21 закат нашей любви (гет)

Утро в лагере началось, как обычно. Лагерная территория была окутана легким туманом, который медленно рассеивался под первыми лучами солнца. Подростки, все еще сонные и неохотно покидающие свои теплые кровати, вяло и неторопливо двигались к умывальникам и строились на зарядку. Их движения были медленными, словно каждое действие требовало невероятных усилий. В воздухе раздавались недовольные ворчания, смешивающиеся с зевками и протяжными вздохами.

На зарядке постепенно многие начинали просыпаться. Ритмичные упражнения, бодрые команды вожатого и свежий утренний воздух возвращали энергию и бодрость. Казалось, что день может стать лучше, несмотря на раннее недовольство. Ребята, настроившись на активный лад, в столовую уже даже бежали с надеждой на вкусный завтрак.

Однако завтрак многих огорчил. В тарелках перед ними оказалась овсянка, и большинство подростков с отвращением отодвигали свои тарелки. Некоторые принюхивались, надеясь уловить аромат чего-то более аппетитного, но безуспешно. Овсянка была густой и не слишком привлекательной на вид, что вызывало у ребят гримасы разочарования. Вожатые пытались подбодрить их, рассказывая о пользе такой пищи, но это мало кого убедило. Лишь немногие подростки, привыкшие к здоровому питанию, ели свою порцию без особого энтузиазма. Проблем ещё добавляло это чертово соревнование. Если они хотят победить, они должны съесть всё. Но мысль о том, что надо запихнуть в себя целую тарелку овсянки, вызывала ужас.

— Давайте попробуем съесть хотя бы половину! — скомандовал Чжун Ли, пытаясь поднять боевой дух и побудить сверстников преодолеть свое отвращение к овсянке.

Большинство со вздохами подвинули к себе тарелки и начали вяло есть. Кто-то запихивал в рот большие ложки овсянки и сразу же запивал сладким какао, стараясь заглушить вкус комковатой массы. Со стороны это зрелище выглядело комично и одновременно жалко.

Беннет при каждой ложке зажмуривал глаза и скривлялся так, будто его заставляли есть мокрую землю. Он старательно жевал и запивал, но тарелка все равно казалась бесконечной.

— Это какой-то кошмар, — простонал Скарамучча, почти не поднимая головы от тарелки. — Кто вообще придумал такие правила?

Чжун Ли, не поднимая глаз, продолжал есть, показывая пример остальным. Он знал, что от его решительности зависит мораль всего отряда.

Однако за столиком изгоев ситуация с овсянкой шла веселее. Если другие корчились от каждой капли каши, то за их столиком оказался настоящий ценитель овсянки. Тарталья без особого труда и даже с удовольствием ел ложку за ложкой, заставляя Люмин и Розарию удивленно переглядываться.

— Я уже привык, — пояснил он. — Мама каждое утро всю мою жизнь готовила каши на завтрак. И время от времени это овсянка. Не понимаю, почему все ведут себя так, овсянка не так уж и плоха.

— Серьёзно? — удивлённо протянула Розария, пытаясь скрыть отвращение. — Она безвкусная, как мокрая тряпка.

— На самом деле, есть множество способов сделать овсянку вкусной. Можно добавить орехи, фрукты, мёд, корицу. Тогда она станет настоящим деликатесом. Мама всегда так делала.

— Ага, чего-нибудь побольше, чтоб самой каши не чувствовалось, — засмеялась Люмин.

Тарталья только пожал плечами и улыбнулся. Он продолжал есть с тем же удовольствием, будто перед ним стояла не миска овсянки, а какое-то утонченное блюдо.

— О, Люмин, если когда-нибудь приедешь ко мне в гости, я покажу тебе, что такое настоящая овсянка, — сказал он, подмигнув ей, заставляя жар прилипнуть к её щекам. — Я серьезно, у нас есть отличная возможность облегчить мучения. Перед вами яблоки лежат, разрежьте прямо сейчас их на маленькие кусочки и бросьте в кашу. Вот увидите, станет лучше.

Розария и Люмин снова со вздохом переглянулись и неуверенно взяли по яблоку и по маленькому ножу. Они порезали яблоки на небольшие кубики и часть из них опустили в овсянку, а затем недоверчиво попробовали.

— Что ж, это хотя бы стало съедобным, — усмехнулась Розария.

— Только давайте никому не говорить об этом секрете, — прошептала Люмин, подмигнув. — Они же считают нас изгоями, вот пусть и корчатся от невкусной овсянки. Спасибо, Тарталья, за совет.

