Позволь себе Фли-Фли (гет)

Холодный утренний свет наполняет комнату призрачной синевой. Алекса снова поворачивается на другой бок, убегая от навязчивых образов, в которых Маркус на глазах у всех насылает на неё какое-нибудь ужасное или позорное заклинание. Круцио, Сектусемпру, Таранталегру…

Или бьёт в ответ. Что гораздо хуже. Брезгливо сплёвывает на пол: «Фу, какая ты мерзкая, Хэлф! У тебя изо рта воняет!»

Она не спит всю ночь, лелея головную боль от алкоголя. Путаясь в верёвочных дебрях бессвязных рассуждений, туго натянутых между пульсирующими висками.

Зачем ты воображала себе невесть что, попивая пивко накануне? Вот и расплата!!

Проклятая коробчонка удивительно точно считала внутреннюю тягу Алексы.

Но ничего, ничего нельзя поделать с этим чёртовым влечением к заносчивому капитану!

На каком-то бессознательном уровне, там, где кружат миллионы мерцающих флюидов и трепещут крылья радужных бабочек, её тело, воля и душа выбрали единственный желанный, раздражающий триггер — изумрудную эмблемку с тонким плетением серебристой змеи.

Бесполезно сдирать с ярких стен своего воображения липнущие каждую секунду картинки. Только цепляешь уголок, аккуратно тянешь вниз, как на это же место с лёгким шорохом клеится новый плакат, ещё красивее и чётче предыдущего: вороной изгиб «Нимбуса», белые брюки на крепких, напряжённых ногах, острый, как тонкая игла, взгляд. Сразу под кожу, до оголённых, дрожащих нервов…

Ты попала, Хэлф!

* * *

Она пропускает общий завтрак, удовольствовавшись булочками и яблоком, заботливо принесёнными Алисией.

Может, вообще не выходить из спальни сегодня? Кажется, висок ещё не совсем отпустило… Ну-ну, кого ты хочешь обмануть?

— Ешь давай! — смотрит с соседней кровати бдительная Спиннет.

— Аппетита нет… — как только Алекса придумывала новый повод уклониться, лицо начинало нещадно печь.

— Флинт был в Зале, у них, вроде, совместная пара с Пуффами… Какая-то ты красная!

— Гнойники на подходе, — невесело смеётся Алекса.

— Ты себя накручиваешь!

— Нет, Лис! Чем дольше я откладываю, тем хуже мне становится… А ты придумала уже, что будешь писать?

Самое лучшее средство отвлечься от своих бед — выслушать чужие.

— Да фестрал разберёт! Котелок вообще не варит, просто я никогда никому не писала, тем более… парню. Всегда считала это какой-то бабской блажью, — в голосе подруги сквозят нотки горечи.

— Хочешь, вместе напишем?

— Ой, не знаю, Лекс, я больше за тебя волнуюсь!

— А потом я пойду и… поцелую Флинта… Наргл! Даже произносить стрёмно... Просто не могу думать ни о чём другом!

— Ты точно решила, что выполнишь задание? Если что, моё предложение по-прежнему в силе, имей ввиду. И Кэти с Эндж согласны.

— Точно решила. В моём родном штате я часто играла в «Слабо», знаешь такое?

— На спор типа?

— Да, и сейчас у меня похожее ощущение, словно это не просто какой-то там фант, а вызов самой себе. А я не люблю проигрывать себе!

Понимание в глазах Алисии согревающим бальзамом ложится на измученную сомнениями душу.

Не престало гриффиндорке пасовать перед каким-то там слизеринцем, пусть даже его и выбрало её глупое сердце.

Через пару минут на стол ложится ровный кремовый лист пергамента. Чернильница и пышное орлиное перо Алексы наготове, только, как водится в таких случаях, страх чистого листа выбивает из головы малейшие намёки на связную мысль.

