Слизеринский Лев (джен)

— Этот? — шепнул мне ненароком Питер, проходя мимо и перебирая пальцами край камзола.

— А как же. — усмехнулся я грустно.

— Пёс или волк?

— Пёс.

— Если хотите, я… — снова мальчишеская горячность в голосе.

— Ваше Высочество, Вам тогда придётся нарушить своё слово. Не раскроете же Вы чужие тайны брату и сёстрам?

— Я просто прослежу за ним, господин Снейп. Изгнать его мы в любом случае не можем и не должны.

— Без палочки он никто. Как и с ней, в общем-то. Не беспокойтесь, Ваше Высочество. Худшее, что Вас ждёт — это такое редкое, но мерзкое чувство, когда становится стыдно за чужие слова. — презрительно процедил я.

Разумеется, свои правила гостеприимства короли нарушить не могли. Чистый Сириус не сильно отличался от Сириуса грязного; над некоторыми людьми не властны даже вода и мыло. Видимо, услугам брадобрея он воспротивился, как пытке — сальная борода осталась на месте. Ещё позднее я узнал, что его и переодеться еле убедили — он держался за своё рубище, как за собственную кожу, и даже к просьбам отдать старую одежду, чтобы её немного починили, относился с неприятием. Уж не знаю, какими кнутами и пряниками бродягу затащили в этот камзол и плащ, но, признаюсь, новый Блэк вызывал у меня такие горько-ностальгические чувства — когда-то ведь и он был членом достойного рода, и одевался с иголочки. Подумать только, прошло не так много лет, но он выглядел в этой одежде и в этих местах, как случайно попавший в высшее общество бездомный. Не удивлюсь, если он и забыл, в какой руке нож держать. Так или иначе, на красоту чертогов он глядел с подозрением и даже испугом.

— Так, значит, вы и есть те самые легендарные короли, о которых я слышал в здешних краях? — спросил он сладострастно; высокий слог в его речи звучал, как гадкая пародия.

— Ну, к слову «легендарные» мы всё ещё не привыкли, но всё верно. Что Вы слышали о нас, господин Блэк? — Сьюзен произнесла смущённо.

— О том, что вы, будучи детьми, побороли здешнее зло, что хотело поработить всех и ввергнуть в вечную зиму.

— Не мы одни, ещё был…

— Про льва я слышал. Я буду рад помочь вам, ведь мне знакома жестокость власть имущих и тёмные планы властолюбивых. Знаете, ведь наш символ, символ Гриффиндора — тоже лев.

— Интересно… — протянул недовольно Питер, сжимая за спиной руки в кулаки.

— Расскажете мне о Вашем льве? — обратился Сириус напрямую к Питеру, как будто заметив его раздражение. С притворным дружелюбием обратился.

— Я бы сперва предпочёл услышать о Вашем. — нахмурил брови Питер.

— А что рассказывать? Это старый образ, воплощающий собой героизм и стремление к справедливости Годрика Гриффиндора, нашего основателя, его противостояние жестокости Салазара Слизерина, аналога вашей Колдуньи, и его последователей — точь-в-точь ваших тёмных тварей… Я бы сказал, что Годрик для нас — как для вас ваш лев. Теперь Ваша очередь. — и он стрельнул глазами в Питера.

— Об Аслане сложно говорить, Его надо видеть. — отмахнулся Питер, явно не готовый сейчас к этому разговору — Однако, мне кажется, Вы слишком поспешны в своих выводах.

— И в чём же я поспешен?

— Например в том, что последователи господина Слизерина являются отражением последователям Колдуньи. — странно, как за такое короткое время Питер успел научиться моему саркастичному слизеринскому взгляду, но вышло у него превосходно.

«Эх, Ваше Высочество, по тонкому льду ходите…» — подумал я, наливая в бокал эля. Гриффиндорские дети смотрели на Сириуса заворожённо, потом так же переводили взгляд на Питера — что же он ответит? Полумна молча ковыряла ложкой грейпфрут в своей тарелке, глядя на него так, будто ничего на свете интереснее этого грейпфрута и не придумали.

— Видимо, Вам так и не поведали о теории чистоты крови, о тёмной магии…

— Поведали. Без той патетики в речи, что используете Вы, но поведали. Меня сейчас волнует не это.

— Я и не сомневался, что увешанного золотом короля волнует не это… — прошипел Сириус еле слышно.

Больше всего мне было жаль Люси и Сьюзен — они выглядели как два опоздавших зрителя, что вбежали в зал посередине пьесы.

— Мне интересно, рассказали ли Вам об эпизоде с жертвоприношением.

— Слышал что-то. — равнодушно зевнул пёс.