— Тарталья всё-таки умеет удивлять, — добавила Розария, покачивая головой. — Кто бы мог подумать, что яблоки могут так изменить вкус самой безвкусной каши.

— Ага, — кивнула Люмин, мечтательно улыбаясь. — Хотелось бы, чтобы и наша жизнь так легко преображалась простым добавлением чего-то нового.

— Кстати, а кто-нибудь видел сегодня Дотторе? Или сын директора имеет право не приходить на завтрак? — с усмешкой спросил Тарталья.

— Видимо, да. Слушай, Тарталья, дорогой мой, а ты не хочешь доесть мою порцию? — с игривой усмешкой спросила Розария.

— Конечно, мамочка, — поддержал веселье Чайльд и забрал у Розарии тарелку.

Люмин вздохнула и подарила все свое внимание своей тарелке. Почему-то в последнее время, когда Тарталья и Розария так подшучивали друг над другом, в груди что-то ёкало, и Люмин не могла определить причину этого странного чувства. Почему-то ей хотелось, чтобы Тарталья снова назвал её спичкой, как он любит это делать, и сказал ей какую-то колкость, хотя это глупо. Она же сама злилась на эти прозвища.

Она подняла глаза и увидела, как Тарталья и Розария снова обменялись дружескими подколами. Люмин почувствовала горячий прилив к щекам и быстро отвела взгляд.

«Почему я чувствую это?» — подумала она, стараясь сосредоточиться на еде. «Разве он не такой же друг для меня, как и для неё?»

Однако делать вид, что всё в порядке, было сложнее с каждой минутой. Тарталья неожиданно перевел взгляд на Люмин, в глазах его мелькнула искра, как будто он тоже что-то почувствовал.

— Люмин, что случилось? Ты чего-то затихла, — сказал он с лёгкой усмешкой, но в голосе чувствовалась забота.

Люмин вздрогнула, поймав себя на том, что не может найти слов.

— Ничего, просто задумалась, — она попыталась улыбнуться, но улыбка вышла натянутой.

— Ну-ну, не хочешь делиться, не будем настаивать. Главное — не кисни, а то я ещё подумаю называть тебя кислым лимоном.

Розария рассмеялась, подхватив шутку, а Люмин почувствовала тепло в груди. Это было странное, непонятное тепло, которое она пока не могла объяснить, но ощущение того, что теперь она тоже включена в их игру, приносило лёгкое удовлетворение.

— Посмотрите, кто пожаловал, — объявила Розария, взглянув на вход в столовую через плечо.

У входа стоял Дотторе, а затем величественно прошел к их столику. Он небрежно помахал друзьям рукой и ухмыльнулся, как будто его опоздание было совершенно ожидаемым и нормальным.

— Здравствуйте, Ваше Величество, вы хорошо выспались? — Люмин поприветствовала его с ноткой сарказма в голосе.

— Привет, Люмин, вижу, ты сегодня в хорошем настроении и не собираешься плакать в одиночестве. И, отвечая на твой ох-какой-серьезный вопрос, да, я действительно выспался. Ровно настолько, чтобы проснуться и почтить вас всех своим присутствием, — он говорил с напускным величием и преувеличенной уверенностью

— Ладно, давай садись ешь, — Люмин похлопала на табуретке, стоявшей рядом с ней, и пододвинула к порции Дотторе ложку. — Вот твоя королевская ложка. Приятного аппетита.

Дотторе взял ложку и поднял ее, разглядывая с преувеличенной царственностью. Затем, с театральным размахом, он воскликнул:

— Что ж, спасибо тебе. Эта ложка действительно соответствует моему королевскому статусу, и, несомненно, для меня большая честь позавтракать среди обычных людей, — говорил Дотторе притворно-драматическим тоном.

— Вы, оба, давайте ешьте уже, — раздраженно воскликнула Розария. — Иначе мы на море из-за вас пойдем ох, как не скоро.

— На самом деле, я принёс вам шоколадные конфеты, — заговорщически прошептал Дотторе, наклонившись слегка вперед. — Только тс-с, если вожатые увидят, то сразу отберут. Ешьте незаметно.

Люмин, Розария и Тарталья взяли по конфете и осторожно съели их, стараясь не привлекать внимания находящихся поблизости вожатых. Дотторе, казалось, был доволен тем, что его тайным даром наслаждались в этом подлом действии.

После завтрака все направились в корпус, чтобы собраться на пляж. Люмин шла в паре с Розарией, Тарталья и Дотторе — позади них. Утренняя прохлада еще не успела смениться жарой, и бодрящий ветер с моря приносил запах соли и водорослей.

