в кособокие башни всевозможные книги в старых потертых и выцветших обложках, которые было уже не продать.
Вопрос Хэйзел заставил Дерн, до этого внимательно слушавшую и изредка непонимающе хмурящую брови, заметно помрачнеть и опустить глаза в чашку. Девушка, увидев, как и без того темные круги под глазами собеседницы стали едва ли не в тон черной ленте на ее голове, уже было пожалела, что подняла больную тему, но Натали неожиданно спокойно заговорила:
— Там, где я росла, все обстоит немного иначе. Волшебники никогда не старались полностью изолироваться. Скорее наоборот, они… — она запнулась, подбирая правильные слова. — Внедряли… в общество свои идеи, знания… Постепенно и понемногу, конечно. Скорее как суеверия, нежели настоящие… инструкции? Это опасно, но зато даже не-маги знают о существовании domovykh(1), l’eshikh(2), vodyanykh(3), русалок, и как с ними себя вести. Они считают все это сказками и домыслами. Но знают, пусть не все, но многие. К колдунам всегда относились двояко. Было время, когда их преследовали, но постепенно все привыкли. В каждой деревне почти всегда были люди, которые что-то знали и помогали.
Хэйзел удивленно покосилась на Натали и отставила чашку в сторону:
— Погоди, а как же секретность? Разве все, что ты рассказала, это не прямое нарушение закона?
— Никто не воспринимает это всерьез, — Дерн нервно потерла края чашки. — А все, что знают не-маги, тщательно отбиралось и распространялось в виде народных поверий. У нашего магического общества на это ушло несколько столетий. Моя родина очень суеверная, хотя и верующая. Поэтому самые важные вещи все же прижились как забавные шутки или традиции. Никто не подозревает, что все существует на самом деле, да и начальство не считает это проблемой. Страна большая, ее сложно контролировать, а так население отчасти знает, что и как нужно сделать. Даже в литературу что-то просачивается: меловые круги, черные свечи…
При упоминании литературы ошарашенная Хэйзел ощутимо оживилась и отхлебнула из чашки остывавший чай.
— Знаешь, звучит странно, но идея интересная, — она подперла рукой подбородок и облокотилась на край стола. — А что насчет твоей книги? Продвигается работа?
— Да, наверное, но… — девушка виновато опустила голову и обняла ладонями теплые стенки кружки. — У меня не выходит.
— В каком смысле? — продавщица вопросительно подняла бровь.
— Не знаю, как это объяснить. Иногда мне кажется, что я пишу лишнее или что выходит слишком сложно для понимания детей. Но в чем именно проблема, я сама не вижу…
— То есть тебе нужен кто-то, кто бы мог тебе помочь, верно? Ты не пробовала обратиться к другим профессорам? К какому предмету вообще близка ритуалистика? Я думала, что это смесь разных наук, судя по названию.
— По сути да, но ближе всего, наверное, к ЗоТИ. Я обращалась к профессору, но… — она нервно сглотнула и промолчала. Хэйзел, вздохнув, с задумчивым видом прислонилась плечом к стене.
— Ох, ясно. Не расстраивайся, с ЗоТИ в Хогвартсе всегда было туго, особенно детям, — она махнула рукой. — Каждый год менять преподавателя, учебники — то еще расточительство. А для директора, бьюсь об заклад, — сплошная головная боль постоянно искать нового преподавателя.
— Каждый год? Зачем?
— На моей памяти дольше года там никто не продержался, что в мое время, когда я училась, что сейчас. Сама посуди: пару лет назад один пропал без вести, а в прошлом году так и вообще у преподавателя случилась амнезия. Питер говорил, в “Трех метлах” кто-то даже пытался делать ставки, что будет на этот раз. Студенты болтают, что якобы на этой должности висит какое-то проклятие, но я, честно, в это не верю. Дамблдор не пустил бы это на самотек, значит, не в этом дело.
Чем дальше заходил разговор, тем более мрачной и расстроенной выглядела Натали. После чопорного и зажатого Колдовстворца, в который устроиться кем-то из персонала было сродни чуду, постоянные замены в педколлективе, которые, как оказалось, для Хогвартса были обычным делом, звучали как что-то если не дикое, то как ненормальное — точно.