— Нам сейчас не нужны детали о воскрешении и древней магии. Нам важно другое, господин Блэк. Вы не знаете, каково зло Колдуньи. Она находила радость в убийстве невинного, во вседозволенности…

— Теперь я вижу, что это Вы многого не знаете о нашем мире. Именно так поступают тёмные маги. Например, Пожиратели Смерти… — последние слова он произносил с особым удовольствием. Метка на моей руке сразу же начала ныть, как же без этого. Зная об особой проницательности здешних жителей, я всеми силами постарался не показать дискомфорта на моём лице.

— Вы постоянно говорите об этих тёмных магах, господин Блэк, но если здесь и стоит кого-то бояться, то точно не их. Здесь они Вас не достанут, Вам незачем беспокоиться.

— Вы обвиняете меня в трусости?

— Я лишь говорю, что сейчас Вы не дома. Здесь живут по другим правилам, даже Ваше волшебство здесь бессильно. И главный враг уже повержен. Тем более, что даже при ней всё было не так просто. Она была страшна и мы боялись её, но иногда зло исходило и из нас. Вот кого стоит бояться. Себя. — Питер быстро глянул в сторону Эдмунда, как бы извиняясь за неприятное напоминание.

Затянулась пауза. Питер, как ни в чём не бывало, продолжил завтрак. Потом, наверное, ему придётся долго объясняться перед семьёй о том, что на него нашло, но это потом. Испортил же я такого золотого юношу…

— Эй, Герми, а напомни, как старшего зовут-то? — шепнул Сириус Грейнджер достаточно тихо, чтобы не услышали короли, но недостаточно тихо, чтобы не услышал я.

— Питер, вроде… — ответила она.

— Питер. Иронично. — сморщился пёс, возвращаясь к своей тарелке.

* * *

За следующие полмесяца всё прошло более-менее гладко: повторились старые разговоры о том, что никто не знает, как вернуться, никто не знает, где лев и так далее, и тому подобное. Если Грейнджер затаила на льва обиду за то, что он играет с нами в прятки, то Сириус всё ещё был крайне им заинтересован.

Как мы с псом не убили друг друга за один только день совместного пребывания под сводами Кэр-Паравеля… Остаётся лишь догадываться. Только я и Питер несли в себе тайну об его истинном лице. Остальным же королям он пришёлся вполне по душе, Сьюзен так и вовсе иногда посматривала на него теми глазами, какими мисс Браун раньше смотрела на Уизли, а теперь смотрит на шелковые перчатки. Сложно было не полюбить его незнающему человеку, предполагающему обо всех только лучшее. Тем более, короли видели как Гермиона и Рон постоянно тянулись к нему, то обняться, то поговорить, как его лицо расплывалось в улыбке при их виде — гриффиндорцы действительно создавали впечатление дружной семьи.

Мы с Питером специально избегали новых столкновений с бродягой, чтобы не портить остальным настроение. Казалось, Питер был даже более зол на него, чем я — и эту злобу Сириус чувствовал и отвечал взаимностью. Впрочем, полностью спастись от конфликтов не выходило. Терпение у меня не бесконечное, а некоторые вещи сложно стерпеть даже под влиянием очищающего душу нарнийского воздуха. Однажды, выпив немного больше дозволенного, пёс начал глупо шутить — по-мародёрски, за спиной королей.

— Версаль какой-то. Ещё пирожных не хватало, и париков пудреных. И всё же, глядя на эту роскошь, так и хочется Монти Пайтон процитировать. — говорил он собравшимся вокруг хогвартским детям — Мол, «ты, что ли, король? А я за тебя не голосовал!»

— Вы, видимо, полагаете, что нельзя иметь богатство, если оно не награблено? — произнёс я с отвращением — Благодаря этому богатству, мистер Блэк, Вас отмыли и откормили, как молочного кабанчика. Имейте уважение к тем, кто о Вас заботится. Если с семьёй не получилось, так искупите себя сейчас.

— И кто это говорит? — протянул пьяным голосом мой враг — Обиженный на жизнь вечно грязный зельевар, что всегда хотел присосаться, как паразит, к тем, кто побогаче и повластнее!?

— Я вижу паразита сейчас только в Вас. Если я услышу ещё одно слово о Их Высочествах, мистер Блэк, что не было бы похвалой их великому радушию и терпению, то я клянусь… — огонь во мне начал разгораться.

Сириус соскочил с места, сжал кулаки.