— Розария, ты уже сказала бабушке, чтобы она отправила тебе то неудачное фото Кэ Цин? — с интересом спросила Люмин, слегка наклонив голову в сторону подруги.

— Я попросила ее об этом, но она сможет мне отправить только сегодня или завтра вечером, — ответила Розария, задумчиво отбрасывая выбившуюся прядь волос. — Она сейчас очень занята делами.

— Надеюсь, она не забудет, — усмехнулся Тарталья, догоняя девушек и обнимая их обеих за плечи. — Иначе у нас пока других мер воздействия на эту стерву не будет.

— Я тоже надеюсь, я так зла, — прошипела Розария подняв руку до уровня подбородка и сжав её в кулак. — Не могу поверить, что она так подставила Люмин!

— Давайте также не будем забывать, что она сделала все это, потому что кто-то вычеркнул ее имя на плакате и написал вместо него «шлюха», и она подумала, что это кто-то из нас, — задумчиво напомнила Люмин. — Неплохо было бы выяснить, кто на самом деле это написал. Это определенно решило бы некоторые из наших проблем.

— Дотторе, это случайно не твоих рук дело? — спросила Розария. — Ты любишь опускать Кэ Цин на дно.

Дотторе поднял бровь в ответ на неожиданное обвинение и ответил с кривой улыбкой:

— Я? Написать что-то столь некультурное и вульгарное, да еще и скрыть, что это сделал я? Как скучно. Ты недооцениваешь меня, Розария.

— Из того, что я видела, Дотторе обычно всегда заявляет о своём озорстве. Ему нравится сеять хаос и получать от этого внимание, наблюдая за реакцией людей. Так что маловероятно, что он стал бы создавать проблемы и не сообщил с гордостью на весь мир, что это сделал он, — рассуждала Люмин.

Некоторое время группа продолжала идти в тишине, обдумывая возможные варианты и пытаясь понять, кто мог быть ответственен за порчу плаката. У них было ограниченное количество подозреваемых, но никто из них не казался вероятным виновником, что делало ситуацию еще более загадочной и разочаровывающей. Также в тишине они добрались до пляжа и только после купания, когда они нежились на песке под теплым солнцем, Розария наконец воскликнула:

— Я уже начинаю подозревать каждого из вас. Ведь ни у кого, кроме нас четверых, нет такой ненависти к Кэ Цин и Моне. Все остальные либо с ней дружат, либо относятся нейтрально, — она оглядела каждого из своих друзей с презрением.

— Клянусь, я этого не делала, — Люмин решительно протестовала против любых подозрений, направленных против нее. — Конечно, я зла на Кэ Цин, но плакат усердно рисовали невинные ребята из нашего отряда, к которым у меня нет претензий или вражды. Я бы не стала портить чужую работу и приписывать какие-то некультурные слова на плакате.

— Не смотри так на меня, Розария. Это не я, — сказал Тарталья спокойно и уверенно.

— Насколько мы знаем, у второго отряда тоже случилась подобная ерунда. Имя Кэйи было зачеркнуто. Я не удивлена, что вчера Кэ Цин подумала на тебя, Розария, — задумчиво произнесла Люмин.

— Я прекрасно знаю, может показаться, что это сделала я, учитывая все улики, указывающие в мою сторону, но я клянусь, это была не я! Я говорю правду, я этого не делала, — настаивала Розария с оборонительным выражением лица.

— Знаете что, может быть, нам стоит сравнить почерк? — предложил Тарталья возможное решение. — Вполне возможно, что у человека, написавшего эти слова, могла быть своя уникальная манера письма. Сравнив почерк на плакате с почерком каждого, мы, возможно, смогли бы найти виновника.

— Ну и как мы должны это сделать? Как мы можем получить образцы почерков каждого из нашего отряда? А что, если это кто-то из второго? Мы не можем просто ходить и просить всех что-нибудь написать, — высказала Люмин обоснованное замечание со скептическим выражением лица.

— Как говорится, план хорош, но реализация хромает, — с ухмылкой вмешался Дотторе. — Нам нужно что-то более надёжное.

Разговор постепенно затих, когда они поняли, что текущий план ни к чему не приведет. Они продолжали наслаждаться теплым солнцем и беззаботностью. Воздух был наполнен смесью предвкушения дня отдыха и одновременно разочарования из-за отсутствия прогресса в поиске виновника инцидента. Несмотря на витающую в воздухе кажущуюся расслабленную атмосферу, каждый из четверых обдумывал весь этот балаган вокруг зачеркнутых имен на плакате.