— Ну что, давай! Сделаем твоё задание, а моё — на десерт! — хмыкнув, Алекса вопросительно смотрит на подругу, в волнении сомкнувшую ладони домиком у рта. — «Привет, Олли! Как дела? Тебя взяли в команду?» Так?

Алисия уверенно берёт перо, обмакивает в чернила, заносит над пергаментом и… вся смелость собирается густой чёрной каплей на острие.

— Тупо? — уточняет Хэлфорд.

— Не знаю…

Задумчивый взгляд Алисии блуждает где-то там, по далёким уступам гор, перерезанным частой решёткой стрельчатого окна.

Алекса больше привыкла к шуткам и смеху подруги, видеть её такой — погружённой в себя, с тенью близкой печали на лице — непривычно до щемящей тоски.

— Дело в том, что Оливер… Если я так начну, он просто напишет: «Привет, Лисичка! Всё хорошо!» В лучшем случае спросит про мои «как дела». Я знаю его характер: вытащить из этого парниши нечто откровенное, всё равно что голыми руками лезть за шипастыми огурцами Стебль!

— Скажешь тоже!

Даааа, Вуд был не из тех, про кого говорят «душа нараспашку». Неизменно вежливый, добрый, помешанный на спорте той страстью, которую уважала Хэлфорд. Правильный. Настолько, что хотелось растрепать его русые вихры, затискать или огреть подушкой.

Пару раз «Лекс и Лис» пытались вывести из себя обаяшку-очаровашку, изображая крайнюю тугоухость на тренировке: «Квоффл, где квоффл, какой квоффл?». Лёгкая улыбка, иронично приподнятая бровь — вот и всё, что вымучил их «походный театр двух паршивых актрис».

Фред и Джордж часто прикалывались, что они красавцы, а Вуд — не очень. Оливер смеялся, готовый искренне и щедро отдать титул любому претендующему — и вот это обезоруживало. Потому что дело было даже не в смазливом личике (ладно, ладно, и в нём тоже!), а во внутренней красоте и порядочности.

Когда у него началось с Алисией (точнее, когда у Спиннет засвербило при взгляде на аккуратный профиль вратаря), не скажет ни один провидец, да и редкие чаинки на дне кружки Трелони лягут в безмолвный «?».

Алекса не так уж долго проучилась в Хогвартсе, чтобы распознать все тонкости взаимных симпатий гриффиндорцев. Что говорить, если даже Джордж Уизли обречённо махал рукой на проходящего мимо Вуда, которого видели одновременно со всеми и ни с кем.

Ему приписывали тайные романы с Анджелиной, Кэти, Чжоу Чанг, Пенелопой Кристалл, даже с младшекурсницами пуффендуйками Ханной Аббот и Сьюзен Боунс. Кто-то упомянул старосту Слизерина Джемму Фарли. Воистину, безгранична человеческая фантазия в вопросах «кто?», «с кем?» и «где?». Здесь каждый мнит себя экспертом!

А Вуд… просто жил, просто тренировался, просто одаривал страждущих милой «я-готов-тебя-выслушать» улыбкой. И не замечал (или не хотел замечать) чересчур пристальных голубых глаз, жадно следящих за ним с противоположного конца поля, другого края стола, дальнего кресла гостиной. Алисия лелеяла свою симпатию втайне ото всех, молча носилась с ней, как с болезненным ребёнком. Да она и сама была словно поражена медленной тихой хворью. Без температуры, тахикардии, слезящихся глаз, но с изматывающей тупой болью и бессонницей.

Когда чемодан Вуда прощально прогрохотал по гравийной дорожке к перрону, Спиннет беспечно обсуждала с Алексой «какой дьяволицей будет Эндж в качестве капитана», а ночью плакала долгими беззвучными слезами.

И вот она сидит здесь, молча провожает тусклые лоскуты облаков, укрывшись от всего мира за дверью женской спальни. В напряжённой руке замерло перо, и смачная клякса вот-вот испортит девственно-чистую гладь.

