Гермиона Грейнджер и Сон Кассандры (гет)

Пуговка не пригодилась. И Гарри, и Гермиона спали этой ночью спокойно. Но потому лишь, что Сметвик и Снейп дело своё знали и подходили к задаче спасения Золотой Девочки крайне ответственно.

Глава слизеринского гадюшника — так и вовсе прилагал силы колоссальные, почти на грани фанатичного. Демонстрируя при этом чудеса воображения и мастерства. И то и дело пичкая Грейнджер всякой экспериментальной дрянью. Совершенно для его профессиональной карьеры, стоит заметить, в отличие от улучшенного когда-то Аконитового, бесполезной.

Потому что все, что выдумывалось для Гермионы, было строго индивидуальным и сваренным на основе её крови.

А еще — немножечко запрещенным.

И именно Северусу девушка была обязана своим цветущим видом. А это при своём-то диагнозе.

И уже за собственное отражение, по-прежнему — тонкокостное, но — уже без болезненно торчащих во все стороны рёбер, девушка была готова мужчину расцеловать.

А за порой уж слишком подозрительно стрелявшие тягучей темнотой взгляды в ее сторону, которые как бы молчаливо нет-нет, да намекали, что зельевар, спасая гриффиндорку, очень по-слизерински старается в том числе — и для себя тоже, Герм и вовсе была бы не против… чего-то большего, чем поцелуи.

Сильно большего.

И да, в отличии от себя здешней, у госпожи ЗамМинистра сомнений в том, что её, как минимум, хотят, не возникало.

А вот по каким причинам её, такую на все согласную, до сих пор ещё не раскатали по кровати, как лабораторного лягушонка по столу перед препарированием — это уже был другой вопрос.

Возможно, сложный.

Возможно, обидный.

Но это — не точно.

Догрызая зачерствевшее печенье и настраивая Чары Вентиляции, что в теории должны были ее защитить от аномальной (для Лондона) жары, Гермиона встречала рассвет в тишине и одиночестве.

Если можно так назвать толпу из тысячи и одной мысли, что ютились одновременно в таком непозволительно маленьком помещении.

Каждая вещь в этой квартирке, даже без постоянного присутствия своей хозяйки, хранила её воспоминания. Они растекались по комнатам теплыми, нежными фантомами. И Грейнджер, которой кровь из носу надо было засесть за бумаги и схемы, ежеминутно отвлеклась на вспышки уже вроде бы известной, но — то и дело оживавшей чувствами памяти, плескавшейся почему-то не в голове, а где-то в подреберье.

В общем, внутри у Гермионы, к её сожалению, обитало неуправляемое, горячее сердце. И с этим было ничего не поделать.

«- Высшая цель оправ...

— А она есть? В эту секунду и — конкретно у тебя? Ты, мисс самая умная ведьма поколения, в состоянии ее потрогать? Ты сможешь увидеть лично, что у тебя получилось в результате? Соизмерить качественно и количественно жертвы, принесенные во имя, и конечный итог?

— Я…

— Не. Можешь. Никто, слышишь меня, Грейнджер, НИКТО не может.

— Ты не понима...

— Я как раз прекрасно понимаю, о чем говорю.

— Но жизнь без цели...

Волшебник обрывал ее раздраженно. Так, будто заранее знал, что именно девушка хочет ответить.

Пожалуй, так и было.

Возможно, у них даже примерно одинаковая манера мышления. Только предпосылки и стремления — разные. Возможно даже, она, эта манера, у всех людей на земле примерно одинакова.

Просто Северус в силу возраста и накопленного опыта Гермиону обгоняет.

— Цели меняются. И прямо сейчас я настоятельно тебе рекомендую сменить свою.

— Ну и на что, например?

— Все самое ценное, что у тебя есть здесь и сейчас, это твоя жизнь. Начни, для разнообразия, с этого. Поставь во главу угла, как самоцель, свое существование. И будь уже так любезна облегчить тем самым нам с Гиппократом работу.

— О-о-о, я поняла. А нельзя было просто сказать, чтобы я перестала брать лишние часы в Отделе? Это же не так и сложн…

— В таком случае, не так уж и сложно быть верной своим же утверждениям. Которые, цитирую: «верное для большинства выполнимо для каждого».

Таким образом, прежде чем требовать свершений от окружающих, будь так добра подать этим окружающим ослепительный пример. И если начать жить и жизни радоваться — ни капельки не трудно, я, так и быть, готов уступить даме лавры первопроходца в такой плевой задаче.