Все настолько были поглощены в свои размышления, что даже плавали молча, а не резвились и брызгались, как обычно. Люмин нырнула под воду, прохлада окутала её с головой, и вдруг в голову пришла, казалось бы, самая простая мысль, но казалась сейчас наиболее привлекательной. Когда они снова вышли на берег, она решила озвучить её.

— Я тут подумала… Зачем мы сами пытаемся раскрутить это дело? Давайте расскажем об инциденте вожатым, и они сами вычислят виновника

Ребята на мгновение задумались, прислушиваясь к её словам. Их лица отражали разнообразные эмоции — от недовольства до раздумий и нерешительности.

— Да ну… Я не из тех, кто обычно бегает к взрослым, особенно в лагере. Вожатые обычно не любят меня из-за моих постоянных шуток, — Дотторе ухмыльнулся, как будто его забавляла собственная репутация.

— Но нам не обязательно подходить всем вчетвером, мы с Розарией можем подойти, или даже я одна, — стояла на своём Люмин.

— Хорошая идея, — поддержала Розария. — И вожатые смогут проверить почерки у нашего отряда, может свяжутся с вожатыми второго отряда, так ситуация прояснится быстрее.

— Честно говоря, я не уверен, как я отношусь к этой идее, — с сомнением промолвил Тарталья. — С одной стороны, это здорово сэкономило бы время, и нам не пришлось бы ни о чем беспокоиться. Но, с другой стороны, я должен признать, что начинаю испытывать азарт и действительно хочу решить эту проблему сам. Наше собственное расследование, круто же!

— Эй, вам троим легко рассуждать и играть в детективов! — голос Люмин внезапно стал твердым и с ноткой упрёка. — Никого из вас не подставили и не обвинили несправедливо, как меня, из-за этой дурацкой путаницы с дурацким плакатом! Мне эти ваши расследования до лампочки, я просто хочу сохранить свою репутацию!

— Мне, может быть, тоже не нравится быть изгоем! — вдруг раздраженно пробормотал Чайльд. — У меня был шанс общаться со всем остальным отрядом, но я выбрал вас всех, потому что хотел приструнить Кэ Цин. Разве я не могу хотя бы немного повеселиться с этим расследованием?

— О, ну конечно, что еще ожидать от тебя, Чайльд? Ты хочешь общаться со всеми и быть в центре внимания?! Так можешь идти прямо сейчас! Тебе необязательно общаться с такими «изгоями», как мы, это ниже твоего достоинства, верно?! — яростно воскликнула Люмин, начиная выходить из себя.

— Вот не надо переворачивать мои слова, я не это имел в виду! Ты говоришь так, будто я какой-то высокомерный придурок, который ставит себя выше других, — возразил Тарталья с оттенком раздражения в голосе.

— Ты только что выдал такие претензии, что создается ощущение, что ты сделал нам одолжение, присоединившись, и мы тебе в ножки должны кланяться за этот «великодушный» поступок!

— Эй-эй, ребят, остыньте, — попытался встрять между ними Дотторе, но они его не слушали.

— Давайте успокоимся, спор уже переходит в ссору, — поддержала Розария.

— Я это сказал на эмоциях, потому что раздражает уже, что ты, Люмин, постоянно строишь из себя несчастную, — продолжал на повышенных тонах говорить Тарталья, его раздражение достигло точки кипения. — Вечно жалуешься, что тебя подставили и что все о тебе плохо думают. Поэтому я и сказал то, что сказал! Всё, вопросы кончились?!

— О, неудивительно! Ты всегда был любимчиком в любой компании! Все тебя обожают. Ты никогда не сталкивался с какой-либо безосновательной неприязнью. Ты понятия не имеешь, каково это, когда тебя вот так несправедливо обвиняют! — Люмин говорила сквозь стиснутые зубы, ее слова были пронизаны горечью.

— О, избавь меня от этого. Ты просто не можешь вынести ни капли критики или непонимания, — Тарталья скрестил руки на груди, недоверчиво закатив глаза в ответ на жалобы Люмин. — О, бедняжка ты моя, Люмин. Ты единственная, кто знает, каково это, когда тебя недооценивают и ложно обвиняют, — его тон начал сочиться ядовитым сарказмом, его терпение подходило к концу.

Люмин смотрела на него несколько секунд, словно переваривая его слова, молча моргая, а затем её губы задрожали.

— Да пошёл ты, придурок! — воскликнула Люмин, но в ее голосе больше не было ярости, только грусть и обида, как будто она вот-вот заплачет. Она повернулась и пошла прочь, оставляя за собой тишину и ошеломленных друзей.

