Вместо Ночного дозора (джен)

Как ни странно, с Джоном вел беседу Эйемон, его уговаривал Сэм, но Мормонт, тот, который хотел сделать его сперва своим стюардом и оруженосцем, а потом и преемником, если верить Сэму, ничего не говорил ему, кроме ежедневных вопросов о состоянии его руки.

Но наконец день разговора с ним настал. Мормонт позвал к себе.

— С тобой все в порядке, Сноу? — спросил лорд Мормонт, хмурясь.

— В порядке, — каркнул ворон, — в порядке.

— Да, милорд, — солгал Джон громким голосом, словно это могло придать его словами правдивость. — А как вы?

Мормонт нахмурился:

— Мертвец пытался убить меня, наши братья гибнут не только от рук одичалых, но и от рук мертвецов. Как я могу себя хорошо чувствовать?

Он поскреб под подбородком. Кустистая седая борода обгорела в огне, и он срезал ее. Бледная щетина усов превратила его в сердитого неопрятного старца.

— Выглядишь так себе. Как твоя рука?

— Заживает, — Джон согнул забинтованные пальцы, показывая ему.

Несмотря на ежедневные процедуры, которые бережно и тщательно проводил Сэм, боль в руке лишь утихла, но не прошла, а вид руки с лопнувшими пузырями и пятнами обугленной кожи едва ли был менее безобразным, чем в первые дни.

— Мейстер говорит, что у меня останутся шрамы, но рука будет такой же, как и прежде.

— Шрамы на руке — это не страшно. На Стене чаще приходится носить перчатки.

— В столице тепло и перчаток не носят, — ответил Джон, провоцируя Мормонта на разговор по существу, а не хождение вокруг и около.

Но Мормонт как будто не услышал слов Джона и ответил совсем про другое:

— Дайвен и Хейк возвратились вчера вечером, — сказал Мормонт. — Они не обнаружили никаких следов твоего дяди, как и все остальные.

— Я знаю, — Сказал Джон, да и как он мог не знать, если вчера за ужином все вокруг только и говорили о неудачном поиске.

— Знает он, — буркнул Мормонт. — Как это получается, что все вокруг всё знают? — Он, похоже, не рассчитывал на ответ. — Кажется, что их было только двое… этих созданий. Кем бы они ни были, я не назову их людьми. И хвала богам, что только двое. Было бы больше и… об этом лучше не думать. Но они еще придут. Я ощущаю это своими старыми костями. Мейстер Эйемон согласен со мной. Задувают холодные ветры, лето кончается, грядет зима, какой еще не видел мир.

«Зима близко». Девиз Старков еще никогда не казался Джону настолько мрачным и зловещим.

— Милорд, — неуверенно сказал он, — говорят, прошлой ночью прилетела птица.

— Да. Ну и что?

— Я надеялся получить какие-либо известия об отце.

— Отце, — передразнил его старый ворон и, склонив голову, прошелся по плечам Мормонта. — Отце.

Лорд-командующий протянул руку, чтобы прищемить ему клюв, но ворон дернул головой, взмахнул крыльями и, перелетев через палату, сел над окном.

— Горе и шум, — проворчал Мормонт. — Ничего другого от этих воронов не услышишь. И зачем я связался с этой назойливой птицей… неужели ты думаешь, что я не послал бы за тобой, получив вести о лорде Эддарде? Пусть ты бастард, но все равно от его крови. Это не был ответ на наше с тобой письмо. В письме шла речь о сире Барристане Селми. Его, выходит, выгнали из Королевской гвардии, а на его место взяли этого черного пса Клигана, и теперь Селми разыскивают за измену. Эти дураки послали за ним стражников, но он убил двоих и бежал, — Мормонт фыркнул, не скрывая своего мнения о людях, выславших золотые плащи против столь прославленного рыцаря, как Барристан Смелый. — По лесу бродят белые тени, мертвецы врываются в наши покои, а тут еще мальчишка уселся на Железный трон, — недовольно проговорил он.

Ворон повторил его слово еще более презрительным тоном, чем сам Мормонт:

— Мальчишка, мальчишка, мальчишка, мальчишка.

Сир Барристан был последней надеждой Старого Медведя, вспомнил Джон. И если он пал, кто теперь прислушается к письму Мормонта? Джон стиснул руку в кулак. Боль пронзила обожженные пальцы.

— А что слышно о моих сестрах?

— Я же тебе сказал, что это не было ответом на наше письмо. Мне ничего не написали ни о лорде Эддарде, ни о его дочерях, — Мормонт раздраженно пожал плечами. — Может быть, они не получили мое письмо, хотя Эйемон послал две копии с лучшими птицами, но разве можно быть в чем-то уверенным? Скорее всего Пицель не хочет отвечать. Не в первый раз и не в последний. Боюсь, что нам не на кого рассчитывать в Королевской Гавани; нам говорят лишь то, что считают нужным, а этого, увы, мало.

«Ты, хоть и считаешь все происходящее в столице несправедливостью, но сам говоришь мне лишь то, что считаешь нужным, а это, увы, еще меньше», — недовольно подумал Джон.