Туше.

Но… Запомнил же. Разве это не прекрасно?

Значит, ее слова для Северуса Снейпа — не пустой звук».

Если попробовать хотя бы задуматься или даже больше — начать описывать их взаимодействие вслух, все сразу же начинало казаться нелепым, необоснованным и нелогичным. Тем, чего не может быть никогда.

Но воспоминания основывались не на логике, а на эмоциях. И действия местной Гермионы диктовались ими же.

Потому что для нее при встрече менялось все. Мир вставал с ног на голову, а разум -немножечко совсем отказывал.

И даже то, что быть не может, когда-то тоже может быть.

Вот оно и сбывалось. Медленно и верно.

«- Грейнджер. Что ты, позволь поинтересоваться, делаешь?

— Беру быка за рога.

И помоги ей Мерлин.

— Это где ты здесь углядела быка, да ещё с рог... Хм-пф.

Темно и тихо. Но — недолго.

— Грейнджер, слезь с меня немедленно.

— А то что? Пожалею? А… если я как раз на это и надеюсь?

— Гермиона, я тебя очень настоятельно прошу.

— Нет.

— Миа... — тихий голос надсадно замирает, чтобы зазвучать с новой силой на выдохе — Пожалуйста, хотя бы сдвинься выше.

— Оу. Прости.

— Может, все таки соизволишь...

— Нет. Мне и тут удобно. Я так решила.

— Мне для полного счастья ещё командира партизанских отрядов в собственном доме не хватало.

— Ничего подобного! Я — нежная и хрупкая девочка, ясно?!

— Хм... Да, мэм. Так точно».

Ну, Гермиона, как ни старалась, не припоминала за прежней владелицей тела бурной сексуальной жизни. Но как-то не ждала того, что её — на самом деле не будет вовсе. Не считая подобных мелочей.

Потому что все внимание девушки последние годы было поглощено зельеваром. А вышеупомянутый был, в свою очередь, поглощен своей работой.

Значит, с чем Снейпа и поздравим.

Как и с тем, что Грейнджер, хоть и переполнилась в ту ночь решимостью, что со своей инициативой делать дальше и в какую сторону ее продолжать, толком не ведала.

«- Так что ты, по-твоему, делаешь?

— А я, профессор, соблазняю, как умею.

— Миа, ещё одно твоё «профессор», и я клянусь…

— Что рассеешься подо мной сизой дымкой и вылетишь в окно? А я все профессору МакГонагалл расскажу.

— Мерлин...

Грейнджер выкинула в горячую темноту свой главный, секунду назад изобретенный, козырь уговоров. Стараясь не сосредотачивать мир на чужом дыхании, обжигающем губы.

Потому что лучшего аргумента просто не придумала. Мужские руки на бедрах жгли похлеще каленого железа и отвлекали соразмерно.

Он не ушел. Даже не предпринял попытки пошевелиться или скинуть ее с себя.

Это — почти победа.

— Мерлин ни при чем. Все дело в здоровье. А здоровье — это жизнь. — Мамочки, какую же чепуху она несет. — Психическое и физическое. За выработку окситоцина, согласно маггловским исследованиям, отвечают объятия. За гормон счастья — секс. Физиология.

«Северус, заткни меня, умоляю. Желательно, навсегда».

Виновник алеющих во мраке щек гриффиндорки, кажется, был занят. И ее мысленной мольбы не услышал. Возможно, он даже и слов не слушал.

Тонкие пальцы невесомо скользили по ткани пижамы под заполошную, сбивчивую речь волшебницы.

А она впервые в жизни была готова стараться. Пусть и не известно, как. Но — очень нужно.

Мы всегда хотим дать тем, кого любим, лучшее. И нам жизненно необходимо и словом, и делом давать любимым понимание того, что именно они — самые-самые на свете.

Самые сильные, самые привлекательные и, конечно, самые желанные.

Гермиона, со своей леденеющей кровью в венах, хотела того же. И очень надеялась, что целуется лучше, чем говорит.

И, если с каждым касанием губ чужие руки сжимаются сильнее, возможно, так оно и есть…

— Стоп.

— Что?

— А если использовать малину, как активатор кислотности состава?

— Не смешно.

— Я совершенно серьёзен. Проблема может быть как раз в кислотном осадке. Ты жаловалась на привкус.