Тарталья остался на месте, глядя ей вслед. Осознание того, что его слова действительно задели её, начало медленно проникать в его сознание. Тонкая нить сожаления проявилась на его лице, но он быстро ее отбросил, стараясь сохранить свою холодную маску.

— Уходи, если тебе так легче, — произнес он, но голос его звучал менее уверенно. Прозвучавшие слова эхом отражались в его голове, разъедая остатки его решимости.

Люмин же шла, не оглядываясь, рука нехотя вытирала предательские слёзы, которые начали катиться по её щекам. Она искала укромное место, где могла бы спрятаться от всех и от самой себя.

— Вам двоим следовало остановиться, пока ситуация не обострилась настолько сильно, — упрекнула Розария. — Посмотри, что произошло. Люмин плачет! Вы оба зашли в споре слишком далеко! Но, если честно, я не понимаю, почему она так беспокоится о каких-то придурках, которые обвинили её. Она должна просто игнорировать их и наплевать на их мнение, а не позволять этому вот так действовать ей на нервы.

— Я думаю, мне следует пойти и вернуть ее. Нет смысла стоять как истуканы, пока в воздухе висит такое напряжение, — сказал Дотторе и шагнул вперед, давая понять, что направляется в сторону Люмин, чтобы найти ее.

— Нет, — остановил его Тарталья. — Не беспокойся об этом. Это я поссорился с ней, и поэтому я пойду за ней. Мы поговорим спокойно и разрешим недопонимание.

Тарталья шел по тропинке, по которой убежала Люмин. Дорога становилась все более неровной и каменистой, но Люмин не было. Он уже хотел развернуться, решив, что Люмин пошла не в эту сторону, но увидел дикий пустынный пляж. Звук волн, разбивающихся о береговую линию, наполнил воздух. Наконец, он заметил её фигуру, сидящую на корточках на песке и что-то внимательно изучающую. Он осторожно приблизился к ней, не уверенный в том, в каком состоянии она была после их ссоры.

Она замерла, услышав его шаги, но не обернулась. Тарталья непроизвольно задержал дыхание, наблюдая, как тихий морской ветер развивает её волосы, светящиеся в лучах утреннего солнца. Её молчание казалось громким обвинением, не оставляющим места для слов.

— Люмин, — произнес он, голос сорвался и едва был слышен на фоне шороха волн. Она медленно повернула голову и подняла на него глаза — в них не было обиды, а странная заинтересованность.

— Чайльд, — её голос прозвучал хрипло, слышалась грусть, но она была словно где-то на фоне. — Смотри, тут в песке зарыт какой-то блокнот.

Из песка действительно торчала твердая обложка какого-то блокнота. Песок был рыхлым, и Тарталья с Люмин с лёгкостью откопали блокнот. Они переглянулись, и Люмин осторожно подняла находку. Обложка была потёртая и выцвела от времени, но всё ещё сохраняла следы былого величия.

Тарталья с любопытством наклонился ближе, провёл ладонью по поверхности блокнота, ощущая шероховатую текстуру под пальцами. Люмин осторожно открыла заметки, проявив ещё больше аккуратности, чем при раскопке. Бумага внутри была пожелтевшей, но ясно видимые строки всё ещё удерживали в себе остатки давних секретов.

— Похоже, это чей-то дневник, — догадалась Люмин, аккуратно раскрыв потрепанную книжицу. — Первая запись датирована 2 июня 2019 года. Это пять лет назад… — она с интересом пролистала страницы, наслаждаясь шорохом бумаги. Пробежав глазами по многочисленным записям, она дошла до последней исписанной страницы. — А последняя… Вчерашним днём.

Тарталья подошел ближе, заглядывая через плечо Люмин, и не мог не опешить, удивленный тем, что записи были такими свежими.

— Кто-то явно продолжает вести записи, — заметил он. Его голос понизился до шёпота. — Интересно, почему именно здесь и почему сейчас?

Люмин молча кивнула, её мысли уже погружались в строки дневника. Каждое слово открывало перед ней маленький кусочек чьей-то жизни, воспоминаний и чувств.

— Вчера владелец дневника записал в своем дневнике: «Наконец, только после четырех дней пребывания в чертовом лагере я смогла найти коробку с дневником, которую я закопала здесь пять лет назад. Я снова здесь, ха! На этот раз я уже не 12-летняя девочка, которую можно легко сломать, а почти взрослый человек, и я отомщу!»

Тарталья внимательно слушал, как Люмин зачитывает последнюю запись из дневника, и на его лице отразилась смесь удивления и замешательства.