Оглядев в очередной раз опущенные плечи Дерн, Хэйзел только вздохнула, что-то перебирая в голове. Спустя минуту она деловито поправила сползшие очки:
— Знаешь… Я тут припоминаю, — ее напряженный взгляд продолжал бесцельно блуждать по комнате. — Кто-то поговаривал, что какой-то из профессоров постоянно добивался места на ЗоТИ, но ему директор почему-то отказывал. Вспомнить бы имя… В общем, я клоню к тому, что раз этот некто хотел учить ЗоТИ, значит, он в нем разбирается. Ну, по идее должен. Хотя не факт, что он еще работает, тут вечная текучка. Если хочешь, я могу попытаться разузнать о нем. Но если он уже уволился, то можно попробовать подойти еще к кому-нибудь, главное не отчаиваться.
Натали исподлобья взглянула на собеседницу и, встретившись глазами с Хэйзел, почувствовала, как с ее плеч неведомая сила сняла весомую часть несуществующей, но невозможно давящей ноши.
— Спасибо, что выслушала, — тихо сказала Дерн, но на ее слова продавщица только непонимающе вскинула бровь.
— Мерлин, да не за что! Все в порядке. Давай лучше о чем-то хорошем, а то ты совсем скиснешь, — она залпом осушила уже остывший чай и отставила кружку. — Мне все хотелось поинтересоваться, как тебе книги, что ты брала в прошлый раз?
— Я далеко не все успела прочитать, но очень запомнились Стокер, Оруэлл и Уайльд. До этого с собой в поезд брала Голдинга. В целом… — девушка запнулась, подбирая правильные слова. — На другом языке сложно читать что-то подобное, но мне понравилось, — она подняла глаза и посмотрела поверх очков на Хэйзел. На лице последней было легкое замешательство.
— Не думала, что тебе такое нравится, — Хэйзел задумчиво поправила очки и, заметив, что неудобная пауза затянулась, тут же добавила: — Кстати, не хочешь глянуть новые поступления? Ты будешь первой, кто их увидит! Да и тот томик Джозефа Конрада, который я заказала на почте… Это теперь редкость!
— А можно? — цепочка на больших круглых очках вздрогнула и зазвенела, когда Дерн, немного оживившись, резко выпрямилась.
Уже остывший чай был отставлен в сторону, а каморка снова опустела. Девушки вернулись в магазин, где у прилавка все еще ожидали, когда им уделят немного внимания, только поступившие книги, заботливо упакованные в оберточную бумагу и сложенные в стопки. Натали опасливо покосилась в сторону зала, где должна была висеть сушеная голова, в этот раз подозрительно молчавшая и никак не отреагировавшая на приход незваной гостьи, пусть и в компании продавщицы. Хэйзел же, насупившись, во всю копошилась в ворохе почтовой бумаги, перебирая книги, и по-видимому искала обещанный раритет.
— Так, сейчас, она была где-то с краю… — очередная упаковка была откинута в сторону. Продавщица разбиралась с оберткой со сноровкой ребенка, освобождавшего конфету из фантика: быстрыми, аккуратными и отточенными движениями. От наблюдения за ней Натали отвлекла обложка одной из книг, отложенной девушкой в сторону. Рука сама потянулась к пухлому темно-зеленому томику с черным тисненым рисунком, внизу которого была выгравирована смутно знакомая фамилия. С титульного листа книги на девушку смотрело вытянутое, длинноносое, худое, донельзя угрюмое лицо прилизанного человека, больше похожего на ссохшуюся и плохо сохранившуюся мумию в классическом магловском костюме.
— Хороший автор, но на любителя, — прокомментировала Хэйзел, впрочем, не отрываясь от своего занятия. — Пишет затянуто, громоздко и жутко, хотя пока доберешься до этой самой жути, успеешь пару раз уснуть в процессе. Однако я бы тебе не советовала его брать сейчас. Ты ведь еще привыкаешь к британскому английскому, а он американец.