— В чём ты клянёшься, Нюниус? — ехидно процедил он — Мы сейчас на равных, ты не сотворишь новое жестокое колдовство, чтобы меня остановить. Не ударишь подло, из-за угла, своими режущими заклятиями…

Тут появилась Полумна. Как гром с ясного неба, именно «появилась» — у меня не получается вспомнить, слушала ли она рассказы Сириуса о богачах-эксплуататорах, или вдруг ворвалась к нам неведомо откуда. У неё было то же самое гневное выражение лица, как тогда, когда Гермиона случайно назвала Аслана трусливым.

— Извинитесь, мистер Блэк. — произнесла она холодно, и каждое её слово резало, подобно сектумсемпре — Перед Вами профессор Хогвартса.

Сириус явно хотел сказать «а ты, фря, кто вообще такая, откуда вылезла», но вместо этого с почти что дружелюбной улыбкой произнёс:

— Девочка, я этого «профессора» с пелёнок знаю.

— Извинитесь немедленно. Вы не можете произносить такие слова. — стояла она на своём.

Сириус был уже готов спьяну и на неё пролить немало оскорблений, но я лишь молча отвёл Полумну в сторону, чуть ли не силой оттащил, потому что она явно не хотела уходить до тех пор, пока пёс не отмоет язык с мылом. Бродяга что-то кричал мне в спину, я не прислушивался.

— Мисс Лавгуд, не стоило. — сказал я «спасибо» самым неблагодарно звучащим способом.

— Простите, профессор, я действительно сама не своя. Я просто видела его мозгошмыгов — они чёрные, толстые, и он так ими покрыт, будто и сам не человек, а мозгошмыг. Ваши мозгошмыги тоже очень большие, но за ними видно Ваше лицо, а у него…

— Иными словами, Вы предложили ему сперва отлепить большого мозгошмыга от своей головы, чтобы потом судить другого за маленького. — подыграл я её манере — Разумно, но не в случае с пьяным гриффиндорцем. Пожалуйста, не делайте больше так.

Это столкновение, хоть и было безусловно незабываемым, всё же было единственной по-настоящему грозной схваткой между нами за эти две недели.

Гермиона, что было нетрудно угадать, занялась изучением здешней библиотеки. Сперва под предлогом «поиска пути домой», потом её искренне заинтересовало то, как сильно отличалась здешняя литература от той, что была ей доступна в Хогвартсе и магловском мире. За советами она обращалась к Полумне, сперва неуверенно, потом всё более настойчиво. Здешние книги использовали другие слова для описания чудес, для рассказов о героизме и любви, для определения ролей в обществе, слова, которые Гермиона понимала по отдельности, но вместе они составляли для неё довольно незнакомую картину. Порой, я слышал, как она возмущенно что-то доказывала Полумне; бедняга Лавгуд, которая была готова выслушать вопросы, но не подписывалась на роль соломенного пугала в горячих дебатах о вечном! Особенно ко Льву у неё было множество вопросов: она словно была прокурором в суде над ним. Однажды Полумна честно спросила у неё:

— Герми, почему ты спрашиваешь это у меня? Я же не знаю всего. Ты могла бы спросить у кого-то из королей, разве ты не доверяешь им?

— Просто ты знаешь и тот мир, и этот. А они, ну, они немного ограничены. Не знаю, мне просто всё это очень не нравится. Такое ощущение, будто все эти книги и даже этот лев, которого я не видела, что они вечно меня поучают…

— Ты же любишь учиться. — улыбнулась Полумна.

— Я люблю учиться, но я не люблю, когда у меня отнимают свободную волю. Когда говорят, что я по каким-то причинам, должна подчиняться другим людям и всё делать по их указу. Или кошкам, в этом случае. Одной кошке.

— Ну, здесь ты уже загнула. — рассмеялась Полумна — Ты же не хочешь стать равной Аслану?

— А может и хочу. Все должны быть равны. И все имеют право на свой выбор.

— Ну, Герми, ты же человек, а не лев…

— Да причём здесь это! Это же как с чистотой крови! Я читаю эти книги о льве и там как будто в каждом слове зашито «грязнокровка, грязнокровка, грязнокровка»… Не знаю, как объяснить. Ты говоришь, он хочет нам добра, но по-моему, он ведёт себя как злая мачеха, что бьёт ремнём потому что хочет сделать ребёнка сильным, отказывает в еде, потому что хочет, чтобы он больше ценил учёбу… Если он нам добрый наставник, то пусть и даст нам самим выбирать свою судьбу, или хотя бы даст нам всё, в чём мы нуждаемся, а не будет пытаться насилием и принуждением слепить из нас свой идеал. Почему вообще он так уверен, что он прав, а мы нет?

И так она бурчала часами, а потом утверждала, что больше никогда эти пропагандистские книги в руки не возьмёт. Потом всегда снова брала и круг повторялся.