— Подожди, что? Владелец дневника откопал его и написал, что она здесь ради мести? Получается, она решила вернуться спустя столько лет… Интересно, кому она хочет отомстить? — произнес Тарталья, задумчиво постукивая пальцами по подбородку. Люмин, продолжая держать дневник, аккуратно перелистнула страницу, надеясь найти ответы среди следующих записей.

— Может, здесь есть продолжение её истории? — предположила она, глаза её нервно бегали по строчкам. — Вот, слушай дальше: «Сегодня я вернулась на место, где пять лет назад началась моя боль и обида. Никто не знал, что я закопала дневник на этом диком пляже. Теперь настало время восстановить справедливость и найти тех, кто причинил мне страдания.

— Звучит жутко, но интересно, — глаза Тартальи заблестели. — Жаль, что у нас больше нет никакой информации, и мы даже не можем догадаться, кто это может быть.

— Нет, это дает нам много информации, — возразила Люмин. — Во-первых, должно быть, девушке, которая ведет этот дневник, сейчас семнадцать лет. Потому что пять лет назад ей было двенадцать, если прибавить пять, получится семнадцать. А это значит, что владелец дневника находится либо среди первого, либо среди второго отряда. Во-вторых, она хочет мстить. С этим можно связать эту неприятную ситуацию с плакатами. Но было бы славно, если бы мы сравнили почерк в дневнике и на плакате. Жаль, что телефоны мы не взяли. Давай вернемся сюда вечером с телефоном и сфотографируем?

— Я с радостью. Это всё до жути интересно! Кстати, Люмин, я хотел извиниться. Я вспылил, сказал много лишнего, чего не должен был. В общем, мне жаль, что так получилось.

— Всё в порядке, я уже не злюсь, — Люмин с улыбкой качнула головой. — Я тоже виновата, прости.

— Я подумал о твоих словах, — смущенно продолжил Тарталья, почесав затылок. — Должно быть, тебе и правда непросто. В конце концов, все мы разные люди. Ты, видимо, более чувствительная. Возможно, мне действительно не дано понять тебя, потому что я привык относиться к мнению других проще. Но знаешь, что? Давай сделаем так: когда бабушка Розарии пришлет нам фото, мы попробуем выбить признание из Кэ Цин с помощью этого, а если не выйдет, обязательно пойдем к вожатым, хорошо?

— Хорошо, — улыбнулась Люмин. — Спасибо, что ищешь компромисс. А теперь нам лучше вернуться к остальным. Если вожатые обнаружат наше отсутствие, то впредь будут в два раза внимательнее следить за нами, и тогда никакой дневник нам не светит.

— Тогда пойдем? — предложил он и направился вперед быстрой походкой.

Вскоре Чайльд оглянулся на Люмин, заметив, что она немного отстала, пытаясь босиком передвигаться по каменистой местности пляжа. Он замедлил шаг и встревоженно пошел рядом с ней.

— Эй, Люмин, будь осторожна. Ты можешь наступить на что-нибудь острое или споткнуться об эти камни. Позволь мне помочь тебе.

Он протянул ей руку, намереваясь поддержать ее и помочь легче ориентироваться в сложном ландшафте. Люмин взглянула в его искренние синие глаза и сдалась, вложив свою ладонь в его.

— Теперь осторожнее, — сказал он мягко, его голос был теплым и заботливым. — Смотри под ноги. Если начнешь падать, я поймаю тебя.

Люмин прикусила губу, чтобы сдержать улыбку и не улыбаться как дура. Однако Тарталья заметил эти попытки и тихо хихикнул. Он нашел ее легкое смущение милым.

— Ты такая забавная, — сказал он, попытавшись встретиться с ее глазами, в которых блестела легкая искорка. Люмин опустила взгляд и смутилась еще больше, красноречиво выражая, что момент для нее казался неловким.

— Мне кажется, ты просто находишь поводы, чтобы меня подразнить, — прошептала она, пытаясь скрыться от его пронзительного взгляда.

— Возможно, — с ухмылкой ответил он, все еще наблюдая за ней и наслаждаясь тем, как она пытается скрыть свои чувства. — Но знаешь, тебе не нужно сдерживать улыбку. Ты можешь улыбаться сколько угодно. Тебе идет, — игриво подразнил он, чуть сильнее сжав её руку.

— Эй, даже не пытайся, на меня не влияют твои навыки соблазнения, как на других девушек, — с напускной серьезностью и важностью заявила Люмин.