— «Кто-то очень сильно испытывает терпение своих друзей, раз не хочет выполнить обещание и написать пару строк!» — выдаёт Алекса, вспомнив, как Вуд беспечно клялся, что «как только приедет, кровь из носа, пламя соплохвоста, напишет письмо абсолютно каждому», кто имел счастье находиться тогда в гостиной. — По мне — неплохо, даже немножко с наездом: всё, как мы любим!

— Да, да! Хорошо! — Спиннет оживляется, перо с бодрым скрипом скользит по бумаге.

— «Тебе выдали метлу, или попросить у Филча?»

— Лекс!!

— Окей-окей! Больше не буду! — фыркает Алекса. — Мне просто хочется побесить Вуда.

— «У нас скоро матч со Слизерином, как думаешь, какие…»

— Ой, вот только не надо уходить в квиддичные рассуждения!! Это загубит всякие эмоции на корню: Вуд накатает тебе тренировочный план и будет таков!

— Хорошо… — мягкие пушинки пера рассеянно скользят вдоль губ Алисии.

— «Ты, наверное, уже рассекаешь стадион в новенькой форме и забыл, что в далёком Хогвартсе осталась некая Лис, которую ты ласково называл «Лисичкой»…

Брови Спиннет ползут вверх, почти скрываясь за редкой светлой чёлкой:

— Тебе надо всерьёз подумать о журналистике!

— Спасибо! Но второй Скитер мне не стать…

— Ты будешь в сто раз круче этой надоедливой и противной репортёрши!

— Не уходи от темы! Записала?...

— Да.

— «Знаешь, я часто вспоминаю…» — диктует Алекса.

— «…наши тренировки и завтраки в Большом Зале…», — продолжает Спиннет.

Хорошая попытка!

Алекса одобрительно кивает: «Угу!» — поощряя подругу на новые шаги по тернистой и скользкой дорожке эпистолярного жанра.

— А ведь я не вру, Лекс! Засыпая, я думаю о Вуде, представляю… ну… разные сцены… Это не секс, если что, — стыдливо поблескивают голубые глаза напротив, — а всякие там поцелуи, объятия… Фух, мне стыдно всё это рассказывать, но ты ведь моя лучшая подруга, и мы пишем это грёбаное письмо… АЙ! — Алисия хватается за щёку: — Жжёт!

— Осторожнее в выражениях, детка! А то мы точно провалим задание. Просто нужно настроиться! Если тебе будет легче, откровенность за откровенность, так сказать… я тоже постоянно… эм… представляю Флинта…

Хорошо, она это сказала. Завернула потаённые мысли в яркий пух и выпустила полетать на божий свет. На суд предвзятого и неискушённого судии.

Который ошарашенно сидит рядом и чьи светлые брови вновь съезжаются домиком, только в этот раз к ним добавляется тихое: «Чтоо?..»

— Мне кажется, уже в прошлом году, весной. После матча с Когтевраном. Я никогда не забуду его взгляд, как он пялился с трибун… Потом в поезде.

— Нет, я, конечно, всегда подозревала, что у Флинта к тебе какой-то странный интерес!.. — обескураженная, Алисия чешет висок. — Особенно после той тренировки... Извини, если б это был кто-то из наших, или когтевранцев, или, на худой конец, пуффов…

На последнем слове обе девушки не могут сдержать смех. Нет, конечно, потомки славной Пенелопы — честные старательные ребята, и среди них есть вполне привлекательные экземпляры (например, Малькольм Прис, охотник сборной, или Энтони Рикетт — загонщик). Но избалованный гриффиндорский вкус требует перчинки, остринки, толику обаяния, да щепотки безбашенности сверху.

Даже громила Захария Смит и красавец Диггори — невольные герои «туалетных» шушуканий девиц, начиная со второго курса, — откликаются нечто похожим на… «прохладно». Коварный камертончик под рёбрами настроен в другой тональности. Созвучной упругим шагам, широкому разлёту плеч, чёрным волосам и нахальному, всегда оценивающему взгляду.