Он ничего не рассказал Джону про то, как идет война в Речных землях, про то, что Робб созвал знамена, как и ожидал Джон, и уже успел отправиться на юг воевать. Как будто Дозор не получал об этом никаких писем… Правда, Сэмвел Тарли, который читал письма мейстеру Эйемону, несмотря на свое стремление задержать Джона, по секрету рассказывал ему все, то и дело повторяя, что не должен этого делать.

Они, даже мейстер Эйемон, говоря о том, что Джону предстоит самому сделать выбор, скрывали от него то, что могло подтолкнуть его выбор в нежелательную для них сторону. Они не хотели, чтобы он знал о том, что Робб шел в бой, а он нет. А он сам, зная все, но долго колеблясь в своем решении и выжидая, пока поживет его обожженная рука, ощущал себя трусом.

— Зерно, — каркнул ворон, — зерно, зерно.

— Да замолчи же! — прикрикнул на птицу Старый Медведь. — И скоро, по мнению мейстера Эйемона, ты сумеешь пользоваться этой рукой?

— Скоро, — ответил Джон, а потом добавил, надеясь все же заставить Мормонта говорить о самом важном. — И сразу отправлюсь на юг.

Мормонт опять не услышал его слова и вместо ответа положил на стол между ними большой меч в черных металлических ножнах, окованных серебром.

— Вот. Значит, сумеешь поднять его.

Ворон слетел вниз, опустился на стол и направился к мечу, с любопытством наклонив набок голову. Джон медлил, не понимая, что это значит.

— Милорд?

— Огонь расплавил серебряное яблоко, сжег поперечину и рукоять… что ж, сухая кожа, старое дерево, чего еще ожидать. Клинок… лишь огонь в сотню раз более жаркий смог бы причинить вред этой стали, — Мормонт подвинул ножны по грубым дубовым доскам. — Остальное я приказал сделать заново. Возьми.

— Возьми, — отозвался ворон, — возьми, возьми.

Джон неуклюже взял оружие левой рукой — перевязанная правая все еще болела и была слишком неловкой. Он осторожно извлек меч из ножен и поднес к глазам. Яблоко вырезали из бледного камня, залитого свинцом, чтобы уравновесить длинный клинок, изобразив подобие оскалившейся волчьей головы. Вместо глаз в нее были вставлены крупицы граната, рукоять обтянули новой кожей, ни пот, ни кровь еще не оставили пятен на ее мягкой черной поверхности. Сам клинок оказался на добрых полфута длиннее, чем тот, к которому привык Джон. Меч суживался к концу, чтобы можно было и колоть, и рубить, три глубоких желобка тянулись по всей длине. Если Лед был настоящим двуручным мечом, этот был полуторным, — иногда такие называли бастардными. Тем не менее волчий меч показался Джону легче клинков, которыми ему приходилось фехтовать. Повернув клинок, Джон заметил узоры на темной стали, оставшиеся после ковки и тщательной доводки клинка.

— Это же валирийская сталь, милорд, — сказал он с восторгом. Отец часто позволял ему рассматривать Лед, так что Джон знал и облик, и ощущение.

— Она самая, — согласился Старый Медведь. — Оружие это принадлежало моему отцу, а прежде деду. Мормонты владели им пять столетий. Было время, я сам извлекал его из ножен, а потом передал сыну, когда ушел в черные братья.

Он дарит мне меч сына. Джон едва мог поверить в это.

— Ваш сын…

— Мой сын навлек позор на дом Мормонтов, но по крайней мере честь помешала ему прихватить с собой в изгнание этот меч. Моя сестра возвратила оружие мне, но уже один вид меча напоминал мне о бесчестье Джораха, поэтому я спрятал его и забыл — пока его не нашли в пепле, оставшемся от моей опочивальни. Прежняя рукоять изображала медвежью голову из серебра, но серебро настолько истерлось за века, что его уже трудно было заметить. Я решил, что тебе больше подходит белый волк. Один из наших строителей прекрасно режет по камню.

Когда-то в возрасте Брана Джон мечтал о великих подвигах, как и всякий здоровый мальчишка. Подробности подвигов менялись от грезы к грезе, однако чаще всего ему представлялось, как он спасает жизнь своего собственного отца. И лорд Эддард называет его истинным Старком и отдает свой меч. Уже тогда он знал, что это не более, чем ребячество: бастард не мог даже мечтать об обладании отцовским мечом. Даже воспоминание пристыдило его. Какой человек может покуситься на первородство собственного брата? У меня нет права владеть этим мечом, — подумал он, — как и Льдом. А покидая Дозор, он должен оставить клинок, как его оставил Джорах, отправляясь в изгнание. Джон шевельнул обгорелыми пальцами, ощутив под кожей острый укол.

— Милорд, вы оказываете мне честь, но я не должен брать клинок, как его не взял в изгнание ваш сын.

— Избавь меня от всяких «но», парень, — перебил его лорд Мормонт.

Но Джон ответно перебил Мормонта.