— О, правда? Ты думаешь, у тебя иммунитет к моему обаянию? — он остановился и наклонился к ней ближе с широкой ухмылкой, его голос понизился до низкого, соблазнительного тона. — Ты уверена в этом, принцесса?

Люмин почувствовала, как её сердце забилось быстрее. Признаваться себе в этом она не хотела, но его близость имела свое воздействие на неё. Её глаза невольно пробежали по его лицу, задерживаясь на чувственных губах и проницательных глазах. Почувствовав, как сердце начало биться быстрее, она все же постаралась выдавить из себя ответ.

— Ты слишком близко, — прошептала она пересохшими губами. — Ты нарушаешь мои личные границы.

Тарталья снова усмехнулся, его ухмылка стала шире от притворного безразличия Люмин. Без предупреждения он обвил её талию и притянул ближе, сокращая небольшое расстояние между ними.

— Ч-что ты делаешь? — голос Люмин задрожал от неожиданности и нервозности.

— Как видишь, — прошептал он, склонившись к ее уху, — я нарушаю твои личные границы.

Её дыхание стало прерывистым, и она почувствовала, как сердце колотится в груди. Она замерла, его слова тонули в её разуме, заставляя потеряться в хаосе собственных чувств. Люмин сделала беспомощную попытку высвободиться, но его хватка только усилилась. В его объятиях было нечто, что заставляло её сомневаться в своих убеждениях и чувствах.

— Тарталья… — она прошептала его имя, и в этом шепоте была вся её нерешительность и необъяснимая тяга к нему.

Он наклонился и остановился в нескольких миллиметрах от её уха, едва ли не касаясь раскрасневшейся кожи, и прошептал мягко и чувственно:

— На самом деле, я просто хотел проверить твою реакцию, не бери в голову.

После этих слов он резко отстранился и громко рассмеялся, закинув голову назад. Люмин стояла в замешательстве, не сразу поняв, что произошло. Но когда осознание медленно, но верно достигло её, предвкушение на её лице сменилось разочарованием.

— Эй! Ты просто хотел проверить мою реакцию?! Придурок! — она игриво хлопнула его по плечу, не в силах скрыть намек на смущение на своем лице. — Пошли уже к остальным! А то мы и так задержались из-за твоего дурацкого шоу!

Тарталья подмигнул и, все еще смеясь, протянул ей руку. Люмин закатила глаза, но все же приняла его жест. Они медленно пошли по извилистым тропинкам, пробираясь к их лагерному пляжу.

— Не сердись. Это было просто маленькое безобидное развлечение. И просто, чтобы ты знала, я не слышал, чтобы ты жаловалась, когда я притянул тебя к себе, — он самодовольно ухмыльнулся ей, повернувшись к ней через плечо, не сбавляя шага.

Люмин не ответила, стараясь казаться непоколебимой, хотя внутри бушевала буря чувств, от которой ей хотелось провалиться сквозь землю. Ей следовало сразу же дать ему отпор, а не таять в его объятиях! Теперь он подумает, что она была не против, или, что еще хуже, что он ей нравится! Люмин внутренне сгорала от смущения. Она пыталась найти в себе силы, чтобы посмотреть в его глаза, но предательское сердце колотилось так сильно, что казалось, весь мир мог услышать его ритмы. Она чувствовала, как ее щеки начинают гореть, встретив его взгляд — в нем читалось что-то, что заставило ее колени подкоситься, что она едва не упала. Только его ладонь, теплая и крепкая, не позволила этому случиться.

— Ой, что случилось, спичка? Язык проглотила? На этот раз никаких язвительных комментариев? — Тарталья продолжал идти вперед, время от времени оглядываясь на нее со смесью веселья и удовлетворения.

— Боюсь, если я начну язвить, у тебя случится сердечный приступ, — саркастически ответила Люмин.

— Давай, спичка. Нанеси мне свой лучший удар. Я справлюсь! — он ухмыльнулся в предвкушении, его глаза озорно заблестели, и он повернулся к ней лицом, с нетерпением ожидая ее следующего саркастического ответа.

— Мой лучший удар? Хорошо! — вместо какого-то словесного ответа она замахнулась и ударила его в плечо.

Тарталья драматично ойкнул и поморщился от притворной боли, держась за плечо и делая вид, что ее игривый удар действительно причиняет боль.

— Ой! Ты ранила меня! Смилуйся, я сдаюсь!

— Какой же ты клоун, Тарталья, — усмехнулась Люмин.

Он от души рассмеялся над комментарием Люмин, не обидевшись, а вместо этого приняв его.

— Эй, я принимаю это как комплимент! Знаешь, быть клоуном — моя специальность!