— Ты влюбилась? — смотрит Алисия исподлобья.

— Наверное, да…

Необычное ощущение. Если долго носишь что-то в себе, срастаешься с новой необходимостью дышать и жить в навязчивых мыслях о другом, — сложнее признаться вслух. Это как обнажиться, подставив сквозняку тёплую, старательно укрываемую кожу.

Ради Алисии можно.

— Ладно, я сейчас скажу… — в минутной тишине неожиданно выдаёт Спиннет, — и только попробуй сболтнуть кому-нибудь из наших!

Алекса изображает на губах двойной оборот ключа.

— Флинт, он… эээ… неплохо выглядит: высокий, спортивный. Есть в нём нечто этакое… как бы получше выразить… звериная сексуальность… — Алисия скатывается на шёпот, будто произносит страшную крамолу. И вот-вот ворвётся разгневанная Макго, а заодно — вся женская половина их факультета. — Но этот волчий оскаал… И дело даже не в зубах. От таких парней не ждут ничего хорошего.

— Знаю! — с готовностью кивает Хэлфорд. Как же ей было важно услышать принятие из уст подруги! Пусть даже крохотное, с оговорками, в прочных ещё оковах предубеждения. — Не переживай: мне всё равно ничего с ним не светит. И дело даже не в Стреттон.

— Я бы так не сказала…

— Хватит обо мне! Надо поторопиться, а то не успеем до обеда, и к нам точно нагрянет Анджелина! На чём мы остановились?

— Что я думаю о наших тренировках, завтраках.

— Может, есть особое, очень личное воспоминание, какой-нибудь момент…

— Есть. Моя «Амортенция» на шестом курсе пахла кожаными перчатками и затиркой для мётел… Не смейся! Один раз, это было прошлой осенью, мы с Вудом задержались после тренировки… ну, это он, как всегда, остался, чтобы возиться в своей каморке, а я делала вид, что у меня ужасно изношенная метла. И мы молча сидели друг напротив друга: он заполнял отчёты для Трюк, а я, счастливая, тёрла несчастное древко. Ну, перебросились парой фраз. Прошло минут сорок, у меня остались мозоли, а Оливер… так ничего и не понял, — с грустной улыбкой заканчивает Алисия.

— Напиши об этом! Как можешь, своими словами…

Послушно скрипит перо, светлые волосы путаются в невесомых ворсинках опахала, а за окном стелятся по взбитой, пухлой кромке облаков редкие лучи полуденного солнца.

Алекса не знает, смогла бы она выдержать получасовое равнодушие Флинта в тесном чулане — лакомый кусок шоколадного пирога на расстоянии вытянутой руки.

Не трогай, Лекс, это не для тебя! Можешь только смотреть, жадно облизывая взглядом покатые дельты; следить за умелыми движениями длинных, в мозолях от древка метлы, пальцев, украдкой ловить насмешливый взор.

Кажется, кто-то слишком привык к игривому блеску прежде враждебных глаз!

— Он точно подумает, что я дура! — Алисия бросает перо на стол, дописав.

— Нет, дорогуша, наш пай-мальчик будет ещё долго отходить от шока. Это покруче дешёвых плакатов «Паддлмира»! Пусть тренируется, думает, мыслишка-то западёт!

— Знаешь, я столько раз представляла, как расскажу ему о моих чувствах, а теперь… просто не могу двух слов связать!... Всё кажется таким фальшивым!

— Красиво и витиевато говорить о чувствах могут лишь те, у кого их нет. А мы спасаем наши лица от уродских прыщей.

— Лучше б он сразу мне сказал: «Отвали!» — чем слушал мои околоквиддичные бредни, теорию полётов, траектории квоффла… Пффф! — морщится веснушчатый нос.