Посмотрев на девушку, Натали перевела расстроенный взгляд обратно на книгу и, напоследок перевернув несколько страниц, все же открыла оглавление. Том оказался большим сборником, в который издатель очень постарался затолкать если не все рассказы писателя, то, вероятно, весомую их часть: маленькие поля, мелкий шрифт и минимум свободного места.
Продавщица тем временем продолжала вскрывать упаковки. Бумага уже не складывалась на прилавок, а летела во все стороны, вместе с обрывками ниток, веревок и невнятным раздраженным ворчанием. Рядом с Дерн появилась еще одна книга, но уже абсолютно другая, большая, в нежно-бежевой обложке. Свободная рука тут же медленно, но целеустремленно ее подняла. Девушка застыла, затаив дыхание. Темно-зеленый томик был тут же отложен. Разумеется, составить конкуренцию он не мог. Рядом перестала шуршать бумага.
— Прости, что у тебя с рукой?
Дерн, похолодев, заметила, что одна из ее манжет задралась, а Хэйзел встревоженно смотрела в открывшиеся красно-розовые подживающие полосы. Профессор поспешила поправить рукав.
— Это нервы, все в порядке, такое бывает.
Хэйзел с недоверием посмотрела на Натали, затем на темно-зеленую книгу и, наконец, на бежевую. На последней ее лицо посветлело:
— Обожаю этих кроликов, — девушка, улыбнувшись, шагнула к Дерн. — Замечательные сказки, очень советую. Кстати, иллюстрациями занимается сама автор!
Чувствуя, что лицо вот-вот покроется пятнами, Натали поспешила вернуть оба тома на место и занавеситься шторкой длинной челки под одобрительный взгляд продавщицы. Та вздохнула и поправила очки:
— Не могу найти… Я думала, что положила ее на одну из стопок! В следующий раз обязательно покажу ее тебе! Ты обязана ее прочитать!
* * *
Неделя была как мамино пережаренное(4) варенье: тягучей и неприятной.
После ночного разговора Люпин внезапно пропал на несколько дней. Дерн так и не решилась спросить об этом коллег, однако Спраут за одним из завтраков упомянула что-то о больничном, не вдаваясь в подробности. Однако его отсутствие и несколько свободных вечеров в компании книг и чая, тем не менее, не помогли расставить все в голове Натали по полкам и принять решение о несчастном учебнике-методичке, терзаемом бессонными тревожными ночами и регулярно заливаемом чернилами в попытке вымарать очередную нескладную фразу. Встретиться с профессором ЗоТИ означало дать какой-то ответ, неправильно было оставлять человека ждать. Но решения не было, а коричневая потертая профессорская мантия начала опасно мерещиться то тут, то там, заставляя Натали еще меньше появляться в школьных коридорах и только больше просиживать ее и без того не новое кресло.
Организм понемногу приспосабливался к новому времени, разрешая теперь проваливаться в сонное забытье на целых три, а то и все четыре часа, вместо обычных двух. Этого все еще было катастрофически мало, но такая перемена тут же отразилась на внешнем виде: из зеркала на девушку, конечно, по-прежнему смотрело уставшее лицо с темными кругами красных болезненных глаз, но уже не такое осунувшееся. Однако во сне ее с видимым нетерпением поджидала Сугробова, не та, что сейчас, вероятно, снова вернулась на свою должность после ухода Дерн, уже сильно сдавшая позиции и смягчившаяся, а Сугробова из школьных годов Натали, еще матерая, колкая, как иголки для шитья, что она прячет в своем шкафу, и едкая со своими нравоучительными замечаниями, вставляемыми всегда в самый неудачный момент, отчего всегда бьющие наотмашь. Она даже в ночных видениях не изменяла себе: читала почти забытые за пару месяцев в Британии нотации, бывшие раньше будничными и даже в какой-то степени успокаивающими, острила, в своей обычной манере вставляя шпильки почти в каждую реплику. Впрочем, досаждать своей подопечной во снах было вполне в ее характере. Но она всегда была права, как бы обидно ее слова ни звучали: нужно прекращать предаваться отчаянию. Для начала — переступить через себя и все же поговорить с Люпином. Но он будто провалился сквозь землю.