— Я принял решение, я не буду принимать присягу. Я отправляюсь на юг, чтобы попытаться спасти своего отца. Мой брат, как и подобает лорду, хочет победить Ланнистеров на поле боя и освободить отца. Я, как и подобает бастарду, хочу с той же целью обманом пробраться в темницы Красного замка и выпустить его из оков. И, если получится, освободить и своих сестер. Мне не подобает иметь с собой валирийский меч. Если ваш сын потерял право на него, то пусть он достанется другим вашим родичам.

Наконец Мормонт его услышал, но ответил не так, ожидал Джон.

— Мы с тобой еще поговорим про твое ребяческое желание. Но ты, в отличие от моего сына, во всяком случае, пока не совершал преступлений, ты не торговал рабами и не нарушал клятвы, которую не давал. Ты лишь придумываешь невыполнимые способы спасти своего отца и сестер, за что тебя нельзя винить.

Мормонт замолк на мгновение, и снова заговорил ворон:

— Винить, винить, винить…

Не обращая внимание ни на ворона, ни на попытки Джона ответить ему, Мормонт продолжил:

— Я принял решение наградить тебя этим мечом в ту ночь, когда ты меня спас от неминуемой гибели, и я не меняю своего решения. Я бы не сидел здесь, если бы не ты со своим зверем. Ты дрался отчаянно, более того, быстро соображал. Огонь! Проклятье, нам следовало бы знать. Нам следовало бы помнить. Долгая Ночь уже приходила. Конечно, восемь тысяч лет — огромный срок, но… но если Ночной Дозор не будет помнить, то кто будет?

— Кто, — подтвердил разговорчивый ворон. — Кто…

— Меч — скромная плата за жизнь, — заключил Мормонт. — Так что бери его; я не хочу ничего больше слышать об этом, понятно?

— Да, милорд. — Мягкая кожа поддалась под пальцами Джона, словно бы меч приспосабливался к его руке. Он знал, что ему оказали честь, он понимал это, и все же…

— Если у меня отберут его в темницах Красного замка…

— Если у тебя отберут меч в темницах Красного замка, то ты будешь не только узником, но и дураком. Но дураком ты сделаешь сам себя. Меч твой, и твое дело распорядиться им с умом.

— Но родовой меч Мормонтов не должен…

— Я решаю, что я делаю с своим родовым мечом. Не проси прощения за глупость, которую ты еще не совершил, и не благодари меня. Чти сталь подвигом, а не словами и не ребяческим глупостями. Ты что не помнишь, как набросился на сира Торна? Я надеюсь, что ты чему-то научился.

Джон понял, что сейчас не удастся продолжить разговор об отказе вступить в Дозор, и вместо ответа на слова Мормонта спросил:

— Есть ли у него имя, милорд?

— Было. Длинный Коготь, так он звался.

— Коготь, — отозвался ворон. — Коготь.

— Длинный Коготь — подходящее имя, — Джон для пробы взмахнул левой рукой. Движение вышло неловким, но меч рассек воздух, словно по собственной воле. — Когти есть и у волков, и у медведей.

Старый Медведь был доволен:

— Да, пожалуй. Тебе придется носить его через плечо; меч для тебя еще немного длинноват, чтобы носить на поясе… Ничего, подрастешь еще на несколько дюймов. Нужно только разучить удары двумя руками. Когда твои ожоги заживут, сир Эндрю покажет тебе некоторые приемы.

— Сир Эндрю? — Джон не знал этого имени.

— Сир Эндрю Тарт, добрый человек. Он направляется сюда из Сумеречной Башни, чтобы принять обязанности мастера над оружием. Сир Аллисер Торн отбыл в Восточный Дозор у моря, а из Смоллвуда не получается мастера над оружием.

Джон был растерян, он был благодарен за меч, он не ждал подобной награды, он никогда не слышал о том, чтобы кого-либо награждали фамильным валирийским мечом, но его попытка поговорить о своих планах с Мормонтом явно провалилась. Он опустил меч и с дурацким недоумением спросил про Торна:

— Зачем?

Мормонт фыркнул:

— Потому, что я отослал его туда, а ты что думал? Он взял руку, которую твой Призрак оторвал у Яфера Флауэрса. Я приказал сиру Аллисеру добраться до Восточного Дозора, на нашем корабле отправиться в Белую гавань и оттуда плыть в Королевскую Гавань, чтобы положить эту штуковину перед мальчишкой-королем. Уж это привлечет внимание юного Джоффри, я думаю… К тому же сир Аллисер — человек знатный, помазанный рыцарь. У него есть старые друзья при дворе. Уж его-то заметят, в отличие от даже приукрашенной вороны.

— Вороны, вороны, — Джону послышалось некоторое неодобрение в голосе птицы.

— Кроме того, — продолжил лорд-командующий, не обращая внимания на слова птицы, — он окажется в тысяче миль от тебя, и мы избавимся от всяких ссор. — Лорд Мормонт ткнул пальцем в сторону Джона.

— Не думай, что я одобряю ту бессмыслицу, которая произошла в общем зале, как и новую бессмыслицу, которую ты задумал. Доблесть способна возместить проявленную глупость, но ты теперь не мальчишка, при всех твоих немногих годах. Меч этот подобает мужчине, и владеть им должен человек зрелый. Рассчитываю, что с этой поры ты будешь вести себя как положено.