— Я не жаловалась, но прямо сейчас нач...

— Прямо сейчас этот осадок может быть ответом на то, почему твои руны не сходятся с зельем. И мы это проверим.

— Сейчас?

— Именно.

— Хм… Ладно. Без вариантов, так без вариантов.

— Пока можешь поспать. Основа будет в переходящих стадиях не менее двенадцати часов.

— Значит, утром протестим?

— Да.

— Ох… Хорошо.

Оставшись в одиночестве, Гермиона тяжело вздохнула, смиряясь.

Ну... Может, составить конкуренцию мёртвым она ещё, как оказалось, и сможет, но вот котлам и поварешкам — никогда».

Грейнджер даже и припомнить не могла, когда последний раз в своей прежней жизни так искренне и с удовольствием краснела. Она ведь даже не заметила, как от этих воспоминаний жарко ей стало прямо тут, наяву.

Ведьма со стоном уронила голову на руки.

И что ей с этим прикажете делать? В какой гонг бить тревогу?

На её памяти еще ни одна из её сердечных привязанностей ничем хорошим не заканчивалась. Кроме, конечно, дружбы.

Но это — другое.

Мисс Всезнайка была внезапно напугана масштабами трагедии настолько, что готовилась прямо сейчас сознательно делать проблему на ровном месте.

Потому что если уже от одной своей памяти она теряла с таким трудом вылепленную себя и растекалась обожающей лужицей по стулу, то что будет при личной встрече?!

А Снейп ведь даже никаких усилий к тому не приложил.

Он — просто существовал. А конкретно сейчас — и вовсе только в ее голове.

Нечестно. Злой рок какой-то.

А ещё — Герм стало невероятно обидно за Рона.

Который, к сожалению, уже на простеньком этапе поцелуев безгранично проигрывал Декану Слизерина. По… не совсем понятным причинам. Может, дело и вовсе было только в её восприятии. Но — тем не менее.

Кстати, о восприятии. Было в нем кое-что неприятное. И миссис Грейнджер-Уизли абсолютно не устраивавшее.

К примеру, два одинаковых воспоминания об умирающем в Визжащей Хижине Снейпе, наложившись друг на друга, придали давнему событию небывалую яркость.

И так было со всеми воспоминаниями, которые у Грейнджер дублировались.

Что печально, всплывали, оживившись и взбодрившись, даже самые бесполезные, казалось бы, детали.

А что ещё хуже, детство женщину нагнало в том числе. Да с такой мощной оттяжкой, что складывалось иррациональное чувство, будто она только что выпустилась со Школы.

Против омоложения подобным путем Грейнджер выступала категорически.

Хотя бы уже потому, что приобретенную кровью и потом за годы Министерской службы уверенность в себе ей терять было нынче очень сильно противопоказано.

Так что хочешь, не хочешь, а сосредотачиваться придется на более поздних моментах.

«Наутро Грейнджер больше всего хотела вскочить и побежать к Джинни. Чтобы, как девчонка-болельщица, размахивать у той перед носом гриффиндорским флагом и нечленораздельно орать.

Потому что — свершилось.

Они це-ло-ва-лись.

Но все, что девушка сделала, это лениво и довольно потянулась, не открывая глаз.

— Все еще выкипает. Почему?

С громким испуганным воплем Миа подскочила на кровати.

Мужчина, сидевший все это время рядом, в изголовье, и что-то неслышно черкавший на пергаменте, недоуменно поднял взгляд от бумаг, насмешливо качая головой. Глаза его странно блеснули, но полноценная улыбка губ так и не коснулась. Взор, остановившись на ее лице, будто бы застыл, а сознание, плескавшееся до того на самой поверхности радужек, мигом утекло на дно.

Гермиона замерла и растерянно моргнула.

Взгляд она этот уже видела. И характерный наклон головы — тоже. Ровно также Северус Снейп смотрел на клык василиска, который Гермиона на пару с Гарри на один из праздников торжественно ему вручили.

Странно».

На самом деле, ничего странного. Женщин во взгляде мужчин в первую очередь подкупают направленные на них алчность и восхищение.

Просто она и сама в те свои юные годы не особо над этим задумывалась. Да и позже — разве что бегло отмечала подобные взоры в свой адрес.

Голубь снова постучался в окно.