Шура продолжал носить газеты. После очередной утренней почты Дерн с побелевшим и окаменевшим лицом покинула Большой зал и за все выходные, несмотря на хорошую погоду, на которую был так щедр едва начавшийся английский октябрь, так и не вышла из своей комнаты. Магловские газеты пестрели страшными заголовками, соревнуясь в количестве подробностей. МосМагВестник еще более зловеще хранил молчание.
Вестей от Лизы все еще не было.
В пережаренном варенье всегда есть горькая пригоревшая корка, противно хрустящая и царапающая язык. Она всегда попадает именно на больной зуб, застревает в нем и после долго ноет. И стоит только подумать о том, что все, в этот раз она тебя миновала, тебе посчастливилось зачерпнуть ложкой только мягкие ягоды, как вдруг во рту чувствуется отвратительный скрип, а по языку растекается приторная горечь.
С первой полосы свежей прессы, только вытащенной из тубуса, на Натали смотрел подробный репортаж “Расстрел Дома Советов в Москве”. Сразу два пакета успокоительного в одну чашку ситуацию поправили как подорожник, приложенный к открытому перелому. Однако после их приема лицо девушки стало менее отрешенным, не намного, но все же. Единственное, что обнадеживало в сложившейся ситуации, когда в столице творилось невесть что, а местонахождение родителей оставалось неизвестным, — громада гибискуса не цвела.
Единственная причина, по которой эту неделю вообще можно было сравнить с прогорклым, но все же вареньем, были понемногу приходящие в себя Ковачи. Эва, пропавшая на несколько дней, наконец вернулась к занятиям, и Миклош, без нее больше походивший на человека без тени, немного оживился, громко здороваясь с профессором Дерн каждый раз, когда замечал ее на горизонте. И хотя красные глаза все еще выдавали бессонные ночи девочки, как заметила Спраут, она держалась молодцом, никогда не пропуская обеденные прогулки со своим щенком.
Но любое варенье, пусть даже и прогорклое, делают в небольших баночках. Оно всегда рано или поздно заканчивается, как его ни растягивай и насколько тонким слоем ни намазывай на хлеб. Неделя тоже должна была в итоге закончиться.
Должна была.
— Профессор Дерн, зайдите в кабинет директора.
Едва не выронив книгу от неожиданности, Натали подскочила в кресле. Впервые камин вспыхнул зеленым и заговорил строгим сухим тоном, какой обычно бывает у Макгонагалл, когда дело касается рабочих моментов. Положив в книгу старую поздравительную открытку, девушка встала с кресла и, подхватив записной блокнот с заправленным под корешок карандашом, вылетела из кабинета, расправив складки на рабочей черной блузке, которую еще не успела снять после занятий.
Кто-то из учеников или родителей написал жалобу, очередные министерские проверки все же выискали недочет в документах, она снова где-то напортачила и нарушила школьные правила — мысли водили хоровод из предположений, каждое из которых было хуже предыдущего. Чем ближе был кабинет директора, тем быстрее они кружились, наступали друг другу на ноги, путались, сбивались, пока резко не смолкли, когда перед девушкой выросла громада горгульи. Статуя бесшумно отошла в сторону, пропуская Дерн в кабинет без пароля.
— Добрый день, профессор, заходите, не стойте на пороге.
Девушка, пришибленно оглядев присутствующих и стиснув блокнот, нырнула в помещение. Директор, как и в прошлый раз, когда Натали была в этом кабинете, сидел за своим помпезным столом в той же самой позе. Напротив него в креслах расположилось двое мужчин. Люпин выглядел так, будто все время своего отсутствия его продержали в погребе без еды и питья, а не на больничном. Поймав на себе его усталый взгляд, девушка едва видимо поежилась и опустила лицо. В голове рефлекторно зарычал Высоцкий. Второй мужчина был ей отчасти знаком, она не раз видела его за обедом в Большом зале, но имени не знала. Вызвавшей ее Макгонагалл почему-то не было.
Дамблдор отодвинул чернильницу и документы:
— Замечательно, в этот раз больше не будем беспокоить Минерву, так что все в сборе, — добродушно начал он и запнулся. — Профессор Дерн, выдохните, вас никто не съест, все уже позавтракали.