Ещё у меня удивило то, что Уизли начал общаться с Эдмундом. Не совсем по своей воле — наверняка, справедливый король заметил, что Рон много ест и мало делает, вот и захотел немного ему помочь. Поначалу, конечно, встречал сопротивление. Уизли, видимо, тоже видел слизеринца в его глазах, как и увидел когда-то черты в Малфоя в лесном лисе, потому его так и отталкивало это общение. Но, будучи Уизли, объяснить это он не мог даже себе, куда уж — другим, потому и награждал Эдмунда недовольными взглядами, закатыванием глаз, истеричным смехом порой вообще без причины.

Эдмунд последовал примеру брата — тоже взялся обучать своего подопечного фехтованию. Меч ему подобрали потяжелее моего, и стиль битвы у рыжего рыцаря был грубый, резкий. Только сейчас я понял, что он и палочкой в прошлой жизни орудовал так же: как будто воздух — его худший враг, которого надо агрессивно бить и колоть. Меч — не палочка; так, попытавшись показать свою силу, Уизли один раз очень сильно растянул мышцы, выронил оружие, сжал больную руку, заныл…

— Вы в порядке? — спросил его Эдмунд участливо.

— Задолбало… — был ответ — Вот Вы, Вашество, вообще из меня хотите непонятно что сделать… Вот если бы палочка была, то другое дело, а теперь я как инвалид какой-то! Блин!

— Это бывает. — утешал его Эдмунд, втирая заранее заготовленную мною для этих тренировок мазь в повреждённое предплечье — Мы тоже чувствовали себя потерянными и слабыми поначалу…

— Да все вы так говорите. Но вы ж другие. Вы ж из того времени…. У вас-то всё просто давалось… — хныкал Уизли.

— Рон… — король перешёл на «ты», но тон его, наоборот, стал строже и властнее — Я думал, ты уже знаешь нашу историю.

— Да знаю, знаю. Ты, это не злись. — хмуро промямлил Рон.

— Я не злюсь.

— Так и не злись. Вы тоже лажали, да.

То, что казалось искренним извинением, переросло в детскую попытку доказать свою исключительность

— Вот ты, например, на что тебе эта турецкая хрень понадобилась? Она ж слащавая, аж зубы болят. Такое даже Лаванда бы есть не стала. — спросил Рон, когда решился вновь взяться за меч.

Эдмунд промолчал между двумя выпадами, обдумывая, говорить ли ему о том, какой роскошью казалась эта сладость для ребёнка во времена войны. Сказал вот что:

— Быть может, в вашем времени просто другие сладости.

— Типа «химоза сплошная, травите себя»?

— Не знаю. Очень вероятно. Неправильная стойка, Рон, так равновесие легко потерять.

— Да понял-понял. Не, ну вы в натуре деды старые, конечно… — смеялся Уизли — И едим-то мы не то, и шутки у нас не те…

Я не следил за их тренировками так пристально, как следовало бы, но заметил, что это дело серьёзно увлекло Рона. Как бы ему ни было трудно, как бы он ни ругался — желание стать сильным было тяжело перебороть; это правда для любого мальчишки, будь он гриффиндорцем или слизеринцем. И его отношение к Эдмунду тоже было крайне любопытным. Как будто в его глазах Пэвенси постоянно превращался из Гарри в Драко и наоборот. То Рон обвинял короля в снобизме и ханжестве, то болтал с ним, как с простым другом: с похлопыванием по плечу, объятиями и грубыми шутками, которые Эдмунд либо не понимал, либо понимал, даже посмеивался, но всё ещё краснел от них.

Как-то вечером за разговором вспомнился Святочный Бал и то, как Уизли не умеет танцевать. Кто-то из королей предложил научить всех гостей тому, как танцуют в этих краях. Сперва начали с чего-то медленного, потом завелась быстрая полька, Рона кидали из одной пары в другую, не давая ему и спокойно выдохнуть… Сириус присоединился к танцу, двигался непринуждённо и быстро, как будто выбивая искры каблуками. Сменил в паре двух правительниц — со Сьюзен он кружился дольше, чем с Люси, и даже один раз приподнял её вверх, держа за талию. Потом опустил несчастную девочку и продолжил пляску, оставив бедняжку стоять у стены. Я видел, как щёки юной королевы наливались алой краской, а в синих глазах расширились зрачки. Кошмарное зрелище. Даже не буду и говорить, что он как минимум ей в отцы годится, или в сыновья, как посмотреть.