— Ты о Вуде сейчас вообще? Он даже Паркинсон так никогда не скажет!

— В этом-то и проблема…

— Так, на чём ты закончила? «… А ты так ничего и не понял», хорошо! Добавь-ка ещё: «Возможно, моё сумбурное письмо останется совсем без ответа. Пусть. У тебя закончился один этап жизни и начался другой: новая команда, новые знакомства… Возможно, ты даже не вспомнишь наши долгие вечера у камина. Но я хочу, чтобы ты знал: лучшее, что случилось со мной в Хогвартсе, связано лишь с тобой, Оливер…»

Золотистый квадратик ложится на исписанный лист, играя меж свежих чернильных строк.

— Всё, — тяжело вздохнув, Алисия ставит точку. — Пафосно? Да. Стало мне легче? Нет. Теперь буду волноваться и ждать ответа. А впереди — игра. Мерлин, дай мне сил! Спасибо тебе, Лекс!!

— Я поняла две вещи. Первая: никогда не пейте с Уизли; вторая: никогда не играйте с Уизли.

* * *

— Так, Алисия, бросаешь блокирующее, поняла? — даёт последние наставления Джонсон, прячась за широкой колонной.

Наевшиеся до отвала сочными отбивными, снуют вокруг ученики, занятия ещё через добрых полчаса, и это время обычно — самое многолюдное, самое суетливое в быстротечных сутках Хогвартса.

Расчёт Анджелины — признанного теоретика сборной — точен, как никогда: беспечные слизеринцы во главе с капитаном уже минут десять бесцельно ошиваются в западной галерее.

— Я буду держать Флинта на мушке! Лекс, не вздумай выходить без нашей команды!

— Хорошо! — Алекса выдыхает, нервно расправляя длинные локоны.

Такое чувство, будто тебя ждёт ревущий октагон. Жаждущие крови зрители в исступлении цепляются за железные прутья клеток, брызжут слюной, тараща глаза, а внизу, в песке и пыли, разворачивается первое действие смертельного акта.

Непредсказуемый, опасный зверь медленно обходит периметр, поблескивая клыками на жалкую добычу. Только вот добыча желает быть пойманной.

— Кэти, спрячешься с той стороны галереи, станешь за их спинами, и, ради Пресвятого Мерлина, не высовывайся раньше времени!

Белл согласно кивает Анджелине, чёрное древко дрожит в тонких пальцах, но бывшая охотница полна решимости мстить.

— Мы будем стоять за углом с палочками наготове! — сжимая плечо подруги, ещё раз успокаивает Спиннет. — Пусть только попробует причинить тебе вред!!

— Может, позовём ещё Джинни с её летучемышиным? — почти шёпотом, так, на всякий случай, уточняет Белл.

— Сами справимся! — нетерпеливо бросает Анджелина, подсматривая из укрытия. — Там ещё Пьюси и Боул… так, Кэти, вперёд! У тебя есть две минуты обойти коридор!

Компактная Белл незаметно сливается с толпой, Анджелина и Спиннет становятся по разные стороны галереи.

— Внимание! — Джонсон с предупредительно поднятым пальцем ещё раз выглядывает в проход. — Пошла!!

Алекса выходит из спасительного укрытия на яркий дневной свет. Длинная галерея полна учеников: синие, алые, жёлтые галстуки…

Но ей нужен изумруд.

Прежде чем осознать, она уже видит его.

Флинт стоит в своей излюбленной позе, прислонившись к каменному выступу. Крепкие руки сцеплены на груди, демонстрируя всем безусловное превосходство слизеринского капитана. И плевать он хотел на мельтешащую толпу, чьи-то выкрики и боязнь опоздать на зельеварение к Снейпу.

Боул и Пьюси вальяжно топчутся рядом, загораживая и без того узкий проход: обходите или поворачивайтесь назад, нам до Мордреда!