Слова Мормонта озлили Джона. Неужели он думает, что ему такими простыми способами удастся заставить его изменить свое решение.

— Милорд, я благодарен вам за меч, но тот подвиг, которым я собираюсь его чтить — это спасение моего отца. Если вы считаете это ребяческой глупостью, то я с благодарностью и извинениями возвращаю вам ваш подарок, — Теперь его голос был твердым, сильным и звонким, и Мормонту не удавалось его перебить. — Я уже принял решение, и не буду менять.

Лицо Мормонта нахмурилось, ему не удалось провести этот разговор так, как он планировал. Он заговорил по-другому:

— Твой брат вывел в поле все силы Севера. У каждого из его лордов-знаменосцев больше мечей, чем насчитывается во всем Ночном Дозоре. С чего это ты решил, что они нуждаются в твоей помощи? Может, ты великий воин, или в кармане у тебя сидит грамкин, способный зачаровать твой меч?

Джон начал было отвечать, но Мормонт его перебил:

— Война эта задела не тебя одного. Скорее всего, моя сестра Мейдж идет в войске твоего брата, она отправилась на войну вместе с дочерьми, надев мужские доспехи… старая, вредная, упрямая, раздражительная и своенравная. Откровенно говоря, я едва могу терпеть эту поганку, но тем не менее любовь моя к ней не меньше, чем твоя любовь к сводным сестрам.

Джон не решился его перебивать, когда он говорил о своих родичах.

— Ладно, наверное, меньше. Пусть так, но мне будет горько, если она погибнет. Но я, тем не менее, не сбегу отсюда. Я дал клятву, произнес слова, как сделаешь и ты в самые ближайшие дни. Мое место здесь, а где твое место, парень?

— На юге, в темницах Красного Замка, около камеры, в которую бросили моего отца.

— Послушай же меня, упрямец! — покачал головой Мормонт. — Задувают холодные ветры, Сноу; за Стеной удлинились тени. Коттер Пайк пишет об огромных стадах лосей, уходящих на юг и на восток, и о мамонтах, появившихся в лесу. Он говорит, что один из его людей видел чудовищные следы в трех лигах от Восточного Дозора. Разведчики из Сумеречной Башни обнаруживают заброшенные деревни, а по ночам, утверждает сир Денис, в горах пылают костры, огромные, не гаснущие от заката и до рассвета. Куорен Полурукий взял пленника в глубинах Теснины, и человек этот клянется, что Манс Налетчик собирает весь свой люд в какой-то неведомой нам новой тайной твердыне, а зачем — одни боги знают. Неужели ты думаешь, что твой дядя Бенджен оказался единственным разведчиком, которого мы потеряли в прошлом году?

— Бен-джен, — каркнул ворон, покачивая головой, — Бен-джен. Бен-джен.

— Нет, — ответил Джон. — Исчезали и другие, их было много.

Но разговор ему не нравился, он опять уступает инициативу Старому Медведю. Так нельзя, он должен сказать что-то такое, что переменит этот разговор. Если его участие, как говорит Мормонт, не изменит ничего в войне, что ведет его брат, то много ли оно изменит в той войне. которую ведет Мормонт.

Но Мормонт продолжил наступление на позицию Джона.

— И неужели ты думаешь, что война твоего брата будет важнее нашей? — рявкнул старик.

Джон прикусил губу, не желая отвечать на этот вопрос. Ворон захлопал крыльями.

— Война, война, война, война, — пел он.

— Это не так, — сказал Мормонт. — Одни боги могут спасти нас, парень; ты ведь не слеп и не глуп. Когда мертвецы выходят охотиться по ночам, неужели так важно, кто будет сидеть на Железном троне?

Джон ничего не ответил.

— Твой лорд-отец отослал тебя к нам. Кто знает, почему?

— Почему? Почему? Почему? — отозвался ворон.

— Я знаю только, что в жилах Старков течет кровь Первых людей. Первые люди построили Стену; говорят, они и сейчас помнят вещи, забытые остальными. А этот твой зверь… он привел нас к мертвякам и предупредил тебя об убитом на лестнице. Сир Джареми, вне сомнения, назвал бы это случайностью, но сир Джареми мертв, а я нет.

— Я думаю, ты должен был здесь оказаться. Там, за Стеной, мне потребуетесь и ты, и твой волк. Я намереваюсь отыскать Бена Старка, живым или мертвым. Я не буду кротко дожидаться здесь прихода снегов и ледяных ветров, мы должны знать, что происходит. На этот раз Ночной Дозор выйдет во всей своей силе — против Короля за Стеной, против Иных… любого, кто встанет на нашем пути. Я сам поведу войско, — Он указал кинжалом в сторону Джона. — Как ты знаешь, по обычаю стюард лорда-командующего является и его оруженосцем.

Мормонт думал, что он уговорил Джона, но именно эти его слова поворотным моментом в их в разговоре.

— Милорд, выслушайте меня. Не мне учить опытного лорда-коммандера Ночного дозора, но все же послушайте. Хотя я и бастард, но я присутствовал и внимательно слушал на всех уроках, которые мой отец вел с моим братом.