Спустя несколько минут, подшучивая друг над другом и весело болтая, они дошли до их лагерного пляжа. Кажется, никто не заметил их отсутствия, и это было хорошо. Им не надо было, чтобы вожатые знали, куда они ходили. Они переглянулись с лёгким чувством облегчения, что все прошло гладко. Тайна оставалась тайной.

— Мы будем рассказывать Розарии и Дотторе о дневнике? — спросила Люмин шёпотом.

— Предлагаю сначала выяснить причастность владельца дневника к порче плаката. Вдруг это вообще просто совпадение, а мы зря шумиху навели, — предложил Тарталья.

Когда они подошли к друзьям, те как-то странно на них смотрели. Дотторе приподнял бровь и бросил понимающий взгляд на Тарталью, в то время как глаза Розарии метались между ними, в ее взгляде читались замешательство и любопытство. Тарталья, поняв, о чем они, вероятно, подумали, неохотно отпустил руку Люмины с застенчивым и слегка смущенным выражением лица.

— О, ничего особенного. Я просто боялся, что Люмин убежит или потеряется, поэтому мне пришлось вести ее за руку, как маленькую девочку, — беззаботно сказал Тарталья.

Дотторе хихикнул над объяснением Тартальи, его явно позабавил сценарий, который он нарисовал. Розария тоже казалась не слишком убежденной, выражение ее лица было несколько скептическим.

— Конечно, конечно. Могущественный Тарталья, бесстрашно ведущий за руку попавшую в беду девушку. Как героично с твоей стороны, — Дотторе ухмыльнулся, его тон сочился сарказмом. — Я чувствую романтику в воздухе, а ты, Розария?

— И я тоже. Признавайтесь, вы поссорились специально, чтобы побыть наедине?

— Конечно, нет! — оборонительно воскликнул Тарталья. — Вы же видели, что ссора не была наигранной.

Он попытался изобразить возмущение, скрестив руки на груди и отведя взгляд, но его уши слегка покраснели. Тарталья сам не понимал, почему начал оправоправдываться, как мальчик. Которого уличили в чем-то непотребном. Он мог бы как всегда отшутиться, но… К счастью, ситуацию спасли вожатые, что объявили конец купания и возвращение в корпус.

После обеда и тихого часа в лагере наконец начался какой-то интересный движ. Все отрядам объявили, что они будут ходить на так называемую работу, где будут зарабатывать местную валюту — беззубики, на которые можно будет купить сладости или какие-то полезные вещи для отряда. За каждый выполненный проект или задание ребята будут получать беззубики, которые потом смогут потратить в местном магазине. Магазин предлагал широкий ассортимент: от любимых всех сладостей до канцелярских принадлежностей и сувениров. Во второй половине лагерной смены планировалась большая ярмарка, где можно было потратить накопленную валюту.

До ужина надо было составить резюме и прийти на собеседование, чтобы ответственные вожатые приняли или не приняли на работу. Воздух наполнился весёлым шумом и оживленными разговорами, когда каждый отряд вместе с вожатыми начали своё путешествие по различным местам работы.

Первая остановка оказалась у творческой мастерской, которая находилась в главном здании. Здесь можно было заняться рисованием, рукоделием, либо же работать над созданием лагерной газеты. Также необходимо было помогать вожатым сооружать разный инвентарь для будущих конкурсов и мероприятий. В творческой мастерской работал кондиционер, и Дотторе, привыкший к удобствам, сразу заявил, что он будет работать здесь.

Следующей остановкой была кухонная зона, где трудолюбивые ребята могли помогать поварам: чистить овощи, мыть посуду, готовить простые блюда и помогать вожатым накрывать на стол.

Еще одной интересной вакансией стала работа библиотекаря в маленьком библиотечном уголке. Там можно было приводить книги в порядок, помогать в выборе литературы для того или иного занятия, или просто терпеливо наблюдать за читающими сверстниками.

Для ребят первого, второго и третьего отрядов существовала отдельная вакансия воспитателей. Требовалось помогать вожатым с маленькими детьми седьмого и шестого отрядов: играть с ними, читать книги, помогать уложить спать.

Уборка территории лагеря и пляжа стала последним, но не менее важным пунктом на их маршруте. Здесь мог трудиться любой, кто желает поддерживать чистоту и порядок. Также отдельно отметили, что убираться на пляже будут выходить чаще, так как мусора там больше.

Тарталья и Люмин переглянулись между собой, без слов понимая друг друга. Они во что бы то ни стало должны попасть на уборку территории, чтобы получить доступ к тому загадочному дневнику…