Конечно, оставить меня в роли наблюдателя они не могли. Лаванда всё же вытащила, умоляя просто попробовать. Верой и правдой я пытался избежать этой пытки и позора, но расгорячённая мисс Браун повела быстро и неуклонно, мне оставалось только подчиниться правилам игры и забыть, что пёс всё это время смотрит на меня. После хохотушки Лаванды меня бросили к Полумне, она уже не пыталась довести меня до головокружения, в паре с ней я даже с большей уверенностью передвигал ноги. Эта уверенность меня подвела — когда моей партнёршей оказалась Люси, я по случайности придавил бедной девочке её крохотную Золушкину ножку, оставив грязный след на носу серебристой туфельки. Тут же остановился и рассыпался в извинениях — она засмеялась и сказала, что ничего страшного в этом нет, и поначалу братья точно так же оттаптывали ей пальцы во время первых уроков танцев.

Я также наблюдал за тем, как становились ближе Лаванда и Сьюзен. Их разговоры о платьях и цветах были мне чужды, всё же, когда я слышал их смех, меня находило успокоение: мисс Браун больше не решится лишать себя жизни. Королева несколько раз пыталась обучить Лаванду классическому рукоделию, та — ни в какую. Зато на лошади девочка теперь держалась немного ровнее, хотя всё ещё и визжала каждый раз, когда кобылка случайно меняла аллюр на более быстрый. Ей больше было по душе расчёсывать лошадям гривы и заплетать косички с лентами. Всем, даже жеребцам. Ещё ей нравилось готовить сладости, иногда даже вместе с королями.

А вот когда в её разговорах с королевой упоминалась тема мальчиков и влюблённостей, я специально уходил подальше и делал всё, чтобы не услышать ни слова даже случайно.

Однажды, выслушав долгий и сопровождённый оживлённой жестикуляцией рассказ Лаванды о том, как положение звёзд и планет при её рождении могло повлиять на то, что на плечах у неё теперь веснушки и на щеках ямочки, Сьюзен смущённо произнесла:

— У нас кентавры тоже любят о звёздочётстве говорить. Немного иначе, правда, но, думаю, тебе бы понравилось. Показать тебе их?

Лаванда вздрогнула.

— Ой, можно не надо? Только не кентавры, они же страшные…

— И вовсе не страшные, довольно милые, если привыкнуть к странной внешности. Правда поначалу с ними тяжело, гордые очень. Но совсем не злые. А у тебя, Лав, в мире тоже есть кентавры, получается?

— Да… — тяжело сглотнула Лаванда — И они тоже гордые, и их страшно злить, они вечно сердитые, и они какие-то… Ну, говорят, они иногда с женщинами грубо обращаются. Я очень их боюсь. Мне в детстве тётушки говорили, что если такая как я, встретит кентавра, то ей плохо будет.

— В смысле — такая как ты?

— Ну, они так меня похвалить хотели, мол, я красивая.

— Вот как. Послушай, какими бы загадочными ни были наши кентавры, они точно о таком даже не подумают. Здесь я могу обещать. Веришь мне, Лав? — Сьюзен положила руку ей на плечо.

— Верю, Сью, конечно же. Я подумаю…

— Знаешь, наши кентавры очень любят поесть. — попыталась подбодрить её королева — У них же желудка два, вот и просят много. Так что, думаю, своими десертами ты их поразишь. И сразу поймёшь, что бояться нечего.

Как-то, стоя на кухне за приготовлением пористого бисквита, что предназначался для смягчения кентавров, Лаванда обмолвилась об этом разговоре. Там же находился Сириус, которого очень заинтересовала мысль о «разнообразии народностей» в Нарнии.

— Королева Сьюзен же не будет против, если ей составят компанию? — спросил он, вгрызаясь в яблоко.

— С Вами, мистер Блэк, она будет только за. — хихикнула Лаванда, быстро орудуя венчиком в миске — Давайте тогда ещё и Герми подхватим, вот удивится, что не всё на свете знает!

Не о таких выходных я мечтал. Ничего не имею лично против нарнийских кентавров, как и прогулок по этим землям, только вот мне бы больше хотелось сейчас побыть в замке и пообсуждать с Питером античную литературу, а не опять следить за тем, чтобы чего-то не случилось с теми, за кого я в ответе. Не будь с ними пса, я бы не стал навязываться в компанию, но сейчас мне бы хотелось просто проследить за тем, как он будет вести себя со здешними жителями. Не случилось бы конфликта. Отчего-то здесь его считают таким похожим на Колдунью, что может разбудить даже в самых мирных жителях не лучшие ассоциации. Хотя, если бы Колдунья была действительно таким же капризным ребёнком, как Сириус, вряд ли она смогла бы так долго удерживать власть.