Джон замолк на недолгое время, а потом собрался с духом и продолжил:

— Если я правильно запомнил и понял уроки моего отца, то ваш план — еще большее безумие, чем моя затея с освобождением отца из темниц Красного замка. За Стеной находятся силы двух врагов. Скорее всего, каждая сила превосходит те несколько сотен человек, которые может вывести за Стену Ночной дозор. Из этих сотен человек далеко не все настоящие разведчики, а часть — стюарды, строители или новобранцы, получившие лишь первые уроки владения мечом у сира Торна.

— О каждом из наших врагов мы не знаем практически ничего, большая часть разведчиков погибла, а те, кто вернулись, дали очень мало сведений. Об одичалых вы сказали, что они в немалом, но неизвестном нам числе собираются в какой-то неведомой нам новой тайной твердыне. Об Иных мы не знаем вообще ничего, кроме древних легенд. Мы видели лишь двух управляемых ими вихтов, и эти двое сумели погубить в общей сложности шесть наших воинов, не считая самих разведчиков, которых Иные превратили в вихтов.

Джон опять помолчал, глядя на растерянное лицо Мормонта, потом попробовал чуть смягчить свою суровую критику.

— Милорд, спасибо за ваши лестные слова обо мне и моем звере, но мы вдвоем с ним не одолеем ни Иных, ни одичалых. Армия Дозора проиграет любому из врагов, а второй враг добьет ее отступающие остатки.

— Мой отец про наше положение сказал бы, что Дозору надо продумывать новые способы разведки, если старые оказались негодными, собрать сведения о каждом из наших врагов, а потом дожидаться возвращения армии моего брата. Вы сами сказали, что у каждого из его лордов-знаменосцев больше мечей, чем насчитывается во всем Ночном Дозоре. У Дозора в нынешнем состоянии не хватает сил, чтобы воевать с любым из наших врагов, а тем более с двумя, Дозор может лишь разведать обстановку для армии совсем другой численности.

Мормонт молчал, Джон со своими выходками и безумными планами казался ему мальчишкой, лишь вступающим в возраст воина, а он сам себе он представлялся опытным командиром. Но вышло все наоборот: Джон прочитал ему лекцию о стратегии и разбил в хлам его планы. Теперь после слов Джона он по-прежнему думал о большом походе, но уже только силами опытных разведчиков и только для того, чтобы понять, что там на самом деле творится за Стеной.

Он должен был ответить Джону, но у него не было нужных слов. Он не мог ожидать, что мальчишка, сражавшийся один раз в жизни, и никогда не командовавший даже самым малым отрядом, а только внимательно слушавший уроки опытного командира, сумеет опрокинуть его планы.

Он молчал, молчал и ворон, способный своими выкриками заполнить затянувшуюся паузу. С одной стороны, Мормонт не был готов признать, что его оруженосец-новобранец превосходит его в военном искусстве, и, исходя из этого, ему лучше его отпустить, пусть попытается исполнить свои безумные планы. С другой стороны, Джон со своим зверем и своим неожиданно обнаружившимся знанием стратегии позарез нужен Ночному дозору.

Джон не торопил его с ответом, и нахлынувшая обида отступила от горла Мормонта. Ему не в первой терпеть горькие разочарования в жизни — рана, которую нанес ему его сын, так и не зажила в его сердце. Так пусть теперь в стратегии войны он станет учеником своего оруженосца, это обидно, но он стерпит. В умении ладить с людьми, командовать ими, вести хозяйство Черного замка и всего Дозора, в знании его традиций все равно ему нет равных в Дозоре, а когда Джон повзрослеет и выучится всему этому, он уступит ему свой пост, сославшись на старость и болезни, поможет избраться новым лордом-коммандером и останется советником наряду с мейстером Эйемоном.

— Лорд Эддард тебя хорошо выучил военной стратегии. В твоих словах есть смысл, и я должен их тщательно обдумать. Но если ты так уверенно и строго берешься судить мой план, то давай также строго обсудим твой план.

— Я дам тебе двух лучших коней и продовольствие в дорогу, чтобы ты без проблем доехал до Винтерфелла, где остались твой покалеченный брат, мейстер и кастелян. Также я дам тебе записку со своей печатью, что ты не дезертир, что я наградил тебя валирийским мечом за проявленную доблесть и спасение моей жизни. А что дальше?

Джон не был готов к такому повороту разговора. Он думал, что Мормонт будет спорить о своем плане, чего-то доказывать, но оказалось, что доказывать надо ему.

У Джона не было готового ответа, вместо него он лишь повторил, что спасет лорда Старка.

— Как ты можешь спасти лорда Старка? Там в Красном замке сотни или даже тысяча гвардейцев и стражников, ты никогда в нем не был, ты даже не знаешь, где находится камера лорда Старка. Тебя, северянина, распознают по говору и одежде. Ты просто окажешься сам в Черных клетках, и лорда Старка обвинят в том, что он хотел сбежать с помощью своего бастарда.

Но логичные слова Джиора Мормонта никак не подействовали на Джона.