Хэлфорд легко может пронестись мимо, но жгучее покалывание на лице обещает перерасти в отвратительные гнойные фурункулы через секунду…

Что ж, если ей суждено пройти по краю бездны и упасть, пусть это будет красиво!

Сейчас или никогда.

Уверенный (не совсем) шаг несёт гриффиндорку прямо в скопище змей.

Флинт первым видит Алексу. Тёмные глаза, лениво блуждавшие по лицам вокруг, вдруг обретают острый фокус. Он, не отрываясь, смотрит на неё через весь коридор.

Боже!

Так кровожадный охотник, изливаясь сладким ядом, поджидает свою жертву. Алексе становится страшно от того, сколько же разных эмоций намешано в его взгляде.

Желание уничтожить, унизить, подчинить… или даровать бесценные мгновенья своего внимания к ней.

Включается свет, ты идёшь по сцене, а где-то там, в завистливом полумраке, прячется дотошный и взыскательный зритель. Всё вокруг — сплошная бутафория из поломанного картона и стекла, заведённые марионетки на манеже.

Кто-то разом выключает звуки.

Полный вакуум.

Только шаги и горящая нить взгляда напротив, как подожжённый фитиль, готовый сдетонировать фунтом тротила.

Парни удивлённо пялятся на неё, и Боул не успевает произнести: “Чё тебе надо, Хэлфорд?” — как девушка вплотную подходит к Маркусу.

Приподнявшись на носочках, обвивает руками его шею и осторожно, медленно и нежно касается уголка рта губами.

Кончик запала догорает…

Вот, вот, сейчас, он оттолкнёт её!!

Раздастся оглушительный взрыв, и долго ещё потом будут сдирать с холодной кладки стен её уничтоженную самооценку.

— Какого дьявола?

— Что?...

— Ты спятила?!

Это не он, это дружки. А Флинт…

Почему ты молчишь?

Алекса отрывисто выдыхает, закрыв глаза, готовая отдать всю себя в этом странном, неправильном поцелуе.

Пусть он запомнит на всю жизнь, пусть сделает лишь глоток и захлебнётся этой горячей сладостью. Пусть напьётся вместе с ней, до одури, до головной боли и израненного сердца…

Никакая Стреттон никогда не будет целовать тебя так… И никто не будет.

В необъяснимом экстазе она скользит ладонью вверх по затылку, наслаждаясь необычной мягкостью с виду жёстких волос. Другая рука сильнее сжимается на спине слизеринца, ощущая сквозь ткань мантии напряжение плотных мышц.

Такой тёплый, близкий и… свой.

Флинт, как натянутая тетива, готовая сорваться от малейшего прикосновения.

Лёгкий запах мужского геля для душа проникает в сознание, сплетаясь с чем-то созвучным внутри. Мгновение растягивается до мерцающей бесконечности, той, где Алекса полнее обхватывает его нижнюю губу. Желанную, горячую и сухую.

Сколько раз в мечтах она представляла эти запретные поцелуи, пока украдкой подсматривала за Флинтом!

Внутренний колдоаппарат её души работал без остановки — щёлк-щёлк! — забирая себе бесценные, редкие кадры губ, рук, глаз, и «вот он во весь рост, важно идёт по коридору», «вот летит над полем, небрежно и грациозно придерживая метлу»…

Реальность превосходит самые смелые грёзы, и это происходит сейчас с ней.

Больше не существует ничего, всё обращается в пыль и пепел. Есть только жаркое прикосновение, фейерверк из тысяч нервных окончаний на их устах.

Она добавляет язык и нежно ласкает красноватую кайму его губ, усиливая взаимное ощущение.

Хочется глубже и сильней. Поймать кончиком ускользающий фруктовый вкус, который она чувствует так остро и сладко.

Осознание теплоты, сводящей с ума близости сливается с импульсами на кончиках пальцев. Словно каждая подушечка жадно впитывает упругую силу мышц, укрытых податливой тканью мантии, утопает в щекочущей мягкости волос, отчаянно присваивая себе всё больше и больше.