Смешок директора, хотя и не звучал искусственно, как ни странно, совсем не обнадеживал, тем более, что остальные присутствующие сидели с каменными выражениями на лицах.
— Прошу прощения, — девушка поджала губы. Дамблдор же расслабленно откинулся на спинку кресла:
— Итак, дело в том, что профессор Люпин по состоянию здоровья вынужден каждый месяц неделю отбывать в лазарете. Его занятия должен был замещать профессор Снейп, — он показал ладонью на угрюмого человека в черном, сидевшего напротив Люпина. — Однако, как показала практика, это не представляется возможным. Насколько я помню из материалов, которые мне довелось просмотреть во время согласования вашей программы с Советом Попечителей, ваш предмет чем-то схож с программой ЗоТИ, о чем также любезно сообщил мне профессор Люпин. Кстати, Римус, благодарю за булочки, последнее время никак не удается их застать — к обеду их уже все разбирают…
— Не за что, профессор, — Люпин слабо улыбнулся со своего места, после чего они с директором обменялись многозначительными взглядами. Блокнот Натали едва не выпал у нее из рук.
Будто не заметив этого, Дамблдор продолжил:
— Хочу заметить, зелья, которые ведет профессор Снейп, являются обязательным предметом у всех курсов, и пропажа этих уроков сильно сказывается на успеваемости учеников. К тому же, ведение двух одинаково важных предметов сразу является слишком большой нагрузкой даже для такого искусного преподавателя. У вас же наоборот, наименьшее количество часов в неделю. Поэтому я хотел бы попросить вас, профессор Дерн, подменять профессора Люпина во время его отсутствия в течение года, чтобы не отрывать профессора Снейпа от его занятий.
Лицо Натали вытянулось, и она непонимающе окинула взглядом присутствующих. Носатый мужчина в черном, и без того кислый, неожиданно распахнул глаза, но тут же скривился еще сильнее. В то, что именно этого жуткого человека опозорил Люпин, верилось с большим трудом. Воображение наотрез отказывалось даже пытаться представить то, как, по слухам, выглядел боггарт на первом уроке ЗоТИ у третьего курса.
Натали посмотрела на мужчину. Люпин выглядел все таким же виноватым и уставшим. Она почувствовала, как по коже прошел холодок, а следом аккуратный ненавязчивый толчок в сознании, будто кто-то осторожно попытался что-то подсмотреть.
Не показывай посторонним свою слабость.
На бледное лицо девушки спустя мгновение вернулось бесстрастное выражение. Высоцкий, до этого замолчавший на секунду, снова захрипел где-то в голове, помогая вернуть самообладание и создать хотя бы видимость спокойствия.
Я не люблю, когда мне лезут в душу, тем более, когда в нее плюют.
— Не пугайтесь, это всего на неделю в месяц, не больше. К тому же все замещения будут оплачиваться, — Дамблдор поспешил замять нависшую паузу, но Дерн даже после его слов не выглядела менее напряженной.
— Директор, прошу прощения, но дело не в этом, — девушка нервно тряхнула челкой, бряцнув цепочкой очков и стараясь не поднимать испуганных глаз. — Я не знаю ни дисциплины, ни программы, ни учебника. Я не могу вести чужой предмет, пусть даже и временно.
Но, судя по всему, просьба о замещении была не из тех, от которых можно было отказаться, тем более, если она звучала из уст того, чьими стараниями девушка вообще получила место. Дамблдор, очевидно, прекрасно это понимал, а потому продолжил свое давление:
— У вас в документах прописан двойной профиль подготовки, верно, профессор Дерн?.. К тому же мне стало известно, что вы с профессором Люпином уже приступили к написанию собственного учебного пособия, согласуя их с материалами по Защите от Темных Искусств, поэтому, полагаю, вы хотя бы поверхностно ознакомились с программой, не так ли?