— Меня привел к вам Призрак и помог мне спасти вас. Он поможет мне найти отца и вытащить его.

— Признак откроет запертую дверь темницы и зубами перегрызет цепь, которой прикован лорд Эддард?

— Я заставлю тюремщика отпереть все замки!

— Ты не доберешься до темниц, вряд ли ты вообще попадешь не только к темницам, но и в сам Красный замок. Тебя кто-нибудь туда приглашал? Откуда у тебя право туда войти?

— Там наверняка ходят сотни слуг, я как-нибудь смешаюсь с ними.

— Ты и здесь-то с трудом с людьми поладил, без советов Донала Нойе ты бы совсем пропал. А там ты проявишь такую великую хитрость? Но, допустим, проявишь, доберешься до темниц. И, что, тюремщик там будет один? Там будут и тюремщики, и стражники, и, спасти тебя боги, рыцари Королевской гвардии! А ты такой великий воин, что справишься со всеми сразу? И еще при этом никто не сбежит, чтобы позвать подмогу?

— Я сумею выбрать нужный момент. И я сперва поеду к Роббу и возьму у него столько золотых драконов, чтобы подкупить всех их продажных стражников!

Мормонт замолк, он увидел, что реального плана у Джона нет, но в нынешнем уверенном состоянии он с легкостью находит быстрые ответы на все его возражения. Мормонт прекратил разговор, надеясь, что Донал Нойе, уже раз повлиявший на Джона, сумеет показать неисполнимость его планов и уговорит Джона не покидать Дозор.

— Подумай лучше о своем плане, которого у тебя на самом деле нет. Я больше не держу тебя.

Он увидел, что Джон повернулся к выходу, а меч остался на столе.

— И не забудь свой меч, я не отбираю заслуженную награду за критику моих планов.

Джон вышел во двор. Там во дворе никто не ведал о его разговоре с Мормонтом, они видели лишь меч, которым тот наградил Джона, и, признавая справедливость награды, были готовы говорить лишь о нем.

Стражи, устроившиеся в нишах, встретили улыбками спустившегося по лестнице Джона, держащего меч в здоровой руке.

— Отличная сталь, — сказал один из них.

— Ты заслужил ее, Сноу, — добавил другой.

Джон заставил себя улыбаться в ответ, но сердце его было не здесь. Он знал, что должен быть довольным, однако не ощущал радости ни от меча, ни от словесной победы над Мормонтом. Рука по-прежнему болела, а его план спасения отца оставался шатким, он хорошо понимал, что он лишь ловко отвечал подавленному растерянному Мормонту, но настоящих ответов ни на эти, ни на множество других вопросов у него не было. И, отвлекшись от своих мрачных мыслей, он вдруг понял, как он не хочет покидать Дозор. Здесь были его друзья, он освоился здесь, ему есть с кем посоветоваться, а он вместо этого хочет вступить в большой мир, причем после Винтерфелла попасть в совсем неведомые ему земли и города, где враги могут встретиться во множестве мест в немалом и неизвестном ему числе.

А здесь с полдюжины его друзей собрались неподалеку от Королевской башни, где теперь расположился лорд-коммандер Мормонт. Они повесили мишень на двери житницы так, как будто тренировали свою меткость, однако он немедленно все понял.

Едва Джон отошел от башни, Пип окликнул его:

— Ну-ка, иди сюда, дай посмотреть.

— На что посмотреть? — спросил Джон.

Жаба подошел ближе к нему:

— На твои розовые задние щечки, на что же еще?

— Меч, — заявил Гренн. — Хотим видеть меч.

Джон обвел их обвиняющим взглядом:

— Значит, вы знали.

Пип ухмыльнулся:

— Не все такие тупые, как Гренн.

— Сам такой, — отозвался Гренн. — И даже тупее!

Строитель Халдер, смущаясь, пожал плечами:

— Я помогал Пейту резать камень для рукояти, а твой друг Сэм разыскал гранаты в Кротовом городке.

— А мы знали даже еще раньше, — сказал Гренн. — Радж помогал Доналу Нойе в кузнице, он был там, когда Старый Медведь принес обгорелый клинок.

— Меч! — настаивал Матт.

Другие хором присоединились к нему:

— Меч, меч, меч!

Джон извлек Длинный Коготь из ножен и показал его, поворачивая так и эдак, чтобы все могли восхититься. Валирийский клинок поблескивал в бледном солнечном свете, темный и смертоносный.

— Валирийская сталь, — провозгласил Джон торжественно, пытаясь изобразить подобающие случаю довольство и гордость.

— А знаешь, что было с тем человеком, который сделал бритву из валирийской стали? — спросил Жаба. — Тогда слушай: он отрезал себе голову, пытаясь побриться!

Пип ухмыльнулся:

— Ночному Дозору тысячи лет. Однако не сомневаюсь, что наш Лорд Сноу первым среди братьев отмечен за то, что сжег башню лорда-коммандера.

Все захохотали. Даже Джону пришлось улыбнуться. Учиненный им пожар, конечно, не мог уничтожить внушительную каменную твердыню, однако огонь повредил палаты на двух верхних этажах, которые занимал Старый Медведь. Случившаяся беда никого особо не волновала, поскольку в огне погиб полный убийственных намерений труп Отора.