Бурлящая инъекция впрыскивает этот крышесносный коктейль прямо в вены.

Алекса легонько давит на затылок Флинта, привлекая его к себе, другая ладонь медленно оглаживает твёрдую спину.

Она немного наклоняет голову, углубляя поцелуй.

Хочу распробовать тебя до самой последней ложечки, хочу преступно наслаждаться тобой!.. Быть ближе, касаться мягче, целовать слаще…

Он не обнимает в ответ, но их тела тесно прижаты друг к другу в какой-то новой, неизученной параллели.

Наверно, в этом дивном, перевёрнутом с ног на голову мире едва заметное движение губ Маркуса навстречу — всего лишь проявление гармонии эмоций и чувств, но Хэлфорд, испугавшись, разрывает поцелуй прямо в моменте ответной, такой трепетной и еле ощутимой ласки, и открывает глаза.

Флинт жарко дышит ей в рот, его щёки раскраснелись, потемневшие радужки блуждают по её лицу — чёрные воды бездонного омута, в чьем густом сумраке отражается бледная фигурка.

Мерлин, он так красив! Впервые открыт и податлив, как разогретый мягкий пластилин. Алекса чувствует, нет, уверена: коснись снова его губ, дотронься хоть на миллиметр — и он не сдержит себя.

Что-то задевает юбку, тепло мужских рук — оно здесь, почти ложится на талию, фантомно сминая подол…

Хрустальная ваза разбивается на тысячи блестящих осколков.

Рука замахивается для удара.

Хлёсткий звон обжигает щёку слизеринца, Алекса круто разворачивается на каблуках, делая несколько шагов и срывается на постыдный бег.

Разом включаются все звуки, водопадом ударяют в перепонки, вместе с летящим в спину злым окриком Флинта:

— Эй, Хэлф!!! ИДИ СЮДА!!!

Шум в ушах перекрывает гул расступившейся толпы.

Об этом назавтра будет говорить весь Хогвартс: она точно чокнутая, раз целует заклятого врага на глазах у всех!

Дробный стук по камню уносит её за поворот, подальше от этого позора!!

Мерлин, зачем она согласилась на эту игру?!...

— Валим, валим, валим!!! — машет Алисия, выскакивая вместе с Джонси из-за колонн. Она лихо отпихивает какого-то первогодку, некстати оказавшегося на пути, за что прямо на ходу получает гневную отповедь Анджелины.

Не оглядываясь, охотницы бегут по коридорам. Молочный свет сменяется тенью, соперничая с тусклыми факельными огнями. Очень скоро медовое пламя отвоюет у дня право безраздельно властвовать в утробе холодных камней.

Проход… ещё один… Широкая лестница… Поворот направо, узкие ступеньки вверх…

— Думаете, оторвались?... — не сбавляя хода, бросает Хэлфорд.

— Наверняка… — еле дышит Алисия.

Редкие ученики, то тут, то там попадающиеся в длинных закоулках, провожают их удивлёнными взглядами.

Из-за поворота внезапно появляется остроконечный колпак.

Макгонагалл.

Они даже не успевают остановиться и проносятся мимо под восклицание Минервы:

— Мисс Джонсон… мисс Хэлфорд, Алисия! Куда вы?..

— Я к вам зайду после тренировки, профессор! — обернувшись, кричит Анджелина. — Расписание дежурств готовоооо!

Очередная арочная стена с лепниной скрывает беглянок от лишних вопросов почтенного декана: меньше знаешь, крепче спишь, дорогая Минерва!

— Стойте!.. Подождите! — слабый голосок Белл настигает троицу за последним поворотом.

— Всё, по тормозам! — командует запыхавшаяся Джонсон.

Алисия едва не валится с ног и хватает рукой первый попавшийся каменный выступ:

— Я сейчас все лёгкие выплюну!... Кто-нибудь засёк, за сколько мы добежали с третьего на седьмой?