Натали поджала губы, не зная, что ответить, но внезапно неловкую паузу прервал Люпин:
— Прошу прощения, директор, мы пока приостановили работу над пособием. У нас возникли кое-какие разногласия насчет преподавательской этики…
Нервно вцепившись в блокнот ногтями, будто вздыбившаяся кошка, и не почувствовав, как пара из них, и без того тонких и полупрозрачных, как бумага, сломались, Натали посмотрела на Люпина. Певший до этого в голове Высоцкий, с опаской сбавил громкость, не в состоянии больше помогать поддерживать каменное выражение на лице девушки, тем более, что оно предательски трескалось, грозясь рассыпаться мелкой картечью, как в прошлый раз в учительской. Но мужчина, будто не заметив этих едва заметных перемен, продолжил:
— Профессор Дерн справедливо напомнила мне о том, что мы, как преподаватели, должны быть более открыты и доброжелательны друг к другу. Верно, профессор?
Девушку передернуло, но она с усилием заставила себя кивнуть. Мужчина в ответ виновато ей улыбнулся.
— Надеюсь, ваши разногласия скоро улягутся, — директор с озорным блеском в глазах, не предвещавшим ничего хорошего, посмотрел на Натали поверх вычурных очков-половинок. — Профессор Дерн, вы всегда можете проконсультироваться с профессором Люпином или профессором Снейпом, думаю, они будут рады оказать вам помощь с подготовкой к занятиям. Очень надеюсь на вас, потому что иначе вести уроки будет просто некому, в противном же случае у седьмого курса, да и не только, пропадут зелья. Однако если у вас есть какие-то идеи, буду рад их выслушать.
Натали растерянно опустила глаза, теребя кончик торчащей из блокнота закладки.
…За тебя заступился Дамблдор, великий человек. Если бы не он…
В кабинете снова повисло тяжелое молчание, которое нарушала лишь странная возня и тихое птичье курлыканье позади директорского кресла.
— Это все, я надеюсь?
Профессор Снейп, до этого не произнесший ни слова и в целом больше походивший на каменную статую, выточенную из белого мрамора, холодно посмотрел на Дамблдора, будто нарочно избегая взглядом и Люпина, и Натали, словно их и вовсе не было в кабинете.
Директор, не дождавшись от других преподавателей какой-либо реакции, откинулся на спинку своего кресла и кивнул:
— Да, Северус, спасибо. Вы с Римусом можете быть свободны.
Мужчина, не проронив больше ни слова, резко встал со своего места и, развернувшись на каблуках, вылетел из кабинета, едва не задев Натали плечом. Чудом успев отшатнуться в сторону, девушка заметила, стоило им только поравняться, как его лицо исказила гневная гримаса, прежде чем тот скрылся за дверью кабинета. В носу тут же засвербило: от длинной, больше напоминающей бесформенную черную простынь, мантии удушливо разило полынью и пижмой. Не удержавшись и все же почесав нос, она чихнула.
* * *
Под ногами мелькали бесчисленные ступеньки, рядом сновали и торопились по своим студенческим и очень важным делам учащиеся, в голове копошились мысли, сменяясь и перетекая друг в друга — все было в движении. Руки девушки все так же сжимали записную книжку, которая высунула свежий широкий язык — новое расписание профессора Дерн на будущую неделю замещения. Новая бумага с преподавательской точки зрения выглядела безнадежно: предметы перемешаны, курсы тоже, ни о каких “окнах”, передышках или времени на подготовку между занятиями и речи не велось. В “Колдовстворце”, разумеется, бывало и хуже, но там предмет был знакомым до зубного скрежета, нежели сейчас.
Девушка успела запрыгнуть на начавшую двигаться лестницу. В голове сломанной шарманкой снова и снова прокручивался разговор в директорском кабинете, нелепое лицо Люпина, бледная гримаса Снейпа, бликавшие очки-половинки Дамблдора.
Намерения последнего невозможно было понять: какая ему была польза от того, что он озадачил дюжиной учебных часов обязательного предмета новенькую иностранку? Разве что найти замену профессору ЗоТИ на неделю в месяц действительно оказалось невозможно. Но в таком случае, незачем было устраивать показательное совещание и стравливать своих подчиненных. В последнем факте сомневаться не приходилось: мужчина в черном был ярости, когда как Люпин не преминул возможностью вывернуть перед директором особенности их с Натали взаимоотношений.