И вдруг Пип принял серьезный вид и сказал:

— Принимай присягу, Джон. Ты не можешь спасти своего отца, не твое дело это дело лезть туда, где спорят между собой короли и лорды. Ты погибнешь без смысла, а мы не хотим тебя терять.

— Не хотим, не хотим, не хотим! — подхватили все остальные.

Друзья хотели ему добра, но они ничего не понимали. Это не их вина. Им не пришлось стоять перед Отором, они не видели бледный свет синих мертвых глаз, не ощущали своей кожей холодное прикосновение черных мертвых пальцев. Не знали они и о войне, начавшейся в Речных землях, о том, что все силы Севера вступают в войну, они не видели ни покойного короля Роберта, ни мерзкого Джоффри, занявшего его трон, не знали об изгнании великого рыцаря Барристана из Королевской гвардии. Разве могут они понять? Джон резко отвернулся и мрачно зашагал прочь. Пип окликнул его, но Джон не обратил на него внимания.

После пожара про арест все забыли, и он вернулся обратно в свою старую каморку в обрушившейся башне Хардина. Призрак дремал, свернувшись клубком возле двери, но, заслышав шаги Джона, поднял голову. Красные глаза лютоволка казались темнее гранатов, в них ощущалась свойственная человеку мудрость. Джон пригнулся, почесал волка за ухом и показал на рукоять меча:

— Смотри — это ты.

Призрак обнюхал свое резное подобие, попытался лизнуть камень.

Джон улыбнулся.

— Эта честь принадлежит тебе, — сказал он волку… и вдруг вспомнил, как нашел его в тот день в поздних летних снегах. Они уже направились прочь с остальными щенками, но Джон услышал писк и вернулся назад. Тут-то он и нашелся, белый мех скрывал щенка среди сугробов. «Он был совсем один, — подумал Джон. — Один, в стороне от всех остальных. Он был не похож на других, поэтому его и прогнали».

— Джон?

Джон поднял голову и поглядел наверх. Сэм Тарли стоял перед ним и нервно покачивался на пятках.

— Сэм, — Джон встал, — что случилось? Или ты тоже хочешь увидеть меч? — Если знали все остальные, значит, о Когте известно и Сэму.

Толстяк качнул головой.

— Я был наследником клинка своего отца, — печально сказал он. — Его имя — Губитель Сердец, лорд Рендилл несколько раз давал мне его подержать, только я всегда пугался. Он тоже был из валирийской стали, прекрасной, но настолько острой, что я опасался ранить кого-нибудь из сестер. Теперь его унаследует Дикон. — Он вытер потные руки о плащ. — Я… я… мейстер Эйемон хочет видеть тебя, и еще тебя просил зайти к нему Донал Нойе.

«Да уж Мормонт расстарался, пытаясь меня удержать, — подумал Джон. — Пип и друзья, скорее всего, действительно сами от чистого сердца просили его остаться. Но Донал Ноейе и мейстер Эйемон наверняка выполняют поручение Мормонта»

Из двух уговорщиков он выбрал в первую очередь Донала Нойе. С ним проще, он не ведет столь длинных бесед и не ходит обиняками вокруг да около.

Донал Нойе действительно ждал его. Но разговор с ним пошел не так, как ожидал Мормонт. Прежде всего после победы над вихтом и награждения Джона валирийским мечом, который сам кузнец и приводил в порядок, Донал стал воспринимать Джона как равного и уже не был готов давать ему приказы или учить его жизни тоном строгого наставника.

— Джон, я долго удивлялся, почему ты не принимаешь присягу. Потом Радж мне сказал, что ты хочешь покинуть Дозор и отправиться спасать отца. Ты когда-нибудь был в Красном Замке?

— Нет, не бывал. Но я знаю, что построили его по приказу Мейгора Жестокого и казнили всех строителей, чтобы только Мейгор знал все секреты замка, пронизанного тайными ходами.

— И тебе не приходит в голову, что кто-то знает эти ходы. И этот кто-то может быть Варисом, мастером над шептунами, или кем-то из его шпионов.

— Конечно, приходит. Но проще всего войти туда и выбраться оттуда самыми людными ходами, где на тебя менее всего смотрят и менее всего ищут.

— В этом ты прав. Но среди этих людей нет северян, а твой отец может ранен или истощен, и тебе придется его вести или даже тащить. И тогда на вас будут смотреть.

— Я найму кого-нибудь.

— И он не окажется шпионом Вариса?

— Варис не нанял всех людей в замке, тем более, из числа поварят на кухне.

— Подумай, Джон, тебе может повезти с поваренком, может повезти со стражником, может повезти даже с тюремщиком. Но тебе должно повезти со всеми ними, один предатель и все. Тебе, бастарду, отрубят голову без всякого суда, а твоему отцу к его мнимым преступлениям добавят еще вполне реальную попытку побега. Что ты на это скажешь?

— Вы правы, что это большой риск. Но я видел Джоффри, в нем нет ни ума, ни жалости. Он убьет отца раньше, чем армия Робба дойдет до столицы, если вообще дойдет.