И Грейнджер снова насыпала ему совиный корм, умильно улыбнувшись. Сизый явно смирился со сменой рациона.

Да, этот парень ей нравился.

И она несла за него ответственность.

Теперь — уже ОНА.

Ассоциативный ряд увёл Грейнджер в пагубную сторону сравнений. Мигом зародив на дне души неуверенность.

Сравнивать мужчину с голубем — уже само по себе занятие сомнительное. А себя — с совиными печенюшками — и вовсе нелепое.

Но конечный вопрос все равно звучал верно.

Если Снейп её раскусит, что будет дальше?

Что бы там не чувствовала она сама, есть ведь и другая точка восприятия...

И вот это уже было страшно.

И вот это как раз и подтвердит тенденцию неблагополучных для Гермионы Грейнджер влюбленностей.

Ей, той самой, которая одновременно — и она сама, и — местная Гермиона в равной степени, полноценно разобьют сердце.

И даже посоветоваться не с кем.

Ну, не с самим же Северусом?..

Даже Гарри и Рон в этот раз отпадали.

Привычной к дружеской поддержке, женщине было тяжело проматывать в голове худшие исходы в одиночку. Почти также тяжело, как в день, когда она приняла решение смолчать о болезни. Там, в своем несвершившемся прошлом.

ПОКА не свершившемся. Потому что одно неумолимо цепляется за другое.

Может, в этом и заключается главное пророчество «Сна Кассандры»? В том, что петлей Уробороса ее приведет стечение случайностей и неудач к тому же самому? К «Поцелую Персефоны»?

А ведь отказ Северуса лечить незнакомку вполне мог бы повлиять на конечный исход в худшем ключе…

Когда-то давно она, чтобы не сойти с ума от горя, спешно приняла решение разлюбить Декана Слизерина.

Но, как выяснилось, лишь для того, чтобы уже в этой, более удачной вариации развития событий вляпаться туда же повторно. Но на этот раз — по-взрослому. По настоящему, так, что не сотрешь.

У неё даже на это время было. Несколько гребаных лет.

Гадство.

И самое худшее в этом, что прямо сейчас Миа, вопреки всему, очень хотела к нему на ручки. В клубочек.

И на самом деле это не то, чтоб прям невозможно было провернуть…

Кыш, дурная идея!

Сейчас ей очень нужна Андромеда. Потому что если есть подозрение, что «Сон Кассандры» приснил ей «Поцелуй Персефоны», то это надо выяснить доподлинно.

И есть небольшой шанс, что бабушка Тедди знает нечто сверх того, что могла предложить библиотека Блэков, которую в свое время основательно проредили Фениксовцы.

А прямо сейчас… на очереди то надсадное, что волшебница успешно игнорировала уже сутки.

Собственные чувства. Память, которую не скрыть. Потому что ею наполнен каждый предмет вокруг.

Любовь. Жалость. И снова — любовь.

Множество женских любовей, глубоких, искренних и охренеть, каких вечных проистекало именно из жалости.

Гермиона это знала также верно, как Вингардиум Левиоса.

Сильная духом Нарцисса Блэк жалела трусоватого, но красивого, как картины Бюссьера, Люциуса Малфоя.

Воодушевленная Белла Лестрейндж, тогда еще — тоже Блэк, начала свое падение с того, что посочувствовала недопонятому гению и революционеру Томасу Реддлу.

Прямолинейная Молли Прюэтт начала с того, что взялась приглядывать за рассеянным изобретателем Уизли. Пропадёт ведь.

Лили Эванс, настоящая гриффиндорка, была уверена, что блестящий, как новенький галлеон, самодур Поттер без неё обязательно обо что-нибудь убьется. И только во имя этого подрядилась после выпуска воевать вместе с ним.

А она, Гермиона...

Она вот ровно сейчас поняла, что ей совершенно не жаль Рона. Рон счастлив.

Без неё. И это — здорово.

А вот Снейпу сам Мерлин велел изо всех сил сочувствовать.

Да только загвоздка была как раз в том, что Северус не терпел сочувствия ни в каком виде. И явно (тут к Трелони не ходи) много лет назад проглотил стальной прут. Лишь бы только больше не давать никому ни малейшего повода себя пожалеть.

Сложно.

В целом, Гермионе нравились сложные задачи. Конкретно над этой здешняя она билась уже несколько лет. Любя и спасая больше вопреки.

Только… чем по итогу это обернется для нее самой?..