Они на своём этаже, впереди — лишь подвижные пролёты лестниц и заветная арка в гостиную. Здесь малолюдно, а потому можно не бояться лишних глаз и пересудов, разве что безмолвное любопытство портретов оживит сон вековых стен.

— Минуты за три… — Джонсон уже на корточках. — Считай, полмили…

Белл завязывает болтающийся на ботинке шнурок:

— Вы так неслись, будто за вами гналась сотня дементоров!

— Наверно, так оно и было! Ой, девочкиии… — припав к стене, Алекса тяжело дышит, в тесноте грудной клетки лихорадочно бьётся испуганное сердце, но пьянящее облегчение уже кружит голову похлеще огневиски на голодный желудок. — Ты не видела, они погнались за нами, Кэт?

— Хотели, но Флинт их остановил.

— Похоже, зверь-то и был укрощённым, а мы переживали! — лукаво подмигивает Алисия. И вот он, хитрый взгляд в стиле: «Теперь это наша общая тайна!» — Могла б уже так не стараться, когда его целовала — засосала так засосала!

— Она просто хотела отлично выполнить задание, она ж у нас перфекционист, почти как Кэти, — хихиканье Анджелины добавляет краски и без того пунцовым ушам и щекам Хэлфорд. — Хорошо, что я отвадила Уизли!! Сегодняшнее представление — явно не для мужских глаз…

— Но пощёчина вышла знатной, — Спиннет с уважением показывает большой палец, — пятьдесят очков Гриффиндору!

— Спасибо, Минерва! — показное веселье Алексы умело прячет горячо разливающееся разочарование. — Ну что, пошли?

Гадкое чувство незавершённости смыкается вокруг сердца холодными липкими пальцами. Всё равно что планомерно доводить котёл до кипения, увидеть желанную розовую пенку сложнейшего зелья, которое месяцами взбухало болотной тиной, и… собственноручно опрокинуть на пол.

— Ты видела его лицо, Эндж??

Они стоят по разные балюстрады движущейся лестницы, Алисия изображает остекленевший взгляд сумасшедшего с приоткрытым ртом. Для полноты картины осталось лишь высунуть язык.

Анжелина и Кэти покатываются со смеху.

— Он стоял как истукан! Я впервые видела Флинта таким… Чёрт, это того стоило!! — Джонсон изучающе скользит по лицу Алексы в жадном поиске тех самых эмоций, за которые не стыдно и припечатать «ночью палочкой взмахни — женишка себе найди!»

Жиденькая улыбочка змеится на губах, с которых недавно пропал розовый тинт.

— Кэти, может, это ты там приложила «Петрификусом» из-за спины? — первая спрыгивает со ступенек Алисия.

— Если б! Я видела только кое-чьи шаловливые ручки!

— Белл!! — притворно возмущается Алекса. — Кто бы говорил! Сама только вчера слезла с коленок Маклагена!

Так бы и препирались всласть с чисто женским ехидством, но портрет Полной Дамы строго требует пароль. Полнотелая Леди в лимонной парче сегодня явно не в духе, раз не хочет с первой попытки принять «Капут Драконец». Она всё ещё что-то бурчит за их спинами, пока закрывает собой проход.

Алекса без сил падает на ближайший диван.

Что, если бы фант звучал просто: «поцеловать»? Как далеко бы всё зашло?

Мысли об этом едкой горечью разъедают и без того шаткое самолюбие.

Нет, раскрытые для неё губы Маркуса — это точно издёвка воспалённого воображения! Она и себя-то в тот момент не осознавала!

Почему раньше казалось, что Флинт на вкус, как бесчувственная деревяшка? Такой же твёрдый, пресный и сухой.

А он… словно мягкая конфета-суфле с клубничным джемом внутри. Карамель, растаявшая фруктовым сиропом от прикосновения языка.

Она точно не будет спать ещё одну ночь!