Когда ноги коснулись неподвижного каменного пола, девушка твердым широким шагом направилась дальше вниз по бесконечным петляющим замковым коридорам, не останавливаясь ни на секунду мимо кабинета ЗоТИ, все ниже и ниже.
Иногда физическая нагрузка помогает думать. Тело двигается, и мозг волей-неволей тоже начинает шевелиться, хотя и очень своеобразно. Некоторое время назад он вообще не понимал, что происходит, а теперь перед ним стояла совершенно конкретная задача в виде головоломки, похлеще кубика Рубика. Спустя пару этажей одна идея, как облегчить хозяйке жизнь и минимально избежать склок в коллективе, все же появилась.
Натали спустилась еще ниже этажом, пройдя вглубь несколькими узкими переходами, сошла по винтовой лестнице и уперлась в гобеленовый проход. Искать нужную дверь не пришлось долго: она почти сразу уперлась в табличку с надписью “Кабинет Зельеварения”. К тому же из-за двери был слышен неясный шум. Девушка протерла очки полой блузки, одернула рукава и поправила края ленты на плече, попытавшись как-то успокоить дрожащие руки. Снова собравшись с мыслями, она тихо выдохнула:
— S bogom…(5)
И негромко постучала. Пять минут позора, и все будет кончено.
А нареветься… ты всегда успеешь когда-нибудь потом.
За дверью послышалось несколько гулких шагов, пронзительно лязгнул ключ в замочной скважине, и в черном проеме возникла бледная скисшая физиономия профессора Зелий. С нескрываемым подозрением бегло оглядев непрошенного гостя, он небрежно выплюнул:
— Чем обязан?
Из открытого кабинета сквозняком потянуло той же отвратительно горькой полынью, но уже куда более крепкой и, видимо, более стойкой. Девушка невольно сглотнула, стараясь перебороть навязчивое желание чихнуть, застрявшее в горле прилипшим листком какой-то зелени.
— Здравствуйте, извините за беспокойство, меня зовут Натали Дерн, я преподаватель прикладной ритуалистики, — пришлось говорить как можно медленнее, чтобы держать в узде свой акцент и при этом ненароком не чихнуть. — Если вас не затруднит, не могли бы вы меня выслушать?
— Не испытывайте мое терпение, ближе к делу, — Снейп глубоко втянул воздух, скрестив руки на груди и прикрыв глаза. Девушка прислушалась. Его негромкий низкий голос звучал крайне странно.
— Не поймите меня неправильно, я не хотела бы никому доставлять проблем. Если вам нужно это замещение, то, может, просто поделим его: часть будете вести вы, когда вам позволяет время, остальное возьму я. Состыкуем расписание и предложим директору, он сам сказал, что если будут варианты получше, он готов их выслушать, — рука потянула новый широкий язык закладки из блокнота, вытащила расписание и показала лицевой стороной. Лист едва заметно предательски подрагивал.
Молчание затянулось. Натали чувствовала, что пронзительный черный взгляд, под которым ей было необычайно зябко, будто видит ее насквозь. Где-то в подсознании вновь зазвучал гитарный бой, оградивший девушку от бесконечно крутящейся юлы мыслей, позволяя на мгновение в него провалиться, оставив где-то за непроницаемой стеной хотя бы часть сомнений и тревог.
Я не люблю себя, когда я трушу…
Наконец мужчина, с прищуром хмыкнув себе под нос, молча отошел в сторону, пропуская ее в насквозь пропахший горечью кабинет.