— Как знаешь. Только у тебя шансов погибнуть много больше, чем выжить. И, тем более, спасти отца. Оставался бы ты в Дозоре, мне Мормонт говорил, что ты — один самых ценных людей в Дозоре, а, может быть, и самый ценный. Ты подумай о том, что мы охраняем все Семь королевств, и все войны королей и лордов могут оказаться пустячными перед той угрозой, которую сдерживает Дозор.

— Я-то уж знаю. Но речь идет о моем отце и моих сестрах, я — не король, не лорд, не рыцарь, даже не офицер Дозора, я — просто бастард, и от меня не следует ждать подвигов каждый день. У меня свои чувства к своим родным, к своему отцу и сестрам, которые вы все, Мормонт, Эйемон, даже вы, Донал, предлагаете их оставить и думать о врагах человечества.

Донал Ноейе хотел что-то ответить, но Джон резко повернулся и, даже не прощаясь, быстро зашагал прочь.

Следующим в очереди уговаривающих значился мейстер Эйемон, но Джон разговор с ним отложил на поздний вечер, зная, как мало тот спит.

Когда Джон пришел, его уже ждал взволнованный Сэм:

— Куда ты пропал, уже не только я, но сам мейстер волнуется, что тебя нет.

— Ну вот, я уже здесь.

— Идем немедленно к мейстеру. Он скажет, что мне дальше делать с твоей рукой.

— И будет уговаривать остаться.

Сэм промолчал.

Но Джон опять не угадал, что будет делать и говорить ему мейстер. Эйемон понял, что решение Джона стало твердым, и он не в силах его поколебать. Вместо уговоров Эйемон, не забывший ничего за десятки лет, рассказывал ему, как устроен Красный замок, где башня десницы, где тюрьма, где кухня, куда ходят слуги, хотя при этом постоянно приговаривал, что за семьдесят пять лет, что он там не был, многое могло измениться. И на прощание вел Сэму дать ему удвоенную дозу макового молока:

— Поспи нормально, у тебя был очень трудный день.

Джон не знал, рассказывал про Красный замок Эйемон по договоренности с Мормонтом, или он сам так решил, не советуясь с лордом-коммандером. Но, впрочем, это теперь не важно, решение принято и одобрено даже мудрым мейстером.

— Нас с тобой ждет длинный путь. — сказал он ожидавшему его Призраку, лег и вскоре, в отличие от всех предыдущих ночей, крепко уснул без мучительных сновидений и даже не просыпаясь от боли.

Хотя Сэм, Гренн и Жаба еще пытались советовать Джону остаться, но по-настоящему его никто больше не уговаривал. Джиор Мормонт, как и обещал, кроме своего фамильного валирийского меча, подарил ему двух хороших коней, запас продовольствия на долгую дорогу и даже толстый кошелек с медяками и серебряными оленями, а Эйемон дал ему мази, маковое молоко и мягкую ткань, что бинтовать раненую руку.

Гренн, Халдер, Тоддер, Пип, Сэм, другие его друзья, даже Раст и Албетт, и те, кого Джон совсем не считал друзьями, пришли проводить его, не надеясь еще когда-нибудь встретиться с ним. Предпоследним к нему подошел Донал Нойе, он не напоминал ни о прошлом разговоре, ни о невежливом прощании Джона, а лишь пожелал счастливого пути и успеха в его безнадежном деле:

— Вряд ли мы с тобой еще увидимся. Но я желаю, чтобы мы расстались не из-за того, что кого-то из нас убьют, а из-за того, что ты стал лордом и возгордился. Я это перетерплю, я буду радоваться, что ты жив и добился своего.

Самым последним был Мормонт, вручивший ему записку с личной печатью:

Лорд и Леди Старк,

Джон Сноу не дезертировал из Ночного Дозора. Еще не приняв присяги, он оказался в ситуации столь страшной, что испугался бы самый опытный воин, тем не менее, Джон храбро сражался и, главное, быстро соображал, и спас жизнь мне и другим дозорным. За это я наградил его своим фамильным валирийским мечом Длинный Коготь. Я хотел вырастить из Джона своего преемника, но в те же дни пришло известие о смерти короля Роберта и об аресте лорда Старка. Узнав об этом, Джон решил не принимать присягу и отправился к вам.

Лорд-Коммандер Ночного Дозора

Джиор Мормонт

Джон прочитал ее, пожал протянутую руку Мормонта. Тот обнял Джона и сказал ему на ухо:

— Если решишь вернуться, то я ни разу не напомню тебе о твоем отъезде и буду наказывать тех, кто захочет поставить тебе это в вину. И больше не пытайся вернуть мне меч, я не беру назад своих подарков.

Прощание навело тоску на Джона, вопреки его первому впечатлению Дозор стал для него почти родным домом, который было горько покидать. Первые лиги Джон ехал медленно, жалея о расставании с друзьями. То и дело Джон оборачивался назад и с грустью наблюдал, как Черный замок становился все меньше, и лишь огромная Стена еще два дня виднелась за спиной и светилась в лучах восходящего или заходящего солнца.