* * *
Вилка без конца мусолила кусок картошки по тарелке, пока Дерн стеклянными глазами буравила что-то в пустоте перед собой. Она все же совершила над собой усилие и незаметно оглядела учительский коллектив, собравшийся теперь полным составом, вместе с вышедшим с больничного Люпином, на ужине за одним столом. Кто-то о чем-то болтал друг с другом, кто-то перемывал кости очередному учащемуся, написавшему нелепость в тесте, кто-то молча ужинал — все были заняты чем-то своим. Только сейчас Натали заметила, что ее окружали абсолютно разные люди, не те чопорные нафталиновые преподавательницы Колдовстворца, исключением из которых была разве что Сугробова, театрально правильные, демонстративность которых росла в зависимости от того, сколько их было на спонтанных и не очень сборищах: чем больше количество — тем громче разносились слова порицания и сильнее оттопыривался мизинец обычно плотной, держащей хрупкую чашку руки. Хогвартс же не был настолько строг к профессорам и позволял отчасти оставаться собой: одеваться как хочешь, в рамках, разумеется, есть что хочешь, обсуждать какие хочешь темы. Девушка еще только начинала привыкать к царящей вокруг пестроте, но уже сейчас в сознании Натали окончательно укоренилась мысль, что весь разношерстный преподавательский коллектив, учащиеся, по крайней мере те, что посещали ее занятия, — точно…
Все эти люди ее жалели. Буквально каждый, кто говорил с ней все эти полтора месяца.
В кабинете Зелий спустя пару минут неловкой беседы девушка мечтала только о том, чтобы поскорее постирать вещи, моментально пропахшие полынной вонью, и сгинуть с глаз профессора Снейпа долой, лучше провалиться куда-нибудь ниже уровня подземелий на пару этажей и никогда больше не появляться в гобеленовом коридоре. Сперва она не поняла, что же в речи преподавателя зельеварения ее насторожило, затем Натали решила, что ей просто показалось и она просто что-то не расслышала. Но в конце концов девушка, панически бледнея, осознала, что большую часть из того, что говорит мужчина, она просто не понимает. Речь абсолютно всех, с кем она ранее беседовала, была медленнее, четче и… проще? Из всех только Хэйзел разговаривала быстрее и иногда сложнее, но значение незнакомых слов, коих было не так много, можно было додумать. Профессор зелий же выдавал хоть и приятную на слух, но все же зачастую малопонятную смесь звуков, которая едва ли не кричала о том, что она и есть тот самый настоящий британский английский, та самая какофония, почти всегда сливавшаяся в единый белый шум, в который Натали обычно не вслушивалась, когда находилась на улице или в коридорах, предпочитая отгородиться заслонкой одной из песен, услышанных по радиоприемнику. Сидя на ужине, девушка уже целенаправленно украдкой следила за разговорами и, покрываясь красными пятнами, понимала, что все это время с ней говорили иначе, чем друг с другом.
Грудь распирало от чего-то невыносимо теплого и грустного, перемешанного с небольшой, все же осевшей на одежде полынной горечью, уже почти ставшей привычной за несколько часов. Цепочка очков тихо лязгнула, когда Натали подняла глаза на директора и случайно встретилась с ним взглядом. Дамблдор едва видимо улыбнулся. Девушка же, сама не зная зачем, в ответ растерянно кивнула.
— Пошла прочь, чертова швабра! Эй, куда!
Перед резными дверями главного входа со стороны коридора замаячила плешивая голова кривого, как засохшая ветка, завхоза. Тот, вооружившись щербатой щеткой, пытался прогнать исполинского вида лохматую сову. Дети тут же отложили столовые приборы и откинулись на лавочках, стараясь рассмотреть нарушителя покоя.
— Пошла прочь, говорю! Вся почта утром, чертова мочалка, кыш на совятню! Кыш! — невысокий Филч, безуспешно пытавшийся угрожающе качать щеткой, по сравнению с метровой совой, казалось, еще сильнее убавил в росте и выглядел крайне нелепо.
Птица, чуть опустив мохнатые торчащие во все стороны “уши” и что-то заметив, развернулась и, видимо, решив больше не обращать внимания на завхоза, деловито зашагала между рядами скамеек.
Когда филин прошел половину зала, Натали почувствовала, что внутри нее что-то оборвалось. Огромная сова специально шла “пешком”, дабы не сбить крыльями свечи и никого не задеть, и несла в клюве толстую стопку запечатанных писем, крепко перевязанных бечевкой и залитых ярко-красным сургучом. Девушка тут же подскочила:
— Antosha!..(6)
Примечания:
*В.С. Высоцкий — "Я не люблю"
1) домовых
2) леших
3) водяных
4) На юге варенье зачастую жарят на сковородке.
5) С богом...
6) Антоша!..
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Популярное
VKontakte
WhatsApp
Telegram
Отключить рекламу